Константин Петрович Торсон
Константин Петрович Торсон родился 27 сентября 1793 г. В 1803 г. его зачислили в Морской кадетский корпус. Спустя три года Торсон был произведен в гардемарины и участвовал в плавании между Кронштадтом и Петербургом. В 1808 г. он служил на гребном флоте и отличился в боевых действиях против шведов у острова Пальво, за это ему был присвоен чин мичмана. В следующую навигацию, как видно из послужного списка Торсона, он «был на фрегате «Богоявление» в сражении 30 июля противу шведского фрегата, за что и получил от коллегии благодарность».
Торсон храбро сражался с наполеоновскими захватчиками, участвовал в заграничном походе. За «проявленное мужество и находчивость в занятой неприятелем Либаве», куда он был послан на катере за пресной водой, был награжден орденом Св. Анны 3-й степени. Вскоре морской министр де Траверсе объявил Торсону благодарность за «поспешное доставление» пороха в город Кольберт. Ему была пожалована также медаль на голубой ленте в память об участии в Отечественной войне 1812 г.
Несколько лет он служил в Балтийском флоте, а в 1819 г. был включен в состав Первой русской экспедиции к Южному полюсу Ф.Ф. Беллинсгаузена.
Выйдя в самом начале XIX в. па просторы Мирового океана, русский флот получил возможность приступить к решению важнейших географических задач своего времени. Среди них первое место занимала проблема Южного материка, который тщетно искал Джеймс Кук. Перед знаменитым мореплавателем эта часть света, по словам И.Ф. Крузенштерна, «погрузилась в бездну океана и, подобно бредням и сновидениям, не оставила по себе никаких следов».
В конце 1818 г. русским правительством было принято решение об отправке экспедиции к Южному полюсу и в Берингов пролив. При этом инициатива исходила не из морского ведомства, а из более высоких правительственных сфер. В архиве Военно-Морского Флота, в фонде ученого комитета Морского штаба, сохранился вариант письма Беллинсгаузена к Николаю I от 13 февраля 1829 г., в котором, в частности, отмечалось, что «Александр благословенный поручил мне исполнить собственную мысль и волю в южном полушарии».
Известна записка Александра I министру финансов Гурьеву об отпуске из государственного казначейства 100 тыс. руб. для подготовки судов, отправляющихся к Южному полюсу и в Берингов пролив. Трудно предположить, что идея такого обширного научного предприятия родилась в том же кабинете. Возможно, разгадка вопроса об истинном инициаторе этой полярной экспедиции кроется на страницах зашифрованного дневника маркиза де Траверсе, который хранится в Центральном государственном архиве Военно-Морского Флота. Ключ к шифру пока не найден.
Однако документально известно, что именно под руководством де Траверсе осуществлялась разработка задач экспедиции к Южному полюсу и в Берингов пролив. Она рассматривалась русским правительством как крупнейшее в мире научное предприятие в целях «приобретения полнейших познаний о нашем земном шаре». В этой работе принимали участие О.Е. Коцебу, руководитель Адмиралтейского департамента Г.А. Сарычев и И.Ф. Крузенштерн.
Адмиралтейским департаментом была подготовлена инструкция, которая предписывала мореплавателям «производить полезные для наук наблюдения», прежде всего метеорологические, океанографические и магнитные. В частности, предусматривалось исследование особенностей климата, полярных сияний, состояния атмосферы и ее изменений, включая изучение «высших и низших ветров в сравнении с дующими близ поверхности моря».
Большое внимание должно было уделяться изучению льдов, айсбергов, течений, приливо-отливных явлений, температуры и солености морской воды на различных глубинах. Важной задачей является сбор этнографических, ботанических, зоологических, минералогических коллекций. «Также стараться, - говорилось в инструкции, - собирать любопытные произведения натуры для привезения в Россию в двойном числе, для Академии и для Адмиралтейского департамента, равно собирать оружия диких, их платья и украшения, что более любопытно».
По хорошему отзыву «известных морских капитанов» Торсон в 1819 г. был принят в состав участников первого отряда, направлявшегося к Южному полюсу на судах «Восток» и «Мирный». Торсона определили вторым лейтенантом и вахтенным офицером.
4 июля 1819 г. корабли экспедиции покинули Кронштадт. «Восток» и «Мирный» сделали кратковременную остановку в Дании, где должны были взять двух естествоиспытателей, но ученые Мертенс и Купце отказались от участия в плавании, поставив тем самым южный отряд в трудное положение. 28 июля моряки на Портсмутском рейде встретились со шлюпом «Камчатка» под командой В.М. Головнина, возвращавшимся из кругосветного плавания. Через месяц экспедиция покинула Англию и направилась к югу.
Во время перехода через Атлантический океан Беллинсгаузен отмечал: «Постоянная прекрасная погода доставила нам удобный случай заниматься астрономическими наблюдениями. Офицеры Завадовский, Торсон, Лесков, Демидов и астроном Симонов производили наблюдения секстантом работы известного мастера в Лондоне Троутона, и я употреблял таковый же секстант...
На обоих шлюпах, исключая лейтенанта Лазарева, капитан-лейтенанта Завадовского и меня, до сего путешествия никто из наших офицеров не имел случая заниматься астрономическими наблюдениями, но в бытность нашу в Лондоне каждый купил себе самый лучший секстант, и все старались превзойти друг друга как в узнании и точной поверке своих инструментов, так и в измерении расстояния Луны от Солнца, и, не дошед еще до Рио-Жанейро, все сделались хорошими наблюдателями».
В дальнейшем Беллинсгаузен несколько раз ссылался на результаты определений Торсона. В частности, 9 декабря 1819 г. офицеры «Востока» во главе с Беллинсгаузеном на широте 46°24'57'' измеряли расстояния от Луны до Солнца, по которым устанавливали долготу местонахождения судна. По Торсону, она оказалась равной 42°7'22'', причем лишь незначительно отличалась от измерений знаменитого астронома И.М. Симонова и показаний хронометров, находившихся на корабле.
2 ноября южный отряд прибыл в Рио-де-Жанейро, где застал шлюпы «Открытие» и «Благонамеренный», направлявшиеся в Берингов пролив. Через три недели «Восток» и «Мирный» двинулись в Южный Ледовитый океан. Прежде всего отряд осмотрел остров Южная Георгия. Взяв курс на Сандвичеву Землю, экспедиция открыла группу островов Траверсе, названных Беллинсгаузеном в честь своих спутников - Лескова, Торсона и Завадовского.
