Декабрист Василий Тизенгаузен

Василий (Вильгельм-Сигизмунд) Карлович Тизенгаузен родился в Нарве в 1779 году. Происходил он из лифляндского рода Тизенгаузенов, являлся потомственным лютеранином.

С 8 лет Василий воспитывался в 1-м кадетском корпусе, по окончании которого 26 мая 1799 выпущен подпоручиком в 3-й егерский полк.

16 июня 1802 года в чине поручика был переведён во 2-й егерский полк, откуда 15 сентября 1804 был уволен с повышением чина для определения к статским делам.

12 февраля 1808 г. Василий Карлович вернулся к военной службе, поступил поручиком в Таврический гренадерский полк, в составе которого участвовал в русско-шведской войне (1808-1809).

12 марта 1810 г. был переведён в Мингрельский пехотный полк. В 1810-1811 г. участвовал в Русско-турецкой войне, и за отличия в сражениях был награждён орденом Святого Владимира 4 степени с бантом. 22 августа 1811 ему было присвоено звание штабс-капитана, 15 октября того же года - звание капитана.

С сентября 1812 года участвовал в военных действиях в составе Третьей западной армии, а также в заграничном походе. За отличие при взятии Парижа (1814) был награждён орденом святой Анны 2 степени и переведён в Семёновский лейб-гвардии полк.

30 августа 1815 г. Василию Карловичу присвоили звание полковника. В 1814-1815 состоял адъютантом при генерал-квартирмейстере И.И. Дибиче.

18 июня 1816 г. Тизенгаузен был назначен командиром Смоленского пехотного полка, а 9 февраля 1817 г. его уволили. Через год с небольшим его вернули в войска и назначили командиром Полтавского пехотного полка.

В общем, биография по меркам того времени вполне заурядная, то есть Василий Карлович был героем каких много, но решающие для его судьбы события произошли не на полях сражения…

Тизенгаузен был в числе тех русских офицеров, которые привезли из западного похода дух свободы и стремление к переустройству окружающей действительности.

В 1824 году Василий Карлович стал членом Южного общества, что сыграло в его жизни роковую судьбу, хотя непосредственно в событиях на Сенатской площади 14 декабря 1825 года он не участвовал.

27-го декабря был подписан указ о его аресте, и в ночь на 5 января он был арестован в Могилёве.

Оттуда был отправлен в Петербург на главную гауптвахту. 11 января он был доставлен в Петропавловскую крепость с запиской коменданту от императора Николая I: «Посадить под строгий арест по усмотрению». По приговору Верховного уголовного суда Тизенгаузен был приговорён к каторжным работам сроком на два года, но вскоре срок сократили до года. Сибирь после года каторги Василию Карловичу покинуть не удалось. В соответствии с высочайшим распоряжением отправлять всех государственных преступников в разные уголки Сибири на поселение его оставили в Тобольской губернии.

В ссылке его преследовали разные неприятности: страдал и от доносов, и от поджогов.

А.Е. Розен встречался с товарищем в Ялуторовске и писал впоследствии: «Тизенгаузен строил большой деревянный дом с колоннами, имел в виду устроить клуб, но лишь тот был достроен, то сгорел от злобы плотника. Дважды старик выстраивал снова и в третий раз лишился дома от пожара; но он всё не унывал, из остатков обгоревших стен опять сколачивал домик свой».

Василий Карлович прославился также как первый садовод в Ялуторовске. До него сады в этом сибирском городке никто не разбивал.

Друзья отмечали, что Василий Карлович верил в своё освобождение, не унывал. Впрочем, выражение каких-либо эмоций ему в принципе было несвойственно.

«Он был необыкновенно сдержан и не обнаруживал никогда ни гнева, ни радости», - вспоминал М.С. Знаменский.

