11. После амнистии

После смерти Николая I все изгнанники с нетерпением ожидали изменения своего положения. Наконец, на основании манифеста 26 августа 1856 г., декабристам Анненкову, Свистунову, Штейнгейлю в числе тринадцати западносибирских ссыльных было разрешено выехать из Сибири в Европейскую Россию. Только Ф.М. Башмаков остался доживать свой век в Тобольске. После смерти на его могиле высечено: «...Флегонт Миронович Башмаков, последний из ссыльных за 14 декабря 1825 года, скончался в Тобольске 21 сентября 1859 года».

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTY4LnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTcyMjAvdjg1NzIyMDEyMy85ZmRjMi93MVJSQ0hMMUtGWS5qcGc[/img2]

Тобольск. Могилы Ф.Б. Вольфа и Ф.М. Башмакова на Завальном кладбище. Фотография начала XX в.

Тобольский круг добрых друзей окончательно рассыпался.

Отъезд из Сибири оставил у декабристов неизгладимое впечатление. Выезжали они не сразу, а по мере получения известий от родных, где могли найти пристанище.

Из Ялуторовска раньше других выехал с семьёй Е.П. Оболенский, за ним отправился И.И. Пущин. Он получил разрешение навестить престарелую сестру в Царском Селе, куда прибыл в двадцатых числах декабря 1856 г. и жил до мая 1857 г. Как и раньше, с ним оживлённо переписывались друзья.

Затем Ялуторовск покинула семья Муравьёвых-Апостолов. Их воспитанница Августа Созонович писала И.И. Пущину в январе 1857 г. из имения Фонвизиных Марьино: «Наконец мы в России! Наконец мы в Марьино!». Она подробно рассказала обо всём. «Ехали целый месяц, потому что часто останавливались на несколько дней. В Шадрине (Шадринске) сутки ожидали Свистунова, в Екатеринбурге жили три дня: были у Одынец, урождённой Глинки, племянницы В.К. Кюхельбекера. На другой день Матвей Иванович и Пётр Николаевич повидали Владимира Андреевича Глинку, осмотрели чугунный завод и монетный двор».

В Перми пришлось задержаться, так как рассыпался возок и они вынуждены были купить огромную кошеву. В Казани также жили три дня: посетили университет, с ректором которого Матвей Иванович был знаком, съездили в театр. До Нижнего Новгорода еле-еле дотащились - мешала гололедица. Заходили к М.А. Дороховой, у которой воспитывались дети И.И. Пущина Аннушка и Ваня. В Нижнем Новгороде прошло полторы недели: встречались несколько раз с губернатором, бывшим декабристом А.Н. Муравьёвым. Свистунов остался в городе. В Москву приехали накануне нового года.

Были у М.И. Бибикова, его жена Нонушка - дочь декабриста Никиты Муравьёва. Жили в Москве почти три недели, «и никто на это не обращает внимания (имеется в виду полиция. - П.Р.). Вчера собрались в Марьино, где пробудем три или четыре дня». Потом опять отправились в Москву. «Дай Бог, чтобы поскорее решилось, где жить и чем жить». «Мы точно на станции», - замечает Созонович. В Марьино в это же время приехал П.С. Бобрищев-Пушкин.

Н.В. Басаргин выбрался из Ялуторовска в феврале 1857 г., он хотел писать Якушкину, чтобы тот не спешил в Москву, так как полиция потребовала от М.И. Муравьёва-Апостола и П.Н. Свистунова покинуть столицу. То же предстояло и Якушкину. Иван Дмитриевич выехал из Ялуторовска в сопровождении сына Вячеслава, который за ним приезжал, но в дороге заболел и задержался в Казани. Возник вопрос, где жить бывшему изгнаннику. У него, кроме сыновей, никого не было, а жить в Москве запрещалось. Его приютил в своём имении Новинки в Тверской губернии на границе с Московской Н.Н. Толстой. М.И. Муравьёв-Апостол с горькой шуткой называл друга «новинский отшельник».

