Литке. Портрет в интерьере эпохи
Владимир Вейхман
В 1909 году в Англии был построен ледорез «Эрл Грей» («Граф Грей»). Граф Грей был одно время премьер-министром Великобритании, а его именем назван знаменитый чай с бергамотом, который так любят знатоки. Вскоре ледорез был продан в Канаду, а в 1914 году, уже под именем «Канада» приобретен российским правительством и использовался для ледовых проводок в Белом и Баренцевом море.
Революция породила зуд к переименованию ледоколов. Корабли получали имена большевистских вождей: «Святой Александр Невский» стал «Лениным», «Святогор» - «Красиным». Не избежала этой участи и «Канада»: ледорез приобрел название «III Интернационал». Но дальше произошло необычное: это «р-революционное» название просуществовало недолго. Неведомо по чьей инициативе судно еще раз переименовали и дали ему имя «Ф. Литке». Вообще-то такая инициатива попахивала «контрой», но ничего, обошлось.
Под этим именем «Ф. Литке» (именно так было написано в судовых документах и выставлено латунными литерами на кормовом подзоре) ледорез вошел в историю мореплавания как первое судно, прошедшее без аварии Северный морской путь в одну навигацию. Капитаном тогда был Николай Михайлович Николаев, мой декан в Высшем арктическом морском училище. Так отзвук имени Литке дошел до меня если не из первых рук, то уж от человека во всех отношениях достойного.
Ледорез «Литке» я видел не то на Диксоне, не то в Архангельске - сейчас уж и не упомню. Он был красив лебединым изгибом форштевня, чуть скошенными мачтами и дымовой трубой, придававшими стремительность его облику. Федор Петрович был бы доволен тем, что его имя носило такое красивое судно со славной биографией.
Едва я поступил в училище и начались занятия на первом курсе, как для доклада на конференции научного общества курсантов мне была предложена тема «Плавания Федора Петровича Литке». Удивительно, насколько память избирательна. Спустя много лет я без труда вспоминаю разные ничего не значащие мелочи, относящиеся к тому времени, Но вот что касается моего доклада, то не могу припомнить совершенно ничего ни из его содержания, ни из любых обстоятельств, с ним связанных. Наверное, описания плаваний и открытий знаменитого мореплавателя, не вызвали никаких ассоциаций у первокурсника, еще ни разу не ступившего ногой на зыбкую палубу.
Я заново обращаюсь к судьбе и свершениям знаменитого мореплавателя, ученого и государственного деятеля, облик которого хорошо представляю себе по известным портретам: седой адмирал с благородной лысиной и пышными бакенбардами, весь увешанный звездами и крестами.
Так трудно представить себе адмирала двадцатилетним мичманом, хотя и лысина уже тогда начинала у него образовываться, и бакенбарды были - правда, еще не седые и пышные, но уже тщательно ухоженные и даже, по моде того времени, чуть-чуть завитые.
* * *
При рождении Федор Петрович Литке, крещеный по лютеранскому обряду, получил имя Фридрих Беньямин фон Лютке. Всю жизнь он подписывался на русском языке как Литке, а на немецком - как фон Лютке. В детские годы судьба не сулила ему ничего хорошего. Матери он лишился в следующий день после своего рождения, а отец его, таможенный служащий в чине статского советника, недолго ходил во вдовцах. Через год после смерти жены он снова женился, но и сам прожил недолго. Мачехе было не до воспитания пятерых детей от первого брака своего мужа; за восемь лет замужества она родила своих семерых.
Федор был отдан в скверный пансион, о котором у него, уже в зрелом возрасте, никаких добрых воспоминаний не сохранилось, а потом жил у дяди (по материнской линии), чиновника высокого ранга, который воспитанием племянника совершенно не занимался, и мальчик был предоставлен самому себе. К счастью, у дяди была богатая библиотека, и Федор читал много и беспорядочно. Потом, наконец, дядя пристроил его в свою канцелярию, где мальчик два года занимался переписыванием скучных бумаг.
Но, наконец, и ему судьба улыбнулась: сестра его вышла замуж за морского офицера, капитана 2 ранга Ивана Саввича Сульменева. Юноша много времени проводил в его семье, переезжая вместе с ним по местам его службы - то в Свеаборг, то в Кронштадт, то в Санкт-Петербург, даже был с ним в плавании на фрегате «Поллукс». Сам воздух в доме моряка был наполнен свежим запахом моря, все разговоры были связаны со службой Ивана Саввича.
Капитан опекал любознательного племянника, нанял ему учителей и сам занимался с ним цивильными и морскими науками, так что в 16 лет Федор Литке, который по возрасту уже не мог быть принят в Морской кадетский корпус, выдержал экзамен за его полный курс. По императорской резолюции на ходатайство морского министра он был принят на флот «гардемарином на одну кампанию».
Кампания эта выдалась славная. Отряд гребных судов - трехпушечных канонерских лодок, в который был зачислен гардемарин, совершил переход из Ревеля к Данцигу, где вступил в бой с засевшими в городе наполеоновскими войсками. За проявленную в бою храбрость Федор Петрович Литке был досрочно произведен в первое офицерское звание - мичмана - и награжден орденом Святой Анны III степени, который давался исключительно за боевые заслуги, и носить его полагалось на эфесе кортика или шпаги (с 1815 года эта награда стала IV степенью ордена).
Весной 1816 года, когда девятнадцатилетний мичман занимал в Свеаборге должность адъютанта командира порта, он получил письмо от Сульменева: «Я тебя запродал; снаряжается на будущий год экспедиция в Камчатку под начальством В.М. Головнина, который по просьбе моей обещал взять тебя с собой». О такой удаче молодой офицер мог только мечтать.
Капитан 2 ранга Василий Михайлович Головнин, уже прославившийся мореплаватель, который совершил ранее кругосветное плавание на шлюпе «Диана» и провел два года и три месяца в японском плену вместе с двумя офицерами и четырьмя матросами, командовал шлюпом «Камчатка», предназначенным для плавания в Русскую Америку. Шлюп вмещал до 900 тонн груза и имел батареи из 28 орудий.
