В.Б. Бахаев

Декабристы братья Борисовы на поселении в Бурятии

Жизнь и деятельность декабристов братьев Борисовых в Бурятии осталась почти не изученной. Одной из причин этого является недостаток источников. В настоящее время биограф Борисовых может располагать небольшим количеством официальной переписки о них, немногими их письмами к сестрам и товарищам по ссылке, переводами произведений иностранных авторов по вопросам философии и права П. Борисова, переплетенной тетрадью с корреспонденцией на имя братьев и двумя небольшими самостоятельными произведениями П. Борисова1.

Лишь небольшая часть этих документов относится к периоду их жизни в Бурятии. Немногочисленность документальных материалов о жизни братьев Борисовых в Бурятии объясняется относительной краткосрочностью их пребывания здесь.

Не располагая новыми данными и опираясь на неиспользованные документальные материалы о братьях Борисовых, привлекая дополнительные сведения из переписки других декабристов, мы стремились в какой-то мере восполнить пробел в биографии братьев Борисовых - период из жизни в Бурятии.

В июле 1839 года после тринадцатилетнего пребывания на каторга декабристы братья Андрей Иванович и Петр Иванович Борисовы были отправлены на поселение в слободу Подлопатки Верхнеудинского округа Иркутской губернии.

Освобождение декабристов от каторжной работы в 1839 году было неожиданно осложнено тем, что новый генерал-губернатор Восточной Сибири В.Я. Руперт, назначенный на этот пост в 1837 году, решил считать время пребывания декабристов на каторге не с момента вынесения им приговора, как это делалось до него, а со времени прибытия их на Нерчинские рудники.

В случае установления такого порядка подсчета срок пребывания здесь декабристов удлинялся на год, два и более Кроме того, после освобождения декабристы должны были бы разъезжаться из Петровского завода по одному, по двое, а не группой, как это было принято раньше. Несмотря на указание нового коменданта Петровского завода полковника Ребиндера на то, что принятая практика освобождения декабристов противоречит предложению В.Я. Руперта, последний отстаивал свою точку зрения. Для разрешения возникшего разногласия они были вынуждены обратиться в Петербург.

Лишь после того, как из Петербурга пришло подтверждение правоты Ребиндера и вышел указ об освобождении оставшихся декабристов из Петровского завода, В.Я. Руперт был вынужден уступить.

Незадолго до окончания срока каторжной работы братья Борисовы указали местом своего поселения слободу Усть-Кяхту, расположенную неподалеку от Кяхты. «Я думаю, что мы с братом будем поселены около Кяхты, - пишет П.И. Борисов сестрам 27 февраля 1839 года. - Это пограничное место представляет многие выгоды для людей трудолюбивых, открывая постоянный сбыт произведениям всякого рода: на рукоделие... припасы сена, скот и другие вещи всегда можно найти там покупщиков. Мне и брату дадут от казны 30 десятин пахотной и сенокосной земли и по 200 рублей на годовое содержание каждому из нас.

Меня не страшат ни труды, ни хлопоты, и, сколько я могу предвидеть, мы можем жить сносно, но нам всегда будет трудно помогать вам, любезные сестрицы, за несколько тысяч верст и, что всего важнее, через руки других часто счет неверный»2. В письме он просит сестер подумать о приезде к ним на поселение, чтобы жить одной семьей. Содержание этих строк говорит, что надежды братьев о возможностях материальной жизни на поселении в Усть-Кяхте были весьма радужны.

Однако просьба братьев Борисовых о поселении их в слободе Усть-Кяхте не была уважена. Их направили на поселение в село Подлопатки, куда они просились, «если невозможно в слободу Усть-Кяхту».

Район Подлапатки относится к неблагоприятной для земледелия зоне. Сухие песчано-каменистые почвы, малоснежные зимы, частые засухи при полном отсутствии ирригационных сооружений и при примитивных орудиях труда и приемов земледелия нередко делали труд хлебопашца напрасной тратой сил и средств. В неурожайные годы основная часть жителей слободы влачила жалкое существование.

Вот в такой уголок Забайкальского края приехали на поселение братья Борисовы в начале августа 1839 года в сопровождении мухоршибирского волостного головы. Они были поставлены здесь на квартиру и отданы под надзор сельскому старшине. Действительные условия места их поселения оказались весьма далекими от тех представлений, которые они имели о Забайкальском крае во время своего пребывания на каторге.

Братья Борисовы из опасения остаться без всяких средств при отсутствии какого-нибудь источника помощи и дохода не решились заняться земледелием и обзавестись собственным хозяйством. Не могли сбыться и их надежды на занятие ремеслом. Бедность жителей слободы, натуральный характер их хозяйства, оторванность от остального мира, отсутствие постоянной торгово-экономической связи с Кяхтой, Селенгинском, Верхнеудинском, на что они надеялись до своего приезда, делало его бессмысленным. Да и в Подлопатках не было ни сырья, ни сбыта, «и других условий. Действительность оказалась во много раз горше той, какую они могли ожидать.

Сведения о безысходном положении братьев Борисовых в Подлопатках доходили, видимо, до их товарищей, хотя они сами никому не говорили и не писали о своих материальных затруднениях. Во всяком случае, ни в одном из их писем, адресованных товарищам по ссылке, этот вопрос не затрагивался. Некоторые из друзей старались оказать Борисовым денежную помощь, найти какое-нибудь оплачиваемое занятие.

В «Книге Доходов и расходов»3, которую регулярно вел П.И. Борисов на поселении, имеются сведения о поступлении денежной помощи братьям во время их жизни в Подлопатках от декабристов А.В. Поджио и А.3. Муравьева. Предположительно можно присоединить к ним и С.Г. Волконского, с семейством которого и с ним самим был дружен П.И. Борисов.

Нельзя без волнения читать скупые строки этой книги. Они рисуют тяжелую материальную жизнь братьев в Подлопатках, беспомощность их положения. Это перечень тех небольших сумм, причем некоторые из них в натурализованном виде, которые они получили за два года жизни в Подлопатках (за вторую половину 1839 года они получили только 25 рублей от А.В. Поджио):

1840 г.

Апреля 11 за метляка от А. И. О.4:

сахару голову 10 фунтов - 16 [р.] 90 [к.],

цветочного чаю 2 фунта - 16 [р.]

табаку Жукова 1 фунт - 2[р.] 50[к.]

Мая 15 за букет от А. И. А.5, голову сахара 15 фунтов - 25 [р.] 35 [к.]

коробочку цветочного чаю - 40 [р.]

------------------------------------------

100 [р.[ 75 [к.]

1841 г.

Марта 27 получено от (неразборчиво) головы Метелкина из Удинска -231 [р.] 31 [к.]

Мая 31 полученные 1840 [г.] августа 26 от А. 3. Мур.6 поступили в расход - 200 [р.]»7

Эта помощь была оказана братьям Борисовым товарищами и друзьями. А.И. Орлов и А.И. Арсеньев были друзьями декабристов. Для того, чтобы хоть немного облегчить им жизнь и в то же время не задеть их самолюбия, они давали П. Борисову заказы на рисунки насекомых и букетов цветов. Деньги, поступившие от неизвестного нам Метелкина из Верхнеудинска, вряд ли являются платой за привезенные Борисовыми из Петровского завода сельскохозяйственные орудия, так как последние, по словам П.И. Борисова, стоили немногим более 100 рублей. Скорее всего А.И. Орлов склонил Метелкина к заказу каких-то рисунков работы П. Борисова, за выполнение которых и была получена указанная сумма денег.

Позднее, в прошении о пособии П.И. Борисов вспоминает об условиях их жизни в Подлопатках: «Со времени поступления моего с родным моим братом на поселение Вархнеудинского округа в селение Подлопатки претерпевали мы жесточайшую нужду и недостаток в пропитании нашем. Принужденный находиться безотлучно при больном моем брате Андрее, не мог я ничего предпринять к снисканию себе пропитания»8.

