© Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists»

User info

Welcome, Guest! Please login or register.


You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » «Кованные из чистой стали». » Поджио Иосиф Викторович.


Поджио Иосиф Викторович.

Posts 11 to 20 of 52

11

Подготовка к очередной войне

К 1787 году военно-политическая ситуация в России была более напряженной, чем перед войной 1768-1774 годов. В первой войне Турция потерпела поражение из-за собственной неподготовленности и самоуверенности. На этот раз Порта готовилась серьезно. Но и российская армия уже не была прежней. Этому способствовали меры по подготовке и проведению военной реформы.

Эта реформа российской армии была в целом завершена. После нее армия стала сопоставима по численности с сильнейшими европейскими армиями того периода - французской и австрийской. А главное - с высоким качеством вооружения и снаряжения, отменной выучкой и появлением профессионального национального офицерского корпуса. Теперь Россия могла вступать в европейскую политику не как придаток к одной из великих держав, а в качестве самостоятельной силы, способной поддержать свои интересы силой оружия.

В период визита императрицы было проведено несколько больших маневров, в ходе которых Екатерине II и ее свите, включая иностранных дипломатов, была продемонстрирована выучка новых родов войск – легкой кавалерии и егерей1, главной ударной силы регулярной армии - кирасиров, гренадеров и артиллерии.

В больших маневрах участвовало 45 эскадронов конницы и многочисленная пехота.

А уже через месяц после этой «демонстрации силы» началась очередная русско-турецкая война. Прямо с маневров армия двинулась на юг.

Сборным пунктом русской действующей армии был назначен Ольвиополь (Первомайск). Сюда были стянуты основные силы главнокомандующего Г.А. Потемкина, насчитывающие более 82000 человек, 180 орудий. Их дислокация была рассредоточена между Ольвиополем, устьем реки Ингул, а позднее и устьем Буга. Такое скопление людей, жесткие полевые условия и наступившие холода вызвали высокую заболеваемость среди военнослужащих, что заставило доктора Д. Самойловича вновь совершить поездку в наши края, к устью Ингула, потом в Херсон. Командующий войсками города Херсона генерал А. Самойлов в рапорте Потемкину говорил о блестяще выполненной миссии прекрасного врача и организатора Д. Самойловича, «неусыпные труды которого заслуживают награждения орденом Святого Владимира». Но до награждения дело не дошло.

В 1787 году Самойлович готовился возглавить медико-хирургическую школу в Москве, но его срочно отправляют в район Кинбурнской косы, где уже с 13 августа шли ожесточенные бои с турками. 1 октября командующий войсками А. Суворов был ранен в грудь и руку, и Самойлович лечил его более месяца.

В рапорте Потемкину Суворов так писал о своем враче: «Доктора Самойловича труды и отличные подвиги, испытанные в здешних местах, небезызвестны Вашей милости… и я в числе оных по справедливости могу отозваться, что его искусством и трудами весьма доволен». А.В. Суворов ходатайствовал о награждении прекрасного человека и великого врача орденом Святого Владимира. Самойлович длительное время находился на Кинбурне, каждые 2 недели наезжал в Херсон для осмотра больных и раненых.

Губернские врачи и Самойлович использовали большие кибитки из войлока, что остались после конных поездок царицы, в помощь больным и раненым. Одновременно ему было поручено найти наиболее подходящее место для разворачивания крупного госпиталя на 1 тысячу мест. Он посетил 5 городов, но окончательно определил место в селе Витовка, которое позже будет названо графом Потемкиным Богоявленским. Здешняя вода оказалась доброкачественной, что является редкостью для Причерноморья, и место вблизи фронта - удобным, с сухопутными дорогами и водными путями.

Екатеринославский губернатор Нащекин получил специальное предписание к строительству госпиталя: «построить лучший госпиталь с камня, чтобы им херсонские больные пользовались, считая это место и воду несравненно здоровее от херсонской, а настоящие палаты госпитальные превратить в магазины2. И сад аптекарский там развести».

Здания возводились из мелкого бутового камня на глине, без перевязки в кладке из крупных камней. Стены бывшего Витовского госпиталя стоят уже более 200 лет. Главным врачом в новом госпитале был назначен Д. Самойлович.

Порядочный и честный человек, полностью посвятивший себя больным, не выносил жуликов и выгнал немца-аптекаря за воровство. Но тот отомстил самоотверженному врачу - написал ложный донос. Самойловича уволили. Известный всему миру врач остался без работы.

Он неоднократно обращается в Адмиралтейство. Через два года ожидания доведенный до отчаяния безработный Самойлович написал царице: «Я первый обосновал и обустроил Витовский, ныне Богоявленский, госпиталь, где с 1788 года по май 1790 года были на руках моих на протяжении всего времени 16 тысяч больных военнослужащих… Из них вылечилось 13824 и осталось на май месяц 1038 человек. Я слабый, больной, имею жену и двух малолетних детей. Прошу Вас меня трудоустроить или назначить пенсию».

Эту просьбу - «крик души» - пишет известный уже в то время ученый, член 12-ти Академий наук разных стран, врач, спасший тысячи больных и раненых. Каков был ответ императрицы и был ли он, нам неизвестно.

1 Егерские войска - отборная пехота, приученная к рассыпному бою, меткой стрельбе, индивидуальной схватке.

