7. Курган - «мирный уголок»
Курган, самый южный город в Тобольской губернии, считался декабристами наиболее приемлемым в климатическом отношении для поселения и удобным для установления связей и переписки с Россией. Хорошую характеристику Кургану дал декабрист А.Е. Розен: «Город построен на левом берегу Тобола, имеет три улицы продольные с пятью перекрестными переулками; строения все деревянные, кроме двух каменных домов...»
Одно здание на площади - в нём размещались все присутственные места, другой дом - купеческий. Мало садов, мало тени и зелени, всего несколько тощих берёз за городом. В целом «вид города не привлекателен», но зато он славится дешевизной жизни. Город, где жило около двух тысяч человек, являлся окружным (уездным) центром. Руководящую роль в нём играли чиновники, числом 13, включая городничего, земского исправника, почтмейстера, казначея и лекаря.
Декабрист Басаргин в письме к Пущину писал: «Вы не поверите, как здесь богата округа». Более десяти курганских крестьян имели капиталы до 400 тысяч рублей; на 61 тысячу крестьян приходилось 15 тысяч ссыльных уголовных. Курган ему понравился - «город препорядочный и на взгляд весёлый». Декабристы, отправленные позднее рядовыми солдатами на Кавказ, сравнивая беспокойную боевую страду с прежней жизнью на поселении в Сибири, с грустью вспоминали свой «мирный» Курган.
В Кургане было водворено в разное время 14 декабристов. Первыми на поселение прибыли в 1830 г. М.А. Назимов и В.Н. Лихарев, в 1831 - И.Ф. Фохт, затем в 1832 - А.Е. Розен, в 1833 - М.М. Нарышкин и Н.И. Лорер и в 1836-м - А.Ф. Бриген. В 1837 г. пять декабристов (Лихарев, Розен, Назимов, Нарышкин, Лорер) были отправлены в действующую армию на Кавказ. После их отъезда в Курган приехали в 1838 г. П.Н. Свистунов и в 1840-м - И.С. Повало-Швейковский.
На следующий год П.Н. Свистунова отправили в Тобольск, а в Курган в 1842 г. переселили Н.В. Басаргина и Д.А. Щепина-Ростовского, а в 1845-м - Ф.М. Башмакова. Короткое время находился в Кургане В.К. Кюхельбекер (с 1845 по 1846 г.). Дольше всех там жили А.Ф. Бриген (1836-1850 и 1850-1857), И.Ф. Фохт (1830-1842) и Д.А. Щепин-Ростовский (1842-1856). Таким образом, состав ссыльных в Кургане был непостоянным. Частая смена местожительства изгнанников осложняла им бытовые условия и затрудняла деятельность.
Материальное положение декабристов было различным. Происходившие из обедневших дворян Башмаков, Бриген, Фохт снимали квартиры у местных жителей. Через одиннадцать лет Фохт сумел наконец собрать деньги и приобрёл домик. Состоятельные декабристы, принадлежавшие к богатым и знатным семьям, при помощи своей родни построили в Кургане большие дома. По отзывам современников, дом М.М. Нарышкина был «лучший во всём городе». Приобрёл дом и декабрист Розен.
После двухлетнего пребывания Владимира Николаевича Лихарева в Кондинском его перевели в 1830 г. в Курган. Частые болезни, поездки в Тобольск для лечения и нерасчётливая трата средств, получаемых от родных, запутали его дела, и он довольно много задолжал. По отзыву декабриста А.Е. Розена, Владимир Николаевич, «всегда умный и тонкий в беседах, никогда не думал о завтрашнем дне, жил в обществе чиновников, одевался щеголевато и всё должал; все верили ему, все любили его».
В.Н. Лихарев и его товарищи оставались радушными людьми и запросто общались с курганскими чиновниками, что вызывало подозрительность высшего начальства. Лихареву пришлось перенести ещё один тяжёлый удар. Когда он вернулся весной 1833 г. после лечения из Тобольска, его известили, что его жена, оставшаяся в Европейской России, вышла замуж. Это «сокрушило Лихарева так, - писал А.Е. Розен, - что при блестящих способностях, при большом запасе серьёзных познаний он не мог или не хотел употребить их с пользой».