Когда в Ялуторовске оказались на поселении декабристы И.Д. Якушкин, М.И. Муравьёв-Апостол, И.И. Пущин, Е.П. Оболенский, жизнь Тизенгаузена стала разнообразной. И.И. Пущин писал об этом времени: «Я доволен моим пребыванием в Ялуторовске. Нас здесь пятеро товарищей: живём мы ладно, толкуем откровенно, когда собираемся, что случается непременно два раза в неделю. Обедаем без больших прихотей, вместе, потом или отправляемся ходить, или садимся за вист, чтобы доставить некоторое развлечение нашему старому товарищу Тизенгаузену, который и стар, и глух, и к тому же, может быть, по необходимости охотник посидеть за зелёным столом».

В 1851 г. сыновья посетили отца в Ялуторовске, вернувшись оттуда в марте 1852 г. Через год по ходатайству генерал-адъютанта князя А.А. Суворова Тизенгаузену было Высочайше разрешено возвратиться к семейству на родину в Нарву, куда он прибыл 31 июля. По амнистии 26 августа 1856 г. был он восстановлен в прежних правах, и немногим более года спустя - 25 октября 1857 года - умер в Нарве.

Каторга и ссылка Василия Карловича, судя по всему, была не менее сильным ударом по его сыновьям, которым, вероятно, было трудно вынести то, что их отец в одночасье, вскоре после их рождения, оказался государственным преступником. Сын Михаил, являвшийся почтмейстером в Доблене (Курляндия), умер в 1869 году в 46-летнем возрасте в сумасшедшем доме, сын Александр также страдал психическим расстройством.

Можно предположить, что сыновья Василия Карловича сильно переживали по поводу того, что их отец оказался «государственным преступником», сосланным в Сибирь, и именно эти волнения сказались на их психике. Впрочем, это только предположение.

Есть очевидцы, утверждающие, что могила Тизенгаузена находится на нарвском Иоановском («старом немецком») кладбище. По некоторым данным, раньше её украшала гранитная плита, в советское время попавшая в число тех памятников, из которых делали бордюры для нарвских дорог.

Роман Викулов

Документы

1.

Показания В.К. Тизенгаузена, отобранные у него 5 января 1826 г. дежурным генералом 1-й армии генерал-лейтенантом Ольдекопом.

1826 года генваря 5-го дня в присутствии дежурного генерала 1-й армии генерал-лейтенанта Ольдекопа, командир Полтавского пехотного полка полковник Василий Карлов сын Тизенгаузен, по предмету отлучки вверенного ему полка подпоручика Бестужева-Рюмина спрашиван и объяснил:

Означенный подпоручик Бестужев-Рюмин, поступил ко мне в полк из прежнего состава лейб-гвардии Семёновского полка юнкером, и как в сём чине, так и по производстве в прапорщики находился не при полку, но при корпусной квартире 3-го пехотного корпуса по воле корпусного командира генерал-лейтенанта Рота и уже в июне или июле месяце 1821 года по переходе полка из Полтавской в Киевскую губернию обращён в полк, где в течение означенного 1821, 1822 и 1823-го годов вёл себя весьма порядочно, и никогда никуда самовольно не отлучался, кроме в 1823-м году с позволения корпусного командира в июле месяце в город Москву по случаю трудной болезни отца его.

В 1824-м и 1825-м годах несколько раз без позволения моего отлучался в город Васильков к подполковнику Черниговского пехотного полка Муравьёву, за что сначала получил от меня выговоры а потом даже был арестован, и при сём случае я не принимал в уважение, что он Бестужев квартировал в деревне отстоящей от Василькова не более 35-ти вёрст; к вящему ж воздержанию его от отлучек, было приказано от меня ротному его командиру, и как помнится даже дано было и предписание, иметь за ним строжайший надзор и не отпущать его от ротного двора без моего позволения.

