«Предполагаемые декабристы»

Если ознакомиться с показаниями А.В. Поджио в деле отставного офицера Преображенского полка Д.П. Зыкова от 6 апреля 1826 г., то рядом с показаниями о Зыкове неожиданно обнаруживается свидетельство, касающееся ещё одного бывшего офицера-преображенца Дмитрия Петровича Скуратова: «Не могу сказать, принадлежал ли он (Зыков; в ходе следствия выяснится, что принадлежал. - П.И.) обществу, но если он был принят, то не кем другим, как князем Оболенским, с коим он был весьма дружен.

То же самое скажу и о Дмитрии Скуратове, вышедшим из прапорщиков Преображенского полка по статским делам. Не могу также сказать, принадлежал ли и сей к обществу, ибо все сии сношения возобновились уже перед отъездом моим (в связи с переводом в армию в октябре-ноябре 1823 г. - П.И.). Оболенский был дружен как с одним, так и с другим, но наверное трудно мне сказать... Впрочем, если даже они были и приняты, не думаю, чтоб было какое-нибудь с их стороны содействие...»

Далее в своём показании Поджио свидетельствовал о тождественности взглядов как Зыкова, так и Скуратова взглядам членов тайного общества, заявляя лишь об их умеренности, позволявшей им признавать преимущества конституционного устройства, но в то же время неприложимость его к «государству нашему». Но, кроме того, Поджио фактически сообщил о близости Скуратова к тайному обществу и знании им цели этого общества: «Как Зыков, так и Скуратов не могли сомневаться в цели нашей, для сего достаточны были частые сношения их со мной, с Валерианом Голицыным (в 1821-1824 гг. также преображенский офицер. - П.И.), с Никитой Муравьёвым и в особенности с к[нязем] Оболенским...»

В результате специального опроса следователи выяснили, что Зыкова принял в общество именно Е.П. Оболенский. О Д. Скуратове в связи с показаниями Поджио никому, в том числе Оболенскому, вопросов не задавалось.

Казалось бы, контекст упоминания фамилии Скуратова позволяет безоговорочно отнести его к числу членов тайного общества: налицо знание им цели общества, его «частые сношения» с В.М. Голицыным, Е.П. Оболенским, Н.М. Муравьёвым и, наконец, с самим Поджио. Скуратов упоминается здесь с наряду с установленным следствием участником Северного общества Зыковым, Поджио не отрицает принадлежности Скуратова к обществу.

Достоверность сообщения Поджио основывается на том, что он был дружен со своим товарищем по полку Скуратовым, прекрасно знал его взгляды и круг связей. В том же 1823 г. Поджио вошёл в число активных участников тайного общества в Петербурге, сблизил с ним своих товарищей по Преображенскому полку; он был напрямую связан с Оболенским, и с другими упомянутыми им членами общества. Поэтому его, безусловно, нельзя не считать достаточно осведомлённым человеком, - в частности, он, без сомнения, знал, кто из его полковых товарищей был причастен к обществу.

Однако уверенно отнести Скуратова к числу членов Северного общества не позволяет неопределённый, предположительный характер показания, большое количество оговорок, сделанных Поджио. Сам Поджио отказывался сообщить степень причастности Зыкова и Скуратова к тайному обществу, переадресовывая этот вопрос Оболенскому: «Но что точно ли обещали они своё содействие и какого рода сие всё, должен знать к[нязь] Оболенский». Не брался он окончательно разрешить вопрос о формальном принятии Зыкова и Скуратова в тайное общество, более всего настаивая на своей непричастности к их приёму: «...если точно окажутся... Зыков... и Скуратов принадлежащими точно обществу, то твёрдым словом подтвержу... что я их не принимал».

Письменный ответ (показание) мог содержать отклик на темы, затронутые при устном допросе. Исследователю неизвестен объём и содержание информации, прозвучавшей на устном допросе. В этом, как представляется, следует искать причину того, что в показании Поджио о Зыкове неожиданно появляется имя Дмитрия Скуратова. Во всяком случае, текст письменного ответа содержит сведения об устном показании на ту же тему: «Как о штабс-капитане Зыкове, так и о г[осподине] Скуратове я ещё имел честь докладывать изустно его императорскому высочеству великому князю Михаилу Павловичу, что хотя я знал их за свободомыслящих людей, однако же о принадлежности их к обществу удостоверительно не знал, но что к[нязь] Оболенский о сём должен быть сведущ».

Интересна и следующая фраза, говорящая как будто в пользу того, что Следственный комитет расследовал причастность Скуратова к тайному обществу ещё до показания Поджио: «Его императорское высочество изволил мне сказать, что о вышеупомянутых двух лицах им было известно, и потому я думал дело их известнее показаниями других, достаточнейшими моих».

По-видимому, речь шла о том, что фамилия Скуратова прозвучала на следствии ранее показания Поджио, в показаниях Оболенского. Действительно, Скуратов был другом и родственником этого видного деятеля тайных обществ, переписывался с ним. Скуратовы - московское семейство, входившее в ближайшее родственное и дружеское окружение Оболенских и Кашкиных.

Факт дружеского общения Оболенского и Д. Скуратова зафиксирован на следствии самим Оболенским, которого спрашивали о Скуратове в связи с обнаруженными в его бумагах письмами. Из них следовало, что Скуратов доставлял письма Оболенского его двоюродному брату С.Н. Кашкину. В ответ Оболенский показал о Скуратове: «...молодой человек, служивший юнкером в Преображенском полку, откуда он вышел в отставку в 1823-м году. Его семейство связано родством и самою короткою дружбою с семейством Кашкиных и с моим. Уезжая отсюда, я ему точно давал письма к Кашкину».

