Чувствую себя сколь я виновен, во всем чистосердечно раскаиваюсь. Пишу по чистой совести всё, что только могу припомнить, стараясь объяснить сколь могу обстоятельнее на все вопросы мне данные 1826-го года 24-го генваря в присутствии высочайше учреждённого Комитета о злоумышленном обществе.

1.

Я был принят в члены тайного общества в 1821-м году Николаем Тургеневым, это было в великий пост. Сколько могу запомнить следующим образом: он приехал ко мне, и сделал мне предложение вступить в общество, говоря что я найду хороших людей. Прежде сего я неоднократно от него слышал, что есть кроме масонских другие тайные общества куда не с тем принимают, чтобы только брать деньги и не всякого и рассматривают поведение человека заслуживает-ли он быть принят. Я же почитал Тургенева за хорошего человека и значущего; слышал про него, что он бескорыстен справедлив и по месту занимаемому в Государственном Совете заслужил общее уважение.

Когда я ему дал своё согласие, он потребовал от меня чтобы я ему предварительно дал расписку, которую он тут-же и написал; что я клянусь честью, что всё что он мне доверит буду хранить в тайне и никому не открою.

Когда я подписал, он взял её к себе и спрятал. (Я не предвидел в какую бездну зла завлечёт меня сие ужасное обещание!)

Причины побудившее меня вступить. Доверенность к Тургеневу, что он меня не введёт в дурное. Обязанности. Он мне объявил следующие: хранить тайну ненарушимо; стараться споспешествовать к освобождению крестьян; в свете с высшими себя вести без низости а с подчинёнными как следует хорошо образованному человеку; не стараться узнавать членов общества а если кого узнаешь того не показывать; 20-ю часть своих доходов вносить в общество, но сказал, что сие ещё не нужно. Потом сказал, что я могу надеяться на всякое пособие общества, а что доверенность общества можно заслужить временем, соблюдая данные им мне правила.

И так хотя я и был принят но сношений никаких с обществом не имел, и как оно и кем управляемо было в то время не знал. Из членов тогда я только узнал и видел Фон-Бригена и Миклашевского один раз, к[нязя] Оболенского только видал у дивизионного командира, и видел в походе полковника Шипова, Преображенского полка.

В 1822-м году я был отпущен в отпуск для излечения болезни и в бытность мою в Москве в отпуску в продолжении 10-ти месяцев я ни с кем из членов не видался и ничего о существовании общества не слыхал. Сам никогда никого в свои сочлены не принимал.

2.

Что было побудительною причиною к составлению тайного общества?

Вначале когда и кем различные общества были составлены мне неизвестно. Какие в течении времени имело изменения, в чём состояла настоящая цель оного объявленная всем членам и сокровенная?

Я слышал, что прежде были различные общества под названием Зелёной книги, Зелёной лампы; что после члены съезжались в Москву, где положено было разойтиться. В 1823 году, когда я приехал в С.-Петербург просить о увольнении меня по болезни моей от службы; спустя несколько времени моего приезда в конце ноября или в начале декабря, Тургенев пригласил меня на вечер к Пущину (коего я лишь знал по публике); присовокупив, что он меня познакомит с Никитой Муравьёвым.

Когда я приехал к Пущину он вышел меня встретить вместе с Тургеневым, последний остановил меня предупреждая, что тут собрались несколько членов прежнего общества дабы вновь соединиться; после чего он меня ввёл в другую комнату где они сидели назвав меня по фамилии. Тут были двое Муравьёвых Никита и Матвей, полковник Нарышкин, Фон-Бриген, Вальховский, к[нязь] Оболенский и Поджио. Я из них до этого времени кроме Фон-Бригена и к[нязя] Оболенского никого не знал. Тут положили составить думу для управления обществом. В члены думы были выбраны к[нязь] Трубецкой, Никита Муравьёв и  к[нязь] Оболенский.

После того спустя несколько времени согласились по удобности, так как я жил на В. О. в 18-й линии собраться ко мне чтобы определить правила для всех членов. Правила написал Тургенев и всеми оные были приняты.

