1. И.Г. Бурцов в раннем декабризме
Иван Григорьевич Бурцов - потомок старинного рода, выходец из рязанских дворян - родился 4 декабря 1795 года. До войны 1812 года учился в Московском благородном пансионе, где познакомился с сыновьями Н.Н. Муравьёва - известного основателя Московского училища колонновожатых, общение с которыми в дальнейшем определило многие его взгляды. Как и большинство будущих декабристов, Бурцов прошёл через испытания Отечественной войны 1812 года, ставшей одним из важных факторов формирования мировоззрения участников первого этапа русского освободительного движения. Вступив в армию 30 июня 1812 года в чине прапорщика, Бурцов в 1812 году «состоял по армии», в 1813-1814 годах принимал активное участие в военных действиях.
После войны Бурцов вместе с братьями Александром и Николаем Муравьёвыми стал одним из организаторов Священной артели, которая была заметным явлением на этапе предшествующем организационному оформлению декабристского движения. Культивирование в этом тесном кружке идеалов добра, действенного патриотизма, служения Отечеству, стремление к широкому самообразованию подготовили И.Г. Бурцова к вступлению в тайное общество.
По-видимому ещё в Священной артели Бурцов начал посещать «лекции о политических науках» К.Ф. Германа. По словам С.П. Шипова, в 1817-1818 годах он по содержанию этих курсов «с коротким приятелем» своим Бурцовым «составлял из них записки». В дальнейшем Бурцов подписывался на сочинение К.Ф. Германа «Статистические исследования относительно Российской империи», первая часть которого вышла в 1819 году, где, в частности, велась пропаганда вольнонаёмного труда, ещё шире развёртываемая К.Ф. Германом в устных лекциях.
В числе сведений, «кои бы, - по словам И.Г. Бурцова, - могли быть употреблёнными в исполнении общественных обязанностей», он называл на следствии книгу М.К. Грибовского «О состоянии крестьян господских в России», вышедшую в 1816 г. Это реакционное в целом сочинение могло представлять для И.Г. Бурцова интерес и пользу своей фактической частью при размышлениях по острейшему вопросу российской действительности - крепостному праву, поставленному в центре декабристской программы.
На следствии И.Г. Бурцов при характеристике факторов пробуждения интереса к политическим наукам смешивал их во времени, но показателен итог, подведённый И.Г. Бурцовым, по смыслу относимый к началу 1817 года: «Тот, кто наблюдал меня в то время, мог действительно причесть к числу людей, посвятивших себя какой-либо политической цели». Основным же результатом развития воззрений И.Г. Бурцова явилось его вступление в Союз спасения - первую декабристскую организацию. И.Г. Бурцов был в числе первых, кто вступил в Союз спасения вскоре после его оформления. Случилось это между февралём и началом апреля, когда И.Г. Бурцов до июня уезжал из Петербурга.
Заметим, что известное показание И.Г. Бурцова о вступлении в тайное общество «в конце 1818 или начале 1819 г.» является не описанием вступления в Союз благоденствия, как указывает М.В. Нечкина, поскольку И.Г. Бурцов был принят во вторую декабристскую организацию и введён в состав её руководящего ядра заочно, а, вероятно, относится к принятию в Союз спасения. Идейную позицию И.Г. Бурцова при вступлении в первую тайную организацию декабристов характеризует широко освещённый в исторической литературе факт участия вместе с Михаилом Муравьёвым и Павлом Колошиным, которых «желал приобрести обществу» Александр Муравьёв, в протесте против «пестелевского» устава Союза спасения.
«Новички» предлагали, «чтобы общество ограничилось медленным действием на мнение», что породило, по словам Никиты Муравьёва, «бесконечные прения» о том, «какое дать устройство обществу». На сторону новообращённых стали Александр Муравьёв, И.Д. Якушкин, М.А. Фонвизин, находившие устав «несообразным их образу мыслей» и «неудобным для первоначальных действий». Речь шла об обсуждении организационных и тактических основ тайной организации, основные программные требования при этом были общими.
Обстановку в Союзе спасения вскоре после принятия И.Г. Бурцова рисует Павел Колошин: собирались «у Никиты Муравьёва, у князя Трубецкого, у Мирковича, у Глинки, у Александра Муравьёва, у нас с Бурцовым. Предметами обсуждения были: придумание средств к усилению общества, к распространению благотворительности, к узнанию России». И.И. Пущин в «Записках о Пушкине», где идёт речь о членах Священной артели, вспоминает о «постоянных» беседах «о предметах общественных, о зле существующего у нас порядка вещей и о возможности изменения, желаемого многими втайне».
В Союзе спасения И.Г. Бурцов занял активную позицию, что нашло выражение в деятельном приёме новых членов в немногочисленную первую декабристскую организацию. Павел Колошин, говоря о своём приёме в тайное общество в 1817 году, указывал на то, что «принят или Александром Муравьёвым, или Иваном Бурцовым». Летом 1817 года И.Г. Бурцов принял лицеистов И.И. Пущина и В.Д. Вольховского, впоследствии товарища И.Г. Бурцова по Генеральному штабу и соратника по кавказской ссылке, а также Е.П. Оболенского, впоследствии выдающегося деятеля декабристского движения.
Для этого периода активных действий в тайном обществе показательны мысли И.Г. Бурцова, высказанные им в письме к участнику Священной артели Н.Н. Муравьёву: «Человек, желающий быть добродетельным, непременно должен поставить себе целью принести обществу самую величайшую пользу, какую он только может: без того все поступки его суть противны справедливости и спокойствие совести не будет его наградой» (25 июня 1817 г.). Замечательные рассуждения И.Г. Бурцова - члена Общества истинных и верных сынов отечества, как иначе назывался Союз спасения, полностью соответствуют духу движения «лучших людей из дворян».
Период с августа 1817 года - особый в истории декабристского движения. В связи с тем, что, как указывал Ю.Г. Оксман, «в члены Союза спасения принимались по строжайшему отбору только офицеры гвардейских полков и Генерального штаба», переход гвардии в Москву в начале августа 1817 года повлёк и перемещение основных сил тайного общества. Но И.Г. Бурцов, в отличие от большинства членов Союза спасения, остался в Петербурге, что ясно из его писем с августа 1817 г.
Важно подчеркнуть, что активная деятельность декабриста И.Г. Бурцова в этот период не оборвалась, о чём свидетельствует дневниковая запись В.К. Кюхельбекера, расшифрованная Ю.Н. Тыняновым. Вспоминая время, «когда у Бурцова собирался кружок молодых людей, из которых каждый подавал самые лестные надежды», В.К. Кюхельбекер называет среди них братьев Колошиных, В.Д. Вольховского, А.В. Семёнова, И.И. Пущина, А.А. Дельвига, «молодого Пущина (конно-артиллерийского)», А. Рачинского.