2 «Магазинами» назывались пункты, где сосредотачивались военное обмундирование и провиант.

12

Война за Северное Причерноморье

Не желая примириться с результатами русско-турецкой войны 1768-1774 годов, Турция в июле 1787 года предъявила ультиматум, потребовав от России возвращения Крыма, согласия на осмотр русских торговых судов, проходящих через проливы.

Не получив удовлетворительного ответа, турецкое правительство 23 августа объявило России войну.

Россия воспользовалась ситуацией, решила вытеснить турецкие войска из Северного Причерноморья. В октябре А.В. Суворов вытеснил шеститысячный десант турок, которые попытались захватить устье Днепра на Кинбурнской косе. Затем последовали победы русской армии под Очаковом, Фидониси, в Керченском проливе и у острова Тендра (1790 год).

Противник не согласился принять российские условия, и военачальники и дипломаты России пришли к решению, что завершению мирных переговоров поможет взятие хорошо укрепленной турецкой твердыни - крепости Измаил.

Суворов прибыл под Измаил 2 (13) декабря 1790 года. В течение 6 дней шло обучение войска штурму, 2 дня - артиллерийская подготовка, и 11 (22) декабря, в 5 часов 30 минут утра, начался штурм. Уже к 8 утра укрепления были заняты, но на улицах города шли бои до 16 часов. Турецкие потери составили более 26 тысяч убитыми, 9 тысяч взято в плен; потери русской армии: 4 тысячи 582 - убитыми, 6 тысяч - ранеными. Было захвачено у Турок 265 орудий, 3 тысячи пудов пороха, 400 знамен, провиант и драгоценности. Комендантом крепости был назначен М.И. Кутузов.

В официальном списке медицинских чинов, работающих в Богоявленском госпитале, фамилия Поджио не числится, но во время военных действий русско-турецкой войны по инициативе Д. Самойловича было развернуто немало прифронтовых лазаретов и госпиталей, в которых мог работать лекарь Поджио. Хорошо известно, что за участие в сражении при взятии Измаила он за храбрость произведен в секунд-майоры.

В дальнейшем Поджио - активный член Черноморской гребной флотилии, в которой он плечом к плечу сражался с Рибасом, Ришелье, Ланжероном, де Воланом, Рибопьером и другими.

Дело в том, что в XVIII веке участие европейцев в военных действиях против Порты было для многих из них делом чести, а не только стремлением к получению больших воинских почестей, карьеры и денег.

Если мы внимательно проследим служебную карьеру подлекаря из Флоренции, то должны отметить, что его жизнь неразрывно связана с вышеперечисленными героями, а также с Суворовым, Потемкиным, Самойловым, Самойловичем. В 1783 году Поджио служит в Петербурге вместе с Самойловым в качестве его адъютанта. В 1790 году он продолжает оставаться адъютантом А.Н. Самойлова, а затем служит под командованием Рибаса.

13

Рождение сыновей

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTI4LnVzZXJhcGkuY29tL2ltcGcvN0lVeFU1TGZubVBBbjBDWDVlVHgza1ZkMm1BcTA3dTg1ckplbncvMVE2dVB2U0tJMHMuanBnP3NpemU9MTQ1M3gxMDk1JnF1YWxpdHk9OTUmc2lnbj01Zjc4ODQ5ZWNlY2M1ODdmMzc2NTViNTU4M2M5ZWFmMCZjX3VuaXFfdGFnPVZSXzFsSVRGMW5leUp4RGl3N1Z2bU1vSmtsNUNZQ2Rpa0tGQVhja2I4TTAmdHlwZT1hbGJ1bQ[/img2]

В 1791 году в Николаеве начинается строительство специального дома по улице Наваринской, №3, на углу Никольской, для господина генерал-майора де-Рибаса. Тогда же Виктор Яковлевич Поджио вместе со своей женой Магдалиной Даде-Поджио поселяется по соседству с патроном, по другой стороне улицы Наваринской. Дом Поджио сохранился до настоящего времени, на нем укреплена мемориальная доска (художник В. Машков). 30 августа 1792 года в этом доме родился первенец семьи Поджио.

22 ноября этого же года настоятель николаевской церкви святого Иосифа крестил сына Поджио – Иосифа, названного в честь де-Рибаса. В это время у де-Рибаса случился очередной приступ ревматической лихорадки, и он находился в Николаеве с 1792 года по 1795 год, но только зимой, осенью и весной. Подтверждает его пребывание в Николаеве письмо А.В. Суворова: «Я получил Ваше любезное письмо из Николаева, которое крымский курьер доставил мне месяц с небольшим после отправления». Письмо было датировано 16-ым января 1795 года. В летние месяцы он выезжает в Хаджибей.

Есть сведения, что де-Рибас использовал время, проведенное в Николаеве, для составления генерального плана Хаджибея, привлекая к его разработке и чертежей гаваней, пристаней и основных построек военного инженера Ф.П. де Волана. Хотя в августе 1794 года де-Рибас, уже как начальник экспедиции строительства города и порта Хаджибея, вручает князю Григорию Волконскому «открытый лист» №1 - право на владение участком, а через несколько дней состоялась закладка основных портовых сооружений и дома Г. Волконского.