Удивляет, что при такой нужде братья не обратились к губернским властям и выше с просьбой о выделении им денежного пособия от казны, которым, как они знали, пользовались их некоторые товарищи. Возможно, это был отзвук глухого протеста против грубого произвола губернских властей по отношению к ним в первые же месяцы их жизни в Подлопатках, причиной которого была болезнь Андрея.

Свидетельства о существовании психической болезни у А.И. Борисова в начальный период его жизни на поселении противоречивы. В ряде официальных документов говорится о его заболевании еще в 1827 году. При освидетельствовании узников Благодатского рудника, первых восьми декабристов, привезенных в Забайкалье, на каторгу, врач Влодзимежский в апреле 1827 года записал: «Андрей Борисов - здоров, Петр Борисов - помешательством в уме» 9. Что он перепутал братьев, нет сомнения: в других местах дела часто упоминается о головных болях у Андрея и о невыходе его из-за этого на работу.

В письмах М.А. и Н.А. Бестужевых 1839 года об А.И. Борисове говорится как о душевнобольном человеке. В то же время начальник Верхнеудинского округа В.С. Шапошников и городской штаб-лекарь А. И. Орлов в донесениях, П.И. Борисов в письме утверждают, что состояние Андрея нормальное. Правда, в письме можно найти строки, которые косвенно говорят об обратном. Противоречивость суждений о состоянии здоровья А.И. Борисова, выраженных в источниках, объясняется разным назначением их. Более поздние письма М.К. Юшневской, Ф.Ф. Вадковского, воспоминания А. Белоголового убеждают нас в правоте Бестужевых.

Болезнь А.И. Борисова протекала, как это часто бывает у душевнобольных, со временными спадами и обострениями и, кроме редких случаев, не носила буйного характера. Один из периодов обострения его болезни приходится на первые месяцы жизни в Подлопатках. В письме от 9 сентября 1839 года Е.П. Оболенскому Н.А. Бестужев сообщает о своих соседях по поселению: «От Борисовых брат [М.А. Бестужев] приехал вчера. Петр страждет от Андрея. Тот решительно поступает с ним как с мальчиком: не дает ему книг; не позволяет раскладываться в уверенности, что уедет в Урик 10; запирает его с 7 часов вечера до 9 часов утра; не выходит сам и не дает ему выходить никуда.

Когда Ильинский11 с женою, Старцов12 и брат, которые его [Ильинского. - В.Б.] провожали на место нового назначения в Кайдалов (за Читою), то он не пустил их к себе: замер П. И. и только (?) повели (?) с ним в окно переговоры; до утра не выпустил его. Наши уговорили П.И. писать о переводе к нам в Селенгинск»13. Судя по письму Н.А. Бестужева, болезнь Андрея Ивановича в этот период (как, впрочем, почти до конца его жизни) не представляла опасности для окружающих и не требовала изоляции его от общества и от брата, без которого он не мог жить.

Но не так думал генерал-губернатор В.Я. Руперт. Получив каким-то образом известие (не из письма Н. Бестужева, так как оно было послано с оказией) о болезни Андрея Ивановича, он распорядился о немедленном помещении больного в больницу в отделение сумасшедших.

Внезапный увоз Андрея Ивановича в Верхнеудинск сильно осложнил жизнь братьев и заставил их пережить долгие тревожные дни опасений и неясных надежд. И без того печальная и трудная жизнь Борисовых в Подлопатках омрачилась разлукой, срок и последствия которой были неизвестны. Особенно тяжело разлука отразилась на Андрее Ивановиче, тем более, что ко времени получения распоряжения генерал-губернатора и его выполнения приступ болезни прошел. Можно понять душевное состояние Андрея Ивановича, не переносившего другого общества, кроме брата, и увезенного от него неизвестно на какое время.

Протестуя против произвола губернских властей, Андрей отказался принимать пищу. Это была фактически вторая по счету голодовка среди декабристов. Впервые декабристы, среди которых был и А.И. Борисов, применили голодовку в ответ на действия тюремной администрации на Благодатском руднике, которая попыталась унизить декабристов до положения молчаливых и послушных каторжников-рабов.

Голодовка декабристов, проведенная впервые в истории революционной борьбы в России, напугала и озлобила тюремное начальство, но оно вынуждено было уступить и согласиться на некоторое смягчение положения политических узников Благодатского рудника. В голодовке на руднике участвовали восемь человек, я коллективная поддержка помогла им выстоять тогда в борьбе. В 1839 году Андрей Борисов объявил голодовку в одиночку.

Сведения о голодовке, объявленной А.И. Борисовым, содержатся а донесениях В.С. Шапошникова и А.И. Орлова.

В донесениях В.С. Шапошникова, А.И. Орлова расстройство рассудка у А.И. Борисова отрицается. Причем А.И. Орлов так характеризует своего пациента: «Он был болен расстройством печени, но характером тих, спокоен и даже робок. Если же есть или было в нем какое умственное расстройство, то, вероятно, оно типа меланхолического или ипохондрического, но едва ли сопряжено с бешенством»14.

Делая такое заключение, В.С. Шапошников и А.И. Орлов, видимо, желали освободить А.И. Борисова из больницы, понимая пагубность обстановки сумасшедшего дома на его душевное состояние. Общеизвестен факт близости А.И. Орлова к декабристским кругам, поэтому доброжелательное отношение его к больному А.И. Борисову понятно. Несколько неожиданна позиция В.С. Шапошникова в данном деле, ко и она вполне объяснима, если иметь к виду, что, по имеющимся сведениям, его отношение к декабристам было доброжелательным.

Внезапное насильственное разлучение с больным братом заставило П.И. Борисова о многом подумать и принять единственно возможное в данном случае решение. На следующий же день после увоза Андрея в Верхнеудинск он написал письмо В.С. Шапошникову, от которого, как ему сказалось, зависело многое. Письмо написано наскоро, без обычной для автора логичности. Это указывает на то смятенное состояние и взволнованность, в которой находился в это время П.И. Борисов. Утверждая о необходимости совместной жизни с братом, отрицая его душевное расстройство, он, в частности, пишет:

«Быть вместе с братом было и всегда будет постоянным, единственным моим желанием. Он никогда не был для меня тяжким бременем, в особенности после освобождения нашего, а я как прежде, так и теперь, для него необходим. Ум его очень далек от помешательства... он бывает иногда в меланхолии, к которой примешивается даже несколько мизантропии, однако же мизантропии безвредной, он боится людей, не желая им зла... Никогда не впадает в безумие, тихой и даже робкой его нрав, недоверчивость к людям, опасение навлечь на себя и на других малейшие подозрения, подвернуться стеснительности, нести снова тяжесть наказания служит лучшим ручательством, что не сделает ничего вредного и не нарушит общественного порядка и спокойствия...

Искуснейшие врачи редко успевают в исцелении нравственных недугов, их исцеливает почти всегда тихая, спокойная жизнь и время. Если нельзя возвратить его ко мне на поселение в Подлопатки... то покорнейше прошу поместить и меня в удинскую больницу, чтобы я мот ходить за моим братом и облегчить его страдания, которых он вовсе не заслужил и которых я один причиною»15.

Последнее желание П.И. Борисова было исполнено: когда Андрей Иванович сильно ослаб и возникли опасения неблагоприятного исхода голодовки, В.С. Шапошников без разрешения генерал-губернатора вызвал П.И. Борисова в Верхнеудинск и поместил его в больницу к брату. Тем самым был приостановлен возможный необратимый процесс медленного угасания Андрея Ивановича Борисова. Письмо содержит ряд интересных для нас данных. Так, из него узнаем, какое значение для братьев имела совместная жизнь.