Правительство, собирая экспедицию, поставило перед нею задачи: доставить на Камчатку необходимые припасы, которые невозможно или крайне трудно перевезти туда сухим путем; обследовать колонии Российско-Американской компании и исследовать поступки ее служащих в отношении к природным жителям областей, ею занимаемых; и, наконец, определить географическое положение тех островов и мест российских владений, а также северо-западного берега Америки, которые не были до сей поры определены астрономическими способами.
Тут самое время определиться с терминологией.
Шлюп - это военный трехмачтовый парусный корабль начала 19 века, предназначенный для различных служб, в том числе экспедиционной. На передних мачтах он имел прямые паруса, а на кормовой - косой парус.
За время, отделяющее нас от плаваний Головнина и Литке, некоторые понятия существенно изменили свое значение, и неучет этого обстоятельства может ввести современного читателя в заблуждение. В наше время термин «корабль» употребляется главным образом в отношении военных кораблей, а во времена парусного флота для плавучих сооружений, используемых как для военных, так и для гражданских нужд, применялся термин «судно». Понятие «корабль» тогда означало определенный тип парусного судна - трех- или четырехмачтового с прямыми парусами на всех мачтах.
В наши дни капитаном называют лицо, которое возглавляет экипаж невоенного судна и является его единоначальником и руководителем. А во времена парусного флота капитаном принято было называть командира военного судна.
Попасть в экипаж военного шлюпа «Камчатка», направляющегося в кругосветное плавание, было совсем не простым делом. Капитан шлюпа Василий Михайлович Головнин был строг в отборе офицеров и гардемаринов, однако же и личные интересы соблюсти не упускал. Знаменитый мореплаватель намеревался вступить в брак с Евдокией Степановной Лутковской, барышней из Ржевского уезда Тверской губернии, дочерью отставного офицера Преображенского полка.
Но свадьба была отложена до возвращения из плавания. Зато он взял с собой ее брата, гардемарина Феопемпта, а тот, в свою очередь, уговорил Головнина взять в плавание своего друга по Морскому кадетскому корпусу, Степана Артюхова, а также другого брата невесты, Лутковского Ардальона.
Барон Фердинанд Врангель, круглый сирота из обедневшего, когда-то знатного рода, в Морском кадетском корпусе отличался прилежанием в овладении науками и по успехам в учении был первым из 99 кадетов его выпуска. Трехлетнее плавание по Финскому заливу не удовлетворяло способного и честолюбивого молодого человека и он, подав рапорт о болезни, оставил свой корабль и отправился в Санкт-Петербург, где явился перед Головниным с просьбой взять его на шлюп «Камчатка» хотя бы простым матросом.
Головнину понравилось рвение мичмана, в беседе с ним он должным образом оценил его познания в морской практике. Капитан уладил дело с самовольной отлучкой Врангеля и взял его в экипаж, возложив на него обязанности младшего вахтенного офицера.
А Егор Антонович Энгельгардт, директор Царскосельского лицея, обратился к Головнину с просьбой взять в плавание Федора Матюшкина - лицеиста первого набора, к которому принадлежали и Пушкин, и Кюхельбекер, и Дельвиг. Матюшкин был только что выпущен в статском чине Х класса - коллежским секретарем. Никакого морского образования он не имел, но давно уже грезил морем так, что заслужил у своих товарищей прозвище «Плыть хочется». Было разрешено взять его в кругосветку волонтером, с тем, чтобы во время плавания он овладел морскими науками и был подготовлен к получению флотского чина мичмана, который в Табели о рангах значился в XII классе.
Отношения между молодыми мореплавателями были не такими уж простыми, как могло бы показаться на первый взгляд. Мичман Литке, хоть и был чуть-чуть младше Врангеля и не получил, в отличие от него, систематического морского образования, зато понюхал пороха в деле и имел боевой орден, которого ни у кого из сотоварищей не было.
Гардемарин Феопемпт Лутковский был младше Врангеля ровно на семь лет, день в день, - разница в этом возрасте чрезвычайно ощутимая. Ну, а волонтеру Матюшкину еще предстояло оморячиться.
* * *
25-го августа 1817 года (здесь и далее - даты по старому стилю) «Камчатка» отправилась в путь из Кронштадта. Корабль был снабжен самыми лучшими съестными припасами, а также морскими картами, книгами и инструментами для обеспечения мореплавания. Три хронометра работы лучших английских мастеров были предметом особенной гордости капитана и офицеров – ведь без них было бы невозможно определять долготы географических пунктов. Кроме того, при заходе в Англию были закуплены средства для предупреждения цинготной болезни, а также ром, водка и виноградное вино, которые, благодаря ходатайству российского посланника, удалось закупить без уплаты пошлины.
Плавание длилось два года и двенадцать дней; шлюп пересек Атлантику, после захода в Рио-де-Жанейро обогнул мыс Горн, совершил плавание с заходом в Кальяо через Тихий океан к Камчатке, обошел все русские владения в Северной Америке, включая Форт Росс в Калифорнии и Новоархангельск - центральное селение Российско-Американской компании. В дальнейшем плавании шлюп под Андреевским флагом посетил Сандвичевы (Гавайские), Марианские, Молуккские и Филиппинские острова, через Зондский пролив вышел в Индийский океан, пересек его, обогнул мыс Доброй Надежды и с заходом на остров Святой Елены возвратился на родину.
Василий Михайлович Головнин изложил все обстоятельства плавания вокруг света в опубликованном в 1822 году двухтомном отчете.
Мичман Литке записывал свои впечатления о плавании в «Дневник, веденный во время кругосветного плавания на шлюпе "Камчатка"», а волонтер Матюшкин - в «Журнал кругосветного плавания на шлюпе "Камчатка"». Дневник мичмана Врангеля, к сожалению, не сохранился: он погиб при пожаре.