Правила те же, что им было мне объявлено при принятии меня в члены в 1821-м году с присовокуплением к оным следующего: «Стараться изыскивать средства к изменению в правительстве», о чем при принятии новых членов не объявлять.

Под сим последним правилом разуметь должно было «изыскивать средства к получению Конституции»: в чём и состояла цель общества; но о сём не говорили.

Также положили за правило если член имеет что нужное сообщить, чтобы впредь сноситься от одного к другому а не со всеми, определив заранее кто с кем будет сноситься.

После сего до моего отъезда уже все вместе не сбирались а видались друг у друга где случиться, а я вскоре после того получа отпуск заграницу до излечения болезни уехал в генваре из Петербурга.

Какими средствами общество располагало действовать? Ничего при мне определено не было потому, что общество вначале никаких средств не имело, и если общество сделало какое-нибудь определение то это без меня и я не знаю.

Кто управлял думою и кто были вначале члены? Я уже выше объяснил до моего отъезда был принят Рылеев, и после ещё к[нязь] Голицын и более не слыхал.

Сверх того я слышал в разные времена от вышеозначенных членов общества составившегося в 1823-м году, что принадлежали прежде к различным обществам генерал-майоры князь Лопухин, князь Волконский, Орлов, Фон-Визин, его императорского величества генерал-адъютант Шипов, полковники Глинка, Бурцов, Пестель, Муравьёв брат Матвея, ещё Муравьёв, служивший в Гвардейском штабе, Лорер, Юшневский, Муханов, Калошин, Семёнов, Якушкин, Кашкин, Толстой. Я написал имена всех о ком я только слышал и мог вспомнить, но так как я из них многих никогда не видал; действительно-ли все они принадлежали к тайным обществам, я не знаю.

3.

Когда, где и у кого происходили собрания общества, о том что я знаю, выше объяснил во 2-м параграфе.

4.

Когда составилось общество в 1823-м году, сколько мне известно, оно никаких надежд тогда не имело, кроме распространения и умножения членов.

5.

При мне общество не делало предложения когда начать свои действия, и никто из членов ни о чём в сём параграфе сказанном, предложения не делал и в последствии я о сём ничего не слыхал.

6.

О том, что князь Лопухин в 1817-м году доставил обществу устав  Туген-Бунда и Калошин взялся перевесть, я никогда не слыхал.

7.

В том же году, что капитан Якушкин покушался на жизнь блаженный памяти покойного государя императора, я никогда ни от кого не слыхал и Якушкина до 1825-го года не знал. Что будто у меня в Москве были нарочитые о сём совещания, суть показание ложное. Я в то время не только не был членом и не знал о существовании тайных обществ, но и в Москве до 1822-го года не живал.

8.

Во 2 параграфе я объяснил, что я слышал о том, что собирались члены и сделали положение разойтиться; но когда это было и с каким намерением было сделано, мне неизвестно.

9.

Я уже объяснил во 2 параграфе, что когда составилось общество в 1823-мъ году, все члены раз собирались ко мне и зачем именно, и какия постановлены были правила. О составе-же Конституции рассуждаемо тут не было. Должно полагать, что все члены желали Конституции, но кто в каком именно духе желал, я никак определить не могу потому, что я ни от кого не слыхал определительно, что он желает такой-то Конституции.

Писал Конституцию один Муравьёв, и полагаю, что он ещё прежде занимался сим сочинением, нежели составилось мне известное общество; и хотя он при мне читал отрывками некоторые постановления, но сколько ни стараюсь не могу хорошо припомнить содержания, ибо я слушал без внимания, единственно чтобы не противоречить, почитая сие сочинение утопиею.

И когда я говорил о сём Тургеневу, он был одного со мною мнения, что эта Конституция есть пустое. Он же занимался сочинением уголовного и вексельного права, которое он представил или хотел представить в Государственный Совет на рассмотрение.