Несмотря на категоричность отрицания П.И. Борисовым безумия брата, в «нравственном недуге» Андрея Ивановича - «меланхолии» с примесью «мизантропии» - нетрудно увидеть некоторые признаки психического заболевания; методы лечения, предложенные П.И. Борисовым, похожи на методы лечения людей с тихим помешательством. Некоторые места письма могут послужить отправной точкой для предположения о причинах заболевания Андрея Ивановича Борисова.

Узнав о помещении А.И. Борисова и Я.М. Андреевича16 в больницу, иркутские декабристы, их жены сами и через своих знакомых, друзей в городе начали просить генерал-губернатора отменить свое распоряжение и освободить двух несчастных из больницы. Но «...ни слезы Рупертовой жены, ни ее моленья, ни просьбы добрейшего Безносикова17, ни доводы здравого рассудка не могли убедить высокопревосходительного к отмене бесчеловечного приказания держать Борисова и Андреевича в домах сумасшедших»18.

После получения донесений В.С. Шапошникова и А.И. Орлова об опасном состоянии А.И. Борисова В.Я. Руперт согласился, наконец, освободить его из больницы и отправить снова на поселение в Подлопатки вместе с братом. Я. Андреевич был оставлен в больнице. Освобождение А.И. Борисова из больницы произошло в конце октября. Таким образом, А.И. Борисов пробыл в больнице около месяца и своим освобождением, в основном, обязан своей стойкости.

В конце декабря 1839 года Н.А. Бестужев пишет Е.П. Оболенскому: «Борисовы снова в Подлопатках; в Удинске увидели, что Андрей" вовсе не так плох, как об нем писал генерал-губернатор, и потому отослали их из-под присмотра...(?). Но, кажется, они оба поменялись ролями: с Андреем нельзя было заговорить прежде, а с Петром вовсе невозможно говорить теперь. Он не отвечает ничего на наши письма; Горбачевского также»19.

Еще более осуждает поведение П.И. Борисова М.А. Бестужев. «Борисовы теперь опять привезены в Подлопатки из Удинска, - пишет он Е.П. Оболенскому. - Жаль Андрея, еще больше жаль Петра. Вместо того, чтоб стараться удерживать брата от глупостей, а своим здравым рассудком придумывать средства к его излечению, он, напротив, совершенно поддался ему и не только не старается его разуверить, но теперь и сам уверился, что - брат его в полном рассудке, и потому действует совершенно в том же духе. Жаль его.

На все мои и Горбачевского письма он ни слова не отвечает. В последний же раз, возвращая мне газеты и журналы, которые я ему посылал, он приказал мне сказать: чтоб я вперед не смел к нему ничего посылать и не имел бы с ним никакого сношения. Это значит, что он уже совершенно в полону у брата, который не давал ему ни писать, ни читать, говоря, что лучше думать, чем набивать вздором голову, а теперь уже заставляет его делать и говорить глупости. Вот к чему вся философия без твердости характера».20

Эти два отрывка из писем свидетельствуют о разрыве отношений между Борисовыми, с одной стороны, и Бестужевыми и Горбачевским - с другой, они не раскрывают его причин. Правда, если слова из письма М.А. Бестужева: «придумывать средства к ...излечению» связать с описанием разрыва, то можно предположить, что М. А. и Н. А. (Бестужевы и И.И. Горбачевский советовали П.И. Борисову что-то предпринять, но последний не принял совета и рассердился настолько, что порвал с ними всякие отношения.

Более определенно на существование совета и его характер указывает следующая фраза из сентябрьского письма Н.А. Бестужева к Е.П. Оболенскому: «Наши уговорили [Петра] Ивановича писать о переводе к нам в Селенгинск»21. Речь идет только о П.И. Борисове. Могут быть возражения, что перевод А.И. Борисова подразумевался. Но надо иметь в виду, что прошения о переводе каждый декабрист писал от своего имени. В частности, Андрей и Петр о переводе их из Подлопаток под Иркутск писали отдельные прошения.

Совет Бестужевых в сентябре был принят П.И. Борисовым, но после помещения Андрея в больницу, когда он понял, что брат без него не сможет жить «и на поселении, ни в доме общественного призрения, настойчивые повторения его могли рассердить декабриста и послужить причиной разрыва. В таком случае похолодание в отношениях между Борисовыми я некоторыми их товарищами в период их жизни в Сибири было вызвано причинами личного свойства и не имело под собой никакой другой основы.

Понятно, что энергичные, жаждущие трудовой деятельности Борисовы, в силу тяжелых обстоятельств, в которых они находились, вынуждены были обречь себя на бездеятельность и нужду. О том, что братья стремились к деятельности на культурном поприще, свидетельствуют плоды их литературных занятий, натуралистические наблюдения, рисунки, выполненные на каторге и позже, после выезда из Подлопаток, и педагогическая деятельность в Малой Разводной под Иркутском.

Отсутствие каких-либо возможностей для проявления своих способностей и применения своих сил обедняло жизнь братьев Борисовых в Подлопатках, вызывало у них нравственные страдания, опустошенность. Тягостная обстановка усугублялась пониманием декабристов, что такая невыносимая для живой души и разума жизнь специально создана для них, чтобы принизить их человеческое достоинство и свести на нет их потенциальные возможности общественной деятельности. А что может быть горше для свободомыслящих людей, чем страдания от продуманного произвола, жертвой которого они были?

Таким образом, условия жизни братьев Борисовых в Подлопатках были настолько тяжелыми, что закономерным исходом их должны были быть или полуголодное существование и ранняя смерть в этом бедном, миром забытом уголке, или перевод их отсюда куда-нибудь, где можно было бы найти источники дохода или материальную поддержку и облегчить хоть немного страдания Петра Ивановича от болезненного Андрея. Это понимали они сами, понимали и их друзья, декабристы. Осуществилось второе: летом 1841 года Борисовы были переведены село Малая Разводная в нескольких верстах от Иркутска (в настоящее время входит в черту города).

Принято считать, что братья Борисовы, понимая безысходность и беспомощность своего положения в Подлопатках, решились в начале 1841 года просить о переводе их куда-нибудь за Байкал, лишь бы избежать нищенской жизни в месте их поселения. Так рассматривают, например, перевод Борисовых составители сборника «Сибирь и декабристы», опубликовавшие прошения Борисовых о переводе без дополнительных комментариев и разъяснений. Способствует такому пониманию вопроса о переводе братьев письмо П.И. Борисова к С.Г. Волконскому, написанное 19 марта 1841 года, на следующий день после написания прошений.

Он пишет: «Незавидное местоположение бедной нашей деревушки, лежащей в глуши среди песков и гор, заставило меня, наконец, согласиться с желанием моего братца оросить перевода на ту сторону Байкала, представляя воле и усмотрению высшего начальства назначить для нас любое из селений, находящихся неподалеку от Иркутска... как просьба наша, кажется, весьма основательна, то полагаю, что она не будет оставлена без удовлетворения»22. Но более внимательное изучение дела о переводе Борисовых показывает, что такой взгляд на него неверен.

Изучение материалов дела - о переводе Борисовых из Подлопаток, хранящихся в Иркутском государственном архиве, откуда, составители сборника «Сибирь и декабристы» взяли для публикации прошения Борисовых, позволило установить ряд неясностей и несоответствий. В начале дела находится неподшитая небольшая записка без указания адресата, места, откуда она прибыла, без подписи и без даты.

Текст ее гласит: «Болезненное состояние государственного преступника Андрея Борисова при всех попечениях брата его Петра не может иметь облегчения по неимению врачебных пособий в месте их поселения. Если Ваше Высокопревосходительство благоволите принять во внимание это обстоятельство, то от Вашего предстательства будет зависеть перемещение обоих Борисовых в окрестностях Иркутска, где могли бы они пользоваться и врачебным пособием и вспоможествованием своих товарищей»23.

