Е.Н. Туманик
Княжна Варвара Шаховская: её поездка в Сибирь и декабрист Пётр Муханов
История поездки в Сибирь княжны Варвары Михайловны Шаховской, ее трагической любви и несостоявшегося брака с декабристом Петром Александровичем Мухановым давно уже стала важнейшим эпизодом летописи декабристской ссылки. Согласно общепринятой версии, В.М. Шаховская и П.А. Муханов любили друг друга, но по церковным правилам обвенчаться им мешало то, что они состояли в близком родстве - брат Варвары кн. Валентин Шаховской был мужем сестры Петра.
Ссылка Муханова в Сибирь дала влюбленным дополнительный шанс; полагая, что там их брак может быть позволен, Варвара самоотверженно отправилась вслед за изгнанником, получив позже нарицательное имя «невесты декабриста». Но была ли она действительно этой «невестой» с самого начала своей поездки?
На самом деле все обстояло гораздо сложнее, и вопрос не только в официальной позиции властей, так и не разрешивших венчание даже в ссылке. Главная проблема заключалась в истинных взаимоотношениях Муханова и Шаховской, но не приходится сомневаться в трагизме, сопровождавшем всю эту историю, закончившуюся сильнейшей драмой и дополнительным потрясением для ее героев, а также в самоотверженности Варвары, превратившей свой поступок во имя любви в настоящее общественное служение. В историографической традиции ситуация выглядит так, как мы изложили ее выше.
Наибольшее влияние на формирование современной «классической версии» любви и трагедии В. Шаховской и П. Муханова оказала художественная биография «Повесть о декабристе Петре Муханове», написанная Т. Медведковой и В. Муравьевым, а также очерк М.Д. Сергеева «Варвара Михайловна Шаховская», созданные на документальной основе. Этот же взгляд прочно закрепился в научной литературе со времен А.А. Сиверса и С.Я. Штрайха; например, в статье Г.В. Чагина и В.А. Федорова, предваряющей издание сочинений и писем П. Муханова, вышедшее в серии «Полярная звезда», сказано: «<...> Муханов пережил и глубокую личную трагедию. Уже давно он был <...> влюблен <...>.
Чувство Муханова не осталось без ответа. Когда Варвара Шаховская узнала об аресте любимого человека, она твердо решила не оставить его в беде. <...> Под предлогом «приискать кормилицу» для детей своей сестры Полины, бывшей замужем за декабристом А.Н. Муравьевым, она отправилась с их семьей в Сибирь, чтобы быть поближе к Муханову. <...> Муханов надеялся, что <...>, выходя на поселение, “возьмет позволение от губернатора” на вступление в брак с Варварой Шаховской <...>».
Последнее справедливо, но вот только это решение созрело у П.А. Муханова далеко не в 1826 г. и даже не два-три года спустя, а несколько позднее. Можно с достаточной долей уверенности утверждать, что, отправляясь в Сибирь, он не имел планов женитьбы на кн. Варваре, что же касается его любви к ней, то и здесь все достаточно неоднозначно и ничего нельзя утверждать наверняка. Попытаемся представить несколько иную версию событий.
Мы знаем одно - практически сразу же после оглашения приговора Варвара без раздумий едет в Сибирь вместе с семейством своей сестры Прасковьи (Полины) Михайловны Муравьевой. Это происходит поздним вечером 26 июля 1826 г. Кроме Варвары с ними следует еще княжна Екатерина - старшая из незамужних сестер Шаховских, но она «делегирована» семьей, чтобы поддержать Полину, здоровье которой было в неважном состоянии (она болела чахоткой), помочь ей в воспитании дочери и просто разделить с ней тяготы ссылки, чтобы разлука с домом не была такой чувствительной.
Почему с Муравьевыми поехала Варвара - было для всех непонятно и с самого начала вызвало недоумение в обществе. В.М. Шаховская приехала в Петербург вместе с матерью кн. Е.С. Шаховской 4 июля 1826 г., поводом к поездке, согласно дневнику молодой княгини Елизаветы Александровны Шаховской, стала «болезнь тетки Пушкиной», кроме того, конечно же, «мама была очень рада приехать сюда, чтобы побыть вместе с Полиной».
Уже тогда не подлежало обсуждению, что, какова бы ни была участь А.Н. Муравьева, его жена всюду последует за ним. Она выехала в столицу из Москвы еще 13 января, через два дня после ареста мужа, ее сопровождали сестры Екатерина и Елизавета (Лили). Как видим, даже само прибытие Варвары в Петербург выглядело достаточно случайным.