Акцент на фигуре И.Г. Бурцова, отсутствие имён Муравьёвых и всех тех, кто с августа 1817 г. находился в Москве, наталкивает на мысль о ведущей самостоятельной роли И.Г. Бурцова среди оставшихся в Петербурге членов Союза спасения. Ю.Г. Оксман, анализируя список В.К. Кюхельбекера, пришёл к выводу о существовании самостоятельного кружка И.Г. Бурцова 1817-1818 гг., объединившем «не только членов Союза спасения, но и несколько более широкую группу либерально настроенных офицеров, чиновников и литераторов». Деятельность И.Г. Бурцова в этот период, вполне совпадающая с духом протеста «новичков» и, что особенно важно, с основными идеями будущей «Зелёной книги», отражала общие тенденции развития декабристской идеологии и тактики.
Осенью 1817 г. И.Г. Бурцов активно занимается самообразованием, посещает лекции К.Ф. Германа и А.П. Куницына. Последний, по выражению Е.А. Энгельгардта, «на кафедре беспрепятственно говорил против рабства и за свободу», что шло в русле левых течений либерализма начала века, от которых «был лишь шаг до декабристской революционности».
В конце 1817 года И.Г. Бурцов ясно представляет себе обязанности «добродетельного гражданина», «единая» цель его жизни - «принести Отечеству самую величайшую пользу». В письме Н.Н. Муравьёву И.Г. Бурцов 5 декабря 1817 г. развёртывает программу служения Отечеству: 1) «учиться гражданским наукам», 2) «наблюдать характер соотечественников», далее И.Г. Бурцов разъясняет: «не столько опасен явный враг Государству, сколько тайный... Тебе известны испорченные соотечественников нравы. Что может спасти Государство от следствий, производимых таковыми нравами? Пожертвование собою добродетельных граждан», 3) достигать «высших должностей», чтобы «говорить царю правду» и «советами и действиями своими всему Обществу приносить неизъяснимую пользу». Здесь явно излагаются основные элементы программы Союза спасения, совпадающие по духу с формулировками, данными на следствии С.П. Трубецким и И.Д. Якушкиным.
Естественно, что в письме, да ещё и человеку, не состоящему членом тайного общества, И.Г. Бурцов излагает лишь легализированную сторону своей программы, однако, для него весьма характерную.
Следует подчеркнуть основные итоги развития мировоззрения И.Г. Бурцова в период Союза спасения: разработка программы служения Отечеству и обязанностей гражданина, убеждение в исключительной роли тайного общества в борьбе со «следствиями» «испорченных нравов». Активность И.Г. Бурцова проявилась в пополнении Союза спасения. Им приняты по меньшей мере три человека из одиннадцати (учтённых М.В. Нечкиной) в доуставной период Союза. Самостоятельный бурцовский кружок перерос с образованием Союза благоденствия в управу, руководимую И.Г. Бурцовым. Вместе с тем, в период Союза спасения проявляются отличительные черты мировоззрения И.Г. Бурцова, особенно ясно фиксируемые в протесте против «пестелевского» устава Союза спасения и тесных связях с муравьёвским кругом.
И.Г. Бурцов, как уже сказано, не был в Москве в сложный период реорганизации тайного общества в начале 1818 года, но он был включён заочно в его руководящее ядро - коренной союз Союза благоденствия, в соответствии с параграфом 12 третьей части книги Законоположения Союза благоденствия. Интересно свидетельство М. Муравьёва-Апостола об участии И.Г. Бурцова вместе с А.Н. Муравьёвым и Никитой Муравьёвым в написании не дошедшей до нас второй части «Зелёной книги», которая «более клонилась к распространению мыслей о представительном правлении». К сожалению, это свидетельство пока единственное.
Для разъяснения цели тайного общества, сделанного И.Г. Бурцовым на следствии, показательно выделение им как «объявленной» так и «сокровенной» цели. Первая, по словам И.Г. Бурцова, «была распространение просвещения, благотворительности и нравственности, дабы собственным примером и внушениями искоренить пороки».
При изложении сокровенной цели Бурцов прежде оговаривает, что она «была несовершенно одинаково понимаема, ибо оная нигде положительно не была выражена», и продолжает: «Я и большая часть моих товарищей видели цель в следующем: приготовить общественное мнение к новому устройству в государстве, коего ожидали от Государя Императора, и в освобождении крепостных людей, каковые перемены могли не нравиться дворянству...»
Здесь выделяется основное направление работы Союза благоденствия: «приготовлять общественное мнение» и сформулировано центральное требование декабристской программы - освобождение крестьян, что в «Зелёной книге» отсутствует. Для И.Г. Бурцова это требование вытекает из самой сути обязанностей гражданина, он мечтает о «благе» своих «сотрудников - крестьян», не оставляя этой убеждённости и после 1825 года.
Понимание цели тайного общества иллюстрируется отношением И.Г. Бурцова к Варшавской речи Александра I, давшей в 1818 г. надежды на конституцию сверху. На следствии И.Г. Бурцов называет её в числе факторов, усиливших его интерес к политическим наукам, «чтобы соделаться полезными правительству в достижении цели оного», то есть конституции. Непосредственные впечатления от Варшавской речи И.Г. Бурцов высказывает в письме Н.Н. Муравьёву 16 апреля 1818 года: «Здесь произвела она в одних восторг, в других уныние». «Важные обещания», заключённые в речи, заставляют ожидать возвращения Александра I «с нетерпением» в надежде «великих действий».
Весной 1818 года И.Г. Бурцов, продолжая ту же тему, ясно формирует «обязанности гражданина», разъясняя своему корреспонденту Н.Н. Муравьёву, что они сейчас должны носить активный характер: «Твои правила суть века рыцарского, в коем не было законов и обязанности гражданина никому неизвестны были. Любовь и честь управляли несколькими отборными людьми, и тысячи прочих стонали под тяжёлым игом неволи, ныне, к благу человеческого рода, отборные упражняются в изучении лучшего гражданского состояния, а тысячи ожидают от трудов их объяснение прав их и обязанностей».
Программу И.Г. Бурцова характеризует высокое осознание общественного долга, антикрепостническая и конституционная направленность, исключительное значение в достижении этих целей имеют «отборные», то есть члены тайного общества. Следует подчеркнуть действенный характер бурцовской программы, его организаторскую роль на этапе раннего декабризма. В первой половине 1818 г. в Союз благоденствия И.Г. Бурцов принял М.М. Нарышкина, которого, по-видимому, рекомендовал Александр Муравьёв.
И.Г. Бурцов как член коренного союза Союза благоденствия в соответствии с «Зелёной книгой» организовал самостоятельную управу в Измайловском полку, которая работала и после его отъезда. О её деятельности рассказал Е.П. Оболенский, в 1817 г. принятый И.Г. Бурцовым: «Членами управы были: Павел Колошин, Нарышкин, Пущин, Семёнов (Бывший казначей Егерского полка) и я». Е.П. Оболенский подчёркивал, что управе «известна была первая часть Зелёной книги, которая и хранилась у председателя» (И.Г. Бурцова), «о второй части мы были известны, что оная существует, но никто нам оную не объявлял».
