5. Северное общество

Ни увлекательная подготовка к новому кругосветному плаванию, ни возобновление работы кораблестроительными проектами не могли отвлечь К.П. Торсона от тяжёлых мыслей о флоте и необходимости перемен. Случай с кораблём «Эмгейтен», показавший К.П. Торсону, до какого положения доведён русский флот, положил конец его терпению. К этому присоединялись и личная обида, оскорблённое самолюбие.

Состояние К.П. Торсона ярко описал М.А. Бестужев: «...Накипевшее негодование не могло скоро уходиться. В частых беседах со мною Торсон раскрывал душевные раны, и жалобы с горечью изливались на существующие злоупотребления, на гнетущий произвол, на тлетворное растление всего административного организма. «Надо положить этому конец», - произносил он часто, останавливался, задумывался и переменял разговор». В конце 1824 г. К.П. Торсон неожиданно сообщил М.А. Бестужеву, что он вступил в тайное политическое общество.

Что же привело К.П. Торсона к декабристам?

Главное место в жизни К.П. Торсона занимала морская служба. Поэтому на него особенно сильно воздействовал упадок русского военного флота в последнее десятилетие царствования Александра I. А мысли об упадке флота наводили на размышления о политическом строе России, порождали недовольство всей русской государственной системой.

К.П. Торсон знал о происходивших в Европе в начале 1820-х гг. революциях, был свидетелем борьбы бразильцев и португальцев за конституцию, и в нём зрело убеждение, что такие перемены нужны и возможны в России. К.П. Торсон опасался «ужасов» французской и «гишпанской» революций, поэтому его идеалом стала бескровная революция, подобная той, которую он видел в Бразилии.

Укреплению свободомыслия К.П. Торсона способствовало знакомство с философскими и политическими учениями его времени. Особенно запомнились ему две книги - «Наука права природного» И. Стршемень-Стройновского и «Начертание статистики Российского государства» К. Арсеньева.

Учение о естественном или природном праве было чрезвычайно распространено в XVIII - начале XIX вв. и являлось основой многих политических теорий того времени. Просветители XVIII в. считали, что человеку от природы присущи определённые права. Такими природными или естественными правами признавались права каждого человека на удовлетворение его естественных потребностей: право «на пищу и питание, сон и отдохновение, одеяние и жилище», право на супружество, право на личную свободу и собственность, право на труд, просвещение и общественную жизнь, право на сопротивление угнетателям.

С учением о естественном праве было связано учение об общественном договоре. По мнению просветителей, люди некогда объединились, чтобы иметь лучшие условия для удовлетворения своих естественных потребностей. При этом якобы был заключён договор: избранные правители обязались не нарушать естественные права народа и печься о его благе, а подданные - повиноваться правителям.

Просветители отличали естественное право от тех правовых норм, которые реально существовали в том или ином государстве. Естественное право, основанное на законах природы, представлялось тем идеалом, к которому должны были стремиться законодатели.

При всей наивности учение о естественном праве и общественном договоре для своего времени было революционным. Опираясь на это учение, просветители боролись против насилия и произвола, за усовершенствование законодательства и неукоснительное соблюдение законов, за обеспечение прав личности. А оценка реально существовавших государств с точки зрения этого учения показывала, что государственное законодательство не соответствует естественному праву, что естественные права людей не соблюдаются. Отсюда следовал вывод, что монархи нарушают общественный договор - следовательно, народ не обязан им повиноваться и имеет право на сопротивление.

Одним из наиболее известных русских просветителей начала XIX в. был А.П. Куницын, преподававший естественное право в Царскосельском лицее, Главном педагогическом институте, а затем в Петербургском университете и издавший в 1818-1820 гг. книгу «Право естественное».

К.П. Торсон узнал о теории естественного права из другого сочинения - книги Иеронима Стршемень-Стройновского «Наука права природного...». Протест против социального неравенства и прежде всего против крепостного права звучал в словах Стршемень-Стройновского о природном равенстве всех людей: «Все люди, имея одинаковую природу, существенно равны между собою в рассуждении личной собственности и природной свободы...

Но... когда одни, почитая себя, что они другого рода от прочих людей, присвояют себе непринадлежащие им ни по природе, ни по договору права и хотят уверить других в таких относящихся к ним обязанностях, которых не могут они чувствовать в себе... такое неравенство... совершенно противно природе, вредно всему обществу и никому не может быть существенно и постоянно полезным».

Статистическая наука в России в это время только зарождалась, и двухтомное «Начертание статистики Российского государства», изданное К.И. Арсеньевым в 1818-1819 гг., было одним из первых русских статистических трудов. Однако для К.П. Торсона и многих его современников важнее было другое: в книге К.А. Арсеньева отразились взгляды и убеждения лучших людей первых десятилетий XIX века.

В крепостном праве К.И. Арсеньев видел главное препятствие для улучшения состояния земледелия, замечая, что существующие отношения невыгодны и для крестьян, и для помещиков. К.И. Арсеньев считал, что для подъёма земледелия и вообще хозяйства в России «нет лучшего, надёжнейшего средства, как совершенная, не ограниченная ничем гражданская личная свобода».

Между тем «крепостность» большинства крестьян в России часто была «совершенным рабством». К.И. Арсеньев сожалел о том, что «Россия весьма мало имеет среднего состояния, естественного и весьма нужного предела между земледельцем, обрабатывающим землю, и помещиком, владельцем земли». Для современников эти слова могли иметь особый смысл, ибо напоминали многим о французской революции, произведённой именно «средним состоянием людей». Некоторые выражения автора «Начертания статистики» можно было истолковать как критику установившегося в России «правления деспотического».

К.П. Торсон мало сталкивался с проявлениями крепостного права, поскольку не имел собственных поместий и крестьян и почти половину жизни провёл на море. Поэтому книга К.И. Арсеньева могла ознакомить его с «крестьянским вопросом», раскрыть ему глаза на положение народа и русского государства.

«Заразившись вольнодумством», К.П. Торсон предпочитал действовать «прямым и законным образом». Он подавал правительству свои проекты, надеясь преобразовать флот. Но тут ему пришлось столкнуться с бюрократическим аппаратом царизма. Случай с кораблём «Эмгейтен» показал К.П. Торсону, что прежде, чем преобразовать флот, необходимо изменить государственный строй.

К.П. Торсон стремился к прекращению злоупотреблений, соблюдению законности и обеспечению прав личности; он желал «видеть отечество... водимым законами, аграняющими собственность и лицо каждого». «Видя различные злоупотребления, - писал позднее К.П. Торсон, - и недоступность правительства к исправлению оных законным порядком, действуя частно лицом, я убедился в необходимости действовать обществом для достижения сей цели... Я желал видеть исправление злоупотреблений в моём отечестве и введение чрез кроткие меры конституционного правления, я убедился, что такое общество должно до времени существовать в тайне...»

О существовании тайного общества К.П. Торсон узнал от своего давнего друга Николая Бестужева. «Полагаясь на благоразумие человека, бывшего мне другом... пояснял К.П. Торсон, - я вступил в общество».

К этому времени движение декабристов уже прошло долгий путь развития...

*  *  *

...В 1814 г., как только затихла военная гроза, М.Ф. Орлов и М.А. Дмитриев-Мамонов задумали создать тайное общество под названием «Орден русских рыцарей». Однако основой последующего развития движения стал не «Орден», а возникшие тогда же, в 1814-1815 гг., Священная и Семёновская артели.

В феврале 1816 г. члены Священной и Семёновской артели А.Н. и Н.М. Муравьёвы, братья С.И. и М.И. Муравьёвы-Апостолы, С.П. Трубецкой и И.Д. Якушкин основали Союз спасения - первую декабристскую организацию. Вскоре в общество были приняты М.Н. Новиков, двоюродный племянник известного просветителя XVIII века, П.И. Пестель, М.С. Лунин, И.А. Долгоруков... К концу своего существования Союз спасения насчитывал около 30 членов.

Целью общества были ликвидация крепостного права и самодержавия, введение конституции и «представительного правления». Уже тогда зародился тот план, который «северяне» пытались осуществить 14 декабря 1825 г.: было решено требовать конституцию в момент смены императоров на престоле и не приносить присягу новому императору, не ограничив самодержавия. Говорили и об убийстве Александра I, которое ускорило бы момент смены императоров. Но от цареубийства пришлось отказаться: заговорщики ещё не знали, каким образом можно заставить нового императора согласиться на введение конституции и отмену крепостного права.

В XVIII - начале XIX вв. существовало мнение, что главным средством преобразования жизни народов может быть воспитание «добрых нравов». Именно такую цель и поставили перед собой основатели нового тайного общества - Союза благоденствия, созданного в 1818 году. В «Законоположении Союза благоденствия» говорилось, что его цель - «распространением между соотечественниками истинных правил нравственности и просвещения споспешествовать правительству к возведению России на степень величия и благоденствия».

В Союзе благоденствия было около 200 членов, каждый из которых должен был действовать в одной из намечавшихся уставом отраслей: человеколюбия, распространения просвещения и нравственности, правосудия и общественного хозяйства. Для успешного осуществления своих целей тайный Союз благоденствия должен был обрасти сетью явных организаций и руководить ими втайне. Под влиянием Союза благоденствия находились литературное общество «Зелёная лампа», Общество любителей российской словесности, Общество для распространения ланкастерских училищ...

Однако вскоре события показали несбыточность планов сторонников «действия на мнения» и открыли новые возможности. В начале 1820 г. в Испании произошла революция под руководством Риего, а через несколько месяцев в Петербурге отказался повиноваться своему командиру гвардейский Семёновский полк. Среди членов Союза благоденствия появляются сторонники военной революции, желавшие не ждать, а действовать.

Нравственность и «общее мнение» нельзя было изменить быстро, а использование армии представлялось тем более возможным и удобным, что многие из членов Союза благоденствия были офицерами. В начале 1821 г. съезд представителей «управ» Союза благоденствия объявил тайное общество ликвидированным. Тогда же участники съезда, избавившись от сторонников медленного воздействия на мнения, договорились о создании новой тайной организации.

В марте 1821 г. на собрании членов Тульчинской управы, узнавших о ликвидации Союза благоденствия, но не знавших о тайном решении создать организацию для более решительных действий, было решено «общество продолжать». Так возникло Южное общество, сразу принявшее республиканскую программу и тактику военной революции. К 1823 г. на юге было три управы: Тульчинская, Каменская и Васильковская. Ими руководили П.И. Пестель, В.Л. Давыдов и С.И. Муравьёв-Апостол.

В Петербурге в первые месяцы после московского съезда 1821 г. к созданию тайной организации приступили Н.И. Тургенев и Н.М. Муравьёв. Однако в апреле-мае 1821 г. гвардия выступила из столицы на манёвры в Минскую и Витебскую губернии, и это задержало оформление Северного общества. Осенью 1822 г., когда гвардия возвратилась в Петербург, Н.М. Муравьёв, Е.П. Оболенский, И.И. Пущин, С.П. Трубецкой, М.М. Нарышкин и другие собрались, чтобы «вторично возобновить» общество.

