№ 25 (0)
Секретно
Милостивый государь
граф Пётр Александрович!
Член высочайше учреждённой Комиссии для изыскания о злоумышленном обществе г[осподин] действительный тайный советник князь Голицын препроводил ко мне полученное им от содержащегося в здешней крепости преданного Верховному уголовному суду старшего адъютанта Главного штаба 2 армии гвардии поручика Басаргина письмо в дополнительное показание, которое он просит приобщить к делу для соображения при рассмотрении оного и в коем приводит разные обстоятельства в доказательство того, что он не разделял намерения о введении Республиканского правления с упразднением престола и изведением царствующей фамилии, хотя и согласился с сделанным на него о том показанием полковника Пестеля, не допуская до очной с ним ставки, которая была приготовлена для уличения его, Басаргина. // (л. 6 об.)
Сие показание вместе с упомянутым письмом я нужным нахожу препроводить к Вашему сиятельству для внесения на заключение учреждённой в Верховном уголовном суде комиссии, в коей вы, милостивый государь, изволите присутствовать, и притом имею честь присовокупить, что упоминаемые в показании Басаргина две бумаги приняты были следственною комиссиею к сведению и находятся в деле его, ибо после вышеизложенного добровольного согласия его с показанием полковника Пестеля не признано было нужным делать дальнейшего исследования.
С совершенным почтением и преданностию имею честь быть,
милостивый государь
Вашего сиятельства
покорнейший слуга
Александр Татищев
№ 832
20 июня 1826
Его сиятельству графу
П.А. Толстому // (л. 7)
Ваше сиятельство!
Если несчастие, происшедшее ни от непорочной нравственности, ни от худых правил, ни от неопытности молодых лет, заслуживает сострадания, то я уверен, что Ваше сиятельство обратите ваше внимание и не откажетесь исполнить просьбу мою, изложенную в прилагаемой у сего записки.
Может быть, Вашему сиятельству покажется невероятным, что я мог забыть случай, столь важный, но, рассмотрев записку мою, я надеюсь, что ваше сиятельство почтёте сие возможным и не откажете мне в милостивом вашем ходатайстве, дабы оная приложена была к делу моему для соображения при рассмотрении оного. // (л. 7 об.)
Если богу угодно, чтобы я был наказан за необдуманную опрометчивость юных лет, по крайней мере я желал бы понести наказание за то, в чём я был виновен и что тогда мною по неопытности лет разделялось, а не за то, что могло быть мною услышано от другого, и на что, может быть, я не сделал опровержения по единственной причине моего несостояния возражать, тем более, что, посвятив себя исключительно военной службе, я никогда не занимался политикою.
Меня ожидает горестная участь, но не ропщу на провидение, ибо я сам причиною моего несчастия; // (л. 8) недоставало только того, чтобы я был обвинён во мнении других, но если я должен буду отвечать за показание сие, всевышний в полной мере изольёт на меня гнев свой!
Стараясь защитить себя в том, что мною не разделялось, я тем исполню обязанность мою противу себя и своего семейства, полагая единственную мою надежду на бога, который один может знать сущую истину!
Я бы не смел утруждать моею просьбою Ваше сиятельство, если бы не был уверен в вашем сострадании, а потому, излагая оную, я остаюсь // (л. 8 об.) в полной надежде, что вы примите оную с благосклонностию.
С чувством глубочайшего почтения и совершенной преданности имею честь быть
Вашего сиятельства
покорнейший слуга
Николай Басаргин1
(старший адъютант 2 армии)
1826 года
июня 17 дня // (л. 9)
В деле поручика Басаргина находится одно обстоятельство, на2 которое он почитает долгом сделать своё объяснение.
1 Письмо написано Н.В. Басаргиным собственноручно.
2 Слово «на» вписано над строкой.
Полковник Пестель в показаниях своих Комитету, высочайше учреждённому, объяснил, что в [1]820 году привезено им было решение какой-то думы на введение Республиканского правления с упразднением престола и изведением царской фамилии и что бывшие тогда члены тульчинского общества согласились на сие решение - в [1]821 году, будучи на совещании о избрании директоров тульчинского отделения, когда он, как им показано, объяснил членам о сём решении.