Первый неизвестный остров увидели утром 22 декабря, а спустя день открыли еще один. Вот как Беллинсгаузен описывал его открытие: «Когда пасмурность и снег прекратились, мы увидели на северо-востоке высокий берег, коего вершина скрывалась в облаках; поутру на рассвете открылся остров, совершенно очистившийся от тумана, а на середине острова высокая гора; вершина ее и скаты покрыты снегом; крутизны, на которых снег и лед держаться не могут, имеют цвет темный.
Остров круглый, в окружности двенадцать миль, по крутому каменному берегу неприступен, прекрасная погода позволила нам сделать полуденное наблюдение, и широта места нашего оказалась 56°44'18" южная, долгота 27°41'51" западная. По сему наблюдению гора на середине острова в широте 56°44'18" южной, долготе 27°11'51" западной».
Правда, в книге Беллинсгаузена отмечено, что это обретение он назвал островом Высоким, «потому что он отличается от прочих своей высотою». Последняя строка, вероятно, принадлежит не Беллинсгаузену, а редактору его книги П.И. Голенищеву-Кутузову, который в то время являлся председателем ученого комитета Морского штаба. Он осуществлял на этом посту «ужесточенно» охранительную политику и погубил не один труд, которым наша география могла бы гордиться. В частности, он повинен в том, что не были опубликованы и затем бесследно исчезли «Записки о Новой Земле» Николая Иринарховича Завалишина, брата известного декабриста, и записки Василия Степановича Хромченко о его плаваниях и исследованиях берегов и островов Русской Америки.
Именно Голенищев-Кутузов потребовал, чтобы от редактирования путешествия Ф.Ф. Беллинсгаузена был отстранен Аполлон Александрович Никольский, человек весьма близкий семье Бестужевых, непременный секретарь Вольного общества любителей российской словесности. Очевидно, именно Голенищев-Кутузов «переименовал» остров Торсона и во многих случаях вычеркнул имя «государственного преступника», но, к счастью, не во всех главах. Так, остался неизмененным текст путешествия Беллинсгаузена, относящийся к 29 декабря 1819 г. Описывая остров Сандерса, открытый Куком, путешественник отмечал, что его окружность составляет немногим более 30 верст, что он высок, обрывист, «покрыт льдом и снегом, но не так, как остров Торсона, хотя находится южнее».
Эти строки весьма важны. Они - бесспорное доказательство того, что 23 декабря именем Торсона был назван один из островов группы Траверсе. Но это свидетельство подкрепляется еще одним документом. В Государственном Историческом музее в Москве сохранился альбом художника Павла Николаевича Михайлова, участника плавания к Южному полюсу. На одном из листов альбома изображена группа «островов маркиза де Траверсе». Рядом с небольшим островом Лескова виден окутанный облаками остров Торсона.
После записи об острове Торсона имя декабриста не упоминается в третьей главе труда Беллинсгаузена, хотя имена других офицеров шлюпа «Восток» встречаются сравнительно часто. Не упоминаются и астрономические определения Торсона.
На вмешательство Голенищева-Кутузова в текст путешествия Беллинсгаузена обратил внимание командир шлюпа «Мирный» М.П. Лазарев: «Всему виноват Логин Иванович Кутузов, взявшийся за издание оного, - писал он своему другу А.Л. Шестакову 26 января 1834 г. - Отдал в разные руки, и, наконец, вышло самое дурное повествование весьма любопытного и со многими опасностями сопряженного путешествия. Я не зпаю, в каком виде представил оное Беллинсгаузен, но ясно вижу, что слог в донесении моем к Беллинсгаузену после разлучения нашего и по прибытии в Порт-Жаксон изменен совершенно, а кто взял на себя это право, не знаю».
Книгу «Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане», которая состояла из 59 тетрадей, кроме Голенищева-Кутузова, просматривали цензор морского ведомства и библиотекарь Морского кадетского корпуса. Одни «чужие руки» изъяли имя Торсона, другие оставили текст Беллинсгаузена в неприкосновенности, например четвертую и пятую главы, где имя декабриста упоминается наиболее часто.
Во время первого плавания в Южном Ледовитом океане Торсон проявил себя пытливым исследователем. Напомним, что Торсон ежедневно нес вахту, управлял шлюпом «Восток», вел метеорологические и геомагнитные наблюдения (склонение компаса). И хотя вахтенный журнал «Востока», как и корабельный журнал «Мирного», впоследствии исчез (по-видимому, погиб вместе с архивом Беллинсгаузена), эти наблюдения вошли в состав «Двукратных изысканий в Южном Ледовитом океане».
Следует особо подчеркнуть, что этот капитальный труд не является путевым дневником только Беллинсгаузена. Напротив, Беллинсгаузен неоднократно подчеркивал, что использовал материалы и данные М.П. Лазарева, И.И. Завадовского, К.П. Торсона, Я. Прядина, И.М. Симонова, П.Н. Михайлова, А.С. Лескова и других участников плавания. И, говоря об участии Торсона в южнополярном плавании, необходимо прежде всего отметить открытия и исследования всей экспедиции.
Обследовав Сандвичевы острова, экспедиция устремилась на юг. Температура воздуха опустилась ниже нуля. «С самого рассвета до полудня, - отмечал Беллинсгаузен 5 января 1820 г., - мы проходили множество ледяных островов и мелкого льда. Вахтенный офицер, стоя на баке, устремлял крайнее внимание, чтобы не задеть льды».
[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTExLnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTIyMzYvdjg1MjIzNjEyOC8xNmFmM2QvZ0s2TUZ6MFNoenMuanBn[/img2]
П.Н. Михайлов (1786-1840). Вид ледяных островов. Рисунок из альбома антарктической экспедиции Ф.Ф. Беллинсгаузена и М.П. Лазарева. Российская империя, г. Санкт-Петербург. 1821-1824 гг. Бумага, акварель, тушь, перо. 26,5 х 37,5 см; 32,5 х 45,5 см (альбомный лист). ГИМ.
16 января 1820 г. экспедиция впервые приблизилась к «льдинному материку» и тем самым открыла шестую часть света. Спустя пять дней «Восток» и «Мирный» снова подошли к ледяному барьеру Антарктического континента и не могли увидеть его пределов. По словам Беллинсгаузена, усмотренное мореплавателями ледяное поле «было продолжением того, которое видели в пасмурную погоду 16 января, но по причине мрачности и снега хорошенько рассмотреть не могли».