В 1822-1823 гг. Северным обществом фактически руководил Н.М. Муравьёв, который к этому времени «удостоверился в выгодах монархического конституционного правления». Первым и важнейшим делом тайного общества Н.М. Муравьёв считал разработку конституции. Затем, по его мнению, следовало распространять конституцию «между всеми состояниями людей» и принимать в общество «всех тех, которые будут согласны на оную», причём предполагалось, что это будут «люди солидные, постоянные и рассудительные», а не молодёжь, стремящаяся к активным действиям. У руководителя Северного общества вновь возрождаются надежды «достигнуть... цели посредством одного только общего мнения», хотя и предполагалось для обнародования конституции «произвесть возмущение в войске».

В 1823 г. И.И. Пущин принимает в общество К.Ф. Рылеева. Вскоре начинается новый, «рылеевский» период в жизни Северного общества. Увеличивается приём новых членов, усиливаются республиканские настроения, составляются планы действия и начинается подготовка к ним. С конца 1824 г. и особенно в 1825 г. К.Ф. Рылеев фактически становится вождём Северного общества. Именно К.Ф. Рылеев и сгруппировавшиеся вокруг него наиболее активные члены тайного общества (в основном принадлежавшие к его «отрасли») стали организаторами и наиболее деятельными участниками восстания 14 декабря.

*  *  *

...1 января 1820 г. восстали Ассурийский и Испанский батальоны, расквартированные в небольших городках Лас-Кабесас-де-Сан-Хуан и Алькала-де-Лос-Гасулес на юго-западе Испании. Повстанцы, руководимые офицерами Рафаэлем Риего и Антонио Кирога, быстро вышли к Атлантическому побережью и заняли остров Леон у берегов Испании. Больше двух месяцев держались они на острове, окружённые правительственными войсками. Их упорная борьба и героический поход отряда Риего в глубь Испании вдохновили революционеров в других областях страны. И 7 марта 1820 г. испанский король Фердинанд VII был вынужден восстановить конституцию 1812 г., отменённую в 1814 году.

Русские заговорщики хорошо знали о событиях в Испании. По примеру испанских инсургентов К.Ф. Рылеев решает, что во время восстания в Петербурге следует овладеть Кронштадтом. По мысли декабриста, этот город-крепость на острове должен был стать главной опорной базой восставших и «прибежищем в случае неудачи», «русским островом Леоном». «Кронштадт, будучи крепким и отделённым местом, мог бы служить в случае неудачи для русских тем же, чем был остров Леон для гишпанцев», - говорил К.Ф. Рылеев.

Для захвата Кронштадта нужно было установить связь с морскими офицерами. Подыскивая людей для создания «отрасли» Северного общества в Кронштадте, К.Ф. Рылеев обратил внимание на «образ мыслей и дарования Н. Бестужева и Торсона».

В один из октябрьских дней 1823 г. члены Северного общества собрались в доме И.И. Пущина на набережной Мойки. К.Ф. Рылеева не было, однако он ещё до совещания рассказал И.И. Пущину о своих «кронштадтских» планах. Участники совещания избрали Думу, в состав которой вошли Н.М. Муравьёв, Е.П. Оболенский и С.П. Трубецкой.

На этом же совещании впервые был поставлен вопрос о флоте и морских офицерах. И.И. Пущин сообщил, что он принял в общество К.Ф. Рылеева, и рассказал о его планах в отношении Кронштадта. По-видимому, К.Ф. Рылеев с самого начала преувеличивал свои успехи в создании «морской управы» Северного общества. Невольно с его слов преувеличивал достижения К.Ф. Рылеева и И.И. Пущин. У некоторых участников совещания сложилось впечатление, будто с К.Ф. Рылеевым к Северному обществу «присоединится какое-то морское общество, коего Рылеев член». Все одобрили столь важное приобретение.

В начале декабря 1823 г. петербургские декабристы вновь собрались для обсуждения дел Северного общества. Совещание проходило на квартире М.Ф. Митькова, в доме Мурзакевича на 18-й линии Васильевского острова. Здесь были приняты «статуты» (устав), предложенные Н.И. Тургеневым, обсуждался вопрос об организации государственной власти в послереволюционной России. Было решено создать «временное правление», куда вошли бы «люди, уже известные всей России», такие, как Н.С. Мордвинов и М.М. Сперанский, а затем созвать «Великий собор» представителей всего населения, который окончательно решил бы вопрос о новом государственном устройстве России.

К.Ф. Рылеев предложил «составить значительную отрасль» общества в Кронштадте. Её организаторами, по мысли К.Ф. Рылеева, должны были стать братья Бестужевы и К.П. Торсон. Предложение К.Ф. Рылеева о введении в общество Бестужевых и К.П. Торсона было принято, хотя Н.М. Муравьёв возражал против него.

Во время разговоров о созыве «Великого собора» на совещании у М.Ф. Митькова возник вопрос о судьбе императорской фамилии, и решено было использовать флот для её вывоза за границу.

Обсуждение этого важного вопроса возобновилось в декабре 1823 г. на совещании у К.Ф. Рылеева, жившего тогда в небольшом деревянном домике Безбородова на 16-й линии Васильевского острова. Вновь говорили о временном правлении, о созыве Великого собора и введении конституции.

- А что делать с императором, если он откажется утвердить Устав представителей народных? - спросил К.Ф. Рылеев.

- Это в самом деле задача! - отвечал И.И. Пущин.

- Не вывезти ли за границу? - предложил К.Ф. Рылеев.

С.П. Трубецкой, подумав, отвечал:

- Более нечего делать.

Собравшиеся у К.Ф. Рылеева согласились на это.

Позднее Дума Северного общества поручила К.Ф. Рылееву подготовить для исполнения этого дела «несколько морских надёжных офицеров», прежде всего братьев Николая и Михаила Бестужевых и К.П. Торсона.

Не все были согласны с таким решением вопроса о судьбе императорской фамилии. Одобряя предложение К.Ф. Рылеева о создании управы общества в Кронштадте и подготовке морских офицеров, И.И. Пущин и некоторые другие «северяне» имели другую цель - воспрепятствовать бегству императорской семьи морем за границу в случае успеха революции. Покинув Россию на кораблях, Романовы могли бы обратиться за помощью к иноземным монархам. Угроза вступления в революционную Россию иностранных войск казалась декабристам вполне реальной. Подобные примеры были у них перед глазами.

С 1815 г. существовал Священный союз - союз европейских монархов против народов. В 1820 г. на конгрессе Священного союза в Лайбахе было принято решение о подавлении революции в Испании. В Италию вторглись австрийские войска, в Испанию - французские. Как раз в то время, когда происходили совещания «северян» в Петербурге, оккупировавшие Испанию по решению Священного союза французские войска громили последние отряды испанских патриотов. Некоторые декабристы опасались, что, отправившись за границу на кораблях, не контролируемых членами Северного общества, Романовы увезут с собой в чужие края всю российскую казну.

Однако независимо от того, как петербургские декабристы решали вопрос о предполагаемой судьбе императорской фамилии, было ясно одно: и для её вывоза за границу, и для пресечения возможности её бегства на кораблях Северное общество должно создать «морскую управу» и иметь влияние на офицеров Балтийского флота.

Так на совещаниях петербургских декабристов в конце 1823 г. было предрешено создание «морской управы» Северного общества и приём в общество К.П. Торсона. С самого начала руководители «северян» связывали приём в общество К.П. Торсона с вопросом о создании «морской управы», организацией восстания в Кронштадте и использованием флота для вывоза императорской семьи за границу.

Некоторые современники полагали, что ещё до приёма в Северное общество К.П. Торсон уже действовал так, как будто был членом тайной декабристской организации. Ещё устав Союза благоденствия предусматривал необходимость воздействия членов общества на других личным примером и их борьбу за справедливость и порядок во всех видах деятельности. Это положение фактически сохранялось членами последующих декабристских организаций. Разработка К.П. Торсоном кораблестроительных проектов и его борьба за возрождение русского военного флота рассматривалась современниками именно в таком плане.

Решение о приёме К.П. Торсона в Северное общество было принято в конце 1823 г., однако прошёл целый год, прежде чем К.Ф. Рылеев собрался его осуществить.

В начале 1824 г. члены Северного общества на совещаниях у М.М. Нарышкина и К.Ф. Рылеева обсуждали конституцию Н.М. Муравьёва.

А в первой половине марта 1824 г. в Петербурге появился руководитель «южан» П.И. Пестель и началось обсуждение вопроса о соединении Северного и Южного обществ. В апреле 1824 г. было решено, что объединение двух обществ произойдёт в 1826 году. Выступление объединённого тайного общества также назначалось на 1826 год. План совместных действий включал и восстание флота. Северное общество должно было «поднять Гвардию и флот, препроводить в чужие края всех особ Императорской фамилии и ...сделать требование Сенату». К.Ф. Рылеев, ещё только задумавший создание «морской управы» Северного общества, представил её П.И. Пестелю уже существующей.

После разговоров с К.Ф. Рылеевым в 1824 г. П.И. Пестель явственно представлял, как военный корабль, руководимый морскими офицерами-«северянами», идёт из Кронштадта к устью Невы, заходит в неё и останавливается против Зимнего дворца. На нём помещают «всех особ Императорской фамилии», и корабль выходит в море, увозя прежнюю императорскую династию за пределы России...

Решение петербургских совещаний 1824 г. об использовании флота во время решительных действий, назначенных на 1826 г., делало необходимым создание «морской управы» Северного общества. В декабре 1824 г. К.Ф. Рылеев вернулся в Петербург из имения родственников своей жены Подгорного в Воронежской губернии, где он провёл два месяца, и принял в Северное общество Николая Бестужева.

Вскоре Н.А. Бестужев принял в Северное общество своего лучшего друга К.П. Торсона. «Где была у Вас совесть, Николай Александрович? - восклицал в своих воспоминаниях Н.И. Греч, порицавший декабристов после разгрома восстания. - Впрочем, эти несчастные слепцы считали своё дело справедливым и святым и, заманивая легкомысленного добряка в свои губительные тенета, думали и говорили, что посвящением в свои тайны делают ему честь».

Тогда же К.П. Торсон принял в Северное общество своего друга и помощника Михаила Бестужева. М.А. Бестужев, как и К.П. Торсон, был «лично оскорблён вопиющею несправедливостью в деле проекта К.П. Торсона о преобразовании флота». Он «видел воочию совершавшееся систематическое разрушение... флота», и в сердце у него «кипело неудовольствие и отвращение к службе».

В это же время, 15 декабря 1824 г., К.П. Торсон стал также членом Вольного общества любителей российской словесности.

Общество возникло в 1816 году. С 1818 г. член Союза благоденствия Ф.Н. Глинка занимал пост вице-президента общества, а с 1819 г. - президента. Под его руководством общество действовало как одна из побочных управ Союза благоденствия.

В 1823-1825 гг. К.Ф. Рылеев, А.А. Бестужев, Н.А. Бестужев, А.О. Корнилович занимали важные должности членов цензурного комитета общества, цензоров поэзии, прозы и библиографии. Руководители декабристов старались привлечь в Вольное общество своих единомышленников, чтобы усилить там свои позиции.

Согласно уставу в члены Вольного общества принимали только по рекомендации одного из действительных членов, причём нужно было «распознать о поведении и нравственности» принимаемого. К.П. Торсона рекомендовали К.Ф. Рылеев и А.А. Бестужев. Нравственность К.П. Торсона «баярда идеальной честности и практической пользы», была вне всяких сомнений. Знали и о том, что К.П. Торсон на флоте действовал в духе Союза благоденствия, хотя и не был его членом.

