[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTExLnVzZXJhcGkuY29tL2ltcGcvc2xYakdLQnJCa2syS2RxWXZDcmNjeTFZYkZSSHJnaFlZWTdHeWcvRnB2cm4tVkc3MncuanBnP3NpemU9OTgweDE1MTcmcXVhbGl0eT05NSZzaWduPWFmNDM2Mjc4MmIxYjEzZTYwMTU2YzE0ZGY4ODU4OGZjJnR5cGU9YWxidW0[/img2] [img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTQudXNlcmFwaS5jb20vaW1wZy9xU1dkeWZQVHh2cjFzTW1qRElyRW15dDdWTS1nSHJBVXJHMHhlUS9rTXZNRjRjNlhJby5qcGc/c2l6ZT05ODB4MTUxNyZxdWFsaXR5PTk1JnNpZ249ZDMwNDdiZGEyZjJiNWNmYzRjNWI0ZDA4ZjA0MDQ3N2YmdHlwZT1hbGJ1bQ[/img2] [img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTc4LnVzZXJhcGkuY29tL2ltcGcvT2NORWVaY0tqUC1mc0Y5WU1leFFtNjZXTTFaV3VGZTA2UnNMZXcvN3hjZWx1UnJhZlEuanBnP3NpemU9MTUxN3g5ODAmcXVhbGl0eT05NSZzaWduPTRjZWYxMTU2OTFkMjI3NDQ1MjllY2NlMzk3ZDE4OTgyJnR5cGU9YWxidW0[/img2]

В.Л. Давыдов - И.И. Пущину*

[Красноярск,] 5 апреля 1841**

Я вам очень признателен, дорогой Иван Иванович, что вы никогда не забываете меня в ваших письмах к Мих[айлу] Матв[еевичу]1. Будьте уверены, что и я со своей стороны часто думаю об вас как об одном из самых достойнейших и почитаемых людей, каких я знал, и что я ценю то доброе расположение, которое вы к нам проявили в Петровском и в минуту нашего расставания.

Я не сообщу вам никаких новостей об Иркутске и нашем добром городе: Мих[айло] Мат[веевич] держит вас в курсе всего. Благословение Небу, наш добрый Поджио2 вернулся из врат могилы! Мы с моей женой находились в самых ужасных волнениях об этом дорогом друге из-за новостей, которые мы получили, и мы ожидали известия о его смерти; представьте нашу радость, когда из письма кн[ягини] Труб[ецкой] мы узнали о его выздоровлении, что подтвердили также письма Волконских, пришедшие со следующей почтой. Бедный Александр, как он страдал***.

Сейчас мы также радуемся от всей души вашему выздоровлению: надеюсь, что болезнь, от которой вы освободились, не одолеет вас более и я желаю этого от всей души. Рекомендую вам маленькую Софи, которая, как вы любезно предполагаете, настоящее маленькое сокровище: красивая, милая, грациозная, беленькая, с голубыми глазами, и всегда прелестно улыбается! Прошу любить и жаловать***. Обнимаю вас, дорогой Иван Иванович, от всего сердца, все мои дети также, а моя жена передаёт вам mille amitees****. Примите уверения в искренном уважении и дружбе преданного вам

В. Давыдова.

Поцелуйте за нас милых деток нашего бедного Ивашева3. Мы искренне плакали, узнав о его кончине. Упокой Господь его душу и защити его бедных сирот!

*Оригинал на франц. яз. Имена и отчества на рус. яз.

**Помета И.И. Пущина: «Пол[учено] 24 апреля».

***Фраза на рус. яз.

****тысячу приветов (франц.).

РГБ, ф. 243, 1.42, л. 1-1 об.

1 М.М. Спиридову.

2 4 апреля 1841 г. М.М. Спиридов писал И.И. Пущину: «Ты уже давно знаешь о смертельной болезни доброго нашего Поджио <...>. Люблю верить, что много сделало искусство Вольфа, он нам вернул доброго нашего товарища. Поджио уже прощался, сделал завещание <...>. Более 10 месяцев он всё так слаб, что впадает в забытье и лепечет как будто в бреду» (Якушкин Е.Е. Четыре письма М.М. Спиридова к И.И. Пущину // Докл. Переславль-Залесского научно-просветительного общества. Переславль-Залесский, 1925. Вып. 13. С. 115).

3 Ивашев Василий Петрович (1797-1840), ротмистр л.-гв. Кавалергардского полка. Член Союза благоденствия и Южного общества. Осуждён по II разряду. В 1835 г. обращён на поселение в г. Туринск, Тобольской губернии. 30 декабря 1839 г. от горячки, вызванной родами, скончалась жена Ивашева, Камилла Петровна. 28 декабря 1840 г. от апоплексического удара умер В.П. Ивашев. Остались малолетние дети: Мария (р. 1835), Пётр (р. 1837) и Вера (р. 1838). Мать Камиллы Петровны М.П. Ледантю, приехавшая в Туринск в 1839 г., после долгих хлопот сестёр Ивашевых, добилась в 1841 г. разрешения выехать с внуками в Россию (Буланова О.К. Декабрист Ивашев и его семья (из семейной хроники) // Былое, 1922, № 19. С. 42-50).

Декабрист Василий Львович Давыдов

Ближайший единомышленник П.И. Пестеля, один из руководителей Южного общества, возглавивший в 1823 г. его Каменскую управу, активный республиканец, автор острейших стихотворных импровизаций, природой одарённый многими способностями человек, образованность и остроумие которого поражали современников, - таким предстаёт перед нами декабрист Василий Львович Давыдов.

Старые представления о нём как о малоизвестном или умеренном политическом деятеле, на взгляды которого влияло его положение крупного землевладельца, можно рассматривать лишь как историографический факт в изучении его биографии. Роль его нередко отодвигалась на задний план или принижалась на фоне более заметных представителей декабристского движения. Факт принятия в 1842 г. предложения правительства о родившихся в Сибири детях послужил дополнительным аргументом в утверждениях, что Сибирь сломала декабриста.

В дореволюционной исторической литературе, в том числе и декабристоведческой, имя Василия Львовича чаще всего только упоминалось в связи с теми или иными эпизодами в истории движения декабристов, следствия и суда или жизни декабристов в Сибири.

Единственную историческую повесть Г. Данилевского «Каменка», посвящённую также и В.Л. Давыдову, к исследованиям отнести невозможно из-за ограниченности документальной основы в раскрытии деятельности В.Л. Давыдова и руководимой им Каменской управы Южного общества.

Более важные свидетельства о декабристе содержатся в исследованиях, посвящённых А.С. Пушкину в южной ссылке, пребыванию его в Каменке и дружбе с её хозяином. Наиболее значительные факты содержатся в исследованиях А.М. Лободы и Н.И. Лернера. С новым этапом историографии движения декабристов, наступившим в 1920-е гг., в связи со 100-летием со дня восстания декабристов, оживился интерес и к В.Л. Давыдову. В ряде работ получили дополнительное освещение такие вопросы в биографии декабриста, как имущественное положение, роль его в обществе, жизнь в сибирской каторге и ссылке.

Однако наиболее полное освещение деятельности декабриста в обществе нашло в двухтомном исследовании М.В. Нечкиной и кандидатской диссертации И.С. Захарова. Этими работами и ограничивается, можно сказать, историографический список о В.Л. Давыдове.

Ещё беднее выглядит источниковедение вопроса о жизни и деятельности В.Л. Давыдова. Из дореволюционных изданий по новизне приводимого материала о декабристе выделяются статьи П. Трунева, Н.А. Мурзанова, Б. Николаевского, материалы трёхтомника «Архив Раевских».

Собственно, только с 1920-х гг. начинают публиковаться материалы, углубляющие сведения биографического характера. Особый интерес представляют те, которые раскрывают причины привлечения В.Л. Давыдова к следствию в Сибири для выяснения путей сношения декабристов с Западом; издаётся следственное дело декабриста. Замыкают этот ряд вышедшие в 1983 г. в Париже «Воспоминания» Александра Васильевича Давыдова, правнука декабриста, в которых небольшая глава отводится описанию Каменки и её владельца.

Скудность источников объясняется весьма специфической судьбой архива Василия Львовича. Взгляды и деятельность декабриста могли бы во многом раскрыть документы, перечисленные во время следствия: стихи А.С. Пушкина, выписки из политических сочинений, сочинения П.И. Пестеля, бумага, касающаяся учреждения 10 министерств, но их сам Давыдов сжёг после известия об аресте П.И. Пестеля и А.П. Юшневского. Украинские архивы пострадали во время Отечественной войны. Утратилась великолепная библиотека, состав которой тоже мог характеризовать её владельца. Наконец, в 1912 г. довершила уничтожение архивов В.Л. Давыдова и С.П. Трубецкого дочь Трубецкого Е.С. Давыдова.

К счастью, сохранилась часть эпистолярного наследия декабриста, переданная родственниками историку М.О. Гершензону и вошедшая в его личный фонд в рукописном отделе Российской государственной библиотеки. Немногочисленная переписка с друзьями по каторге и ссылке рассредоточена по архивохранилищам Москвы, С.-Петербурга, Красноярска и других городов.