Провожать трех сестер и маленькую Софью Муравьеву до первой станции прибыло все многочисленное семейство Шаховских в сопровождении ближайших родственников и друзей. Вот как описывает отправление своячениц в Сибирь княгиня Елизавета Шаховская, сестра Петра Муханова: «26-го в 9 часов вечера мы узнали, что они готовы к отъезду <...>. В 10 часов мы приехали в церковь Всех Скорбящих. Было как-то торжественно и необыкновенно <...>. Было поздно, нас было много <...>.
После службы спросили Бабет, куда она едет, и у нее не хватило решимости сказать, что они уезжают в Якутск». Из этого краткого, но исчерпывающего свидетельства можно заключить, что отъезд Варвары вместе с Полиной удивил многих и даже вызвал прямые расспросы, не совсем уместные, вызвавшие у нее смущение и неловкость до такой степени, что она даже не смогла на них ответить… Неопределенность и двусмысленность заключались в поездке кн. Варвары в Сибирь вместе с семейством А.Н. Муравьева с самого начала.
И.Д. Якушкин в своих записках сообщает о своей встрече с В.М. Шаховской в с. Тарбагатай по пути следования в Читинский острог в начале декабря 1827 г. и деликатно отмечает: «Она приехала как будто для того, чтобы приискать кормилицу для сестры своей, и надеялась встретить тут Муханова, с которым она была в родстве и очень знакома». Но И.Д. Якушкин писал свои записки спустя много лет и мог перенести на бумагу свои более поздние впечатления и полученную информацию, но даже и в этом случае он высказался достаточно осторожно.
Решение следовать в Сибирь созрело у Варвары Шаховской, вероятно, достаточно быстро, и огромную роль для этого судьбоносного шага сыграли, конечно же, ее личные встречи с Петром Мухановым, состоявшиеся 17 и 26 июля 1826 г. в Петропавловской крепости. (Если учесть, что вторая из них произошла в самый день ее отъезда в Сибирь, то ясно, что уже к тому моменту В.М. Шаховская приняла окончательное решение.)
О первом свидании с П.А. Мухановым Е.А. Шаховская сообщает кратко: «В субботу 17-го утром мой муж, Варвара, Лили и я видели бедного брата в доме коменданта. Это была сцена, которую никто не сумел бы описать <...>. Чувствую, что отныне счастье мое омрачено навеки». Позже она отметит, что «немного <...> боялась, что Пьеру будет больно видеть <...> сестер, потому что <...> знала, как он их любит, и всегда подозревала его в чувстве более нежном, чем простая дружба».
Спустя три дня после второго свидания, когда Варвара Шаховская уже ехала вместе с Муравьевыми в ссылку, Е.А. Шаховская записала в своем дневнике: «Мы приехали вместе с сестрами. Мне всегда казалось, что Пьер любит Лили, но в это мгновение, когда его душа была переполнена чувством и он не мог его скрыть, я ясно увидала, что сердце его целиком принадлежит Бабет <...>. И она, обыкновенно очень скрытная, теперь была такой, какова она и есть на самом деле, - мне стало ясно, что она любит Пьера».
Относительно Варвары Е.А. Шаховская не ошиблась, но трудно сказать, насколько она была права в вынесении вердикта относительно своего брата - находясь, видимо, в надломленном психологическом состоянии, несчастный узник просто был очень сильно тронут, увидев самых близких людей и редчайший раз за долгие дни заключения почувствовав доброе, человеческое отношение к себе и подлинные родственные чувства.
Если княгиня Елизавета догадалась, что Варвара любит ее брата, то вряд ли он сам понял, какого рода было это чувство по отношению к нему. Также сложно предположить, что сама Варвара вынесла из этой встречи уверенность во взаимности. Мы не можем утверждать, что она полагала, что П. Муханов, несомненно, любит ее, скорее, как раз наоборот - она уверена не была. Но, по крайней мере, во имя своей тайной любви она решилась на подвиг самопожертвования - добровольно следовать за П.А. Мухановым в Сибирь и постараться стать для него опорой в несчастии.
