№ 5 (5)

На запрос, полученный мною от высочайше учреждённого тайного Комитета, имею честь отвечать в следующих пунктах со всею истиною:

Причиной присоединения моего на Петровской площади 14 декабря к толпе мятежников была действительно встреча брата моего, которого я тщетно уговаривал опомниться. На площади находился я не во всё время беспорядка, но с тех пор, как пришёл экипаж гвардии на оную.

На 1-й пункт

Ни в какое общество принимаем не был. Не принадлежу ни к какому другому, и сам никого не принимал. // (л. 16 об.)

На 2-й

Побудительной причины никакой не имел вступать в какое-либо общество.

На 3-й, 4-й, 5-й и 6-й

Ничего не знаю.

На 7-й

Накануне происшествия 14 декабря 1825 года у Рылеева не был, и что происходило там, не знаю.

На 8-й

Солдат ни к чему не поощрял, и был сам только праздным зрителем.

На 9-й

Кем и когда сделан выстрел в графа Милорадовича, не знаю. На месте происшествия ни от кого об сём не слыхал. Даже узнал об оном только от бывшего у меня в день // (л. 17) крещения священника. Что же касается до выстрела, сделанного в полковника Стюллера, то, хотя выстрел и слышал, но кем он сделан, узнать не мог.

На 10-й

Насчёт составления тайных обществ ничего не могу объяснить, ничего, равно как их планов и действий.

Клянусь богом и честью, что все сии показания сделаны мною со всею истиною без малейшей утайки.

Адъютант Моллера 1-го 27-го флот[ского] экипаже

мичман Пётр Бестужев1 // (л. 18)

1 Показания написаны П.А. Бестужевым собственноручно.

№ 7 (7)

Клянусь богом, честью и любовью моею к матери, что показания, сделанные мною ниже, есть сущая истина.

Прошлого 1825 года, летом, месяца и числа не упомню, приехал я из Кронштата2 в С.-Петербург и остановился у матушки моей. Однажды между разговором брат мой Александр спрашивает меня: «Ну, что ты поделываешь в Кронштате?» Я отвечал, что читаю Вальтера Скотта и между службою перевожу от скуки Гонзальва Кордуанского. «Брось, братец, эту дрянь, читай что-нибудь порядочное. Одним словом, - учись! Ныне такое время, что надобно думать и о Конституции!». Этим кончился разговор наш, глубоко врезавшийся в моей памяти.

С тех пор я не слыхал от него ниже одного слова, которое бы служило мне поводом возобновить разговор, сделавший на меня столь сильное впечатление. Но когда я, намереваясь ехать в Кронштат 13-го числа около 12 часу, после ужина уехал от матушки и, ночуя // (л. 20 об.) у брата Александра, поутру был разбужен голосами его, брата Михаила и князя Одоевского3 и из разговора их, который происходил то шопотом, то вслух, узнал, что войска присягают его величеству Николаю Павловичу, и что они решились не присягать, то слова, которые он говорил мне прежде, сейчас пришли мне на память.

1 Вверху листа карандашом поставлен крест и помета: «Читано 11 генв[аря]».

2 Против строки от слов «не упомню...» поставлен карандашом на полях знак «NB».

3 В документе ошибка. Имеется в виду Е.П. Оболенский (см. далее док. № 9 (9)).

«Конституция» и «не присягать» перемешались в моём воображении. «Верно у них есть что-нибудь тайное». Утвердясь на этой мысли, встал я и оделся в другой комнате. Когда же вышел я к ним и спросил тихонько у брата Александра, что они затевают делать, то он отвечал мне: «Решились не присягать». Вот всё, что я знаю относительно этого предмета.

Священник, присланный от Комиссии в праздник крещения, ещё более утвердил меня в мысли, что есть тайное общество, и когда я был призван пред Комиссиею суда, то, держа в памяти слова брата Александра о Конституции и будучи изумлён // (л. 21) и устрашён великолепием и видом такого множества почтенных генералов и самого его высочества Михаила Павловича, я отвечал, по чести, несправедливо на слова одного из членов, что я был принят в общество, о существовании которого я только подозревал. Ещё раз повторяю и клянусь, что я говорю правду и все сии показания готов утвердить священною присягою.

Теперь да позволено мне будет объяснить причины, побудившие меня быть на площади, и рассказать всё дело, не утаивая ничего.

Располагая ехать 14-го числа поутру в Кронштат вечером 13-го числа после ужина, около 12 часу, отправился я от матушки ночевать к брату Александру, ибо от него мне было всего ближе взять извозчика, которые стоят на Козьем болоте. Приехавши к брату, я нашёл его заряжающего пистолеты, и на вопрос мой, для чего он сие делает, - отвечал он, что сие до меня не касается. Я лёг спать.