Опубликована лишь небольшая часть эпистолярного наследия В.Л. Давыдова. В 1892 г. была издана его записка к С.Р. Лепарскому, а в 1925 г. - приписка к нему А.И. Якубовича. Другие публикации были приурочены к юбилею восстания декабристов. Следующая публикация - отрывков из писем к дочерям, содержащих оценку творчества Н.В. Гоголя, была осуществлена только в 1952 г. И последней по времени публикацией, наиболее значительной по объёму, остаётся красноярский сборник (Сибирские письма декабристов. Красноярск, 1987). Есть свидетельства, что В.Л. Давыдов переписывался с С.П. Трубецким, И.И. Горбачевским, А.З. Муравьёвым, А.В. Поджио и другими декабристами, но этих писем обнаружить не удалось.

Письма В.Л. Давыдова, написанные до событий 1825 г., единичны. За время с 1825 по 1842 г. выявлено немногим более трёх десятков писем. Более полно переписка сохранилась с 1843 г. Резко сократилась она к 1853 г., после приезда в Красноярск дочерей.

По сохранившимся литературным произведениям В.Л. Давыдова (стихи, эпиграммы, басни, правда публиковавшиеся, но не всегда по авторским вариантам) можно утверждать, что по остроте политической направленности они в поэзии декабристов имеют мало себе равных.

В большей сохранности дошла до нас иконография В.Л. Давыдова, в которой отражены все периоды жизни начиная с 1820-х гг. В целом иконографический и другой изобразительный материал с точки зрения полноты освещения длительного пребывания декабриста в Сибири уникален и представляет большую историко-краеведческую, искусствоведческую и документальную ценность. Сохранилось 6 альбомов (4 альбома в ГИМе, по одному в РГАЛИ и Симферополе).

I

Василий Львович Давыдов родился 7 марта 1780 г. в С.-Петербурге в дворянской семье. Крещён был в тот же день в церкви Вознесения Господня, что при Адмиралтейских слободах (А. з. № 49). [Центральный государственный исторический архив С.-Петербурга, фонд Санкт-Петербургской духовной консистории (ф. 19) д. 88, 1780 г., л. 128 об.]. Отец, генерал-майор Лев Денисович Давыдов (1743-1801), происходил из древнейшего рода Давыдовых, ведущего своё начало с XV столетия от мурзы Минчака Косаевича, выехавшего в Москву при великом князе Дмитрии Ивановиче и принявшего крещение под именем Борша. Впоследствии просвещённое дворянское семейство Давыдовых дало России ряд крупнейших общественных, военных и культурных деятелей.

Мать Екатерина Николаевна Самойлова (1750-1825), в первом браке за Н.С. Раевским, женщина сильного характера и большого влияния, после смерти дяди, светлейшего князя Г.А. Потёмкина, получила огромное наследство в Киевской губернии и несколько селений в Херсонской. Каменка, где прошли многие годы будущего декабриста, стала центром поместий Давыдовых в Малороссии и одним из культурных центров юга.

В 1793 г. Давыдовы купили дом в Москве на Большой Дмитровке, куда вместе с родителями переехал и Василий.

О годах учёбы, формировании взглядов будущего декабриста известно немногое. Сам В.Л. Давыдов в показаниях Следственному комитету на этот счёт заявил: «Воспитание получил я поверхностное, не предаваясь особенно никакой науке, а более занимаясь французскою словесностию». В формуляре, приложенном к делу, коротко указывалось: «Грамоте российской, немецкой и французской читать и писать умеет». Впоследствии же, на каторге и в ссылке, начитанность и познания Василия Львовича в различных науках, особенно общественных, единодушно отмечалось соузниками.

В 1800 г. В.Л. Давыдов был отдан в одно из лучших петербургских аристократических учебных заведений - пансион прославленного аббата Николя, нашедшего приют на русской земле после отказа присягнуть порядку, введённому Французской революцией 1789 г. Владелец открытого в 1794 г. пансиона на Фонтанке принял потомков столичной аристократии. Здесь обучались будущие декабристы С.Г. Волконский, М.Ф. Орлов. Помимо 6 языков, входящих в учебную программу, преподавание включало изучение истории, географии, физики, математики, основ артиллерии и фортификации, риторики, рисования, политической экономии, естественного и народного права.

В 1801 г., после смерти мужа, Екатерина Николаевна решила оставить Москву и поселиться в Каменке. Она забрала из Петербурга страстно ею любимого Василия и увезла с собой. В качестве наставника и воспитателя аббат Николя приставил к любознательному Давыдову своего друга, высокообразованного аббата Фромана. Домашнее обучение Василия продолжалось по программе общеобразовательных наук оставленного пансиона, лично просмотренной и одобренной дядей - графом А.Н. Самойловым, одним из образованнейших людей своего времени. Он оказал большое влияние на воспитание будущего декабриста, он же положил начало богатейшей домашней библиотеке Давыдовых.

Фроман искренне привязался к своему воспитаннику. Французский язык для юноши стал вторым родным языком, на котором он в течение всей жизни с большим изяществом говорил и писал. В 1804 г. В.Л. Давыдов вместе со своим гувернёром провёл три месяца в качестве языкового практиканта в австрийском городке Теплице. Кто знает, возможно, рассказы воспитателя, далёкого от революционных настроений, о Французской революции заронили в душу молодого человека совсем иные взгляды.

Вероятно, у будущего декабриста были и другие учителя, о которых в семейной хронике не упоминается. Сама Екатерина Николаевна, с трудом писавшая по-русски, на образование детей средств не жалела.

В декабре 1806 г. после объявления Россией войны Наполеону и за отказ принять русское подданство аббат Фроман принужден был оставить Каменку.

В 1807 г. Н.Н. Раевский просил прислать  брата Василия в действующую армию, и вскоре молодой человек покинул Каменку, но пока он добирался до армии, война закончилась.

11 октября 1807 г. В.Л. Давыдов был зачислен юнкером в лейб-гвардии Гусарский полк. Краткие сведения формулярного списка сообщают о производстве Василия Львовича 21 декабря 1808 г. в чин корнета, 5 августа 1811 - в поручики.

В 1810 - начале 1811 г. будущий декабрист находился при войсках Н.Н. Раевского в Молдавии и Валахии. Об участии его в военных операциях против турок никаких сведений не сохранилось. Есть только упоминания в письмах Раевского о кратком пребывании В.Л. Давыдова в Бухаресте, а также о нерасчётливости в деньгах по причине излишней щедрости к товарищам.

С началом Отечественной войны 1812 г. из-под Витебска поручик лейб-гвардии Гусарского полка В.Л. Давыдов начал военную кампанию, приняв участие в целом ряде сражений и отличившись во многих из них. 22 июня он был среди защитников Волкамира; 13 и 14 июля участвовал в кровопролитных сражениях у Островной и Кукувачине; 27 июля - в арьергардных боях при Инкове, познал все тяготы отступления от Смоленска.

В генеральном сражении при Бородино приняли участие все родные и двоюродные братья Давыдовы. Перед сражением поручик В.Л. Давыдов был назначен адъютантом главнокомандующего 2-й армии П.И. Багратиона: «при отходе арьергарда с 27 августа по 5 сентября дивизионный адъютант Давыдов с мужеством и храбростью сдерживал натиск противника, переходил в контратаки, которые увенчались успехом». За отличие в этом сражении и точность исполнения поручений главнокомандующего Василий Львович был удостоен ордена Св. Владимира 4-й степени с бантом. Он был в числе офицеров, будущих декабристов, геройски проявивших себя в одной из величайших битв того времени.

Тяжело пережив гибель П.И. Багратиона под Бородино, В.Л. Давыдов вернулся в свой лейб-гвардии Гусарский полк.

После вступления французов в Москву, 20 сентября 1812 г., В.Л. Давыдов находился в боях при Воронове, в сентябре и октябре участвовал в Тарутинском контрнаступлении, в октябре со своим полком стоял под Малоярославцем, где русские войска не пропустили противника на калужскую дорогу, вынудив отступать разорённой смоленской дороге. За это сражение Василий Львович был награждён золотой саблей с надписью «За храбрость». В конце октября и в ноябре участвовал в боях при Вязьме и Красном.

В конце ноября 1812 г. Давыдов получил отпуск, который провёл в Каменке, встретив Новый год в имении с приехавшим сюда же Н.Н. Раевским; в январе 1813 г. Василий Львович вернулся на театр военных действий. 20 апреля 1813 г. за сражение при Люцене и в мае - при Бауцене, в период заграничного похода русских войск, как особо отличившийся, Давыдов был награждён орденом Св. Анны 2-й степени.

В августовских боях при Кульме ранен штыком в бок, но через месяц вернулся в полк. Награждён за отличие королевским прусским орденом «За достоинство». Накануне знаменитой «Битвы народов», 4-6 октября под Лейпцигом, будущий декабрист, дважды раненный пикой в схватке с французскими кирасирами, был захвачен в плен и 15 октября освобождён войсками союзников.

Окрепнув от ранения к январю 1814 г., Давыдов принял участие в наступательной кампании русской армии на французской территории, сражался под Пине, Сезаном, Монмиралем, в марте со своим полком вошёл в Париж. После окончания войны весь 1815 г. находился в армии, лишь на короткое время съездив в Каменку. Н.Н. Раевский, встретившийся в этот период с братом, назвал его «живой грамотой о войне».

17 января 1817 г. Давыдов вышел подполковником в Александрийский гусарский полк, откуда через 2 года уволился в отпуск «за ранами» для поездки на минеральные воды в Теплице. С 11 июня 1820 г. он числился некоторое время по кавалерии, а 29 января 1822 г. в чине полковника вышел в отставку.

Практически постоянно живя в Каменке с конца 1818 г., Василий Львович вёл весьма интенсивную духовную жизнь. Изредка наезжая в Москву, Петербург, чаще в Киев и Одессу. В обществе его хорошо знали; современники единодушно отзывались о нём как о человеке умном, хорошо образованном, остроумном и чрезвычайно добром. По свидетельству князя В.П. Горчакова, будущий декабрист любил щеголять манерами простолюдина.