И наконец, обратим внимание на важнейшее обстоятельство - из свидетельства молодой княгини Шаховской мы ясно видим, что рядом с Варварой и Петром стояло третье лицо, а именно Лили - Елизавета Михайловна Шаховская, младшая сестра Варвары. В нежной привязанности П. Муханова именно к ней сомневаться не приходится, лучшим доказательством чего служат письма самого декабриста из Сибири начального периода его ссылки.
Лили тоже была на этой встрече в крепости, как и на первой, но, вероятно, ее душа не раскрылась навстречу узнику так, как душа Варвары. Е.А. Шаховская в своем дневнике упоминает о второй княжне лишь вскользь. Увидев искреннее чувство Варвары, Муханов был более расположен, в свою очередь, в эмоциональном выражении именно к ней, а не к Лили, видимо никак не проявившей себя. Мог ли он так поступить из тех побуждений, чтобы вызвать ревность в Лили или желая скрыть свое истинное отношение именно к ней, сказать трудно.
Мы можем утверждать лишь одно - после второго свидания В.М. Шаховская открыла свое сердце, но только одному человеку - сестре П. Муханова кн. Шаховской, которая, уже с опорой на раскрывшуюся тайну, стала переносить свое видение ситуации на действительные события, тем более что писала дневник не по горячим следам, а материя была слишком тонкая. Возможно, что и Варвара ей нравилась больше, чем независимая Лили. Позже Е.А. Шаховская поделилась тайной с мужем, с которым всегда была предельно откровенна.
На свидании 26 июля вдвоем они помогли Варваре передать Муханову ее «портрет, чрезвычайно удачный», уверенные в том, что он любит именно ее, а Валентин Шаховской писал брату жены, опасаясь из-за раскрытого секрета за судьбу своей многолетней дружбы с ним: «Неужели ты думаешь, что привязанность к В[арваре] может переменить наши сношения с тобою, мы ли не постигнем сердечных чувств; ежели глупые предрассудки людей могут положить преграду для их счастия, то сия преграда не может существовать для сердца, которое не может быть связано воображаемыми узами».
Для Варвары, вечером 26 июля уезжавшей в Сибирь, передача портрета имела символическое значение - она оставляла его П. Муханову как залог своего постоянства, знак того, что она всегда будет рядом и не оставит его в горе, для нее самой это был и тайный обет любви. Но мог ли Муханов понять и оценить этот символический поступок в полной мере, до самой его глубины? В тот момент, думается, нет. Наиболее вероятно, что он увидел в этом только любовь и самопожертвование Варвары как сестры.
В общем, судя по всему, версия об обоюдной любви В. Шаховской и П. Муханова еще до отправления в Сибирь исходит от кн. Елизаветы Шаховской, которая, узнав тайну Варвары и основываясь на личных визуальных и эмоциональных впечатлениях в самый, пожалуй, трагический момент своей жизни, непременно решила, что и Петр обязательно должен отвечать на чувство взаимностью и что она вполне проникла в сокровенные уголки и его сердца. Эта версия вполне раскрыта на страницах дневника Е.А. Шаховской, но, как представляется, здесь явно выдано желаемое за действительное.
Говоря о переданном портрете Варвары, она пишет о своих предположениях относительно брата: «Быть может, он заставит страдать его, быть может, глядя на него, он подумает, что, «если бы Лиза не вышла замуж за Валентина, я мог бы быть мужем Бабет». Но Боже! <...> И только тогда, когда я думаю, что все совершается по Твоей воле, я могу примириться с мыслью, что мое замужество было преградой для счастья моего брата». Перед самым расставанием с Варварой княгиня Елизавета даже попыталась объясниться с ней, чувствуя свою мнимую вину и очень горячо переживая ее: «Накануне отъезда Бабет уверила меня, что и она поэтому же может любить меня и не видеть во мне человека, ставшего на пути к ее счастью».
Обратим внимание также на обстоятельства и время, когда мог происходить этот разговор, - судя по всему, либо днем 26 июля, сразу после возвращения из крепости от Муханова и за несколько часов до отъезда Варвары в Сибирь из Петербурга, либо уже ночью, 27 июля, на станции Пелла, куда все близкие приехали провожать семейство А.Н. Муравьева и следующих с ними княжон. Но, в любом случае, эта незыблемая уверенность Е.А. Шаховской в своей трактовке сложнейших личных взаимоотношений могла придать дополнительные силы Варваре и укрепить ее на том пути, на который она ступала.
