4. «Нас здесь пятеро товарищей»
В 1839 г. на поселение была отправлена последняя партия декабристов, среди которых активные деятели Северного общества Иван Иванович Пущин (1798-1859) и Евгений Петрович Оболенский (1796-1865). Их присудили к смертной казни, которую заменили двадцатилетней каторгой. После неё Пущина отправили в Туринск, где он жил в 1839-1843 гг. Оболенского оставили в Восточной Сибири, но ему удалось в феврале 1842 г. перевестись в Туринск, где находился И.И. Пущин.
Долгие годы тюрьмы подорвали здоровье Пущина, и он просил, чтобы его поселили в Тобольске, где можно найти «советы медика и нужные медикаменты». В письме к шефу жандармов Бенкендорфу Пущин писал : «...если же встретится какое-нибудь затруднение перевести меня в губернский город, то прошу назначить в Ялуторовск, там я найду по крайней мере климат, который не будет усугублять моей болезни».
Просьба Пущина и ходатайство Оболенского, который был согласен жить где угодно, только бы вместе с Пущиным, были удовлетворены. В августе 1843 г. обоих направили в Ялуторовск.
И.И. Пущину, своему близкому лицейскому товарищу, А.С. Пушкин посвятил несколько сердечных стихов. Он писал: «Мой первый друг, мой друг бесценный». В свою очередь И.И. Пущин оставил нам в наследство «Записки о Пушкине».
В другой своей работе - «Письма из Сибири» - Иван Иванович Пущин рассказывал о большой дружбе декабристов в Ялуторовске, о произволе и взяточничестве местного чиновничества.
Друг Пущина Е.П. Оболенский - видный деятель Северного общества, один из его основателей и директоров. Ему принадлежала особая роль в оформлении республиканского мировоззрения рылеевской группы и в разработке революционно-тактических соображений. Он поддерживал П.И. Пестеля в стремлении объединить Южное и Северное общества на республиканской основе. Он ездил в Москву и создал там с Пущиным управу Северного общества.
Е.П. Оболенский был непосредственным организатором восстания 14 декабря 1825 г. и начальником штаба восстания, а когда избранный в диктаторы С.П. Трубецкой не явился на Сенатскую площадь, Оболенский занял его место. Одна из биографов Оболенского справедливо отметила: «Если при выборе Трубецкого определённую роль сыграли его полковничьи эполеты, то при назначении поручика Оболенского - его активная роль в Обществе и влияние в армии».
На всю жизнь среди декабристов Оболенский остался «начальником штаба», так называли они его в письмах, где делились с ним своими мыслями и раздумьями. Декабристы высоко ценили его нравственные и душевные качества: честность, благородство, верность и мужество. Человеком «с отличнейшими свойствами души и прекрасными правилами» называл своего друга К.Ф. Рылеев.
О влиянии Оболенского на ход восстания 14 декабря свидетельствует декабрист А.Е. Розен: «Следовало только арестовать Рылеева, Бестужева, Оболенского и ещё двух или трёх декабристов, и не было бы 14 декабря». Во время восстания Оболенский не только взял на себя руководство выступившими на Сенатскую площадь войсками, но и штыком ранил генерал-губернатора Милорадовича. После каторги его поселили в Иркутской губернии, затем, как говорилось выше, в феврале 1842 г. перевели в Туринск, а оттуда на следующий год - в Ялуторовск.
Некоторые историки склонны слишком прямолинейно считать Е.П. Оболенского «апологетом православия и самодержавной власти». Но вряд ли это правильно. Хотя со дня ареста Оболенский выражал готовность вспомнить и рассказать детали тайного общества, но всё время уклонялся и уходил от ответов. Рассерженный Николай I приказал заковать Оболенского в кандалы. Одиночное заключение и непрерывные допросы сделали своё дело, и он назвал имена участников, но уже до него эти списки следственная комиссия установила. Оболенский не сказал ничего нового.
В последующие годы Оболенский вынужден был, как и все декабристы, скрывать свои убеждения, к тому же он и не мог заявлять о своём республиканизме, скорее наоборот. В 1850-х гг. он стал противником решения коренных вопросов русской жизни «крайними средствами». Между тем десятки лет спустя после восстания Евгений Петрович отстаивал необходимость создания тайного общества и подготовки выступления: «Что оставалось делать людям, более или менее сознавшим зло, которое проявлялось вокруг них и в них самих и которое росло беспрепятственно с каждым днём? Они должны были теснее соединиться между собою и в сомкнутом своём круге, развивая по возможности семена добра, стать, наконец, оплотом в защиту истины и правды».