Действия управы, по словам Е.П. Оболенского, «были весьма ограничены; ибо мы в то время более занимались собственным образованием, чем набором членов». Представляя деятельность управы в совершенно невинном свете, Е.П. Оболенский делает, однако, важное указание на еженедельные отчёты на собраниях у председателя управы, оговариваясь, что «большею частию разговор был общий, - ибо неопределённая цель общества не обращала особенного внимания нашего».
Скупые сведения о жизни бурцовской управы дополняет М.М. Нарышкин. Говоря об изучении политических наук у К.Ф. Германа и А.П. Куницына, чтении сочинений Сея, Шторха, Сисмонди «и некоторых других», М.М. Нарышкин резюмирует: «Свободный образ мыслей почерпнул из чтения новейших сочинений некоторых французских и английских писателей, вообще от упражнения в Политических науках и от обращения с людьми одинакового образа мыслей». Последнее следует особо подчеркнуть как результат реального формирующего воздействия управы, руководимой И.Г. Бурцовым.
Основные черты управы определялись тем важным обстоятельством, что ядро Измайловской управы составляли те, кто был принят И.Г. Бурцовым ещё в период Союза спасения и тесно переплетались с муравьёвским кругом. Степень устойчивости этого бурцовского кружка характеризует и то, что зимой 1818-1819 года И.Г. Бурцов, Павел Колошин, А.В. Семёнов, В.Д. Вольховский, как свидетельствовал Пётр Колошин, жили «вместе по образу и подобию артели».
Установки «Зелёной книги» на завоевание общественного мнения, использование легальных возможностей требуют внимания к этим сторонам деятельности декабриста И.Г. Бурцова. Так, он стал активным поборником ланкастерской системы обучения, будучи руководителем ланкастерского училища при штабе гвардейского корпуса, учреждённого в конце 1818 г. Примечателен факт включения Н.И. Тургеневым И.Г. Бурцова в число сотрудников задуманного «Общества 19 года и XIX века» и журнала «Россиянин XIX века», который должен был «распространять у нас здравые идеи политические». Н.И. Тургенев относил, таким образом, И.Г. Бурцова к «людям деятельным, любящим своё отечество, желающим ему блага».
И.Г. Бурцов для задуманного Н.И. Тургеневым журнала мог представлять интерес и как незаурядный военный теоретик. По роду своих занятий в Главном гвардейском штабе И.Г. Бурцов был связан с изучением военной теории и практики и стремился углубить собственные взгляды на эти предметы. Заметное место в военно-теоретических сочинениях первой четверти XIX века принадлежит работе И.Г. Бурцова «Мысли о теории военных знаний», которая явилась, по словам Л.Г. Бескровного, «первой крупной военно-теоретической работой декабристов».
Примечательна эта работа рационализмом, высокой оценкой достижений философии XVIII века, оптимизмом в оценке возможностей познания, обзором и оценкой достоинств и недостатков современных военных теорий. Общий взгляд на войну как на неизбежное зло, причина которого «сокрыта в страстях человеческих», выглядит в работе И.Г. Бурцова достаточно консервативно. Вместе с тем, следует подчеркнуть, что для И.Г. Бурцова война не только зло, но и помеха для «истинного благосостояния отечества и граждан».
В марте 1819 года с переездом в Тульчин во 2-ю армию, «с назначением в адъютанты к генерал-майору Киселёву», закончился петербургский период жизни декабриста И.Г. Бурцова. Краткой характеристикой его деятельности в тайном обществе в этот период может служить определение из доноса М.К. Грибовского, где И.Г. Бурцов отмечается как «примечательнейший по ревности».
Тульчинский период общественно-политической биографии И.Г. Бурцова в первую очередь привлекает внимание в связи с Тульчинской управой Союза благоденствия, которой руководили он и П.И. Пестель. Последний показал на следствии: «Я прежде полковника Бурцова находился в Тульчине и потому прежде его там действовал. По прибытии же Бурцова действовали мы вместе». Сам Бурцов заявил на следствии то же самое, заключив, «... мы (он, П.И. Пестель и Н.И. Комаров. - В.М.) все вместе стали распространять число членов».
Тульчинские декабристы единодушно отвечали утвердительно на вопрос следствия: «Точно ли полковники Пестель и Бурцов были основателями Союза благоденствия на Юге?» Такие ответы дали П.В. Аврамов, А.А. Крюков, А.П. Юшневский, Н.И. Комаров, то же говорит И.Д. Якушкин. Окончательное оформление Тульчинской управы произошло после приезда И.Г. Бурцова, ставшего блюстителем управы при председателе П.И. Пестеле. Это доказывается в показании последнего о «первоначальных членах», то есть принятых «в продолжении 1819 года».
Это были: Н.И. Комаров, Ф.Г. Кальм, С.Г. Краснокутский, А.П. Юшневский, П.В. Аврамов, В.П. Ивашев, А.Г. Непенин, И.Н. Хотяинцов. Из них И.Г. Бурцовым приняты А.П. Юшневский (вероятно, совместно с Н.И. Комаровым), который в свою очередь привлёк Ф.Б. Вольфа, и П.В. Аврамов. С именем И.Г. Бурцова связано утверждение в Тульчинской управе В.П. Ивашева, приехавшего из Петербурга с рекомендательным письмом членов тайного общества «на имя Бурцова», на что от него последовало «приветствие дружеское» и представление членам Тульчинской управы. В начале 1820 года, во время отсутствия П.И. Пестеля в Тульчине, И.Г. Бурцовым был принят и оформлен в Тульчинской управе Н.В. Басаргин.
При рассмотрении Тульчинского периода деятельности декабриста И.Г. Бурцова внимание привлекают его расхождения и столкновения с П.И. Пестелем, которые чаще всего обращали на себя внимание историков. В этой связи важен вывод С.М. Фейерштейна, исследователя Южного общества декабристов, о том, что различные тенденции в декабризме, представленные И.Г. Бурцовым и П.И. Пестелем, уже в прошлом имели место в Союзе спасения.
Вместе с тем, различия и противоречия в декабризме, нашедшие проявление в пестелевско-бурцовских разногласиях, следует рассматривать с точки зрения их единой классовой природы, проявляющейся в одинаковых исторических условиях.
Отметив выше организаторскую деятельность П.И. Пестеля и И.Г. Бурцова в 1819 году, когда они по собственным признаниям действовали «вместе», следует обратиться к их пониманию целей и методов тайного общества. Если И.Г. Бурцов, начав с участия в протесте против законспирированных тактических и организационных основ «пестелевского» устава Союза спасения, шёл к просветительским методам «Зелёной книги», то сложная эволюция П.И. Пестеля протекала в русле переработки первоначальных конституционных целей и заговорщических методов тайного общества к республиканизму и тактике военной революции.