Записка написана на листочке бумаги небольшого формата и, судя по характеру его сгибов, не могла служить самостоятельным письмом: она была вложена в чье-то письмо. Выше текста записки рукой В.Я. Руперта начертано карандашом: «Войти с представлением к графу Бенкендорфу, 28 января». Следовательно, записка написана в начале 1841 года я поступила к В.Я. Руперту в конце января.

12 марта вo время пребывания в Петербурге В.Я. Руперт написал намеченное представление Бенкендорфу. Последний вошел с докладом к царю и уже 21 марта ответил В.Я. Руперту, что перевод Борисовых разрешен. Местом для перевода по выбору Руперта было назначено небольшое село Малая Разводная, расположенное на берегу Ангары, по дороге из Иркутска к озеру Байкал.

Таким образом, получается, что Борисовы были непричастны к своему переводу в село Малая Разводная, так как они написали свои прошения 18 марта, то есть за три дня до появления письма Бенкендорфа с разрешением на перевод. По тем временам за такой короткий срок прошения не могли быть доставлены не только в Петербург, но даже в Иркутск. Действительно, в Иркутск они пришли, как докладывает гражданский губернатор А.В. Пятницкий генерал-губернатору, только 7 апреля. Когда же прошения достигли Петербурга и были представлены Бенкендорфу, то он написал на них сверху: «Уже переведены в Малую Разводную»24.

Кто же был, по существу, организатором перевода Борисовых из Подлопаток? Для получения ответа на этот вопрос необходимо установить автора записки. Для этого пришлось перебрать имена всех высших чиновников и гражданских лиц в Иркутске, с мнением которых мог бы считаться В.Я. Руперт. Одним из таких лиц мог быть гражданский губернатор А. В. Пятницкий, являвшийся вторым должностным лицом в Иркутской губернии после В.Я. Руперта. Но ни его отношение к декабристам, ни служебное и общественное положение не давали основания для предположения, что он был автором записки: В.Я. Руперт не считался ни с ним, ни с его мнением и в своих действиях был самостоятелен.

Можно было предположить автором запаски ревизовавшего в то время Восточную Сибирь сенатора Толстого, но оснований для такого предположения также нет, тем более, что в дела о «государственных преступниках» он почти не вмешивался. Словом, иркутские материалы о Борисовых не дали ответа на этот вопрос. В фондах Центрального государственного архива Октябрьской революции и социалистического строительства в деле о Борисовых, кроме представления В.Я. Руперта в III отделение, оказалось ходатайство начальника VII округа корпуса жандармов генерал-майора с неясной подписью о переводе Борисовых из Подлопаток.

Фамилию его удалось установить из бумаг Борисовых, хранящихся в фонде Якушкиных в этом же архиве. Это был Николай Яковлевич Фалькенберг, человек, не лишенный чувства гуманизма, сострадания. О нем похвально отзывается, например, Н.А. Бестужев. Н.Я. Фалькенберг пытался помочь М.Н. Глебову добиться перевода из Кабанска в Братск к П.А. Муханову, был в дружеских отношениях с некоторыми другими декабристами.

В конце 1840 и начале 1841 гада он совершал очередной объезд подведомственной ему территории, в которую входила вся Сибирь, посетил места поселения декабристов, в том числе забайкальских. Во время посещения Забайкалья он беседовал с декабристами и узнал от них о тяжелых условиях жизни Борисовых в Подлопатках, возможно, был у них сам и написал указанную записку В.Я. Руперту.

Не довольствуясь этим, он после приезда из Забайкалья в Иркутск написал от себя лично ходатайство о переводе Борисовых. В нем он, в частности, пишет: «...Старший из них, Андрей, с давнего времени находится во временных припадках сумасшествия, меньший Петр, будучи, особенно тихого нрава, при всей попечительности о своем брате не в силах останавливать больного в сильных припадках, но, напротив, по крайней уступчивости своей усиливает только действие нравственной болезни»25.

В стиле и содержании этого отрывка явственно ощущается влияние декабристов. Действительно, забайкальские декабристы несмотря на некоторое охлаждение в отношениях с Борисовыми по-прежнему не переставали беспокоиться о судьбе своих несчастных товарищей. Об этом, в частности, говорится в письме М.К. Юшневской к И.И. Пущину, написанном в июне 1840 года из Горячинска: «Вы бы не узнали Петра Борис[ова]. Так его измучил брат. Я думаю, что бедный Петр Иванович скоро умрет или с ума сойдет сам. Теперь хотят хлопотать чтобы их перевести куда-нибудь и развести по разным комнатам с Андреем»26.

М.К. Юшневская не указывает, кто именно «хотят хлопотать» о переводе Борисовых, но нетрудно догадаться, что речь идет о М.А. и Н.А. Бестужевых, И.И. Горбачевском, Е.П. Оболенском, которых она навестила во время своего пребывания в Забайкалье весной 1840 года. Видимо, выбор В.Я. Рупертом села Малая Разводная для поселения Борисовых тоже не случаен: здесь жили декабристы А.П. и М.К. Юшневские, А.3. Муравьев, А.И. Якубович. Через Н.Я. Фалькенберга декабристы могли оказать влияние на В.Я. Руперта при определении места нового поселения братьев.

Таким образом, в перемене дальнейшей судьбы братьев Борисовых и значительном облегчении их участи. Посредством перевода на новое место поселения решающую роль сыграли их товарищи декабристы. Нельзя, конечно, при этом забывать о Н.Я. Фалькенберге: его влияние, соучастие (в значительной мере способствовали переводу братьев Борисовых из Подлопаток в Малую Разводную.

На этом можно было бы закончить разбор обстоятельств перевода П.И. и А.И. Борисовых из Подлопаток, но приведем еще небольшой отрывок из письма-прошения П.И. Борисова к Бенкендорфу, интересного для характеристики декабриста. Само прошение в основном повторяет содержание опубликованного прошения, адресованного В.Я. Руперту, но содержит ряд новых, весьма существенных деталей. Рассказывая о причинах, которые вынуждают его просить о переводе, он пишет: «...человека с моим здоровьем и состоянием, поставленного в необходимость снискивать себе пропитание обрабатыванием земли, ожидает не безбедная и спокойная жизнь, но нищенская сума.

Не сетую да судьбу мою, не осмеливаюсь роптать на нее, желаю одного - и в теперешнем моем состоянии содержать себя собственным трудом, предаваясь занятиям, к которым чувствую себя способным и посредством которых могу обеспечить свое существование»27.

Поражает независимый, полный сознания собственного достоинства тон этого письма. Петр Борисов не сетует на свою судьбу, не винит себя в том, что оказался в таком положении.

П.И. Борисов позднее вспоминал о двух годах жизни в Подлопатках, как о наиболее тяжелом периоде своей жизни. Именно жизнью, полной лишений и тревог, убогостью места поселения и кратковременностью пребывания можно объяснить тот факт, что они не оставили заметных следов в культурной, общественной жизни Бурятии. Но это не значит, что двухгодичная жизнь декабристов братьев П.И. и А.И. Борисовых в Подлопатках осталась совершенно неприметным, обыденным явлением.

Уже само появление в среде сибирского крестьянства политических ссыльных декабристов было важным событием, тем более, что оно предварялось широкой народной молвой, усиленной необычным составом сосланных, секретностью препровождения на каторгу и долголетним содержанием их в изоляции от остальных сосланных.