«Дневник» Литке отражает личность своего автора как морского офицера; наряду с подробным изложением происходивших событий, сведений и впечатлений географического и этнографического характера в нем содержатся записи навигационного и метеорологического характера, настолько подробные, что по ним можно восстановить маршрут плавания «Камчатки» во всех деталях. Вот, к примеру, его описание подхода с моря к форту Росс, которое прямо могло бы служить абзацем соответствующего места лоции - навигационного руководства, содержащего данные, необходимые для плавания в соответствующем районе:
«Берег идет совершенно прямо, нет ни малейшей бухты, ни даже изгиба, который бы был хотя несколько закрыт. И потому весьма редко случается, чтобы к селению Росс на обыкновенном гребном судне без опасности приставать было можно; а при умеренной свежести S, SW, W или NW ветре буруны бывают столь сильны, что и на байдарах бывает сие невозможно. Глубина якорному стоянию также не весьма благоприятствует; в одной мили от берега оная 30 сажен, к морю правильно увеличивается и далее 3-х миль уже более 80 сажен.
Грунт, правда, везде ил, но вряд ли можно решиться без крайней необходимости стать на якорь и при самых благоприятных обстоятельствах в открытом океане более как на дневное время. Пресной воды поблизости селение также совершенно нет. Сверх того, место сие ни по чему не приметно. Не имевши несколько дней обсерваций, и в туманное время весьма трудно прямо к нему попасть. В ясное время могут служить изрядною приметою несколько белых камней, лежащих вплоть к берегу немного посевернее селения; также и то, что около селения менее прочих мест лесу, так что кажется, будто оно лежит в песчаной равнине. С погрешностью в широте более 10' приметы сии делаются почти совершенно ничтожными…».
«Журнал» Матюшкина, часть которого представляет собой письма к Е.А. Энгельгардту, более эмоционален; он как бы рассчитан на читателя, которому без надобности знать тонкости управления шлюпом при различных обстоятельствах плавания, а описания чужих краев, обычаев и нравов населяющих их народов наиболее интересны. Федор Матюшкин также производил навигационные и астрономические вычисления, но соответствующие записи и расчеты вел в отдельной рабочей тетради.
Любопытно, что В.М. Головнин в своем «Путешествии вокруг света» ни разу не упомянул мичмана Литке, в отличие от мичмана Врангеля, который постоянно называется в связи с выполнением им представительских и дипломатических поручений. То ли тут играло роль лучшее знание Врангелем французского языка, то ли его баронский титул, что, конечно, было немаловажно в контактах с местными чиновниками и вельможами. А, может быть, Литке не использовался для поручений такого рода потому, что в дурном пансионе, где он воспитывался, изучение языков - французского, английского и немецкого - было поставлено из рук вон плохо (следует заметить, что в семье Литке говорили на русском языке, и немецкий язык Федор осваивал как иностранный).
Деятельность и усердие мичмана барона Врангеля Головнин отмечает и в таком вроде бы не баронском деле, как организация доставки на корабль балласта и дров при заходе в Петропавловскую гавань на Камчатке.
А при деловых и представительских визитах Головнин неизменно брал с собой Феопемпта Лутковского. Юный гардемарин, получивший воспитание в английском пансионе, довольно хорошо знал английский язык и оказывал капитану большую помощь. Замечание Головнина по этому поводу доселе не утратило смысла и значения:
«…В путешествия такого рода необходимо нужно назначать офицеров и гардемаринов, знающих чужеземные языки… Им часто случается быть за границей, где как по делам службы, так и для собственного удовольствия должны они обращаться с иностранцами. Если бы кадеты морского корпуса понимали, как стыдно и больно офицеру, находящемуся в чужих краях, не знать никакого иностранного языка, то употребляли бы всевозможное старание на изучение оных».
Плавание было отличной школой для молодых офицеров и гардемаринов. Головнин был требователен и строг. Литке впоследствии писал: «В его глазах все были равны... Ни малейшего ни с кем сближения... Все его очень боялись, но вместе и уважали, за чувство долга, честность и благородство... Капитан первый показал пример строгого соблюдения своих обязанностей. Ни малейшего послабления ни себе, ни другим... Мне случалось даже на якоре, приходя рано утром за приказаниями, находить его спящим в креслах, в полном одеянии». Дорогого стоит признание Литке в том, что он отправился в плавание, не имея ни малейшего понятия о службе, а воротился «настоящим моряком, моряком школы Головнина».
Когда «Камчатка» завершила кругосветное плавание, Литке был произведен в лейтенанты и награжден орденом Святой Анны III степени.
* * *
Новая Земля - архипелаг, который служит барьером между Баренцевым и Карским морями Северного Ледовитого океана. Он состоит из двух больших островов (Северного и Южного) и нескольких мелких. Расстояние от крайней южной точки архипелага до самой северной - около тысячи километров. Между Северным и Южным островом проходит пролив Маточкин Шар, на юге архипелаг отделен от острова Вайгач проливом Карские Ворота (а Вайгач отделен от материка проливом Югорский Шар).
Суровая природа островов и прилежащих морей препятствовала их изучению, так что, несмотря на то, что архипелаг с давних времен посещался русскими промышленниками, и о его существовании было известно европейским картографам, положение точек его побережья не было сколько-нибудь достоверно определено, несмотря на ряд экспедиций, предпринимавшихся с XVI по XVIII век.
Даже если удавалось определить по полуденным высотам Солнца широту тех или иных пунктов, то их долготы, ввиду отсутствия у путешественников инструментов - хранителей точного времени, определялись исключительно по счислению пути достигших их парусных судов, с очень большими ошибками, вызванными невозможностью учесть снос от ветра и неизвестных течений.
Лейтенант Федор Литке, назначенный по рекомендации капитана Головнина начальником экспедиции по обследованию Новой Земли, намеченной на 1821 год, получил от морского министра указание:
«Цель поручения, вам делаемого, не есть подробное описание Новой Земли; но единственно обозрение на первый раз берегов оной и познание величины сего острова по определению географического положения главных его мысов и длины пролива, Маточкиным Шаром именуемого, буде тому не воспрепятствуют льды или другие какие важные помешательства».