К такому же выводу пришел командир шлюпа «Мирный» Лазарев, который писал, что 16 января, достигнув 69°23' ю. ш. и 2°35' з. д., он со своими спутниками встретил «матерый лед чрезвычайной высоты» (ледяной барьер Антарктического материка). Лазарев рассматривал его с высоты мачты (салинга) и убедился, что «матерый лед простирается так далеко, как может только достигнуть зрение» с помощью зрительной трубы. «Отсюда, - писал он, - продолжали мы путь свой к осту, покушаясь при всякой возможности к зюйду, но всегда встречали льдинный материк, не доходя 700».
В последние годы некоторые авторы датируют открытие Антарктиды не 16(28) января, а 15(27) января на том основании, что даты у Беллинсгаузена приведены по морскому счету времени. В действительности хронология Беллинсгаузена не вызывает сомнений. Дело в том, что в Центральном государственном архиве Военно-Морского Флота имеются документы, которые вносят абсолютную ясность в этот вопрос. В них говорится, что число месяца морских суток счисляется только в шканечных журналах, во всех же делах, даже в самих выписках из журналов, счисление ведется согласно гражданскому времени.
Чтобы убедиться в том, что это правило, заведенное за 60 лет до рождения Беллинсгаузена, не было им нарушено, нами была сопоставлена датировка событий в книге «Двукратные изыскания» с донесениями российских посланников в Англии и Бразилии и было выявлено точное совпадение событий не только по дням, но и по часам. В этом поиске нам оказал большую помощь Архив внешней политики России, предоставивший в наше распоряжение дипломатическую переписку об экспедиции Беллинсгаузена. Однако возвратимся к делам экспедиции.
Во время плавания в Южном Ледовитом океане офицерами экспедиции было сделано большое число астрономических определений. Разумеется, делал их и Торсон. На этом самом важном этапе путешествия его имя исчезло за словами «вахтенный офицер», «наши лейтенанты», «некоторые офицеры», хотя каждые сутки он записывал в журнал долготу и широту, температуру и давление воздуха, направление и силу ветра, состояние неба и моря, типы встреченных льдов и названия летавших над шлюпом птиц.
5 июля шлюп «Восток» находился у небольшого острова Принца Кумберлеида. «...Приближаясь к северной оконечности, послал лейтенанта Торсона па ялике осмотреть берег, который местами порос кустарником, - писал Беллинсгаузен. - Астроном Симонов, штаб-лекарь Берх, лейтенант Демидов поехали с лейтенантом Торсоном. Лейтенант Лазарев послал ялик со штурманом».
Окружность острова, находившегося на 19°11'3" ю. ш. и 141°17' з. д., составляла около 15 верст. «Торсон, Симонов, Берх и Демидов объявили, что сей узкий берег состоит из кораллов разных цветов, - продолжал Беллинсгаузен, - лес же растет невысокий, кривой, они настреляли морских птиц, с собою привезли довольно крупных морских ежей, коих иглы, или колючки, в шесть дюймов длины, лилового цвета, подобны грифелям».
8 июля открыли остров, поросший кокосовыми рощами, лесом и кустарником. Он находился на 17°49' ю. ш. и 14 з. д. Его длина составляла около 30 верст, а ширина - 7 миль. Остров назвали именем Моллера, вместе с которым служил Беллинсгаузен. Как и во время первого южнополярного плавания, Торсон снова командовал вахтой и управлял шлюпом «Восток».
Если в Южном Ледовитом океане нужно было остерегаться столкновений с ледяными островами, то в тропическом поясе Тихого океана не меньшую опасность представляли коралловые рифы. И, не усмотри он один из них, неизвестно, возвратилась бы экспедиция в Россию. «18 июля после полуночи облака разошлись, луна светила и ветер был умереннее, - писал Беллинсгаузен. - В начале второго часа ночи бдительностью вахтенного лейтенанта Торсона в ночную трубу усмотрен бурун прямо перед носом шлюпа; мы тотчас поворотили, а с рассветом опять пошли к берегу».
Утром путешественники увидели небольшой коралловый остров, который Беллинсгаузен назвал именем вице-адмирала А.С. Грейга. Он был самым высоким из всех открытых ранее островов и находился на 16°11' ю. ш. и 146°19' з. д. Заметив, что у его северного берега море тихо и бурун весьма незначителен, Беллинсгаузен решил послать на берег лейтенанта Торсона и художника Михайлова. К ним присоединились астроном Симонов, штабс-лекарь Берх и лейтенант Лесков.
«Они нарубили разных сучьев от растущих деревьев, которые все мягкой породы, наломали кораллов, набрали раковин и улиток, застрелили малого рода попугая, величиною с воробья, у которого перья прекрасного синего цвета, ноги и нос красные, совершенно подобные сафьяну; застрелили также малую горлицу серо-зеленого цвета, набрали несколько грецкой губки, обложенной мелкими кораллами.
Лейтенант Торсон по возвращении объявил, что приметил следы людей и даже места, где разводили огонь, но жителей не видел. Видели разных малых береговых птиц, малых ящериц, небольших черепах, которые уползали в воду и прятались в кораллы. В лагуне была вытащена на берег старая лодка; вероятно, па сей остров, подобно как и на многие другие, жители больших островов приезжают для промысла».
Гряду коралловых островов, которую открыла и описала экспедиция к Южному полюсу, а также предшествовавшие ей русские кругосветные мореплаватели, Беллинсгаузен назвал островами Россиян. Дальнейший путь через океан корабли «Восток» и «Мирный» прокладывали таким образом, чтобы «принести возможную пользу географии».
22 июля 1820 г. суда экспедиции бросили якорь в Матавайской бухте Таити, великолепные виды которого привели путешественников в восторг. Еще не успели убрать паруса, как корабли были окружены лодками островитян, предлагавших кокосовые орехи, бананы, лимоны, апельсины, ананасы, плоды хлебного дерева, яблоки, кур и яйца. Беллинсгаузен приказал «под надзором Торсона» закупать все плоды и фрукты и расплачиваться стеклярусом, бисером, зеркальцами, иголками, ножницами возможно щедрее, чтобы каждый островитянин остался доволен своим торгом. В одно из посещений шлюпа «Восток» король острова Помари подарил Торсону, Лескову и другим офицерам отрезы таитянской ткани.
27 июля моряки простились с Таити. Плывя на север, через четыре дня они открыли остров, который назвали именем М.П. Лазарева. 3 августа лейтенанты Торсон и Лесков, находившиеся на салинге, различили в зрительные трубы поросший лесом берег. Вскоре корабли приблизились еще к одному ранее неведомому острову, который был назван по имени шлюпа «Восток».