Высокого мнения о нём были и другие декабристы. Лорер, например, писал, что «Лихарев был одним из замечательнейших людей своего времени... Он отлично знал четыре языка и говорил и писал на них одинаково свободно... Доброта души его была несравненна. Он всегда готов был не только делиться, но, что [труднее], отдавать своё последнее...».
Михаил Александрович Назимов (1801-1888), штабс-капитан, один из организаторов Северного общества, осуждённый на вечное поселение в Сибирь, жил в Кургане очень скромно семь лет на небольшие деньги, посылаемые родственниками. Назимов завёл огород, цветник и занялся рисованием. Из своих скудных средств он помогал бедным, лечил, рисовал и чертил планы домов для горожан. Честный, принципиальный и прямой в обращении с начальством, Назимов благодаря общительному характеру скоро сошёлся с местными жителями, заслужил их всеобщее уважение и заставил их изменить своё мнение о «преступниках». По отзывам декабриста Розена, «он своими правилами, действиями, образом жизни приготовил для вновь прибывающих товарищей самый лучший приём и самое выгодное отношение со стороны местных жителей».
Близко знавший его Н.И. Лорер писал: «Немного людей встречал я с такими качествами, талантами и прекрасным сердцем, всегда готовым к добру, каким был М.А. Назимов, делал добро на деле, а не на словах, и был в полном смысле филантропом, готовым ежеминутно жертвовать собою для других...».
Иван Фёдорович Фохт (1794-1842) приехал в Курган из Берёзова в 1831 г. очень больным.
Материальное положение Фохта оставалось тяжёлым. Ему помогали товарищи по ссылке. С 1835 г. на его имя ежегодно посылала деньги М.Н. Волконская. Розен писал, что Иван Фёдорович «держался твёрдо своих правил и своих мнений, любил спорить и противоречить, но это не мешало ему быть сердобольным к страждущим и больным, исключительно посвятив себя лечению других; он завёлся аптекою, пользовался удачно и доставлял себе средства к жизни». Читал он исключительно медицинские книги и получал от родных по заказу различные лекарства.
Андрей Евгеньевич Розен (1799-1884), барон, не принадлежал к тайному обществу, но участвовал в совещаниях декабристов накануне восстания в Петербурге и в самом выступлении 14 декабря 1825 г. После каторги был направлен на поселение в Курган.
[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTU4LnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTcyMjAvdjg1NzIyMDEyMy85ZmQyZS9rRFN5Mk1ob0d5NC5qcGc[/img2]
Курган. Дом А.Е. Розена. Фотография конца XIX в.
Андрей Евгеньевич и его жена Анна Васильевна решили заняться в широких размерах сельским хозяйством и хлопотали о приобретении земли в Курганском округе на крупную сумму. Но им было отказано, так как покупка земли на имя жены государственного преступника даст ей «некоторый вид помещицы» и поставит её в необходимость «входить в сношения разного рода, по положению ей неприличные», как жене, последовавшей в Сибирь за мужем преступником.
Летом 1836 г. Розен получил близ города пятнадцать десятин пахотной земли, а Фохт, Лорер и Назимов передали ему свои необработанные участки, и он начал осуществлять свою мечту.
И.Ф. Фохт не переносил бюрократизма. Он решительно вмешивался в дела чиновников, писал о них и даже очень неосторожно хвалился особенным к нему расположением генерал-губернатора князя П.Д. Горчакова. Когда об этом услышал князь, он сделал выговор Фохту. Это так поразило декабриста, что он ещё больше заболел. Н.В. Басаргин сообщил И.И. Пущину, что это была неосторожность, но «не хвалю и наших товарищей, которые против него также восстали и, вместо того чтобы дать добрый совет и успокоить умирающего, почти оставили его». И.Ф. Фохт уже не вставал с постели и умер сорока восьми лет.
Николай Иванович Лорер (1798-1873), штабс-капитан Московского полка, принадлежал к Северному обществу, а затем был переведён в Вятский пехотный полк, которым командовал Пестель, стал активным участником Южного общества и выполнял обязанности секретаря Пестеля по делам общества.
