№ 8 (9)

Прежде всего я подробно опишу за бумагами мою поездку, заключающую в себе уже многие ответы на данные мне вопросы.

Квартирмейстерской части поручик Крюков, приехав из м. Немирова в самое то время, как я отправлялся к полковнику Пестелю, прощаясь со мною, просил меня заехать из м. Линцы в м. Немирово для взятия бумаг г[осподина] Пестеля от г[осподина] майора Мартынова и для удобнейшего получения оных дал мне лоскуток бумажки, на которой собственною рукою г[осподина] майора Мартынова была написана его фамилия, с тем чтобы по показанию её майору Мартынову (они так условились) сей последний сказанные бумаги мне выдал.

Когда я спросил у поручика Крюкова, какого рода сии бумаги, то он мне сказал, что он сделал такого же рода вопрос полковнику Пестелю и что сей последний отвечал ему, что в полотне зашито его сочинение, которое он просит сохранить, а [в] двух остальных бумагах заключается известие об успехах общества, прибавя, чтобы по прочтении их членами, живущими в м. Тульчине, их как ненужные сожгли; когда же я спросил у поручика Кюкова о виде, в каковом он их у майора Мартынова оставил // (л. 20 об), то он сказал, что к полотну (в коем сочинение зашито) приложена печать (не помню верно, им ли или кем-нибудь другим), и что он1, перевязав сей пакет шнурком крестообразно, две сказанные бумаги заложил за оный.

1 В подлиннике слово «он» ошибочно повторено дважды.

Приехав в м. Немирово и остановясь у майора Мартынова, я спросил у него про бумаги, и он отдавая их точно в таком виде, как описывал поручик Крюков, (кажется мне спросил меня о роде сих бумаг, на что я ему и объявил слышанное мною от поручика Крюкова. Зашив потом сии бумаги в подушку, я приехал в м. Тульчин, где нашёл и братьев Бобрищевых-Пушкиных; на другой же день мы отправились в с. Кирнасовку. Пушкин 2-й поехал гораздо прежде, а я с Пушкиным 1-м вместе (заметить надобно, что 1) братья Бобрищевы-Пушкины и я состояли при школе и потом мы жили все в с. Кирнасовке и 2) что со мною квартировал Пушкин 2-й).

Приехав в с. Кирнасовку в тот же самый день, я с Пушкиным 2-м, отложа две бумаги, данные для прочтения, остальные зашили в клеёнку и закапывание отложили до вечера. Вечером пришёл к нам Бобрищев-Пушкин 1-ый и ночью, когда уже все спали глубоким сном, мы трое, // (л. 21) я и братья Пушкины, зарыли в пол в квартире моей и Бобрищева-Пушкина 2-го (одной и той же). Вскоре, однако же, о сём узнали многие члены, живущие в м. Тульчине, как-то (если не ошибаюсь) штаб-лекарь Вольф, Барятинский, свитские поручики Черкасов, Крюков и Аврамов.

Когда полковника Пестеля арестовали, то штаб-лекарь Вольф, не знаю точно, но, кажется мне, по поручению господина генерал-интенданта Юшневского, увидев Бобрищева-Пушкина 1-го, требовал, чтобы бумаги сожгли. Мы, долго рассуждая, исполнить ли требование Вольфа или нет, ни на что не решались; сжечь же нам не хотелось, ибо общий отзыв об них был весьма хороший, и как каждый притом из нас желал бы их прочесть, то мы и решились бумаги сии сохранить, как хорошее политическое сочинение (если только сие окажется возможным).

В исполнение сего бумаги мы оставили в своём месте, а для успокоения некоторых членов, живущих в м. Тульчине, мы распустили слух, что бумаги сожжены. Когда же многие узнали, что они не сожжены, а хранятся в прежнем месте, то мы, увидя, невозможность их там // (л. 21 об.) оставить, решились непременно их вырыть и сжечь, или перепрятать в другое место; долго, однако же, не приступали к исполнению, ибо боялись, чтобы нас не захватили за самым делом.