В конце 1824 г. К.П. Торсон был призван на одно из заседаний. Секретарь общества прочёл постановление об избрании К.П. Торсона в действительные члены. К.П. Торсон подписал устав, и председатель обратился к нему с краткой приветственной речью. По правилам новый член не мог быть утверждён без ответной речи и без представления на суд общества своего сочинения. Однако по настоянию К.Ф. Рылеева и А.А. Бестужева К.П. Торсон был принят без положенного представления «учёного упражнения».

7. 1825-й год

К началу 1825 г. рылеевское направление в Северном обществе окончательно победило, а в 1825 г. К.Ф. Рылеев и формально стал руководителем «северян», заняв в Думе Северного общества место уехавшего в Киев С.П. Трубецкого. Никита Муравьёв уже не имел возможности препятствовать подготовке восстания. Он постепенно отходил от дел общества, а 12 сентября 1825 г. надолго уехал из Петербурга.

Ближайшими помощниками К.Ф. Рылеева по подготовке Северного общества к решительным действиям стали Е.П. Оболенский, А.А. Бестужев и П.Г. Каховский. В 1824-1825 гг. в Северное общество было принято несколько десятков новых членов - в основном молодых офицеров, республиканцев и сторонников восстания. Состав Северного общества почти полностью обновился.

Из принятых в Северное общество в 1824-1825 гг. только трое - К.П. Торсон, В.И. Штейнгейль и Г.С. Батеньков - были во многом не согласны с планами К.Ф. Рылеева. Эти умные, опытные люди в своих размышлениях о политическом устройстве России исходили не из мечтаний, а из действительности. Они понимали, что времена греческих республик, древнего Рима и русских вольных вечевых городов уже прошли. К.П. Торсон, В.И. Штейнгейль и Г.С. Батеньков думали не только о том, какая форма правления теоретически является наилучшей, но и о том, как от существующих государственных форм перейти к новым.

Они понимали, что переход к новому общественному строю будет трудным и стремились произвести его, в значительной мере сохранив старые формы, чтобы не ввергнуть Россию в бездну кровавой гражданской войны. Поэтому К.П. Торсон, В.И. Штейнгейль и Г.С. Батеньков полагали, что Россия должна оставаться монархией, ибо это соответствовало и вековым традициям, и представлениям народа о верховной власти. Но монарх не должен обладать реальной властью: конституция должна передать всю власть министрам, ответственным перед выборным парламентом.

Принимая К.П. Торсона в Северное общество, Н.А. Бестужев объявил ему, что цель общества - «введение чрез представление и убеждение конституционного правительства». По словам Н.А. Бестужева, члены Северного общества намеревались, «собирая подробности злоупотреблений и основываясь на ограждении права собственности и особы каждого лица, составить план исправления оных и ожидать естественной кончины императора; тогда, при вступлении на престол наследника его, представить обо всём и убедить принять предлагаемые меры».

Такую цель общества К.П. Торсон находил «согласною со своими желаниями». За свою 17-летнюю службу на флоте он накопил в памяти немало «подробностей злоупотреблений», и в его уме созрел «план исправления оных». Политическую часть этого плана К.П. Торсон изложил в «Рассуждении». Несомненно, у него уже был обдуман и план реформ на флоте - этот план он изложил императору после ареста, в 1826 году.

Весной 1825 г. К.П. Торсон узнал, что К.Ф. Рылеев входит в Думу Северного общества. Вскоре ему стало известно о планах «южан» заставить императора принять конституцию во время смотра войск. Весной 1825 г. К.П. Торсон узнал от Н.А. Бестужева «о революционном намерении общества и предположении ввести республику», а летом - о П.Г. Каховском и А.И. Якубовиче, вызывавшихся убить Александра I. О намерении «посягнуть на жизнь государя и великих князей» К.П. Торсон слышал осенью 1825 г. и от К.Ф. Рылеева. Такая цель была «не согласною» с его ожиданиями.

«Имея намерения от доброго сердца видеть в отечестве моём пресечение злоупотреблений и силу законов... - писал позднее К.П. Торсон, - я вступил в общество, которого тихое и кроткое направление было согласно с моими чувствованиями; увидев оное переменяющимся, я мечтал ещё о удержании его на пути умеренности и терпения; но в пламенном моём усилии увидел поздно всю силу бури, которая увлекала всё, и от которой я должен погибнуть».

Опасаясь «ужасов» французской и испанской революций, К.П. Торсон соглашался лишь на бескровную революцию без участия народа и войск. Он не хотел участвовать в кровопролитии и хоть чем-нибудь способствовать этому. В подготовке восстания он не участвовал и был против приёма в общество молодых, революционно настроенных офицеров небольших чинов, сторонников решительных действий. По его мнению, надо было стараться привлекать в тайное общество людей влиятельных и высокопоставленных, близких ко двору.

В удобный момент «приближённые к государю» при поддержке общества, объединившего многих влиятельных людей России, могли бы заставить императора принять конституцию. Об этих «приближённых к государю» К.П. Торсон настойчиво расспрашивал и Н.А. Бестужева, и К.Ф. Рылеева. К.Ф. Рылеев и А.А. Бестужев пытались склонить К.П. Торсона на свою сторону, но «мнение Торсона всегда было в пользу английской конституции, и он всегда доказывал необходимость в России императора».

В 1825 г. К.П. Торсон часто бывал на знаменитых «русских завтраках» у К.Ф. Рылеева в доме Российско-Американской компании на Мойке у Синего моста. «Русским надо русскую пищу», - говорил К.Ф. Рылеев. Завтраки, начинавшиеся в 2-3 часа, неизменно состояли из чёрного хлеба, кислой капусты и хлебной водки. Здесь собирались и друзья К.Ф. Рылеева по Северному обществу, и известные литераторы. На завтраках рассуждали о политике, читали и обсуждали литературные произведения. У К.Ф. Рылеева К.П. Торсон встречал Е.П. Оболенского, А.И. Якубовича, В.К. Кюхельбекера, И.И. Пущина и других декабристов, но не знал об их принадлежности к Северному обществу.

Ещё чаще К.П. Торсон бывал у Бестужевых в доме мещанина Гурьева на 7-й линии Васильевского острова. Это был небольшой двухэтажный домик с высоким крыльцом, ступени которого спускались вдоль стен дома в обе стороны, пилястрами и семью окнами. Здесь жила Прасковья Михайловна Бестужева с тремя дочерьми Еленой, Марией и Ольгой и двумя сыновьями Николаем и Михаилом - лучшими друзьями К.П. Торсона.

Александр Бестужев в это время жил у К.Ф. Рылеева в доме Российско-Американской компании, мичман Пётр Бестужев служил и жил в Кронштадте, а младший брат Павел воспитывался в Артиллерийском училище. Бестужевы тоже нередко бывали у Торсона - их семьи связывала давняя дружба. «Они были первые, - вспоминал позднее М.А. Бестужев о матери и сестре К.П. Торсона, - с кем я познакомился на пороге гражданской жизни из чужих, они были первые, пробудившие в душе моей любовь и почтение к добродетели...»

Одним из друзей К.П. Торсона в это время был и поручик лейб-гвардии Гренадерского полка Александр Николаевич Сутгоф, в 1825 г. вступивший в Северное общество. А.Н. Сутгоф жил в казармах Гренадерского полка, но часто бывал в доме сестры своего отца Сельмы Эдвардовны, вышедшей замуж за врача Артура Стрэнгрэна. Сюда А.Н. Сутгоф приводил и своего друга К.П. Торсона. В доме Стрэнгрэна бывали и М.А. Бестужев, П.Г. Каховский, А.П. Арбузов. Карин Стрэнгрэн, дочь Сельмы Эдвардовны, двоюродная сестра А.Н. Сутгофа, была влюблена в К.П. Торсона.

Вскоре после разгрома восстания декабристов Артур Стрэнгрэн с семьёй покинул Россию и поселился в Швеции. К.П. Торсон и Карин Стрэнгрэн больше не встречались.

*  *  *

Приняв в конце 1824 г. в Северное общество Николая Бестужева и подготовив таким образом приём К.П. Торсона, К.Ф. Рылеев в течение нескольких месяцев ничего не предпринимал для осуществления своих кронштадтских планов. Интерес К.Ф. Рылеева к Кронштадту пробудился вновь весной 1825 г., когда в декабристских кругах заколосился лейтенант Д.И. Завалишин.

Подобно многим своим современникам, Завалишин видел причину всех неблагоприятных явлений общественной жизни в недостатке просвещения и упадке нравственности. Поэтому ещё в 1821 г. 16-летний мичман решил обратиться к Александру I с секретным предложением о создании Вселенского Ордена Восстановления - всемирной тайной организации, которая должна была преобразовать мир путём распространения просвещения и «восстановления» нравственности.

В его воображении рисовались радужные картины... Александр I оказывает ему тайное содействие, Орден образуется, расширяется, охватывает все страны... Во всём мире распространяются просвещение и нравственность. «Нравственные» монархи перестают угнетать народ, «нравственные» правительства начинают управлять странами в соответствии с интересами народа... Революционеры, увидев мирное исполнение правительствами всех своих желаний, прекращают борьбу... Смягчаются отношения между правительством и народом в каждой стране, отношения между странами и между всеми людьми, наступают всеобщий мир и всеобщее благоденствие...

В 1821 г. Завалишину не удалось попасть к императору. А 17 августа 1822 г. мичман Завалишин отправился в кругосветное плавание на фрегате «Крейсер». Из Лондона Завалишин отправил письмо к императору. Он просил Александра I призвать его к себе и в туманных выражениях намекал на какую-то тайну, которую собирался открыть. Письмо «произвело на государя глубокое впечатление», и он повелел вызвать Завалишина в Петербург.

Побывав в Калифорнии, в то время фактически самостоятельной, Д.И. Завалишин решил разместить здесь свой Орден Восстановления. Тут было проложено начало существованию Ордена: Д.И. Завалишин принял в него несколько испанцев - сторонников присоединения Калифорнии к России. Согласились вступить в Орден и служившие в Охотске А.И. Ленже и Н.В. Головин.

В мае 1824 г. Завалишин по повелению императора оставил фрегат «Крейсер» и 3 ноября 1824 г. прибыл в Петербург. Завалишин надеялся, что его «смелая и откровенная речь... об извращении цели Священного союза, об ошибках во внутренней и внешней политике, о средствах к органическому возрождению государства» произведёт впечатление на императора. Но из-за наводнения 7 ноября 1824 г. встреча не состоялась, и Завалишин изложил всё то, о чём хотел поведать императору, в особой записке.

В самом конце 1824 г. министр народного просвещения адмирал А.С. Шишков объявил Завалишину, что «государь находит идею увлекательною, но неудобоисполнимою».

Калифорнийские планы Завалишина заинтересовали адмирала Н.С. Мордвинова, но Александр I не отпустил Завалишина на службу в «Русскую Америку», чтобы он «какими-нибудь попытками привести в исполнение обширные свои замыслы не вовлёк Россию в столкновение с Англиею или Соединёнными Штатами». Так закончились попытки Завалишина создать Орден Восстановления при участии и при помощи Александра I.