В этом смысле появление и жизнь Борисовых в Подлопатках оказали взбудораживающее влияние на умы его жителей. Оно подогревалось постоянным общением, хозяйственными отношениями ссыльных декабристов с жителями села, по крайней мере с частью их, которые неизбежно должны были установиться. К сожалению, мы не располагаем конкретными свидетельствами этих взаимоотношений и можем судить о них только гипотетически.

1. Основные документы, имеющие отношение к братьям П.И. и А.И. Борисовым, хранятся в фондах Государственного архива Иркутской области (ГАИО), ГА РФ, Государственном историческом музее (ГИМ), одно письмо П.И. Борисова - в РГБ, его же «Книга доходов» в Институте русской литературы (ИРЛИ).

2. ГАРФ, ф. 279, оп. 1, д. 207, л. 19 об., 20.

3. ИРЛИ, ф. 187, оп. 1, ед. хр. 68.

4. Александр Иванович Орлов, верхнеудинский штаб-лекарь.

5. Александр Ильич Арсеньев, управляющий Петровским заводом.

6. Артамон Захарович Муравьёв, декабрист.

7. ИРЛИ, ф. 187, оп. 1, ед. хр. 68, л. 3 об

8. ГАРФ, ф. 279, оп. 1, ед. хр. 207, л. 10 об.

9. ГАРФ, ф. 109, 1 экспедиция, оп. 5, ед. хр. 61, л. 113.

10. В селе Урик под Иркутском жил на поселении С.Г. Волконский с семьёй.

11. Ильинский - врач Петровского завода в период пребывания там декабристов, зять Старцовых.

12. Видимо, Д.Д. Старцов, селенгинский купец, друг Бестужевых.

13. ИРЛИ, ф. 606, ед. хр. 7, л. 273.

14. ГАИО. ф. 24, оп. 3, картон 15, ед. хр. 389, л. 148.

15. ГАРФ, ф. 109, оп. 5, д. 61, л. 28.

16. Декабрист Я.М. Андреевич был болен тихим помешательством и помещён в Верхнеудинскую больницу.

17. Адъютант В.Я. Руперта, сопровождавший последнюю партию декабристов из Петровского завода в Иркутск.

18. Из письма декабриста Ф.Ф. Вадковского к Е.П Оболенскому. ИРЛИ ф. 606, оп. 1, ед. хр. 7, л. 189 об.

19. ИРЛИ, ф. 606, оп. 1, ед. хр. 7, л. 276 об.- 277 об.

20. ИРЛИ, ф. 606, оп. 1, ед. хр. 7, л. 279-279 об.

21. Там же, л, 273.

22. ГАРФ, ф. 279, оп. 1, ед. хр. 207, л. 2 об.

23. ГАИО, ф 24, оп. 3, картон 15, ед. хр. 389, л. 2.

24. ГАРФ, ф. 109, оп. 5, ед. хр. 61, ч. 28, л. 6.

25. Там же, ч. 1, л. 3.

26. Рукописный отдел Государственной библиотеки имени В.И. Ленина ф. 243 оп. 4, ед. ор. 40, л. 138.

27. ГАРФ, ф. 109, оп. 5, ед. хр. 61, ч. 1. л. 6 об.

Письма братьев Борисовых в годы ссылки

Публикуемые письма декабристов Петра Ивановича и Андрея Ивановича Борисовых принадлежат в настоящее время двум хранилищам - ГАРФу и ГИМ ОПИ. Личный архив братьев Борисовых после их трагической смерти, сопровождавшейся пожаром в доме1, был частично спасён и сохранён С.Г. Волконским. Многие бумаги Борисовых, в том числе и письма, он отдал И.Д. Якушкину, который после амнистии привёз их из Сибири в Москву. В семье Якушкиных материалы Борисовых сохранялись долгие годы, так как у братьев наследников не было.

В середине 1920-х годов внук декабриста Е.Е. Якушкин передал семейный архив в ГАРФ2. Одна тетрадь при этом с письмами и записками Борисовых и их корреспондентов отделилась от основной части фонда, и Е.Е. Якушкин предложил приобрести её Музею Революции. В приложенной к ней записке Якушкин писал: «Тетрадь эта принадлежит нашему семейному архиву. Обстоятельства заставляют меня продать эту тетрадь. Я бы хотел получить за неё от 150 до 200 рублей. Евгений Якушкин. 19 июня 1926 г.»3.

Вместе с материалами Музея Революции тетрадь Борисовых поступила в Исторический музей в конце 1940-х годов и была взята на хранение в Отдел письменных источников4. Разъединённые таким образом между двумя архивохранилищами материалы Борисовых неразделимы по своему содержанию. Обе их части относятся к одному и тому же времени; все документы, заключённые в них, связаны между собой, поскольку рождены одними и теми же лицами и событиями.

Писем П.И. и А.И. Борисовых известно относительно немного - 31, не считая упоминаний об их письмах в переписке декабристов и литературе. 14 писем были опубликованы раньше в разные годы5, 17 писем печатаются в этом издании6, и таким образом завершается публикация известного в настоящее время небольшого эпистолярного наследия Борисовых.

В ГАРФе бумаги Борисовых остались в фонде Якушкиных (Ф. 279. Оп. 1) и собраны в делах 207-210. Дело 207 - это специальная тетрадь в картонном переплёте, в которую П.И. Борисов переписал 24 письма - своих и А.И. Борисова. Расположены они в тетради с нарушением хронологии: самые ранние из них - пять писем сёстрам 1838-1839 гг. из Петровской тюрьмы - вписаны в тетрадь после более поздних семи писем начала 1840-х годов, уже с места поселения.

Из этого следует, что переписывать письма для памяти и порядка Пётр Иванович посчитал возможным, только освободившись из заключения. Он посчитал возможным переписать сюда и то письмо сёстрам - от 27 февраля 1839 г., - которое с помощью Марии Николаевны Волконской было послано из тюрьмы тайно. Каким образом сумел сохранить в тюрьме Пётр Иванович это тайное письмо, можно только гадать. В эту же копировальную тетрадь П.И. Борисов поместил текст своей статьи, известной под названием «О возникновении планет».

Дело 208 - особое, в нем находится несколько писем и самодельных конвертов, а также записка Петра Ивановича: «Письмо к сестре секретное со вложением просьбы, нельзя ли отправить его через верные руки». В этом деле хранятся письма к Анне Ивановне Борисовой каждого из братьев: от 8 октября 1842 г. - Петра Ивановича, от 14 октября 1842 г. - от Андрея Ивановича. Письма написаны на хорошей бумаге и склеены вместе. Это автографы Борисовых.

Здесь же находится то же самое письмо А.И. Борисова, но скопированное братом, последний абзац дописан автором письма. Все эти письма были в свое время согнуты пополам и по их размеру сделаны два конверта. Конверты сохранились со взломанными сургучными печатями, разрезанными по верхнему краю. На конвертах - один и тот же адрес, написанный каждым из братьев: «Ее высокоблагородию Милостивой Государыне, Анне Ивановне Борисовой, Харьковской губернии, Ахтырского уезда, в слободу Боромлю».

Ещё один конверт из сложенного листа бумаги надписан незнакомым почерком по старой орфографии: «Письма Петра Ивановича к сестре его». На какую возможность секретной пересылки письма надеялся Петр Иванович? Почему письма, приготовленные к отправке, не были отправлены или вернулись обратно? Ответить на эти вопросы можно только предположительно, и наши предположения изложены далее, при публикации этих писем. Отдельно хранятся черновик письма П.И. Борисова к Д.Д. Старцеву, брату его невесты Е.Д. Ильинской, - дело 209 - и прошение Анны Ивановны Борисовой на имя Николая I с просьбой о переезде на постоянное местожительство в Сибирь к братьям - дело 210.