«Над островом, - писал Беллинсгаузен об этом открытии, - беспрерывно вилось бесчисленное множество фрегатов, бакланов, морских ласточек и еще особенного рода, неизвестных мне, черных морских птиц величиною не более голубя. Как остров не был еще известен, то, вероятно, человеческая нога не прикасалась к сему берегу и ничто не препятствовало птицам здесь гнездиться... Природа, общая всем мать, бдительно печется о всех творениях, доставляет сим птицам безопасное место, где они размножаются спокойно, и сей остров предназначен, кажется, в особенный удел морским птицам».
8 августа экспедиция открыла остров Александра. За недостатком времени на обретенную землю не высаживались, Беллинсгаузен лишь приказал спустить на воду ялик и отправил Торсона с подарками для жителей, которые вышли в океан на своих лодках.
11 августа суда экспедиции взяли курс к берегам Австралии. Спустя восемь дней путешественники открыли два острова, присвоив им имена художника Михайлова и профессора астрономии Симонова.
«Хотя обретение островов еще не известных весьма лестно для каждого мореплавателя и вообще споспешествует распространению географических сведений, - отмечал Беллинсгаузен, - при всем том, не желая на пути к Порт-Джексону пойти на новые обретения, дабы они нас не задержали, я спешил в сей порт для приготовления шлюпов к настоящей цели нашей, т. е. к плаванию в Южном океане».
Четыре месяца Беллинсгаузен и его спутники провели в тропической и субтропической зонах Тихого океана. Некоторые исследователи в связи с этим выдвинули версию, будто экспедиция Беллинсгаузена имела своей целью захват территорий в этом районе. Учитывая всю серьезность подобного заключения, мы провели тщательный анализ документов, могущих пролить свет на этот вопрос.
Как выяснилось, ни один из них не свидетельствовал в пользу упомянутой версии. Более того, русское правительство категорически отвергало идею присоединения каких-либо земель в Тихом океане, хотя в то время исследования наших соотечественников распространились на все материки, а их суда были в состоянии достичь любого района Мирового океана, свободного ото льдов.
9 сентября шлюп «Восток» вошел в залив Джэксона. Здесь экспедиция провела более 50 дней, готовясь ко второму, завершающему этапу плавания в южнополярной области. Из книги Беллинсгаузена известно, что, находясь в Австралии, Торсон занимался астрономическими определениями. В частности, он сделал 390 измерений расстояния Луны от Солнца, по которым определил долготу мыса Русских на северном берегу залива Джэксона, найдя ее равной 151°21' з. д.
31 октября 1820 г. экспедиция покинула порт Джэксон. 17 ноября она находилась у острова Маквария (Маккуори), который радовал глаз великолепной зеленью (на той же широте остров Новая Георгия был покрыт вечным льдом). На следующий день Беллинсгаузен, Торсон и Михайлов сошли на берег, где побывали у австралийских промышленников и пополнили зоологическую и ботаническую коллекции (впоследствии они были переданы Академии наук).
2 декабря 1820 г. началась сильная буря. «Порывы ветра набегали ужасные, - писал Беллинсгаузен, - волны поднимались в горы... и быстро неслись, море покрылось пеною, воздух наполнился водяными частицами, срываемыми ветром с вершин валов, и брызги сии, смешиваясь с несущимся снегом, производили чрезвычайную мрачность, и мы далее двадцати пяти сажен ничего не видели. Таково было наше положение при наступлении ночи!»
К счастью, в то время шлюпы успели покинуть район ледяных островов и вышли в свободное ото льдов море. Путешественники впоследствии признавались, что встреча с ледяным островом в такой шторм была бы равносильна гибели.
Буря продолжалась и весь следующий день. Паруса и такелаж покрылись слоем льда, который кусками падал на палубу. Лишь в ночь на 5 декабря ветер стал стихать и можно было надеяться, что опасность миновала. Но спустя две недели шлюпы «Восток» и «Мирный», находясь среди обширных ледяных островов, попали в полосу тумана и снова оказались «в опаснейшем положении». Экспедиции пришлось отступить на север. Беллинсгаузен неоднократно подчеркивал, что он решительно заходил во льды или не «убавлял парусов среди льдов», потому что «совершенно надеялся на усердную бдительность вахтенных лейтенантов и проворство служителей». Каждый день несли свою вахту Торсон, Демидов, Игнатьев, Лесков.
31 декабря 1820 г. в пятый раз экспедиция пересекла Южный полярный круг, но была остановлена обширнейшим ледяным полем. В 3 часа дня путешественники увидели па северо-востоке чернеющее пятно. «Я, - писал Беллинсгаузен, - с первого взгляда узнал, что вижу берег, но офицеры, смотря также в трубы, были разных мнений». Дали знать на шлюп «Мирный», что видят берег. Вскоре сквозь тучи пробился солнечный луч. Он прорезал пасмурность и осветил крутые черные скалы, на которых не было снега.
«Невозможно выразить словами радость, которая явилась на лицах всех при восклицании: «Берег, берег!» - писал Беллинсгаузен. - Восторг сей был неудивителен после долговременного единообразного плавания в беспрерывных гибельных опасностях, между льдами, при снеге, дожде, слякоти и туманах... Ныне обретенный нами берег подавал надежду, что непременно должны быть еще другие берега...»
Лед не позволил высадиться на берег. Прибывший лейтенант Лазарев, обозрев берега и мысы, заверил руководителя экспедиции, что это не часть материка, а остров, который и назвали именем Петра I.
В солнечный день 17 января 1821 г. путешественники снова на юго-западе увидели землю, к которой не смогли подойти ближе чем на 40 миль. Перед ними вдалеке лежал берег, над которым возвышалась цепь гор, местами покрытых снегом. Открытую землю назвали Берегом Александра. Беллинсгаузен считал, что «берег обширен или по крайней мере состоит не из той только части, которая находилась пред глазами нашими». По определениям моряков, самая высокая часть Берега Александра находилась на 68°43'20" ю. ш. и 73°9'36" з. д. Вероятно, в этих определениях участвовали все офицеры и штурманы экспедиции, в том числе и Торсон.
20 января 1821 г. суда экспедиции взяли курс к берегам Новой Шетландии, известие об открытии которой Беллинсгаузен получил уже в Австралии.
