В.Н. и Л.Н. Перетц

Декабрист Григорий Абрамович Перетц

Биографический очерк. Документы

Предисловие

При изучении общественного и политического движения в России в начале XIX в. общее внимание историков, писавших о декабристах, обращалось почти исключительно на крупных деятелей, видных членов Тайного Общества, что и понятно: они принимали наиболее активное участие в событиях, они являлись идеологами заговора и принимали наиболее активное участие в подготовке и осуществлении восстания. Они были видными для всех героями. Но за спиною их работали менее заметные члены Тайного Общества, распространявшие идеи вождей, вербовавшие новых членов, сеявшие недовольство в массах, подготовляя торжество восстания, в которое они верили и от которого ожидали различных результатов на пользу общества.

Поэтому-то, как материал для изучения и уяснения политических настроений и группировок, предшествовавших восстанию 1825 г., существовавших в культурных слоях русского общества, а также ближайших задач и целей Тайного Общества, представляют значительный интерес и менее заметные деятели, причисленные Следственной Комиссией к низшим разрядам; зачастую они по своему образованию и политическому воспитанию были передовыми людьми своего времени и являлись действительными выразителями и проводниками идей более широкого круга русского общества, чем немногочисленные вожди, во многом значительно опередившие свою эпоху.

Среди таких второстепенных, но имеющих историческое значение лиц, нельзя не отметить Григория Абрамовича Перетца, игравшего скромную роль, но оставившего мысли, которые позволяют считать его предтечей идеологов позднейшей эпохи.

В дальнейшем авторы его биографии - внуки его - пользуются, главным образом, «Делом Гос. Архива I Д. 66» по копии, сделанной В.И. Масловым, данными Архива III Отд. (Центрархив. Восстание декабристов. Материалы VIII, Лгр. 1925), документами, хранящимися в семье, и работами В.И. Семевского, Шильдера, Ю. Гессена и М.В. Довнар-Запольского для освещения этого материала.

В приложении печатаем «Аттестат» Г. А. Перетца.

1926 г.

I

Каждый, даже самый скромный деятель тесно связан с тою социальною средою, из которой он вышел и в которой воспитан. И можно сказать даже, что, чем менее он активен и оригинален, тем с большею силою отражается на нём влияние этой среды, тем ярче обнаруживаются в нём унаследованные особенности. Поэтому, прежде чем заняться судьбою Г.А. Перетца, мы остановимся на несколько мгновений на той среде, в которой он вырос, воспитался и от которой, как увидим далее, хотя и отошёл, вследствие событий в жизни его семьи, но сохранил, вопреки обычаю многих, подобных ему, симпатии к ней, ставя приобретение подданными русского императора гражданских прав равно необходимым как для христианского, так и нехристианского населения империи. Это резко отличает его даже от наиболее свободомыслящих декабристов.

Григорий Абрамович Перетц родился в 1788 г. в местечке Дубровне Могилёвской губернии. Он был сыном небезызвестного впоследствии финансового деятеля, коммерции советника Абрама Израилевича Перетца, принимавшего участие в деле эмансипации еврейского населения западных губерний, присоединённых к России после разделов Польши. Абрам Израилевич Перетц, сын раввина в городе Левартове (в Галиции), р. в 1771 г.; он был в родстве с известным берлинским раввином Гиршем Лебель; обладая прекрасными способностями и обещая стать учёным талмудистом, он снискал себе благоволение шкловского богача и учёного раббия Иошуи Цейтлина, управлявшего делами Потёмкина.

Дом Цейтлина в имении Устье (Могилёвской губернии) являлся настоящим центром духовной и финансовой аристократии евреев в Белоруссии и Литве; многие учёные раввины, писатели и даже умеренные представители «Мендельсоновского просвещения» находили приют в этом жилище богатства и учёности (Гессен. Евреи в России. 1906 г., с. 79). Женившись на дочери Цейтлина Сарре, А.И. Перетц не нашёл семейного счастья; когда он переселился, по совету Потёмкина, в Петербург, жена его не последовала за ним и осталась у отца с сыном Гиршем (Григорием) и дочерью Цирель.