Михаил Михайлович Нарышкин (1798-1863), полковник, член «Союза благоденствия» и один из крупнейших деятелей раннего периода Северного общества, участник его Московской управы.
Лорер и Нарышкин находились в дружеских отношениях. Их родственники хлопотали о переводе друзей после каторги в один из южных городов Тобольской губернии. Таким городом им был определён Курган.
Жена Нарышкина Елизавета Петровна, дочь прославленного боевого генерала, участника Отечественной войны 1812 г., графа П.П. Коновницына, в сопровождении дворовой девушки и малолетней девочки Ульяны Чупятовой, взятой на воспитание в Читинском остроге, двигалась вслед за декабристами. Родственники М.М. Нарышкина и его жены, богатые, влиятельные люди, делали всё, чтобы Нарышкины ни в чём не нуждались. Они отправляли им солидные суммы на приобретение дома и его оборудование и ценные посылки, которые поступали к ним в Курган тайно, минуя полицейский контроль.
Сразу по прибытии в Курган начались хлопоты по устройству. М.М. Нарышкин в письмах к тёще писал, что познакомились с окрестностями Кургана, приступили к отделке приобретённого дома, местоположение которого «одно из лучших», а сами живут пока в амбаре.
Дружная колония курганских декабристов расширилась и окрепла. М.М. Нарышкин с А.Е. Розеном занялись посадками деревьев и цветов. Они часто встречались с М.А. Назимовым и Н.И. Лорером.
Николай Иванович Лорер жил без определённых занятий и проводил время в обществе своих товарищей по несчастью. Курганские декабристы ценили его как интересного собеседника, никогда не унывавшего и полного надежд на лучшее будущее. Он обладал прекрасной памятью и знал множество анекдотов, которые передавал мастерски с примесью слов из французского, английского и немецкого языков, с особенными оборотами, хотя не всегда грамматически правильными, с выразительными жестами и неподражаемой мимикой. Всё это «заставляло часто смеяться от всего сердца».
Нарышкины с нетерпением ожидали прибытия в Курган из России их крепостной Анисьи Петровны, с которой надеялись получить и письма и деньги. 1 июня 1833 г. Михаил Михайлович писал А.И. Коновницыной: «Приезд доброй Анисьи нас обрадовал, можно сказать, осчастливил: мы её окружили, осыпали вопросами, с жадностью ловили каждое слово о близких сердцу... Анисья с нами проводит шестой день, а мы всё ещё при начале разговора, который, конечно, долго продлится, ибо с каждым днём приносит нам новые утешения. Жаль, что она не очень разговорчива...»
Анисья Петровна Мельникова привезла Нарышкиным деньги и массу различных сообщений и писем. Они её очень любили и часто писали своим родственникам, что с ней они живут «как старинные друзья», что «такой бескорыстной и доброй души, как у Анисьи, мало видано». М.М. Нарышкин имел блестящее образование, он выделялся своей скромностью и кротостью и, по отзыву А.Е. Розена, «охотно помогал другим, никогда не жаловался, когда по ночам, иногда по целым суткам и по целым неделям облегчал страдания любимой им жены, часто хворавшей от расстройства нервов».
Помощь Нарышкиных, денежная и материальная, друзьям по изгнанию и нуждающимся стала для них потребностью, и они не видели в этом ничего исключительного. В записях прихода и расхода имеются пометки, что по поручению Е.П. Нарышкиной А.И. Коновницына посылала драп - В.К. Тизенгаузену, бельё - Н.И. Лореру, жене В.И. Штейнгейля - деньги и т. д. И никто, конечно, не рассматривал эту помощь как подачку или милостыню с богатого стола.
Когда декабристам отвели землю, М.М. Нарышкин использовал этот участок вместе с переданной ему смежной землёй Лихарева для небольшого конного завода. Разведение рысистой породы в Сибири и улучшение сибирского коневодства составляло главное занятие М.М. Нарышкина и его исключительную заслугу в улучшении сибирской породы лошадей. С его помощью коневодство в какой-то мере пустило корни в Курганском округе. Много внимания Нарышкины уделяли садоводству. С самого начала они сажали много деревьев и цветов, стараясь озеленить безлесый Курган.