Собственное же моё мнение на счёт Конституции; я думал, что Россия кроме монархического никакого другого образа правления иметь не может, с какими же ограничениями, я сего не определял. Как определить: какая Конституция лучше? Что хорошо в одном государстве, может быть дурно в другом.

10.

Когда генерал-майор Фон-Визин ездил к членам Южного общества, с каким поручением и с каким отзывом возвратился, мне неизвестно и никогда о сем не слыхал.

11.

Обо всём, что в сём параграфе сказано, мне ничего не известно и я ничего не слыхал.

12.

В бытность мою за границею, я никогда ни с кем из членов как Польского так и Дрезденского общества не видался и никаких сношений не имел и ничего про вышеозначенные общества не слыхал. Генерала Клицкого, коего я видел в Мариенбаде на водах не могу полагать членом тайного общества. Он мне своими разговорами на то подозрения не подал.

Когда же меня спрашивали в Москве, что я слышал из чего можно бы было сделать заключение о образе мыслей, я привёл в пример разговор генерала Клицкого потому, что он дивизионный генерал и человек пожилых лет; а то что я от него слышал и передал; сколько я могу запомнить смысл речей был следующий: «Поляки обязаны своим существованием государю императору; кажется государь остался Сеймом доволен. Я говорил моим соотечественникам, что они должны стараться делать угодное. Польша не составляет целого, она зависит от России».

Если бы я что-нибудь слышал о польских или других тайных обществах, я непременно должен был бы сообщить Муравьёву и другим членам, с коими я виделся в Москве; но я ничего о иностранных обществах не слышал и потому ничего не мог сказать.

Наших же русских членов я видел за границею Тургенева и Толстого.

13.

Я возвратился из заграницы въ 1825-м году въ Августѣ. По пріѣздѣ моемъ въ Москву съ начала мѣсяца два ни скѣмъ изъ членовъ не видался;  имѣя намѣреніе прекратить сношеніи съ членами общества, и для того устраивалъ у себя въ деревни домъ, чтобы года два прожить въ отдаленіи.

Пущин, увидев меня в театре подошёл ко мне, спросил где я живу, был у меня и после мы стали с ним видаться, он же познакомил меня с Семёновым. Потом я виделся: приезжали в Москву полковник Нарышкин, Никита Муравьёв, генерал-майор Фон-Визин, которого я с 1814-го года не видал. Он приехал ко мне с Пущиным. И под конец также видался с генерал-майором Орловым. Он чрез Нарышкина поручил мне сказать что желает со мною видеться и просит к себе.

Когда я был у него, говоря со мною о существовании тайных обществ, сказал, что он полагает за лучшее, чтобы общества разошлись; и так как Пущин сбирался в Петербург в отпуск, то я при отъезде его сказал ему, что я видел генерала Орлова, что он почитает за лучшее, чтобы общество разошлось, и я такого же мнения; при сём кажется, был Семёнов.

За несколько дней перед тем, что я был взят, я познакомился у Фон-Визина с Якушкиным, и он бывал у меня, но я у него не был. Также приезжал ко мне Муханов, но я ему сказал, что я ни к какому обществу не принадлежу и его более не видел.

Генерал-майора князя Волконского, полковников Пестеля и Муравьёва не видал. С теми-же, кого я видел, сношения на счёт условия об открытии действий никакого  не было и о сём не говорили.

14.

О том, что Якубович имел намерение покуситься на жизнь блаженной памяти покойного государя императора.

Когда Муравьёв объявил нам о сём ужаснейшем намерении, первые слова были, что должно о сём объявить правительству, но потом  стали говорить, что человек, который пускается на такое злодеяние за год говорить и объявлять вперёд не станет, что об этом надобно было тотчас объявить, а теперь надо оставить, и сказали Муравьёву, что он нам о сём не говорил и мы о сём ничего не слыхали.

Кто же в особенности что говорил, я никак не могу припомнить. Я столь был поражён, услышав о сём ужаснейшем намерении, что мысль о том что я это слышал, не оставляет меня денно и нощно.