Экспедиция под началом А.П. Лазарева, отправленная в 1819 году для составления карты Южного острова, не справилась с поставленной задачей ввиду непроходимых льдов, не позволивших приблизиться к берегу. К тому же, поразившая экипаж его брига цинга вынудила прервать плавание и вернуться в Архангельск.
Для новой экспедиции был предназначен построенный в Архангельске бриг, получивший название «Новая Земля». Его подготовкой к плаванию руководил младший брат Федора Петровича, мичман Александр Литке (Литке 2-й, как он значился в списках флота). Строитель на славу потрудился, чтобы сделать судно пригодным для плавания во льдах: шпангоуты были плотно подогнаны друг к другу, пазы между ними проконопачены, наружная обшивка сделана из толстых досок, а подводная часть обшита медью.
Бриг имел в длину 80 футов, то есть 24 метра. Много это или мало? Экипаж «Новой Земли» состоял из 43 человек, в общем-то, было тесновато, что, впрочем, обычно для кораблей того времени. Но в дальнем плавании, тем более в полярных широтах, теснота препятствует проникновению свежего воздуха во внутренние помещения и способствует заболеванию цингой. Молодой капитан придал особо важное значение этому обстоятельству:
«Вместительность нашего судна была такова, что, невзирая на такое множество разных вещей, которые мы должны были погрузить, каждая из них имела свое место, и жилая палуба была совершенно чиста, отчего не трудно было сохранить в ней всегда чистый воздух, а две чугунные печи истребляли всякую сырость при самом начале ее. Жилая палуба была не только просторна, но и высока, так что люди наши могли в ней свободно плясать, когда погода не позволяла делать этого наверху. Это также не мало способствовало сохранению их здоровья».
Но главное, конечно, было то, что сверх продовольствия, принятого на борт по обычным для плавания нормам, был сделан солидный запас противоцинготных средств. По указанию командира, были погружены квашеной капусты 50 ведер, клюквы 12 пудов, хрена 6 пудов, да ведро лимонного сока, да лук репчатый, да чеснок, да сверх того рома 10 ведер, да для больных вина тенерифского 6 ведер, а сбитня - напитка из меда и воды с примесью уксуса, хлебного вина и некоторых пряностей, - 100 ведер. Литке особо отмечал: сбитень - «напиток весьма полезный, особенно после трудных работ в холодную и сырую погоду. Он согревает и производит испарину и, следственно, данный людям перед раздачею коек, много способствует предупреждению простуд».
Литке тщательно изучил опыт своих предшественников. В списке инструментов, которые должны быть взяты в плавание, он на первое место поставил два английских хронометра. Не обладая инструментами для хранения точного времени, прежние мореплаватели наносили на карты новоземельское побережье весьма приблизительно, поскольку они не могли определять астрономическими методами географическую долготу, а подчас и широту получали весьма неточно. Поэтому главным в полученном Литке задании было употребить все средства, от него зависящие, чтобы вернее определить широту и долготу приметных пунктов.
Нужно было использовать короткое арктическое лето, но выходить в море пораньше тоже не имело смысла: льды отступали медленно, пространства чистой воды освобождались поздно. Инструкция морского министра предписывала отправиться из Архангельска не ранее, чем в половине июля, когда, как предполагалось, море около Новой Земли будет свободнее ото льдов и туманов.
Плавание продолжалось шесть недель в крайне неблагоприятных условиях: противные ветры, штормы и туманы, а в особенности льды не позволяли приблизиться к берегу. Как писал Федор Петрович, «куда мы доселе ни обращались, везде встречали непреодолимые намерениям нашим препятствия». Лишь дважды удалось увидеть вершины гор на острове.
Хотя поставленная задача не была выполнена, тем не менее, экспедиция 1821 года доставила ценные сведения о реальных условиях плавания; был исправлен ряд неточностей на картах; прошли проверку меры, предпринятые для поддержания здоровья экипажа: ни один из моряков «Новой Земли» не заболел цингой.
Осмысливая результаты экспедиции, Литке пришел к выводу, что причиной невыполнения назначенных предписаний были препятствия ото льдов, но признавался и в собственных ошибках. Главная из них заключалась в том, что он считал, что с наступлением лета ото льда прежде всего очищается южный берег Новой Земли, и поэтому почти месяц потратил на попытки преодолеть эти льды. Между тем, именно к южному берегу постоянно поступают запасы из ледяной кладовой - Карского моря, и свободное пространство находится севернее, куда льды из Карского моря не попадают.
Морской штаб, рассматривая плавание в 1821 году как рекогносцировочное, принял решение продолжить экспедицию к Новой Земле в следующем году, и командование ею Адмиралтейский департамент (в ведении которого находились Ученая часть и Гидрографическая служба) снова возложил на лейтенанта Литке.
Однако в программу экспедиции были внесены заметные коррективы. Чтобы не терять драгоценное летнее время в ожидании того, как подходы к Новой Земле очистятся ото льдов, что ожидалось не раньше середины июля, было решено пораньше направить бриг к берегам Лапландии - северного побережья Кольского полуострова - с тем, чтобы выполнить там комплекс гидрографических работ, и только потом отправиться к Новой Земле.
Литке писал по этому поводу: «Странным покажется, может быть, но это тем не менее справедливо, что берег этот, вдоль которого уже около трех веков плавают беспрерывно суда первых мореходных народов, был нам до сих пор в гидрографическом отношении менее известен, чем многие отдаленнейшие и необитаемые части света. Он никогда не был описан надлежащим образом, и все карты этого берега были основаны на неполных и иногда неточных известиях, рассеянных во многих старинных книгах».
Экспедиция 1822 года готовилась не менее тщательно, чем предыдущая. Литке заботился о сохранности мореходных инструментов - компасов, ареометра, телескопа, инклинаторов, с помощью которых определялось наклонение магнитной стрелки. Без этих и других инструментов экспедиция просто не имела бы смысла. Из Петербурга в Архангельск их нельзя было везти в трясучих почтовых телегах, и для перевозки была куплена коляска с рессорами. Несмотря на это, даже в коляске на дурных дорогах сильно трясло, и командир беспокоился за свои инструменты, особенно за барометр, из которого могла вылиться ртуть.