В один день, числа именно какого, не помню, братья Бобрищевы-Пушкины отправились в м. Тульчин, а после обеда поехал я (утром были мои классы, и я ехать вместе с ними не мог и даже не имел намерения ехать в сей день). Бобрищевы-Пушкины, приехав в м. Тульчин и узнав, что опасность беспрестанно увеличивается, решились намерение наше привести в исполнение как можно скорее и для сего в тот же вечер воротились в с. Кирнасовку (я с ними не видался, ибо мы разъехались). В сию-то самую ночь они, братья Бобрищевы-Пушкины, сказанные бумаги и зарыли, слух же о сожжении их мы пустили вновь. На другой день я воротился из м. Тульчина в с. Кирнасовку, и Пушкины рассказывали мне все подробности, как они закапывали.

Как бумаги почитались хранящимися // (л. 22) у меня и, следственно, были на моей ответственности, то я и просил Бобрищева-Пушкина 2-го указать мне их место. Пушкин же 2-ой, изъявляя мне на то своё согласие, что бумаги зарыты на том самом месте, где мы с ним двое прежде назначали (за несколько пред сим дней я и Бобрищев-Пушкин 2-ой ходили и отыскивали место), но я желал видеть самое место и мы однажды перед вечером (какого именно числа не помню) под предлогом прогулки поехали с ним двое; проезжая же мимо, место он указал мне оное, что подтвердит и сам Бобрищев-Пушкин 2-ой. Итак, сознаваясь в целости бумаг и в знании места, где они были зарыты, я был совершенно уверен, что я их найду тотчас же, но опыт, открывший мне самому противное, показывает, что я назначенное место позабыл.

Две же бумаги, данные для прочтения, я положил на полку между моими книгами, с тем чтобы при первой моей поездке в м. Тульчин их там отдать князю Барятинскому1. Бумаги // (л. 22 об.) сии пролежали с неделю времени на полке в совершенном забытии и не были читаны ни мною, ни братьями Бобрищевыми-Пушкиными.

1 Слова «их там отдать князю Барятинскому» подчёркнуты карандашом.

В один день, какого именно числа, не помню, только в субботу и в тот же самый день, когда нам всем офицерам и юнкерам, живущим в с. Кирнасовке, назначено было присягать великому князю Константину Павловичу, Бобрищев-Пушкин 1-ый пришёл ко мне утром часу в 10 (Бобрищева-Пушкина 2-го не было дома, ибо он уезжал в м. Тульчин за формою для себя и для своего брата) и разглядывая пол в том месте, где были зарыты бумаги, сказал: «Кажется, ничего неприметно», - потом, вспомня про две остальные бумаги, спросил, где они лежат, и когда я ему отвечал, что на полке, то он, упрекая меня в неосторожности, сказал: «Я не знал, что вы их бережёте, их нужно сжечь, а то ещё как-нибудь попадутся», на что я ему отвечал, что сжечь их невозможно, ибо мне поручено свезти в // (л. 23) м. Тульчин для прочтения, но Бобрищев-Пушкин 1-ый мне отсоветывал сие делать, говоря, что я могу их как-нибудь выронить.

После сего он спросил у меня, знаю ли я их содержание, и я сказал, что нет (в бытность мою у полковника Пестеля он мне одну из сих бумаг было начал читать, но я был рассеян и, мне кажется, что Пестель это заметил, ибо он, не оконча бумаги, сказал: «Этих самых бумаг копии я отдал свитскому поручику Крюкову с моим сочинением и вы их, взяв у майора Мартынова, отвезёте в м. Тульчин, где и прочтёте1)». «Ну, так прочти их, - сказал Пушкин, - и если они стоят того, ты отвезёшь в Тульчин, а если нет, то сожжём их теперь же, а содержание их ты перескажешь».

Я прочёл их про себя и сказал Пушкину, что бумаги про успехи общества и, мне кажется, неважные. В сие то время я и Бобрищев-Пушкин 1-ый бумаги сии и // (л. 23 об.) сожгли (брата ж моего не было дома, я его услал и он не знает; Пестель в сие время ещё арестован не был, когда же Пестеля арестовали, то сожжены бумаги другие (о коих я упомяну в своём месте), только верно не знаю, обоими ли братьями Пушкиными или одним каким-нибудь из них, и был ли я при сожжении, - забыто мною совершенно).

