«Предполагаемые декабристы»

В деле В.И. Штейнгейля имеются сведения о причастности к Северному обществу Александра Петровича Сапожникова. Штейнгейлю - человеку, тесно связанному с купеческой средой Петербурга и Москвы, был задан вопрос о принятии в тайное общество «некоторых из здешнего купечества», на что рассчитывал К.Ф. Рылеев. В ответ Штейнгейль показал, что в декабре 1825 г. Рылеев передал ему просьбу Я.И. Ростовцева о принятии в тайное общество купца Сапожникова: «Дня через два или три Ростовцев и сам мне то же подтвердил, примолвя: «Я бы и сам принял, но мне неловко, пожалуйста, примите». Тому и другому я отвечал нерешительно «Посмотрю».

Поводом к тому, что они ко мне адресовались, было то, что известна была дружеская связь моя с Сапожниковым, а Ростовцев, притом, знал, что он, по делам своим терпя многие притеснения и потери от покойного министра финансов (Д.А. Гурьева. - П.И.), часто в семейственном кругу, не обинуясь, жаловался на порядок вещей; да и вообще человек с очищенными понятиями. За всем тем я и Сапожникова не принял, во-первых, потому что не надеялся, чтобы он при обширных и трудных делах своих решился войти в дело толь щекотливое, а во-вторых, мне не хотелось кому бы то ни было объявлять о принадлежности своей к обществу, ибо я очень то чувствовал, что если бы сказал кому-нибудь, то с той минуты спокойствие моё начало бы зависеть от того лица...»

Принять Сапожникова Ростовцеву было «неловко», очевидно, из-за родственных отношений (женат на сестре Ростовцева, родители которого также происходили из купеческого сословия). На первом допросе у В.В. Левашова Штейнгейль, отвечая на вопрос о том, кого он принял в тайное общество, показал: «Никого; просил было меня Ростовцев принять своего зятя купца Сапожникова, но я не принял». Любопытно, что в ответ Левашов заметил: «Не приняли, так нечего и упоминать».

Ответ Левашова, по нашему мнению, был обусловлен тем, что в качестве деятельного участника тайного общества в показании фигурировал Ростовцев, недавно оказавший, как считалось, большую услугу новому императору и пользовавшийся его благосклонностью. Именно поэтому, как можно предположить, обстоятельства, связанные с Ростовцевым, в том числе возможное участие Сапожникова в тайном обществе, не проверялось следствием.

Руководство Северного общества в лице Рылеева, как видим, было заинтересовано в принятии Сапожникова и прилагало к этому, несомненно, определённые усилия, но ни Ростовцев, ни сам Штейнгейль, по показанию последнего, Сапожникова тогда не приняли. Между тем, о тайном обществе, его планах и конкретных намерениях, по свидетельству того же Штейнгейля, Сапожникова всё-таки известили.

Штейнгейль навещал, как следует из его воспоминаний, пострадавшего на Сенатской площади Ростовцева, начиная с вечера 14 декабря. Он узнал от него между прочим о том, что Ростовцев всё же открыл существование тайного общества своему родственнику: «После 14 декабря, при первом посещении Ростовцева, он мне рассказал, что написал к государю письмо по совету своего зятя [Сапожникова], которому тогда только (т. е. 12 декабря. - П.И.) открыл об обществе и его намерениях».

Итак, согласно рассказу Ростовцева, переданному Штейнгейлем, 12 декабря он обратился к императору с известным сообщением о существовании обширного заговора против него именно по совету своего родственника Сапожникова. Это свидетельство следует признать весьма важным: Штейнгейль - друг Сапожникова и Ростовцева - узнал об этом обстоятельстве от самого Ростовцева, из первых рук.

Источники недвусмысленно свидетельствуют о том, что Сапожников был тесно связан с Штейнгейлем, который одно время, в начале 1820-х гг., вёл его коммерческие дела. Сапожников знал о тайном обществе от своего родственника Я.И. Ростовцева, был человеком «с очищенными понятиями», т. е. либеральных взглядов - это также несомненно, как и то, что он имел чёткое представление о намерениях тайного общества на 14 декабря 1825 г. Ему были известны цели тайного общества (не исключая введения представительного правления), что также следует из имеющихся свидетельств.