Когда доехали до санной дороги, коляску поставили на сани. Но опасностей не убавилось: приходилось переправляться через речки, покрытые тонким и опасным, а то и уже тронувшимся льдом. Часто перетаскивали экипаж на руках, почти до половины в воде.
Постоянного внимания к себе требовали хронометры, без которых невозможно определение долготы. Тут без казусов не обошлось. Еще в Архангельске произошел весьма неприятный случай: у одного из хронометров лопнула цепочка, соединяющая два барабана часового механизма – цилиндрический и конический. Причем это произошло не при заводе хронометра, когда цепочка испытывает дополнительное усилие, а, что называется, «на ровном месте». Оказалось, что некоторые звенья цепочки перержавлены.
Мастера исправить это повреждение не взялись, и командиру, как он сам писал, «осталось только радоваться, что ныне взял я с собой три хронометра, так что и после этого случая осталось у меня еще два, и весьма надежные».
Но этим неприятности с хронометрами не закончились. Как известно, важнейшим показателем качества хронометра, как и любых других часов, является постоянство его хода; проще говоря, в равные интервалы времени (например, за сутки) хороший хронометр должен отставать или уходить вперед всегда на одну и ту же величину. Одним из условий обеспечения постоянства хода является требование заводить хронометр ежесуточно, в одно и то же время и на одно и то же число оборотов заводного ключа.
И вот однажды утром, перед началом работ, командир, решивший сравнить показания хронометров, обнаружил их стоящими! Тут он и сообразил, что накануне в хлопотах забыл их завести, несмотря на все предпринятые им же самим меры осторожности: хронометры он заводил лично сам, а вахтенный офицер не должен был сменяться, если не получит от штурманского помощника подтверждения того, что хронометры заведены.
Целый день потратил командир, пытаясь выполнить наблюдения Солнца, которые позволили бы определить поправки к показаниям пущенных хронометров, но густой мрак, покрывший небосвод, не дал возможности это сделать. Потребовалось еще три дня наблюдений, чтобы убедиться, что ход хронометров не изменился.
Учитывая негативный опыт прошлого года, Литке очень хотел взять в плавание кого-нибудь из поморов-промышленников, ранее плававших к Новой Земле, но, к большому его огорчению, ни в Архангельске, ни в других местах добровольца-кормщика сыскать не удалось.
Плавание вдоль побережья Кольского полуострова было скучным и утомительным. Никаких открытий новых географических объектов не было - и не ожидалось, но отмечались пеленгами якорные места, производилось определение глубин и характера грунта, точного местоположения мысов и входов в многочисленные бухты и бухточки, - словом, велась рутинная штурманская работа.
Редкие отличия от повседневности Литке отмечал в дневнике:
«Нас не замедлили посетить лопари с реки Харловки, с которыми мы заключили условие о снабжении нас ежедневно свежей рыбой по следующим ценам: семга по 4 рубля 55 копеек пуд; треска 1 рубль 80 копеек пуд; пикшуй 1 рубль 60 копеек пуд»;
«Находясь на южном матером берегу губы, провели мы несколько минут в престранной охоте. Откуда ни возьмись вдруг между нами заяц; мы его окружили и стали ловить руками, потому что ни один из нас не был вооружен даже и палкой; естественно, что заяц очень скоро от нас убежал»;
«На Кильдине растет много превкусных грибов, называемых здесь моховиками; они похожи на белые грибы».
В конце июля Литке с тремя офицерами и командой гребцов отправился на весельной шлюпке в город Колу, расположенный при слиянии рек Кола и Тулома. Нужно было доставить туда сведения о прибытии «Новой Земли» в Кольский залив, отослать в Петербург рапорты и письма. Но главнейшей причиной поездки была закупка свежей провизии.
Переход занял больше суток, с двумя привалами для отдыха гребцов. Матросы отдыхали в рыбачьих избушках, а господа офицеры - в прихваченной палатке.
С приходом в Колу, которую Литке называет столицей Лапландии, моряков встретил городской голова, который объявил, что квартира им уже отведена. Однако командиру было не до отдыха: он сделал необходимые визиты и переговорил насчет закупки свежей провизии. Но овощи еще не созрели, и ничего другого, кроме баранины и морошки, приобрести оказалось невозможно.
Завершив все дела, Литке собрался тут же отправиться в обратный путь, но встретил неожиданное препятствие. Как вспоминал потом Федор Петрович, «хозяин дома, в котором матросам была отведена квартира, решился ознаменовать такое радостное для него событие достойным его подвигом - напоить наповал как себя, так и всех людей наших. В первом успел он совершенно, и мы его уже более не видали; в последнем же только отчасти, однакож мы долго собирали наших гребцов по разным углам города, долго должны были ждать, пока они пришли в состояние управлять веслами».
Отчалив, наконец, в два часа ночи, путешественники вынуждены были тут же остановиться на привал: «нашел прегустой туман; гребцы над веслами дремали, как и рулевой над рулем - все следствие угощения нашего хозяина».
Литке продолжает: «Туман пал, и утро наступило великолепное. Люди наши спали на тундре между камнями, как убитые. Вдруг послышались женские голоса, и вслед затем пристала к нам целая лодка девушек: это были кольские морошницы, возвращающиеся домой… Они расположились для отдыха возле нас, стали петь, плясать, и матросы наши, забыв и усталость и сон, пустились вместе с ними играть в горелки».
Направившись от Кольского залива к Новой Земле, Литке вышел к проливу Маточкин Шар, вход в который он не смог опознать в прошлом году, и двинулся дальше, на север, намереваясь достичь мыса Желания. Попутно он щедро раздавал найденным географическим объектам имена своих соплавателей.