Через Н.С. Мордвинова Завалишин весной 1825 г. познакомился с правителем канцелярии Российско-Американской компании К.Ф. Рылеевым. В Завалишине К.Ф. Рылеев видел одного из возможных организаторов «отрасли» Северного общества в Кронштадте. Заинтересовали К.Ф. Рылеева и слухи о таинственном письме Завалишина к Александру I и о вызове его из кругосветного плавания. Вскоре К.Ф. Рылеев сообщил Завалишину, что в Петербурге действует тайное общество, стремящееся ввести конституцию в России, а Завалишин рассказал руководителю «северян», что он является командором могущественного «вселенского Ордена Восстановления», в который он был якобы принят в Англии. Говорили и о необходимости использовать флот...

Не получив поддержки Александра I, Завалишин задумал использовать для создания Ордена Восстановления Северное общество и небольшую декабристскую организацию, созданную независимо от Северного общества офицерами Гвардейского флотского экипажа. Объявив себя командором якобы уже существующего могущественного всемирного Ордена Восстановления, Завалишин надеялся войти в руководство Северного общества и влиять на его деятельность, или даже «принять» в Орден всех «северян».

Составленный Завалишиным устав Ордена Восстановления обсуждали в Думе Северного общества, а в середине 1825 г. отправили на юг. В течение нескольких месяцев с весны до осени 1825 г. К.Ф. Рылеев вёл переговоры с Завалишиным, стараясь разузнать как можно больше о руководстве, силах и планах Ордена Восстановления, а Завалишин расспрашивал К.Ф. Рылеева о Северном обществе. Оба были не удовлетворены переговорами. Каждый чувствовал, что собеседник многое скрывает...

3 июня 1825 г. К.Ф. Рылеев, А.А. Бестужев, В.К. Кюхельбекер, А.И. Одоевский, Н.Н. Оржицкий и Завалишин отправились в Кронштадт. Михаил Кюхельбекер пригласил брата и его знакомых к себе, и они обедали с офицерами Гвардейского экипажа. После обеда К.Ф. Рылеев и его друзья осматривали Кронштадт, побывали у лейтенанта В.П. Романова. В Кронштадте К.Ф. Рылеев «познакомился со многими офицерами, убедился, что между ними много либералов» и что за их счёт «можно усилить общество».

С этого времени К.Ф. Рылеев начинает убеждать К.П. Торсона и Н.А. Бестужева с помощью Завалишина создать отрасль Северного общества среди кронштадтских моряков, стремится «возбудить в Торсоне ревность к принятию членов в Кронштадте, дабы воспользоваться их содействием, когда... общество достаточно усилится». Кроме того, К.Ф. Рылеев хотел, чтобы К.П. Торсон помог ему выяснить истинные намерения Завалишина.

Летом 1825 г. К.Ф. Рылеев в первый раз говорил с К.П. Торсоном о Кронштадте. Он предложил К.П. Торсону принять в общество Завалишина и «выведать, в чём состоят тайны Англинского общества, в которое он там вступил и о котором писал к... императору». При этом К.Ф. Рылеев сообщил, что он уже расспрашивал Завалишина об Ордене Восстановления, «но Завалишин не объявляет».

- Если Завалишин не объявил раз, то и мне не объявит, - ответил К.П. Торсон. - Для чего принимать в общество молодых офицеров? Для общества полезнее старшие.

- Завалишина надо перевести в кронштадтский экипаж, чтоб он там составил общество, - говорил К.Ф. Рылеев, желая использовать влияние К.П. Торсона как адъютанта начальника Морского штаба.

К.П. Торсон отвечал, что Завалишин может и сам просить о переводе, но он не думает, что это выйдет раньше февраля 1826 г., когда происходит общее расписание офицеров по экипажам.

- Надо стараться спешить, ибо дела в армии в таком состоянии, что едва можно удерживать, - говорил К.Ф. Рылеев позднее, предлагая К.П. Торсону с помощью Завалишина создать кронштадтскую отрасль Северного общества и возглавить её.

- К чему приведёт набор лейтенантов и мичманов? - возражал К.П. Торсон.

К.Ф. Рылеев укорял К.П. Торсона, говоря, что он и Н.А. Бестужев не хотят действовать, что «по сие время в Кронштадте ничего не сделано».

- Из такого общества ничего не выйдет, сие бесполезно, - отвечал К.П. Торсон.

К.Ф. Рылеев изложил К.П. Торсону свой план. При восстании в Петербурге К.П. Торсон или Н.А. Бестужев должны были «ехать в Кронштадт, где при помощи членов возмутить матрос, сменить начальство и принять город и крепость под свою команду». К.П. Торсон решительно отказался, прибавив, что и Николай Бестужев не возьмётся за такое поручение. Он считал, что такое предприятие обречено на неудачу, а главное, не желал кровопролития и беспорядков.

- Таким образом действовать, - говорил К.П. Торсон, - значит возродить беспорядок, который после не удержать; если везде так действовать, значит предать отечество ещё большим ужасам, чем французская и гишпанская революции. Я желаю пользы отечеству, не хочу [ни] власти, ни богатства, хочу быть тем, что есть, и потому так действовать не хочу... В... обществе, вероятно, есть люди с весом и в хорошем кругу... Сообщите им, чтоб они старались преклонить начальство. Это дело должно идти сверху, а не с низу, если хотим пользы. Когда оно сделается во дворце, и государь примет, тогда все его указу послушны будут и останутся в порядке... Нашим людям надо указ, тогда они слушать начнут.

Николай Бестужев был настроен более революционно, чем К.П. Торсон, но и он отказался от поручений К.Ф. Рылеева, зная кронштадтских офицеров и, видимо, не веря в возможность создания «отрасли» тайного общества в Кронштадте. Осенью 1825 г. Н.А. Бестужев и К.П. Торсон убедили К.Ф. Рылеева ещё раз съездить в Кронштадт. Там К.Ф. Рылеев понял свою ошибку.

3 июня он разговаривал не с кронштадтскими моряками, а с офицерами Гвардейского экипажа, ненадолго приехавшими в Кронштадт для подготовки к плаванию. Среди них действительно было много «либералов». Теперь же, встречаясь с морскими офицерами, постоянно служившими в Кронштадте, К.Ф. Рылеев увидел, что свободолюбивые настроения здесь гораздо слабее, чем в Петербурге. Это затрудняло исполнение «кронштадтских» планов. Возвратясь из Кронштадта, К.Ф. Рылеев «сознался в своём заблуждении».

Однако при серьёзной и тщательной подготовке выступления возможность использования Кронштадта и флота была реальной. В среде кронштадтских моряков, как и повсюду в России, получило некоторое распространение «вольномыслие». Моряки были недовольны упадком русского военного флота, злоупотреблениями морского начальства и строевой муштрой, распространившейся в александровское царствование не только на армию, но и на флот. Позднее, в 1826 г., кронштадтские моряки выражали своё сочувствие осуждённым декабристам.

*  *  *

К.Ф. Рылеев не отказался от использования флота. Приём морских офицеров в Северное общество продолжался, а о Кронштадте как о «русском острове Леоне» К.Ф. Рылеев говорил и незадолго до восстания, «в исходе ноября» 1825 года. План совместных с Южным обществом действий во время назначенного на 1826 г. выступления по-прежнему включал «восстание Гвардии и флота» и вывоз на корабле «в чужие краи всех особ Императорской фамилии». Декабристы обсуждали и другие варианты: задержание императорской семьи в России и даже её полное уничтожение. Но в середине 1825 г. у «северян» преобладала мысль о вывозе царствующей фамилии за границу.

6 июля 1825 г. из Петербурга с поручением от К.Ф. Рылеева к С.П. Трубецкому и руководителям Васильковской управы выехал А.Ф. фон дер Бриген. Помимо многого другого, Бриген должен был передать С.П. Трубецкому, что К.Ф. Рылеев готовит в Кронштадте «несколько офицеров, дабы в случае, если императором будет отвергнута конституция Великого собора, отправить его со всей фамилией за границу».

В переговорах с руководителями Южного общества и даже в разговорах с «северянами» К.Ф. Рылеев по-прежнему преувеличивал свои успехи в создании «морской управы» Северного общества и подготовке вывоза императорской фамилии. О «морской управе» знали М.И. и С.И. Муравьёвы-Апостолы, С.Г. Волконский, В.Л. Давыдов, В.Н. Лихарев, С.П. Трубецкой, Е.П. Оболенский и другие декабристы. У них сложилось представление «об обширных сношениях Рылеева с флотом»; некоторые даже думали, будто «Балтийский флот присоединился к обществу». Однако в действительности «морская управа» росла медленнее, чем хотелось К.Ф. Рылееву.

Наряду с Н.А. и М.А. Бестужевыми и К.П. Торсоном одним из первых принятых в Северное общество морских офицеров был лейтенант Ф.Ф. Матюшкин, с мая 1824 г. по август 1825 г. служивший в Кронштадте. В августе 1825 года лейтенант Ф.Ф. Матюшкин отправился в кругосветное плавание на шлюпе «Кроткий». Известие о восстании 14 декабря он получил только в середине 1826 г., когда шлюп «Кроткий» находился у Петропавловска-на-Камчатке. Не сразу узнав обо всех подробностях событий на Сенатской площади, он вообразил, «будто его сообщники в Петербурге овладели всем правлением» и возбуждал к неповиновению команду корабля.

В 1825 г. Александр Бестужев принял в общество своего младшего брата мичмана П.А. Бестужева, который за месяц до восстания вовлёк в него лейтенанта Н.А. Чижова. Познакомившись ещё в 1823 г. с Н.А. Бестужевым, Н.А. Чижов «нечувствительно заимствовал от него и образ мыслей». Осенью 1825 г. Н.А. Чижов возвратился в Кронштадт из Архангельска и поселился вместе с Петром Бестужевым. Тут возобновились старые разговоры, либеральные «мечтания», и Н.А. Чижов «из любви ко благу... соотечественников» согласился вступить в Северное общество.

К.Ф. Рылеев привлёк в Северное общество и лейтенанта В.П. Романова. В 1820-1822 гг. В.П. Романов совершил кругосветное плавание на корабле «Кутузов». По возвращении из плавания лейтенант подал начальнику Морского штаба проект исследования северо-западных берегов Северной Америки. Проект передали в главное правление Российско-Американской компании, где им заинтересовался К.Ф. Рылеев. В июне 1825 г. К.Ф. Рылеев открыл В.П. Романову существование Северного общества.

Здоровье В.П. Романова было подорвано в кругосветном плавании, и он собирался в отставку. Это беспокоило К.Ф. Рылеева, ибо для действий в Кронштадте нужны были морские офицеры, находящиеся на службе. «Он упрашивал меня, - вспоминал В.П. Романов о К.Ф. Рылееве, - чтоб я отставку возвратил назад и приехал в Петербург, говоря, что в то время буду сделан членом и откроется мне подробнее о сём обществе и о членах оного...»

Несмотря на уговоры К.Ф. Рылеева, В.П. Романов 1 августа 1825 г. отправился в свою деревню; при этом его Рылеев упрашивал, чтоб в деревне «разглашал о пользе конституции в нашем государстве». Уезжая, В.П. Романов обещал, «когда будет нужно, принять участие в достижении цели, предложенной обществом, и по первому известию приехать, когда будет ему назначено».

Несмотря на вовлечение в Северное общество новых морских офицеров, наиболее ответственное поручение - подготовку корабля для вывоза императорской фамилии - К.Ф. Рылеев решил возложить на К.П. Торсона.