Что касается тетради, находящейся в ГИМ ОПИ (Ф. 282. Д. 282), то она содержит, кроме многочисленных записок, связанных с повседневной жизнью братьев и их соседей в Малой Разводной, только два письма П.И. Борисова, но это - письма особые, так как адресованы они А.И. Борисову. Написаны они в разное время, при разных обстоятельствах и поэтому помогают понять то, что соединило навеки этих людей. В эту же тетрадь вплетены два письма 1842 г. Анны Ивановны Борисовой; это единственный, во всяком случае единственный известный, отклик на все многочисленные письма братьев в родной дом. Нет сомнений в том, что существуют и будут известны и другие письма П.И. и А.И. Борисовых.

Скорее всего, они находятся в архивных или домашних фондах тех декабристов или сибиряков, с которыми у братьев сложились наиболее близкие отношения. Однако рассчитывать на значительное число находок вряд ли можно, - пожар явился причиной исчезновения многих бумаг Борисовых, в том числе и писем, и, кроме того, писали Борисовы письма довольно редко. Жалобы на отсутствие от них известий звучат в переписке декабристов. Для более отчётливого понимания событий, о которых идёт речь в публикуемых письмах, остановимся кратко на основных вехах биографии братьев Борисовых.

Пётр Иванович Борисов (1800-1854) и его старший брат Андрей Иванович Борисов (1798-1854) (Пётр Борисов, младший по возрасту, по правилам того времени во всех документах значится как «Борисов 2-й», однако именно ему принадлежит главенствующее место во всех делах их тесного жизненного союза) были сыновьями офицера Черноморского флота Ивана Андреевича Борисова, преподавателя военных учебных заведений.

Дворянин по происхождению, он не имел ни поместий, ни крепостных крестьян. В 1804 г. И.А. Борисов вышел с пенсией 200 рублей в год в отставку в чине майора. Андрей и Пётр Борисовы начали свою службу в армии в 1816 г. юнкерами 52-й лёгкой роты 26 артиллерийской бригады, переименованной позднее в Грузинскую гренадерскую артиллерийскую бригаду за участие в военных действиях на Кавказе.

Офицерский чин братья получили в 1820 г., пройдя подготовку в дворянскому полку в Петербурге. В 1824 г. Андрей Иванович должен был выйти в отставку подпоручиком, для того чтобы помочь отцу в содержании и заботах о младших сёстрах и брате. Пётр Иванович, имевший также чин подпоручика, продолжил свою службу в 1-й батарейной роте 8-й артиллерийской бригады, стоявшей в Новограде-Волынском на Украине7.

П.И. и А.И. Борисовы известны как основатели нескольких тайных обществ: Первого согласия (Пифагоровой секты), Друзей природы и Соединённых славян. Все эти общества были не только просветительскими организациями, но и политическими. Существуя одновременно с Союзом спасения, Союзом благоденствия, Северным и Южным обществами декабристов, они действовали совершенно самостоятельно, не подозревая даже о существовании других тайных обществ.

Общество соединённых славян - Славянский союз - было создано в 1823 г. по инициативе Борисовых совместно с видным деятелем польского освободительного движения Юлианом Люблинским. П.И. Борисов явился основным автором программных документов и девизов всех названных обществ, президентом с 1825 г. Славянского союза. Члены Общества, молодые армейские офицеры, не имевшие ни высших чинов, ни титулов, сыновья, как правило, мелкопоместных или беспоместных дворян, мечтали об освобождении всех славянских народов от «самовластия», о создании демократического федеративного государства, об уничтожении существующей между некоторыми народами национальной ненависти.

Осенью 1825 г. «славяне» узнали о существовании Южного общества декабристов и после нелегких переговоров присоединились к нему. Они должны были принять программу и тактику «южан», но с условием создания внутри Общества «славянской» управы. Программа эта - освобождение России от самодержавия и крепостничества - рассматривалась «славянами» при этом как первый этап освобождения славянских народов.

Особенно трудным было для «славян» принять тактику «южан», которой придерживались все декабристы, - военной революции, а также признать возможность цареубийства. Позже, в тюрьме Петровского завода, создавая историю своего общества, «славяне» написали: «Никакой переворот не может быть успешен без согласия и содействия целой нации, посему, прежде всего, должно приготовить народ к новому образу гражданского существования и потом уже дать ему оный, народ не может иначе быть свободным, как сделавшись нравственным, просвещённым и промышленным. Хотя военные революции быстрее достигают цели, но следствия оных опасны: они бывают не колыбелью, а гробом свободы, именем которой совершаются»8.

Подготовка к вооружённому выступлению, намечавшемуся на лето 1826 г., и начавшееся ранее восстание Черниговского полка показали беспредельную преданность «славян» данному слову. Андрей Иванович, хотя и вышел в отставку, был вызван братом и осуществлял связь между селениями, где находились те военные части, офицеры которых были членами Общества. Пётр Иванович всячески содействовал попыткам «славян» поддержать восставший Черниговский полк.

Накануне событий П.И. Борисов не посчитал для себя возможным отказаться от включения в список исполнителей в случае необходимости акта цареубийства. Отвечая на вопрос следственной комиссии в Петропавловской крепости об отношении к убийству императора, Пётр Иванович написал, что дать согласие его побудила надежда «сим злодеянием» достигнуть цели, которою «был ослеплён до того, что забыл своих родителей и сестёр, полагающих на брата и на меня все свои надежды»9.

Во время следствия оба брата проявили твёрдость, старались никого не выдавать, облегчить своими показаниями предъявляемые другому обвинения.

13 февраля 1826 г., после допроса П.И. Борисова, в протокол следственной комиссии была внесена запись: «Оказал чрезвычайнейнешее упорство и закоснелость» - и решение: «Испросить высочайшее повеление Борисова 2-го заковать за упорное запирательство». На следующий день Николай I распорядился: «Заковать». Закованным в кандалы П.И. Борисов оставался с 14 февраля по 30 апреля 1826 г.

Верховным Уголовным судом оба брата Борисовых были отнесены к «государственным преступникам» первого разряда, приговорённым к смертной казни отсечением головы. Несколько членов суда требовали присоединения Борисовых к осуждённым «вне разрядов» - к четвертованию. Указ Николая I, пожелавшего якобы «силу законов и долг правосудия по возможности согласовать с чувством милосердия», вынес окончательный приговор: первому разряду - лишение чинов и дворянства и ссылка в Сибирь на вечную каторгу; К.Ф. Рылеев, П.И. Пестель, С.И. Муравьёв-Апостол, М.П. Бестужев-Рюмин и П.Г. Каховский были повешены. Каторжные работы позднее ограничивались разными сроками.

Борисовы принадлежали к числу тех декабристов, которые раньше других оказались в Сибири, в числе последних через 13 лет покинули каторжную тюрьму и до амнистии не дожили. Они вошли в первую группу осуждённых, состоявшую из восьми человек, отправленных на каторгу двумя партиями. Вслед за А.И. Якубовичем, Е.П. Оболенским, А.З. Муравьёвым и В.Л. Давыдовым, вместе с С.Г. Волконским, С.П. Трубецким, в кандалах, под конвоем жандармов и фельдъегерей 23 июля 1826 г. братья Борисовы начали свой путь из Петропавловской крепости в Сибирь.

В Иркутске по распоряжению временно исполняющего обязанности гражданского губернатора Н.П. Горлова с них сняли кандалы и отправили на Александровский и Николаевский винокуренные заводы, а не в рудники. Все эти действия Горлова, направленные на облегчение участи декабристов, были пресечены вернувшимся в Иркутск гражданским губернатором И.Б. Цейдлером. Его приказом осуждённых переправили на Нерчинскую каторгу, в Благодатский рудник. Участь Н.П. Горлова решалась два года. Дело его разбиралось самыми высокими инстанциями. Окончательное решение вынес Николай I 2 августа 1828 г. - уволить Н.П. Горлова от государственной службы10.