На счёт прочих священных особ царствующей фамилии говорено не было. Когда Муравьёв о сём говорил, тут были Фон-Визин, Семёнов, Пущин и кажется был также Нарышкин, но хорошо не припомню.

15.

Обо всём, что сказано в сём параграфе мне ничего не известно и никогда не слыхал.

16.

Равно также о том, что сказано в сём параграфе, мне ничего не известно. 

И членов тайных обществ, кроме прежде сего наименованных и означенных где, когда и кого видел, более не знаю.

17.

Прокламации и катехизиса не только не читал, но и не слыхал, что оные есть.

18.

Я не слыхал чтобы кто-нибудь из известных мне членов в Москве предварительно был извещён членами Петербургской думы о намерении восстановить войско против принесения присяги на верность подданства государю императору Николаю Павловичу и произвесть известное неустройство.

Я выше сего показал, что при отъезде Пущина в С.-Петербург (он поехал после полученного известия о кончине блаженной памяти государя императора), я ему говорил, что генера-майор Орлов равномерно и я, почитаем за лучшее, чтобы общество разошлось.

Ещё я его просил осведомиться о моей отставке и меня уведомить, и попросить Оболенского доложить командиру гвардейской пехоты исходатайствовать мне по болезни моей увольнение от службы. На сие я получил в ответ записку, которую мне доставил Семёнов, сказав, что оная получена через почту в письме Калошина.

Сия записка была следующего содержания: «что о моей отставке он ничего не мог узнать и полагает что мне нужно будет приехать самому в С.-Петербург, что о деле моём ещё не докладывали и что в Сенате мнения различные». Но у меня в Сенате дела никакого не было.

Также от Пущина получил письмо Семёнов, в коем сказано было «что государь цесаревич отказывается от престола и что гвардейские полки не хотят принесть присяги на верность подданства государю императору Николаю Павловичу, и в заключение сказано, когда вы будете читать сие письмо всё будет уже кончено». В это время в Москве были слухи, что члены Государственного Совета Мордвинов и Сперанский приготовляют Конституцию. 

Что Пущин писал к Калошину не знаю.

19.

Я старался объяснить сколь возможно подробнее всё, что мог припомнить. Сверх всего вышесказанного я слышал от генерал-майора Орлова, что есть какая-то секта, в которой обвиняли блаженной памяти покойного государя императора в нарушении религии, и что из оной секты ушло несколько человек, а куда не известно. 

Чувствуя себя столь много виновным я не могу ничего сказать в оправдание; но осмелюсь присовокупить несколько слов не в оправдание но в доказательство, что принадлежа к обществу никогда действующим членом не был. Служа л.-г. в Финляндском полку, сначала сформирования, пользуясь доверенностию моих товарищей и подкомандующих я никогда не искал ни кого принять в сочлены и никого не принял; ни старался о распространении общества. Был вовлечён в бездну зла, впал в соблазн, но не соблазнил и не вовлёк никого другого.

Лейб-гвардии Финляндского полка полковник Митьков

Г[енерал-]адъ[ютант] Бенкендорф

После сделанного мне допроса апреля 19 дня в присутствии высочайше учреждённого Комитета, я беспрестанно помышлял о том, чтобы сколь возможно припомнить себе, что говорили при мне в 1823 году члены составившегося тогда тайного общества; дабы в донесении моём, высочайше учреждённому Комитету, на данные мне вопросы сделать, сколь могу себе припомнить обстоятельные ответы.

Я благодарю Бога за то что я нахожусь здесь в заключении! Здесь я почувствовал в полной мере весь ужас моего заблуждения, в какое я был вовлечён ужаснейшее зло и сколь много я виновен пред Богом и государем.

В первом моём донесении высочайше учреждённому Комитету на вопросы сделанные мне в генваре месяце, в показаниях моих я старался объяснить все обстоятельства, которые мог припомнить.

1.