Однако документ не отвечает на вопрос: принял ли Ростовцев в Северное общество Сапожникова формально? Есть лишь фраза: Ростовцев «открыл об обществе и его намерениях». Что она означает - принял ли Ростовцев своего родственника или только сообщил ему о том, что общество существует? Представляется, что речь может идти о формальном приёме Сапожникова.

Штейнгейль вспоминает, что ему было дано поручение принимать в общество лиц купеческого звания, но он так и не принял ни одного человека. Среди первых кандидатов из купцов был, очевидно, Сапожников, - его принятие считали желательным. Член тайного общества Ростовцев, которому Сапожников приходился «зятем», просил Штейнгейля принять Сапожникова, так как сделать это самому представлялось ему неудобным. Штейнгейль, по-видимому, этого не сделал, но вскоре - вероятно, непосредственно перед 12 декабря - Ростовцев, настаивавший ранее, чтобы Сапожников стал членом тайного общества, известил родственника о заговоре и его целях.

Думается, что человек, который (вместе с лидером общества Рылеевым) сначала желал видеть своего родственника среди членов общества, а затем сообщил ему в подробностях о существовании и намерениях заговорщиков, несомненно, мог и принять Сапожникова в тайное общество. Вероятность этого ещё более укрепляется тем, что Ростовцев обсуждал с ним важные вопросы, связанные с известным демаршем 12 декабря. В любом случае, судя по сведениям, приведённым Штейнгейлем, Ростовцев посвятил купца в тайну существования общества. Даже если он формально не принял Сапожникова, то уведомил его о многом, касающемся планов общества и его конкретных намерений.

Упоминает Штейнгейль Сапожникова и в своих поздних воспоминаниях. В контексте приведённых данных это указание приобретает особое значение. Согласно воспоминаниям Штейнгейля, вечером накануне 14 декабря в доме Сапожникова собрался узкий круг лиц (среди них был и сам Штейнгейль): «...был поздний ужин у богатого купца Сапожникова, зятя Ростовцева. Хозяин, угощая шампанским, не обинуясь, говорил: «Выпьем! Неизвестно, будем ли завтра живы!». Мемуарист, непосредственный участник вечера, заключает: «Так были уже уверены, что не обойдётся без восстания». Об этом же вечере показал на следствии Г.С. Батеньков: «В 7-м часу вечера 13 декабря я был у купца Сапожникова...»

В устах человека, посвящённого в существование тайного общества и его намерения на 14 декабря, обсуждавшего вместе с Ростовцевым замысел сообщения о заговоре великому князю Николаю Павловичу, эти слова выглядят не просто свидетельством озабоченности грядущими событиями, но скорее признаком понимания опасности, которая грозит участникам заговора, к которым Сапожников, таким образом, причислял и себя. Вовсе не случайным представляется другой зафиксированный в показаниях Штейнгейля факт: в день 14 декабря он долгое время находился в доме Сапожникова.

Исследователь событий 14 декабря Я.А. Гордин полагает, что А.П. Сапожников имел большое влияние на Ростовцева и, будучи человеком, хорошо осведомлённым о заговоре, способствовал тому, что последний составил письмо к Николаю Павловичу и осуществил свой известный демарш. Письмо это явилось попыткой воздействовать на претендента на престол, устрашить его, отвечало интересам части заговорщиков. Эту точку зрения развивает, иначе интерпретируя мотивы действующих лиц, М.М. Сафонов. Разумеется, Сапожников не мог сыграть столь важную роль без достаточно полной осведомлённости о характере, масштабах, целях и конкретных планах заговора.

В показаниях Штейнгейля фамилия Сапожникова подчёркнута карандашом, но дальнейшего хода эта информация не имела. Сведения о Сапожникове, судя о всему, не привлекли внимания следователей, - по видимому, из-за того, что на расследовании обстоятельств, связанных с именем Ростовцева, они получили негласный запрет от императора.

П. Ильин