Тайна, сопутствовавшая поездке В.М. Шаховской в Сибирь, была скрыта практически от всех, кроме Елизаветы и Валентина Шаховских, пожалуй, и от ее любимой сестры Полины; по крайней мере, приходится сомневаться, что П.М. Муравьева знала обо всем с самого начала, и это дополнительный повод еще раз удивиться силе характера и благородству Варвары, твердо хранившей свои чувства в секрете даже от самых близких.
В пользу этого говорит письмо П.М. Муравьевой от 10 мая 1828 г., в котором содержатся два переписанных послания Петра Муханова к сестре Е.А. Шаховской от 11 февраля и 23 марта 1827 г. В последнем из них П.А. Муханов пишет: «Мне ничего не говорят также о Вашей семье, тогда как желание знать все, что ее касается, всегда живет в моем сердце, всегда необходимо, особенно то, что имеет отношение к доброй, чудной княжне Лили; я беспрестанно вспоминаю ее слова - могло бы быть и хуже. Как часто я о ней думаю; и с каким сожалением, что трудно выразить. <...> И я Вас умоляю засвидетельствовать <...> нежные выражения моей привязанности княжне Lili».
Искренняя и чувствительная Прасковья Михайловна сообщает все это с совершенно чистым сердцем - нет сомнения, если бы она могла предположить, какую боль причиняют эти строки находившейся рядом с ней сестре Варваре, она повела бы себя иначе. Из этого письма следует одно - П.М. Муравьева знала, что П. Муханов любит княжну Елизавету, и стремилась всячески поддержать эту связь (вспомним, что и Е.А. Шаховская до второго свидания с братом 26 июля 1826 г. была уверена, «что Пьер любит Лили»). С какой целью? Не было ли в планах семейства Шаховских связать узами брака Петра и Елизавету (но не Варвару!) по тем же соображениям, что ссыльному в отдаленной Сибири будет разрешен союз с близкой родственницей?
Возможно, родные не исключали и того, что, используя связи в столицах, Елизавета сможет добиться разрешения на брак и спустя несколько лет приедет к вышедшему на поселение Муханову. Вернемся к этому чуть позже. Но несомненно то, что Варвара знала обо всех этих письмах и планах и, как представляется, со стоической твердостью несла свою тайну и страдание. В письме от 24 марта того же года, написанном А.В. Ентальцевой к той же Е.А. Шаховской, снова говорится: «Братец Ваш просит изъявить особенную его дружбу сестрице мужа Вашего Елизавете Михайловне». Через полгода по-прежнему, уже в письме Е.П. Нарышкиной: «Он <...> кланяется Лили <...>».
30 декабря 1828 г. Нарышкина снова пишет: «Он восхищается своей замечательной кузиной Лили, но упрекает ее за некоторые слишком грустные размышления». Как видим, между П.А. Мухановым и княжной Елизаветой велась и постоянная переписка - со стороны первого не только опосредованная, но и иногда, по тайным каналам, которые были устроены все той же В.М. Шаховской, даже и личная. Тем временем В.М. Шаховская разворачивает бурную деятельность по поддержке ссыльных декабристов, помогает им чем может, опекает прибывающих к ссыльным жен и невест. На этой стезе ее благородная натура и стремление к общественному служению разворачиваются в полном объеме.
М.Н. Волконская пишет ей: «Ваша миссия утешительницы слишком важна для нас <...>». И далее: «Вы <...> сестра не только Муханову, но и всем нам». Как видим, В.М. Шаховская по своему положению воспринимается исключительно как «сестра» Муханова - и это дает ей полное право войти в круг ссыльных декабристов и их родных. И в глазах самого П.А. Муханова ее положение было пока не более чем положение «сестры» и «кузины».
Совершенно ясно, что как свою невесту или возлюбленную Варвару он ни в коем случае не рассматривал. Его послания из Сибири, переданные в письмах Е.П. Нарышкиной, как, например, от 16 сентября и 30 декабря 1828 г., а также 1 февраля 1829 г., содержат особые «поклоны», выражения симпатии и «восхищения» «любезной» Лили, он по-прежнему «тронут» ее «дружбой». Он писал, как отмечалось, и ей самой; и, кстати, в этих письмах не очень лестно отзывался о Варваре.
Более того, из его послания, написанного в Читинском остроге 7 января 1830 г., следует, что… Варвара поддерживала его «привязанность» к сестре. Пеняя на долгое молчание, П.А. Муханов пишет ей: «Лили. Мне невозможно на Вас сердиться долго. <...> Впрочем, я имел об Вас известия от В[арвары] М[ихайловны], которая знает, что нужно мне, и ценит мою привязанность к Вам лучше Вас самих. Вам некогда вздумать о нас».