Я был позван в Комитет для очной ставки с полковником Пестелем по сему случаю. Удалившись от общества более четырёх лет и не принимая в продолжение сего времени никакого участия (что явствует и из дела моего), у меня остались в памяти одни только смешанные идеи о некоторых разговорах, в коих как я, так и подобные мне были немыми слушателями. // (л. 9 об.)
Не представляя себе никакой идеи о сём показании и не смея оного опровергать без доказательств, не доводя себя до очной ставки, я должен был неминуемо согласиться. Впоследствии я писал два прошения в Комитет, высочайше учреждённый, о дозволении полковнику Пестелю или кому-либо из других членов объяснить мне сие обстоятельство, но, вероятно, что Комитет, высочайше учреждённый, удостоверясь в сём показании, мне сего не дозволил.
Будучи введён в тульчинское общество в конце 1820 года, прежде я не мог сего ни от кого слышать. Не имея также сего в памяти, я не могу и не смею сказать ничего решительного, тем более, что тогда по молодости лет наших мы не давали никакой цены тому, что нам говорилось, и в некоторых суждениях полковника Пестеля смотрели // (л. 10) только на умственные его способности, а потому весьма часто, чувствуя себя слишком слабыми, не имели средств его опровергать1.
В моих ответах Комитету, высочайше учреждённому, я находился в весьма затруднительном положении, ибо, не желая дать малейшего сомнения в моей неискренности, я должен был объяснить то, что было говорено на словах пять лет тому назад и тогда, как мне было 20 лет от роду, - время, в которое рассудок не имеет силы и когда всё представляется в маловажном виде. Между тем как впоследствии, перестав думать о прежней необдуманности, я почитал дело сие совершенно конченным, ибо не мог предполагать, чтобы кто-нибудь мог полагаться на слова, произнесённые в 20 лет, тогда как впоследствии в продолжение более четырёх лет самое поведение моё оные опровергало.
1 Семь строк от слов «мы не давали никакой цены...» на полях отчёркнуты карандашом.
Будучи уверен, что его императорское величество, будучи строгим судиёю // (л. 10 об.) наших проступков, желает нас наказать за действия, намерения или мнения, а не за некоторого рода малодушие, я обращаюсь с моею покорнейшею просьбою, дабы при рассмотрении моего дела принять в соображение и некоторые весьма уважительные причины, относящиеся до показания полковника Пестеля.
1) Если бы я разделял сие мнение, то необходимо бы должен был говорить о сём с другими членами, бывшими со мною в связи, но я решительно уверен, что ни один член сего сказать не может.
2) Я ссылаюсь на всех членов, бывших со мною в сношениях, как-то полковников Бурцева, Аврамова, Комарова, ротмистров Ивашева, князя Барятинского, поручика Крюкова и доктора Вольфа, что я никогда о сём с ними не говорил и мнения сего нимало не разделял. Из сих членов полковник Бурцев, ротмистр Ивашев и доктор Вольф, будучи в дружной со мною связи до последнего времени, // (л. 11) знают весьма хорошо как тогдашний, так и теперешний мой образ мыслей и могут подтвердить, то, что я осмеливаюсь здесь объяснить, то есть я не разделял и не имел никогда сего мнения.
3) Я уверен, что сам полковник Пестель не откажется подтвердить, что во время моего участия в обществе им мне о сём лично говорено не было и что с моей стороны я никогда с ним о том не объяснялся, кроме того, что в [1]820 и [1]821 годах я слышал от него некоторые общие суждения о Республиканском правлении, почему и мог судить об образе его мыслей. // (л. 11 об.)
4) И, наконец, незнание моё о сём решении может оказаться и тем, что открыв в [1]820 году поручику Бобрищеву-Пушкину 1-му о существовании общества, я ему рассказал бы всё, что я знал, но о сём решении ничего, вероятно, не говорил, скрывать же сего я бы от него не стал, ибо, будучи воспитаны с ним вместе, мы находились в большой связи. Впоследствии он хотя от меня и удалился совершенно, но я уверен, что он скажет сущую на мой счёт истину.
Предавая объяснение моё на благорассмотрение моих судей, я уверен, что оное будет принято с благосклонностию.
Поручик Басаргин1 // (л. 67)