Поутру, как я сказал уже, был я разбужен разговором // (л. 21 об.) вышеупомянутых людей. Одевшись в рейтузы, мундир, саблю и фуражку так, как я обыкновенно езжу в Кронштат, мне хотелось видеть торжество присяги и потому я поехал в Гвардейский экипаж, где имел я знакомых. Но узнавши там, что они будут присягать последние, возвратился я домой, где застал брата Александра, Одоевского и Рылеева. На пути из казарм Гвардейского экипажа встретил я брата Николая, который сказал мне, что едет в экипаж.

От Александра поехал я к матушке, ибо позабыл там мой билет на пропуск из Кронштата. Но дорогою пришла мне в голову мысль: «Неужели я оставлю братьев и уеду в Кронштат, даже и не простившись с ними?» Почему, заехавши к брату Александру, где уже не нашёл никого и переменивши фуражку шляпою, поехал я в Московский полк. Это было около 11 часов. Вбегаю в комнату брата Михаила, вижу его нет, спрашиваю у человека: «Где он?». Он отвечает, что Михаил Александрович пошёл с полком, говорят, на дворцовую площадь. Я бросился туда, вижу - никого нет. // (л. 22)

Я поехал на Исаакиевскую площадь и там увидел брата моего Михаила и Московский полк, стоящий в каре. «Брат, что вы делаете! - сказал я ему, - зачем вышли вы из казарм?» «Ничего, мой милый, - отвечал он мне, - мы вышли, воротиться поздно!». Здесь пробыл я не более 5 минут и, думая, что брат Николай, имеющий власть над нами, может уговорить их. Почему и поехал я в Гвардейский экипаж, зная, что он там находится. У ворот меня не пустили, почему я и ходил взад и вперёд по тротуару, надеясь, что какой-нибудь благоприятный случай позволит мне увидеть брата. Наконец, действительно, меня пустили.

На дворе в кругу офицеров увидел я брата и, отозвав его в сторону, сказал: «Скажи, пожалуйста, брат, Московский полк на площади, Мишель и Александр там же. Зачем это?». Едва я сказал это, как брат на минуту потерялся у меня из виду, и потом вижу я, что все солдаты побежали со двора. Я протискался до // (л. 22 об.) брата и спросил у него: «Неужели и ты туда же?» «Туда же, - отвечал он, - не мешай, пожалуйста, зачем ты с нами? Поезжай к матушке и останься при ней». Но я решился не оставлять моих братьев. С ним я пришёл на площадь, где и оставался до того времени, когда все оттуда побежали. Тогда пришёл я на квартиру к Сомову, который жил с братом, спросил у него закусить чего-нибудь, переоделся в сюртук и поехал на остров к матушке, где нашёл всех в ужасном отчаянии и где сказали мне, что брат Александр заезжал проститься и уехал.

В скором времени, будучи ужасно утомлён, лёг я спать. Поутру же 15-го числа адъютант адмирала Пустошкина приехал за мной, привёз в коллегию, где я был арестован и отведён во дворец для допросу. Остальное известно.

Вот истинное моё признание в преступлении, // (л. 23) за которое нахожусь я здесь. В ожидании решения моей участи надеюсь на великодушие и милосердие государя императора Николая Павловича.

Прошу единой милости у г[оспод] членов Комиссии увидаться мне хотя раз с несчастною моею матерью и сёстрами.

27-го флотского экипажа

мичман Пётр Александров сын Бестужев1 // (л. 24)

1 Показания написаны П.А. Бестужевым собственноручно.

№ 9 (9)1

На вопросные пункты высочайше учреждённого следственного Комитета от 4 февраля 1826 года имею честь отвечать со всею истиною следующим образом.

1 Вверху листа помета карандашом: «5 февр[аля]».

На 1-й

В общество принят я был действительно братом моим Александром прошлого 1825 года, месяца и числа не упомню.

На 2-й

Касательно цели общества знаю только, что оная была Конституция. Два её члена я знаю. Это: дать права крестьянам, огранича власть помещиков, и уменьшить солдатам срок службы. Каким же образом намерены были произвесть оную в действо ни брат мой, ни кто другой не открывал. В последний приезд мой в Петербург мне случалось быть довольно часто у Рылеева. Но в моём присутствии никогда не было говорено ничего, , что бы могло завлечь моё внимание в отношении сего предмета. Они, видимо, чуждались меня. // (л. 25 об.)

На 3-й

Поутру 14 декабря из разговора между братом Александром, Михаилом и князем Оболенским, узнал я, что они решились не присягать, что брат Алек[сандр] едет в Московский полк, с оным выходит на площадь и что князь Оболенский ожидает их на оной.