[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTQzLnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTcyMjAvdjg1NzIyMDEyMy85ZmNhNi9wS2EwNzdhVVpOOC5qcGc[/img2]
Ялуторовск. Дом Е.П. Оболенского. Фотография 1950-х.
В Ялуторовске Е.П. Оболенский пробыл тринадцать лет. Он жил общими интересами своих друзей, принимал участие во всех делах ялуторовской колонии, оставил ценные воспоминания о Якушкине.
И.И. Пущин и Е.П. Оболенский отличались большой общительностью и доступностью. Они помогали обращавшимся к ним и деньгами, и советами, и юридическим справками, никогда не отказывали кому-нибудь написать письма, составить прошение или жалобу. За это пользовались уважением и любовью местного населения.
И.И. Пущин проявил исключительное доброжелательство и расположение к товарищам. Его постоянные заботы о других, помощь нуждающимся создали ему среди декабристов репутацию Маремьяны-старицы, т. е. по поговорке «Маремьяна-старица - обо всём мире печальница».
Привлекательный и остроумный, с нежным и чутким сердцем, он пользовался исключительной популярностью. Пущин воспитывал двух своих детей. Ему пришлось перенести большие неприятности, так как сёстры стали относиться к нему недоброжелательно, «тиранили», не желая признавать детей. Сына Пущина взял к себе и усыновил его брат Николай Иванович.
Иван Иванович был отличным собеседником, смелым и решительным человеком. При объявлении 13 июля 1826 г. приговора декабристам он единственный выступил с протестом против расправы над ними. А несколько минут до этого своими шутками и остротами заставлял хохотать всех собравшихся около него ожидавших приговора декабристов.
В Чите Пущин считал свою жизнь «подрезанной», так как многое перенёс и ещё больше предстоит ему в будущем, но всё же был уверен: «Каково бы ни было моё положение, я буду уметь его переносить и всегда найду в себе такие утешения, которых никакая человеческая сила не в состоянии меня лишить», как человек, понимающий «причину вещей и непременную их связь с тем, что рано или поздно должно восторжествовать». Этих принципов декабрист придерживался всю жизнь, за исключением дней болезни в Туринске, когда очень плохо себя чувствовал.
В своих воспоминаниях Н.В. Басаргин называл И.И. Пущина «общим нашим любимцем, и не только нас, т. е. своих друзей и приятелей, но и всех тех, кто знал его хотя сколько-нибудь». И.И. Пущин имел открытый характер, был прямодушным, честным, бескорыстным человеком. С.Г. Волконский называл его «сердечным другом».
Любопытно, что полицейские чины, обязанные тщательно надзирать за поведением и даже мыслями этих людей, вынуждены были неизменно положительно характеризовать поведение и жизнь декабристов: «...занимаются книгами или домашностью, поведение скромное, образ жизни кроткий». Иначе и не могло быть. «Тут вы видите невежество аттестующих и, смею сказать, глупость требующих от этих людей их мнения о том, чего они не понимают и не могут понять», - писал И.И. Пущин.
Ссыльные никогда и никому не отказывали в помощи, при болезни делились лекарствами, поэтому население принимало их за лекарей и чаще обращалось к ним, а не к штатному врачу, который почти всегда пьянствовал. Пущин заметил, что такое мнение ставило его порой в затруднительное положение, так как в сложных делах требовалось иметь обширные медицинские знания. С большим трудом удавалось изредка отговориться.
Декабристы в Ялуторовске жили тесным и дружным кружком, во всех случаях оказывали друг другу помощь и поддержку. Каждый из них в зависимости от сложившихся условий всеми способами старался помочь народу. Своим образом жизни, поведением, занятиями, интересами, человеческим достоинством, не сломленным никакими полицейскими ограничениями и придирками, они доказывали окружающим, что власти называют их «государственными преступниками» только за то, что они имеют передовые убеждения и заботятся о народе.
Декабристы жили тихо, видимо, скучали, мечтали об амнистии и возвращении на родину, собирались вместе, первоначально чаще всего в большом доме Тизенгаузена, но обычно эти собрания происходили тайно от полиции или так, чтобы не обращать её внимания. Особенное оживление проявляли они, когда приходили письма.
На поселении переписка декабристов подвергалась тщательной полицейской цензуре. Это их возмущало, и они по возможности избегали пользоваться почтой, старались пересылать письма с оказией. Декабрист И.И. Горбачевский однажды писал И.И. Пущину: «Мне отвратительно писать через руки правительства письма, где бы я хотел говорить с тобою со всей откровенностью растерзанной души... Скажи, пожалуйста, что я могу писать к тебе, когда наши письма везде читаются. Меня это приводит в бешенство и отчаяние». Это было единодушное мнение всех изгнанников. Поэтому они искали и находили иные пути в переписке с единомышленниками.