14

Участие в строительстве Одессы

В сентябре 1794 года в ходе первого отвода земельных участков под жилую застройку на территории Хаджибея лучшие места - близ нынешнего оперного театра - получили наиболее залуженные офицеры: генерал-поручик Г. Волконский, инженер-подполковник де Волан, секунд-майор Кирьяков и секунд-майор Поджио, в четвертом квартале военного форштадта, на углу нынешних улиц Дерибасовской и Ришельевской.

В 1796 году Виктор Яковлевич выходит в отставку и посвящает себя строительству не только общественных зданий, но и своего дома. По существующим тогда правилам, отведенный участок следовало застроить в 2 года, в противном случае его могли отобрать и передать в другие руки. Во всяком случае, выход его в отставку связан с обретением собственности. А через год, в 1798 году, в Николаеве в его семье рождается второй сын - Александр.

В 1797 году горожане избрали майора Поджио в Одесский городской магистрат. Основным его занятием были крупные казенные и частные строительные подряды: поставка камня - известняка, ракушечника. В этот период Поджио занимался на паях с родственником адмирала де-Рибаса - Феликсом Михайловичем, отчего в 1799 году у них даже возник серьезный имущественный спор. Отставной секунд-майор Поджио занимался самыми значительными объектами: сооружением театра и городского госпиталя (нынешней городской инфекционной клинической больницы). Подряд на строительство театра составлял 25 тысяч рублей.

Как свидетельствуют архивные документы, он строил оба объекта параллельно с весны 1805 г. под надзором своего соотечественника архитектора Франческо Фраполли, получая от казны дефицитные тогда в городе строительные материалы: мачтовые деревья, кровельное железо. Работал он очень ответственно. При освидетельствовании театра и госпиталя авторитетной комиссией Одесского строительного комитета оказалось: многие виды работ сделаны с немалым избытком по той причине, что опытный подрядчик, видя отдельные просчеты проекта, исправлял их, например, расширил фундамент. Ему впоследствии компенсировали сверхсметные расходы. Глядя на монументальную центральную часть больницы, трудно поверить, что в тех условиях ее можно было возвести за 2 года. Театр строился дольше, но это самое приметное в старой Одессе сооружение, оно было достроено весной 1809 года.

Дом Поджио (ему принадлежали и другие, например, один из них примыкал к саду Феликса Дерибаса со стороны Преображенской) - вообще один из самых первых и лучших домов города. Можно представить себе, как старательно строил свой собственный дом Поджио. Неслучайно его дом нанимал Ришелье. Есть запись от второго февраля 1805 года: «майорше Магдалине Поджио за нанятый для градоначальника де Ришелье дом, с 15 апреля 1804 года, за шесть месяцев следует заплатить 600 рублей и за флигель в том же доме, нанятый на 2 месяца, - 70 рублей». Из чего следует, что Ришелье и его канцелярия размещались в доме Поджио. Олег Губарь - известный одесский краевед - отмечает, что «А.А. Скальковский в числе первых лучших частных строений называл всего лишь 2 дома - майора Виктора Поджио и почетного гражданина Евтея Кленова».

В.Я. Поджио умер 29 августа 1812 года от чумы. Это был первый этап эпидемии, тогда, до объявления карантина, умерших хоронили на общем городском кладбище. Но могила В.Я. Поджио не была найдена.

После кончины Виктора Яковлевича дом достался его вдове и сыновьям. Одесские краеведы установили, что «в 1821-1823 гг. чиновник, статский советник, а затем действительный статский советник Лучиано Григорьевич де Кирико, скупая в Одессе недвижимость, купил и дом Поджио. В 1824 году оценка этого дома составляла 80 тысяч рублей, а прибыли он давал ежегодно 5 тысяч рублей».

Судя по воспоминаниям младшего сына Поджио, Александра, дом их в Одессе был двухэтажный, каменный, и их семью часто посещали друзья отца: «…не говоря уже о Рибасе и его братьях, которые постоянно исключительно к нему были расположены, могу назвать герцога де Ришелье, графа Ланжерона, князя Г.С. Волконского и самого Суворова, который постоянно останавливался у нас проездом через Одессу.

Помню рассказы матушки о посещении этого полководца - чудака великого. Как в угодность ему выносились из каменного дома нашего, едва ли ни единственного тогда в Одессе, все зеркала и мебель, обшитая штофом, вывезенная из Неаполя, и на место этой мебели ставили простые скамьи. Ему готовилась самая простая пища. С горячим увлечением говорил он с матушкой по-итальянски».

15

Отважные сыны Отечества

Начиная с 1815 года в России возникают тайные общества молодых людей. Герои войны 1812 года, возвратясь домой, впервые ощутили потребность менять уклад и жизнь страны, в них пробудилось чувство независимости, и оно положило начало свободомыслию. Михаил Орлов, приближенный ко двору генерал, создает в Петербурге тайную организацию - Орден русских рыцарей. Уже потом, после Сенатской площади, он написал в своих показаниях: «Я решил образовать тайное общество молодых людей, чтобы бороться против коррупции и других правонарушений, которые весьма часто отмечаются во внутреннем управлении страной».

В 1816 году группа офицеров создает тайное общество «Союз спасения», в котором молодые люди, гвардейские офицеры, поклялись, что единственной целью их жизни будет борьба против крепостничества, за введение конституционных законов, ограничивающих абсолютизм». Особенно жесткие порядки насаждались тогда в армии. Декабрист Александр Поджио по поводу аракчеевских порядков писал: «Палками встречали несчастного рекрута при вступлении его на службу, палками его напутствовали при ее продолжении и палками передавали в ожидавшее его ведомство после отставки».