Говоря о начале деятельности Тульчинской управы, М.В. Нечкина опровергает показание Никиты Муравьёва о непризнании П.И. Пестелем установок «Зелёной книги», доказывая, что П.И. Пестель с самого начала в Тульчине «полностью действовал по правилам Союза благоденствия и в соответствии с его программой». Вместе с тем ясно, что П.И. Пестель не удовлетворялся этой программой (иначе необъяснима его эволюция) и вполне определённо видна разница в степени убеждённости в правильности «Зелёной книги» и её понимании П.И. Пестелем и И.Г. Бурцовым.
Последний на следствии упирает на эти различия: «Я действовал в том же духе (по приезде в Тульчин. - В.М.) как и прежде, а Пестель сначала подделывался к моему мнению, но впоследствии начал понемногу восставать против оного, к чему склонял и своих приятелей как насмешками, так и убеждениями». И.Г. Бурцов ясно указывает причину разномыслия, формулируя её с неостывшим жаром: «Он (П.И. Пестель. - В.М.) утверждал, что для образования нравов нужны века, но надобно исправить правление, от коего уже и нравы исправятся». Для самого И.Г. Бурцова счастьем представляется улучшение нравственности «хотя на одну каплю» «в своём малом кругу действия».
Исходя из общих представлений о воззрениях И.Г. Бурцова, следует видеть в этом следственном объяснении ясные следы подлинных расхождений. Что же касается указания на улучшение нравственности, то в бурцовском понимании это довольно широкая программа, в которой нравственность выступает и целью, и мерилом действий человека, стремящегося к достижению блага сограждан.
Следует подчеркнуть живой интерес тульчинских декабристов вообще, и Бурцова в частности, к обсуждению политических вопросов. Подробно о направлении тульчинского общества, которое было «более серьёзное, чем светское», говорит Н.В. Басаргин: «Лучшим развлечением для нас были вечера, когда мы собирались вместе и давали друг другу отчёт в том, что делали, читали, думали. Тут обыкновенно толковали о современных событиях и вопросах. Часто рассуждали об отвлечённых предметах и вообще делили между собою свои сведения и свои мысли».
Заслуживает внимания характеристика Н.В. Басаргиным П.Д. Киселёва, поощрявшего «серьёзное направление» тульчинских офицеров. Сам П.Д. Киселёв, много занимавшийся самообразованием, имел богатую библиотеку, которой постоянно пользовался И.Г. Бурцов, о чём часто говориться в его письмах П.Д. Киселёву. И.Г. Бурцов, видевший в истории «неисчерпаемый источник поучительных примеров», опубликовал в начале 1820 г. небольшую статью «Бой полковника Тиховского с закубанскими черкесами».
Рассуждения автора о «мужественных подвигах сограждан» примечательны прежде всего тем, что в них усматривается могучая побудительная сила для людей, живущих «исключительно для блага своих сограждан». В характерном для декабристов стремлении осмыслить уроки истории И.Г. Бурцов ищет материал для обоснования прогрессивных политических взглядов: «... Величие людей состоит в утверждении постоянного гражданского блага», - заключает И.Г. Бурцов из сравнения двух гением Тимура и Наполеона.
Чтение и изучение политических сочинений, как свидетельствует Н.И. Комаров, было одним из путей стремления «к пользе общей», определённых П.И. Пестелем. Другой путь - использовать и пропагандировать Варшавскую речь Александра I. Подобные направления работы среди тульчинских декабристов были характерны и для И.Г. Бурцова, который писал 25 сентября 1819 г. из Тульчина Н.Н. Муравьёву: «Здесь... есть несколько товарищей, коим сообщаю я правила, свойственные тебе и друзьям твоим. Меня любят юноши, стремящиеся к пользе - вот нравственные мои удовольствия».
Начальное пребывание в Тульчине для И.Г. Бурцова насыщено общением с единомышленниками, «деятельной службой», служением идеям, избранным ещё в Петербурге, организаторской активностью.
Важным этапом в характеристике политической биографии И.Г. Бурцова явился период его деятельности в Тульчинской управе в отсутствии П.И. Пестеля, уехавшего в Петербург, по словам И.Г. Бурцова, в конце 1819 г., и прибывшего в Тульчин «в конце мая или начале июня 1820 г.» Это время активного общения тульчинских декабристов, споров, как говорит Ф.Б. Вольф, «о предметах учёных, о литературе», рассуждений «о распространении просвещения».
В центре Тульчинской управы стоит И.Г. Бурцов, который с волнением пишет своему постоянному адресату Н.Н. Муравьёву в начале 1820 г.: «Я счастлив однако, мой друг, довольно постоянным характером и расположением людей мною чтимых. В Тульчине собралась горсточка достойных граждан. Мечтания о благе отечества ускоряют полёт времени и неприметно заставляют проходить горькую юдоль жизни».
В тайном обществе, предводительствуемым И.Г. Бурцовым, был принят А.П. Юшневским доктор Ф.Б. Вольф. Весной 1820 года И.Г. Бурцов фактически принял в тайное общество Н.В. Басаргина, донесшего до нас в своих записках ценнейшие сведения и впечатления о деятельности тульчинских декабристов: «Меня принял Бурцов. Мы часто собирались вместе, рассуждали, спорили, толковали, передавали друг другу свои задушевные помыслы, желания, сообщали всё, что могло интересовать общее дело, и натурально нередко очень свободно, скажу более, неумеренно говорили о правительстве. Предположениям, теориям не было конца».
Особенно оживилась борьба мнений с приездом в Тульчин в июне 1820 г. П.И. Пестеля. Если до отъезда в Петербург нет оснований говорить о чётко выраженных разногласиях в управе вообще и между И.Г. Бурцовым и П.И. Пестелем в частности, то после возвращения последнего обстановка в тульчинской управе меняется. Центральным вопросом стал вопрос о республике. По приезде П.И. Пестель сообщил о результатах совещания Коренной думы в январе 1820 г. «на счёт Республиканского правления Юшневскому, Вольфу, Ивашеву, Комарову и Бурцову, а потом узнали о сём заключении также и Аврамов, Басаргин, князь Барятинский и оба Крюкова...»
П.И. Пестель придавал большое значение вопросу о республике не только потому, что «ни в чём не видел большего Благоденствия для России, как в республиканском правлении», но и потому, что «ежели не будет сие твёрдым образом поставлено, то легко родиться могут партии и разные козни». Из тульчинцев, по словам П.И. Пестеля, никто не противоречил решению Коренной думы о признании республики наиболее желательной формой правления, что преподносилось П.И. Пестелем, по-видимому, как директива руководящих органов Союза благоденствия. Исключение составлял один Бурцов, «который показывал сомнение в возможности ввести в России Республиканское Правление». Формулировка П.И. Пестеля, дающая оценку позиции И.Г. Бурцова, позволяет сделать два вывода:
1) Борцов не отрицал прямо необходимости борьбы за республику;
2) он не противопоставляет ей какую-либо другую форму правления.