После выхода в отставку Давыдов вынужден был заняться приведением в порядок совершенно расстроившихся дел своих имений. Когда-то за его родителями стояло в разных губерниях до 14 тысяч ревизских душ, огромное количество десятин земли, поместья в Московской, Тамбовской, Рязанской, Киевской губерниях.

В самой Каменке, доставшейся по разделу В.Л. Давыдову, находился винокуренный завод, несколько водяных и ветряных мельниц, прудов, сукновальня, пошивочные и обувные мастерские, снабжавшие прислугу. Поместья, делившиеся в разные годы на 4-5 экономий, объезжались и осматривались Давыдовым. Вероятно, под его наблюдением строилась господская больница, устанавливались особые порядки, при которых освобождались от панщины женщины, имевшие грудных детей, сохранялось гуманное отношение к слугам.

II

В 1819 г. в Киеве В.Л. Давыдов был принят в Союз благоденствия капитаном 32-го егерского полка К.А. Охотниковым, служившим адъютантом у М.Ф. Орлова, другом и помощником В.Ф. Раевского в деле обучения солдат в ланкастерской школе.

С.Г. Волконский, вступивший в Союз осенью 1819 г., уже застал там Василия Львовича, которого впоследствии охарактеризует так: «<...> личность замечательная по уму, пониманию и теплоте чувств к делу, которого назову коноводом по влиянию его бойких обсуждений и ловко увлекательного разговора, а местожительство его в селе Каменка Чигиринского уезда, было ежегодным сборным пунктом для совещаний».

Накануне вступления в Союз благоденствия общественная позиция В.Л. Давыдова уже привлекала внимание властей своим вольнодумством, а реализоваться она могла для человека неслужащего только через тайное общество. В него Василий Львович вступил не случайным доверчивым попутчиком, а «ревностным членом» (по словам И.Д. Якушкина), чьё решительное влияние на многих подтвердили почти все члены Каменской управы.

По вступлении Давыдов сразу же вошёл в ядро Тульчинской управы Союза наряду с Пестелем, Юшневским, Волконским, Барятинским. Деятельность управы сводилась к подготовке «общественного мнения», изучению и обсуждению политических сочинений, принятию новых членов, распространению нелегальной рукописной литературы, в том числе и свободолюбивых стихотворений. Во время следствия станет известно о распространении В.П. Ивашевым политических «стихов вполне преступного содержания».

Эти стихи он получит в 1824 г. в Линцах в доме П.И. Пестеля от В.Л. Давыдова: «После ужина, читая разные новые стихотворения, Давыдов вынул наконец те <...>, о которых он сказал мне <...>, что эти песни привезены из Петербурга». Не исключено, что некоторые агитационные стихи могли быть написаны самим Василием Львовичем, острейшие сатирические импровизации которого впоследствии, на каторге, хорошо были известны узникам.

На Петербургском и Тульчинском совещаниях 1820 г. В.Л. Давыдов настаивал на мнении, что республика могла быть установлена только «посредством войск». Позиция декабриста была совершенно однозначна и в вопросах, кто должен начать первым: «Без Петербурга ничего нельзя сделать», опережающее выступление и нанесение центрального удара, считал Василий Львович, должны иметь место в столице.

У «ревностного члена тайного общества», по свидетельству И.Д. Якушкина, в 1820-1821 гг. в Каменке происходили очень важные встречи, участниками которых были М.Ф. Орлов, К.А. Охотников, С.Г. Волконский, И.Д. Якушкин и другие члены общества. В их кругу часто находился и опальный А.С. Пушкин. Известно, что это был период реорганизации Союза благоденствия, и роль в ней В.Л. Давыдова и его Каменской управы довольно значительна.

В.Л. Давыдова и А.С. Пушкина связывала искренняя привязанность. Дружелюбие и гостеприимство хозяина Каменки, его гражданские чувства, либеральные суждения, превосходное знание литературы, окружение незаурядных людей оживили вольнолюбие поэта. Декабрист сумел создать поднадзорному Пушкину атмосферу духовной свободы, давно им не испытываемой. Известный мемуарист и литератор П.В. Анненков считал, что в Южный период Каменка сыграла значительную роль в усвоении поэтом  «псевдобайронических приёмов и навыков мысли». Среди написанных в каменский период произведений поэма «Кавказский пленник» особо отражает настроения и порывы А.С. Пушкина и его друзей.

В марте 1821 г. написано дошедшее в черновой рукописи широко известное острополитическое послание, посвящённое поэтом В.Л. Давыдову: «Меж тем как генерал Орлов», свидетельствующее о позиции декабриста, восторженного сторонника неаполитанской революции.

В бумагах А.С. Пушкина, хранящихся в Пушкинском доме, имеются черновики трёх писем периода 1821-1824 гг. с откликами на греческое восстание. По мнению большинства историков литературы, адресатом их считается В.Л. Давыдов, окружение которого и он сам питали «вольнолюбивые» надежды (первое письмо, датированное 1821 г., написано почти одновременно со знаменитым посланием «Меж тем, как генерал Орлов»).

В.Л. Давыдов не был участником Московского съезда, состоявшегося на квартире братьев Фонвизиных в начале января 1821 г., но вместе с тульчинскими членами узнал о его решениях от вернувшихся со съезда делегатов. «Цель сего сборища», - показывал он позднее на следствии, - заключалась в том, «чтобы дать более точности и скорости действиям оного».

В марте 1821 г., после решения съезда о роспуске Союза благоденствия, на квартире П.И. Пестеля состоялось совещание членов Тульчинской управы, на котором они заявили о продолжении деятельности. Члены начавшего оформляться Южного общества определили его цель, тактические средства и организационную структуру: республиканское правление, военная революция с упразднением престола, конспирация и централизм.

П.И. Пестель вскоре после образования Директории общества, в которую кроме него вошли Н.М. Муравьёв и А.П. Юшневский, встретился с С.Г. Волконским, подтвердившим, что он и В.Л. Давыдов намерены остаться в обществе.

Для обсуждения программных вопросов деятельности южан намечались периодически собиравшиеся съезды; из конспиративных соображений местом их проведения был избран Киев и время - январские контрактовые ярмарки. Киевский дом В.Л. Давыдова наилучшим образом подходил для этой цели, а родственные отношения части членов Южного общества избавляли от излишних подозрений насчёт сборов у Давыдова.

В январе 1822 г. состоялся первый съезд южан. Директорию представляли её руководители Пестель и Юшневский и члены - Давыдов, Волконский, С. Муравьёв-Апостол. Съезд подтвердил свою конечную цель - установление республики в России и впервые рассмотрел сообщённые П.И. Пестелем начала его конституционного проекта. В течение года участники съезда должны были обдумывать доложенные основы проекта, а через год, на следующем съезде, вынести своё решение.

Интересное свидетельство о В.Л. Давыдове этого времени оставил Н.И. Лорер, переведённый на службу в 1822 г. в Вятский полк с квартирой в Линцах. Приглашённый на обед к Пестелю, декабрист застал там несколько членов общества, в том числе и Давыдова: «С первого же раза В.Л. Давыдов очаровал меня своею любознательностью и весёлостью. <...> богат, образован, начитан, весь век свой провёл в высшем обществе, был адъютантом князя Багратиона».

В конце 1822 г. С.Г. Волконский, оказавшийся в Петербурге, ввёл в дела Южного общества Н.М. Муравьёва, а по возвращении привёз его конституционный проект. Проект руководителя Северного общества был раскритикован южанами как неудовлетворительный в плане решения земельного вопроса, образа правления и ценности избирательных прав. Считая, что критика исходит лично от Пестеля, Н.М. Муравьёв через В.Л. Давыдова, приходившегося ему дальним родственником, направляет свой проект С. Муравьёву-Апостолу, рассчитывая на него как на южного союзника.

В январе 1823 г. в киевском доме Давыдова, который занимал С.Г. Волконский, во время очередных контрактов состоялся второй съезд южан. Собрались в полном составе участники первого съезда и недавно принятый в общество М.П. Бестужев-Рюмин, присутствие которого Давыдовым и некоторыми другими членами посчиталось за нарушение правил конспирации.

По показаниям Василия Львовича во время следствия, помимо принятия основ положений конституционного проекта (с 1824 г. - «Русская правда») съезд рассмотрел аграрный проект, обсудил состав самого общества и взаимоотношения внутри него, вооружённый план действий на случай выступления, установление диктатуры временного правительства, вопрос республиканского правления.

Съезд Южного общества 1823 г. принял конституционный план Пестеля как программу Южного общества и план действий - вооружённое восстание в армии. По вопросу, как быть с императорской семьёй, мнения разошлись. На предложение Пестеля «истребить» всю семью во избежание междоусобных войн и восстановления монархии согласились Давыдов, Юшневский, Волконский; Бестужев-Рюмин - только императора, Муравьёв-Апостол высказался против. Хотя, по показаниям И.В. Поджио, Давыдов сказал ему однажды: «<...> политика требует, чтоб только на жизнь государя покуситься».

На этом съезде был рассмотрен и вопрос оформления новых управ, учитывая численно разросшееся общество и необходимость более гибкой конспирации. Оставив Тульчинскую управу центральной, руководящей, съезд сформировал ещё две - Васильковскую, или «левую», и Каменскую, или «правую». Во главе последней были назначены В.Л. Давыдов и С.Г. Волконский. Позднее определился характер деятельности управы: поиски сношений с другими тайными обществами и привлечение новых членов в войсках.