Можно сказать только одно - эта женщина была настолько благородна, что отправилась за своим возлюбленным в Сибирь, следуя лишь высокой цели поддержать его и быть ему полезной, не строя никаких далеко идущих планов. Она от чистого сердца была готова поддерживать даже его отношения с сестрой Лили, лишь бы это было направлено к счастью Петра. Рассматриваемое письмо в полной мере характеризует и отношение самого Муханова к Варваре - такое, каким оно было на начало 1830 г.
При этом становится совершенно ясным, что он любит исключительно младшую сестру. Вот, к примеру, яркий фрагмент из того же письма: «<...> Любезная Лили, по старому праву называю Вас этим дружеским именем и целую Вашу руку сто раз. Мне редко случается это делать и письменно - поэтому повторяю и пользуюсь им еще раз сто, целую Вашу руку, добрая, милая и любезная моему сердцу Лили».
Здесь же П. Муханов пишет и о Варваре: «Я не чувствительно заговорил Вам о другой Вашей сестре и вижу за 7000 верст, что Вы немного поморщились. Но не пугайтесь - говоря об ней, я не обязан всегда себя сопричислять к ней. И притом я таки стал мало откровенен - так скрытен, что не проговорюсь и не обеспокою ни Вас, ни других своею исповедью.
Отверстие моего сердца заткнуто наглухо хладнокровием. Но, говоря о ней - отвлеченно от меня, - я могу Вас утешить». Здесь, в общем-то, даже нечего комментировать; приведенный отрывок несколько проливает свет на внутрисемейные отношения Лили и Варвары. Можно высказать предположение и о ревности первой насчет второй, но самое главное, что сразу бросается в глаза, - о своей невесте так не пишут.
И далее П.А. Муханов продолжает с небольшой долей иронии, которая, на наш взгляд, выглядит на грани уместности: «Ее почитают ангелом-утешителем нашей тюрьмы - избранным с моим Провидением здесь, где строго судят и мужчин, и женщин, требуют от тех и других героизма и самоотверженности. Наши дамы, которые получили право быть судьями, ставят ее так высоко, как, верно, никогда ее не ставили у вас. Впрочем, у вас ей и мало удивлялись, и мало любили. В своем народе нет пророков. Уверяю Вас - не заботьтесь о ее здоровье. Столько над главой ее собрано благословений, что она должна быть цела и в несносной Сибири. Вы все думаете, может быть, что я получил хорошую плату за похвальное слово, - нет, я боюсь получить наказание. Хвалы ей мало».
Хотя, впрочем, даже из этого письма, адресованного не очень расположенной к сестре Лили, можно заключить, что Муханов, в общем-то, в полной мере оценивает подвиг общественного служения Варвары. В письмах М.Н. Волконской тоже сквозит истинное отношение П.А. Муханова к В.М. Шаховской. Ясно, что из лучших побуждений Марии Николаевне очень хотелось сделать что-нибудь приятное для Варвары, которую она очень любила, и рассказать ей о безусловном расположении и нежности к ней Муханова, но… часто она выдавала желаемое за действительное, как, например, в письме от 27 сентября 1830 г. из Петровского Завода.
В результате возникали настоящие недоразумения и неловкие ситуации. Ответная реакция самого П.А. Муханова на письма Варвары, вызванные, в свою очередь, письмами М.Н. Волконской, была достаточно недвусмысленной.
19 января 1831 г., пытаясь смягчить положение и оправдаться, Мария Николаевна писала: «Муханов необычен во всем. Он прочитал все то, что относилось ко мне, и я держу пари, что он обращается к Вам с упреками, но с нежными упреками. <…> Он сказал: «Скажите, княгиня, когда это со мной случалось, чтобы я с восторгом говорил с Вами о к[няжне] В[ареньке]? Почему она боится того, что мои похвалы будут слишком лестны для нее?» <...>
«Вы никогда не говорили об этом подробно, Петр Александрович, но то, что проскальзывает в Ваших разговорах о ней, даже Ваш взгляд, звучание Вашего голоса… - благодаря всему этому я и узнала о силе Вашего нежного чувства к ней». - «Ну, это другое дело. Но Вы признаетесь мне, княгиня, что я не щедр на откровения и что я обо всем этом говорил только в той мере, которой требует от меня долг вежливости по отношению к Вам и Вашему мужу».