В 1818 году на основе «Союза спасения» возникла новая тайная организация - «Союз благоденствия». В Тульчине создается тайное Южное общество, а в Петербурге - Северное общество. В 1822 году на юге организуется Васильковская управа, как часть Южного. В начале 1823 г. в Новгород-Волынске создается Общество соединенных славян, которое в 1825 г. вошло в состав Южного общества. Все они искали путь для будущего России. В целом в декабристском движении «географически» представлена была вся Россия. Непросто понять, какая сила соединяла всех этих людей: богатых привилегированных дворян, скромных провинциальных благородных сословий, бедных разночинцев - у них был «общий дух жизни».

Даже Гавриил Батеньков после двадцатилетнего одиночного заключения - и тот жил этим духом. Во время следствия по делу декабристов Петр Каховский заметил: «Мы не составлялись в обществе, но, совершенно готовые, в него лишь соединились. Начало и корень общества должно искать в духе времени и положении, в котором мы находились».

Члены Союза благоденствия были «оформленные», но было немалое число фактически сочувствующих, поддерживающих. Членам Союза благоденствия предлагались на выбор 4 отрасли, в которых можно было действовать: человеколюбие, образование, правосудие, общественное хозяйство. Они поднимали такие вопросы, как:

порицать:

- Аракчеева и Долгорукого;

- военные поселения;

- рабство и палки;

- леность вельмож;

- слепую доверчивость правителям канцелярии;

- жестокость и неосмотрительность полиции при первоначальных следствиях;

желать:

- открытых судов и вольной цензуры;

хвалить:

- ланкастерскую1 школу и заведения для бедных.

Это - из памятных записей активного члена тайного общества Ф.Н. Глинки. Эти вопросы были как бы планом в течение трех лет. Ими решались и практические дела, например, помещик Маслов не выпускает на волю крепостного поэта Серебрякова, требуя огромный выкуп. Совет собирает выкуп. Федор Глинка пьет горячую воду вместо чая, откладывая деньги на выкуп поэта.

Другой помещик запирает неугодного раба в доме сумасшедших, члены общества узнают, начинается скандал, человека отпускают. Таких случаев было много. Обличались взяточники, утесненные получали защиту, были выпущены сидящие по оговору, пересматривались дела невинных заключенных. Блестящий гвардеец, бывший лицеист Иван Пущин уходит в надворные судьи, чтобы начать борьбу с беззакониями московского правосудия. Распространяются ланкастерские школы. В.Ф. Раевский, обучая солдат грамоте, говорил им о революции. И когда его судили, то это было одним из обвинений. В задачи Союза входило: формирование общественного мнения, использование печати, частные знакомства. Среди членов и их товарищей был как бы девиз:  «Стыдно не делать добро!».

Никита Муравьев говорил: «…было бы наивно думать, что крепостное право может пасть от одного "общественного мнения"». Однако в деятельности Союза была и другая - потаенная - сторона: выйти за рамки «образованного общества», начать агитацию в народе. Была напечатана «Зеленая книга» - устав Союза. Для народа был предназначен «Любопытный разговор» Никиты Муравьева, написанный им в 1820 году.

Одним из очагов декабризма на юге России была Каменка, имение Давыдовых. Здесь часто собирались вольнодумцы, ведя горячие споры о пользе тайного общества, о путях развития общественно-политической жизни России. Здесь царил дух преобразования жизни народа.

1 Ланкастерская система обучения старшими учениками младших школьников.

16

Судьба Иосифа Поджио

Иосиф Викторович Поджио - старший сын семьи - получил превосходное образование в иезуитском пансионе в Петербурге. Это учебное заведение давало хорошие знания не только в теологии, но и в прикладных науках и военном деле. В 1812 году участвовал в военных действиях, в Бородинском сражении, в заграничных походах: при переходе через Неман, в герцогстве Варшавском, в Пруссии, в Саксонии, при Люцене, Бауцене, штурмовал крепость Модлина. После возвращения домой он обвенчался с дочерью торопецкого помещика Елизаветой Матвеевной Челищевой и получил в приданое сельцо Знаменское с прилегающими землями.

Через 2 года после женитьбы, в 1823 году, в звании штабс-капитана подал в отставку и вместе с женой и тремя детьми  уехал в имение матери Яновка, чтобы поправить запущенные дела. Елизавета Матвеевна умерла во время родов четвертого ребенка. Иосиф стал вдовцом в 30 лет. Он переводится в Днепровский полк, стоящий по соседству с Яновкой.

В этот период младший брат Иосифа - Александр - уже был членом Южного, а затем Северного общества, осуществляя связь между ними, как ближайший сподвижник Пестеля. Он и привлек в общество декабристов старшего брата.

Собирались декабристы чаще всего в Каменке под предлогом дней рождения хозяйки, членов семьи и других праздников. На тайных собраниях Поджио-младший высказывался за установление республики, за убийство царской семьи, за более энергичные меры по борьбе с самодержавием. В отличие от младшего брата Александра, Иосиф не был убежденным вольнодумцем, и семейные проблемы не давали ему возможности быть активным членом общества. Но в душе он разделял их взгляды, ведь вместе с солдатами и офицерами русской армии с отчаянной храбростью сражался на поле боя и понимал, что главная заслуга в победе над Наполеоном принадлежит народу, который заслуживает лучшей жизни.