В Петербурге Абрам Израилевич скоро занял видное место не только среди немногочисленной еврейской колонии, которую правительство как бы «не замечало» (Оршанский. Русское законодательство о евреях, с. 251). Он стал богатым откупщиком и подрядчиком по кораблестроению, славился своим умом и много лет спустя, даже потеряв всё состояние, был «долго памятен столице по своим достоинствам и по своим огромным делам» (Барон Корф. «Жизнь и деятельность графа Сперанского»). Ещё при Павле I он заключил в товариществе с херсонским купцом Штиглицом контракт на откуп крымской соли, что оказалось не без значения для его старшего сына, на старости лет вернувшегося к торговле солью.

В это же время, по предположению Гессена (с. 80), Абрам Израилевич познакомился с поэтом и министром Державиным, которому было поручено расследование быта евреев Белоруссии, и с графом Кутайсовым, с помощью которого удавалось помогать евреям, страдавшим от пристрастного суда. Несколько позже его аттестует известный педагог и литератор Н.И. Греч: «Откупщик Перетц - жид, но человек добрый, истинно благородный». Он, в звании коммерции советника, пожалованном ему 4 марта 1801 года, вёл в Петербурге открытый дом, принимал у себя, по словам барона Корфа «весь город». В числе его гостей был Е.Ф. Канкрин, ранее служивший у него по финансовой части и впоследствии - министр финансов и граф; но особенно близок он был к М.М. Сперанскому.

Эта дружба многим не нравилась в высшем обществе, особливо Г.Р. Державину. «Сперанский совсем был предан жидам чрез известного Перетца, которого он открытым образом считался приятелем и жил в его доме» - говорит Державин в своих «Записках», а барон Корф высказывает предположение, что Сперанский «поддерживал эту связь потому более, что в огромных финансовых знаниях Перетца он почерпал те практические сведения, которых и по воспитанию, и по кругу своей деятельности не мог иметь. Впрочем, связь с Перетцем ни для кого не могла быть зазорной» (Гессен, с. 80-81).

Упомянутый Греч в своих записках, однако, рассказывает случай, который обнаруживает отношение «общества» к этому столь уважаемому человеку: Безак, бывший начальник Сперанского, разорился и, боясь умереть с голода, «впал в большое недоумение» .... «В это время богатый откупщик Перетц, ... зная ум, способность и опытность Безака, предложил ему место помощника в конторе, с жалованием в 20.000 р. в год, и сверх того подарил ему каменный дом. Безак решился принять эту должность, поправил своё состояние и ... испортил всю карьеру званием жидовского приказчика. Подумаешь, как несправедливы суждения света. Что тут дурного и предосудительного? Он пробыл у Перетца три года и затем они разошлись» (Гессен, с. 80, прим.).

Вместе со своими ближайшими друзьями Ноте Хаймовичем Ноткиным и Львом Неваховичем А.И. Перетц стоял на страже интересов угнетённого еврейства, добиваясь для него хотя бы минимума политических прав. В 1803 г. правительство впервые созвало еврейских депутатов для участия, в качестве совещательных членов, в занятиях образованного тогда известного комитета о благоустройстве евреев; в нём, кроме выборных членов, приняли участие лица, приглашённые членами комитета с разрешения Александра I.

Среди них Гессен (с. 435) называет и близкого к Сперанскому, работавшему в Комитете, А.И. Перетца. Но эти его работы остались без признания у потомства. Гессен, старательно выдвигающий роль Ноткина, стремившегося к обособлению евреев, отзывается далеко неблагосклонно о Перетце, заподазривая его в каких-то расчётах и упрекая за неучастие в кладбищенских делах еврейской общины.

Попробуем поискать причину этого. Оставляя в стороне догадки С. Дубнова, который, подобно Гессену, не мог сохранить беспристрастия и душевного равновесия, говоря о «вольнодумце», позже перешедшем в лютеранство, - воспользуемся его указанием на то, что А.И. Перетц принадлежал к группе «миснагдим», враждовавшей с сектантами - хасидами. Хасидизм возник на Украине в середине XVIII в.: он признавал талмуд и раввинат, но полагал, что спасёт не учёность, а искреннее благочестие. Праведники - «цадики», признанные массой духовными вождями, а порою и чудотворцами, - получили власть смещать и назначать раввинов. «За цадиком», этим посредником между богом и обыкновенным человеком, была признана чудодейственная сила, и паства обязана была пред ним благоговеть».