Об этом же свидетельствует Н.В. Басаргин, который, говоря о «бесконечных» прениях И.Г. Бурцова и П.И. Пестеля «О Республиканском правлении», мог лишь заключить, что у него об этом «остались некоторые смешанные идеи». Если бы И.Г. Бурцов в противовес республике выдвигал другую форму правления, то это, несомненно, бы отложилось в декабристских показаниях и мемуарах, говорящих о разногласиях Бурцова и Пестеля. Дело в том, что центр тяжести спора, как представляется, лежал несколько в иной области. Здесь следует напомнить мнение ряда исследователей декабризма по поводу решения январской Думы Союза благоденствия о республике.
Суть его заключается в том, что принципиального значения формула «царь или президент» для большинства декабристов не имела. Обращаясь к И.Г. Бурцову, подчеркнём главный пункт разногласий с П.И. Пестелем в собственной бурцовской оценке: «Он (Пестель. - В.М.) утверждал, что для образования нравов нужны века, но надобно исправить правление, от коего и нравы исправятся. Я же непоколебимо оставался в прежних Правилах...»
Вера И.Г. Бурцова в спасительную роль просвещения может свидетельствовать и о его либерализме, как считает М.В. Нечкина, и о неверии в благодетельную роль пестелевской республики с идеализацией централизованного государства, дополненного развитым полицейским аппаратом. По мнению М.В. Нечкиной, в глубине спора двух видных вождей декабристов лежал «вопрос об оценке активной силы народа и опасение повторения в России «ужасов» французской революции». И.Г. Бурцов при этом опасался республики, данной необразованному народу, а П.И. Пестель полагал, что преобразованное государство просветит умы.
Следует вместе с тем подчеркнуть, что оба эти взгляда находятся в рамках декабристской революционности, сохраняя тот отличительный признак декабризма, который выделил В.И. Ленин: отрицание активной роли народных масс. Характер расхождений И.Г. Бурцова и П.И. Пестеля по вопросу о республике позволяет сделать вывод о том, что в основе их лежал вопрос не о республике как таковой, а о путях и методах преобразований.
В связи с этим следует уточнить традиционный взгляд на тактические воззрения И.Г. Бурцова, как на просветительские. И.Г. Бурцов, отвечая на вопрос «о средствах и надеждах» тайного общества, утверждает: «Мне никогда не представлялась нужность употребления войска, напротив того, я видел большую возможность успеть в жизни гражданской и почему иногда желал, чтобы какой-нибудь Государственный человек подобно Мордвинову, Сперанскому или приближённая особа к Государю приняла первоначальное общество под своё покровительство и направила согласно воле правительства».
В первоначальных показаниях И.Г. Бурцов напротив подчёркивал свою полную незаинтересованность в приобщении к обществу значительных правительственных чиновников, в частности, А.П. Юшневского. И.Г. Бурцов замечает при этом, что «имел только целью действовать для облегчения постановлений о свободе крестьян». Надо отметить, что для следствия вопрос о крупных государственных чиновниках (их взаимоотношениях с тайным обществом, включение их имён в планы декабристов) был очень сложным и получил в ходе следствия особое освещение. В следственном деле И.Г. Бурцова содержится важный эпизод, отражающий взаимоотношения с тайным обществом П.Д. Киселёва.
Относительно «нужности употребления войска» в тактических представлениях И.Г. Бурцова не всё так очевидно, как может показаться. И.Г. Бурцов, как один из деятельнейших участников Московского съезда Союза благоденствия в 1821 году, не мог совершенно отрицать возможность «употребления войск», поскольку она допускалась в решениях съезда. Другое дело, что понимание тактики военной революции у П.И. Пестеля и И.Г. Бурцова было различным, как не было единства на этот счёт в декабризме вообще.
Споры П.И. Пестеля с И.Г. Бурцовым о республике, содержание которых сводилось, как представляется, к вопросам о методах преобразований, не могли проходить мимо других тульчинских декабристов. В литературе довольно прочно утвердилось мнение об единодушном принятии тульчинцами решений о республике, за исключением одного И.Г. Бурцова. Вместе с тем, как представляется, есть ряд фактов, выпадающих из этой схемы.
Летом 1820 года в Тульчине были приняты в тайное общество М.Ф. Орлов и В.Ф. Раевский. Последний, вспоминая об этом периоде, писал: «Вечера были шумными. Дело шло о цели и средствах. Из общих этих шумных толков я видел, что общество имело цели: правление конституционное, т.е. ограничение власти самодержца представительною палатою...» Никита Муравьёв, посетивший Тульчин в августе 1820 года, рассказал на следствии о тогдашнем конституционном проекте П.И. Пестеля, написанном в монархическом духе. Исследователи декабризма полагали, что показания Н.М. Муравьёва неточны. М.В. Нечкина сделала вывод о конспиративном характере употребления в проектах П.И. Пестеля лета 1820 года понятий «царь», «император».
Ещё больше затруднений исследователи встречают при определении места так называемого «Социально-политического трактата», написанного не ранее 1820 года. Стремясь объяснить противоречие между монархизмом «Трактата» и республиканизмом П.И. Пестеля на совещании Коренной думы в 1820 году, С.М. Фейерштейн предполагал, что «Трактат» был предназначен для представления Александру I. Б.В. Сыроечковский, отнеся этот документ к началу 1820 года, объявляет его последним декларированным «монархической утопии» П.И. Пестеля перед совещанием Коренной думы.
Анализ содержания «Трактата» привёл М.В. Нечкину к выводу о том, что он возник «вероятнее всего после свидания Пестеля в Тульчине в 1820 г. с Луниным и Никитой Муравьёвым. Назначение рукописи агитационное», отсюда её монархизм. Наиболее основательны в решении подобных вопросов взгляды С.Б. Окуня, В.В. Пугачёва, С.С. Ланды. Исследователи подчёркивают абстрактную постановку вопроса: президент или монарх, делая вывод о том, что признание республики отнюдь не свидетельствует о решительном последовательном республиканизме декабристов - участников петербургского совещания Коренной думы, в том числе П.И. Пестеля.
Исследователи исходят из объективной оценки развития правотворческой мысли декабристов и характера документальных материалов. Так М.С. Лунин, говоря о прениях на совещании Коренной думы в начале 1820 года, подчёркивал, что монарх и президент полагались «в одном виде». Вместе с тем, на характер конституционных проектов П.И. Пестеля не могла не оказывать влияния позиция членов тайного общества и «более широких кругов дворянской оппозиционной общественности». Несомненно, что на конституционное творчество П.И. Пестеля оказывали влияние тульчинские декабристы, в первую очередь, самый видный из них (применительно к 1820 году) - И.Г. Бурцов. Это можно уяснить из последовательности конституционных форм в творчестве П.И. Пестеля.
После приезда Пестеля в Тульчин в начале лета 1820 года, когда он известил тульчинцев о республиканских решениях Коренной думы, широко развернулись споры о «целях и средствах», имевшие, в частности, результатом конституционно-монархические варианты пестелевских проектов. Это фиксируется в конце лета - осенью 1820 года В.Ф. Раевским, Н.М. Муравьёвым, И.Д. Якушкиным. Представляется, что проекты П.И. Пестеля лета-осени 1820 года суть результаты важных моментов эволюции выдающегося вождя декабризма, на которую немаловажное влияние оказывала борьба мнений в Тульчинской управе.