Кроме мыса Лаврова, еще год назад названного именем лейтенанта - своего старшего офицера, Литке дал имя старшего штурмана Софронова открытому заливу; оконечности встреченной губы (залива) - своего младшего брата мичмана Литке; южный мыс губы Крестовой назвал именем штаб-лекаря Смирнова, а северный - второго штурмана Прокофьева. Остров перед устьем Крестовой губы назвал островом Врангеля, в честь друга своего, трудившегося в это время у берегов Сибири.
Отрытую на пределе прошлогоднего плавания губу Литке назвал губою Сульменева, «в честь достопочтенного и заслуженного флота капитана этого имени».
Превысокая гора получила имя Крузенштерна, - «имя, сколь славное в ученом свете, столь же драгоценное для всех, умеющих ценить достоинство, соединенное с благородством души». А в первом плавании гора, имеющая вид весьма подобный вулканическим горам, названа сопкою Сарычева, в честь гидрографа Российской империи вице-адмирала Сарычева. Весьма приметная пирамидообразная гору была названа горою Головнина - в ознаменование благодарности к капитану Головнину, под начальством которого Федор Литке провел два полезнейших года своей службы.
Не было забыто и высокое начальство: один большой залив был назван заливом Маркиза де Траверсе, российского морского министра, а другой - заливом Моллера, в честь начальника морского штаба Его Императорского Величества.
* * *
Этнические немцы и выходцы из других европейских наций составляли заметное число в офицерском составе российского военно-морского флота от петровских времен до послереволюционного периода. Российскими немцами были составившие славу российского флота Иван Федорович Крузенштерн и Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен, Отто Евстафьевич Коцебу и Фердинанд Петрович Врангель, а позже - адмиралы Николай Оттович Эссен - командующий Балтийским флотом в начале Первой мировой войны, Василий Михайлович Альтфатер - после Октябрьской революции первый командующий морскими силами республики, и другие.
Французских кровей был Петр Федорович Анжу, адмирал, исследователь берегов Сибири, Каспийского и Аральского морей.
Иван Петрович Колонг, замечательный моряк и ученый, автор классических работ по теории девиации магнитного компаса, имел полную фамилию Клапье де Колонг; его предками были португальские и французские дворяне.
Все они были российскими подданными и верно служили своему отечеству.
Но были на российском флоте и иностранцы, отдавшие свою шпагу призвавшему их государству и с честью и достоинством служившие ему.
Самый известный из них - датчанин Витус Ионассен Беринг. После окончания кадетского корпуса в Амстердаме он поступил на русскую службу в чине подпоручика, участвовал в дальних плавания и морских сражениях и прославил Россию двумя Камчатскими экспедициями, в которых были сделаны выдающиеся географические открытия.
Шотландец Сэмюэль Грейг, волонтер в английском флоте, перешел на русскую службу, командовал эскадрами и Балтийским флотом, участвовал в Чесменском и Гогландском морских сражениях, дослужился до адмирала, награжден высшим орденом Российской империи - Святого Андрея Первозванного.
Ян Хендрик ван Кингсберген, голландский морской офицер, поступил на русскую службу в 1762 году, через шесть лет возглавил Черноморский флот, разбил турок в двух морских сражениях и был награжден орденами Святого Георгия четвертой и третьей степени. После этого он вернулся на родину и дослужился там до адмирала, возглавив военно-морские силы Голландии. Спустя более трех десятков лет после того как адмирал оставил русскую службу, император Александр I наградил его орденами Святого Андрея Первозванного, Святого Александра Невского и Святой Анны I степени.
Но наивысшего положения в Российском военно-морском флоте из иностранцев достиг маркиз де Траверсе.
Оценки его деятельности как морского министра России подчас прямо противоположны.
Историк флота Ф.Ф. Веселаго писал о нем: «В действиях… Траверсе господствовало желание произвести эффект и поразить государя своей полезной служебной энергией»;
«В первое время управления министерством деятельность Траверсе направлена была преимущественно к изменению или уничтожению всего сделанного его предшественником; причем некоторые из улучшений, в сущности, были ухудшениями. По истощении же материала для такой отрицательной деятельности наступил период бездействия, отразившийся печальным застоем во всех частях морской администрации и на самом флоте».
Академик Е.В. Тарле характеризует маркиза де Траверсе и его деятельность резко отрицательно: «Придворный прихлебатель, французский карьерист и проходимец, которому Александр неизвестно почему вручил участь русского флота».
Писатель Валентин Пикуль не постеснялся написать о маркизе де Траверсе: «Моряк более кабинетный, маркиз сам далеко не плавал и другим не позволял. Он бывал спокоен, если корабли Балтийского флота в море не выходили, маневрируя в видимости Кронштадта, отчего этот район близ столицы моряки и прозвали “маркизовой лужей”».
Не упустил мазнуть портрет адмирала черной краской и писатель Николай Задорнов: «Ленивый маркиз де Траверсе».
С другой стороны, современники характеризовали де Траверсе как выдающегося мореплавателя, специалиста в судостроении. Характеризуя деятельность адмирала на российском флоте, они отмечали, что быстрому продвижению по службе послужили его профессиональные знания, порядочность, преданность делу, организаторские способности. О нем писали: «Утонченный французский аристократ, с прекрасными манерами, умный и блестяще образованный человек».
Будущий морской министр России маркиз Жан Батист Прево де Сансак де Траверсе родился в 1754 году на острове Мартиника - колонии Франции в Вест-Индии, в Карибском море. В Советском Союзе об этом острове знали, пожалуй, только по песенке Марка Бернеса: «Бананы ел, пил кофе на Мартинике». И то - в песенке ударение в слове «Мартиника» приходилось на второй слог, а в подлинном названии острова следовало ставить ударение на третий слог.
Отец Жана Батиста, плантатор и рабовладелец, в прошлом был морским офицером, а мать - дочерью моряка. Сын, верный семейной традиции, тоже стал моряком, учился в школах гардемаринов и в девятнадцать лет стал мичманом французского флота.
«Кабинетный моряк» де Траверсе в годы службы во французском королевском флоте участвовал во многих морских сражениях. В битве с англичанами у острова Уэссан в 1778 году он отличился как старший помощник командира фрегата «Ифигения» и стал командиром корвета, захваченного у противника в этом бою.