Цадики сеяли суеверия и основывали свой авторитет на невежестве и суеверии массы (Гессен, с. 145) и, конечно, в их число не мог вступить образованный и свободомыслящий последователь Мендельсона. И поэтому естественно замечание Гессена (с. 161): - «Как уроженец Белоруссии и зять знаменитого «ревнителя» Иошуи Цейтлина из Шклова, он - Абрам Перетц, - конечно, был хорошо посвящён в еврейские общественные дела; как бывший талмудист и светски-образованный человек, он не мог не питать неприязни к хасидской партии». Эта-то неприязнь обошлась ему дорого.

В результате подпольной борьбы, отлучённый от синагоги Петербургской общиной и, может быть, вследствие этого потерпевший частичный упадок дел и разорение, Абрам Израилевич принял христианство уже тогда, когда это не могло ему ничего прибавить - ни уважения общества, ни материальных средств. Второй брак дал Абраму Израилевичу семью и её радости. От брака его с де-Сомбер он имел несколько сыновей, игравших впоследствии некоторую роль:

Александра Абрамовича - горного инженера, члена Горного Учёного Комитета, члена Совета Министра Финансов и одно время даже управлявшего этим Министерством; Николая Абрамовича - горного инженера, бывшего директором Технологического Института; Константина Абрамовича - умершего в молодых годах (21 г.) и Егора (Георгия) Абрамовича - одного из видных деятелей эпохи царствования Александра II, в частности по освобождению крестьян, позже члена Государственного Совета и статс-секретаря. От того же брака родились пять дочерей - Александра Абрамовна, Эмилия Абрамовна, Мария Абрамовна, София Абрамовна и Ольга Абрамовна, дожившая до революции 1917 г.

Скончался Абрам Израилевич Перетц 63 лет, в 1833 г. Неизвестным художником он увековечен на портрете, хранившемся у его дочери Ольги Абрамовны; с этого портрета в 1834 г. было сделано удачное литографическое воспроизведение: Абрам Израилевич стоит в своей библиотеке среди любимых книг, устремив на зрителя взор прекрасных проницательных глаз.

III

Основываясь на этих показаниях, можно лишь приблизительно установить дату вступления Григория Абрамовича в Союз Благоденствия: он был принят в члены в 1819 или 1820 году полковником Ф.Н. Глинкою, его сослуживцем, с ведома других членов - Семёнова, служащего в Министерстве Народного Просвещения, и Кутузова, офицера Измайловского полка, и ему в свою очередь поручено было вербовать новых членов, которые принимались с согласия старших. Таким образом он принял прапорщика Д.А. Искрицкого, офицеров: Сенявина, Дребуша, Данченко и служащего Морского Министерства Устимовича.

Организация приёма была задумана весьма конспиративно: «письменного устава», сообщает Григорий Абрамович, «я не видал; напротив, иногда говорено было, чтобы не иметь ничего письменного, кроме записок об именах кандидатов в члены для сообщения старшим членам, и записки сии, по миновании в них надобности, уничтожались. Нельзя было никому сообщать об Обществе и никого принимать в члены без согласия старшего члена, который должен был относиться тоже к старшему и так далее; нельзя было никому объявлять о многих членах», «не велено было говорить, что Общество только что составилось, ниже, что оно давно состоит, а глухо - что Общество существует».

Требовалось повиновение младшего старшему во всём, что касается Общества. Паролем, по которому члены узнавали друг друга, было принято, по предложению Перетца, еврейское слово «хейрут» (свобода), и в случаях нужды «члены должны были сообщить это слово взаимно, постепенно по одной букве каждый». Члены Общества, стоявшие в связи с Григорием Абрамовичем, по-видимому, получали от него «ключ для переписки, коего на бумаге объяснить почти невозможно, но удобно объяснить с книгою в руках» (п. 20).