Почти три года - с сентября 1827 г. по август 1830 г. - братья Борисовы, вместе со всеми осуждёнными на каторжные работы провели в Чите; последние 9 лет, до 27 июля 1839 г., - в специально для декабристов построенной тюрьме в Петровском заводе. На поселение Борисовы были отправлены в село Подлопатки, расположенное близ Верхнеудинска, на берегу Хилка, у впадения этой реки в Селенгу.

Два года им пришлось прожить в очень тяжёлых климатических и бытовых условиях, под постоянным надзором крайне грубого и недоброжелательного старосты, в непреодолимой оторванности от своих товарищей. Тем не менее письма Борисовых за это время (1839-1841) говорят не только о тяготах их жизни, но и об их твёрдом противостоянии обстоятельствам, в которых они оказались, и о борьбе за достойное существование.

В Подлопатках братьями была подготовлена к печати книга, над которой Пётр Иванович трудился все годы заточения в Петровском каземате: «Переводы из разных иностранных писателей». Труд подытожил занятия декабриста в области гуманитарных наук - филологии, истории, права. Андрей Иванович с большим мастерством оформил книгу.

Одно из ранее опубликованных писем, отправленное в 1841 г. П.И. Борисовым к С.Г. Волконскому из Подлопаток (см. примеч. 5), свидетельствует о его живом интересе к занятиям «петровских ботаников» (заключённых в Петровской тюрьме) и судьбе своих собственных рисунков растений, посланных в Петербургский ботанический сад. В Подлопатках же П.И. Борисов получил первые заказы на исполнение акварельных рисунков. И именно это открыло ему путь к созданию задуманных научных трудов.

С лета 1841 г. и до конца жизни Борисовы были поселены в деревне Малая Разводная, расположенной недалеко от Иркутска. Здесь их встретили Мария Казимировна и Алексей Петрович Юшневские и Артамон Захарович Муравьёв. Около года (1847-1848) жил в Малой Разводной Александр Николаевич Сутгоф. Эта маленькая колония декабристов прожила в самой тесной дружбе несколько лет, но в 1844 г. скончался А.П. Юшневский, в 1846 г. умер А.З. Муравьёв, в 1848 г. уехал на Кавказ А.Н. Сутгоф. В Малой Разводной остались М.К. Юшневская и братья Борисовы, понесённые утраты их особенно сблизили.

Письма из Малой Разводной известны только за первые шесть лет - 1841-1847 - жизни Борисовых в этой деревне. Основная тема писем - борьба братьев за воссоздание разрушенной вихрем декабристских действий родительской семьи и борьба Петра Ивановича за создание собственной семьи. Ни та, ни другая мечта не осуществились, братья остались до конца своих дней вдвоём. Можно понять трагичность такого исхода событий.

В литературе встречается немало сочувственных слов братьям, но некоторые авторы при том позволяют себе писать об «унылости» и «беспросветности» их существования. Эти авторы просто не знают, какой напряжённой творческой жизнью жили эти люди. Они поставили перед собою цель изучить природу Сибири в комплексе: её климат, живописный и растительный мир - и немало на этом поприще преуспели.

30 сентября 1854 г. скоропостижно скончался Пётр Иванович, Андрей Иванович в тот же день покончил с собой, в доме произошёл опустошительный пожар. На С.Г. Волконского легли все хлопоты по спасению уцелевшего имущества и бумаг братьев, а также их похороны. Многое ему пришлось пережить в Малой Разводной, чтобы «спасти от описи всё то, что должно было спасти» и «бороться с консисторией» для получения позволения предать братьев земле на кладбище.

«Кое-как всё устроил, - писал С.Г. Волконский к И.И. Пущину, - и два брата опущены в одну могилу и прах их будет не разделён, как вся жизнь их с детства, в гражданском быту, и в тюрьме, и в ссылке»11.

До конца своих дней братья Борисовы сохранили верность идеалам своей юности. И.Д. Якушкин, вспоминая своих товарищей по заключению в Чите и Петровском заводе, писал в своих воспоминаниях, что «кружок наиболее замечательный состоял из славян. Все они служили в армии, не имея блистательного положения в обществе, многие их них воспитывались в кадетских корпусах, не отличавшихся в то время хорошим устройством... но зато, имея своего рода поверья, они не изъявляли почти никакой шаткости в своих мнениях, и, приглядевшись к ним поближе, можно было убедиться, что для каждого из них сказать и сделать было одно и то же и что в решительную минуту ни один из них не попятился бы назад.

Главное лицо в этом кружке был Пётр Борисов, которому славяне оказывали почти безграничную доверенность»12.

Преданность общему для декабристов делу сочеталась у П.И. и А.И. Борисовых с истинной страстью по отношению к научным изысканиям и художественному творчеству. Они находили силы и время для этого в любых условиях: на военной службе, в каторжных тюрьмах, в пожизненной ссылке.

Братья не имели формального образования, не учились ни в одном учебном заведении. До армии их учителем и наставником был отец.

Всю свою жизнь Борисовы занимались самообразованием: изучали иностранные языки, философскую и историческую литературу, вели природоведческие наблюдения, создавали естественнонаучные коллекции. Они считали также необходимым освоить художественные навыки и различные ремёсла.

П.И. Борисов стал учёным и художником-акварелистом; знаниями на профессиональном уровне в области архитектуры и графики владел А.И. Борисов, который также был прекрасным переплетчиком и натуралистом. И в этом они остались верны заветам Общества соединённых славян, которые они сформулировали в своих «Правилах»: «Почитай науки, художества и ремёсла, возвысь даже к ним любовь до энтузиазма и будешь иметь истинное уважение от друзей твоих».

Политическая деятельность Борисовых, а также их творчество на поприще науки и искусства привлекали к себе внимание ещё при их жизни, привлекают они внимание и в настоящее время. Изданы или подготовлены к изданию некоторые труды декабристов13.

Публикуемые письма, завершающие издание эпистолярного наследия Борисовых, дают редкую возможность увидеть братьев в их повседневной жизни. Письма содержат много данных, существенно дополняющих образ братьев Борисовых, приоткрывают их внутренний мир: понимание ими истинных ценностей во взаимоотношениях людей, огромное чувство ответственности за людей близких. Опровергается распространенное мнение о недееспособности и чёрствости Андрея Ивановича. Мы узнаём его как мастера на все руки, знатока гравёрного искусства и архитектуры, душевно чистого и ранимого человека.

Иллюстрации к данной публикации отобраны с целью дополнить картину жизни и творчества братьев Борисовых в Сибири. Отметим отдельные моменты в атрибуции некоторых из этих памятников. Прежде всего, это касается портретов братьев. Известны два портрета П.И. Борисова работы художника К.П. Мазера14, относящиеся к 1850 г. По всей видимости, они были спасены и сохранены С.Г. Волконским после смерти братьев.

Один из них остался в семье Сергея Григорьевича и хранится в настоящее время в РГБ ОР; другой (представленный в персональной теме П.И. Борисова), перешёл в семью Якушкиных и находится в Эрмитаже. До 1972 г. портреты считались изображением декабриста Я.М. Андреевича, что в какой-то степени соответствовало сделанной на них неизвестным лицом надписи - «Андрiевский». Н.В. Зейфман исправила эту ошибку15.

Представленный здесь портрет Андрея Ивановича - литография А.Т. Скино16 - фигурирует во многих изданиях, вплоть до настоящего времени, как портрет Петра Ивановича. Между тем существует издание портретов декабристов, неопровержимо определившее эту литографию как портрет именно Андрея Ивановича. Речь идёт об издании М.М. Зензинова «Декабристы. 86 портретов» (М., 1906. С. 49).