В первом моём показании я объяснил, что я был принят в общество Николаем Тургеневым в 1821-м году в великий пост перед выступлением гвардии в поход, что я знал членов отставного полковника фон-Бригена, Преображенского полка полковника Шипова и князя Оболенского, и никого более. Означенные члены никогда на совещания ко мне не собирались ни я у них на оных не бывал. Полковнику фон-Бригену должно быть известно когда я был принят, потому что Тургенев по принятии меня возил к нему знакомить.

По возвращении же нашем из походу в 1822-м году Тургенев мне объявил что общество более не существует, а я до 1823-го года ноября или декабря месяца когда составилось вновь общество, никаких сношений не имел, и о существовании и действии оного ничего не слыхал. Из сего изволите усмотреть, что я ничего объяснить против § 1. под литерами а, Ь, с, d, е, f, g, h, не могу; потому что мне сие не было известно.

2.

Бестужева-Рюмина я не знаю и никогда не видал, и о том что он приезжал с письмами к генерал-майору Фон-Визину и капитану Якушкину я не слыхал.

3.

Из числа означенных членов, которые приезжали сюда от Южной директории я видел Матвея Муравьёва-Апостола, которой был при составлении общества и здесь оставался; подполковника Поджио видел в первый раз у Пущина при составлении общества, потом дня два спустя он приезжал ко мне с Матвеем Муравьёвым-Апостолом (в это время был у меня Никита Муравьёв), и Поджио сказал, что он на другой день едет в полк, но после того я ещё его встретил у князя Оболенского и более не видал.

Если он приезжал в 1824-м году то это было без меня; генерал-майора князя Волконского видел один раз, я был у него вместе с Матвеем Муравьёвым-Апостолом. Слышал от князя Волконского что есть Южное общество в коем много членов и что оное управляемо полковником Пестелем. О принятом намерении Южного общества о введении республиканского правления с истреблением покойного государя и всей царствующей фамилии я не слыхал. Прочих наименованных членов приезжавших сюда, князя Барятинского, Швейковского, В. Давыдова и Пестеля я никогда не видал и не знаю.

а) Мнение Южного общества о введении республиканского правления с истреблением всей императорской фамилии я не принимал и о сём намерении извещён не был. Александра Бестужева, Поливанова, Вадковского, Свистунова, Анненкова и Депрерадовича совсем не знаю. И было-ли кем из членов сие намерение или сему подобное принято я не знаю.

б) О составлении партии под названием Une cohorte perdue, под начальством Лунина я ни от кого не слыхал.

в) О введении республиканского правления посредством временного правительства и издании Манифестов, и кто именно из директоров назначался во временное правительство я также ни от кого не слыхал.

4.

а) В 1823-м году первое совещание происходило у Пущина действительно точно так: но здесь в показании есть ошибка в именах членов, которые находились на сём совещании. Рылеева не было, я это помню потому что я его узнал после спустя несколько время, а был полковник фон-Бриген, который здесь не показан. 

О том, что я предложил говорить о свободе крестьян я признаю себя совершенно виновным.

О том что Рылеев сделал предложение что он хочет сочинить Катехизис вольного человека и песни, помню, что я слышал, но от кого слышал, и когда и где он сделал сие предложение припомнить не могу.

После того собирались у меня для определения правил. (О сём я объяснил подробно в первом моём показании.) В сём собрании находились: князь Трубецкой и все члены, которые были у Пущина, кроме Поджио, которого уже не было в Петербурге и полковника фон-Бригена.

У Нарышкина и Поджио я не разу не бывал; если были у них собрания, то оные происходили без меня. Я был один раз у князя Оболенского, о чём ниже сего обстоятельно донесу. Также помню что раз был у Рылеева вместе с Матвеем Муравьёвым-Апостолом и Пущиным, но что говорили никак припомнить не могу.

Собрание где Рылеев говорил что у него есть морское общество и спросил не присоединить-ли оное к Северной управе, и сделал предложение о поступлении с царствующей фамилиею. Равно где при чтении плана конституции сапёрный офицер восставал против оной, потому что она в духе монархическом, должны были происходить без меня, потому что я никакого саперного офицера не видал и не знаю.