Дабы скрыть цели свидания, Григорий Абрамович и Искрицкий, не застав друг друга дома, оставляют записки «под предлогом пособия в займе денег». Трудно думать, чтобы лицо, вербующее членов, устанавливающее пароль, знающее о плане организации Общества, справедливо и метко говорящее «об ошибках в день 14-го декабря с обеих сторон» и критикующее очень удачно тактику заговорщиков, действительно было так мало осведомлено о заговоре, как это хотел показать в своих первых объяснениях Григорий Абрамович

Помимо вербовки точно указанных выше членов, из коих Дребуш и Данченко ко времени следствия умерли, Григорий Абрамович, согласно с общей задачей, для достижения цели старался о распространении всеобщего неудовольствия, «делал гласным несправедливость и ошибки правительства». Этим Григорий Абрамович занимался, по его показанию, около двух лет. Для того слоя заговорщиков, к которому принадлежал Григорий Абрамович и его знакомые, республика Пестеля казалась преждевременной.

Побуждаемые к вступлению в Общество идеей «общего блага, а не корыстью, ни честолюбием» (Перетц говорил Глинке, чтобы в случае успеха «не искать ничего, а, напротив, оставаться в том положении, в каком тогдашние обстоятельства кого застанут», п. 8) - интересующий нас кружок мечтал лишь о конституции, притом весьма умеренной, о чём встречаем не раз упоминания:

Перетц внушал Искрицкому, согласно со своими убеждениями, что для России выгоднее образ правления монархически-представительный (п. 20); в беседе с Глинкою «под успехами» Общества разумел введение монархически-представительного правительства (п. 12); ещё: «Цель Общества заключалась в монархическо-представительном правлении; средствами были умножение членов, оглашение несправедливостей и ошибок правительства и распространение политических сведений» (п. 6).

Наконец, подчеркнём отношение данного кружка к республике: «О республиканском правлении для России, - писал Григорий Абрамович., - при мне никогда речи не было; я всегда б считал сие величайшим сумасбродством» (п. 14). В целях распространения конституционных воззрений, Перетц давал своим единомышленникам конституцию польскую, испанскую и «Constitutions des peuples de l'Europe» сочинение графа Lanjuinais. Что же касается «приготовлений к действию», он категорически отрицает их существование.

На чём же тогда были основаны надежды членов Общества на успех их идей в массе? На это отвечает Григорий Абрамович в п. 15: «Надежды Общества основаны были: во-первых, на умножении членов, во-вторых, на возрастающем с годами влиянии каждого из них; в-третьих, на продолжении со стороны правительства распоряжений, неудовольствия породивших, которые, будучи всемерно оглашаемы, более ещё оное не бы усилили, и, в-четвёртых, на постепенном знакомстве публики с политическими правами и порядками народов конституционных». Таким образом Г.А. Перетц и его ближайшие единомышленники полагали надежду на естественный эволюционный процесс, который в силу изложенных причин, должен был дать свои результаты.

Каковы же были те ошибки и несправедливости правительства, которые питали и поддерживали глухую оппозицию интеллигентных кругов? На этот вопрос имеем в показаниях Григория Абрамовича отчётливый и правдивый ответ:

«Рассуждаемо было: о тягости налогов, об излишестве войск и военном поселении, об упадке флота; о невыгодном займе 1811 или 1812 г., при коем за рубли ассигнациями даны облигации на 50 коп., о разорительных для России иностранных займах, с 1817 года без существенной нужды сделанных; о систематической медленности правительства в удовлетворении претензий частных людей; о многих несправедливостях, особливо в делах с казённым интересом сопряжённых; об отягощении войска учением;

о вояжах и строениях покойного государя императора, о малой его внимательности к гражданской части; о множестве чиновников и скудном жаловании, яко главных источниках запутанностей и злоупотреблений; об учреждении министерств, об отягощении войск учением (вторично); о Государственном Совете, яко новой для замещения (?) дел инстанции; о взыскательности тогдашних великих князей - Николая Павловича и Михаила Павловича, наиболее о ныне царствующем государе императоре, коего описывали скупым и злопамятным;

о самовольстве вельмож; о весьма недостаточном и несвоевременном пособии губерниям, в коих был неурожай и голод, о восстановлении Польши; о преимуществе завоёванных поляков и финляндцев пред завоевателями - россиянами, о расходах России для Царства Польского, об определении в бывшие Польские губернии губернаторов из поляков и переводе в Литовский корпус поляков, в других полках состоявших;

о причислении Выборгской губернии к Великому Княжеству Финляндскому; о строгости, подавшей повод к Семёновскому бунту, о строгом с сим полком поступлении, несмотря на то, что покойным графом Михайлою Андреевичем Милорадовичем якобы обещано было прощение; о бесполезном походе гвардии и неудовольствии тем войск; о недостатке законодательства; о Священном Союзе и о делах Испании и Италии. Все единогласно осуждали меры правительства».