Командуя одним из кораблей французской эскадры, принимавшей участие в войне за независимость североамериканских колоний Англии, маркиз особо отличился в сражении при Чесапике в 1781 г., вошедшем в классику военно-морского искусства, прославился при взятии острова Сан-Кристофер, атаковал крепость на острове Пальма и овладел ею. Всего за войну захватил 22 призовых судна, среди которых были фрегат, корвет и 120-пушечный корабль.
Подвиги маркиза, его отвага, высказанная в бою, твердость и рассудительность при выполнении возложенных на него поручений были отмечены высшим французским орденом - Крестом Святого Людовика, а также только что установленной американскими и французскими офицерами высшей военной наградой - орденом Святого Цинцинната.
Де Траверсе, который «далеко не плавал», несколько раз пересек Атлантику. В 1785-1786 годах на транспортном судне перешел из Франции вокруг мыса Доброй Надежды в порт Пондишери в Индии и выполнил обратный переход, спустя два года совершил плавание на Антильские острова - вот вам и «ленивый маркиз»! В 32 года он досрочно получил звание капитана 1 ранга, намного обогнав по службе своих сверстников. Флагман эскадры, в которую входил корабль маркиза, в представлении де Траверсе к новому чину писал: «К деятельной натуре в этом офицере прибавляется редкая глубина познаний, он получал превосходные отзывы от всех своих командиров и достоин самого высокого отличия».
Свое последнее плавание во французском флоте Жан Батист осуществил на Антильские острова, командуя фрегатом «Деятельный». В Бостоне де Траверсе участвовал в приеме на борту французского фрегата самого Джорджа Вашингтона, будущего первого президента Соединенных Штатов. Но в 1790 году на его родине, Мартинике, в порту Фор-Руаяль, солдаты и местные жители уже нацепляли на шляпы трехцветные кокарды, уже весело зазвучала страшноватая песенка революции: «Ах, Са ира, Са ира, Са ира!».
Правда, в ней еще не было слов «Аристократов на фонарь!», но суть от этого не изменялась: канониры Фор-Руаяля уже повели прицельный огонь по фрегату маркиза, уходившего под всеми парусами. И то правда, что Жан Батист де Траверсе был самым настоящим аристократом: он даже участвовал в королевской охоте, куда допускались лишь те, кто мог доказать четырехсотлетнее дворянство своего рода, и ему было даже предоставлено место в карете короля.
В течение четырех лет, с 1790 по 1794 год маркиз, спасаясь от бурных потрясений французской революции, вел беспокойную жизнь, кочуя по Европе и нигде подолгу не задерживаясь. Вернувшись во Францию, он жил в своем имении, а затем уехал в отпуск в Швейцарию. Там он получил приглашение российской императрицы Екатерины II поступить на русскую службу.
В конце 1790 года де Траверсе получил от короля Людовика XVI разрешение принять предложение императрицы и в мае следующего года прибыл в Санкт-Петербург. Там де Траверсе был назначен в гребной флот «капитаном генерал-майорского ранга». Гребные суда, подвижные и маневренные, не зависящие, в отличие от неповоротливых фрегатов, от воли ветра, были незаменимы при боевых действиях в проливах и протоках шхерных районов Балтийского моря.
Месяц спустя де Траверсе был «переименован» в контр-адмиралы. Всего через три месяца службы он получил отпуск для устройства семейных дел с дозволением отлучаться на любое время, которое он сочтет необходимым, с сохранением «трактамента» (так тогда именовалось довольствие или жалованье). Императрица даже выделила ему жалованье вперед. Маркиз выехал в Швейцарию, а затем в немецкий Кобленц, где вступил в корпус роялистов, который намеревался восстановить во Франции власть Бурбонов.
А в 1794 году, когда надежды на реставрацию Бурбонов были утрачены, де Траверсе возвращается в Россию, уже с семьей. Он командует эскадрой, он приближен ко двору Екатерины Великой.
6 марта 1796 года жена де Траверсе умерла при рождении сына. Малыш был окрещен на тринадцатый день после рождения и получил имя Александр. Его крестная мать, императрица Екатерина II, чтобы отблагодарить маркиза за верную службу, велела положить в колыбель младенца патент на звание мичмана. Но мальчик был очень слаб, и отец, не надеясь, что малыш выздоровеет, обратился к Екатерине с просьбой разрешить передать патент старшему сыну, пятилетнему Жану Франсуа.
Императрица выразила согласие, но маркиз не решился обращаться к ней еще раз, чтобы она изменила имя, на которое патент был выписан. Он нашел необычный выход: переименовать своего старшего сына в Александра. Но - надо же! - младший сын выздоровел, и в одной семье оказалось два брата с одинаковым именем.
Скоротечная смена персон на российском императорском престоле только укрепляла положение Траверсе. Павел I произвел его в вице-адмиралы, наградил орденом Святой Анны I степени, даровал пять сотен крестьянских душ и назначил комендантом Роченсальмского порта, прикрывавшего границу со шведской Финляндией. Император Александр I уже на третий день своего царствования произвел маркиза в чин «полного» адмирала. Вскоре он был назначен «главным командиром Черноморского флота и портов».
Наступил новый этап в деятельности де Траверсе. Он командует уже не кораблем, не эскадрой, а целым флотом. Черноморский флот был в сильно запущенном состоянии. Старые корабли ветшали, новые было строить негде. Траверсе добился создания новых верфей в Николаеве и Херсоне, на которых возрождалось кораблестроение.
Сверх того, де Траверсе стал военным губернатором Севастополя и Николаева. Он создал самостоятельную администрацию этих городов, независимую от Херсонской губернии. В них строились оборонительные укрепления, была учреждена картографическая служба флота со своей типографией, создано училище для обучения юнг, подготовки морских специалистов и унтер-офицеров.