Общество составилось в 1823-м году в конце ноября или в декабре месяце, а я в генваре 1824 года получа увольнение в отпуск заграницу отсюда уехал. Посему полагаю, что сии собрания происходили когда уже меня не было в С.-Петербурге.

b) Сверх вышепоказанных собраний я бывал у князя Трубецкого, Никиты Муравьёва, Николая Тургенева, у коих кроме Матвея Муравьёва-Апостола никого из членов общества не видал, у прочих-же членов не бывал. 

Вальховский служил в свите его императорского величества по квартирмейстерской части в Гвардейском штабе вместе с Никитой Муравьёвым; поступил на службу из Царскосельского Лицея - какого чина и как его имя не знаю. Он был при первом совещании у Пущина также был после когда собирались у меня. Саперного офицера, я уже объяснил, что я никогда не видал и не знаю.

c) Я говорил о пользе освобождения крестьян, здесь и везде где мне случалось слышать разговор о состоянии крестьян и дворовых людей.

Говоря таким образом: что помещики получали бы вернее доходы с своих земель если бы крестьяне были свободны, а крестьяне были-бы в лучшем состоянии, потому что каждый занимался бы по своему произволу, и работая для себя, имея неотъемлемую собственность он был бы трудолюбивее.

Дворовых людей было-бы гораздо менее, через что число праздных значительно-бы уменьшилось. Они стали бы работать, сделались-бы полезными и помещики перестали бы издерживать значительную часть своих доходов на содержание людей, которые ничего не делают.

Мне вообще казалось что господа не чуждались сего разговора, а в ком именно сии разговоры какое производили действие я не замечал.

d) Тургенев мне сказывал: что он писал уголовное право и банкрутский или вексельный устав с тем, чтобы представить в Государственный Совет на рассмотрение. Сочинении Оболенского и Рылеева катехизис вольного человека я не видал и кому оные сообщены были мне не известно. Я полагаю, что если сии сочинения были написаны, то уже после моего отъезда.

По прибытии-же моём из чужих краёв, при свидании в Москве с членами Северного общества Пущиным и Нарышкиным, я от них о сём ничего не слыхал. Песни-же в преступном духе были. Я помню что раз Рылеев дал мне таковую песню прося доставить Матвею Муравьёву-Апостолу, которую я ему в тот-же вечер и отдал.

e) В чём состояло предложение Рылеева о императорской фамилии я не знаю.

f) Я слышал что было морское общество, но от кого не помню, полагаю что от Рылеева. Кто начальствовал им и было-ли оное присоединено к Северной управе я не знаю.

5.

Я беспрестанно помышлял о том, что когда я был у князя Оболенского о чём говорено было, чтобы мне можно было о сём обстоятельно донесть высочайше учреждённому Комитету.

Я приезжал к князю Оболенскому без приглашения и во всю бытность мою здесь только один раз у него и был. Я нашёл у него какого-то господина во фраке, но кто он такой и до сих пор не знаю; после приехали: Поджио, которого я полагал, что уже в Петербурге нету, потому что он после того, что были собравшись у Пущина приезжал ко мне и сказал, что он на другой день едет в полк; и князья Голицыны, которых я тут видел в первый раз и не знал принадлежат-ли они к обществу; о Валерьяне Голицыне, что служил в Преображенском полку я узнал уже после, что он принят в члены и потом более его не встречал.

Я объяснил по истине, говорю как пред Богом, обстоятельства сего свидания с Поджио и Валерьяном Голицыным. Из сего вы изволите усмотреть возможно-ли было иметь столь ужасно преступный разговор.

Но в присутствии высочайше учреждённого Комитета мне объявлено, что в сём случае сделаны на меня прямые достаточные показания к уличению моему.

Я теперь не знаю, что мне отвечать на сии показания. Говорю, истинно как пред Богом, что сколь я ни старался припомнить себе о чём говорено было, но ничего не мог вспомнить.

Чувствуя себя столь много виновным и в каком я был ужаснейшем заблуждении, но искренно чистосердечно раскаявшись, нет преступления в котором бы я не был готов сознаться, если-бы я знал что за собою, желая чтобы все совершенно было известно.