В мае 1857 г. И.И. Пущин из Петербурга выехал в Москву. По пути в Бологое состоялась его свадьба с Н.Д. Фонвизиной, о чём они договорились в письмах тайно от родных и друзей. Иван Иванович отправился в Марьино к Н.Д. Фонвизиной.

За каждым шагом декабристов полиция продолжала следить. Декабрист С.П. Трубецкой, узнав, что Якушкину запретили жить в Москве, писал в 1857 г.: «Дивлюсь, как не надоест с нами возиться, полагаю, что это делается от безделья».

Даже после амнистии, выехав из Сибири, декабристы уже глубокими стариками придерживались старого сибирского принципа переписки - открытым и тайным путём. С.Г. Волконский, например, спрашивал у И.И. Пущина в январе 1857 г.: «...доставь мне адрес, куда и как писать по почте текущие письма и конфиденциально через кого».

Некоторым декабристам, вернувшимся в Европейскую Россию, были возвращены утраченные права. Они полностью или частично получили от родственников своё имущество. В условиях крепостнической России это выражалось в помещичьем праве владения землёй и крепостными.

Когда М.И. Муравьёв-Апостол получил от родственников для своего «содержания» деревню и 500 душ крестьян, он, видимо, в растерянности писал И.И. Пущину: «...сделался на старости лет помещиком... преглупая вещь».

Амнистированные оказались в разных городах Европейской России, исключая Петербург и Москву. Они продолжали поддерживать тесные связи между собою и искали возможности применить оставшиеся силы в общественном движении нового времени.

«По возвращении в 1856 году в Россию декабристы явились в русском обществе не как нечто чуждое и отжившее, а как сила живая, оригинальная и - прибавлю - полезная; не говорю уже о тех из них, которые имели возможность и силы ещё принимать самостоятельное участие в общественной жизни... Вернувшиеся декабристы большей частью носили на себе явный отпечаток 20-х годов, сохранив свои широкие гуманные идеи, но это не мешало им любить и понимать новое время», - писал внук декабриста В.Е. Якушкин.

И.Д. Якушкин, поселившийся в имении своего товарища по Семёновскому полку, чувствовал себя плохо. 11 августа 1857 г. он умер. Перед смертью он отказался исполнить формальный обряд причащения. На похоронах представителями «сибирского нашего семейства», сообщал М.И. Муравьёв-Апостол И.И. Пущину, были Нонушка Бибикова - дочь Никиты Муравьёва, А.В. Ентальцева, М.Н. Волконская с сыном, Г.С. Батеньков, А.Н. Сутгоф и М.И. Муравьёв-Апостол, а также Н.Н. Толстой - представитель «покойного» (т. е. расформированного после восстания 1820 г. - П.Р.) Семёновского полка. И.Д. Якушкина похоронили на Пятницком кладбище в Москве близ могилы Т.Н. Грановского.

После амнистии декабристы делились воспоминаниями о своей молодости, работали в комитетах по освобождению крестьян, выступали в печати, служили мировыми посредниками.

За ними зорко следила полиция, применяя к ним всякие ограничения. Шеф жандармов князь В.А. Долгоруков сообщил в январе 1857 г. генерал-губернатору Московской губернии: «До сведения государя императора дошло, что из лиц, находившихся в Сибири... именно Муравьёв-Апостол, Оболенский и Батеньков проживают в Москве без разрешения и позволяют себе входить в самые неприличные разговоры о царствующем порядке вещей». Это опровергает утверждения, что Муравьёв-Апостол, Оболенский и другие изменили идеалам своей молодости и отгородились от современности.

Декабристы после амнистии организовали в Европейской России артель, имевшую цель помогать нуждающимся декабристам и членам их семей. В ней деятельное участие принимали И.И. Пущин и сын И.Д. Якушкина Евгений. Дети умерших декабристов как бы по наследству взяли на себя обязанность помогать денежными средствами этой артели. В феврале 1858 г. Е.И. Якушкин сообщал Ивану Ивановичу, что у него имеется 2400 рублей, к августу поступит ещё 1000 рублей, что покроет все сделанные расходы.