На 4-й

Брат Александр, узнавши, что я еду в Гвардейский экипаж, просил меня отвезти к лейтенанту Арбузову записку, содержание которой я не знаю. Но, когда Арбузов начал читать оную, то я, заглянувши, мог прочесть только: «Бог за правое дело...» Во всё пребывание моё в Гвардейском экипаже не видал я ни одного солдата, находясь на квартирах то Арбузова, то Дивова; значит, возбуждать солдат я не мог. В этом легко можно увериться, ежели Комитет возьмёт на себя труд спросить всех офицеров Гвардейского экипажа. // (л. 26)

На 5-й

Во всё время бытности моей 14 декабря на Петровской площади я находился в узком промежутке между фасом каре Московского полка, обращённого к Исаакиевской церкви, и Экипажем гвардии, расположенном взводами на две половины, одна лицом к Адмиралтейству, другая - к манежу конной гвардии. Когда же его высочество Михаил Павлович подъехал к фронту и объявил, что он сам изволил быть в Варшаве и что Константин Павлович действительно отрекается от престола, то я удалился на тротуар около домов, ближайших к Сенату, наблюдая издали братьев моих.

Всё участие моё во время неустройства состояло в том, что я кричал «ура!», когда кричали другие вовсе без участия сердца.

При мне стреляли 2 раза по кавалерии Московский полк и 1 раз Гвардейский экипаж. По пехоте не стреляли ни разу. // (л. 26 об.)

Вот искренние показания моей вины, в которую молодость и пагубное заблуждение в уверенности, что я действую к пользе отечества, ввергнули меня. Трудно было устоять мне против окружающих меня искушений. Братья мои, которых я привык любить и почитать из детства, люди известные по своему уму и сочинениям; юность падка ко всему новому; характер пылкий - всё это совершенно очаровало меня. Я действовал, как ослеплённый, руководствуясь воображением, отбросив здравый рассудок.

Несчастия открыли мне глаза, и что же я увидел? Себя собратом людей, старающихся разрушить прежний порядок вещей, людей, которые хотя с благородными видами восстали против власти монарха, власти, которая близ тысячи лет со славою управляла государством, могущественнейшим и обширнейшим в свете; которая вознесла его на высочайшую степень известности и держащей более полувека практические весы // (л. 27) всей Европы.

Я променивал неверное будущее на спокойствие и благо настоящего. И теперь, в лучшие годы жизни удалённый от света, в разлуке с родными, со всем тем, что есть драгоценного в мире, один с тяжкою тоскою и ужаснейшим раскаянием заключён в 4 стены, где нет существа живого, которое бы усладило мою горесть, моё раскаяние - вот моя участь! Мысль, что я не могу более быть полезен государю и отечеству, терзает меня. В таком состоянии совершенного отчаяния провожу я дни и ночи, умоляя государя императора, отца несчастных и счастливых, о милосердии, которым издревле гордятся русские в своих повелителях.

Ещё одна просьба к господам членам Комитета. Мать моя, которой мы причинили столько горестей, новый предмет к вечному раскаянию, верно беспокоится о мне. Прошу дозволить мне написать к ней пять строк, успокоить её насчёт моего состояния, уверить, что я здоров и содержусь // (л. 27 об.) весьма хорошо по неизречённой благости императора к нам, несчастным.

1826 года, февраля 5 дня.

Мичман Пётр Бестужев1 // (л. 28)

1 Показания написаны П.А. Бестужевым собственноручно.

№ 11 (11)

1826 года апреля 29 дня в присутствии высочайше учреждённого Комитета по разноречию в показаниях дана очная ставка мичману Дивову с мичманом Бестужевым в том, что первый говорит, что 14 декабря 1825 года, когда экипаж отказался от присяги и стоял на дворе казарм в ожидании ротных командиров, позванных к бригадному генералу, то явился мичман Бестужев и, подбежав к 3-й роте, закричал: «Ребята, что вы стоите? Слышите ли стрельбу? Это ваших бьют», - или подобное сему. Напротив того, Бестужев показывает, что во всю бытность его в Гвардейском экипаже не видал он ни одного солдата, находясь на квартирах то Арбузова, то Дивова, а по сему и возбуждать солдат не мог.

На сей очной ставке утвердили:

Мичман Дивов

Не допущая до очной ставки, отказался от своего показания, объяснив, что он не может утвердить оного, опасаясь, чтобы не отнести означенных слов к Бестужеву тогда, когда в происходившем тогда шуме, он не твёрдо знает, кто их произнёс.

Мичман Дивов1 // (л. 30)

1 Показание подписано В.А. Дивовым собственноручно.