В письмах к родственникам они благодарили за присланные семена, за ящичек с прививками и черенками и сообщали, что приступили к окулировке, т. е. прививке растениям почек («глазков») для улучшения их качества. «Я пробовал, - писал Михаил Михайлович, - приколировать к боярышнику, к рябине молодой, посмотрим, что будет. Опыт над вишнями производился у Андрея Евгеньевича Розена в саду, в котором их очень много». «Вчера с Лизой взялись за шиповник и нашли отличный штамбовый, который пересадили в кадки и горшки, надеюсь, что вы пришлёте прививки». Уже в первое лето Нарышкины ели арбузы и дыни из своего сада. Они сообщали также, что осенью приступили к посадке деревьев для украшения своего сада, сожалели, что нет разнообразия и что приходится довольствоваться берёзой, черёмухой, калиной и двумя видами тополя, из них один серебристый.
Для работы на конном заводе и по дому Нарышкины имели несколько работников из дворовых людей, присланных из России. Интересны отношения между этими работниками и их владельцами. По сохранившейся записной книжке «О выдаче жалования людям, служащим у Нарышкиных» (1834-1837) видно, что все дворовые люди работали у них в Сибири за жалованье. Анисья Мельникова получала 50 рублей в год, но сама считала, что ей платят много, так как фактически была чуть ли не членом семьи. Роман и Александра Страшковы получали ежегодно по 300 рублей, Степан Морозов - 220, знаток конского дела Егор - 500 рублей и т. п. Часть денег работники просили им выдать в Москве, когда они вернутся домой. «Сибирская служба», как называли её Нарышкины, дворовых людей превращалась в своего рода отходничество на заработки, которое продолжалось более трёх лет.
Ещё с большим размахом занимался сельским хозяйством Розен. Ему, как указывалось, отдали смежные участки земли Назимов, Лорер и Фохт. В руках Розена оказалось 60 десятин. На этой земле он развернул опытное хозяйство и впервые стал удобрять свою неплодородную пригородную землю золой, которую бесплатно получал из мыловарен. Местные жители увидели, как можно за два года сделать землю плодородной. Многие его нововведения оказались очень полезными. Во всех его заботах по хозяйству первой помощницей была ему жена.
В 1836 г. из Пелыма в Курган перевели А.Ф. Бригена. «Он оживил и украсил наш кружок», - писал потом Розен, который до этого не виделся с ним шесть лет. Бриген, по отзыву друга, «переносил своё несчастье с необыкновенной твёрдостью... иногда бывало грустно ему, но скучно никогда; он имел множество умственных занятий».
Встречались декабристы с поляками, сосланными в Курган за восстание в Старой Руссе в 1831 г. Общение декабристов с такими людьми вызвало особую подозрительность полицейских.
Разнёсся слух, что наследник престола Александр намерен путешествовать по Сибири. Декабристы полагали, что это может привести к облегчению их участи. 5 июня 1837 г. Александр прибыл в Курган. Цесаревичу было доложено о декабристах, и он, выехав из города, отправил фельдъегеря с письмом к отцу с просьбой об освобождении курганских декабристов. Николай I ответил, что «этим господам путь в Россию ведёт через Кавказ», и приказал отправить их рядовыми в действующую армию на Кавказ.
Отправке подлежали все, кроме А.Ф. Бригена. Фохту по его просьбе из-за хронической болезни разрешили остаться. Начались сборы в дорогу. 6 сентября 1837 г. декабристы выехали с семьями из Кургана. Из Ишима на Кавказ был отправлен А.И. Одоевский и из Ялуторовска - А.И. Черкасов.
В своих письмах в Курган Бригену декабристы просили передавать приветы польским друзьям, рассказывали о себе, товарищах, о всех «слухах бранных и барабанных», как называл их Розен, об условиях жизни, климате, который все переносили с большим трудом. Назимов писал: «Все мы приметно хвораем и стареем, хотя, кажется, климат здесь здоров. Утомительная, несообразная с летами жизнь лагерная и бивачная вместо болезней разрушает постепенно телесные силы в каждом из нас».