Разногласия И.Г. Бурцова и П.И. Пестеля, носившие по сути дела тактический характер, были частью общих процессов, происходивших в декабристских организациях перед Московским съездом 1821 года, содержанием которых стал тактический и организационный кризис. Идеи реорганизации тайного общества витали в воздухе, поэтому закономерным выглядит предложение П.И. Пестеля об учреждении временного диктаторства, как показывал Н.И. Комаров, «чтобы избранного уполномочить властию сделать постановления пространнейше и более самовластные, чем ничтожные правила, изложенные в Зелёной книге, и что это было только для робких душ на первый раз». Свидетельством поляризации сил в Тульчинской управе в результате тактических несогласий является характеристика двух тульчинских «партий»: «умеренные, под влиянием Бурцова, и, как говорили, крайние, под руководством Пестеля».
Важно заметить, что ни М.С. Лунин, ни Н.М. Муравьёв, ни М.А. Фонвизин, бывшие в Тульчине до И.Д. Якушкина, не говорят о пестелевско-бурцовских разногласиях. Между тем, можно с уверенностью сказать, что М.А. Фонвизин, будущий единомышленник И.Г. Бурцова на Московском съезде 1821 года, тесно с ним общался в течение июля-августа 1820 года и вёл переписку по 1821 год. Общение М.А. Фонвизина и И.Г. Бурцова - важный элемент в подготовке Московского съезда, поскольку уполномоченный для приглашения делегатов на съезд И.Д. Якушкин сыграл немалую роль в том, чтобы был делегирован именно И.Г. Бурцов.
По-видимому, среди писем, которыми снабдил И.Д. Якушкина М.А. Фонвизин, было письмо к И.Г. Бурцову. Инициатива московских членов тайного общества в созыве съезда опиралась в Тульчине в первую очередь на И.Г. Бурцова. Любопытно, что И.Д. Якушкин в воспоминаниях расставляет акценты несколько иначе: «Бурцов уверил меня, что если Пестель в Москву поедет, то он своими резкими мнениями и своим упорством испортит там всё дело, и просил меня никак не приглашать Пестеля в Москву». И.Д. Якушкин явно желает в «Записках» смягчить противопестелевскую окраску в самой подготовке съезда, относя её на счёт И.Г. Бурцова.
В начале декабря 1820 года И.Г. Бурцов уехал из Тульчина и, заехав в своё имение в Пронск, 4-5 января 1821 года прибыл в Москву, где жил вместе с И.Д. Якушкиным и П.Х. Граббе у Фонвизиных. По приезде он пишет Н.Н. Муравьёву: «Целию жизни поставляю стремление к пользе ближнего, или взяв в тесном круге к пользе сограждан. В сём-то одном вижу предначертания творца и все силы направляю, чтоб оное исполнить. - Вот моя жизнь, мои действия, мои правила, моё блаженство».
Показателен призыв, обращённый к Н.Н. Муравьёву, оставить «скучную Грузию, уничтожающую таланты, нужные для Отечества» и устремить «службу в кругу прежних твоих друзей». Программа И.Г. Бурцова вполне оптимистична. Несомненно, предстоящий съезд для И.Г. Бурцова представлялся этапом в его дальнейшей активной политической деятельности.
Для того, чтобы определить место и роль И.Г. Бурцова на Московском съезде, следует исходить из общей оценки съездовской политики линии, характере ведущей группировки. Наиболее интересна и убедительна точка зрения С.Н. Чернова, в основных чертах принята советским декабристоведением. Суть её заключается в том, что инициаторы съезда, реорганизуя тайное общество, стремились избавиться не только от «колеблющихся и ненадёжных», но и от «решительного Орлова и твёрдого организатора переворота, единственного по глубокой силе воли и основательности знаний и суждения, против Пестеля».
Не воспроизводя сложного комплекса причин, приведших к такой расстановке сил на съезде, подчеркнём, что И.Г. Бурцов оказался в русле «золотой середины», избранной съездом. На съезде И.Г. Бурцов выступает единомышленником М.А. Фонвизина, который с Пестелем «во многом» не сходился и часто оканчивал «споры личностями». И.Г. Бурцов называется Н.И. Комаровым членом фонвизинской «партии в Москве», к которой причислены И.А. Фонвизин, П.Х. Граббе, С.Г. Волконский, И.Д. Якушкин, К.А. Охотников, жившие (кроме Волконского) у М.А. Фонвизина во время съезда. Главный принцип этой «партии», её кредо, выделен М.А. Фонвизиным: «При всех наших совещаниях было напоминаемо непременным условием, что ни в каком случае цель не освящает средства».
Высказанная в обстановке следствия, мысль эта представляется вполне достоверной, что доказывается духом и результатами съезда. Одной из важнейших задач съезда было создание программных и тактических документов, где бы, по словам И.Д. Якушкина, «цель и средства для достижения её должны были определиться с большею точностью, нежели они были определены в уставе Союза благоденствия».
Редактором первой части устава нового общества, где для вновь вступивших ставились «те же филантропические цели», как и в «Зелёной книге», был И.Г. Бурцов. Вторую часть нового устава, где «уже прямо сказано, что цель общества состоит в том, , чтобы ограничить самодержавие в России, а чтобы приобресть для этого средства, признавалось необходимым действовать на войска и приготовить их на всякий случай», написал Н.И. Тургенев. Как здесь не вспомнить слова последнего: «Если я сам когда-то рассуждал серьёзно об обществе, то это единственно в Москве».
И.Г. Бурцов вошёл в число руководящего ядра нового общества в качестве предполагаемого руководителя Тульчинской управы, которую он брался «привести в порядок» в соответствии с планом съезда. При этом Бурцов планирует воспроизвести схему, уже испытанную на самом съезде, то есть объявить об уничтожении Союза благоденствия, а затем известить всех, «кроме приверженцев Пестеля», об истинных итогах съезда и выполнить его решения. И.Г. Бурцов, по словам И.Д. Якушкина, получил один из четырёх экземпляров обеих частей нового устава.
Факты поведения И.Г. Бурцова на съезде не дают никакого повода к тому, чтобы думать о его запланированном уходе из тайного общества. Между тем, уход состоялся по приезде И.Г. Бурцова в Тульчин. То, что И.Г. Бурцов отошёл от участия в декабристских организациях в переломном для движения 1821 году, явилось едва ли не решающим при оценке этого видного деятеля раннего декабризма. Сам И.Г. Бурцов обыграл сложившиеся явно в его пользу обстоятельства и явился первым автором версии о запланированном и сознательном уходе из тайного общества, приписав себе инициативу разрушения общества, что и было принято большею частью.