Спустя пять дней русские приступили к исследованию Новой Шетландии и открыли острова Шишкова, Михайлова, Мордвинова, Рожнова, Тейля, Елены, Смоленск, Бородино, Малый Ярославец, Полоцк, Лейпциг, Ватерлоо. Не обнаружив признаков соединения Новошетландских островов с южным матерым берегом, Беллинсгаузен отдал приказ следовать в Рио-де-Жанейро, куда корабли благополучно прибыли 27 февраля 1821 г.
«2 марта при рассвете увидели на рейде небольшой голландский фрегат, который салютовал крепости и флагманскому кораблю, - писал командир шлюпа «Восток». - Я отправил лейтенанта Торсона поздравить капитана с прибытием и предложить мои пособия в случае какой-либо нужды, ибо мы имели всего в изобилии и уже возвращались в Отечество.
Лейтенант Торсон донес мне, что сей фрегат короля нидерландского «Адлер» отправлен из Голландии в Батавию и на пути зашел к Рио-Жанейро, чтобы освежить служителей. Командир капитан-лейтенант Даль на предложение лейтенанта Торсона объявил, что у него повреждение в беген-рее; фрегат «Адлер» с шлюпом «Восток» одного размера, а потому я тотчас, без всякой переделки, велел отбуксировать к нему наш беген-рей».
Во время стоянки в Рио-де-Жанейро путешественники устроили на Крысьем острове временную обсерваторию. В ней Торсон выполнил 315 астрономических определений для вычисления долготы этого острова. Русские путешественники присутствовали на одном из заседаний народного собрания, депутаты которого требовали введения конституции в стране. На следующий день собрание было разогнано, войска открыли огонь по «волнующейся толпе», при первых выстрелах было убито несколько человек. Нетрудно предположить, что это событие произвело на будущего декабриста глубокое впечатление.
В 6 часов утра 24 июля 1821 г. шлюпы «Восток» и «Мирный» салютовали Кронштадту. На этом закончилась продолжавшаяся 751 день Первая русская экспедиция к Южному полюсу. Позади осталось 86 475 верст, или, по словам Беллинсгаузена, «в 2 1/4 раза более больших кругов на земном шаре». Уже в первой половине августа 1821 г. все офицеры (в списке вторым, вслед за лейтенантом Игнатьевым, значился Торсон) были награждены орденом Св. Владимира 4-й степени.
Всем участникам экспедиции «без изъятия» (от денщиков до командиров кораблей) было назначено двойное жалованье до тех пор, «пока в службе находиться будут». В том числе К.П. Торсону было определено 1440 руб. ежегодно к тому окладу, который он получал до сих пор. Все эти награды «были выданы за «отличное исполнение порученной... экспедиции в разных морях вокруг света и особливо к Южному полюсу».
Во всех документах подчеркивались выдающиеся достижения экспедиции к Южному полюсу. Они действительно превзошли ожидания. Третий лейтенант шлюпа «Восток», Лесков, вместе с Торсоном принятый в экспедицию по рекомендации «известных морских капитанов», 21 марта 1823 г. писал начальнику Морского штаба о том, что начало XIX в. ознаменовано для флота счастливыми событиями: «Российские мореходцы неоднократно обтекали земной шар и первые разрешили важный вопрос, открыв землю под 70 градусом южной широты, о существовании которой после путешествия Кука перестали уже думать».
Открытие ледяного материка было важнейшим, но во последним открытием Первой русской экспедиции к Южному полюсу. Ею было обретено 20 островов в тропическом поясе Тихого океана, остров Петра I и Берег Александра в Южном Ледовитом океане и восемь островов «в южном умеренном поясе» (в их числе остров Торсона). По словам декабриста В.П. Романова, экспедиция к Южному полюсу принесла России славу, которой она всегда будет гордиться, «и, сделав множество полезных наблюдений, поставила имя Беллинсгаузена наряду с именами знатнейших мореходцев».
Через несколько месяцев после возвращения из плавания начальник Морского штаба Моллер в письме к Адмиралтейств-коллегий предложил направить Торсона из Кронштадта в Петербург, поскольку «он нужен здесь для окончания дел по вояжу к Южному полюсу». Этот недавно обнаруженный нами документ неоспоримо свидетельствует о том, что Торсон наряду с командирами кораблей Беллинсгаузеном и Лазаревым принимал участие в оформлении отчетов, карт и материалов Первой русской экспедиции к Южному полюсу. После «окончания дел по вояжу» Торсон получил еще более важное поручение: 30 октября 1822 г. но приказанию Моллера он откомандировывался в Петербург для «занятия составлением записок Южной экспедиции».
К сожалению, судьба записок о плавании к Южному полюсу, которые составлял Торсон, неизвестна. Не удалось обнаружить и документы о представлении их в Адмиралтейский департамент. Возможно, ко времени восстания на Сенатской площади они еще не были закончены, а после 14 декабря 1825 г. были уничтожены. Лишь достоверно известно, что в Сибири Торсон составил в «литературно отделанной форме воспоминания о плавании к Южному полюсу». Однако опубликовать их, как и другие сочинения, декабристу не удалось.
Необходимо отметить, что по окончании южнополярного плавания Торсон был аттестован Беллинсгаузеном как человек благородного поведения, а «в должности лучший морской офицер». А вот что писал о нем М.А. Бестужев: «Торсон был баярд идеальной честности и практической пользы; это был рыцарь без страха и упрека на его служебном и частном поприще жизни. Обладая неимоверною силою воли в достижении благородных целей, он вместе с сим владел огромным запасом терпения при неудачах...».
После переезда в Петербург Торсон еще теснее сблизился с П.А. Бестужевым. «Они, - вспоминал М.А. Бестужев, - все время их пребывания в [Морском] корпусе жили в одной комнате, спали бок о бок, служили в одном и том же Кронштадте, помещались на одной квартире и одно или два лета служили вместе па брандвахтенном фрегате. По переводе Торсона главным адъютантом к морскому министру Антону Васильевичу Моллеру и брат вскоре переведен был в Петербург в должность историографа и начальника Морского музея, следовательно, жили в одном городе, виделись часто, поступили почти одновременно в тайное общество, вместе погибли (политически), вместе жили в каземате, в Селенгинске, и, наконец, Торсон умер на руках у брата».
В Петербурге Торсон много сил отдавал разработке проектов, направленных на техническое оснащение русского военно-морского флота. Не вдаваясь в детали, отметим лишь, что все они были подчинены стремлению коренным образом улучшить мореходные и боевые качества кораблей. Для проведения работ по улучшению такелажа и оснащения судов Торсон получил линейный корабль «Эмгейтен». Его помощником стал М.А. Бестужев.