*  *  *

19 ноября 1825 г. в Таганроге умер Александр I. Престол должен был перейти к старшему из оставшихся братьев Константину. Но Константин, женатый на польской графине Иоанне Грудзинской, особе не царской крови, не имел права передать престол своим наследникам и ещё в 1822 г. отказался от престола. В 1823 г. по указу Александра I был изготовлен манифест об отречении Константина и передаче прав на престол его младшему брату Николаю. Однако манифест и письмо Константина с просьбой освободить его от прав на престол держалось в тайне. Эти документы были переданы на хранение в московский Успенский собор, а копии - в Государственный Совет, Сенат и Синод.

Великий князь Николай Павлович находился в Петербурге, Константин Павлович - в Варшаве. Николай знал об отречении Константина. Однако он полагал, что это отречение не было добровольным. Поэтому 27 ноября Николай присягнул Константину и повелел привести к присяге Государственный Совет, гвардейские полки...

Присяга прошла спокойно. Несмотря на то, что кончина императора всегда рассматривалась членами тайных обществ как условие начала активных действий, сразу после смерти Александра I восстания не произошло. Неожиданная смерть императора внесла замешательство в ряды «северян», показала, что общество ещё плохо подготовлено к восстанию.

Узнав о присяге, К.П. Торсон и Н.А. Бестужев бросились к К.Ф. Рылееву, чтобы осведомиться о планах и намерениях общества.

- Где же общество, - говорил К.Ф. Рылееву Николай Бестужев, - о котором столько рассказывал ты? Где же действователи, которым настала минута показаться? Где они соберутся, что предпримут, где силы их, какие их планы? Почему это общество, ежели оно сильно, не знало о болезни царя, тогда как во дворце более недели получаются бюллетени об опасном его положении? Ежели есть такие намерения, скажи их нам, и мы приступим к исполнению - говори!

К.Ф. Рылеев долго молчал, положив голову на руки. Он и сам был поражён неожиданными событиями и, наконец, сказал:

- Это обстоятельство явно даёт нам понятие о нашем бессилии. Я обманулся сам; мы не имеем установленного плана, никакие меры не приняты, число наличных членов в Петербурге невелико, но, несмотря на это, мы соберёмся опять сегодня ввечеру...

В эту минуту появились Г.С. Батеньков и Александр Бестужев и началось первое совещание декабристов периода междуцарствия.

Заговорщики не сумели воспользоваться смертью Александра I и присягой Константину, чтобы потребовать введения конституции. Но через несколько дней выяснилось, что вновь складываются благоприятные условия для выступления. Константин Павлович, получив вечером 25 ноября известие о смерти Александра, сообщил в частных письмах в Петербург, что он отрекается от престола, но написать официальное отречение не пожелал. Переписка между братьями задержала вторичную присягу, которая была, наконец, назначена на 14 декабря.

Декабрьские дни 1825 г. были использованы руководителями Северного общества для подготовки восстания. «...Дом Рылеева сделался сборным местом наших совещаний, а он - душою оных», - вспоминал об этом времени Николай Бестужев. В начале декабря 1825 г. в Северное общество вступил лейтенант Гвардейского экипажа А.П. Арбузов - руководитель и основатель особой декабристской организации, созданной не позднее 1824 г. офицерами экипажа. В результате «Общество Гвардейского экипажа» присоединилось к «северянам» и позднее участвовало в восстании 14 декабря.

В период междуцарствия декабристы окончательно отказались от уничтожения всей царствующей фамилии. Они приняли решение об аресте императорской семьи до созыва Великого собора. В случае принятия монархической конституции было решено выбрать в императоры того из великих князей, который согласится с нею, а в случае провозглашения республики или противодействия царской семьи введению конституции - вывезти Романовых за границу.

- Можно ли иметь надёжный фрегат, положиться на капитана и офицеров? - обратился К.Ф. Рылеев к К.П. Торсону в начале декабря 1825 года.

- Не знаю; но если меня сделают начальником, не знаю офицеров, но думаю, что может быть, - был ответ К.П. Торсона. - Для чего это?

- Отправить царствующую фамилию за границу.

- Нет нужды отправлять морем, фамилия может ехать сухим путём, если не станут удерживать, но думаю, что царствующей фамилии надо оставаться в России, - ответил К.П. Торсон и напомнил, что К.Ф. Рылеев осенью сообщал ему о намерениях общества «посягнуть на жизнь государя и великих князей».

- Переменили и намерены отправить.

- Если не намерены [посягнуть на жизнь], тогда изберите императора, который примет предлагаемые меры.

- Но на это время надо удалить.

- Так оставьте жить во дворце.

- Здесь в Петербурге нельзя, - отвечал К.Ф. Рылеев, - разве в Шлиссельбурге; там, приставя бывший Семёновский полк, в случае возмущения - пример Мировича.

- И так там все лишатся жизни, - сказал К.П. Торсон.

К.Ф. Рылеев отвечал:

- Зачем всех лишать...

К.Ф. Рылеев продолжал настаивать на удалении императорской фамилии, а К.П. Торсон говорил «о необходимости в России... императора и о преимуществах в этом отношении английской конституции перед американскою». Разговор кончился согласием К.П. Торсона подготовить фрегат и командовать им.

Вскоре после этого К.П. Торсон сообщил Н.А. Бестужеву, что К.Ф. Рылеев «хочет в случае несогласия высочайших особ императорского дома на законные постановления доставить им средства выехать на флоте за границу». Николай Бестужев скептически отнёсся к планам вывоза императорской семьи на корабле. Он считал парусные корабли ненадёжным средством передвижения, слишком зависящим от капризов природы, и полагал бессмысленным иметь один корабль, не владея всем Кронштадтом.

В начале декабря 1825 г. К.П. Торсон узнал о решении руководителей Северного общества «выводить войско на Петровскую площадь в случае вступления на престол... Николая Павловича». К.П. Торсон видел слабую подготовленность Северного общества к предстоящим политическим событиям и взволнованно говорил Николаю Бестужеву: «Не должно спешить, лучше 10 или 20 лет дожидать, в это время всё лучше подготовится, чтоб, вводя перемену, не наделать великих зол».

К.П. Торсон пытается переубедить своих друзей. В разговорах с Н.А. Бестужевым он упрекал К.Ф. Рылеева в обмане, сетовал на то, что в обществе не оказалось никого «из людей высокого звания, равно и близких к государю». Восстание он считал безнадёжным, так как войска будут повиноваться начальникам, и едва ли удастся вывести на площадь даже незначительную часть их. «Дня за 4» до восстания К.П. Торсон разговаривал о том же с К.Ф. Рылеевым, но разубедить вождя петербургских декабристов ему не удалось.

К.П. Торсон продолжал внимательно следить за делами Северного общества. Утром 13 декабря он присутствует при разговоре Н.А. Бестужева с командиром 2-го батальона Финляндского полка А.Ф. фон Моллером, который ранее обещал принять участие в восстании. Тогда же Н.А. Бестужев показывал К.П. Торсону черновик «воззвания к народу», написанного от имени Сената.

Вечером 13 декабря К.П. Торсон снова пришёл к Бестужевым. Он застал здесь Н.П. Репина и Г.С. Батенькова, рассуждавших о французской революции, и прошёл в комнаты матери и сестёр Бестужевых. В 10 часов вечера к Бестужевым с только что закончившегося совещания руководителей Северного общества приехали К.Ф. Рылеев и И.И. Пущин. К.Ф. Рылеев объявил «о положенном на совещании, что в завтрашний день, при принятии присяги, должно поднимать войска, на которые есть надежда, и, как бы ни были малы силы, с которыми выйдут на площадь, идти с ними немедленно во дворец».

Поздно вечером К.П. Торсон вышел из комнат П.М. Бестужевой и спросил Николая, «на чём положено в обществе». Получив ответ, что «положено прежнее - собраться на площадь», К.П. Торсон простился с Н.А. Бестужевым и, ничего не сказав, вышел. Он всё ещё надеялся, что от вооружённого выступления откажутся. Последний разговор окончательно убедил К.П. Торсона в обратном...

К.П. Торсон не хотел участвовать в кровопролитии. Восстание, выстрелы, кровь, братоубийственная внутренняя война - всего этого, по его мнению, можно и нужно было избежать при переходе к новому общественному строю. На площадь он не вышел. 14 декабря, в день восстания, старший адъютант начальника Морского штаба капитан-лейтенант К.П. Торсон, как обычно, отправился на службу в дом морского министерства.

Возможно, он побывал в этот день в Адмиралтействе. Левое крыло здания Адмиралтейства выходило на Петровскую (Сенатскую) площадь. Отсюда К.П. Торсон мог видеть, как собирались на площади мятежные полки, как их окружили правительственные войска, как по приказу Николая I выкатили пушки и открыли огонь по неподвижному каре у памятника Петру I...

*  *  *

Движение декабристов было сложным историческим явлением. В нём участвовали люди с различным мировоззрением, различными политическими и тактическими взглядами. Начавшись в 1814-1816 гг., движение прошло несколько этапов: от ранних организаций, через Союз благоденствия с его программой «воздействия на мнения» и сетью просветительных и литературных обществ к революционным организациям на севере и юге, возглавившим выступление в декабре 1825 года.

Мировоззрение участников движения также претерпело за эти годы значительные изменения. Многие члены Союза благоденствия покончили с «грехами молодости», другие развились в подлинных революционеров. К.П. Торсон вступил в Северное общество в то время, когда там образовалась группа сторонников решительных действий во главе с К.Ф. Рылеевым. Но сам К.П. Торсон по своим взглядам принадлежал прошедшему этапу движения: ему ближе всего была программа Союза благоденствия. Это обусловило некоторое одиночество К.П. Торсона в Северном обществе. В этом и была его трагедия.

9. Программа преобразований на флоте

В июне 1826 г. моряк-декабрист закончил свой труд о флоте, получивший в официальном делопроизводстве название «О разных предположениях Торсона по улучшению строевой и хозяйственной частей Морского ведомства». В «Предположениях» К.П. Торсон изложил свои мысли о состоянии русского флота и способах его подъёма, волновавшие его в последние годы перед восстанием. «Пользуясь дозволением составить записки сии, - писал декабрист, обращаясь к императору, - я спешил их приготовить - не осудите их за неисправность штиля и письма, я поспешал посвятить Вам, государь, мысли, а не образец красноречивого изложения, чему ни время, ни место не соответствуют».

К.П. Торсон не был единственным декабристом, после ареста писавшим и говорившим императору о флоте. Упадок русского военного флота в 1815-1825 гг. был одной из главных причин «декабризма» морских офицеров. Поэтому мысли о флоте не оставляли декабристов-моряков и после разгрома восстания. В.И. Штейнгейль, в молодости служивший на флоте, 11 января 1826 г. обратился к Николаю I из Петропавловской крепости с письмом, в котором противопоставлял упадок флота в 1820-х годах его состоянию в конце XVIII века.

Лейтенант Д. Завалишин в феврале 1826 г., после первого ареста и освобождения, подал императору записки о флоте. А.А. Бестужев, брат служивших на флоте Николая и Михаила Бестужевых, в письме к Николаю I из Петропавловской крепости упомянул о недовольстве морских офицеров бездействием флота и тяжёлом положении матросов, добавив при этом: «Брат мой Николай и капитан-лейтенант Торсон могут дать подробнейшее сведение о многом множестве злоупотреблений по флоту». «Предположения» К.П. Торсона были наиболее важным из того, что писали декабристы о флоте после разгрома восстания. Михаил Бестужев вспоминал, что К.П. Торсон и В.И. Штейнгейль «более из всех подсудимых высказывали самодержавному владыке самых горьких для него истин».