Каждый сожалел о «мирном Кургане». Розен писал Бригену: «Желаю, чтоб строки мои застали Вас в добром здоровье, в мирном спокойном углу, на задней улице мирного Кургана». В другом письме он просил друзей сохранить зимой дуб и яблони, «часто я вспоминаю мой сад и поля, там много осталось моих трудов».
На Кавказе жизнь декабристов, обязанных нести солдатскую службу в действующей армии, сложилась по-разному. В.Н. Лихарев, как уже говорилось, был в 1840 г. убит в сражении, А.Е. Розен в 1839 г. уволен от военной службы по болезни с разрешением жить на родине. Сначала он жил под надзором в Эстляндии, а затем с 1855 г. - в Харьковской губернии, где принимал участие в проведении крестьянской реформы 1861 г. Н.И. Лорера в 1840 г. произвели в прапорщики, и в том же году он вышел в отставку. М.М. Нарышкина также произвели в прапорщики, а в 1844 г. уволили по болезни.
Итак, после отъезда декабристов на Кавказ в Кургане осталось двое: И.Ф. Фохт и А.Ф. Бриген.
Через некоторое время в Курган прибыли новые изгнанники. В 1838 г., после каторжных работ и кратковременного пребывания на поселении в Иркутской губернии, прибыл Пётр Николаевич Свистунов (1803-1889), осуждённый по второму разряду. Он был членом Петербургской ячейки Южного общества и её руководителем и примыкал к той северной группе, которая склонялась к республике и истреблению императорской фамилии. Он знал о плане переворота и был послан в Москву с известием о начале его.
В Кургане П.Н. Свистунов начал устраиваться обстоятельно. Купил дом. Любитель природы, он много уделял внимания ботаническим экскурсиям и составлял гербарий. Его интересы в этом отношении совпадали с интересами И.Д. Якушкина, который даже посылал Свистунову из Ялуторовска «травник» (коллекцию трав) - около 300 растений.
П.Н. Свистунов был высокообразованным человеком. Он получил дворянское воспитание, а своей учтивостью располагал к себе всех. Весёлый по характеру, он с трудом переносил однообразную жизнь. В одном из писем И.И. Пущину писал, что «при однообразной и бесцветной жизни нашей вряд ли можно быть здорову».
Жизнь скрашивали журналы и книги, которые получал Свистунов от родных, и музыка. Изредка в Курган случайно заезжали артисты и давали концерты. Об этих днях Свистунов отзывался особенно тепло. О первой такой встрече он писал И.И. Пущину: «С тех пор, что я в Кургане, не встречал я ни одного музыканта и не могу выразить вам, какое это для меня лишение». Ещё бы, за два года прослушать один концерт!
Чаще всего он встречался с прибывшим в начале 1840 г. декабристом И.С. Повало-Швейковским.
Полковник Иван Семёнович Повало-Швейковский (1787-1845) являлся членом Южного общества, по поручению которого как связной ездил в Петербург, вёл переговоры с польским Патриотическим обществом. Давал согласие на цареубийство и вооружённое выступление. Летом 1825 г., когда Южное общество усилилось после присоединения к нему Общества соединённых славян, неожиданно полковника Швейковского отстранили от командования полком и назначили в другой. Это вызвало тревогу участников заговора, так как становилось ясно, что тайное общество раскрыто. Но когда началось восстание Черниговского полка, Швейковский отказался в нём участвовать, хотя он и знал, что его не помилуют. Осуждённый по первому разряду, после каторги Швейковский был в 1839 г. переведён на поселение в Курган, куда он прибыл 9 февраля 1840 г.
В Кургане поселенец пять лет вёл жизнь скромную и, по сведениям полиции, ничем не занимался. Он получал пособие от матери из Смоленской губернии и жил в достатке. Когда из Кургана выехал Свистунов, он продал свой дом (который, в своё время, купил у отбывшего на Кавказ М.А. Назимова) Швейковскому. В этом доме затем поселились Басаргины, а сам Швейковский жил во флигеле. Два года он тяжело болел и умер 10 мая 1845 г.