В свое время они вместе изучали французский язык, физику, механику, зачитывались морскими путешествиями и историческими трудами, осваивали «прочие специальные науки», касающиеся морского дела. «Его рассказы и наставления, - вспоминал М.А. Бестужев, - глубоко врезались в мою душу... Целая зима проведена была в холодных зданиях Адмиралтейства, чтобы подготовить такелаж по новому положению; целая весна в вооружении корабля и в исчислении бесконечных таблиц нового штата, от которого глаза наши едва не ослепли».
Однако, когда «Эмгейтен», выражаясь современным языком, был переоборудован и переоснащен, командование линейным кораблем поручили не Торсону, а капитану 2-го ранга П.Ф. Качалову. При этом в присутствии Торсона Моллер принял на свой счет все благодарности, забыв о настоящих тружениках.
«Уязвленный, и так неделикатно, в самое сердце, тем лицом, которое вызвало его для помощи на новом своем поприще, всегда осторожный, Торсон разразился перед ним всем пылом своего негодования и грозился донести государю о противозаконном поступке министра. Немецкий министр растерялся и начал извиняться перед ним, как школьник, сделавший непозволительную шалость, и, чтоб вознаградить Торсона или, лучше сказать, удалить его, потому что начал тяготиться присутствием этого неподкупного Катона, он предложил ему принять начальство над ученою экспедицией)».
Действительно, такая экспедиция готовилась морским ведомством. Она должна была состоять из двух кораблей - брига и фрегата. Торсону было поручено самому следить за их строительством, самому подобрать персонал экспедиции и составить инструкцию, в которой определялись бы задачи и продолжительность плавания.
Судя по свидетельству М.А. Бестужева, Торсон дал Моллеру свое согласие: «Как ни странна подобная сделка, до которой унизился государственный сановник, управляющий министерством, но из этого обстоятельства Торсон ясно увидел, что ничего путного ожидать нельзя и что чем скорее, тем лучше его [Моллера] оставить.
Сверх того, предложение было так заманчиво, так хорошо соответствовало его постоянному направлению к пользе наук и славе Отчизны, что он согласился, что дал обещание молчать. Но накипевшее негодование не могло скоро уходиться. В частых беседах со мною Торсон раскрывал душевные раны, и жалобы с горечью изливались на существующие злоупотребления, на гнетущий произвол, на тлетворное растление всего административного организма».
Итак, разработкой задач экспедиции, которая снаряжалась к Северному полюсу, занимался Торсон вместе с М.А. Бестужевым. По его словам, инструкция, которую представил Торсон морскому министру, «была утверждена высочайшею волею». Однако пока не удалось обнаружить документы, которые раскрывали бы ее содержание, - ведь это географическое предприятие считалось секретным, поэтому о нем мог знать очень небольшой круг людей.
Возможно, все документы были уничтожены вместе с другими делами секретного архива Морского министерства. О том, что готовившаяся научная экспедиция не предавалась огласке, видно из переписки Ф.П. Врангеля с Литке. «На Охте строятся два брига, - писал Врангель, - для экспедиции в Берингов пролив для каких-то изысканий навстречу Парри или на Север - настоящая цель оной хранится еще во мраке секрета. Командирами прочут капитан-лейтенанта Торсона и лейтенанта Андрея Моллера».
Через несколько дней Врангель почти слово в слово повторил это сообщение и снова назвал Торсона как предполагаемого начальника секретной экспедиции. Суда действительно строились. 23 сентября 1825 г. было уже начато «дело об отправлении военных транспортов «Моллера» и «Сенявина» к колониям Российско-Американской компании...»
В этом документе, составленном Сарычевым на имя Моллера, содержится просьба главного правления Российско-Американской компании рассмотреть в Адмиралтейском департаменте вопрос о назначении «особой экспедиции» для описи берегов Русской Америки. Снаряжение такой экспедиции, по мнению директоров компании, необходимо тем более, что «ныне конвенциями с великобританским и вашингтонским кабинетами определены границы владений наших в тамошнем крае».
Адмиралтейский департамент выразил согласие с мнением главного правления о необходимости отправки «особой экспедиции» и решил, что ее задачей должно быть составление описи берегов и островов Северо-Западной Америки, а также «восточного берега Азии от Петропавловской гавани до Берингова пролива».
30 октября 1825 г. хозяйственная экспедиция Адмиралтейств-коллегий пыталась добиться назначения командиров для строящихся на Охте судов и указания о закупке товаров и припасов, но получила резолюцию Моллера: «Рано еще». 7 декабря просьба была повторена. Последовала новая резолюция, которая гласила: «По неясности еще отправление судов в дальний вояж отставлено».
Это был период междуцарствия, наступивший после смерти Александра I. В сложной обстановке того времени Моллер решил выждать. Через педелю произошло восстание на Сенатской площади. Вскоре стало ясно, что намечаемые кандидатуры командиров судов имеют «прикосновение» к 14 декабря. Торсон был арестован. Прошло еще два месяца, и командирами судов были назначены Литке и Станюкович. Под их командой ученая экспедиция отправилась в кругосветное плавание и провела большой комплекс исследований в северной и тропической частях Тихого океана.
Планам Торсона так и не суждено было сбыться. Все его стремления принести пользу России потерпели неудачу. Торсон всюду видел «наглую несправедливость» и пытался о нею бороться, вступив в тайное общество. «Я, - писал он следственному комитету, - желал видеть исправление злоупотреблений в моем Отечестве и введение чрез кроткие меры конституционного правления, я убедился, что такое общество до времени должно существовать втайне, и, полагаясь на благоразумие человека, бывшего мне другом, я вступил в общество». И далее: «Ясно вижу, что мне должно быть первой жертвой такого исправления».
Торсон подчеркивал в своих показаниях, что для себя не желал пи власти, ни богатства, а думал лишь о пользе Отечеству, чтобы в России «законы были в силе». Он не сомневался, что если их движение, которое, как ему казалось, обретало «всю силу бури», потерпит неудачу, то его ждет смерть. Но ему горько было сознавать, что вместе с ним погибнут его планы сделать флот России великим и сильным. И все же, когда Торсон находился в Свеаборгской крепости, ему было разрешено составить записку о техническом перевооружении русского флота. Однако созданный Комитет образования флота отверг проекты декабриста, как «мало содержащие новизны».