Перед выступлением вверенного мне полка из кантонир-квартир к Бобруйской крепости, отпущен был мною Бестужев-Рюмин в половине октября месяца в Васильков для взятия там своих вещей остававшихся у подполковника Муравьёва с тем, чтобы он явился к полку в Киеве при проходе оного чрез сей город 28 октября, но он на сей срок в полк не явился, почему я приказал было полковому адъютанту поручику Сумцову послать за ним Бестужевым нарочного, но будучи тогда же у дежурного штаб-офицера 4-го пехотного корпуса полковника князя Трубецкого, застал там вышеупомянутого подполковника Черниговского пехотного полка Муравьёва-Апостола, где так же был и командир 4-го пехотного корпуса господин генерал князь Щербатов и я узнавши от оного Муравьёва что и с ним приехал Бестужев, просил его послать за ним Бестужевым, и Муравьёв взялся сие исполнить того же дня.

Причём я говорил Муравьёву, что если Бестужев на первых переходах не присоединится к полку, то я сделаю донесение начальству о его отлучке, однако и за сим Бестужева не было, а по прибытии полка в Чернигов 5-го числа ноября в полночь, означенный подполковник Муравьёв-Апостол и отставной его брат служивший у меня же в полку Матвей, приехали вместе ко мне на квартиру и привезли рапорт подпоручика Бестужева о болезни его, прося при том меня, чтобы я не делал представления об оной отлучке Бестужева, но как при том рапорте не было приложено установленного лекарского свидетельства, и в самом рапорте не означено когда и откуда оный пущен и где находился Бестужев, то я решительно сказал им Муравьёвым, что непременно сделаю представление и сие исполнил тотчас по прибытии в Бобруйск, каковое представление учинено от меня командующему дивизиею генерал-майору Тихановскому, несмотря и на то, что и полковые офицеры просили меня повременить с оным представлением; единственно для того, чтобы удалить Бестужева от предстоявшего ему за тот проступок несчастия.

Несколько дней спустя после отправления упомянутого представления Бестужев явился к полку и был в то же время арестован на десять дней с объявлением о сём в приказе по полку.

14-го декабря Бестужев поутру довольно рано явясь ко мне в отчаянном виде, предъявил два письма от поверенного в делах отца его Бестужева, в коих заключалось уведомление о смерти матери и о болезни отца его Бестужева (но кто именно этот поверенный, припомнить не могу) по сему случаю просил он Бестужев способствования моего к получению ему увольнения в отпуск, но я в содействии ему отказал, а только советовал, чтобы послал означенные полученные им письма при своём письме к корпусному командиру и просил бы его об отпуске, в сём разе Бестужев убедительно изъяснял о медленности, какая от того произойдёт, и что чрез таковую медленность может быть и не застанет уже в живых отца своего.

Я тронувшись таковым убеждением Бестужева и имея надобность командировать в Киев офицера для принятия на полк жалованья; ибо командированный для того полковой казначей тамо заболел, решился отправить его за жалованьем 16-го декабря, но Бестужев прибывши в Киев не застал уже там казначея, который хотя и был болен, однако получил жалованье и отправился в полк, куда и прибыл в Бобруйск 26-го декабря, а после того через три дня получил я и рапорт от Бестужева о приёме казначеем жалованья, однако сам Бестужев к полку не возвратился несмотря на то, что ему при отправлении наистрожайше от меня приказано было пробыть в Киеве не более трёх дней и возвратиться к полку не позже 24 декабря.

Командировку ж в Киев Бестужева сделал я и потому уважению, что Киев ближе к Житомиру нежели Бобруйск, и что в Киеве скорее мог получить разрешение от корпусного командира о просимом им Бестужевым увольнении.

В заключение я присовокупляю, что командировка Бестужева в Киев учинена мною единственно по изъяснённым убеждениям его.