О деятельности адмирала на Черноморском флоте высказываются прямо противоположные мнения. С одной стороны, утверждалось, что «время управления де Траверсе флотом и портами на юге России ничем не ознаменовалось в смысле их улучшения». С другой стороны, историк города Николаева писал: «Положение Николаева сильно изменилось к лучшему, когда главным командиром Черноморского флота был назначен маркиз де Траверсе».
По предложению маркиза, вся гражданская власть в Новороссии, Крыму и Таврии была сосредоточена в руках одного человека, генерал-губернатора, и он же предложил назначить на этот высокий пост градоначальника Одессы дюка де Ришелье. По просьбе Ришелье, Траверсе посетил Одессу, чтобы на месте оценить план строительства одесского порта, и даже прислал дюку баркас с командой матросов, чтобы тому было легче наблюдать за работами в порту.
Один за другим ложатся на адмиральский мундир ордена Александра Невского, Святого Владимира I степени.
1807 год. Наполеон продолжает переживать разгром франко-испанского флота в битве при Трафальгаре. Он жаждет мести за поражение и пытается найти человека, который мог бы исполнить его намерение. Таким человеком он видит маркиза де Траверсе, и французский консул в Одессе передает ему предложение императора: «Господин маркиз, Вам нужно лишь продиктовать условия вашего возвращения, император Наполеон готов облечь Вас самыми высокими полномочиями».
Де Траверсе, то ли преданный новой родине, то ли не желающий служить «узурпатору», отвергает даже столь необычные условия. Война между Александром I и Наполеоном закончилась Тильзитским миром, и по его условиям Россия присоединилась к континентальной блокаде Англии. Российский император призывает маркиза на Балтику для обеспечения блокады.
С сентября 1809 года де Траверсе занял пост управляющего министерством морских сил России (так сказать, исполняющего обязанности министра), а в ноябре 1811 года, приняв российское подданство и русские имя и отчество – Иван Иванович, стал министром. Но еще раньше он был назначен членом только что учрежденного Государственного Совета, войдя в число высших сановников Российской империи. Новый руководитель министерства хотел показать императору бурную деятельность, в душе надеясь, что этим он добьется лучшего финансирования флота.
Он заявил о сокращении сроков строительства кораблей более чем вчетверо, но тут его ждал конфуз: для выполнения обещания ему пришлось сосредоточить все силы на строительстве одного корабля, сняв людей с остальных. Но и этого оказалось недостаточно; пришлось заставить плотников работать от темна и до темна и отменить выходные и праздничные дни. Десяти миллионов рублей, отпускавшихся в год, не хватало, как раньше, на нужды флота: цены на материалы все росли, и не помогали даже галантность и обходительность, с которыми министр обращался к всесильному Аракчееву.
Во время Отечественной войны 1812 года Траверсе организует оборону Финского залива, отправляет в действующую армию десятки тысяч морских пехотинцев, которые дрались в решающих сражениях.
После победы Александр I предлагает де Траверсе возвести его в княжеское достоинство, но адмирал с благодарностью отказывается: ему хотелось бы сохранить за потомками столь редкий в России титул маркиза. Александр был растроган таким неожиданным поступком и как компенсацию вручил Траверсе бриллиантовый перстень со своим изображением и пятьдесят тысяч рублей на благоустройство недавно приобретенной им усадьбы в Лужском уезде.
А вот на нужды флота денег у императора постоянно не хватало. Уже в 1813 году вместо испрашиваемых по смете 22 миллионов рублей было отпущено 17 миллионов, а в 1815-м - 15 миллионов, да еще была сообщена воля государя: «… чтобы эта сумма была непременно достаточна на все расходы». Тогда и родилось знаменитое прозвище восточной части Финского залива - «Маркизова лужа»; а что было делать министру, если учения проводить надобно, а на выход флота в сколько-нибудь дальнее плавание средств не было.
Де Траверсе, чтобы хоть как-то поддержать способность моряков к плаваниям, заставлял их маневрировать в пределах «Маркизовой лужи». Для государя-императора устраивал даже своего рода «потемкинскую деревню», приказав покрасить те борта кораблей, которые были обращены к проходившей по рейду императорской яхте - для закупки краски на остальные части средств не хватало. Министр был вынужден прибегнуть к экономии вовсе постыдной, повелев господам офицерам приобретать секстаны и подзорные трубы на собственное жалованье, и годами оттягивал выдачу адмиралу Сенявину положенных призовых средств.
Несмотря на скудость финансирования, Траверсе изыскивал средства на проведение научных и гидрографических экспедиций, которых в его бытность министром было совершено больше, чем в какой-либо другой период времени. В 1817 году шлюп «Камчатка» под командованием В.М. Головнина отправился в уже упомянутое кругосветное плавание. Ф.П. Врангель и П.Ф. Анжу в 1820-1824 годах возглавили экспедицию по северным берегам Сибири и по Ледовитому океану.
М.Н. Васильев и Г.С. Шишмарев были в 1819 году отправлены на шлюпах «Открытие» и «Благонамеренный» на поиски северного прохода из Тихого океана в Атлантический. А в 1819-1821 годах Ф.Ф. Беллинсгаузен и М.П. Лазарев на шлюпах «Восток» и «Мирный» совершили знаменитое плавание в Южное море, в ходе которого была открыта Антарктида. Кроме того, ряд кругосветных плаваний на военных кораблях был совершен на средства Российско-американской компании и для ее нужд, а научная экспедиция О.Е. Коцебу на бриге «Рюрик» (1815-1818 год) на средства графа Н.П. Румянцева, видного государственного деятеля, находящегося в отставке.
В 1821 году была учреждена должность начальника морского штаба Его Императорского Величества, на которую был назначен контр-адмирал Антон Васильевич Моллер, отличившийся в сражениях с наполеоновскими войсками. А в 1823 году Моллер, произведенный в вице-адмиралы, из-за болезни де Траверсе был назначен управляющим морским министерством.
Маркиз, награжденный орденом Святого Андрея Первозванного, еще числился на должности морского министра вплоть до 1827 года, когда он был отправлен в отставку с награждением орденом Святого Георгия 4-го класса - за двадцатипятилетнюю выслугу в российском флоте.