Вернувшихся из изгнания «детей двенадцатого года» возмущало искажение истории декабризма, искажение событий, связанных с выступлением 14 декабря 1825 г. Они негодовали по поводу появления таких книг, как сочинение придворного историка М.А. Корфа «Восшествие на престол императора Николая I», в которой клеветнически изложена история восстания, а сами декабристы изображены как небольшая горсточка чуждых России бунтовщиков.

М.И. Муравьёв-Апостол пренебрежительно отозвался о трудах Корфа и отметил, что «исторические события совершаются потому, что они неизбежно должны совершаться». Он так закончил свою мысль: «Это событие принадлежит истории, прошло давно время разбирательства. Казнь и ссылка сделали, кажется, своё дело. Умнее и благороднее было заниматься настоящим и не повторять одно и то же 32 года. Оставить, одним словом, нас в покое. Иван Дмитриевич прожил бы, может быть, несколько дней долее».

Декабристы радовались любому шагу в разработке проектов освобождения крестьян. И тут же они высказывали сомнения в реальности этих действий, понимая, что надеяться на коренное решение этого вопроса правительством, вероятно, невозможно.

С.Г. Волконский в январе 1857 г. писал И.И. Пущину: «О живом вопросе (крестьянский вопрос. - П.Р.), кажется, у вас застой, но здесь (в Москве. - П.Р.) он предмет всех суждений».

Почти так же писал И.И. Пущину в сентябре 1857 г. и М.И. Муравьёв-Апостол: «В начале настоящего месяца заговорили было опять об уничтожении крепостного состояния - замолчали опять... Вот уже третье царствование, что без толку толкуют об одном и том же».

Крестьянские интересы защищал в Калуге П.Н. Свистунов. На обеде у калужского (бывшего тобольского) губернатора В.А. Арцимовича в июне 1859 г. по окончании работы местного комитета по крестьянским делам «члены комитета криками выражали своё негодование по поводу защиты Свистуновым крестьянских интересов; губернский предводитель, сидевший возле губернатора за обеденным столом, вскочил и закричал: «Каторжник!».

21 ноября 1858 г. разочарованный и раздражённый Муравьёв-Апостол обращается к Батенькову: «От плантаторов, видимо, нельзя ожидать лучшего. Это служит верным доказательством необходимости нового элемента, чтобы оживить наше социальное состояние», т. е. привлечения молодой прогрессивной интеллигенции. Старый дворянский революционер хорошо понимал необходимость передачи опыта поколениям. Он писал в том же письме Батенькову: «Вы оказали бы лучшую нам услугу, если бы сообщили Ваши воспоминания о прошедших временах, о тех людях, с которыми по обстоятельствам Вы находились в близких отношениях. Есть о чём нам с Вами поговорить». Вспомним знаменитую бутылку Матвея Ивановича, замурованную под печкой в Ялуторовске, с пожеланиями молодёжи доброго будущего.

Через несколько месяцев разочарование сменяется гневом. 29 мая 1860 г. Матвей Иванович в новом письме Батенькову с возмущением говорит: «На чём остановился вопрос об освобождении крестьян, нет ничего положительного. Слухов много... Когда гласности боятся во всём и во всех, недоразумения неизбежны».

6 марта 1878 г. Муравьёв-Апостол писал своей воспитаннице Августе Павловне Созонович: «Граф Лев Николаевич Толстой, автор романов «Война и мир», «Анна Каренина», с последним своим приездом в Москву... навестил меня два раза... Л.Н. пишет роман, в котором декабристы явятся на сцену. Придётся ему разрешать трудную задачу. Нет возможности не упомянуть о последних годах царствования Александра I, иначе не поймут причину, почему явились в России мы, грешные декабристы».

Общественная и просветительная деятельность декабристов в тобольском изгнании, их образ жизни, внимание и доброжелательность к окружающим полностью отвечали их социально-политическим устремлениям и остались в памяти людей как образец мужества и стойкости борцов за счастье и свободу народа, служили примером для последующих поколений революционеров.

Хочется закончить наше повествование о декабристах словами Николая Васильевича Басаргина: «Я уверен, что добрая молва о нас сохранится надолго по всей Сибири, что многие скажут сердечное спасибо за ту пользу, которую пребывание наше им доставило».

Эти слова сбылись.