Зензинов, уроженец Сибири, тщательно и долго готовил своё издание, но оно было осуществлено, по условиям цензуры, только в 1906 г. В период же подготовки книги, в конце XIX в., Зензинов привлекал живших ещё в то время декабристов - М.И. Муравьёва-Апостола, Д.И. Завалишина, А.П. Беляева для удостоверения сходства изображений. Приходится только удивляться, почему позднейшие издания игнорировали это свидетельство самих декабристов.

В числе иллюстраций представлен один памятник, публикуемый впервые, - это упоминавшаяся выше рукопись труда П.И. Борисова, озаглавленного им «Переводы из разных иностранных писателей»17.

Издаваемые письма и памятники изобразительного искусства содержат свидетельства тех дружеских и деловых отношений, которые связывали братьев Борисовых с просвещёнными людьми Сибири, и крепкой взаимоподдержки в среде декабристов, благодаря которым, кстати, и могли сохраниться и дойти до нашего времени ценнейшие материалы тех лет.

Письма печатаются с автографов, никогда ранее не публиковавшихся, они расположены в хронологической последовательности и помечены порядковыми номерами. Письма Борисовых или отрывки из них, ранее публиковавшиеся и размещённые в примечаниях, проверены по автографам. Орфография и пунктуация приближены к современным, только в отдельных случаях сохранено авторское написание слов. В квадратные скобки заключены заметки публикаторов, в угловые - слова и тексты, вычеркнутые авторами писем.

Считаем своим приятным долгом сердечно поблагодарить за помощь при подготовке этой публикации директора ГАРФа С.В. Мироненко, сотрудников этого архива А.И. Парковец и А.В. Маринина, заведующего ОПИ ГИМа А.Д. Яновского, хранителя и исследователя материалов декабристов этого архива И.С. Калантырскую; от души благодарим мастера художественной фотографии В.Г. Ускова.

№ 2

П.И. Борисов - Е.И. и А.И. Борисовым22

Февраля 3 дня 1841 г., с. Подлопаточное

Любезные сестрицы, Елизавета Ивановна и Анна Ивановна.

Пятнадцатилетняя разлука не ослабила в моем сердце любви и привязанности к вам, любезные мои сестрицы, эти чувствования так же свежи, так же сильны, как и прежде. Скажу более, они стали гораздо живее, постояннее - опытность и размышление показали мне всю цену родственных связей, все счастье безмятежной тихой жизни.

Сего дня мы празднуем 3 февраля23. Наша бедная изба в глазах моих веселее и богаче, даже сама природа, кажется, принимает участие в тихой нашей радости. До весны еще далеко, а погода так хороша, что сегодняшний день можно почесть весенним. Для полного очарования недостает только одного - зелени и цветов. Снега покрывают окрестные горы, деревья стоят без листьев, это разрушает мечту и напоминает, где мы. Нет надобности говорить, чем заняты мысли наши, что наполняет сердца. Вы легко угадаете, вам довольно известны чувства ваших братьев.

Надобно сказать, что со времени поселения в уединенной деревушке, мы празднуем каждый семейный праздник, но одни только мысли о вас, любезные сестрицы, изменяют одиночество наше,одни стены бедной избы бывают свидетелями наших праздников, никто не знает о них, и единообразие обыкновенности нашей жизни ничем не нарушается.

1839 года 7 сентября24 писал я к вам и надеялся, что скоро ваш ответ обрадует нас и рассеет, наконец, все недоумения относительно тринадцатилетнего вашего молчания, столь для нас тягостного. Ожидал с лишком полтора года, но ожидал напрасно, надежды мои до сих пор не сбылись. Не постигаю, чем и как объяснить это, уверен, что ваши к нам чувствования не могли перемениться, вы не забыли своих братьев, да, я уверен в том твердо - для истинной любви и дружбы нет ни времени, ни расстояния, они не зависят от условий вещественного мира.

В начале того года, еще из Петровского завода, я послал вам два букета здешних цветов моей работы и желал знать ваше мнение о здешней флоре и о трудах художника, осмелившегося подражать неподражаемой природе25; но до сего времени мы не знаем, получили ли вы их, может быть, все наши письма затерялись на почте, наша посылка не дошла до вас. Эта тягостная неизвестность заставляет меня посылать вам вторично наш адрес. Вот он: Его превосходительство, милостивому государю Андрею Васильевичу Пятницкому, Господину Гражданскому Губернатору Иркутской Губернии в город Иркутск, а вас прошу доставить Андрею или Петру Борисову в место их поселения.

Мне кажется, что вам гораздо лучше отдавать свои письма не прямо на почту, а уездному предводителю дворянства или капитан-исправнику, тогда они не могут затеряться на почте и верно будут доставлены нам. Братец здоров, кланяется вам, но все еще ожидает от вас ответа на первое свое письмо26 и потому не пишет.

Прощайте, любезные сестрицы, желаю вам счастья и здоровья, остаюсь с надеждой скоро читать ваш ответ любящим вас братом Петром Борисовым.

Это письмо отправлено 19 марта к С.Г. Волконскому27.

№ 4

А.И. Борисов - А.Х. Бенкендорфу29

1841 года, марта 18 дня, с. Подлопаточное

Ваше Сиятельство, Милостивый Государь.

В безгласном и беззащитном моем состоянии я надеюсь на одно великодушное и беспристрастное ходатайство Вашего Сиятельства, не различающих лиц и звания просителей, лишенных покровительства, и осмеливаюсь вас просьбою о переводе меня вместе с моим братом в какое-нибудь селение, находящееся в окрестностях города Иркутска, где бы я имел возможность пользоваться медицинскими пособиями, в которых по расстроенному здоровью очень часто имею необходимость и где бы в виду высшего начальства и с его одобрения мог употребить свои знания и способности на занятия, могущие обеспечить способы моего существования и тем самым жить безбедно собственными трудами. Соседство такого города как Иркутск обещает мне те выгоды, которых лишен я в глухом и бедном селении.

Сколь ни тягостно мое положение, но я переносил и переношу его с терпением, покоряясь безропотно судьбе моей, и стараюсь, чтобы самомалейшие мои поступки были известны высшему начальству, в чем осмеливаюсь сослаться на свидетельство Его Высокопревосходительства Генерал-Губернатора Восточной Сибири.

Просить перевода вынуждает меня невыгода теперешнего места моего поселения; отдаленность его от города лишает меня возможности в моих недугах пользоваться пособиями врача вовремя; эта же отдаленность отнимает средства заняться тем, к чему я имею способность, мне остается одна промышленность - земледелие, но слабое здоровье и бедное состояние препятствуют заняться мне хлебопашеством с успехом в таком крае, в котором и привычные к тяжелым трудам земледельцы едва получают должное вознаграждение за свои старания.

Смею надеяться, что основательность и справедливость причин, побудивших меня просить перевода, будут засвидетельствованы пред Вашим Сиятельством и господином Генерал-Губернатором Восточной Сибири, к которому я обращаюсь с подобною просьбою единственно с сим намерением. Его Превосходительству, прямому моему начальнику, известны все невыгоды теперешнего места моего поселения, так же как состояние моего здоровья, недостаток и трудные обстоятельства.

Прибегая к справедливости и великодушию Вашего Сиятельства, осмеливаюсь льстить себя надеждою, что моя просьба не останется без удовлетворения.

С истинным уважением честь имеют быть, Милостивый Государь,

Вашего Сиятельства

всепокорнейший слуга

Андрей Борисов.

Оба эти письма отправлены 19 марта по следующему адресу:

Его Сиятельству, Милостивому Государю Александру

Христофоровичу Бенкендорфу, господину Генерал-адъютанту,

начальнику жандармского корпуса и разных орденов кавалеру в Санкт-Петербург.