* * *
Вернемся ко второму герою - Михаилу Кюхельбекеру, покинутому нами в Баргузине. Городом Баргузин назывался более для престижа. Было в нем три-четыре улицы, а единственным каменным зданием - церковь. В отличие от мечтательного брата Михаил был человеком основательным. Не щадя «собственных телесных сил», занимался хлебопашеством, держал более десятка голов крупного рогатого скота, ставил неводы на Байкале на осетра и омуля. Одно время он пытался поступить на службу в компанию по разведению мериносов, но не позволил генерал-губернатор Восточной Сибири.
Зато работа агентом золотопромышленной компании со временем дала ему возможность оставить трудоемкую пашню. Женился он на местной мещанке Анне Степановне Токаревой, и хотя брак не был официально признан, в нем родилось «полдюжины дочерей». Для своего семейства ссыльный сначала «построил избу с различными службами», а затем «свой собственный дом в 4 комнаты с мезонином и усадебное место с хозяйственными постройками».
Но без помощи родни не обходился и М. Кюхельбекер. В 1849 г. Баргузин посетил И.И. Пущин, выпросивший разрешение на поездку для лечения больной ноги на минеральных водах. Вернувшись в Ялуторовск, он послал «подробный отчет» Наталье Глинке в Екатеринбург: «М. К. не получает коренного пособия, потому что он официально получает от вас деньги. Если бы вы их ему посылали на имя баргузинского купца Ивана Ивановича Черных, то его средства по представлению местного начальства смогли бы улучшиться четырьмя сотнями рублей... Черных человек верный... помогающий вашему брату...».
«Человек верный» и его брат Николай Черных были постоянными кредиторами Михаила и Вильгельма Кюхельбекеров. Письмо Пущина относится ко времени, когда Ю.К. Глинка уже вернулась на Смоленщину. Вместе с ней уехали дочери Александра и Юстина и дети покойного Вильгельма Кюхельбекера Миша и Тиничка. Причиной, по которой осталась на Урале Наталья, вероятно, была ее помолвка с полковником Ф.В. Одинцом. Но в 1849 г. она еще не замужем (фамилия девичья) и живет в доме «дядюшки». Резонно предположить, что в письме Пущина речь идет о деньгах Владимира Андреевича, а не Юстины Карловны, которые, судя по тексту, Михаил Кюхельбекер получал достаточно регулярно.
После двадцати восьми лет жизни в Баргузине Михаил Кюхельбекер там же и умер в 1859 г. Откликаясь на просьбу вдовы, прошение об удочерении дочерей декабриста подал муж Натальи Глинки - генерал-майор Одинец. Франц Викентьевич Одинец (Одынец) уже появлялся на страницах этого повествования. Теперь назрела необходимость познакомиться с ним поближе. Родился он 26 сентября 1803 г. в семье дворян-католиков Могилевской губернии.
Воспитание, как и Глинка, получил в 1-м Кадетском корпусе, откуда был выпущен в 1821 г. в легкую роту 4-й артиллерийской бригады. На следующий год его перевели в батарейную роту 3-й гренадерской артиллерийской бригады, а в 1823 г. - на Урал для приемки артиллерийских металлов.
Позднее он занял пост главного артиллерийского приемщика на уральских заводах, стал отвечать за приемку готовых орудий. В начале 1855 г. Одинец был произведен в генералы. Заглядывая в будущее, можно добавить, что главным приемщиком он оставался до 1871 г., когда в звании генерал-лейтенанта был назначен совещательным членом Главного Артиллерийского управления. Скончался он 19 марта 1874 г., состоя на службе.
Положительное решение по прошению Ф.В. Одинца было вынесено в декабре 1861 г. К этому времени младшей из дочерей М. Кюхельбекера - Анастасии уже не было в живых. Юлии, Александре, Екатерине и Анне было позволено пользоваться фамилией воспитателя без права наследования его родового имения. Не получила этой фамилии и старшая из сестер - Юстина, имевшая к тому времени двадцать пять лет от роду. Однако еще 19 января 1858 г. декабрист А.В. Поджио сообщал И.И. Пущину из Иркутска: «Теперь я снаряжаю Устиньку - она едет в Екатеринбург к тетке Одинец».