Ближайшая тактическая задача Каменской управы, получившей законодательное оформление на этом съезде Южного общества, состояла из действий в военных поселениях: привлечения офицеров и через них воздействия на поселян. Самому Давыдову отводилось особое место ввиду расположения его имения «вблизи оных» и дружеской связи с дивизионным генералом поселений Д.П. Трощинским, к обществу не принадлежавшим, но «буде всё поднимется, то и он не отстанет».

Однако споры на съезде вызвал вопрос, как и где будет начато восстание. Наиболее решительные члены Васильковской управы настаивали действовать при любом удобном случае. В.Л. Давыдов возражал: «Не здесь дело начать, а в Петербурге». В целом, Каменской управе отводилось важное место в деятельности Южного общества, и оба его руководителя разделяли взгляды Пестеля. Пожалуй, именно с этой управой идеологически лидер южан был более близок.

В феврале 1823 г. В.Л. Давыдов получил санкцию Директории Южного общества на поездку в Петербург для переговоров с Северным обществом. Декабристу поручалось сообщить постановления и планы южан и попытаться согласовать действия обоих обществ. Василий Львович отправился с «предлинным письмом» Пестеля, которое содержало возражения на конституцию Н.М. Муравьёва, и «тетрадкой» с изложением основных положений «Русской правды».

В Петербурге Давыдов виделся с Н.М. Муравьёвым трижды. В беседах было рассмотрено положение дел Северного общества, состоялось повторное чтение муравьёвской конституции, велись разговоры о «соглашении» обоих обществ. Во время дискуссии, пытаясь убедить Давыдова в правильности некоторых положений собственной конституции, лидер северян изложил своё мнение по вопросу об «увольнении крестьян».

Давыдов признал суждения Н.М. Муравьёва справедливыми, согласными с его мнением, но заявил: «У нас положено иначе». Это свидетельство, по мнению М.В. Нечкиной, замечательно тем, что Давыдов, несмотря на некоторые собственные сомнения, полагал постановления съезда Южного общества имеющими обязательную силу. Накануне отъезда Давыдова Н.М. Муравьёв посетил его и передал два письма: ответ П.И. Пестелю и текст своей конституции С. Муравьёву-Апостолу.

Поездка В.Л. Давыдова, несмотря на его активность, договорённости с северянами не достигла, но были получены заверения в готовности действовать, в чём Пестеля письменно убеждал Н.М. Муравьёв.

Тем не менее отправленный следом в Петербург Пестелем А.П. Барятинский ехал с санкции Каменской управы и с рекомендательным письмом Давыдова к А.В. Поджио, в котором содержалась просьба «открыться». Через Барятинского же Поджио письменно заверил Василия Львовича в готовности содействовать в столице отстаиванию замыслов Южного общества.

А.П. Барятинский вернулся обратно в тот момент, когда назревало столкновение руководителей Тульчинской и Каменской управ к порывающимся к преждевременному выступлению руководителями Васильковской управы, собиравшимися использовать для выступления царский смотр войск в Бобруйске летом 1823 г. Заговорщики решили вызвать из Каменки В. Давыдова и через него выяснить мнение П.И. Пестеля в отношении Бобруйского плана. Но декабрист на письмо не ответил, на переговоры не поехал, будучи твёрдо убеждённым «не предпринимать ничего без начатия действий северною управою».

Внутренние разногласия по вопросу «начатия» возникли в Южном обществе практически сразу после второго съезда и продолжались до конца его деятельности. Позднее, в феврале 1825 г., останавливаясь у С.П. Трубецкого в Киеве по делам службы, М.П. Бестужев-Рюмин жаловался, что «Пестель окружает себя дурными людьми, в пример сего ставил Василия Львовича Давыдова».

Вопросам преодоления внутренних противоречий и планам дальнейшего развития общества было посвящено совещание в Каменке, состоявшееся 24 ноября 1823 г. и приуроченное к именинам матери В.Л. Давыдова. На совещании присутствовал весь состав второго съезда, кроме А.П. Юшневского. Пестель и оба руководителя Каменской управы осудили Бобруйский план. Вновь были рассмотрены вопросы о диктатуре временного правительства и цареубийстве. Трагедия революции и восстановление монархии в Испании, возвращение и овладение троном изгнанного из страны французского короля Людовика XVIII отбросили колебания участников совещания по последнему вопросу - истреблению всех членов царской семьи.

В конце 1823 г. В.Л. Давыдов и С.Г. Волконский в очередной раз были командированы южной Директорией в Петербург. Оба декабриста по пути заехали в Тверь к Барятинскому, находившемуся там в отпуске, и говорили, что едут, чтобы сойтись с петербургскими членами и договориться «действовать единодушно».

По приезде Давыдова он был приглашён к Н.М. Муравьёву на обед, на который отправился с листком, где набросал «разные мысли» - программные положения южан. Приезд делегатов Южного общества послужил причиной проведения нескольких совещаний северян, подтвердивших необходимость совместного выступления. В начале марта 1824 г. в Петербург выехал П.И. Пестель, обговорив свою поездку вначале с Каменской, а затем с Васильковской управами.

В январе 1824 г. во время киевских контрактов, открылся третий съезд Южного общества, на котором главным являлся вопрос сношений с польскими тайными обществами. Давыдов и Волконский отчитались о поездке в столицу.

В целом 1823 и 1824 гг. были временем медленного роста численного состава Каменской управы. В общество на протяжении указанного срока принимались офицеры, которые могли привлечь в случае выступления войсковые подразделения. В 1824 г. В.Л. Давыдов принял в общество подпоручика Квартирмейстерской части В.Н. Лихарева, командированного на съёмку военного поселения в Бугской и Украинской уланских дивизиях. Позднее, во время допроса, В.Н. Лихарев признавался, что вступление его в члены общества во многом способствовало высокое нравственное значение личности Давыдова.

В письме на имя В.В. Левашова из Петропавловской крепости он писал: «<...> я составил знакомство с Василием Давыдовым. Ум, благородство характера, доброта сердца - всё меня влекло к этому человеку. Он бредил Родиной, я поклонялся ей, и мы стали друзьями <...>. Когда нам доводилось встречаться, что случалось нечасто, мы в заключение нашей беседы всегда приходили к решению содействовать всеми силами прогрессу просвещения в нашей стране». А 18 января в Следственном комитете добавил к этой характеристике: «Ум сего последнего [В.Л. Давыдова], твёрдые познания в науках, которым я был предан, а более всего благонамеренность, которая дышала в его словах и рассуждениях, любовь к народу русскому - вот что привлекло меня к нему <...>».

В.Н. Лихарев стал автором записок под названием «Взгляд на военные поселения», написанных по просьбе П.И. Пестеля в «смысле общества» и читанных И.В. Поджио и В.Л. Давыдову. Последний представил это сочинение о «роптании» и «неудовольствии» поселян руководителю Южного общества. В своих показаниях на следствии Лихарев так определил место и роль В.Л. Давыдова в Южном обществе: на двух встречах в Каменке руководителей Тульчинской, Васильковской и Каменской управ Давыдов обычно рассуждал о государственном управлении, о настоящих политических действиях; сравнивая различные правления, отдавал преимущество Соединённым Американским Штатам; иногда со слезами говорил: «Когда же наше Отечество достигнет до таковой же степени просвещения?»

Ещё раньше, после ноябрьского совещания в Каменке, был принят в Каменскую управу подполковник, командир 27-й конно-артиллерийской роты А.В. Ентальцев. В начале 1824 г. Василий Львович принял отставного штабс-капитана И.В. Поджио. Причём каждому он объявлял, что отрасли уже сильны, что члены есть во всех частях государства и даже в армии, сообщал о намерении устроить республиканское правление, состоящее из Сената, Директории и Камеры представителей, а также о намерении истребить царскую семью.

В сентябре 1824 г. в доме В.Л. Давыдова в состав Каменской управы Южного общества был принят штабс-капитан Азовского пехотного полка И.Ф. Фохт. В случае выступления на него возлагались обязанности ареста Главной квартиры 2-й армии.

В целом В.Л. Давыдов принял в общество четверых членов (вместе с И.И. Полиньяком, отставным полковником, французом-эмигрантом), больше, чем кто-либо. По некоторым свидетельствам, пытался привлечь в общество своего двоюродного брата Д.В. Давыдова, племянника Н.Н. Раевского-младшего, отошедшего от дел М.Ф. Орлова - вторично. Эта деятельность не осталась незамеченной. В 1824 г. начальник штаба 2-й армии П.Д. Киселёв предупреждал своего давнего друга С.Г. Волконского: «<...> уклонись от всех этих пустяшных бредней, которых столица в Каменке <...>».

Летом 1824 г. Каменская управа вместе с П.И. Пестелем выступила против планов Васильковской управы поднять восстание при смотре войск 3-го пехотного корпуса в Белой Церкви.

Состоявшийся во время январских контрактов 1825 г. четвёртый, и последний, съезд руководителей Южного общества рассмотрел вопрос русско-польских отношений. В деле связей Каменской управы с Польским патриотическим обществом в обязанности В.Л. Давыдова входили поиски сношений с другими тайными обществами; через польское общество декабрист надеялся вступить в связи с венгерскими, итальянскими и даже английскими обществами, на знакомство с которыми ссылались польские агенты.