«Предположения» К.П. Торсона были обширной программой преобразований на флоте. Глубокое знание состояния и нужд русского и иностранных флотов в первой четверти XIX в. и истории мореплавания и военно-морского искусства, а также богатый личный опыт позволили К.П. Торсону в сравнительно небольших по объёму записках поставить и решить наиболее важные вопросы, касающиеся флота.

Подготовка флота к боевым действиям, воспитание и обучение моряков, принципы формирования флотских экипажей, изготовление пушек и техника стрельбы, создание морского резерва, кораблестроение, укрепление портов, работа заводов, фабрик и мастерских, обслуживавших морское ведомство, одежда и питание матросов - все эти разнообразные вопросы были рассмотрены К.П. Торсоном.

Однако, подавая «Предположения» императору и желая их осуществления, К.П. Торсон мог предлагать за единичными исключениями, лишь улучшения, не затрагивающие основ государственного строя.

Важнейшей причиной упадка русского военного флота в 1810-1820-х гг. был разрыв связи флотских экипажей с кораблями. Эта «реформа» отразилась фактически на всех сторонах флотской жизни. Поэтому, желая показать императору «истинные причины, от чего флот... упал духом и телом», К.П. Торсон писал прежде всего о флотских экипажах. Чтобы предотвратить дальнейший развал флота и обеспечить условия для его подъёма, К.П. Торсон считал нужным прежде всего восстановить постоянство состава экипажей судов и несменяемость их командиров, прикрепив экипажи к определённым кораблям.

Понимая, что Николай I не согласится полностью отменить александровские нововведения в формировании экипажей, связанные со строевыми учениями, К.П. Торсон пытался совместить старые корабельные экипажи с новыми. Существовавшие с 1816 г. флотские экипажи численностью в 1050 человек, созданные по типу строевых батальонов, он полагал возможным сохранить, назвав их морскими бригадами, а внутри этих бригад иметь постоянные, не меняющиеся по составу команды отдельных судов, которые назвал судовыми экипажами.

К.П. Торсон считал необходимым с самого раннего возраста приучать кадетов к плаваниям, заставить их полюбить море. «Ничто так сильно не остаётся в человеке на всю жизнь, - пояснял он, - как страсть, полученная к чему-либо в молодые лета». Поэтому нужно было увеличить число судов Морского корпуса, чтобы в плаваниях могли участвовать не только гардемарины, но и младшие воспитанники.

Подобно многим морякам, К.П. Торсон полагал, что для образования морского офицера недостаточно плаваний на судах Морского корпуса по «Маркизовой луже». По его мнению, гардемарины в первый год должны на корпусных судах посетить все русские порты Балтийского моря и узнать всякую матросскую работу. Гардемарин, плавающих второй и третий год, следовало посылать на флот, «чтоб приучить к порядку на корабле и дисциплине».

Ежегодное практическое обучение морскому делу было необходимо для всех русских моряков. Поэтому К.П. Торсон требовал увеличения числа находившихся в море кораблей, чтобы все офицеры и матросы хотя бы один раз в два года выходили в море. Ежегодные плавания, продолжавшиеся обычно четыре месяца, К.П. Торсон предлагал сместить по времени, «дабы офицеры и матросы более испытали в осенние крепкие ветры, привыкали бы к бдительности в тёмные бурные ночи». Эти слова станут для нас более значительными, если мы вспомним, что за несколько лет до составления «Предположений», в 1820 г., бдительность вахтенного лейтенанта К.П. Торсона во время ночного плавания в Тихом океане спасла от гибели шлюп «Восток».

К.П. Торсон требовал в мирное время учиться всему тому, что может понадобиться во время войны: ставить и убирать паруса, управлять кораблём, исправлять повреждения, стрелять из пушек в любую погоду, устраивать манёвры флота с учётом передовой морской тактики, прежде всего с прорезанием строя противника.

В XVIII в. построение враждебных эскадр во время боя в две параллельные линии стало не только традицией, но и обязательным правилом. Многие флотоводцы и теоретики военно-морского искусства не понимали, что бортовое расположение пушек делает необходимым принятие линии лишь за основу боевого построения. Установилась шаблонная система боя, согласно которой линии кораблей противников должны были быть обязательно и точно параллельны друг другу; каждый корабль одной линии должен был вести бой обязательно только с одним, против него расположенным кораблём противника.

Однако флотоводцы конца XVIII в. и начала XIX в. стали применять новые приёмы боя: охват авангарда противника, прорезание строя и т. п. Корабли, прорезавшие строй противника, оказывались в наиболее выгодном положении. Их бортовые залпы обрушивались на носовые и кормовые части кораблей неприятельской линии, которые могли отвечать только из нескольких носовых и кормовых орудий. Эти-то новейшие достижения морской тактики К.П. Торсон и предлагал изучать на практике во время манёвров флота.

«Для порядка и скорого исполнения работ на каждом военном судне» К.П. Торсон предлагал расписать команду по видам работ; необходимым условием этого являлось постоянство состава экипажей судов. Обучение матросов морскому делу и артиллерийской стрельбе нужно было продолжать и на берегу. Для этого К.П. Торсон предлагал вооружить старые корабль и фрегат, поставить их в гавани и учиться на них управлять парусами и стрелять «точно так, как бы в море были».

Особая глава «Предположений» была посвящена действиям гребного флота Балтийского моря, на котором К.П. Торсон плавал в 1808-1809 годах. Главное преимущество гребного флота К.П. Торсон видел в возможности вести партизанские действия в тылу врага. Для успешности таких действий К.П. Торсон, опираясь на собственный боевой опыт, советовал составить подробные карты шхер Балтийского моря. Для изучения Балтийского моря, Финского и Ботнического заливов во второй половине XVIII в. - начале XIX вв. много сделали русские морские офицеры А.И. Ногаев и Г.А. Сарычев, но Финляндские шхеры всё же были недостаточно изучены.

* * *

К.П. Торсон полагал необходимым издать для воспитанников Морского корпуса и молодых офицеров книги, содержащие «полное описание морских практических действий», то есть сведения по кораблестроению и кораблевождению, описания действия морской артиллерии, различных работ на корабле и «разных опасных случаев» на море. В книге должен был быть и раздел, посвящённый военно-морской истории, как зарубежной, так и русской. К.П. Торсон сам собирался писать такие книги, но декабрьское восстание не позволило ему осуществить эти замыслы.

За несколько лет до того, как К.П. Торсон писал эти сроки, его друг Николай Бестужев и единомышленник В.М. Головнин уже начали исполнение предлагаемого К.П. Торсоном дела. Николай Бестужев с весны 1822 г. работал над «Опытом истории российского флота». А В.М. Головнин в 1822 г. перевёл с английского языка труд Дункена «История кораблекрушений» в трёх частях и написал к нему четвёртую часть о кораблекрушениях в русском флоте, куда включил и очерк Н.А. Бестужева «Крушение российского военного брига «Фалька».

Важными условиями обеспечения морской и боевой подготовки моряков К.П. Торсон считал освобождение матросов от тяжёлых портовых работ, не связанных непосредственно с ремонтом и содержанием кораблей, и запрещение использовать матросов для личных услуг офицерам. Вице-адмирал А.С. Грейг, с 1816 г. занимавший пост главного командира Черноморского флота и портов, освободил черноморских матросов, плававших на кораблях, от строительных работ в портах; для этой цели использовались морские арестантские роты Черноморского флота. Это нововведение К.П. Торсон предлагал распространить и на Балтийский флот.

Каждому офицеру в то время полагались денщики. Денщиков дозволялось брать из рекрутов, но не из обученных матросов. Но рекрутов недоставало, и многие офицеры обходили установленные правила, называя матросов, взятых для личных услуг, не денщиками, а вестовыми. Злоупотребляли своим служебным положением и портовые чиновники, которые брали к себе в услужение мастеровых, особенно необходимых для работ в порту. Чтобы навсегда пресечь эти злоупотребления, К.П. Торсон считал нужным «во всём флоте денщиков отменить и положить вместо их денежное вознаграждение».

К.П. Торсон советовал Николаю I, обеспечив возможность правильного обучения моряков, самому проверять их подготовку. Это предложение, при всей своей банальности, было в то время весьма актуальным: Александра I, не разбиравшегося в морском деле, флотское начальство легко вводило в заблуждение относительно состояния флота. «Тогда морские офицеры, - убеждал К.П. Торсон Николая I, - увидев, что Вы требуете от них дела прямого, увидев, что Вы сами, совершив вояж, отличаете порядок и искусство от неопытности, тогда-то капитаны употребят все силы, чтобы довести офицеров и матросов Вашего флота в сухопутных манёврах до состояния хорошего, а в морских до возможного совершенства».

К.П. Торсон считал необходимым для России иметь большой морской резерв на случай длительной борьбы с неприятелем. Не отвергая полностью феодальную рекрутчину, К.П. Торсон предлагал использовать в качестве резерва матросов торговых судов, ввести «для всех людей, мореходством промышляющих себе хлеб», в возрасте от 18 или 20 до 50 лет, всеобщую морскую повинность в случае войны.

Таким образом, подготовленность морского резерва ставилась в прямую зависимость от развития русского торгового мореплавания. Мысль о том, что сильный военный флот может быть создан только в стране с развитым торговым мореплаванием, высказывали П.И. Пестель и Д. Завалишин; о влиянии морской торговли на развитие военно-морского флота писал и Н.А. Бестужев.

Для создания корабельного резерва К.П. Торсон предлагал заготовить отдельные деревянные и металлические детали 20-30 кораблей, которые в случае необходимости можно было бы быстро собрать. Исполнение предложений К.П. Торсона не только привело бы к созданию резерва, но и позволило бы строить корабли из сухих, ранее заготовленных деталей, пополняя при этом резерв новыми деталями. Чтобы иметь возможность быстро собрать корабли из заготовленных материалов, нужно было построить в Кронштадте несколько небольших новых доков, каждый для одного корабля.

Составляя план создания корабельного резерва, К.П. Торсон не уделил должного внимания строительству паровых судов и их использованию в бою. Стремясь ликвидировать недостатки русского парусного флота, К.П. Торсон думал о его настоящем и ближайшем будущем, но не предвидел происшедшей через 2-3 десятилетия замены парусных боевых кораблей паровыми. Между тем его друг Николай Бестужев ещё до восстания написал заметку «Нечто о пароходах», в которой предсказал замену в будущем парусных военных кораблей паровыми, и даже во время следствия рассуждал о недостатках парусных кораблей.

В начале XIX в. на нижней палубе линейных кораблей обычно устанавливались 36-фунтовые пушки, а на верхней - 24-фунтовые и меньшего калибра; разница в весе орудий была необходима для обеспечения остойчивости корабля. С конца XVIII в. на английских, а потом и на других кораблях стали применять так называемые карронады - короткие орудия большого калибра. Карронады были легче длинных пушек того же калибра, поэтому их ставили на верхнем деке вместо 24-фунтовых.

Корабль, вооружённый таким образом, был значительно сильнее обычного в ближнем бою, когда действовали все пушки, ибо мог обрушить на противника ядра большего калибра. Однако в сражении, которое велось на дальнем расстоянии, вооружённый карронадами корабль был вдвое слабее обычного: ядра карронад не долетали до противника, и он мог отвечать на бортовой залп корабля с обычным вооружением только пушками нижнего дека.