В Екатерининском соборе Екатеринбурга 8 января 1869 г. Юстина Михайловна Кюхельбекер сочеталась браком с сорокалетним мировым посредником из Оханского уезда Пермской губернии надворным советником Николаем Алексеевичем Галкиным. Генерал Одинец исполнял на свадьбе роль одного из «поручителей по невесте»2. Устройство будущего дочерей декабриста, возможно, было последней доброй вестью в жизни Владимира Глинки. Менее чем через месяц его не стало.
Федор Глинка был оставлен в первой главе нашей книги в печальном положении человека, уволенного из армии и высланного из столицы. В его жизни наступил период лишений, когда поддержка набиравшего служебный вес кузена приобрела особое значение. «В конце 1825 года Глинка определен старшим советником в Олонецкое губернское правление...», - писал Федор Николаевич в автобиографии и изрядно лукавил. В указанное время его везли в Зимний Дворец на первый допрос, а в Петрозаводск он попал лишь летом следующего года. Ссылка была недалекой, но тягостной: слишком резок казался контраст между веселой сутолокой столицы и захолустьем северной провинции.
В глуши безлюдья своего
Сей край порадует кого?.. -
восклицал Ф. Глинка в поэме «Карелия», написанной в изгнании.
В 1830 г. Ф.Н. Глинка был переведен в Тверь. Там он женился на дочери недавно скончавшегося попечителя Московского университета Авдотье Павловне Голенищевой-Кутузовой. «Она любит литературу, музыкальна и сама пишет стихи», - хвалил поэт избранницу Н.И. Гнедичу. С женитьбой пришли новые заботы. Приданым невесты были два имения, на одном из которых числился «большой казенный долг», а другое находилось «в процессе».
Глинка задумал проситься в отставку. Он писал управляющему III отделением А.Н. Мордвинову: «Письмо сие доставит вам двоюродный брат мой Владимир Андреевич Глинка, состоящий при Государе. Он объяснит Вашему Превосходительству мои семейные обстоятельства». Граф А.Х. Бенкендорф подал царю «всеподданейший доклад об увольнении от службы коллежского советника Глинки или о переводе его на службу в Орловскую губернию». Был принят второй - не лучший для просителя вариант. Ф. Глинка оказался в Орле. Отставки он добился только в 1834 г.
Федор Глинка с супругой перебрались в Москву, но Петербург манил по-прежнему. И вновь ходатаем за поэта выступил двоюродный брат. В 1841 г. В.А.Глинка писал кузену: «По поручению Вашему, любезнейший братец Федор Николаевич, я говорил с Леонтием Васильевичем (Дубельтом - новым управляющим III отделением и начальником штаба Корпуса жандармов - В.Ш.) о приезде в С. Петербург; хоть с первого раза он и сказал, что препятствий быть не может, но потом за лучшее признал: посоветовать вам, чтобы вы письменно спросили об этом...». Письмо было отправлено из столицы. Глинка имел возможность поговорить с самим Бенкендорфом, но адресовал просьбу к Дубельту - его подчиненному.
Почему? Анализируя подобную ситуацию с ходатайством оренбургского генерал-губернатора В.А. Перовского за петрашевца А.В. Ханыкова современный исследователь С.А. Экштут оценивает обращение к Л.В. Дубельту как тонко рассчитанный ход: просьба стоявшего выше и по чинам и по придворному званию генерал-адъютанта «дорогого стоила в глазах умнейшего Дубельта».
Но в случае с Глинками Дубельт проявил ту «уклончивость», которую отмечал в нем Герцен и, не отказав, не помог. Владимир Глинка в своем письме делился также планами посетить сестру Софью (Лаврову), побывать на свадьбе ее дочери Анастасии, заехать в Смоленск и, наконец, погостить у кузена Федора в Москве. Сбыться этим планам не было суждено: с Урала прилетела весть о восстании ревдинских углежогов...