На С.Г. Волконского и В.Л. Давыдова были возложены обязанности и по сношениям с Кавказским обществом. Это подтвердил на допросах такой авторитетный руководитель, как М.П. Бестужев-Рюмин. М.И. Муравьёв-Апостол, со слов брата Сергея, упомянул в Следственной комиссии, что Давыдов подавал проект об организации тайного общества в Грузии.

Всё же основное внимание в деятельности Каменской управы отводилось поискам связей с тайными обществами прежде всего в Западной Европе. И реальным шагом в этом плане было принятие в состав Южного общества в 1824 г. Пестелем и Давыдовым возвращавшегося во Францию бывшего полковника русской службы И.И. Полиньяка. Давыдов, как главное лицо в сношениях с Западом, дал Полиньяку извлечения из конституции П.И. Пестеля, переписанные на французский язык С.И. Муравьёвым-Апостолом (те самые, которые были привезены в Петербург в феврале 1823 г. «на груди» Василием Львовичем), с тем чтобы французское общество ознакомилось с программным документом южан и известило, есть ли сходство его с «французскими предначертаниями».

Об особых отношениях Пестеля с В.Л. Давыдовым можно говорить на основании того, что именно с членами Каменской управы Пестель детально обсуждал устройство центральных органов исполнительной власти. На допросах, даже многое умалчивая, Давыдов признал большую осведомлённость в этом вопросе. Незадолго до ареста он сжёг хранившуюся у него «бумагу» об учреждении 10 министерств, сочинённую руководителем Южного общества, которая представляла собой какую-то часть «Русской правды».

Как доверенное лицо Пестеля в переговорах с Северным обществом, Василий Львович хорошо знал структуру «представительного правления» для России (Державная дума, Верховный собор, вече); единственный оставил свидетельства об осуществляемых через деятельность генеральных комиссаров мерах переходного периода на местах; перечислил возможные кандидатуры во временное правительство, в отборе которых принимал участие.

Давыдов даже признал, что Пестель предлагал ему написать для «Русской правды» какую-нибудь статью, дух которой соответствовал бы «намерениям общества». Учитывая упомянутые показания В.Н. Лихарева о том, что Давыдов часто «рассуждал» о государственном управлении, сравнивая различные его формы, можно предположить, что Пестель хотел привлечь Василия Львовича к составлению какого-то раздела о новой государственности в России.

3 мая 1825 г. В.Л. Давыдов обвенчался в каменской Николаевской церкви с Александрой Ивановной Потаповой. Семейная хроника Даваыдовых почти ничего не сообщает о происхождении жены декабриста, кроме того, что в 1806 г. Екатерина Николаевна в память о многочисленных потерянных в малолетстве детях взяла на воспитание сироту Сашеньку, 4 лет, дочь умершего губернского секретаря, дворянина Ивана Моисеевича Потапова, и дала ей соответствующее по тем временам воспитание. Со слов самой Александры Ивановны, знакомство с Василием Львовичем произошло в её раннем детстве.

Ещё в 1819 г. В.Л. Давыдов и А.И. Потапова вступили в гражданский брак (к этому времени у декабриста уже была дочь Мария (р. 1816/1817), ставшая впоследствии «ангелом-хранителем» семьи, находящейся на поселении в Сибири). На протяжении почти шести лет брак, не скреплённый законом и не освящённый церковью (Екатерина Николаевна не давала разрешения на официальный брак), держался на обоюдном долге и любви. 18 ноября 1820 г. родился сын Михаил, 25 мая 1822 г. - дочь Екатерина, 5 сентября 1823 г. - Елизавета, 27 мая 1825 г. - сын Пётр. Только после смерти матери, выждав положенный трауру срок, В.Л. Давыдов узаконил свой брак, который никак не повлиял на его деятельность в тайном обществе, находившуюся в то время под пристальным вниманием правительства.

В 1825 г. Каменка оказалась объектом для трёх агентов, которым удалось проникнуть в круг заговорщиков.

17 июля 1825 г. унтер-офицер 3-го Украинского уланского полка, состоявший в корпусе южных военных поселений, И.В. Шервуд, доложил Александру I о факте существования тайного общества, прямо указав на место сборов его членов в Каменке у В.Л. Давыдова. Шервуд сумел выявить руководителей Южного общества, узнал о существовании конституционного проекта, выяснил план заполучить воинские подразделения.

Чуть ли не одновременно с Шервудом в тайное общество через начальника Южных поселений И.О. Витта проник и другой агент тайной полиции - дворянин А.К. Бошняк. И вновь на Каменку агент обратил главное внимание. В «Записках о сношениях моих с некоторыми из заговорщиков» провокатор свидетельствовал, что В.Л. Давыдов оказался довольно откровенным, раскрыл не только цель заговора - введение республиканского правления и истребление царской семьи, но и некоторые детали будущего государственного устройства.

Несмотря на явное стремление Бошняка в своих «Записках» преувеличить собственную разведывательную роль, остаётся фактом, что и Давыдов, и Лихарев явились для провокатора определённым источником ознакомления с деятельностью Южного общества. Откровенность декабристов, по словам А.И. Чернышёва, не послужила «нитью для нового розыска», но прояснила некоторые детали заговора.

Каменку не обошёл и третий агент, проникший в Тульчинскую управу, капитан А.И. Майборода, который в доносе 25 ноября 1825 г. и позже, в показаниях, датированных 22 декабря, на вопрос, кто имел большое влияние в обществе, назвал Давыдова одним из главных деятелей Южного общества наряду с П.И. Пестелем и А.П. Юшневским. И Майборода был недалёк от истины. Об этом свидетельствует намерение Юшневского после введения в состав Директории Южного общества С.И. Муравьёва-Апостола ввести в неё ещё и В.Л. Давыдова («которого правила <...> были известны»), который мог противостоять горячности Муравьёва-Апостола.

4 декабря 1825 г., после смерти Александра I, П.И. Пестель встретился в Каменке с В.Л. Давыдовым и С.Г. Волконским для обсуждения своего нового плана. Определились два варианта: дожидаться «истинно удобного» времени, чтобы начать вместе с Петербургом, или выступить первыми на юге в случае начавшихся арестов членов общества или «какого-нибудь смятения».

Чтобы не спровоцировать преждевременно последний, крайний вариант, Пестель обязал обоих декабристов «снестись» с Муравьёвым-Апостолом и предупредить его против неосторожных действий. На тот же случай, если новый руководитель Директории начнёт возмущение с успехом, Пестель решался овладеть Главной квартирой, а Давыдов должен был передать Ентальцеву, чтобы он был готов присоединиться со своей ротой по назначению, а сам «броситься» в военные поселения. Волконский обязался двинуть те войска, которые удалось бы поднять. При таком варианте В.Л. Давыдову отводилась в выступлении одна из главных ролей.

Трудно сказать, справился ли бы Давыдов с этой ролью, но события развивались таким образом, что перед ним и другими руководителями управ и Директории арестом П.И. Пестеля 13 декабря 1825 г. было поставлено непреодолимое препятствие.

21 декабря Василий Львович в своём доме объявил В.Н. Лихареву и А.В. Поджио о приезде С.Г. Волконского с известием об аресте П.И. Пестеля и А.П. Юшневского и разыскивании их бумаг. Прибывший позднее Ентальцев добавил, что «общество всё открыто с именованием 80-ти членов». Декабристы разъехались по домам жечь бумаги.

IV

Сведений о 37-дневном пути партии, в которой следовал В.Л. Давыдов, немногочисленны. Упомянутые воспоминания Е.П. Оболенского, показания фельдъегеря Седова, жандармов Разумовского, Карташова и Гупера, обвиняемых в нарушении секретных инструкций по этапированию ссылаемых, доносы статского советника М.К. Грибовского, наконец, письмо самого Василия Львовича от 26 августа, написанное близким, раскрывают тяжёлое физическое и моральное состояние декабриста. На протяжении всей дороги Давыдов болел, скорая езда и тряска вызвали воспаление старых ран, приведшее к большой слабости. Фельдъегерь принужден был на протяжении нескольких станций расковать декабриста.

Давыдов нуждался в самом необходимом. А.З. Муравьёв дал ему, а также тоже не имевшему денег А.И. Якубовичу по 875 рублей. Во время проезда партии по европейским губерниям, как свидетельствовали жандармы, В.Л. Давыдов был подавлен, больше молчал и часто плакал по оставленным жене и детям. Настроение несколько оживилось, когда пошли восточные губернии. Общему поднятию духа способствовало и известное внимание, выказываемое населением и местным чиновничеством во время следования «государственных преступников». При проезде через Кострому Василий Львович имел встречу с дальними родственниками, которые снабдили его и товарищей одеждой.

26 августа, не доезжая 50 вёрст до Иркутска, декабрист написал письмо, которое по прибытии в город было передано для вручения близким возвращавшемуся назад жандарму Разумовскому. В единственном сохранившемся письме, написанном в дороге, В.Л. Давыдов обговаривал условия приезда в Сибирь жены, вопрос о поездке которой решён был ещё в Петербурге.

Прибывшую партию встретил в Иркутске председатель губернского правления Н.П. Горлов, исполняющий обязанности гражданского губернатора в отсутствие И.Б. Цейдлера. Не имея точного предписания о месте размещения декабристов на каторжные работы, Горлов оставил всех в городе, приказав освободить заключённых от оков, а затем отправил их на иркутские заводы.