На самом деле многие его идеи отчасти уже были воплощены при перевооружении и оснащении линейного корабля «Эмгейтен», а затем нашли дальнейшее развитие в трудах М.П. Лазарева, С.О. Макарова и других флотоводцев и кораблестроителей. Не случайно знаменитый корабельный мастер П. Ершов 21 мая 1844 г. просил Н.А. Бестужева сообщить о «местопребывании доброго Константина Петровича Торсона». Торсон был приговорен верховным судом к каторге на 20 лет (указом от 22 августа 1826 г. срок был сокращен до 15 лет).
10 декабря 1826 г. Торсон, переведенный перед тем из Свеаборга в Петропавловскую крепость, вместе с декабристами Иваном Александровичем Анненковым, братьями Никитой и Александром Муравьевыми по высочайшему повелению был отправлен в Сибирь «для употребления в каторжную работу в Нерчинских рудниках». Все они были закованы в цепи. В Омске они повстречались с членом Северного тайного общества Степаном Михайловичем Семеновым, сосланным в административную ссылку. Он снабдил Торсона и его товарищей меховой одеждой и продуктами на дальнюю дорогу.
28 января 1827 г. Торсона водворили в Читинский острог. Он жил в большой камере, названной «Великим Новгородом», вместе с Анненковым, Розеном, Завалишиным и другими декабристами. «Государственных преступников» доставляли в Читу небольшими партиями в течение почти полутора лет. 13 декабря 1827 г. прибыли Н.А. и М.А. Бестужевы.
Когда сложилась своеобразная «казематная академия», Торсон рассказывал своим товарищам о плавании к Южному полюсу и о существовавшей в России «запретительной системе», введенной по предложению министра финансов Е.Ф. Канкрина. К сожалению, ни конспект, ни само сочинение не разысканы до сих пор. Декабрист А.П. Беляев вспоминал: «В Чите мы одно время занимались изучением земледелия и вообще хозяйства, читали по этому предмету книги с Константином Петровичем Торсоном, который основательно изучил этот предмет и написал несколько проектов об улучшении экономического положения России. Они были замечательны по своей строгой отчетливости, новизне взгляда и показывали, какими разносторонними сведениями обладал этот человек».
Когда декабристов перевели в Петровский завод, Торсон получил отдельную комнату. Здесь он подготовил сочинение о развитии отношений с Китаем, но эта работа, как и многие труды декабриста, бесследно исчезла. Андрей Евгеньевич Розен писал, что Торсон каждую среду проводил со своими товарищами по заточению, занимая их рассказами о плавании в Антарктику и вокруг света, «читал нам свои записки, сообщал труды по механике».
В воспоминаниях и записках декабристов имеется немало свидетельств о напряженной научной деятельности Торсона в Чите и в Петровском заводе, в том числе над описанием путешествия к Южному полюсу и вокруг света. Кроме того, Торсон занимался конструированием моделей различных машин для сельского хозяйства, в том числе косилок, сеялок, молотилок, веялок.
В октябре 1833 г. через коменданта С.Р. Лепарского Торсон отправил в Петербург предложения по упрощению шотландской молотильной машины. Они были изложены в трех записках: «О молотильной машине», «Описание молотильной машины», «Подробное изложение состава каждой части молотильной машины», по приказу Николая I направленных в Вольное экономическое общество, а матери декабриста, согласно просьбе сына, было пожаловано 500 руб. ассигнациями.
В 1835 г. Торсон был отправлен на поселение в крепость Акту, расположенную недалеко от границы с Монголией. Вскоре после обоснования на новом месте декабрист составил подробное описание окрестностей Акши и адресовал его Н.А. Бестужеву в письме от 1 декабря 1836 г. Приведем его полностью.
«Местоположение Акши точно живописно, прелестно: крепость и ее форштаты, или просто селения, лежат в долине на берегу одного из протоков реки Онона, который вьется у подошвы гор, разбросанных по обоим берегам с таким разнообразием, что художник-живописец нашел бы для себя сотни предметов; натуралист, приехавший летом, придет в восхищение, встречая одни горы, покрытые сосною, березою и другими деревьями климата северного, на других покатости всеяны дикою яблонею, диким персиком; острова на протоках реки покрыты черемухою, шиповником, а поля различными цветами и ягодами.
Между первыми много красной и белой смородины, множество желтых лилий, дающих ароматный запах воздуху; между вторыми отличается земляника, какой по вкусу и запаху, кажется, я нигде не встречал подобной. В такое время года, куда ни пойти, везде прелестно, а останься жить... и тут невольно вспомнишь басню Дмитриева «Приезжий и монах». Когда первый с колокольни хвалил виды, то чернец, вздохнувши, сказал: «Да, хорошо, только для проходящих». Все эти виды прелестны для ландшафта, а земледельцу надо еще кое-что, а что именно, начну по порядку.
Местоположение Акши высокое, гористое; не в дальнем расстоянии начинаются горы, на которых и летом снег не тает, а от всего этого здесь воздух большею частью сухой, зимою вообще, можно сказать, снегу бывает мало; весною почти всегда бывают продолжительные ветры от северо-запада, и утренники продолжаются весь май, нередко доходят до половины июня, от этого высушивает и выдувает землю, так что если с весны не будет хороших дождей, то травы худы и всходы хлебов едва заметны даже в июне; когда же снегу было много или рано случатся дожди, тогда к маю и порядочные травы.
Иногда дожди начинаются около половины июня, погонят все растения, хлеба бегут сильно в солому, долго не цветут и не наливаются, что по-здешнему называется «хлеба нежатся». Когда же начнут цвести, то налив зерна тянется долго, и нередко в половине своего развития, около 6 августа, является первый мороз, тогда на низких местах побивает жатву, на высоких временами остается невредима. Но когда лето было жаркое и дождливое, то на скате гор Хлеба хорошие, успевают дозревать, но в долинах доходят.
Когда в продолжение лета мало дождей и жарко, в это время на низких местах жатва дозревает, а на высоких почти пропадает от сухости почвы; впрочем, в течение лета, какая погода ни была, по большей части поселяне получают жатву частью зрелыми, частью Померзшими зернами. Здесь лугов много, их не травят с весны скотом, но со всем тем покосы начинаются около 22 июля, тогда как у нас в России, даже в северных губерниях, начинают с Иванова дня, т. е. почти месяцем ранее.
Жнитво начинается по большей части с 6 августа или с 15-го, т. е. после первого мороза. Долго продолжающиеся утренники и засухи с весны не всегда доставляют порядочный урожай в огородных овощах, а все это, можно сказать, не обеспечивает достаточным образом трудов и благосостояния земледельцев.