На этом хлопоты В.А. Глинки по делам опального брата не закончились. В 1846 г. он лично просил нового шефа жандармов графа А.Ф. Орлова о дозволении «действительному статскому советнику Федору Глинке въезда в Петербург». Просьба ставила главного жандарма в щекотливое положение. Его брат Михаил был одним из наиболее деятельных и радикально настроенных лидеров движения. Ни для кого не было секретом, что М.Ф. Орлов отделался ссылкой в деревню, а затем и получил разрешение жить в Москве благодаря заступничеству старшего брата.
А.Ф. Орлов отвечал В.А. Глинке: «Милостивый государь Владимир Андреевич! По ходатайству Вашего Превосходительства о родственнике вашем действительном статском советнике Федоре Глинке я имел счастие всеподданейше докладывать Государю Императору, и Его Величество всемилостивейше соизволил ответствовать, что как Федору Глинке не был воспрещен въезд в столицы, то нет препятствий и к въезду в Петербург». И уже 27 марта 1846 г. Ф.Н. Глинка радостно писал П.А. Плетневу: «Теперь мысленно, а может быть, и лично (потому, что мы собираемся в С. Петербург) будет иметь наслаждение обнять Вас старый, старый ваш друг».
Точно ли уже не было проблемы, или жандармское ведомство вело более тонкую игру, сказать сложно. «Дело о прикосновенном к делу о государственных преступниках Ф. Глинке» III отделения закрыто 16 января 1846 г. Но знакомый Ф.Н. Глинки Н.В. Берг писал о том, что и позже его посещал «любопытный старикашка» Я.И. де Санглен - прежний начальник тайной полиции при Александре I. «Какую именно роль играл Санглен у Глинок, можно или нельзя его было вытурить декабристу, остававшемуся в подозрении у правительства - Бог весть...». Впрочем, внешне дальнейшая жизнь Федора Николаевича выглядела вполне благополучно.
В 1848-1849 гг. Ф.Н. и А.П. Глинки приезжали в вожделенный Петербург, а в 1853 г. перебрались туда совсем. Супруги покинули берега Невы и вернулись в Тверь в 1862 г. В 1863 г. Авдотьи Павловны не стало. Сам Федор Николаевич жил еще долго и был избран в Твери почетным попечителем гимназии и гласным городской думы, а в Москве - членом Археологического общества. Умер он 11 февраля 1880 г. и был похоронен в Желтиковом монастыре близ Твери.
До сих пор речь шла о помощи В.А. Глинки только тем декабристам, с которыми его связывали родственные узы. Однако, связи уральского генерала с былыми заговорщиками этим не ограничивались. По крайней мере, об этом можно уверенно говорить с тех пор, как в Екатеринбурге появилась его племянница - Наталья Григорьевна Глинка-Одинец. После двух посещений Ялуторовска у нее установилась оживленная переписка со «старостой» тамошних декабристов И.И. Пущиным.
В письмах имя В.А. Глинки упоминается неоднократно. 1 мая 1847 г. Наталья Глинка сообщала Пущину: «...письма ваши читаются с большим интересом всем семейством, не исключая Дядюшки». Письмо от 29 сентября того же года завершено словами: «Хотелось бы еще поболтать, да Дядюшка пришел за письмами...». В письме И.И. Пущина Н.Г. Глинке от 30 сентября 1849 г. декабрист писал: «Владимиру Андреевичу мое почтение».
«Дядюшка пришел за письмами...». Эта цитата дала Ю.Е. Яровому основание предположить, что генерал отправлял письма племянницы к ссыльным, минуя официальные каналы. В России первой половины XIX столетия перлюстрация была делом обычным. «Я буду писать также и по почте... разумеется, не на крепком бульоне», - писал другу в 1822 г. Денис Давыдов, бывший к тому времени генералом, героем войны 1812 г. и не состоявший под надзором полиции. Что же касается переписки ссыльных декабристов, то она находилась под надзором вполне официально.
Их корреспонденция просматривалась гражданскими губернаторами, затем III отделением императорской канцелярии, а с 1835 г. - генерал-губернаторами. «Не обвиняй меня, сделай милость, что я редко пишу. Клянусь тебе всем для меня священным, что мне отвратительно писать через руки правительства письма, где бы я хотел говорить с тобой со всей откровенностью растерзанной души. Ежели бы часто была оказия, я бы тебе отдыху не дал и надоел бы своими посланиями», - писал И.И. Горбачевский И.И. Пущину в 1842 г. Положение вынуждало ссыльных широко пользоваться услугами частных лиц. Так в 1850 г. был обнаружен и запрещен тайный канал связи между И.И. Пущиным, Н.В. Басаргиным и Е.П. Оболенским.