26 августа 1826 г. В.Л. Давыдов, А.З. Муравьёв и братья А.И. и П.И. Борисовы прибыли на Александровский винокуренный завод и разместились по квартирам. Остальных направили на Николаевский винокуренный и Иркутский солеваренный заводы. Надзор за «государственными преступниками» осуществляла заводская администрация; ссыльных не назначали на работы, выполняемые обычными каторжниками. Губернатор И.Б. Цейдлер и вернувшийся с коронации генерал-губернатор Восточной Сибири А.С. Лавинский оставили распределение без изменений.

Определённая часть городского общества выразила участие декабристам. В день прибытия в Иркутск первой партии советник губернского правления П.Г. Здор вручил А.З. Муравьёву и В.Л. Давыдову 50 рублей, иркутский комендант Покровский беседовал с Василием Львовичем о прежней совместной службе.

Учитель иркутской гимназии Жульяни, одновременно занимавший должность по канцелярии Главного управления, отец которого в прошлом многим был обязан семейству Давыдовых, неоднократно виделся с декабристом, ездил к нему на завод по поручению приехавшей в Иркутск Е.И. Трубецкой, покупал просимые вещи.

Ряд просьб выполнял канцелярист Смирнов, возивший декабриста на Николаевский завод для сообщения вести С.П. Трубецкому о приезде его жены. Начальник воинской команды поручик Хаткевич давал свою лошадь с дрожками для поездок В.Л. Давыдова и А.З. Муравьёва и открыто ходил с ними по заводу.

Оба декабриста навещали местный лазарет, наделяя больных «подаянием <...> на говядину» и простынями тонкого холста для перевязок. Смирнов и подпоручик Фёдоров помогли Василию Львовичу определиться на завод в «подкурки», чем оградили его от излишнего внимания заводской полиции. Когда же В.Л. Давыдов и А.З. Муравьёв купили недостроенный дом, чтобы обзавестись своим хозяйством, заводской администратор Фёдоров выделил на достройку рабочих.

Однако, получив 2 октября первые распоряжения Особого комитета по делам каторги и ссылки, И.Б. Цейдлер понял, что правительство считает местопребыванием декабристов Нерчинскую каторгу, а не иркутские заводы. В ночь с 5 на 6 октября всех «преступников» собрали в казармах казачьего полка в 4 верстах от города. 8 октября 1826 г. партию, в которой находился Давыдов, перевезли через Байкал на двухмачтовом судне «Ермак».

25 октября 1826 г. всех восьмерых декабристов по Большому Нерчинскому тракту на 10 почтовых подводах и под усиленным конвоем из казаков и жандармов доставили в Благодатский рудник. Проездом через Верхнеудинск В.Л. Давыдов, А.З. Муравьёв, С.Г. Волконский и Е.П. Оболенский написали письма родственникам, но они были перехвачены III Отделением, в архиве которого и осели.

Пребывание осуждённых в Благодатском руднике осталось самой трагической страницей в истории декабристской каторги. Резко устрожился режим содержания; по свидетельству С.П. Трубецкого, содержание в Петропавловской крепости казалось мягче. У арестантов по описи отобрали все ценные вещи, деньги, книги, острые предметы. У В.Л. Давыдова изъяли письма родственников. Кроме рудника и своих квартир, декабристы никуда не могли отлучаться.

Один из чуланов в новой тюрьме, которые представляли собой «некоторого рода конуры или клетки», занял Василий Львович. Приезду декабристов в Благодатский рудник предшествовало предписание Цейдлера об описании примет прибывших. О В.Л. Давыдове сообщалось: «Лицом чист, глаза светло-русые [sic!], нос большой, волосы на голове чёрные, на бороде тёмно-русые, имеет усы, на обеих ногах имеет раны от штыков, повыше левой груди имеет рану от пики, позади левого плеча имеет рану от пики же, на правой руке на большом и между указательным передними [sic!] пальцами имеет два шрама от сабли, собою плотен».

После трёхдневного отдыха все узники были распределены по разным забоям. Ежедневный урок состоял в выработке 3 пудов руды в продолжение работы с 5 до 11 часов. В.Л. Давыдов «работал при разборе руды», часто болел и от работ освобождался, из 19 дней ноября проболел 17 дней.

В еженедельных донесениях о поведении и занятиях декабристов, находящихся в распоряжении начальника Нерчинских горных заводов Т.С. Бурнашева, о Василии Львовиче сообщалось: «Уныл и молчалив, кроток и с большим терпением переносит своё состояние, задумчив и очень редко весел, занимается чтением книг», «характер показывает тихий, ничего противного не говорил».

Необычный труд, теснота, строгость режима, общая моральная нагрузка последних месяцев привели к болезни многих декабристов. В начале ноября 1826 г. заболел Давыдов - поочерёдно открывались раны на ногах и груди. Тюремный врач доносил: «Слаб грудью». Гражданский губернатор И.Б. Цейдлер дал предписание об «употреблении» декабристов на работу без изнурения с сохранением льготных дней.

19 ноября 1826 г. Т.С. Бурнашев получил предписание о вызове В.Л. Давыдова в горную контору без всякой огласки. Декабриста снабдили тёплой одеждой, выделили ему находившиеся на хранении деньги и в тот же день доставили в горную контору в Верхнеудинск, где сдали на руки квартальному Кашкарову. Василия Львовича привезли больным, с «незажившими ранами», «одержимого чесоткой». Проведя ночь в Верхнеудинске, он был вывезен в Иркутск, где под строгим присмотром несколько дней содержался в отделении Иркутского тюремного замка. С Давыдова взяли обещание скрыть от соузников причину ареста, а также умолчать о содержании допроса.

В чём крылась причина столь неожиданного и так тщательно скрываемого ареста? Очевидно, правительству поступил донос о связи русских тайных обществ с баварским Орденом иллюминантов, с профессором Петербургского педагогического института в 1816-1822 гг. Э.-В. Раупахом, высланным из России из-за трагедий, написанных на русском языке и обличающих крепостное право. В том же доносе указывалось на связь профессора с Н.М. Муравьёвым.

Донос дал основание Следственному комитету усомниться в окончательном завершении следствия и выявлении всего состава преступлений «государственных преступников», а также вызвал подозрение в возможности существования в России иллюминантской организации. Непосредственным же поводом к повторному аресту В.Л. Давыдова и следствию были сведения, полученные 13 августа 1826 г. А.И. Татищевым при личной беседе в Петропавловской крепости с Н.М. Муравьёвым.

Обещая смягчить участь и намекнув на возможность полного прощения, декабриста вынудили дать дополнительные показания, в которых он указал на связи В.Л. Давыдова с иностранными тайными обществами. В частности, Муравьёв сообщил о том, что последний принял в Южное общество французского князя Броглио, жившего в России, с намерением установить через него сношения с французским тайным обществом, а также давал другому французу, графу Полиньяку, выписки из конституции П.И. Пестеля «Русская правда».

13 сентября 1826 г. И.И. Дибич поставил в известность Татищева о приказе Николая I провести дополнительный опрос В.Л. Давыдова, ссылаясь на показания Н.М. Муравьёва. 24 сентября И.Б. Цейдлеру препроводили 7 вопросных пунктов, составленных военным министром. Н.М. Муравьёва оставили до особого распоряжения в Петербурге.

С 5 по 11 декабря 1826 г. В.Л. Давыдов, находясь в Иркутске, давал письменные показания по следующим пунктам:

1. Когда Броглио был принят в общество, кто из членов знал и где они находятся в указываемое время.

2. Какие поручения были сделаны Броглио в отношении французских обществ.

3. Через кого Броглио передавал сведения.

4. С кем кроме Броглио Давыдов ещё поддерживал отношения.

5. Что Давыдов знал об иллюминантах, имел ли с ними связь, а также знал ли профессора Раупаха.

6. Какие замыслы общества иллюминантов и других иностранных тайных обществ были известны Давыдову.

Последний пункт содержал требование дать чистосердечное показание, «ибо скажут другие». Содержание вопросов показывало, что осведомлённость правительства о связях Южного общества с тайными заграничными обществами не продвинулась дальше того, что знал Следственный комитет в ходе судебного процесса.

11 декабря 1826 г. И.Б. Цейдлер выслал письменные показания В.Л. Давыдова А.И. Татищеву. Записка с показаниями имеет характерную для многих декабристских показаний эмоциональную окраску: оправдательный тон, благодарность за «высочайшее милосердие», подчёркиваемое раскаяние, настойчивые уверения в правдоподобности показаний. Создавая впечатление полной откровенности и обстоятельных показаний, В.Л. Давыдов не выходил за рамки прежних ответов следствию: князя Броглио не знал; вероятно, Н.М. Муравьёв перепутал Броглио с Полиньяком, который был принят в Южное общество. Но последний факт не нов, так как декабрист давал по нему пояснения Следственному комитету.

Общество иллюминантов известно Давыдову по сочинениям аббата Барюеля, но в России его идеи распространения не имели. Раупаха не знает, хотя осведомлён о причинах его вынужденного отъезда из России. Завершает свои показания В.Л. Давыдов утверждением, что связи Южного общества с иностранными революционными обществами являлись чисто формальными, как, впрочем, и с Северным обществом, в противном случае ему, Давыдову, было бы известно. Иркутские письменные ответы во многом идентичны показаниям, данным Следственному комитету в Петербурге. Принимая позу безграничного чистосердечия, декабрист настаивает на фактах, хорошо известных следствию.

Несмотря на уклончивые ответы, широта осведомлённости Давыдова в деятельности западно-европейских тайных обществ очевидна. Вопрос же о связях их с русскими обществами особого внимания Следственного комитета не привлёк. Удовлетворившись письменными показаниями, не представившими следствию нового материала, иркутский генерал-губернатор 11 декабря 1826 г. отправил декабриста обратно в Благодатский рудник. О реакции соузников В.Л. Давыдова на его внезапный отъезд свидетельства отсутствуют.