Поджио относит описываемые им отношения Скуратова с членами тайного общества к 1823 г. Как известно, в этот год наметилось заметное оживление в деятельности Северного общества в Петербурге, что выразилось в численном росте его рядов, причём в л.-гв. Преображенском полку в общество были приняты В.М. Голицын (август 1823 г.), Д.П. Зыков (лето 1823 г.), Ф.В. Вольский (декабрь 1823 г.). Приняты они были именно Оболенским при активном участии Поджио. Очевидно, к этой группе офицеров был близок в период своей службы в Преображенском полку юнкер Д. Скуратов.

О том, что Скуратов был достаточно тесно связан с членами Северного общества, свидетельствуют показания ещё одного активного участника тайного общества в эти годы, В.М. Голицына. В первом допросе, записанном В.В. Левашовым, отвечая на вопрос: «Кого вы в бывшем вашем полку (Преображенском. - П.И.) знали сочленами или участниками общества», он дал противоречивое и достаточно неопределённое показание: «Никогда не знал участников общества в полку, токмо по мнениям и мыслям некоторых, как-то: Поджио, двух Скуратовых и многих, которых не упомню, в оном они могли быть».

Важно отметить, что Голицын считал Скуратовых «участниками общества» вследствие их «мнений» и «мыслей», очевидно, достаточно характерных для круга «свободомыслящих», составлявшего питательную среду декабристских обществ. В сущности, это сообщение о том, что Скуратовы если и не были формальными участниками декабристской конспирации, то рассматривались как ближайшие кандидаты в её члены.

Как видим, показание Голицына касается и другого Скуратова, служившего в Преображенском полку в те же годы. Обращение к полковой истории даёт сведения об Александре Петровиче Скуратове, вышедшем в отставку в ноябре 1822 г. Степень его близости к Северному обществу может быть сходной с причастностью его брата. Но в отношении Александра Скуратова других свидетельств, кроме показаний В.М. Голицына, не обнаружено.

Подводя итог, следует отметить, что о близости Скуратовых к тайному обществу свидетельствовали осведомлённые свидетели - их близкие товарищи, сослуживцы по полку Поджио и Голицын. Первый из них указывал на Оболенского, как на лицо, возможно, принявшее Д. Скуратова в тайное общество. Оболенский же был родственником и другом Скуратова; косвенно о принятии Скуратова в тайное общество свидетельствует тот факт, что другое лицо, на которое подобным образом указал Поджио, также полковой товарищ Скуратова Д.П. Зыков, действительно был принят Оболенским.

Несмотря на неоднократные упоминания фамилии Скуратовых в показаниях, Следственный комитет, по-видимому, не обратил на них внимания. Во всяком случае, они не были учтены Боровковым при составлении «Алфавита». В то же время интерес следствия к Д. Скуратову (может быть, кратковременный) косвенно фиксируется в письменных показаниях Поджио. Мы не располагаем данными о каких-либо полицейских мерах в отношении Д. Скуратова, хотя следствием были вскрыты факты, свидетельствующие о его тесных связях с Оболенским и другими, а показания Поджио и Голицына говорили о возможном участии Скуратовых в Северном обществе.

В качестве своеобразного отголоска причастности Д. Скуратова к тайному обществу, в котором состояли многие лица из его ближайшего окружения, следует рассматривать воспоминания его дочери Х.Д. Рахманиновой, использованные в статье, посвящённой Скуратову в «Русском биографическом словаре». Согласно рассказам дочери, Скуратов, появившись в Петербурге в 1818 г., «не примкнул ни к одному тайному политическому кружку», которые в то время существовали в столице, выступал «против них», доказывая, что то, что они «затевают», не приведёт ни к чему хорошему.

Появление этого свидетельства видится неслучайным и чрезвычайно характерным фактом. По-видимому, в его основе лежит рассказ отца, стремившегося показать, что он не разделял взгляды заговорщиков-декабристов, инициировавших военное выступление 14 декабря 1825 г. Если Скуратов не примыкал близко к участникам политических кружков, тогда почему он знал об их существовании и намерениях? Очевидно, он вращался среди членов тайного общества, поэтому ему, по-видимому, и пришлось прибегнуть к оправдывающему рассказу о своём несогласии с «затеями» участников заговора (возможно, здесь имеются в виду планы переворота).

Кроме того, на восприятие «затей» членов тайного общества могли наложиться позднейшие события, - в частности, «бунт» 14 декабря. Но ведь, заметим, многие состоявшие в тайных союзах выступали против военного переворота, при этом являясь полноправными членами общества. Иначе говоря, возражения против радикальных средств достижения цели тайного общества не были препятствием для членства в нём. Возможно, так было и в случае с Д.П. Скуратовым.

Так или иначе, свидетельство Х.Д. Рахманиновой, несомненно, доказывает одно: «свободомыслящий» (по выражению Поджио) Скуратов был хорошо осведомлён о существовании тайного общества. Он был человеком, с которым откровенно обсуждались намерения конспираторов, - тесно связанным с целым рядом участников общества, прекрасно знавшим о потаённых планах. Скорее всего, Скуратов принадлежал к членам Северного общества и, возможно, был принят в 1823 г. Оболенским.

П. Ильин