Общение екатеринбургских Глинок с опальными декабристами не исчерпывалось одними письменными посланиями.
За три года до общей амнистии тяжело больной М.А. Фонвизин получил разрешение вернуться в Европейскую Россию. 27 апреля 1853 г. он писал жене о Екатеринбурге: «В этом красивом городе пробыл я двое суток, то есть один день и две ночи. Наталья Григорьевна Одынец и ее муж - предобрые и прелюбезные люди. Меня приняли они как самого близкого родственника - угощали и возили меня по городу и показывали мне все, достойное внимания. Целый день провел я с ними...».
4 мая вслед за мужем выехала Н.Д. Фонвизина в сопровождении своей подруги М.Д. Францевой, воспитанниц и жандарма. Францева писала о Екатеринбурге: «Мы были встречены там очень радушно Одинцовым, женатым на племяннице... генерала Глинки, бывшего главным управляющим горных заводов в Екатеринбурге и всегда расположенного к декабристам». В горной столице путницы остановились на три дня. Далее Францева сообщала: «Одинцовы, в продолжение всего срока нашего пребывания, угощали нас обедами, возили осматривать город и дома некоторых богатых местных жителей с их садами и великолепными оранжереями, наполненными всевозможными тропическими растениями». Интересно, где во время этих приемов и экскурсий находился жандарм?
В 1854 г. по пути в Сибирь чету Одинцов посетил сын декабриста Вячеслав Иванович Якушкин.
Новый царь Александр II объявил амнистию декабристам. Их обратный путь, как и дорога в Сибирь, лежал через Екатеринбург. 21 ноября 1856 г. И.И. Пущин писал с дороги вдове М.А. Фонвизина Наталье Дмитриевне: «Вчера почти целый день провел с Н.Г. <...> Эта добрая женщина приняла меня с полным радушием». 1 декабря 1856 г. выехал из Тобольска Матвей Иванович Муравьев-Апостол. Его сопровождали жена - Мария Константиновна и две воспитанницы - Августа Созонович и Анна Бородинская. В Шадринске они встретились с другим декабристом - Петром Николаевичем Свистуновым и его семьей. Вскоре путники были в Екатеринбурге.
Созонович вспоминала: «...в Екатеринбурге жили три дня: были у Одынец, урожденной Глинки, племянницы В.К. Кюхельбекера. На другой день Матвей Иванович и Петр Николаевич повидали Владимира Андреевича Глинку, осмотрели чугунный завод и монетный двор»3. Сам же полтавский знакомый В.А. Глинки М.И. Муравьев-Апостол писал И.И. Пущину 20 марта 1857 г.: «Владимир Андреевич меня встретил в Екатеринбурге точно как будто долгой разлуки не было». В 1858 г. на некоторое время из Сибири в Европейскую Россию приезжал и «первый декабрист» В.Ф. Раевский. Вспоминая о кратком посещении Екатеринбурга, он писал: «Начальник - генерал Глинка». К тому времени генерала Глинки в горном городе, конечно, уже не было.
Современные авторы пишут о помощи В.А. Глинки еще одному декабристу - И.С. Повало-Швейковскому. Не располагая соответствующими сведениями, отметим их вероятность. В судьбах Глинки и Повало-Швейковского были моменты, которые могли сблизить двух офицеров и декабристов. Оба происходили из Смоленской губернии, оба сражались при Гутштадте и Гейльсберге. Умер Иван Повало-Швейковский в Кургане в 1845 г., в то время, когда там уже находился опекаемый Глинкой Вильгельм Кюхельбекер.