По мере пребывания в ссылке П.А. Муханов все более и более начинает осознавать, что его надежды на личное счастье с Лили несбыточны. Себя он видит погребенным в Сибири навечно, в его письмах усиливаются настроения пессимизма, он не видит возможности возвращения к прежней жизни и к прежнему кругу общения. Перелом в его настроениях характеризует письмо к Е.М. и К.М. Шаховским от 14 августа 1830 г. с перехода из Читы в Петровскую тюрьму, оно похоже на прощание.
Муханов как будто понимает, как далека от него Лили, что она постепенно забывает его: «Мне тяжело слушать, когда мне говорят о лучшей будущности, - и, признаюсь, жалею, что вы обманываетесь <…>. На мою долю тюрьма, нищета и болезни - вот что всегда будет составлять предметы моей жизни».
И далее он пишет очень откровенно и недвусмысленно, обращаясь, как представляется, уже только к Лили: «Мне никогда не случалось слышать от Вас откровенного желания и мнения касательно того, что могло бы составить мне счастие <...>. Но после того счастия, которого я не достиг, я почитаю величайшим сидеть в тюрьме до конца моей жизни. <...> Вы хорошо сделаете, если станете соотносить свои желания с моими собственными. Я дорожу этим однообразием, потому что знаю уже - Вы всегда любили меня от полноты чувств. <…> Это первый раз, что я Вам пишу так. <...> Мне жалко видеть, что Вы любите меня мучительно. Теперь, увидя, что мне ничего не нужно, Вы станете меньше хлопотать обо мне».
С этим письмом Муханов посылает несколько сердоликов, которые «сам нашел», и просит сделать из них шесть колец - его матери, двум своим родным сестрам Елизавете Шаховской и Екатерине Альфонской, двум, собственно, адресаткам письма княжнам Лили и Клеопатре, а также и В.М. Шаховской. Причем кольцо для Варвары он просит переслать ей от него из Москвы в Иркутск.
Это важный момент, говорящий о том, что все же Муханов относился к ней с большим уважением, ценил ее бескорыстие и подвижничество, а также ставил ее в ряд самых близких себе людей. Варвара оставалась для него посредником в семейной переписке с сестрой - Е.А. Шаховская по просьбе брата доверяла ей самые подробные и верные семейные обстоятельства, а она, в свою очередь, находила средства и надежные каналы, чтобы сообщать их.
С этого времени, то есть перехода в Петровский Завод, «приветы» П.А. Муханова княжне Лили становятся все сдержаннее, хотя он постоянно напоминает о постоянстве своих чувств к ней. 17 августа 1831 г. в письме к Е.А. и В.М. Шаховским Муханов пишет: «А добрую и любезную Лили прошу впредь, что я так же неизменчив к ней, как и она ко мне. Что я и люблю ее нежно за все ее достоинства, за ее дружбу, за то, что я люблю ее всегда». Сама Лили, похоже, уже редко пишет ему отдельные письма, а ограничивается приписками к посланиям Елизаветы и Валентина Шаховских либо пишет общие письма с самой младшей из сестер - княжной Клеопатрой.
Письмо от 16 декабря 1831 г. к Е.А. Шаховской написано из Петровского каземата М.Н. Волконской, и представляется совершенно ясным, что речь в нем идет о планах возможного брака Петра Муханова. Иносказательный и завуалированный смысл послания объясняется тем, «что в письмах, которые просматриваются, было бы непростительно распространяться о семейных делах». Только поэтому, как пишет М.Н. Волконская, обращаясь к Елизавете Шаховской, «Вы вынуждены оставаться в неведении о мнении Вашего брата по одному <...> важному обстоятельству».
С другой стороны, это была очень деликатная внутрисемейная тема, полная намеков и недосказанности даже в обычном общении, а тем более перенесенная на страницы подцензурного письма, - поэтому мы имеем дело с таким сложным для смысловых толкований текстом. Не случайно сразу же называется имя княжны Лили, как ключевой фигуры ситуации: «Ваша сестра Лили, правда, могла бы Вас осведомить о многом, но Ваш брат отказывается от такого адвоката, он будет слишком к нему благосклонен.