В позднейшем показании 18 марта он добавляет: «изложенные мною в 9-м пункте прежнего моего объяснения суждения, заключающие многочисленные суждения, негодования и укоризны, служат вящим доказательством моего чистосердия, по которому я предпочёл выставить вину свою во всей полноте, нежели уменьшить её какою-либо утайкой» (п. 14-й). Мало того, в исходе декабря 1825 года он подал императору чрез статс-секретаря Кикина записку «О некоторых государственных предметах». Но правительство само сознавало, что в его машине не всё было благополучно.

Насколько этот «обвинительный акт», написанный запуганным узником императора Николая, был смел и справедлив, видно из того, что он был использован правителем дел Комитета Боровковым и внесён в «Свод» мнений декабристов о состоянии государства наряду с мнениями А. Бестужева, Батенькова и Штейнгейля (см. Шильдер. Император Николай I, 1903, с. 31-32; «Русская Старина», 1898, т. 96, с. 354-362) и представлен императору 6 (18) февраля 1827 г. И интересно, что итог исполнительного чиновника был: «необходимо исправить неисчислимые беспорядки и злоупотребления». Авторы же обличений в это время томились в каторге и ссылке.

Был и ещё пункт недовольства, о котором умолчал в своём показании Г.А. Перетц, но который его тревожил и мучил. Он, вероятно, не раз лично испытал некоторое неудобство своего происхождения, хотя бы получив отказ принять его в масонскую ложу в 1811 г., с ложною ссылкой на правило, запрещающее будто бы принятие в масоны - евреев. Кстати сказать, он в это время принадлежал уже к евангелически-лютеранскому исповеданию, и эта ссылка не могла играть роли без влияния господствовавшего в то время и среди русской интеллигенции антисемитского настроения. Наиболее просвещённый и свободомыслящий из декабристов, республиканец Пестель, был враждебно настроен против евреев и выражался о них довольно резко. Он не прочь был и совсем освободить от них Россию и предлагал основать еврейское государство в Малой Азии.

Введший Григория Абрамовича Перетца в Союз Благоденствия Ф.Н. Глинка и потом отрекшийся от него, называвший его в показаниях «балагуром», даёт ещё одну черту, освещающую мечты его, очевидно навеянные не столь чтением освободительной литературы, сколь беседами и всею деятельностью его отца, Абрама Израилевича Перетца. Вот что говорит Глинка: «В одно утро он (Г.А. Перетц) очень много напевал о необходимости общества к высвобождению евреев, рассеянных по России и даже Европе, и к поселению их где-нибудь в Крыму или даже на Востоке в виде отдельного народа; он говорил, что, кажется, отец его, когда был ещё богат, имел мысль о собрании евреев; но что для сего нужно сообщество капиталистов и содействие учёных людей и проч.

Тут распелся он о том, как евреев собирать, с какими триумфами их вести и проч. и проч. Мне помнится, что на всё сие говорение я сказал: «Да, видно, вы хотите придвинуть преставление света? Говорят, что в писании сказано (тогда я почти не знал ещё писания), что когда жиды выйдут на свободу, то свет кончится». (Из следственного дела, Ю. Гессен. Евреи в России, 1906, с. 139).

Эти заключительные слова Глинки, да и весь этот эпизод могут нам многое прояснить в показаниях Григория Абрамовича, чувствовавшего себя, - не в пример многим своим сотоварищам, - одиноким, брошенным на произвол судьбы, которого топят своими показаниями наиболее близкие люди, с которыми, как ему казалось, связывали его не только политическая солидарность, но и долголетние дружеские отношения.