Безосновательно мнение С.Н. Чернова (Поиски сношений декабристов с Западом // Из истории борьбы с царизмом. Сб. № 5. Киев, 1926. С. 123), считавшего, что декабрист в своём полном раскаянии, «обливаясь слезами», стремился поймать кусочек царской высочайшей милости (автор заканчивает свою статью прибытием В.Л. Давыдова в Верхнеудинск).

На послабление можно было надеяться в случае предоставления следствию новых показаний. Но этого сделано не было, хотя при условии чистосердечных ответов на «пункты» декабристу обещали те же милости, которыми склонили Н.М. Муравьёва на дополнительные признания. И если «раскаяние» В.Л. Давыдова кажется излишним, то на это были свои причины: болезнь, неопределённость положения, страх за судьбу детей, узаконением которых именно в это время занимались братья.

5 февраля 1827 г. в Благодатский рудник наведался комендант при Нерчинских рудниках С.Р. Лепарский, отдавший распоряжение заковать декабристов в ножные кандалы и усилить охрану до 12 казаков. Узников перевели из выработок наверх, на сортировку руды. Найдя перечисленные мероприятия надёжными, комендант отложил перевод декабристов в Читу до постройки большого острога.

6 февраля 1827 г. в Благодатский рудник прибыла Е.И. Трубецкая, 8 февраля - М.Н. Волконская. Приезд женщин облегчил многие стороны быта каторжников. Узнав, что за перегородкой С.Г. Волконского находится помещение дяди, Мария Николаевна, громко разговаривая с мужем, сообщила о жене и детях В.Л. Давыдова. Встреча состоялась на другой день в забое. Приезд племянницы, передавшей письма и добившейся встречи, несколько успокоил заключённого, который, по последним донесениям о поведении, был «крайне недоволен своим положением».

7 февраля 1827 г. в Благодатском руднике произошёл широко известный эпизод. Назначенный для надзора за декабристами горный офицер Рик потребовал, чтобы свободное от работы время узники проводили запертыми в чулан без свеч, без общих обедов и ужинов. В ответ на протесты офицер «нашёл принужденным для отвода в своё место употребить силу караула». 10 февраля все декабристы объявили голодовку, ставшую едва ли не первой голодовкой в истории политической ссылки. После бурного объяснения с Т.С. Бурнашевым прежний режим был сохранён, а Рик сменен.

Подводя итог почти 11-месячному пребыванию восьмерых декабристов в Благодатском руднике, необходимо отметить достоинство, с каким был выдержан этот срок: «Между собой очень дружны», - доносили об узниках в марте 1827 г. начальнику Нерчинских заводов.

9 сентября 1827 г. С.Р. Лепарский распорядился об отправке декабристов в Читу. 15 сентября на 13 подводах и в сопровождении 12 казаков процессия двинулась в путь, «удаляя» с дороги прочих ссыльных, двигавшихся навстречу. 29 сентября партия прибыла в Читу.

Материал для характеристики времени пребывания В.Л. Давыдова в Чите и Петровском Заводе исчерпывается несколькими письмами самого декабриста и его жены, воспоминаниями соузников А.П. Беляева, А.Е. Розена, Д.И. Завалишина, несколькими распоряжениями местных и центральных властей и, наконец, его немногочисленным, но заметным поэтическим творчеством.

Прибывших из Благодатского рудника декабристов разместили в здании нового Читинского острога. В самом маленьком отделении оказались Н.А. и М.А. Бестужевы, А.П. Юшневский, С.П. Трубецкой, А.И. Якубович, братья А.И. и П.И. Борисовы и В.Л. Давыдов.

Состоявшаяся перемена принесла значительное облегчение. Составилось общество людей, пострадавших за одно дело; взаимное участие смягчало чувство подавленности, постоянного напряжения. Облегчились каторжные работы, занимавшие 5 часов в день: чистка улиц, исправление дорог, огородные работы, размолка муки. Правовой статус определялся инструкцией, по которой запрещалась переписка, сохранялись оковы, санкционировались обыск и осмотр вещей и т.д. Двери отделений запирались в 9 часов вечера, теснота помещений, грохот кандалов, нехватка «умственного довольствия» - книг и журналов - таковы обстоятельства устройства в Чите каторжан.

Трудно судить о взглядах, наклонностях, занятиях В.Л. Давыдова в этот период на основании кратких упоминаний. Но достоверно то, что он примет участие в в будущей зарождающейся общинной артели; книги, получаемые от родных, шли в казематскую библиотеку. Зная отзывчивость Василия Львовича к проявлениям общественной жизни, умение направить разговор и лидировать в нём, огромную начитанность и оригинальность литературных мнений, можно уверенно утверждать, что он был непременным участником литературных чтений и обсуждений.

Способность определять события верно и метко, живой ум, независимость суждений располагали к Давыдову многих. А.Е. Розен отмечал: «Василий Львович Давыдов отличался <> в ссылке своею прямотою, бодростью и остроумием <...>». Готовность к ответной искренней дружбе, участие и великодушие подмечены были А.П. Беляевым, много лет спустя писавшим в своих воспоминаниях:

«К Василию Львовичу я <...> питал особое сочувствие. Как-то в Чите я заболел и слёг в постель, помнится, у меня была горячка. За мной, конечно, ухаживал или брат, или другие друзья, жившие со мною в одной комнате; но вот из другого отделения приходит к моей постели Василий Львович Давыдов и почти не отходит от меня. Столько участия, столько чувства он показал мне, что с той самой поры сердце моё вполне передалось ему».

Другом и братом на протяжении всех лет каторги и поселения называл декабриста А.И. Якубович. Особенно дружеские отношения в Чите сложились у Давыдова с Н.М. и А.З. Муравьёвыми, М.А. Фонвизиным, Е.П. Оболенским.

В марте 1826 г. в Читу приехала 26-летняя Александра Ивановна Давыдова («Женщина, отличавшаяся своим умом и ангельским сердцем» - Н.И. Лорер; «Очень кроткая особа с большим здравым смыслом, у неё много такта и природного ума» - М.Н. Волконская), оставив пятерых детей, старшему из которых не исполнилось и 8 лет, а младшему было чуть больше года. Никто из жён декабристов не принёс большей жертвы, чем А.И. Давыдова.

Её нравственный подвиг определял сам декабрист в выразительном по проявлению чувств завещании в одном из писем детям с каторги: «Без неё меня уже не было бы на свете <...>. Уплачивайте ей, мои милые дети, мой долг вашей любовью и уважением к ней, и когда меня не станет, воздайте ей за всё добро, которое она сделала вашему несчастному отцу». 21 апреля В.Л. Давыдов посвятил жене интимно-лирическое стихотворение «О Ты, единственная», в котором высказывал всю глубину любви и признательности.

17 июня 1827 г. министр юстиции Д.И. Лобанов-Ростовский после рассмотрения документов об узаконении детей декабристов, оставленных в России, подал Николаю I доклад с заключением: «Василий Давыдов об узаконении прижитых им до брака с женою своею детей до осуждения своего не просил, в настоящем же положении он должен быть признаваем не иначе как политически мёртвым; почему просьба о том родственников, за силою вышеприведённого мнения Государственного совета, удовлетворена быть не может, а тем паче нельзя предоставить детям Давыдова тех прав, которых сам отец их чрез осуждение своё уже лишился». Однако по новому прошению Н.Н. Раевского к февралю 1828 г. почти двухлетняя волокита закончилась положительным разрешением.

16 марта 1829 г. в семье декабриста появился сибирский первенец - сын Вася. В сентябре того же года умер генерал Н.Н. Раевский. Опекунство над имением и детьми перешло к П.Л. Давыдову.

Усложнявшаяся семейная жизнь, тоска от бессрочной разлуки с детьми, горестные каторжные размышления не отняли давней страсти к сочинительству. Казематская поэзия В.Л. Давыдова стала своего рода проявлением личной, гражданской независимости. Вероятно, ещё в читинский период было написано стихотворение «В сибирских пустынях», в котором отразились не только личные переживания, но и надежда, что потомки воздадут должное защитнику Отечества.

Каторжные годы не исчерпались только интимной лирикой Василия Львовича. В Читинском остроге П.А. Муханов предпринял попытку выпустить в свет альманах, которому предполагалось дать название «Зарница» и куда должны были входить произведения декабристов. Жёны декабристов пытались добиться разрешения на его издание, но безуспешно. В случае же положительного разрешения инициативы П.А. Муханова в сложившийся вокруг «Зарницы» литературный кружок, несомненно, вошёл бы и В.Л. Давыдов.

В начале июня 1829 г. декабристам было объявлено о предстоящем переводе в Петровский Завод. Для перехода к новому месту назначения узники были разделены на две партии. Во вторую, включившую осуждённых по высшему разряду, определили Давыдова. Эта партия выступила из Читы 7 августа 1830 г.

Больные и имевшие ранения М.А. Фонвизин, С.П. Трубецкой, В.Л. Давыдов, А.И. Якубович и другие получили разрешение ехать на подводах. Александра Ивановна с маленьким ребёнком отправилась из Читы в Петровский Завод на почтовых.

23 сентября 1830 г. каторжники были размещены в новой тюрьме, произведшей тяжкое впечатление. 5 октября 1830 г. Е.И. Трубецкая писала брату декабриста - П.Ф. Митькову: «Сырость, холод и недостаток воздуха в комнатах сильно действует на здоровье всех сидящих в этой тюрьме».