Известную роль в оценке этих событий сыграло и то немаловажное обстоятельство, что делегатом от Тульчина вместе с И.Г. Бурцовым был Н.И. Комаров, которого иные историки считают предателем. В итоге видные исследователи иногда приходили к включению И.Г. Бурцова в число «ненадёжных элементов», выдвигающих «ликвидаторские проекты». Данные о поведении И.Г. Бурцова на съезде не дают повода для подобных характеристик.
Есть веские основания утверждать, что И.Г. Бурцов был полон желания выполнить действительную программу Московского съезда. Об этом убедительно свидетельствует письмо И.Г. Бурцова к М.К. Грибовскому, найденное И.В. Порохом. Оно написано в конце января 1821 года после разговоров о Грибовском с Ф.Н. Глинкой и заключает в себе по сути дела предложение присоединиться к новому обществу: «Вы узнаете о цели моей жизни: мне кажется она совершенно изящною, и потому предлагаю Вам оную, надеясь, что не откажете в содействии. Ручаюсь Вам, что основания составлены из самых твёрдых и очищенных материалов, что заставляет предполагать прочность здания. Верьте истинной преданности и уважению Бурцова».
Нет нужды доказывать, что И.Г. Бурцов писал М.К. Грибовскому - члену тайного общества, а не предателю. Обращает на себя внимание уверение И.Г. Бурцова в «очищении» материалов основания. Можно с достаточной уверенностью видеть в этом подтверждение характеристики С.Н. Чернова о центристской направленности Московского съезда.
Уехав в начале февраля из Москвы, И.Г. Бурцов отправился вновь в родную губернию, а затем планировал поехать в Тульчин, однако получил предписание П.Д. Киселёва о командировке в 1-ю армию. Во время этой поездки И.Г. Бурцов вместе с М.Н. Муравьёвым, И.А. Фонвизиным, И.Д. Якушкиным принял участие в помощи голодающим крестьянам Смоленской губернии. Эта помощь произвела сильное впечатление на Александра I, который, по словам И.Д. Якушкина, говорил, что «эти люди (члены тайного общества. - В.М.) могут кого хотят возвысить или уронить в общем мнении, к тому же они имеют огромные средства, в прошлом году, во время неурожая в Смоленской губернии, они кормили целые уезды». Министр внутренних дел Кочубей в письме императору высказал мнение, что помощь крестьянам имела целью «очернить правительство», подчеркнув, «этим его мнимое безучастие».
Внимание к этой истории было таково, что Александр I помнил об этом спустя долгое время. Через два года И.Г. Бурцов должен был давать подробнейшее показание П.Д. Киселёву, которое было представлено 6 сентября 1823 года Александру I в Орле. Из этого документа выясняется, что царь считал И.Г. Бурцова «принадлежащим к какому-то тайному обществу, происками коего в 1821 году учреждена была подписка на вспоможение жителям Смоленской губернии, страдавшим от случившегося в то время голода».
И.Г. Бурцов подробно описывает страшную картину голода в Рославльском уезде, заехав к Михаилу Муравьёву, он «с восторгом» услышал о помощи крестьянам и «с особенным удовольствием поместил» в подписке своё имя. Действия И.Г. Бурцова этим не ограничивались. Как и Михаил Муравьёв, предпринявший, по словам записок И.Д. Якушкина, «решительную меру» и написавший «бумагу к министру внутренних дел», которая «произвела сильное впечатление в Петербурге», И.Г. Бурцов написал ряд писем в Москву, «в коих, - по его словам, - ревностно защищал необходимость предпринятой подписки и в точности излагал те несчастья, коих я сам был личным свидетелем».
Дух и содержание этого эпизода свидетельствует о действенности антикрепостнической направленности декабристского движения и, что особенно важно, верности просветительским методам «Зелёной книги», не забытой и при организации нового общества на Московском съезде.
Дальнейшие факты послесъездовской политической биографии И.Г. Бурцова носят более сложный и противоречивый характер. Павел Иванович Колошин показал на следствии, что в феврале 1821 года И.Г. Бурцов, «с которым мы издавна по службе и по жительству вместе в Петербурге были дружны, известил меня о прекращении и разрушении Союза благоденствия». Вполне вероятно, что действительно разговор носил более широкий характер, но на следствии вполне естественной была такая формулировка.
О том же показал и М.Ф. Орлов, которому И.Г. Бурцов вскоре после Московского съезда объявил, будучи в Киеве, «что общество разрушилось... и постановило последним своим действием уничтожить все акты и бумаги». Оценивая подобные сообщения, следует в первую очередь иметь в виду, что они сделаны в обстановке следствия; во-вторых, трудно судить о времени этих встреч, то есть состоялись они до приезда И.Г. Бурцова в Тульчин или после.
В марте 1821 года И.Г. Бурцов возвратился в Тульчин. Но прежде него вернулся Н.И. Комаров, старавшийся, по его словам, «привратно до приезда Бурцова приготовить порознь членов к принятию радостного... извещения и зная Ивашева и Басаргина гораздо менее прочих привязанными к обществу, сообщил им. Они приняли, кажется, с удовольствием, смешанным с удивлением».
Информация Н.И. Комарова определила характер дальнейших событий. Инициативу в руководстве тульчинскими декабристами захватил П.И. Пестель с его огромными организационным и политическим талантом, имеющий серьёзное оружие против всегдашнего «сильного противника в политических своих мнениях» - И.Г. Бурцова. Последний уже воспринимался как фигура вне тайного общества. План И.Г. Бурцова и Московского съезда был снят. По словам Бурцова, «Пестель тогда сказал, что Московское общество не вправе было оное разрушить», что он со своей стороны «намерен продолжить и надеяться на содействие прочих».
Позиция П.И. Пестеля, подчёркивавшего, что собрание в Москве «не в праве было уничтожить Союза, но токмо изменить учреждение оного», была для Бурцова, расхождения которого с Пестелем были закреплены планом Московского съезда, неуязвима. План Московского съезда не был выполнен. По образному и точному выражению С.Н. Чернова, «волны жизни разбили и запломбированную скорлупу, и путь золотой середины муравьёвской группы оказался непройденным».
И.Д. Якушкин подвёл в своих записках итог декабристской биографии И.Г. Бурцова: «Бурцов остался один и совершенно в стороне, он даже никому не показал нового устава и с тех пор прекратил все свои сношения с товарищами по обществу». Эта характеристика выражает суть оценок декабриста И.Г. Бурцова, которые впоследствии давались ему в мемуарах и исторических работах. Действительно, И.Г. Бурцов ушёл из тайного общества, но обстоятельства его ухода и последовавшие за ним факты его биографии, требуют пояснений.
При освещении процесса образования Южного общества исследователи приходят к выводу о полной изоляции И.Г. Бурцова, полной победе П.И. Пестеля в работе по сплочению тульчинских декабристов. Между тем, предшествующий период идейной и организационной истории Тульчинской управы не мог пройти совершенно бесследно для группы, которая сформировалась вокруг И.Г. Бурцова. Из показаний Н.В. Басаргина мы узнаём, что он вместе с В.П. Ивашевым и Ф.Б. Вольфом «на другой день совещания о избрании директоров» пришли к соглашению «быть всегда заодно и явно противостоять противу тех предложений и действий, кои будут им (П.И. Пестелем. - В.М.) вводимы, в противном же случае удалиться из общества».