[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTQ3LnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTcyMjAvdjg1NzIyMDEyMy85ZmM5Yy95ZV9iYWxESVNJZy5qcGc[/img2]
Старое кладбище в Кургане, где были похоронены И.Ф. Фохт и И.С. Повало-Швейковский. Фотография 1870-х.
В Кургане П.Н. Свистунов женился на дочери окружного начальника Татьяне Александровне Дурановой. Вскоре после женитьбы Свистуновых перевели на жительство в Тобольск.
После того как курганская колония декабристов с отъездом пяти человек на Кавказ и Свистунова - в Тобольск сократилась, а в городе остались А.Ф. Бриген, И.С. Повало-Швейковский и доживал последние дни больной И.Ф. Фохт, в Курган в 1842 г. были переведены Н.В. Басаргин и Д.А. Щепин-Ростовский.
Жизнь Басаргина как будто налаживалась, но его жена Мария Елисеевна (урождённая Маврина) была уличена в супружеской неверности. В 1844 г. она удалилась в Екатеринбургский женский монастырь, затем, в августе того же года, вернулась к мужу, но прожила с ним недолго. Она умерла в 1846 г. по одним сведениям в Омске, по другим - на Успенском заводе Тюменского округа.
В начале 1846 г. Басаргину разрешили поступить на государственную службу канцелярским служителем, или, как ядовито охарактеризовал декабрист такие царские милости, он был «произведён в статские юнкера». Его определили в штат канцелярии пограничного начальника в Омск, куда он прибыл 14 мая 1846 г., а в конце 1847-го его перевели в Ялуторовск.
Оставался непримиримым во взглядах активнейший участник восстания на Сенатской площади Дмитрий Александрович Щепин-Ростовский (1799-1858). Он был осуждён по первому разряду. После каторги был на поселении в Енисейской губернии, а затем в 1842 г. его перевели в Курган.
Щепин-Ростовский принадлежал к одним из самых решительных декабристов. Он вместе с братьями Бестужевыми первым вывел на площадь 14 декабря Московский полк. В его роте солдаты взяли по десять боевых патронов и зарядили ими ружья. Таким образом, под его влиянием они были готовы к бою. При выходе со двора казармы штабс-капитан князь Щепин-Ростовский нанёс саблей удар по голове командиру полка генерал-майору Фридериксу, ранил бригадного командира генерала Шеншина, полковника Хвощинского, унтер-офицера и гренадера. На улице солдаты по его приказанию избили полицейского. На площади он стрелял в графа Милорадовича и по атакующей восставших кавалерии. Когда начался расстрел восставших, Щепин до конца оставался с солдатами Московского полка под градом картечи.
После восстания первым был задержан именно Щепин-Ростовский. Его доставили в Зимний дворец со связанными руками. Николай I был склонен немедленно его казнить, как одного из тех, кто первым поднял руку против своих начальников.
На следствии Щепин-Ростовский всё время заявлял о своей непричастности к обществу и его революционной идеологии, говорил, что не был он сторонником конституции, а лишь сторонником Константина, делал вид, что совершенно равнодушен к конституции. Академик М.В. Нечкина приводит остроумную выдумку Щепина-Ростовского: на следствии он утверждал, что солдаты по его приказанию кричали: «Да здравствует император Константин и императрица супруга его!» Отсюда возник позже придворный анекдот, что солдаты кричали «Константин» и «конституция». Реально этого анекдотического случая не было, но выдумка Щепина распространялась правительственными кругами.
В Кургане Щепин-Ростовский не имел никаких определённых занятий. Он не мог терпеть несправедливости, поэтому всегда имел столкновения с курганской полицией и в связи с этим неоднократно аттестовался ею в неодобрительном поведении. На него несколько раз поступали доносы о противоправительственном образе мыслей.