В сём случае я признаю себя виновным, ибо мне известно было о воле начальства, что офицеры переведённые из бывшего состава лейб-гвардии Семёновского полка не должны быть ни увольняемы в отпуск ни употребляемы в командировки; но впрочем я берусь утвердить клятвою, что я ни о каких противузаконных предприятиях Бестужева и его соумышленников не знал, ни от кого о том не слышал и ни по каким обстоятельствам в том ни его Бестужева и никого не подозревал и переписки с ними никогда никакой не имел.

2-го ж настоящего генваря доставил ко мне полковой адъютант поручик Сумцов принятые им с почты два письма на имя подпоручика Бестужева, кои я при арестовании меня отдал не вскрытыми прибывшему за мною жандармскому поручику Заичневскому, которые я хотел было с первоотходящею почтою отправить к корпусному командиру, по тому случаю, что 31 декабря получил от него предписание о забрании бумаг его Бестужева, за коими отправлены на квартиру его Бестужева с корпусным старшим адъютантом Докудовским и бобруйским плац-майором Пушкарёвым, но в то время ни бумаг ни вещей никаких не нашёл.

К сему пояснению собственноручно подписуюсь

Командир Полтавского пехотного полка

Полковник Тизенгаузен1

Спрашивал: дежурный генерал 1-й армии генерал-лейтенант Ольдекоп

Что действительно два письма на имя подпоручика Бестужева вручены мне полковником Тизенгаузеном не вскрытыми с целыми печатьми, в том удостоверяю.

Жандармского полка поручик Заичневский

Спрашивал: дежурный генерал Ольдекоп

1 Показания написаны писарской рукой и только подписаны В.К. Тизенгаузеном.

3.

Письмо С.И. Муравьёва-Апостола к В.К. Тизенгаузену, посланное из г. Василькова 25 февраля 1825 г.

(перевод с французского)

Уже давно, любезный полковник, я не имел удовольствия видеть вас, но в этом, по-моему, вина Борщова, который мешает мне отлучиться отсюда в данное время. Если бы не это, я с большим удовольствием приехал бы провести с вами несколько дней. Не будучи в состоянии двинуться отсюда, позволяю себе послать вам прилагаемый рапорт о здоровье Бестужева; я побудил его написать это, опасаясь, что, если он и далее будет рапортоваться больным, это в конце концов повредит ему и доставит вам лично какие-либо неприятности.

Это соображение убедило его, так как он больше всего на свете боится доставить вам неприятности и благодарность за всё, что вы делаете для него, и что нельзя сильней это чувствовать, чем он чувствует. Если он сейчас не пишет вам сам, то только потому, что не может найти слов, чтобы выразить благодарность, которую к вам испытывает.

В моих глазах, любезный полковник, ваши отношения к моему другу делают вам такую честь, что я не могу не выразить всей своей благодарности и не оценить их как личное одолжение, вызывающее в то же время уважение многих людей, которым он (Бестужев) приносит столь большую пользу.

Я с радостью думаю о минуте, когда мои дела позволят мне приехать в Ржищево, и я постараюсь это сделать возможно скорее; я был бы в восторге, если бы вы могли тогда привести в исполнение ваше намерение поехать вместе с гусарскою дивизиею повидать Артамона Муравьёва, который уже у себя в полку и которому я пишу сегодня же. Я воспользовался бы этим случаем, чтобы познакомить вас с Сергеем Трубецким, который извещает меня о своём приезде в Киев в начале будущего месяца, и уверен, что он вам понравится своим характером и мыслями.

В ожидании выполнения этого плана, столь для меня желательного, я не могу устоять перед удовольствием послать вам сочинение о начале революции в Греции, которое, я уверен, заинтересует вас; ибо, если низкотрусливое поведение Европы, и особенно нашего правительства, по отношению к Турции вам не понравится и огорчит вас, то это впечатление будет значительно сглажено энтузиазмом, мужеством и преданностью греков; в особенности одна мысль не сможет ускользнуть от вас, так как она совершенно в вашем духе, - это то, что последнее восстание греков отличается от всех предшествующих, которые все оказались бесплодными, будучи не менее бурными, тем, что оно проводилось энергичными вождями, и тем, что железная воля нескольких людей среди беспрестанно возникающих препятствий, непрерывной борьбы и даже внутренних раздоров смогла сама по себе привести к возрождению народ разобщённый, тёмный и униженный более чем тремя веками рабства.