Василий Львович был назначен в VII отделение вместе с И.А. Анненковым, В.П. Ивашевым, А.В. Поджио, А.П. Юшневским, А.И. Якубовичем, И.И. Горбачевским. А.И. Давыдова короткое время прожила в каземате, а затем перешла в частный дом.

Сразу же по приходе в Петровский Завод, в сентябре 1830 г., декабрист получил письмо от брата, Петра Львовича, вероятно с известием о неудачном ходатайстве по внесению старших детей в родословную дворянскую книгу. 27 сентября Александра Ивановна в ответном, полном отчаяния письме писала: «Известие, полученное нами <...> о бедных четырёх старших детях наших [кроме Петра и Николая, о которых, как родившихся в браке, дело рассматривалось особо], меня и несчастного мужа моего столь поразило, что мы оба не знаем, что делать и что сказать <...>. Со слезами на коленях умоляю вас - спасите невинных несчастнейших сирот <...>. Не могу, не в силах ничего писать более - мы убиты».

Чрезвычайное положение семьи декабриста явилось поводом к рассмотрению в конце 1831 г. вопроса о праве А.И. Давыдовой на владение собственностью. С согласия Николая I доля, выделенная жене декабриста, выразилась в уделе, равном 1/7 недвижимого и 1/4 движимого имущества. Но и такое решение имущественных прав для Давыдовых было некоторым утешением, скрашивавшим однообразную казематскую жизнь. А она выражалась в земляных работах, в выполнении «уроков» на мельнице, в благоустройстве камеры и других хозяйственных занятиях. Что же касается до казематской академии, то об участии в ней В.Л. Давыдова прямых свидетельств нет.

О Большой и Малой артелях, которые поддерживали декабристов, живших в остроге и выходивших на поселение, есть одно любопытное свидетельство, почерпнутое из рукописей Д.И. Завалишина: «В.Л. Давыдов, получая десятки тысяч под предлогом пособия товарищам, не давал в артель ни копейки...» Это «свидетельство» о получаемых десятках тысяч опровергается письмами А.И. Давыдовой каторжных лет, констатирующими тяжёлое материальное положение семьи, когда «мы без белья совсем», «и рубля нету дома».

Сам декабрист на постоянные ограничения в семейном бюджете отзывался горьким каламбуром: «Не наша, брат, еда лимоны». Нерегулярно поступающих сумм не хватало на растущее семейство и оплату постоянных долгов. Можно лишь согласиться с упрёком о неравномерном поступлении сумм в артель от В.Л. Давыдова, и то только в год строительства собственного дома. Но родовое давыдовское чувство товарищества и хлебосольства, материальные вспомоществования М.М. Спиридову в Красноярске как-то не согласуются с обвинениями Д.И. Завалишина.

22 июня 1831 г. в семье декабриста родилась дочь Саша, ставшая любимицей отца. Двух старших мальчиков, оставшихся в России, забрал в Москву П.Л. Давыдов. Катю и Лизу берёт на воспитание после короткого их пребывания в Полтавском институте сестра А.Г. Муравьёвой С.Г. Чернышёва-Кругликова.

Крайне немногочисленная петровская переписка Давыдовых не сохранила многих деталей быта семьи декабриста. Известно лишь, что сын Вася был природно одарён. Читать и писать выучился в 5 лет, имел способность к рисованию, обратившую на себя внимание. Первыми учителями рисования Васи Давыдова стали Е.П. Оболенский и Н.А. Бестужев (последний рисовал всех детей Давыдова, и неоднократно, но портреты считаются утерянными).

С подраставшими детьми возился А.И. Якубович. Саша Давыдова сохранила к нему на протяжении всей жизни трогательную любовь и горячо заступалась, если кто-то называл декабриста изменником. В записке от 15 марта 1838 г. к О.А. Лепарскому, уезжавшему в Москву, Якубович просил передать Марии Давыдовой, что отец её «подарил меня своей любовью в Нерчинских рудниках, Чите, Петровском Заводе, постоянно он был мне другом-утешителем. 12 лет мы живём как братья по сердцу».

В апреле 1834 г. родился сын Иван, жизнь которого трагически оборвётся на Кавказе. По случаю рождения ребёнка комендант С.Р. Лепарский выдал 400 рублей на домашние расходы и повивальную бабку.

К 1835 г., ко времени сокращения декабристам срока каторжных работ до 13 лет, В.Л. Давыдов провёл в Забайкалье 9 лет. За эти годы прибавилась семья, росли дети, опекаемые многими соузниками. Жизнь оставленных в России детей продолжала оставаться неустроенной. Новому опекуну, после П.Л. Давыдова, племяннику Л.А. Бороздину, вступившему в отправление своих обязанностей в 1836 г., тоже не удалось что-либо изменить в судьбе детей, оставленных в России.

А Давыдовы тем временем, в ожидании не столь отдалённого отъезда на поселение, уже в 1835 г., попросили брата Петра похлопотать об удобном месте для будущего обитания семьи. В.Л. Давыдов просил в первую очередь прислать книги из каменской библиотеки. Список включал французскую классическую литературу, дающую сатирическую оценку французского общества; французскую драматургию и поэзию, историю и публицистику; серию английских и французских мемуаров, оказавших большое влияние на общественную мысль; отечественную историю; политическую экономию.

Озабоченный воспитанием детей, Давыдов заказывал лучшие российские педагогические издания Н.И. Греча, И.К. Кайдановского, энциклопедии, словари, справочники, атласы, детские книги. Круг запрашиваемой литературы был чрезвычайно многообразен и характеризовал широту познаний самого декабриста, его читательский спрос в каторжный период, его намерение широко образовать детей.

В Петровском Заводе семья Давыдовых не имела гувернёров, учителем подраставших «сибирячков» становился сам отец. Поставленный в исключительные условия, декабрист непосредственной практикой на собственных детях претворял образовательные идеи, заложенные тайными обществами.

4 апреля 1837 г. родился четвёртый «каторжный ребёнок» - сын Лев, выведший семью Давыдовых в разряд самой многочисленной семьи декабристов. Именно к этой семье в первую очередь привязался назначенный в 1837 г. плац-майором Я.Д. Казимирский. Между ним и В.Л. Давыдовым возникла глубокая привязанность, переросшая с Петровского Завода в дружбу. Вероятно, немалую роль в этой дружбе играли и общелитературные интересы: Я.Д. Казимирский тоже обладал литературным даром и мечтал написать записки плац-майора.

К тому же в Петровском Заводе активизировались литературные занятия В.Л. Давыдова, которые были не только данью казематским увлечениям, но и способом сохранить прямоту и независимость взглядов, отстоять себя как личность. Немногочисленные сохранившиеся сатирические экспромты декабриста с узнаваемыми портретными характеристиками царя и его окружения написаны в резкой до крайности манере (для сравнения: басни П.С. Бобрищева-Пушкина в их эзоповском изложении более завуалированы и не столь конкретны).

Ещё М.К. Азадовский, впервые введя в научный оборот отрывок из поэмы «Николосарос», эпиграмму «Однажды жил коллежский регистратор» (в авторском списке - «Когда-то жил коллежский регистратор»), басню «Однажды серенький паук» (в автографе «скоринькой»), направленные против самодержца и его свиты, назвал их памятником политической сатиры декабристов. Экспромты В.Л. Давыдова были записаны со слов М.А. Бестужева редактором «Русской старины» М.И. Семевским («Николосор» - в 20 или 30 строк, прекрасная, едкая штука» и т.д.). В рукописном подлиннике «Записок» М.А. Бестужева авторство Василия Львовича ещё раз подтвердил В.И. Штейнгейль.

Стихотворные экспромты декабриста, писавшиеся в Петровском Заводе, предполагались для газеты «Кяхтинская стрекоза», составлявшейся с 1834 г. штаб-лекарем кяхтинской таможни А.И. Орловым. Д.И. Завалишин указывал на юмористический характер газеты и называл её тираж - 60 экземпляров. М.А. Бестужев упоминал, что «Стрекоза» года четыре выходила в листках.

В пользу участия В.Л. Давыдова в газете может свидетельствовать ещё один факт. Вокруг «Кяхтинской стрекозы» сложился круг забайкальской интеллигенции, в который вошли врачи и учителя А.И. Орлов, А.М. Крюков, В.П. Паршин, Н. Бадмаев, Д.П. Давыдов. Дмитрий Павлович Давыдов (1811-1888), впоследствии автор знаменитой песни «Славное море» («Думы беглеца на Байкале»), был двоюродным братом известного героя Отечественной войны 1812 г. Дениса Давыдова, а следовательно, троюродным братом В.Л. Давыдова. Столь близкое родство с декабристом могло предполагать и творческое объединение, которое до последнего расширяло границы надоевшего казематского существования и являлось способом сохранения нравственного уважения к себе.

М.А. Бестужев указывал и на то, что В.Л. Давыдов вместе с А.П. Барятинским писал шутливые стихи в тетрадь под заглавием «Плоды тюремной хандры», предназначаемую для казематского доктора Д.З. Ильинского.

Сохранившиеся стихи и басни, особенно политического содержания, могут дать представление о том, что могло быть среди утраченного. А те, которые дошли до нас, свидетельствуют о решительной гражданской позиции декабриста:

Он добродетель страх любил
И строил ей везде казармы
И, где б её не находил,
Тотчас производил в жандармы.

(На Николая I)

<> смотри, какой пострел!
Он всюду и везде поспел.

(На министра просвещения графа С.С. Уварова)