В июле 1849 г. генерал-губернатор Западной Сибири писал тобольскому губернатору, что, по дошедшим до него сведениям, «государственный преступник дозволяет себе иногда отзываться о нашем правительстве неприличным образом». В связи с этим предписывалось усилить надзор за Щепиным и, «когда он задумает порицать распоряжения правительства», немедля доносить об этом. Расследование не подтвердило всего этого, так как Щепин-Ростовский оставался осторожным в ядовитых характеристиках правящих кругов. Но зато он добился расследования служебных дел курганского городничего, который допускал произвол по отношению к ссыльным.
Жалоба Щепина-Ростовского была признана основательной, но автора три года продолжали аттестовать «лицом не совсем спокойного характера». В последние годы жизни в Кургане Щепин постоянно хворал. После амнистии Дмитрий Александрович выехал в Ярославскую губернию, где у него было небольшое имение, доставшееся ему после смерти матери. В 1857 г. он хлопотал об отпуске на волю своих крепостных крестьян. Курганские изгнанники, также как и в других местах, продолжали, каждый по-своему вести борьбу против самодержавия.
Старик Башмаков, о котором речь будет дальше, резкий и прямой в суждениях, также не скрывал свои антиправительственные взгляды.
[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTkudXNlcmFwaS5jb20vYzg1NzIyMC92ODU3MjIwMTIzLzlmZDU1L1Mya0NHMl9ubFdNLmpwZw[/img2]
Курган. Дом В.К. Кюхельбекера. Фотография 1950-х.
26 мая 1845 г. декабристы по инициативе В.К. Кюхельбекера организовали праздник по случаю дня рождения А.С. Пушкина. Этим они хотели подчеркнуть идейное родство с опальным поэтом. В торжестве приняли участие ссыльные поляки и много курганцев. По существу, празднование дня Пушкина превратилось в политическую демонстрацию.
Ещё более опасным, с точки зрения властей, оказалось поведение А.Ф. Бригена. Он восемь лет находился на поселении в болотистом Пелыме, где серьёзно заболел, и с большим трудом добился перевода в Курган в марте 1836 г. После долгих хлопот Бриген поступил на службу в Курганский окружной суд. Здесь он столкнулся с массой дел, возникавших на почве бесправия крестьян. Принципиальный и справедливый, Бриген делал всё от него зависящее, чтобы помочь обездоленным и угнетённым.
Пребывание декабристов в Кургане в 1840-х гг. совпало с крестьянскими волнениями, что особенно настораживало власти и осложняло жизнь декабристов, малейшее выступление которых за справедливость рассматривалось как подстрекательство.
Волнения крестьян были вызваны введением по реформе министра государственных имуществ П.Д. Киселёва нового порядка управления государственными крестьянами. Реформа Киселёва 1837-1841 гг. имела целью с помощью громоздкого чиновничьего аппарата и выборных представителей от крестьян провести широкую программу правительственного «попечительства» над крестьянами, мелочной и назойливой опеки над ними дворянско-крепостнического государства. Гнёт бюрократии не уменьшался, а усиливался, земельный голод утолён не был. Поэтому государственные крестьяне отказывались подчиняться новому закону.
Особенно бурный характер волнения крестьян приобрели в 1843 г. на Урале, в Шадринском уезде Пермской губернии. Они перекинулись в соседний Курганский округ Тобольской губернии, где реформа не была введена. Одним из таких выступлений и было волнение крестьян в Чернавской волости против насилия и злоупотреблений местных властей, которое возглавил Михаил Власов.
Но местные власти не смогли предъявить ему серьёзных обвинений. С ним расправились иначе. Позже М. Власов был зверски убит. Расследование по этому делу вёл курганский исправник Папкевич. Представленные им материалы говорили о том, что убийство произошло в результате драки. Когда же дело попало к Бригену, тот обнаружил, что «следствие произведено исправником пристрастно, что он скрыл настоящих убийц, а подсунул вместо них человека невинного». Оказалось, что организатором убийства Власова был писарь Чернавской волости Подерванов, друг и приятель исправника Папкевича.