Никто из вас не видит неблагоприятную сторону этого обстоятельства, как Ваш брат <...>. Ему хотелось бы изложить вам причины, по которым он желает остановить решимость одного сердца, столь способного на жертву и слишком щедрого, так как он боится последствий подобной решимости. Но это невозможно для Вашего замечательного брата, если только он не откажется от бескорыстия <...>. Он далек также от стремления казаться более эгоистичным, чем он есть. Но ему тяжело видеть в себе причину стольких жертв».
Основной вопрос: от «решимости» какого «сердца» отказывается Петр Муханов? По смыслу письма наиболее вероятным представляется, что речь идет не о Варваре, а о Лили. Варвара была рядом с Мухановым и на деле доказала и доказывала ежедневно, что ей по плечу любые трудности и любое самопожертвование - она не только самоотверженно помогала ссыльным декабристам, но и стала настоящей опорой в ссылке для своей сестры Полины и ее детей.
Констатируя, вероятно, свою неуверенность, П.А. Муханов все-таки явно высказывался о Лили - возможно, он чувствовал, что, в отличие от Варвары, подобная жертвенность ей не по плечу, что в Сибири она будет несчастна и не сможет разделить его участь, она, при всех ее достоинствах, не сможет войти в тот круг декабристок, где требовались «героизм» и «самоотверженность».
Еще ранее (14 августа 1830 г.) П. Муханов писал, что для него нет возврата к прошлой жизни, что теперь он навеки связан с тюрьмой, а княжны Шаховские (Лили и Клеопатра) воспринимают его прежним человеком и в тех обстоятельствах, как знали его прежде: «Все ваши желания, все ваши надежды - не что иное, как игра воображения, разгоряченная добрыми вашими сердцами. <…> Жалею, что Вы обманываетесь и не можете привыкнуть знать меня в тюрьме <…>.
На мою долю тюрьма, нищета и болезни - вот что всегда будет составлять предметы моей жизни. <…> Ожидать лучшего стыдно и неблагоразумно. Что прошло, того не воротишь, и не здесь, в Сибири, в моих обстоятельствах могу я найти то, чего я напрасно искал в благоприятном времени моей жизни. Привыкайте меня знать тем, что я есть. Не разлучайте меня от тюрьмы <…>».
Вероятно, за следующий год переписки с родными он убедился, что по-иному его воспринимать так и не стали… Естественно, он очень боялся, что если Лили, живя старыми стереотипами, желая найти его прежним, вдруг приедет к нему и увидит на месте совсем другое, то последствия будут самыми тяжелыми, а вместо семейного счастья двух наконец соединившихся влюбленных получится сильнейшая жизненная драма: Лили либо станет глубоко несчастливой и будет влачить в Сибири тяжелое существование, прежде всего в морально-психологическом плане, либо будет вынуждена, не выдержав тягот ссылки и разочаровавшись в своем муже, уехать обратно домой - по ее письмам он явно видел, что она не понимала новых обстоятельств его жизни и тех перемен, которые произошли.
П.А. Муханов, прекрасно зная ее, предвидел возможные последствия такого шага, также он понимал, что все это сделает его еще более несчастным, а может быть, и окончательно погубит.
«Жертвы Сезама ужасны для того, кто вынужден их принимать, когда человек сам чувствует себя недостаточно достойным и слишком слабым для той серьезной ответственности, которая легла бы на него», - говорит он, подразумевая под «жертвой Сезама», что сама жертвовательница не понимает внутреннего содержания и ответственности, которую потребует от нее эта «жертва».
В свою очередь, он «чувствовал» и себя достаточно слабым, чтобы принять подобную «жертву», взять на себя ответственность за свою будущую супругу и быть готовым и способным хоть сколько-нибудь поддержать ее. Ему самому нужна была помощь и поддержка.
Таким образом, в этом письме П.А. Муханов делает наконец попытку окончательно разрушить всякую надежду на счастье с Лили, прежде всего для себя. Впрочем, он все равно не в силах разорвать эту связь до конца и как будто дает возможность все очень хорошо взвесить и обдумать, но это, скорее, в утешение самому себе: «Однако <…> Ваш брат не считает себя вправе говорить с Вами категорически по этому поводу. Вот все, что можно противопоставить тем, кто слишком его любит, и заставить их рассмотреть неблагоприятную сторону данного обстоятельства».