Если-бы показание было собственно на меня что я сказал, чтобы то ни было преступное не помня и не говоря, готов-бы был принять и обвинить себя. Лучше желая признать себя виновным, нежели быть на очной ставке.

Ежели я в продолжении шести дней беспрестанно помышляя о сём не говорил-ли я чего преступного, в бытность мою у князя Оболенского, против священных особ царствующей фамилии, не мог ничего вспомнить, следовательно равно и на очной ставке мне ничего более нельзя будет сказать как что я сего не помню.

После того что я был у князя Оболенского я более Поджио не видал. Князя Волконского я видел один раз, прочих-же членов Южного общества я никого не видал, как я уже о сём выше объяснил.

Обо всём что сказано в § 5 под литерами а, б, в, г, д, я ничего объяснить не могу, потому что мне cии намерения не были известны.

О намерении покуситься на жизнь покойного государя императора, кроме того что я слышал от Никиты Муравьёва, о чём я объяснил в первом моём показании я ничего более не слыхал.

6.

О том что я сказал Матвею Муравьёву-Апостолу, что когда я был послан с батальоном для усмирения Семёновского полка, то хотел спросить солдат «Пойдут-ли они против Семёновского полка?» я могу объяснить тем, что я с батальоном для усмирения Семёновского полка посылан не был. Мой батальон стоял в карауле; следовательно мне сего спросить нельзя было.

7.

Я слышал от генерал-майора Орлова в Москве в 1825-м году в ноябре месяце, когда я приезжал к нему по приглашению его через полковника Нарышкина, «что есть какая то секта в коей порицали покойного государя в нарушении религии, из коей несколько человек ушло  или пропало куда неизвестно». При сём он мне сказал, что если я о сём кому открою чтобы я не сказывал, что я это слышал от него дабы не компрометировать того кто ему сказал, а что он слышал от духовника графини Орловой Фотия. О сём я ни от кого более не слыхал.

Я говорил о сём Пущину, но не сказал от кого слышал.

8.

О намерении Северного общества отложить до коронации в Москве покушение к возмущению и злодеянию если бы оное здесь не удалось? Я ни от кого совершенно ничего не слыхал.

Апреля 25 дня 1826-го года.

Полковник Митьков

Г[енерал-]адъ[ютант] Бенкендорф

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTI2LnVzZXJhcGkuY29tL2ltcGcvTkJ3VDlfVUc4clFWSVlDb0g0Mm1TbkM2bl9LQXBqX2VHQ2F2RUEvdmFfcFljNFk0RGMuanBnP3NpemU9MTQ4NHgxMDkwJnF1YWxpdHk9OTUmc2lnbj05YzYxYTMzOTUwYmY1ZjQ3ZTRmYjBiNzY3ZDVlNTBlZCZ0eXBlPWFsYnVt[/img2]

А. Козина (?) Музыкальная гостиная в доме Соймоновых в Москве. 1840-е. Холст, рама багет, масло. 49 х 70 см. Государственный исторический музей.

В 1820-х в доме своего дяди А.Н. Соймонова на Малой Дмитровке (ныне № 18), проживал М.Ф. Митьков. Здесь у него собирались члены Московской управы Северного общества декабристов.

№ 8

1826 года 28-го апреля в присутствии высочайше учреждённого Комитета по отрицанию полковника Митькова дана ему очная ставка с подполковником Матвеем Муравьёвым-Апостолом в том, что сей последний в ответах своих Комитету между прочими показал, что полковник Митьков был в числе тех членов, кои знали и разделяли намерение Южного общества о введении в России Республиканского правления с покушением на жизнь императорской фамилии. 

Полковник же Митьков отвечал отрицательно, говоря, что намерения Южного общества не принимал и об оном извещён не был.

На очной ставка утвердили:

Подполковник Муравьёв-Апостол.

Полковник Митьков.

Г[енерал-]адъ[ютант] Бенкендорф