Очевидно, были и другие декабристы, которые, находясь проездом в Екатеринбурге, посетили дома Одинцов и Глинки. Трудно представить, чтобы пренебрег гостеприимством Натальи Григорьевны Иван Дмитриевич Якушкин, посетивший Екатеринбург в начале февраля 1857 г. Отношение к нему Н. Глинки видно по письму, адресованному И. Пущину 12 октября 1847 г.: «Я получила ваше письмо..., не могу сказать, сколь известие о выздоровлении Ивана Дмитриевича порадовало. Благодарю Бога, что он сохранил этого достойного человека для его друзей и для многих, которым его жизнь дорога...».
Вероятно, обращались за помощью к В.А. Глинке и декабристы, уже вернувшиеся из Сибири в Европейскую Россию. В послании, отправленном 6 июля 1857 г. из дачного пригорода Петербурга, В.И. Штейнгейль писал И.И. Пущину: «В среду, при вечерней прогулке, встретил Николай Ивановича, он на почтовых ехал из деревни...; перебросили несколько слов, в том числе о просьбе сына, которую он препроводил к Вам, отзываясь, что не знаком с Глинкою. Надеюсь, что Вы сделаете свое обыкновенное дело. Трудно ведь отвыкать от добра, когда вошло в привычку...».
«Николай Иванович» - это, скорее всего, декабрист Н.И. Тургенев, вернувшийся в Россию из вынужденной эмиграции и неоднократно упоминаемый в письмах Штейнгейля этого периода. Что же касается вопроса о том, кого из Глинок имел в виду Штейнгейль, то издатели писем склонны отдать предпочтение кандидатуре Владимира Андреевича. Именно с ним у Ивана Пущина сложились пусть преимущественно заочные, но все же многолетние добрые отношения. Речь в отрывке может идти об участии в устройстве судьбы внебрачного сына Штейнгейля пятнадцатилетнего Андрея Баронова.
Нет оснований утверждать, что связи В.А. и Н.Г. Глинок со ссыльными декабристами имели некий политический подтекст. Федор Глинка, Федор Вишневский и братья Кюхельбекеры - родня. С Матвеем Муравьевым-Апостолом Владимир Глинка знаком по службе в Полтаве. Иван Пущин - ялуторовский знакомый Натальи Глинки. Наталья Дмитриевна Фонвизина была одной из тех, кто присутствовал при кончине В. Кюхельбекера и человеком близким И. Пущину (в 1857 г. она стала его женой). Штейнгейль искал подход к Глинке по личному делу и опять же через посредничество Пущина. Встречался ли с Глинкой Владимир Раевский не понятно. Что же касается Петра Свистунова, то он посетил дома Одинцов и Глинки в компании с Муравьевым-Апостолом.
Попытка Ю.Е. Ярового разглядеть в этих встречах политическое содержание основана на невольном переносе исследователем на исследуемую эпоху личного опыта жизни при социализме. Этот опыт говорил о невозможности частной жизни вне политики. Поддерживать добрые отношения с политическими противниками было против правил, а жесткий лозунг «Кто не с нами, тот против нас!» зачислял в таковые всех инакомыслящих. XIX век прав на родственные и дружеские отношения не оспаривал. Осуждение сына по первому разряду не помешало княгине А.Н. Волконской-Репниной стать в 1826 г. статс-дамой, а братьям наиболее решительных заговорщиков дослужиться до «степеней известных»: графу А.Ф. Орлову - шефа жандармов и председателя Государственного совета, В.И. Пестелю - сенатора.
Подобных примеров можно привести немало, но достаточно сказать, что никто из родственников осужденных, кроме последовавших за ними в Сибирь жен и рожденных там детей, не был ограничен в правах. Не было наказуемым или даже предосудительным и общение с опальными. Пример самого В.А. Глинки - тому подтверждение. Даже регулярная помощь В. Кюхельбекеру, пытавшемуся застрелить родного брата царствовавшего монарха, не помешала его карьере.
Общие тяготы сибирского изгнания сплотили декабристов, приучили к взаимопомощи. Нередко ссыльные, пользуясь родственными и дружескими связями, оказывали поддержку и симпатичным им сибирякам. Так, в одном из писем Натальи Глинки сообщалось о неком тобольском чиновнике Цветкове, мечтавшем окончить курс в университете, который получил на это денежное вспомоществование от Фонвизиных в Тобольске, от Муравьева-Апостола в Ялуторовске и от Глинок в Екатеринбурге. Ю.Е. Яровой, нашедший это письмо, подозревал в Цветкове чуть ли не нового провокатора вроде Романа Медокса, но без достаточных оснований. Возможно, другим протеже декабристов, попавшим к уральскому генералу был горный инженер Арсеньев.