Приехав в м. Тульчин и увидя князя Барятинского, я сказал ему, что бумаг не привёз, а сжёг их и причинами тому поставил 1) то, что я нашёл их нестоящими везти в Тульчин и 2) что сии бумаги, мне кажется, сочинены Пестелем (мне сие действительно так казалось, ибо во второй бумаге много было фамилий), а про содержание рассказал ему вкратце, что одна бумага об артиллерийских снарядах, а другая - об успехах общества, т.е. о приёме членов.

Относительно бумаг должно заметить, что они обе в роде писем, но не к Пестелю, а кому-то другому (имя не помню) и содержат в себе несколько фамилий (но ни одной мне знакомой2 // (л. 24) не было и оттого я их позабыл). Содержание бумаги первой есть замечание о неисправности артиллерийских снарядов и мнение о том, как предложить через какого-то адъютанта его генералу, чтобы их исправить (фамилий же ни генерала, ни адъютанта его не помню). Бумага вторая о приёме членов, т.е. такой-то принят, такой-то уже готов и проч.

1 Слова П.И. Пестеля подчёркнуты карандашом.

2 Восемнадцать строк от слов «в м. Тульчин и увидя...» на полях отчёркнуты карандашом и отмечены знаком «NB».

На 1-й. В бытность мою у г[осподина] майора Мартынова, мне кажется, что я ему сказал, что сии бумаги Пестеля и что в полотне зашито сочинение, а в двух остальных извещение об успехах общества; положительно же сказать не могу, ибо не помню. Читал ли майор Мартынов две сказанные бумаги, мне на верное неизвестно (но говорю положительно - он мне сказал, что бумаг он не читал), но я с ним вместе в бытность мою у него не читал. // (л. 24 об.)

На 2-й. Для получения бумаг от г[осподина] майора Мартынова я привозил к нему лоскуток бумажки, на которой собственною его рукою была написана его фамилия, впрочем, он мне выдал и без показания её, присовокупляя, что он мне верит и так.

На 3-й. Бумаги сии привёз я сам с Пушкиным 1-м из Тульчина в с. Кирнасовку, в тот же день Бобрищевы-Пушкины 1-й и 2-ой и я зарыли их в пол, а чрез несколько времени двое Пушкины зарыли их в поле (сие подробно изложено выше).

На 5-й. Господа полковники Пестель и Леман, майоры Мартынов и Лорер знали только, что бумаги мною взяты от майора Мартынова, не зная, впрочем, передал ли я их кому, или оставил у себя. Итак, при вопросе у них о бумагах они должны были показать на меня, а как притом бумаги в Тульчин и из Тульчина в с. Кирнасовку привезены также мною, то и многие тульчинские члены, сие знавшие и, следственно, почитавшие меня хранящим оные, если бы их спросили о бумагах, // (л. 25) показали бы также на меня; Пушкины же были в стороне, ибо наибольшему числу членов действия их относительно бумаг были вовсе неизвестны.

Когда меня спрашивали про бумаги, то мне казалось, что Пушкины в оных не сознались и причиною несознания их я полагал не иначе как то, что они, быв связаны со мною приязнию, щадили меня (ибо Пушкины, знав также, как и я, что о бумагах должны спросить прежде меня, может быть, полагали, что я в целости их не сознался). Вследствие-то сего суждения я, желая им сделать добро, принял зарытие бумаг на себя, а их отстранил. Место же бумаг мне было точно известно, но я оное позабыл (сие объяснено подробно в моей поездке).

На 6-й. Свитский поручик Крюков, приехав от Пестеля, сказывал мне, что действия, может быть, начнутся весною (но не на верное), и когда я в бытность мою у Пестеля спросил его о верности сего, то он мне отвечал следующее: «Я сам ещё ничего не знаю, может быть, весною, может быть, когда я приду в караул, а, может быть, ещё и // (л. 25 об.) долго не начнём, это смотря по обстоятельствам» (про назначение же 1 генваря я услышал, когда уже Пестель был увезён в Петербург, но от кого я слышал сие, по истине не помню).