Иосиф решил продолжать службу, а уволился в отставку в чине штабс-капитана в 1825 году. Дети росли, занималась ими его мать в Яновке. Он стал чаще посещать заседания Южного общества, его привлекали не только встречи с друзьями, но и верховая езда, купания, шумные обеды, но особенно - возможность встречаться с Марией Андреевной Бороздиной - молодой, стройной, красивой девушкой, дочерью Таврического губернатора, родственника Давыдовых.

Отец Марии Бороздин Андрей Михайлович, 1765 года рождения, происходил из старейшего дворянского рода. Медик по образованию, выпускник Кембриджского университета, он был просвещенным человеком, наделенным тонким и острым умом, ценил и любил природу. За 12 лет службы он дослужился до генерал-лейтенанта, а с переходом в гражданскую службу с чином, по Высочайшему указу в 1807 году был назначен Таврическим гражданским губернатором. В 1812 году он просил у государя разрешения отправиться на фронт, но не получил на это соизволения и был оставлен в Крыму для борьбы с эпидемией чумы и для начальствования над всеми сухопутными войсками на Крымском полуострове.

Бороздин был очень богат, имел несколько красиво обустроенных имений в Крыму: Кучук-Ламбат - с ландшафтным парком, виноградниками; Карасан; Саблы и другие. Он оказался первым зачинателем промышленного виноградарства в Крыму. Супругой Андрея Михайловича была Софья Львовна Давыдова - сестра декабриста Давыдова. А племянница Бороздина была замужем за младшим Раевским, тем самым, которому А.С. Пушкин посвятил поэму «Кавказский пленник» и стихотворение «Андрей Шенье». В Каменку часто приезжали дочери Бороздина.

Младшая дочь, Мария Андреевна, полюбила молодого стройного офицера, героя войны 1812 года Иосифа Поджио. Ее не остановило его семейное положение с четырьмя детьми. Но Иосиф явно не нравился отцу Марии, и они вынуждены были тайно обвенчаться в Одессе, вдалеке от Каменки и Тенепина - дома ее матери.

Мария сразу приняла его детей, но ее отец - сенатор, генерал-лейтенант - лишил дочь приданого. Это не смутило влюбленных. Когда в доме К.Ф. Рылеева члены тайного общества собрались на последнюю беседу, Иосиф готовился стать отцом пятого ребенка. Они с Марией жили в Яновке, у его матери.

Когда за Иосифом приехали для ареста, мать упала без чувств, дети цеплялись за отца и плакали, жена была в отчаянии.

Иосиф был уверен, что его не в чем было обвинить, кроме желания сделать жизнь простого народа легче.

На одном из заседаний общества, когда речь зашла о готовящемся покушении на императора, Иосиф вызвался вести заговорщиков-офицеров, переодетых в солдатские шинели, для караула в белоцерковский павильон, где должен был быть император. Это стало достоянием Следственной комиссии, и его осудили на 12 лет каторги.

Позднее, по конфирмации, наказание было снижено всем декабристам, кроме пятерых казненных. Иосифу предстояло отправиться на каторгу вместе с братом и другими осужденными по четвертому разряду. Но тесть А.М. Бороздин обратился к императору с просьбой заключить зятя в Шлиссельбургскую крепость, чтобы дочь не последовала примеру Трубецкой, Волконской и других жен, отправившихся в Сибирь за мужьями.

Еще когда женам декабристов до суда разрешили свидание с мужьями, Мария рвалась приехать, но отец не отпустил. Он поддерживал постановление правительства и Синода о том, что декабристы - «политические мертвецы», и посему жены их считаются вдовами и могут спокойно вторично выходить замуж.

Тогда Мария обратилась с письмом во дворец к императору. Она писала: «Всемилостивейший государь! Великодушие Вашего императорского величества, столь известное всем верноподданным Вашим, дает мне смелость пасть к стопам моего Государя и просить о великой милости. Знаю всю великость преступления мужа моего, бывшего гвардии штабс-капитана Осипа Поджио, и справедливое наказание, определенное ему, не смею и просить о помиловании его, но, будучи его несчастною женою, зная всю священную обязанность моего союза, сама вера и законы повелевают мне разделить тяжкий жребий его, ни молодость моя, ни бедное состояние всего семейства - ничто не может мне служить препятствием.

Защитник веры! Покровитель несчастных! Не отвергни всенижайшей моей просьбы! Повели объявить мне место пребывания преступного, но несчастного мужа моего, дабы я могла, соединясь с ним, исполнить до конца жизни моей данную перед Богом клятву».

Ее отец, узнав о письме, снова обратился с просьбой в тайную канцелярию и к самому императору, чтобы содержание Иосифа Поджио в Шлиссельбургской крепости в одиночной камере никому не было известно, а тем более его жене.

Мария еще долго неоднократно предпринимала попытки  разыскать Иосифа. От брака с ним у нее рос сын Лев, он родился в апреле 1826 года и был крестником Н.Н. Раевского. Четверо детей от первого брака росли у бабушки.