Александр Ильич Арсеньев получил образование в Горном кадетском корпусе в Петербурге. Среди его учителей отметим И.П. Чайковского, преподававшего законоведение и статистику, среди однокашников - А.А. Иоссу, впоследствии ставшего главным начальником заводов Урала. Обучение в корпусе закончилось в 1829 г. В соответствии с положениями того времени выпускники получали звание практикантов, в котором оставались два года, «употребляя сие время на осматривание горных заводов и рудников и на приучение себя к служебному порядку». Местом службы А. Арсеньева был определен далекий Петровский завод.
Уже летом 1830 г. в специально выстроенную на болотистой окраине Петровского тюрьму были переведены декабристы. «Петровский завод - большое заселение с двумя тысячами жителей, с казенными зданиями для выработки чугуна, с плавильною, с большим прудом и плотиною, деревянною церковью и двумя- или тремястами изб, показалось нам после немноголюдной Читы чем-то огромным», - вспоминал декабрист Н.В. Басаргин. Горный офицер стремился облегчить положение каторжан. «Это редкий молодой человек, каких я в жизни моей не встречал и десяти, благородный и честный», – писал об Асеньеве Николай Бестужев. Столь же высокую оценку Арсеньев заслужил и у Михаила Бестужева: «Человек прямой, бескорыстный, честный и благонамеренный. Мы все очень с ним сблизились».
В 1835 г. А.И. Арсеньев впервые побывал по служебной надобности на заводах Урала. Предписанием начальника Штаба Корпуса горных инженеров от 8 октября он был командирован «для ознакомления с лучшими железными и чугунными производствами к распространению и улучшению действия Петровского завода, каковую порученность г. Арсеньев выполнил с примерным усердием».
Интересна история перевода Арсеньева на Урал. Путь от практиканта до управителя Петровского завода он прошел стремительно. 16 января 1841 г. Арсеньев отправился в столицу с заводским караваном. И.И. Горбачевский писал из Петровского завода И.И. Пущину: «Александр Ильич кланяется тебе; около праздника он нас оставляет: он едет в Петербург с серебром. Вот тебе новость и, как ты можешь судить, для нас очень неприятная». Словно чувствовал декабрист, что поездка эта будет иметь для него следствием потерю покровителя. Как скоро вернулся Арсеньев в Сибирь не известно, но ровно через три месяца - 16 апреля - он еще был в столице.
В этот день состоялось его награждение орденом Св. Анны 3-й степени «за постоянно-усердную службу и улучшение вверенного ему завода». Днем позже В.А. Глинка получил Белого орла. Вероятно, офицеры встретились на дворцовых паркетах, и управитель Петровского завода произвел на уральского властелина благоприятное впечатление. Переводу зятя со «дна мешка» на значительно более близкий к Европейской России горнозаводской Урал мог посодействовать и генерал-губернатор Восточной Сибири В.Я. Руперт, одновременно с Глинкой получавший в столице своего Белого орла.
Вскоре В.А. Глинка был вынужден спешно покинуть Петербург, дабы расследовать дело о восстании в Ревде. Одним из трех лиц, принимавших решение стрелять в рабочих, был помощник начальника Екатеринбургских заводов майор Клейменов. Глинка был не в восторге от действий подчиненных. 13 октября 1841 г. Клейменов был уволен в отставку «подполковником и с мундиром», согласно официальной версии - «по домашним обстоятельствам». Тем же приказом на его место определен майор Арсеньев4.