V

Пермь, куда прибыл Григорий Абрамович 25 августа 1826 г., была довольно глухим местом, как и Пермская губерния, где дворянская интеллигенция была в ничтожном количестве, о чём можно судить по соотношению казённых и помещичьих земель (из суммы 30, 6 миллионов десятин - помещичьей лишь 9 миллионов). Город в климатическом отношении был очень неудобен для сосланного: суровая и долгая зима должна была мало содействовать сохранению физического здоровья, привыкшего к более мягкому климату. Но было одно преимущество перед прочими городами в том, что город расположен на отлогой равнине, доставляющей свободный скат воде.

«После трёхдневного проливного дождя бывают улицы сухи потому, что грязь не имеет времени образоваться», - говорит современник, и сообщает ещё некоторые подробности о тогдашней Перми: «На самой большой площади построен бывшим Губернатором Модерохом, гостиный каменный двор о 60 лавках. Вокруг половины города сделал он вал, который, быв окружён в 4 ряда берёзками, доставляет весьма удобное место для гулянья». Губернатор А.К. Криденер привёл в порядок улицы, подняв их и проведя по обеим сторонам канавы, и построил огромный госпиталь «который, доставляя красоту городу, делает тем большую честь строителю своему, что он воздвиг его с весьма малым пособием от казны».

Здесь, вдалеке от культурной жизни, прожил Григорий Абрамович Перетц, до 1827 года, а затем был переведён в ещё более глухую провинцию, в Устьсысольск - 13 августа 1827 г., где прожил до 1840 года когда ему разрешено было переехать в Вологду. За эти 14 лет Григорий Абрамович потерял жену (умерла в 1830 г.), отца, состояние; здоровье его было совершенно расстроено: обнаруживались признаки эпилепсии. К тому же на его попечении осталось трое сыновей - Григорий, Алексей и Пётр. В год ссылки им было - старшему 2 года, второму 1 год, а младший родился уже после высылки отца в Пермь.

Как состоявший под надзором полиции, Григорий Абрамович, не смотря на своё образование и служебный опыт, не мог поступить на службу. Это ему удалось лишь позже, в Вологде. Вот, что читаем об этом в аттестате, выданном ему из Вологодского губернского правления: и «впоследствии, по ходатайству военного губернатора г. Вологды и Вологодского гражданского губернатора, по состоянию Перетца в Вологде под надзором полиции, последовало высочайшее соизволение на определение его на службу по Вологодской губернии, на основании чего и определён он в число канцелярских служителей Приказа Общественного Призрения 1840 г., марта 26, где, состоя на службе, исправлял должность смотрителя заведений Приказа с особенным усердием с 15 мая по 16 июля 1840 г., и сдал затем сию должность в надлежащем порядке».

Недолго пришлось послужить Перетцу в Приказе Общественного Призрения; болезнь побудила его выйти в отставку: «по прошению за болезненными припадками», говорится в том же аттестате, он был «уволен из Приказа 1841 г. июня 7». Спустя два года вынужденного бездействия, он вновь определяется на службу: «по представлению Вологодского Гражданского губернатора» - Перетц был «определён к нему г. Министром Внутренних Дел чиновником особых поручений 1843 г. апреля 7». А «по приказу Правительственного Сената определён советником в Вологодское губернское правление 1844 г. июня 1», но и от этой должности, согласно прошению, за болезнью, был уволен 23 июля 1845 г.

Так кончились попытки Перетца вновь войти в колею служебной жизни. Она оказалась ему решительно не по силам. И, пользуясь тем, что по ходатайству Вологодского гражданского губернатора император Николай I ещё 19 апреля 1841 г. разрешил «дозволить Перетцу свободно проживать и служить, где пожелает, кроме С.-Петербургской и Московской губерний, за поручительством шурина его [Ошибка. Барон Гревениц являлся мужем сестры декабриста, а не жены. Таким образом был свояком, а не шурином. - Н.К.], помощника статс-секретаря в Государственном Совете, барона Александра Гревеница», он, выйдя в отставку в 1845 г., переехал на жительство в Одессу, так как состояние его здоровья требовало пребывания в тёплом климате, а пенсия за 20 лет службы в размере 2/3, о которой он хлопотал, по-видимому дозволила ему надеяться на безбедное существование.