Генерал-губернатор Западной Сибири Горчаков выступил в защиту курганского исправника. Из Омска спешно выехал в Курган советник Главного управления Западной Сибири Тыжнов, который пытался замять дело, но Бриген не сдавался и требовал пересмотра дела об убийстве Власова. Горчаков доносил в Петербург, что «нахождение Бригена в Кургане при настоящей должности кажется мне вредным: г. Бриген скоро в Кургане приобретёт значение, вредное для службы и несомненно неуместное для государственного преступника», и просил перевести Бригена «за неуместные его званию суждения и заносчивое поведение» в глухой город Сибири. Дело Бригена было доложено Николаю I, и в конце июня 1850 г. ссыльного перевели в Туринск, где борец за правду томился пять лет. Он тосковал по Кургану, где прожил 14 лет, и хлопотал о возвращении.
Материальное положение Бригена ухудшалось. Ему помогали друзья. Он получал денежную помощь, как был совершенно в этом уверен, от поэта В.А. Жуковского, с которым почти не терял связи. Но после смерти Жуковского в 1852 г. эти посылки прекратились. Ежегодно 14 апреля Александр Фёдорович отмечал скорбный день памяти поэта.
Позднее выяснилось, что деньги отсылал Бригену не Жуковский, который в данном случае был только дружеским посредником, а прежний товарищ по «Союзу благоденствия», заочно осуждённый по делу 14 декабря, но живший в эмиграции, - Николай Иванович Тургенев. Он очень любил и уважал Бригена и старался облегчить его участь. В июне 1857 г., уже после амнистии, Н.И. Тургенев на время приехал в Россию и отправил в Сибирь Бригену письмо, хотя точно и не знал его местонахождения (Туринск или Курган). Он писал другу: «Несмотря на долгую разлуку, ты всегда жил в моей памяти. К несчастью я всегда менее мог слышать о тебе, нежели о других, бывших в Сибири».
Далее, сказав, что он оставил в Москве для него деньги, совершенно неожиданно для Бригена сообщил: «Изъясни мне своё положение. Уведомь также обстоятельно, какие суммы денег дошли до тебя при Жуковском и после его. Теперь я не могу умолчать, что эти суммы были посылаемы мною».
Только в апреле 1855 г. А.Ф. Бриген получил из Тобольска от П.Н. Свистунова радостное известие о разрешении ему возвратиться в Курган.
Жизнь Бригена была исковеркана и измотана. Скорбные мысли заполняли его сердце и седую голову. Но ни малейшего раскаяния о прошлых поступках у него не было.
В письме Свистунову он писал: «Отвращение и утомление от всего, что я вижу и что испытал, сделали для меня жизнь настолько нелепой, что я с настоящим удовольствием вижу приближение её конца и предусматриваю, что мне остаётся только немного лет жизни. В 63 года не остаётся много пути пройти».
Сообщение П.Н. Свистунова об ожидаемой амнистии не порадовало его. Он считал, что она для него будет иметь «только поминальное значение без действительной ценности». Он хорошо понимал, что жизнь на свободе ему будет не менее тягостна, чем ссылка, особенно служба в самодержавно-государственном аппарате, которую собирался «послать к чёрту, ему она принадлежит по праву».
«Вернуться, как привидение с того света, - писал он, - к людям, изменившимся от времени или незнакомым, после тридцати лет отсутствия, чтобы иметь удовольствие видеть, как на тебя показывают пальцем, и оставаться чужим между своими, - это так тяжело, что с трудом привыкаешь к такой мысли».
Среди курганцев имелись передовые люди из интеллигенции и чиновничества, которые сочувствовали изгнанникам и старались облегчить их участь. Декабристы считали преданными им всей душой смотрителя училищ Т.Г. Каренгина, землемера Фёдорова, служащего винокуренного завода Келдыбина, чиновника Голодникова. Бриген в письмах к родным указывал адрес курганского жителя С.М. Березина, через посредство которого можно посылать ему любые письма.
К концу 1840-х гг. в Кургане находились Д.А. Щепин-Ростовский, А.Ф. Бриген и прибывший сюда в 1845 г. Ф.М. Башмаков. С переводом в 1851 г. Башмакова в Тобольск в Кургане до амнистии оставались двое - Щепин-Ростовский и А.Ф. Бриген, новых поселенцев сюда не переводили.