В семействе Шаховских планировали этот брак серьезно, об этом может свидетельствовать намек на материальную составляющую вопроса. «У него разрывается сердце при мысли, что в данном случае он в какой-то степени посягает на ваше благосостояние», - пишет о Муханове М.Н. Волконская, обращаясь к Е.А. Шаховской. Дело в том, что в случае замужества Лили получила бы в качестве приданого часть общего имения князей Шаховских, которое пришлось бы разделить.
В действительности шансы на то, что правительство разрешило бы брак Е.М. Шаховской и П.А. Муханова, были весьма велики - как раз в это время в Сибирь одна за одной отправлялись жены и невесты декабристов. Когда два года спустя начались хлопоты по поводу женитьбы Петра уже на Варваре Шаховской, родственники, не принимая во внимание церковные правила, бывшие когда-то серьезной помехой для счастья Муханова, совершенно не сомневались в успехе.
Истинным поводом для отказа послужил вовсе не установленный порядок венчания, а раскрытая тайная деятельность В.М. Шаховской по оказанию помощи декабристам. Роковую роль, конечно, здесь сыграли доносы безнадежно влюбленного в нее Р. Медокса, желавшего отомстить и любой ценой разрушить планируемый союз В. Шаховской и П. Муханова; доносчик потому и предпринял все возможное, так как был уверен в положительном решении властей и хотел всеми силами помешать Варваре выйти замуж.
С начала 1832 г. в настроениях П.А. Муханова намечается окончательный перелом. 4 марта 1832 г. М.Н. Волконская по его просьбе писала Елизавете Шаховской о княжне Лили: «Попросите Вашу милую сестру не беспокоиться о нем и не выражать ему надежд, слишком тягостных для такого любящего сердца, как ее, и не оставляющих в нем ничего, кроме сожаления».
Затем имя Лили практически исчезает из переписки Волконской и Шаховской. Тем временем рядом с Мухановым была княжна Варвара, которая, как никто другой, прекрасно «знала» его именно «в тюрьме», в новых обстоятельствах его жизни, которая доказала, что ей по силам их разделить и облегчить, которая, собственно, уже давно добровольно делила вместе с ним его нелегкую судьбу.
Возможно, как раз в это время П.А. Муханов начинает в полной мере ценить подвиг, чувства и самопожертвование той, которая, не колеблясь ни минуты, по велению сердца последовала за ним в Сибирь, не будучи, как справедливо заметил М.Д. Сергеев, ни женой, ни невестой, а просто «прекрасной и высокой женщиной, совершившей подвиг во славу любви».
С начала 1833 г., выйдя из Петровской тюрьмы, П.А. Муханов начинает писать все свои письма лично, и в них имя Лили отсутствует. Зато в письме от 20 июля 1833 г. из Братского острога он решительно говорит о «единственном и многолетнем» своем «желании» вступить в брак с В.М. Шаховской и просит родных всеми силами способствовать его скорейшему осуществлению.
Чуть ранее, 12 июля, ходатайство о браке с Мухановым на имя А.Х. Бенкендорфа подает Варвара Шаховская, а 31 августа того же года и сам Петр Муханов. Как известно, разрешение на брак П.А. Муханова и В.М. Шаховской так и не было получено, 6 ноября 1833 г. пришел окончательный отказ. Позже Петр Муханов просил вторично, но и здесь его постигла неудача.
В.М. Шаховская уехала из Сибири вместе с семейством А.Н. Муравьева, переведенного на службу в Вятку в самом начале 1834 г., осенью 1836 г. она умерла в Крыму, практически в это же время скончалась и сестра П.А. Муханова Елизавета Шаховская. Нет нужды говорить, как тяжело все это поразило декабриста - он лишился любви и заботы тех, кто был ему наиболее близок.
Что касается чувства к Лили Шаховской, то оно и спустя годы в той или иной степени было сильно в его душе, хотя она практически не писала к нему. 3 сентября 1846 г. П.А. Муханов писал Валентину Шаховскому: «Дружески кланяйся твоим добрым сестрам и в особенности к[няжне] Лизавете, к которой особенные чувства мои считают много времени».
В свете вышесказанного становится ясным, насколько справедливо мнение о П.А. Муханове Г.В. Чагина и В.А. Федорова, сводящееся к тому, что биография декабриста нуждается в монографическом исследовании. Это видно на примере первоначальной попытки реконструкции ключевого момента его частной жизни, во многом наряду с деятельностью в тайном политическом обществе являющегося основополагающим сюжетом для описания его судьбы и понимания логики его поступков и поведения в ссылке, воссоздания характеристического типа ссыльного декабриста.