К.П. Торсон нашёл наилучший способ выхода из создавшегося положения. Он предложил на нижнем деке оставить по-прежнему 36-фунтовые чугунные пушки, а на верхнем поставить тоже 36-фунтовые, но отлитые из более лёгкого сплава - «из чугуна в смеси с медью». Это давало возможность увеличить длину пушек верхнего дека, не меняя их веса (который оставался равным весу прежних 24-фунтовых чугунных пушек). Кроме того, К.П. Торсон считал полезным ввести на русских военных кораблях особые прицельные приспособления, употреблявшиеся в английском и американском флотах, и чаще употреблять книпели и другие снаряды сложной конструкции.

Деревянные укрепления Кронштадтского и Ревельского портов К.П. Торсон предлагал заменить каменными, ибо в случае войны деревянные укрепления могли быть просто разрушены неприятельской корабельной артиллерией.

Наблюдая работу заводов, фабрик и мастерских, обслуживавших морское ведомство, К.П. Торсон пришёл к выводу о необходимости централизации и механизации производства. В качестве первой меры он предложил объединить Новгородскую парусную фабрику с Ижорским заводом. Кроме того, он настаивал на замене английских мастеров, занимавших почти все ведущие должности на предприятиях морского ведомства, русскими людьми, которых рекомендовал предварительно посылать на обучение в Англию. После Тильзитского мира 1807 г., когда были разорваны отношения России и Англии, многие английские мастера уехали из России, и это затруднило работу предприятий морского ведомства.

1810-е - первая половина 1820-х гг. были временем наивысшего «расцвета» казнокрадства, особенно развитого в портах. Казнокрадством занимались как крупные морские чиновники, присваивавшие казённые суммы, так и мелкие портовые служащие. Хищение судовых принадлежностей и предметов вооружения облегчалось тем, что они при новой системе содержания кораблей в портах часто оставались зимой на судах.

Уменьшению казнокрадства, по мысли К.П. Торсона, должна была способствовать прежде всего передача кораблей в полное распоряжение их командиров, которые обеспечат зимнее хранение корабельного имущества в особых магазинах. Кроме того, К.П. Торсон предлагал организовать различные работы по морскому ведомству таким образом, чтобы облегчить учёт отпускаемых средств и материалов.

К.П. Торсон считал насущной необходимостью и улучшение материального положения моряков. От плохой пищи и сырых казарм в каждом экипаже ежегодно умирало по 25-30 матросов. «Больно видеть, в каком рубище матросы ходят на кораблях», - писал К.П. Торсон. Матросы должны были иметь сухие и тёплые казармы, удобную и опрятную одежду, питание сытное и предохраняющее от болезней. К.П. Торсон был уверен, что всё это приведёт к резкому сокращению болезней и смертности среди матросов. В действенности предлагаемых мер он имел возможность убедиться «в вояже к южному полюсу, где люди переносили различные климаты, трудные работы, и в 2 года умер только 1 от болезни».

«Матросы, выученные подобным образом, получа от Вас хорошее содержание, тёплые и сухие казармы, довольные своим положением, - убеждал К.П. Торсон Николая I, - чего не выполнят? Если Вы, Государь, им поручите какое дело, оно будет для них легко, потому что люди будут опытны... Вы получите привязанность войск морских, и верный, надёжный оплот на море».

*  *  *

Получив «Предположения», Николай I начертал на первом листе рукописи: «Бумаги сии поступили от Торсона; рассмотреть их можно в Комитете и мне доложить».

Николай I видел упадок русского военного флота. Поэтому уже 31 декабря 1825 г. он подписал указ об учреждении Комитета образования флота для разработки программы необходимых реформ. 25 июня 1826 г. «Предположения» К.П. Торсона поступили в Комитет образования флота и обсуждались на трёх его заседаниях 3, 9 и 15 июля. Комитет враждебно отнёсся к предложениям опального капитан-лейтенанта.

Одни из предложений К.П. Торсона, как например, предложение о создании морского резерва из «промышляющих мореходством», осуществление которого означало бы начало перехода к новым, буржуазным принципам комплектования флота, действительно, как отмечали члены Комитета, представляли собою «разрушение или потрясение коренных оснований» и потому были безоговорочно отвергнуты.

Основные предложения К.П. Торсона, касающиеся усиления военно-морской подготовки флота, постоянства состава экипажей судов и несменяемости их командиров, были отвергнуты Комитетом образования флота на том основании, что... морское ведомство уже приступило к их осуществлению по повелениям императора. Такое объяснение лишь подчёркивало необходимость предлагаемых К.П. Торсоном мер.

Хотя предложения К.П. Торсона формально были отвергнуты, они, вместе с другими записками и проектами декабристов, имели значение для судеб русского флота. Восстание декабристов заставило правительство обратить внимание на различные проекты, предложения, записки и высказывания, исходившие из декабристских и близких к ним кругов. Необходимость реформ в какой-то мере осознавалась и до восстания, но тогда Александр I, увлечённый плац-парадной муштрой и делами Священного союза, не считался не с интересами развития страны, ни с общественным мнением.

После 14 декабря не считаться с этим было нельзя, и Николай I, подавляя революционное движение, одновременно провёл в различных областях жизни ряд реформ, не затрагивавших основ феодально-крепостнических порядков, но в то время необходимых для развития России, укрепления русского государства. За основу многих преобразований Николай I принял проекты и высказывания многих декабристов.

К.П. Торсон подробно изложил требования многих морских офицеров, и его предложения ещё раз напомнили Николаю I о том, каким путём нужно идти в преобразовании флота. Современники писали о том, что предложения К.П. Торсона были использованы правительством при проведении реформ на флоте во второй половине 1820-х - первой половине 1830-х годов. И действительно, многие реформы, проведённые в это время на флоте, соответствовали основным предложениям К.П. Торсона.

Николай I ликвидировал прежний порядок сдачи судов на зимнее время в порт. Корабли были переданы в полное распоряжение и хозяйственное управление их командиров, а расписывать экипажи по кораблям стали без раздробления экипажных рот. Командиров стали назначать при начале постройки кораблей и не переменяли без особой необходимости. В постройке кораблей, наряду с портовыми мастеровыми, стали принимать участие и матросы, которым предстояло плавать на этих кораблях.

В портах устроили корабельные шкиперские магазины для хранения принадлежностей судов под надзором их командиров. Увеличилось число кораблей, ежегодно выходивших в море. Император часто посещал Кронштадт, входя во все подробности портовых и корабельных работ и учений. 10 июня 1827 г., перед отплытием эскадры Л.П. Гейдена в Средиземное море для оказания помощи грекам, в Финском заливе у Красной горки были проведены манёвры флота, разделённого с этой целью на две эскадры: при этом одна эскадра атаковала другую, прорезав её линию.

Николай I приказал не брать в денщики не только строевых матросов, но и рекрутов. Часть строительных портовых работ, производившихся ранее матросами, стали выполнять морские арестантские роты Балтийского флота.

Были приняты меры для развития частного мореплавания. Всем представлялось право учреждать частные верфи, покупать и продавать суда и заниматься перевозкой товаров, причём каботажные плавания объявлялись привилегией российских подданных. В 1834 г. для содействия торговому мореплаванию на Чёрном море и в городах Алешки и Никополь были учреждены так называемые цехи вольных матросов. Поступавшие в них освобождались от рекрутской повинности и платежа податей и обязывались прослужить 5 лет на судах Черноморского флота. Так создавался резерв обученных матросов из «промышляющих мореходством».

Образованное в 1827 г. Гидрографическое управление с 1828 г. организовало новую съёмку и промеры Финского залива и Балтийского моря. В полную силу работы развернулись с 1833 г., когда командиром гидрографического отряда был назначен друг Н.А. и М.А. Бестужевых капитан-лейтенант М.Ф. Рейнеке.

Для улучшения кораблестроения проводились опыты изготовления деталей кораблей на месте заготовки лесов. В Петербурге, Кронштадте и Севастополе были сооружены новые доки и элинги. Корабли стали вооружать длинными орудиями более крупных калибров. Для защиты Кронштадта соорудили каменные форты. В первые годы своего царствования Николай I провёл объединение ряда заводов и фабрик морского ведомства.

Были приняты меры по борьбе с казнокрадством. В 1826 г. по поручению императора адмирал Д.Н. Сенявин произвёл ревизию Кронштадтского порта, после которой главный командир Кронштадтского порта Ф.В. фон Моллер (старший брат начальника Морского штаба) был уволен в отставку. В 1828 г. произвели ревизию Архангельского порта. Ревизии и строгие взыскания, не истребив казнокрадства полностью, всё же значительно уменьшили это зло. Действительность мероприятий Николая I по пресечению злоупотреблений на флоте отмечали даже декабристы. «Прошли уж те времена, - писал А.А. Бестужев в 1832 г. в повести «Фрегат «Надежда», - когда корабельные мастера строили дома из мачтовых деревьев и крыли их медною обшивкою...»

Реформы на флоте в 1820-1830-х гг. были необходимы для своего времени, так как обеспечивали некоторый подъём русского парусного флота. Но они не создавали базы для дальнейшего развития флота в это переходное (от парусных к паровым судам) время, не обеспечивали возможности создания парового военного флота.

В 1820-1830-х гг. паровые суда использовались в военных флотах европейских стран для воинских перевозок, посыльной службы, разведки, буксировки парусных боевых кораблей в штилевую погоду, перехвата лёгких парусных судов противника. Основным типом парового военного корабля в 1830-1840-х гг. стали пароходо-фрегаты - суда с колёсными движителями, соответствовавшие по размеру парусным фрегатам, но значительно уступавшие им в вооружении. Примитивные колёсные движители нельзя было использовать во время штормов. Гребные колёса, закрывая часть борта, мешали установке орудий. Они были хорошей мишенью для артиллерии противника и во время сражения быстро выходили из строя, а неподвижные колёса затрудняли движение пароходов под парусами.

Поэтому не только в 1820-х, но и в 1830-х гг. паровые суда ещё не стали вытеснять парусные и боевые линии. Это стало возможной только с заменой гребных колёс гребным винтом. Первый пароход с винтовым движителем («Архимед») был построен в Англии в конце 1830-х гг., а постройка винтовых фрегатов и линейных кораблей началась лишь в 1840-х годах.

Недостатки гребных колёс первых пароходов и сравнительно медленное внедрение гребного винта сделали необходимым в 20-40-х гг. XIX века не только развитие паровых судов, но и, параллельно ему, дальнейшее усовершенствование парусных линейных кораблей, которые до начала 1850-х гг. составляли основную боевую силу военных флотов всех стран. Поэтому многие современники не видели недостатков реформ, и даже декабристы отмечали их полезность и особое внимание Николая I к флоту в первые годы его царствования.

Реформы на флоте в 1820-х - начале 1830-х гг. одобряли В.И. Штейнгейль и М.А. Бестужев, а А.А. Бестужев писал в 1832 г. в повести «Фрегат «Надежда»: «Нынешний государь любит флот... Он воскресил его, он вдохнул в него русскую силу...» Тот факт, что при проведении реформ исходили из прошлого и настоящего флота, не учитывая его будущего, стал заметен позднее и особенно ярко проявился во время Крымской войны.

11. Путь в Сибирь

Отправление декабристов из Петербурга началось через несколько дней после казни руководителей движения. С 21 июля по 1 августа 1826 г. по ночам к Петропавловской крепости подъезжали повозки с фельдъегерями и жандармами и увозили осуждённых. 21 и 23 июля выехали в Сибирь первые 8 человек из присуждённых к каторжным работам.