17

В «каменном мешке»

23 октября 1826 года Иосиф был отправлен в Свеаборг. Через год - из Свеаборга в Свартгольм, а оттуда по Высочайшему повелению и по просьбе тестя отправлен в Шлиссельбургскую крепость. За шесть с половиной лет одиночного заключения он видел только своего тюремщика, один раз в году - отца Григория для ежегодной исповеди да изредка - коменданта. Его не выпускали на воздух, он был в полном неведении всего, что происходило за стенами тюрьмы, а когда спрашивал у часового: «Какой у нас день?», ему отвечали: «Не могу знать». Таким образом, он не слышал о Польском восстании, об Июльской революции, о войнах с Персией и Турцией, ни даже о холере; хотя его часовой умер у двери его камеры от холеры.

Однажды вечером он увидел свет, падавший от луны на наружную стену крепости, ему захотелось полюбоваться им, он влез к окну и с большим трудом просунул голову в маленькую форточку, довольный возможностью подышать свежим воздухом и полюбоваться звездным небом. Вдруг он услышал шаги в коридоре; боясь, чтобы его не застали в этом положении, он попытался вытащить голову обратно, но уши мешали ему, и наконец после долгих стараний, с сильно исцарапанной головой, весь в крови, он освободился из форточки и с тех пор не делал больше подобных попыток.

Сырость в его камере была такова, что все его платье пропиталось ею, табак покрылся плесенью, а здоровье настолько пострадало, что начали болеть десны и зубы, развился скорбут1.

Медленно тянулся день узника в одиночной камере, без физического труда, в мертвящей тишине тюрьмы. Одну и ту же пищу выдавали здоровым и больным. Она была не только скудной, но и недоброкачественной. Повторяясь изо дня в день, из месяца в месяц, однообразная еда внушала отвращение и заставляла добровольно отказываться от нее.

Одиночное заключение создавало тягостную обстановку, подавляло волю узника под вечным враждебным наблюдением в глазок и страшным безмолвием. Он пытался некоторое время голодать, из тюремного хлеба вылепливал с поразительным терпением различные фигурки. Спал на досках, а из соломы, вытянутой из матраца, создавал изделия. Постоянные думы о детях, о Машеньке доводили его до отчаяния. Он понимал, что эти думы могут довести его до галлюцинаций, затем до идиотизма и смерти.

Когда им овладевало желание слышать голоса или увидеть человеческое лицо, он пытался петь, но вместо слов выходили какие-то мычащие звуки. При любой попытке что-то откусить или жевать зубы оставались в тюремном хлебе. Он прятал их в коробочку из-под табака. Позднее ему были доставлены книги, он мог читать, но только религиозные и по истории католицизма. Но чтение не могло избавить от физических и нравственных страданий.

Тем временем Мария Андреевна продолжала поиски мужа. В одном из писем Бенкендорф писал А.А. Волкову: «Проживающая в Москве, в доме Демидова, жена государственного преступника Иосифа Поджио, желая разделить участь мужа ее, просила меня известить ее о настоящем его местопребывании. Вследствие сего покорнейше прошу Ваше превосходительство объявить госпоже Бороздиной, что я не имею положительного сведения о пребывании его».

Еще в 1827 году Мария пишет своей родственнице М.Н. Волконской о желании выехать в Сибирь в надежде найти там своего мужа. 21 января 1828 года она получает ответ из Читинского острога: «Что же касается Вас, добрая моя кузина, я получила Ваше письмо и тороплюсь разубедить Вас, по крайней мере в отношении Вашего кузена Александра, он ведет себя достойно и кажется очень разочарован своей судьбой…

Рассчитывайте на меня в том, что будет необходимо Вашему кузену, что же касается Иосифа, нет необходимости утверждать Вам, что он найдет во мне настоящую сестру, как только приедете, надеюсь, Вы остановитесь у меня. Я Вас приму со всей той дружбой, которую сохраняю к Вам с моего раннего детства. Не могу выразить, как я Вас жду и посчитаю, что найду в Вашем лице сестру. Вы же напоминаете мне моих сестер. Прощайте, добрая кузина, возьмите на себя труд передать мое уважение моей тете (Софье Львовне), госпоже Вашей свекрови. Я покрываю поцелуями Вашего бедного маленького Лола. Пусть Бог сохранит его Вам». Но в ответном письме М.А. Волконской нет ни строчки о нахождении Иосифа Поджио. И декабристы тоже ничего о нем не знали.

Через какое-то время Марии Андреевне разрешили послать мужу какие-нибудь мелочи. Мелькнула надежда: значит, он жив!

6 лет отец Бороздин уговаривал дочь расстаться с мыслью о соединении с мужем, вторично выйти замуж.

Когда в 1830 году Иосифу было разрешено получать письма родных и 1-2 посылки в год при условии полной секретности его местопребывания, он был очень рад.

Эти редкие весточки поддерживали его, несмотря на то что они проходили через сито жандармских управлений. Писал письмо к Пасхе, а получал весточку с рождественскими поздравлениями, без каких-либо подробностей. И все-таки они служили лекарством для больной души.

Начались галлюцинации и приступы. Видимо, состояние здоровья Поджио стало известно сенатору Бороздину, который в течение всех этих лет убеждал, уговаривал дочь выйти замуж, так как Поджио - преступник, и она не дождется его, а годы уходят. Она одна ростит его сына, имея столько предложений руки и сердца от состоятельных поклонников.

Но, видимо, где-то в глубине души Андрея Михайловича скребла совесть, он, как медик, понимал, что по его вине медленно, но верно погибает человек.