Даже если не принимать это показание буквально, то сам его дух, по-видимому, соответствует действительности. Подтверждение можно найти в последующем поведении декабристов-тульчинцев, бывших близкими с И.Г. Бурцовым. Н.В. Басаргин утверждал, что «удаление полковника Бурцова, с коим я был связан и который меня принял в Тульчинское общество, заставило меня усмотреть ничтожность моих прежних рассуждений». Следствие пришло к заключению об отходе Н.В. Басаргина от общества в 1822 году.
Ещё более определённо такой вывод прозвучал в отношении П.В. Аврамова, заявившего, что он удалился от общества в конце 1821 или начале 1822 года, «о чём я объявил в то же время принявшему меня полковнику Бурцову». Относительно В.П. Ивашева следствие выяснило, что с 1821 года «до арестования» он «по болезни находился почти в беспрерывных отпусках», причём Н.В. Басаргин, Ф.Б. Вольф свидетельствовали, что он «не принимал участия в обществе и, часто изъявлял желание оставить оное». Подобные же показания содержатся и в деле Ф.Б. Вольфа, причём они опять сопряжены с перечисленными в показании Н.В. Басаргина именами.
Разумеется, речь идёт не об исчерпывающей оценке этих декабристов, а о связи имён В.П. Ивашева, Ф.Б. Вольфа, Н.В. Басаргина и И.Г. Бурцова в сложной обстановке после марта 1821 года, которая окончательно улавливается из показания И.Г. Бурцова. Он подчеркнул на следствии, что «долгом считал наблюдать за последствиями» и заметил, «что Аврамов, Ивашев, Комаров, второй Крюков решительно отдалились от Пестеля и каждый объявил удовольствие в разрушении прежних связей».
Было бы совершенно неверно, однако, представлять роль И.Г. Бурцова лишь как разрушительную. Более того, Н.В. Басаргин рассказывает в своих воспоминаниях, что И.Г. Бурцов раскрыл перед ним «сокровенную цель» Московского съезда: «В Москве уговорились (что сделалось известным впоследствии и что сам Бурцов сказывал мне потом) не отказываться вовсе от участия в Союзе, если удастся уменьшить влияние Пестеля и только временно приостановить деятельность его (тайного общества. - В.М.) членов».
М.В. Нечкина в связи с анализом деятельности декабриста И.Г. Бурцова делает следующий принципиальный вывод: «Бурцов, сразу после Московского съезда 1821 г., не только не отдалится от общества, а будет известное, хотя и краткое , время стараться организовать новое общество с революционным образом действия «посредством войск», т.е. придерживаться тактики вооружённого выступления». Можно, по-видимому, думать, что основанием этому служит вышеприведённый рассказ Н.В. Басаргина.
Уход И.Г. Бурцова из тайного общества, обусловленный сложными политическим разногласиями с П.И. Пестелем, вылившимися в организационное расхождение, не выражал подлинных намерений Бурцова. На основании его писем к давнему приятелю Н.Н. Муравьёву ясно вырисовывается духовная драма И.Г. Бурцова. В письме 6 июня 1821 года видно отражение результата мартовского собрания тульчинских декабристов:
«... Я переменился со времени нашей разлуки и перемена сия есть действие лет и опытности. Я много потерял наклонности к мечтательности и идеализму. Я не ищу более людей высокого характера, ибо все герои нашей юности, все друзья артели большей частию упали в моём понятии, как же желать найти достойных людей? Людьми водит одна общая и главная страсть - личная польза - а истинные друзья, готовые на пожертвования, неизвестны свету».
Глубина кризиса И.Г. Бурцова видна и в том, что даже идеализированного Николая Муравьёва Бурцов не выделяет из общего круга. Причина глубокого пессимизма Бурцова, по его словам, коренится в том, что «все друзья мои на чувствительность и участие моё отвечали равнодушием». Не до конца ясна ссылка на Москву, пребывание в которой доставило Бурцову «много оскорбительных наблюдений» и он начал «приучать себя существовать без друзей». Возможно, что Москва выступает как символ, исток перелома в жизни Бурцова.
Несколько позже (18 февраля 1822 г.) И.Г. Бурцов в письме Николаю Муравьёву прямо выделяет год, проведший после января 1821 года, называя его потерянным «в жизни мечтательной». Здесь Бурцов называет причину своего духовного перелома: «Ты знаешь, как сильно привязан я был к кругу людей (тебе известный), не смешивай его с Артелью, та ещё держится в своём достоинстве, хотя неполном. Пробытие в Москве несколько недель меня убедило в тщетности всех тех желаний к коим стремился я после твоего из Петербурга отъезда. Я остолбенел, увидев пять лет жизни почти потерявшими, вознегодовал в душе противу эгоизма, который мне относительно представился во всех людях. Я в сию ужасную минуту упустив из вида прежнюю нить меня ведущую в жизни, я перешёл почти к общей ненависти к людям, а от сего быстрого перехода сам едва не впал в то положение, которое осуждал в других».
Деятельность И.Г. Бурцова в Тульчинской управе Союза благоденствия, ставшая в силу сложных обстоятельств последним этапом его пребывания в тайном обществе, должна быть оценена следующим образом: в целом И.Г. Бурцов продолжает ту линию в декабризме, которая определилась при обсуждении устава Союза спасения и шла от «муравьёвской группы». Декабрист И.Г. Бурцов в Тульчине продолжил и закрепил те политические и организационные принципы, которые он выработал в переходный от Союза Спасения к Союзу благоденствия период и на начальном этапе последнего. При этом выделяются следующие характерные черты: организационная активность и широкая программа политического образования. Ясно видна одна из главнейших черт декабристской идеологии - антикрепостническая. Горячий действенный патриотизм декабристов нашёл у И.Г. Бурцова яркое воплощение.
В тульчинский период И.Г. Бурцов эволюционирует в тактическом отношении: придя в Тульчинскую управу страстным поборником решающей роли общественного мнения, он в русле общих тенденций развития декабризма сначала сомневается в этом, а затем приходит к признанию тактики военной революции, хотя укажем, что в не самом радикальном из её толкований. Знаменитые прения И.Г. Бурцова и П.И. Пестеля о республике, как форме правления, следует оценивать в соответствии с общей постановкой этого вопроса в декабризме 1819-1820 года, подчёркивая, что Бурцов выступает не просто противником республики, а стремится детализировать тактическую сторону дела, не до конца ясную в 1820 году и для самого Пестеля. Наконец, следует указать на программу Московского съезда, достаточно ясно, хотя и осторожно, указавшую на цель - установление конституционной монархии. Несомненно, это был тот минимум, на котором стоял И.Г. Бурцов в начале 1821 года.