Старость и одиночество приблизились к нему, и много лет лишённый семьи, он 6 июня 1846 г., будучи 58 лет, вступил в брак с молодою девицею Елизаветою Антоновою, по происхождению румынкою. Этот брак, однако, не оправдал его надежд: подарив ему сына Николая (отца составителей этого очерка), молодая жена скоро скончалась, оставив двух сирот - престарелого отца и сына-младенца.

Интересная черта для характеристики Григория Абрамовича: лютеранин, и, как мы видели, религиозный человек, он венчается, а затем крестит сына в единоверческой Петропавловской церкви.

Находясь в ссылке, Григорий Абрамович не переставал заботиться о воспитании и образовании своих детей. Ко времени переезда его в Одессу старший его сын Григорий Григорьевич уже окончил С.-Петербургский Университет и служил в Комиссариатском Департаменте Военного Министерства; второй, Алексей Григорьевич, учился в Университете, а затем служил переводчиком Новоселицкой таможни; что же касается третьего сына, Петра Григорьевича, то он, видимо, последовал по стопам своего отца и, будучи замешан в каком-то политическом деле, ещё 18-летним юношей был уволен в отставку и поселён в Сибири, где прожил до преклонных лет. Их всех до самой своей смерти поддерживал Григорий Абрамович присылкой денег, и, как видно из писем к Григория Григорьевича, суммами для 1840-1850 гг. довольно крупными.

В Одессе Григорий Абрамович прожил до конца своих дней, иногда выезжая по делам в г. Николаев и в Крым; он занялся финансовыми делами, вернувшись к торговле солью, чем занимался некогда его отец. Но на первых порах жизни здесь было жить очень тяжело; 15 июля 1846 г. он писал старшему сыну: «пока не имею никакого постоянного занятия, с большим трудом содержу себя и не предвижу никакой возможности пристроить тебя». Он скончался в 1855 году, не дождавшись светлого дня, блеснувшего для его единомышленников, и оставив малолетнего сына Николая круглым сиротою.

Так кончилась эта жизнь человека для своей эпохи незаурядного, значительно превышавшего по образованию и способностям многих из той военной среды, в которой рекрутировалось большинство декабристов. Несмотря на незначительность его роли в декабрьском восстании, маловажность - с современной точки зрения - его вины, скромную роль в Союзе Благоденствия и отдаление от него задолго до рокового 14 декабря; несмотря на умеренность его политических взглядов, клонившихся лишь к установлению в России конституционной монархии и к введению этой формы правления не насильственным способом - приговор по отношению к Григорию Абрамовичу был далеко не милостив.

Содержание в крепости, пытка дознания, высылка на далёкий Север и жизнь парием, под надзором полиции оказалась для него жестоким и непосильным наказанием, не говоря уже о разорении, преждевременной смерти отца и жены, потере здоровья и разлуке с детьми; и если Николай был, по отзыву Григория Абрамовича, «злопамятен», то по отношению к нему эта злопамятность выделяется особенно резко. Ни откровенное признание, за которое обещалось смягчение участи привлечённых, ни доказательства неучастия в делах Общества накануне восстания, ни явная неприкосновенность к последнему не сослужили службу Перетцу, и следует признать, что он, за свою вину заплативший 19-ю годами заключения и ссылки, - пострадал очень тяжко.

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTUzLnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTgwMzIvdjg1ODAzMjc2OC8xNTJhNDEvY21heXQtWUhjRjAuanBn[/img2]

Петропавловская церковь в Одессе. Фотография начала XX в.

Аттестат

1846 года Июня 6 дня означенный в сем аттестате чиновник титулярный советник Григорий Абрамов Перетц вступил в брак с девицею Елизаветою Антоновою и в Одесско-Петропавловской церкви сего же месяца и года 2-го дня мною нижеподписавшимся обвенчан. Подлинное подписал Одесской Петропавловской церкви протоиерей Исидор Гербановский.

Новоселицкая таможня за надлежащим подписом и приложением казённой печати выдала сию копию исправляющему должность переводчика сей таможни писцу канцелярии начальника Скулянского таможенного округа Алексею Григорьевичу Перетцу для представления его в первый классный чин.

М. Новоселицы Бессарабской Области.

Февраля 28 дня 1856 г.

Секретарь Короткевич.