И надо признать, что только энергия привела их к триумфу, так как они даже не имели единого плана действия и только год спустя после начала восстания им удалось образовать правительство и получить возможность создавать планы.

Бестужев, только что уехавший к Швейковскому, поручил мне перед отъездом уверить вас ещё раз в своей преданности и признательности, мне же нет необходимости, любезный полковник, повторять вам о том же, чтобы уверить вас в моей горячей привязанности и искреннем уважении

вам преданного

Сергея Муравьёва-Апостола.

Васильков, 25 февраля 1825 г.

1 Вверху листа помета карандашом: «д. № 13», и чернилами «письмо от подп[олковника] Сергея Муравьёва вынутое из кучи партикулярных писем пол[ковника] Тизенгаузена, заключающее в себе зловредные намерения. Прочие письма не предосу[ди]тельные».

5.

Письмо В.К. Тизенгаузена к генерал-адъютанту барону И.И. Дибичу от 14 января 1826 г.

Милостивый государь, барон Иван Иванович!

Именем человечества и для пользы государя, умоляю ваше превосходительство всем тем, что вам только может быть свято на свете, не отказаться выслушать меня по делу, по которому я содержусь в крепости.

При чистейшей совести в чём лишь всевышний судья мне свидетельствовать может, что не только поступки но и мысли мои оставались неприкосновенными. Какого-либо непозволительного дела заклинаю вас, не для оправдания, не для защиты себя, выслушать меня; - но чтобы по выслушании от вас достойнейший муж, себе приговора и строгого неумолимого, праведного приговора, поручить вам безотрадную несчастную подругу моей жизни, с тремя невинными малолетними сиротами, - которым я перестал быть отцом, с той минуты, как имя моё обесславлено чернейшим подозрением неслыханного беззакония.

Ах! моё чистое, моё доброе имя, кто мне его возвратит! Наконец, благодаря бога, слёзы облегчили несколько стеснённые чувства сердца.

Я прощаю оклеветавшим меня! Да простит им и всевышний.

Ради бога выслушайте меня и через отказ не лишите человека последнего рассудка, которого он может быть уже не имел, если б слёзы не облегчили моей горести.

Память меня до того оставила, что я с трудом могу вспоминать, где я и что со мною делается.

Много на сердце, много в голове, но идей других связать не могу, кроме просьбы выслушать меня.

Вы умеете слишком хорошо ценить достоинство человека и мне верно в моей просьбе не откажете. Смею уверить ваше превосходительство, что ложь не осквернит уст моих. Моё дело столь единственного рода, что столь же смело вас могу уверить, что по выслушании меня доброе ваше обо мне мнение нимало не уменьшится. Я оным столь много всегда гордился, что имею при всех главных поступках своих в виду, чтобы не лишиться вашего уважения, руководствовался всегда известными правилами вашими о справедливости и чести.

Если доставивший меня сюда из Могилёва поручик Бар ещё не отправлен, то он может дать довольно важные объяснения для меня при моём арестовании ночью в Бобруйске при е[го] п[ревосходительстве] г[осподине] коменданте Берге.

От особенного случая (если две записки при описании моих бумаг не затеряны) со мною в Киеве в исход октября месяца при выступлении полка, встретившегося, может быть, зависит объяснение невинности моей, если оно по ужасным происшествиям бывшим в столице имеет некоторую связь с оными, по моему предположению.

С глубочайшим почтением и совершеннейшею преданностию, честь имею пребыть

Милостивый государь!

Вашего превосходительства покорнейший слуга

Василий Тизенгаузен.