При этом иркутским властям была «сообщена высочайшая воля, чтоб сии преступники были употребляемы в работу и поступлению с ними было во всех отношениях по установленному для каторжников положению». Вслед за ними отправились к местам назначения 13 человек, разжалованных в солдаты (в том числе 5 бывших морских офицеров), 3 человека, осуждённые «в крепостную работу», и 14 человек, приговорённые к ссылке в Сибирь.

Прочие будущие сибирские каторжники на некоторое время были оставлены в Петербурге. В Петропавловской крепости было тесно (стали привозить арестованных членов польских политических обществ), и 14 декабристов были временно отправлены в Шлиссельбург, Кексгольм и Свартгольм. Но 64 «государственных преступника», присуждённых к каторге, до самого отъезда в Сибирь оставались в Петербурге. Среди них находился и К.П. Торсон.

15 августа 1826 г. был составлен «Список именной преступникам, Верховным уголовным судом суждённым, которые ныне содержатся в Санкт-Петербургской крепости, с означением лет, роста и примет». Этот документ содержит единственное известное нам описание внешности К.П. Торсона: «Лицо белое, круглое, глаза голубые, нос средний, остр, волосы на голове и бровях светло-русые. Рост 2 аршина 6 вершков». В Сибири Николай Бестужев писал портреты своих соузников. Но портрет К.П. Торсона, самого близкого друга Н.А. Бестужева, до сих пор нигде не обнаружен.

27 августа 1826 г. по случаю своего коронования Николай I издал указ Сенату об уменьшении наказаний «государственным преступникам». К.П. Торсону и некоторым другим декабристам второго разряда срок каторги был сокращён до 15 лет.

В этот же день, 27 августа, фельдъегерь привёз в Иркутск первых декабристов-каторжников: А.З. Муравьёва, В.Л. Давыдова, Е.П. Оболенского и А.И. Якубовича, а в ночь на 29 августа в Иркутск были доставлены С.П. Трубецкой, С.Г. Волконский и братья Борисовы. Председатель Иркутского губернского правления Н.П. Горлов распределил их на Александровский и Николаевский винокуренные и Усольский солеваренные заводы.

Декабристы жили там довольно свободно: поселились на частных квартирах; выполняли лёгкую работу, а то и не работали совсем.

Однако в начале октября 1826 г. иркутский губернатор И.Б. Цейдлер отправил декабристов-каторжников за Байкал. 25 октября они прибыли в Благодатский рудник. Декабристов распределили по разным шахтам, и они работали под землёй в кандалах, а по окончании ежедневных работ их запирали в тесной комнате, где их стерегли солдаты, в то время как обычные каторжники без кандалов свободно разгуливали по селению.

Прочих декабристов, присуждённых к каторжным работам, правительство первоначально тоже собиралось разослать по рудникам, поручив только надзор за ними особому комендантскому управлению. Специально для этого была учреждена должность коменданта при Нерчинских рудниках, на которую Николай I назначил генерал-майора С.Р. Лепарского.

Однако 31 августа 1826 г. был создан особый секретный комитет «для совещания об образе присмотра в местах ссылки за осуждёнными по решению Верховного уголовного суда», который принял решение для обеспечения строгого надзора за декабристами сосредоточить их всех в общей тюрьме. Сначала думали построить каземат на острове Ольхон на Байкале, потом при Акатуевском серебряном руднике, и, наконец, выбор пал на Петровский чугуноплавильный и железоделательный завод.

На время постройки тюрьмы в Петровском Заводе, затянувшейся на несколько лет, декабристов было решено поместить в Чите. Осенью 1827 г. туда перевели из Благодатского рудника восьмерых декабристов, первыми отправленных в Сибирь. Но ещё раньше в Читу стали приезжать декабристы, отправлявшиеся из Петропавловской крепости.

9 декабря 1826 г. комендант Петропавловской крепости получил отношение военного министра:

«...Государь император высочайше повелеть соизволил из числа содержащихся в здешней крепости государственных преступников Анненкова, Никиту Муравьёва, Торсона и Муравьёва бывшего корнета немедленно отправить закованными в Иркутск для употребления в каторжную работу в Нерчинских рудниках. О сей высочайшей воле извещая Ваше Превосходительство, я покорнейше прошу во исполнение оной отправить упомянутых преступников по заковании их в Иркутск сего декабря 10 числа секретным образом по наступлении ночи с тем же фельдъегерем, который за ними будет прислан...»

«...В 11 часов вечера, - вспоминал Александр Михайлович Муравьёв, - когда тюремные и крепостные ворота были уже закрыты, плац-майор и крепостные адъютанты собрали в одной из комнат комендантского дома четырёх осуждённых политических: Н. Муравьёва, его брата (автора этих записок), Анненкова и Торсона. Мы с восторгом бросились друг другу в объятия. Год тюремного заключения изменил нас до неузнаваемости. Через несколько минут появился старший комендант, который злобным голосом объявил нам, что по приказанию императора нас закуют в цепи для отправления в Сибирь.

Плац-майор с насмешливым видом принёс мешок с цепями... С непривычным для нас шумом спустились мы по лестнице комендантского дома, сопровождаемые фельдъегерем и жандармами. Каждый из нас сел с жандармом в особую отдельную повозку. Быстро мы проехали город, где все мы оставляли убитые горем семьи. Мы не чувствовали ни холода, ни тряски ужасной повозки. Цепи мы несли с гордостью».

У заставы при выезде из города остановились, и ямщики отвязали язычки колокольчиков: они были завязаны, чтобы в городе не привлекать внимания к декабристам. С беспокойным чувством и мрачными думами приближались декабристы к Шлиссельбургу. Но тройки повернули вправо, к селению, и все вздохнули с облегчением. Вскоре мрачные стены страшной «государевой тюрьмы» остались позади.

Декабристы с жандармами и фельдъегерем мчались по Ярославскому тракту через Тихвин, Устюжну, Мологу, Рыбинск, Ярославль, Кострому, Макарьев, Вятку, Глазов, Пермь, Кунгур, Екатеринбург, Тюмень... Первые 600 вёрст ехали в повозках, а потом, когда установилась зимняя дорога - в санях. Скакали день и ночь, останавливаясь на почтовых станциях лишь для смены лошадей. Фельдъегерь бил ямщиков, ямщики погоняли лошадей, лошади падали от усталости. Нередко сани от бешеной езды опрокидывались, и декабристы в цепях волочились по снегу. Только болезнь И.А. Анненкова и обморок Н.М. Муравьёва заставили фельдъегеря сделать две остановки на несколько часов.

Всякому фельдъегерю, сопровождавшему декабристов в Сибирь, предписывалось, заковав осуждённых в кандалы, «везти преступников каждого на одной пароконной подводе с одним жандармом, а самому ехать сзади на особой подводе... никаких особенных повозок... ни для себя, ни для преступников не заводить; ...не останавливаться дорогою нигде в трактирах, харчевнях и тому подобных публичных заведениях и ни под каким предлогом в оные не заезжать, особенно в городах.

...Не допускать преступников ни под каким предлогом для свидания с кем-либо и разговоров, также принимать от посторонних людей пособия; не позволять им нигде никаких писать записок или писем и вообще какого бы то рода ни было письменных бумаг, равно и на имя их таковых ниоткуда не принимать, никому не сказывать, кого, куда и откуда» он препровождает.

К.П. Торсона, А.М. и Н.М. Муравьёвых и И.А. Анненкова вёз фельдъегерь Желдыбин. «Фельдъегерь Желдыбин, - вспоминала П.Е. Анненкова, - был ужасный человек: он обходился жестоко с теми, кого вёз, не давал им ни есть, ни отдохнуть, бил ямщиков и загонял нескольких лошадей. И всё это для того, чтобы успеть доскакать с одними до места назначения ...и вернуться за другими: так соблазнительны были для этого изверга прогоны и разные сбережения от сданных на его руки арестантов...»

Стояли жестокие морозы, а у отправлявшихся в Сибирь декабристов не было тёплой одежды. На одной из первых почтовых станций осуждённых встретили Е.Ф. Муравьёва, мать Никиты и Александра, жена Никиты А.Г. Муравьёва и её сестра графиня С.Г. Чернышёва. На деньги, полученные Муравьёвыми, купили много тёплой одежды для всех четверых.

Несмотря на скрытность, с которой везли государственных преступников, народ догадывался о причинах их ссылки, и декабристов всюду встречали с участием и радушием. На почтовых станциях их кормили, отказываясь от платы, предлагали деньги. В Тихвине и Ярославле собравшийся у почтовой станции народ, сняв шапки, желал осуждённым счастливого пути. В Костроме какой-то молодой человек, оттолкнув жандармов, ворвался в комнату, где находились К.П. Торсон, И.А. Анненков и Муравьёвы и сказал: «Господа, мужайтесь! Вы страждете за самое прекрасное, самое благородное дело! Даже в Сибири вы встретите сочувствие!»

В Тобольске фельдъегерь сдал осуждённых гражданскому губернатору Д.Н. Бантыш-Каменскому и с двумя жандармами отправился в обратный путь. От Тобольска до Иркутска декабристы ехали в сопровождении местного чиновника и двух жандармов. В Омске они встретили члена Северного общества Степана Михайловича Семёнова, который после четырёхмесячного заключения в Петропавловской крепости был переведён в Западную Сибирь и служил в канцелярии Омского областного совета. «Семёнов купил им сибирские шубы, дохи. Тут их накормили очень хорошо и наделили запасами провизии на дорогу», - вспоминала П.Е. Анненкова.

В первых числах января 1827 г. К.П. Торсон, И.А. Анненков и Муравьёвы прибыли в Иркутск. Несмотря на усталость и болезненное состояние, они не теряли бодрости. В иркутской тюрьме декабристов провели через несколько длинных дворов и оставили ночевать в мрачной, пустой, холодной и грязной камере. Утром их посетил иркутский гражданский губернатор И.Б. Цейдлер и под большим секретом сообщил, что всех осуждённых по делу 14 декабря велено отправлять в Читу.

Из Иркутска государственные преступники выехали с казачьим урядником и четырьмя казаками. Скоро они прибыли к берегу озера Байкал. Бешеная езда по льду продолжалась два часа. Проехав 60 вёрст, тройки выскочили на другой берег Байкала у Посольского монастыря и помчались дальше на восток. Декабристы «очутились в прекраснейшей, обширной равнине, земле бурят.

Часто стали попадаться... верховые с луком, колчаном и стрелами у бедра; женщины в кожаных шароварах, верхом на быках, многочисленные стада и юрты этого кочевого народа». За Байкалом климат был мягче, теплее, но поражало почти полное отсутствие оседлой жизни. Почтовые станции стояли одиноко среди степей, и даже лошадей в повозки запрягали почти диких; возчики-буряты были в шубах, надетых на голое тело, с луком и стрелами.

Наконец лошади «поднялись на гору, показалась долина Читы, а там небольшое селение на горе, окружённое горами». Ещё издали декабристы увидели деревянную церковь с колокольней. Тройки переправились вброд через небольшую речку, въехали в селение и остановились у низенького комендантского домика. Так 28 января 1827 г. К.П. Торсон, И.А. Анненков, Н.М. и А.М. Муравьёвы первыми прибыли в Читу.