По таким причинам, можно сказать, земледелие здесь в плохом состоянии; под хлеб всегда распахивают новую землю в июне или июле и на ней сеют следующую весну, и после двух жатв, но больше после одной оставляют поле отдыхать. Землю пашут мелко, плохими орудиями, боронуют плохо, от этого нередко хлеб зарастает травою. Для посеву хлеба если землю вспашут вместо июня или июля в сентябре, то весною посеянные зерна почти пропадают от сильного роста травы, и это оттого, что на земле, дурно вспаханной с осени, корни трав нисколько не перегниют и весною своим ростом заглушают посеянный хлеб; весною хотя пашут снова и боронуют, но это не помогает: для молотьбы нет ни овина, ни гумна - нет сомнения, что хлеб можно молотить и несушенный, но непонятно, для чего не делают гумна, тем более что каждое селение окружено лесом и без дельного труда стоило бы настлать пол.
Кончив жатву в августе, все ожидают, когда реки покроются льдом, чтоб на нем молотить, и это бывает около половины ноября в таком положений люди, нуждающиеся в хлебе, по снятии жатвы начинают в своих избах на полу молотить вальками, какими катают белье, тут множество зерен проваливается сквозь пол, множество остается в колосе, и небольшая часть поступает на пользу хозяина; другие же и этого не делают и молотят просто на земле, которая еще не замёрзла. В этом случае в колосе остается едва ли не половина зерна, а вымолоченное так перемешано о землею, что трудно сказать, хлеб ли это или земля.
Разумеется, что зерно после начинают провевать, пересыпая из лукошка в лукошко, отвевают мякину, но земля и песок остается о верном; при этой работе куры и даже свиньи не отходят и подбирают все, что просыпается мимо. Видя такие труды и потери, я спрашивал, для чего не сделают себе гумна о полом из колотых плах, ибо каждый видит, что в своей избе на полу молотить хорошо, только нужно, чтобы не было щелей. На это общий ответ был: «Правда, на деревянном полу гораздо лучше, да здесь никто не делает» и проч. Это то же, что «наши деды так жили».
Скотоводство здесь, я думаю, в таком же состоянии, как было во времена патриархов: каждый гонится, чтоб иметь большое стадо, но как его прокормить и как сберечь, об этом мало думают. Здесь хлопочут только об том, чтоб стада их круглый год могли жить на полях, т. е. существовать, не требуя трудов человека; и сено идет только тому скоту, который в доме, или в крайних случаях, когда на полях, в снегу от корму начинает ослабевать, тогда самых тощих берут на сено.
Когда снегу выпадает столько, что скот не может, ногами разрывая его, доставать травы, или когда с осени поля покроются гололедицею, тогда животные гибнут тысячами. Года 3 тому, как зимою был очень глубокий снег, тогда у одного из 300 овец осталось едва 150. Молока от здешних коров так мало получают, что, ежели от которой сделают 10 ф. масла в год, такую хвалят как лучшую.
Рукодельных искусств я не нашел почти никаких: шерсть прядут для себя на веретенах, и то плохо; льну не сеют, коноплю хотя сеют, но приготовляют так плохо, что везде назвали бы ее паклею, а не пенькою. Мне принесли пуд пеньки, из которой при выческе около половины отошло в кострицу. Плотники плохие, порядочного столяра нет, кузнеца также.
Железо петровского изделия продается около 10 р. пуд, гвозди и другие вещи привозят с Нижегородской ярмарки и продают дорого. К довершению скажу, что это место хотя окружено лесом, но сухого бревна или доски достать нельзя, надо самому все запасти, и, можно сказать вообще, если кто с осени не заготовит на целый год мяса, свеч, масла и проч., то после ничего не достанет. Вот тебе абрис относительно климата и местного произведения стороны».
В статье «Декабристские материалы Пушкинского дома» В.В. Данилов назвал письмо Торсона «Сельскохозяйственным и географическим описанием крепости Акши на берегу реки Онона». И это не единственный случай. Нередко письма декабристов представляли собой настоящие научные трактаты. Достаточно напомнить о письмах А.А. Бестужева-Марлинского к немецкому ученому А. Эрману, Н.А. Бестужева к известному гидрографу М.Ф. Рейнеке, профессору Горного института И.И. Свиязеву, секретарю ученого комитета Морского штаба А.А. Никольскому.
А сколько тонких наблюдений и удивительно ярких мыслей хранят письма Басаргина, Розена, Штейнгейля, М.А. Бестужева, Трубецкого, Якушкина и многих других декабристов, в том числе Лунина, вслед за Штейнгейлем занимавшегося вопросами летосчисления, о чем свидетельствуют составленные им календарь и пасхалия по 1900 г. Поэтому попытки некоторых исследователей рассматривать письма декабристов лишь как упражнения в эпистолярном жанре неправомерны.
Вскоре из Акши с разрешения петербургских властей Торсон переселился в Селенгинск. Здесь он приступил к изготовлению молотильной машины и занялся земледелием. В 1837 г. декабрист написал статью «Общий взгляд на распространение и изобретение машин», которую послал сестре в Петербург, но иркутские власти напомнили Торсону о запрете «государственным преступникам» посылать свои сочинения. (В таких случаях и приходила на выручку эпистолярная форма.) В последние годы жизни Торсон создал труд «Опыт натуральной философии о мироздании». 4 декабря 1851 г. он скончался.
После смерти Торсона его сестра, находившаяся в Селенгинске, через генерал-губернатора Восточной Сибири Н.Н. Муравьёва отправила в Петербург в III отделение два тюка рукописей брата, которые большей частью содержали проекты «об улучшении мореходства». Найдя, что сочинения Торсона «небрежно написаны и не представляют одного целого», III отделение отправило их обратно, с тем чтобы родственники привели их в порядок и переписали.
Но переписать два тюка рукописей, среди которых находились описание путешествия к Южному полюсу и труд «Опыт натуральной философии о мироздании», оказалось невозможным. Впоследствии архив Торсона был передан декабристу Розену, но, судя по письму его к Е.П. Оболенскому от 21 января 1859 г., записок о плавании к Южному полюсу среди бумаг уже не было.
Будем надеяться, что дальнейшие поиски позволят пролить свет на судьбу воспоминаний декабриста о путешествии в Антарктику и труда «Опыт натуральной философии о мироздании», находка которых, несомненно, представляла бы исключительный интерес для истории отечественного естествознания и русского общественного движения.
В. Пасецкий