Только через шесть с половиной лет отец рассказал дочери, что ее бывший муж - уже больной-инвалид, и если она не выйдет замуж, то его будут по-прежнему держать в одиночной камере Шлиссельбургской крепости, пока он не умрет.

Это был тот страшный случай, когда просвещение не сопряжено с добродетелью и уважением к чувствам других людей. Тут действует только расчет и личные интересы.

А совсем не так давно И.М. Муравьев-Апостол, путешествуя по Крыму, назвал Бороздина «добрым гением» и сказал о нем: «Он первый показал, как на краю Скифии, за стеною Чатыр-Дага можно быть гражданином вселенной».

Между прочим, вторая дочь Бороздина - Екатерина Андреевна - в 1825 году вышла замуж за Владимира Николаевича Лихарева, который оказался деятельным членом Южного общества и был осужден на четыре года каторги и на поселение в Тобольскую губернию. Но она не последовала за ним, вышла замуж вторично.

1 Скорбут - болезнь цинга.

18

Мария сдалась

Ценою свадьбы с нелюбимым человеком, князем А.И. Гагариным, Мария Андреевна оплатила призрачную свободу Иосифа Викторовича Поджио.

В этом же году ему был зачитан указ, которым предусматривалось сокращение срока содержания в крепости и повелевалось отбыть на поселение в Сибирь, в Иркутскую губернию.

В его уме промелькнула мысль, что он может там встретиться с братом Александром, а потом обожгла надежда, что, может быть, там его ждут Машенька и любимые дети. Ноги его подкосились, но конвоиры вовремя поддержали его и усадили на лавку. И вдруг непроизвольно из глаз узника хлынули слезы, он пытался сдержать вырвавшееся рыдание, но какая-то внутренняя лавина прорвала внутренние преграды, и он уже не сдерживал себя.

Когда он успокоился, силы полностью оставили его. Ему помогли лечь, дали успокоительное, и он уснул.

Утром за ним пришли, он уже был готов следовать за жандармами. Последний раз окинул взглядом свою камеру и с помощью смотрителя вышел в коридор.

Перешли крепостные ворота, он попросил небольшой отдых: голова кружилась, тело было потным от усилий при ходьбе. Ему помогли перебраться в лодку, и они отчалили…

Шлиссельбургская крепость находилась на острове, поэтому требовалась переправа.

Как только Мария дала согласие на замужество с князем Гагариным, брак с Иосифом был расторгнут. Ей шел уже 34 год, но она была по-прежнему красива, стройна, хотя лицо постоянно выражало грустную задумчивость. Ее новый муж служил адъютантом Новороссийского генерал-губернатора М.С. Воронцова.

Перед своей смертью А.М. Бороздин подарил любимой дочери Крымскую обустроенную усадьбу с виноградниками, прекрасным ландшафтным парком Кучук-Ламбат (ныне - «Утес»). Во дворце была прекрасная библиотека, естественно-историческая коллекция, собрание картин и фарфора, а подвал был полон французских вин. В этом же поместье, на вершине мыса Плака, в фамильном склепе, Мария похоронила отца.

А через 7 лет, когда ее муж был переведен на Кавказ командующим 13-й пехотной дивизией и Кутаисским губернатором, Мария отдыхала на нарзанных водах в Кисловодске. Нарзанные источники использовались как очищающее и укрепляющее средство. Их температура была не более + 9 градусов. При приеме ванны газы покрывали все тело купающегося мелкими пузырьками, подобно искрам пенящегося шампанского. Редкий мужчина мог просидеть в бассейне более пяти минут. Иногда такие купания заканчивались апоплексическим ударом. Однажды после бала разгоряченная Мария приняла холодную нарзанную ванну и внезапно скончалась от удара.

Через четыре года Александр Иванович Гагарин женился на грузинской княжне Анастасии Давыдовне Орбелиани. В 1857 году он был смертельно ранен князем Константином Дадешкелиани.

19

Приезд Иосифа в Сибирь

В своих воспоминаниях ученик, друг и врач Иосифа Викторовича Поджио Белоголовый писал: «Ни годы, ни крепость не умалили его любви к жене, и он ехал в Иркутск, уверенный, что он найдет ее там, а если нет, то выпишет немедленно к себе… Со всем пылом итальянской фантазии он строил планы о возобновлении так неожиданно и на такой длинный срок нарушенного семейного счастья».

Друзья, их жены уже знали о вторичном браке его бывшей жены, но ни у кого не хватало духу сообщить ему страшное известие, нанести новый удар этому исстрадавшемуся человеку. Пришлось некоторое время обманывать его и мало-помалу готовить к известию. Истина была открыта ему тогдашним генерал-губернатором Восточной Сибири В.Я. Рупертом.

Н. Белоголовый вспоминает: «Я помню очень хорошо фигуру Иосифа Викторовича: в нем не удержался итальянский тип, он мало имел сходство с братом и в противоположность последнему был высок ростом, широкоплеч и далеко не такой выраженный брюнет».

Он сам выбрал для поселения высокий берег Ангары в устье реки Куды, поставил небольшой домик. Посадил акации. Постепенно приходил в себя. Ему было чуть больше 40, но выглядел он, как старик. Через 5 лет закончился срок каторги его брата Александра, и они теперь жили вдвоем.