Уже в 1842 г. Арсеньев выполнял важное задание на Нижне-Тагильских заводах. Совладелец заводского округа А.Н. Демидов и опекунский совет его малолетнего племянника П.П. Демидова обратились к властям с просьбой назначить «благонадежного чиновника», который бы определил, может ли имение быть разделено на две части и на какие именно. Поручая выбор соответствующей кандидатуры генералу Глинке, граф Канкрин требовал особого внимания, подчеркивая, что «от способа управления сими, важнейшими из частных на Урале заводами, зависит непосредственно возвышение или упадок значительного от них дохода в пользу государственного казначейства». Глинка доверил это дело Арсеньеву.
«Нижнетагильский округ представлял собой настолько тесно спаянное историческое и экономическое единое целое, что вообще невозможно было его разделение ни на какие части», - заключил Арсеньев. Это было не просто предостережение. Согласно утвержденному императором мнению Государственного совета от 11 ноября 1836 г., позволялось «при разделах как посессионных, так и на владельческом праве состоящих горных заводов, из общей массы выделять один или более заводов, но только таких, кои по засвидетельствованию Горного правления могут продолжать действие независимо от прочих и без которых остальные из разделяемых заводов совершенно обойтись в состоянии». Утвержденный Глинкой вывод Арсеньева спас Тагильские заводы от пагубного решения владельцев и опекунов.
В 1844 г. встал вопрос об оценке Суксунских заводов Демидовых. Выбор Глинки вновь пал на Арсеньева. Известно также, что А.И. Арсеньев принял участие в составлении генерального плана Екатеринбурга 1845 г.
Генерал В.А. Глинка был доволен службой бывшего сибиряка. Приказом управляющего министерством финансов Ф.П. Вронченко от 6 декабря 1844 г. А.И. Арсеньев был произведен в подполковники. 12 апреля 1846 г. ему было поручено управление Гороблагодатским горным округом на время заграничной командировки начальника округа Ф.И. Фелькнера. В следующем году Фелькнер получил новое назначение, и Арсеньев был утвержден в должности. Показателем хорошего отношения Глинки к Арсеньеву служит и участие генерала в семейных делах друга декабристов.
23 апреля 1848 г. Арсеньев подал главному начальнику рапорт с просьбой о содействии в зачислении его сына в Горный институт. Через неделю Глинка отправил министру финансов требовавшееся ходатайство об определении шестилетнего Ореста Арсеньева действительным кандидатом в институт на казенный счет. Разумеется, препятствий не возникло. Орест Арсеньев окончил институт в 1865 г.
Под начальством В.А. Глинки служил и Александр Абрамович Перетц - родной брат «подельщика» Федора Глинки по обществу «Хейрут» Григория Перетца. Александр Перетц был горным инженером в Златоустовском округе с 1834 по 1844 гг. Летом 1844 г. он был спутником Фредерика Ле-Пле в первом путешествии французского исследователя по Уралу.
Фамилии еще двух подчиненных генерала напоминают о его прошлых декабристско-масонских связях. В 1845 г. начал службу на Камско-Воткинском заводе известный в будущем горный инженер и активный член УОЛЕ Иван Петрович Котляревский. Не был ли он родственником другого Ивана Петровича Котляревского - украинского писателя и «брата» полтавской ложи, к тому времени покойного?
В кондуитных списках линейного Оренбургского батальона № 8 за 1852-1853 гг., состоявшего в подчинении у Глинки значился некий подпоручик, а затем поручик Бронислав Александрович Лукашевич. И вновь вопрос о связях с «крестником» Владимира Глинки по Союзу благоденствия Василием Лукашевичем. Ответов пока нет.
1 Историк О.С. Тальская давала две несколько различные даты перевода Ф.Г. Вишневского на Урал: 12 и 16 марта 1838 г. В биографическом справочнике «Декабристы» указана вторая дата.
2 В биографическом справочнике «Декабристы» допущена путаница: Галкин указан мужем Юлии, а мужем Юстины назван Миштовт.
3 «Чугунный завод» - Верх-Исетский завод отставного гвардии корнета А.И. Яковлева. Это крупное предприятие, располагавшееся столь близко от Екатеринбурга, что было соединено с ним бульваром. Осмотр его традиционно входил в программу посещения города высокопоставленными гостями.
4 В указателе деятелей горнозаводской промышленности А.Г. Козлова временем начала службы А.И. Арсеньева на Урале ошибочно назван 1843 г.