Брат мой, Пермского пехотного полка подпрапорщик Заикин обществу никогда не принадлежал и об обществе ни малейшего не имел понятия; я и братья Бобрищевы-Пушкины от него всегда таили, но когда уже Пестель был увезён в Петербург и когда, следственно, общество уже почиталось разрушенным, то, может быть, у меня и вырвалось что-нибудь брату, как домашний секрет, но я про себя не помню даже, говорил ли я ему про 1 генваря. О Бобрищевых же Пушкиных действительно не знаю.

Засим я с полною откровенностью изложу всё, что только я в разное время слышал относительно тайного общества.

Пестель просил через Пушкина 1-го общество свитских офицеров написать своё мнение об учреждении квартирмейстерской части, но никто из нас не принимался, и все поручили сие Бобрищеву-Пушкину 1-му, сей последний начертал было уже и // (л. 26) план сочинению и, как оно у него медленно подвигалось, то он было и отделил мне статью об способе учения и о предметах, коим учить должно вступающих в квартирмейстерскую и топографическую части, а своему брату другую (какую же именно, не помню). Мы, однако же, за свои статьи и не принимались (ибо Пестеля арестовали). Сии-то бумаги сожгли Пушкины, когда Пестеля арестовали (впрочем, не знаю для чего, ибо они совершенно ничего в себе не содержали).

Почти год тому назад, не помню верно, но, кажется, штаб-лекарь Вольф (и потом Бобрищев-Пушкин 2-ой подтвердил сие) сказывал, что свитский поручик Лихарев принял какого-то статского советника - приятеля графа Витта (будто бы сей статский советник заставил себя принять); сего обстоятельства очень испугались, и я слышал, что Барятинский, дабы сие дело как-нибудь поправить, ездил, с тем чтобы принять чрез кого-то самого Витта, но Барятинский мне сказывал, что он его не принял.

Ещё я был в обществе (но я узнал после), как Пестель кому-то из свитских офицеров // (л. 26 об.) (а сей передал другим, и мы все сие узнали) сказал, что Ермолов имеет своё общество и хочет быть царём. Пестель же был им, но не знаю за что, всегда недоволен, и я признаюсь откровенно, почитал это за сказку, а оттого и не показал1.

Почти год тому назад Барятинский сказал, что он в бытность свою в Москве как-то узнал, что существует общество, от своего знакомого (от члена сего же общества) и что последний признался ему, что члены общества ничего не делают. Про это обстоятельство я позабыл совершенно.

Только что я вступил в общество (тому уж слишком год), кто-то из свитских офицеров, говоря про Пестеля, прибавил: «Как он тонок, он всех старших членов Польского общества узнал, а они наших нет», тут-то я по собственному заключению и узнал про Польское общество. Через некоторое время мне кто-то подтвердил сие (кто же именно, не помню). С Пестелем же и Барятинским никогда мне о сём говорить не удавалось.

После 14 декабря, когда уже фамилии // (л. 27) возмутившихся в Петербурге были напечатаны, свитскому поручику Аврамову кто-то (кто же именно, не знаю) сказал: «Слава богу, из наших ни одного не было», Аврамов же рассказывал сие нам, и мы заключили, что в Петербурге существовало особенное общество.

Когда уже Пестель был увезён в Петербург, то свитский поручик Черкасов сказал мне, что он узнал, что два члена из нашего общества были избраны министрами, и тут-то он, делая свои догадки, кто бы был такой министром иностранных дел, присовокупил: «Должен быть Пестель, ибо он мне один раз сказал, что он сделал две актовые бумаги; одну - с французами, а другую - не помню, с какою-то нашею».

Через несколько времени пронеслись слухи о существовании почты между Пестелем и каким-то другим членом. Кто первый сие выпустил, не знаю, но я помню, что свитский поручик Аврамов2 говорил сие на квартире у Черкасова3. // (л. 27 об.)

Квартирмейстерской части подпоручик Заикин4

Генерал-адъютант Чернышёв // (л. 7)

1 Шесть строк от слов «мы все сие узнали...» на полях отчёркнуты карандашом.

2 Фамилия подчёркнута карандашом.

3 Семь строк от слов «Через несколько времени...» на полях отчёркнуты карандашом.

4 Показания написаны Н.Ф. Заикиным собственноручно.