Волконские построили себе дачу рядом, и поэтому стало веселее. Иосиф был любимцем всей декабристской колонии, особенно к нему тянулись дети.

М.Н. Волконская писала о нем: «По выходе из заключения он казался совсем разучившимся говорить: нельзя было ничего разобрать из того, что он хотел сказать. Здоровье его было, однако, совсем расшатано крепостным заключением. Он сильно страдал скорбутом (цингой), не выносил ни твердой, ни горячей пищи, и я помню, как свою тарелку супа он выносил всегда в холодные сени, чтобы остудить ее».

20

Попытка жениться

Казалось, жизнь начинала как-то устраиваться. Его полюбила девушка из деревни Усть-Куда - Настасья Третьякова. И он ответил нежным и благородным чувством, потянулся к ней.

Начались сложные казенные хлопоты по получению разрешения на брак. Надо было Иосифу писать прошение императору через иркутского генерал-губернатора, такое же прошение должна подать невеста и ее родители, которые должны удостоверить, что невеста идет замуж без принуждения, что ее не отдают за деньги.

В Государственном архиве Иркутской области хранится дело «О дозволении государственному преступнику И. Поджио вступить в брак с крестьянской дочерью Третьяковой», где есть и заявление ее родителей о том, что они согласны отдать свою дочь, а последняя «желает вступить в законное супружество за поселенца И. Поджио без всякого над всеми прекословия».

Но случился новый удар. Мать братьев Поджио, Магдалина Поджио, как могла, помогала своим опальным сыновьям. Но все ее духовные завещания на случай ее кончины, отписываемые ею сыновьям, окончились печально, так как Высочайшей резолюцией категорически запрещалось завещать ссыльным что-либо, а тем более деньги и имущество. Кроме того, в одной из своих посылок она отправила им бочонок меда и бочонок масла.

Посылки шли долго. Уже в Харькове масло растаяло и испортило несколько посылок. Штраф за испорченные посылки составил 9120 рублей ассигнациями. Заплатить такой штраф старая женщина не могла. За неимением средств на уплату штрафа имение Поджио описали, и на владение был наложен арест.

Иосиф понимал, что он как будущий муж обречен на безденежье, сил для крестьянского труда тоже нет. Отказаться от оговоренной свадьбы - значит опозорить, погубить девушку, ни в чем неповинную, согласиться на брак - тоже погубить. Все это приводило Иосифа в отчаяние.

Генерал-губернатор Восточной Сибири, ссылаясь на решение владыки края, отменил свадьбу Иосифа Поджио и Настасьи Третьяковой, так как жених и невеста разного вероисповедания.

Тоска по детям угнетала его, и в это время появилась возможность послать дочерям не только короткую весточку, но и изображение. Приехавший мастер по дагерротипу Давиньон сделал с Иосифа два портрета.

Отец посылает дочерям 2 письма, сделав надпись на обороте каждого портрета по-французски:

«Дорогая Сонечка, вот черты твоего отца после двадцатилетнего изгнания, в возрасте 53 лет. 15 июня 1845 года».

На обороте второго:

«Дорогая Наташенька, вот черты твоего отца. 15 июня 1845 года».

Но письма с дагерротипами попали в III отделение, а потом это дошло и до императора, который гневно отреагировал на такую «смелость» - посылать изображения преступников кому бы то ни было. Было заведено дело. Давиньон, как автор, был взят под арест на некоторое время. А у декабристов произведен обыск и изъяты дагерротипы.

Стечение таких обстоятельств вызвало новые приступы болезни у Иосифа.

К этому времени Волконские и Трубецкие жили в Иркутске, и когда наступало обострение, Иосифа привозили в Иркутск, где его наблюдал местный медик Эрнст. Особенно тяжелый приступ у него случился в январе 1848 года, 4 января стало совсем плохо. Брат привез его к Волконским. После осмотра врач объявил хозяевам, что «завтра или послезавтра все кончится». Так и случилось. Он умер.

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW40LTE4LnVzZXJhcGkuY29tL3MvdjEvaWcyLzZTQ0ZZQ1p6UThBV2ZtM2hkZ3NHQXdRTkJWdW9sTTF6T1E1dWtkZWJSR1hadU5DX2s2dG9JNW96VG15OFNtc2lDbVN6ZWxpSXNsbzVxb0N0VUMzZlNBSGQuanBnP3F1YWxpdHk9OTUmYXM9MzJ4MjMsNDh4MzUsNzJ4NTIsMTA4eDc4LDE2MHgxMTYsMjQweDE3NCwzNjB4MjYxLDQ4MHgzNDgsNTQweDM5Miw2NDB4NDY1LDcyMHg1MjMsMTA4MHg3ODQsMTE0Mng4MjkmZnJvbT1idSZjcz0xMTQyeDA[/img2]

Неизвестный фотограф. Могила декабриста И.В. Поджио. 1920-е. Картон, серебряно-желатиновый отпечаток. 12 х 16,5 см. Государственный исторический музей.

Покоится Иосиф Викторович на бывшем Иерусалимском кладбище города Иркутска. Сейчас там парк.

Надгробная доска гласит:

«Декабрист Иосиф Викторович Поджио.

Родился 22 ноября 1792 года.

Скончался 6 января 1848 года».


You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » «Кованные из чистой стали». » Поджио Иосиф Викторович.