Большую роль в жизни ялуторовских декабристов сыграл Николай Яковлевич Балакшин, приехавший из Тюмени в 1839 г. Он служил у купца Мясникова управляющим питейными сборами. Человек образованный и передовой, он сразу сблизился с декабристами и, пользуясь своим служебным положением, являлся как бы посредником межу декабристами Ялуторовска и их родственниками в России. Оболенский, Якушкин и Пущин жили у Балакшина на квартире около года. В одном из писем И.И. Пущин писал, что он часто встречался с семьёй купца Балакшина, что он «верный союзник, исполняет наши поручения, выписывает нам книги, журналы, которые иначе должны были бы с громким нашим прилагательным (от «государственного преступника» такого-то. - П.Р.) отправляться в Тобольск, прежде нежели к нам доходить».
Такая помощь, тайный провоз писем и посылок были опасны, в случае обнаружения могли вызвать серьёзные репрессии.
Письма по «казённой дороге», т. е. официально, по почте, тщательно проверялись чиновниками губернского правления и III отделением. В 1847 г. был объявлен приказ шефа жандармов о том, чтобы «государственные преступники» писали письма разборчиво и лучшими чернилами, в противном случае их не будут доставлять адресатам. И.И. Пущин, почерк которого всегда отличался чёткостью и красотой, хотел было зло подшутить над жандармами и писать письма между двумя линейками - «как мы, бывало, писали дедушке поздравительные письма, но совестно стало: слишком ребяческая шутка».
Много внимания уделяли декабристы изучению природы. В.К. Тизенгаузен разбил около своего дома большой сад. Первое время здесь были посажены деревья местного края. Затем Тизенгаузен выписал в Ялуторовск фруктовые деревья и попытался их акклиматизировать. Садовые опыты привлекали внимание ялуторовцев. Вместе с наёмными рабочими он сам каждый день работал с заступом в руках. Сам рассаживал яблони, устраивал аллеи, копал землю под клумбы, катал тачку с дёрном и шутил: «На каторге выучился». Многие обыватели этого не могли понять и удивлялись: «Богатый, а сам тачку катает».
Декабристы были полны энергии и желания применить свои силы. И.И. Пущин как-то заметил: «Давно бы мы здесь построили город и вспахали землю, если бы с самого начала нас поселили в одном месте и дали возможность обзаводиться». Но именно последнее не было дозволено. Но зато всё, что они делали, шло на пользу Сибири. «Всё, что остаётся, - писал Пущин, - это какая-то монументальная жизнь: приходят, спрашивают и рассматривают, как предание ещё живое, понятное для немногих».
Перенёс свои занятия сельским хозяйством из Туринска в Ялуторовск и И.И. Пущин. Уже летом 1844 г. Пущин и Оболенский обзавелись своим хозяйством, приобрели двух коров и лошадь, получили покос. Много хлопот принесла им эпидемия на скот. Из 800 голов рогатого скота в городе пало 500. Пущин и Оболенский отстояли свою живность «разными снадобьями». На следующий год Пущин беспокоился: вызреют ли у него дыни и арбузы.
Кроме того, он систематически посылал в Петербург в «Земледельческую газету», которую редактировал Е.А. Энгельгардт, сведения о состоянии сельского хозяйства, о климате, об условиях земледелия в южной части Тобольской губернии. Эти материалы помещали в газете без указания источника получения. В своих корреспонденциях Пущин указывал на особенности сибирского климата. Иное лето в Тобольской губернии стоит чуть ли не тропическая жара, как например, в 1845 г. Отсутствие дождя почти по всей губернии заставило крестьян косить хлеб как «никуда не годный», а перед этим были хорошие виды на урожай.
Дружная колония пятерых товарищей (В.К. Тизенгаузен, И.И. Пущин, Е.П. Оболенский, М.И. Муравьёв-Апостол и И.Д. Якушкин) нашла возможность при взаимной поддержке устроить свою жизнь. Их сплочению помогала общность интересов и потребность во взаимном общении с окружающей средой.
«Нас здесь пятеро товарищей, - писал И.И. Пущин, - живём мы ладно, толкуем откровенно, когда собираемся, что случается непременно два раза в неделю: в четверг у нас, а в воскресенье у Муравьёва-Апостола... Прочие дни проходят в занятиях всякого рода - умственных и механических...»
