Глава четвертая

Н.И. Тургенев и крестьянский вопрос

Еще в юности Тургенев относился отрицательно к крепостному праву. Занятия экономическими вопросами в Геттингене укрепили в нем это отношение и внушили ему вместе с тем убеждение в том, что освобождение должно быть делом «частных людей», а не правительства. Общение с Штейном побудило его больше возлагать надежды на правительственную инициативу, а «частным людям» в лице перов отвести роль помощников.

Но в ряду желательных для Н.И. Тургенева реформ освобождение крестьян, как было уже сказано, он отодвигал первоначально в третье пятилетие; между тем, по возвращении из-за границы, Н.И. Тургенев стал близко к правящим кругам и мог видеть ясно, на что можно надеяться, и со своей стороны попытался влиять в желательном направлении. Годы его пребывания и службы в России (1816-1824) были наиболее яркими в его жизни. Именно теперь он пытался провести в жизнь свои взгляды.

Слухи об освобождении крестьян в 1817 г.

Еще с 1816 года правительство начало проводить освобождение крестьян в Прибалтийском крае. Очевидно, в связи с этим, в 1817 году пошли слухи о предстоящем освобождении во всей России. Николай Иванович по этому поводу в письме к брату, Сергею Ивановичу, от 10 мая писал, что мать их Екатерина Семеновна, веря слухам, долго не могла решиться на покупку деревни, и что ему и старшему брату, Александру Ивановичу, молва приписывает близкое участие в подготовляемой реформе.

Сам Николай Иванович не скрывает от брата, что был бы рад такой работе, но, к сожалению, пока это только слухи. Однако слухи распространялись, и в конце сентября уже говорили, что об этом будет объявлено при предстоящих выборах предводителя дворянства. Но Н.И. Тургенев - боится оппозиции предводителей и находит необходимым предварительное проведение некоторых подготовительных мер: напр., воспрещения продажи и вообще отделения крестьян от земли, запрещения заводчикам и всем не дворянам иметь крепостных и т. д. Но слухи скоро замолкли. А когда они возобновились весной 1818 г., Н.И. Тургенев уже им не верил.

В № 17 журнала «Сын Отечества» появилась статья геттингенского товарища Н.И. Тургенева проф. А.П. Куницына - об иностранных крестьянах. По словам Н. И. в письме к брату Сергею, в публике приписывали авторство ему. Сам он, опровергая эти слухи, всюду говорил о своем согласии с автором. Между тем, правительство запретило печатание статей по крестьянскому вопросу в одинаковой мере как за, так и против освобождения. «Некоторые, - пишет Тургенев, - даже в этом запрещении видят проявление какого-то либерализма». Он же отказывается видеть здесь что-либо подобное, но соглашается, что можно ничего не писать, если бы правительство начало что-нибудь делать.

Поездка в Симбирскую губернию.

Летом 1818 г. H.И. Тургенев съездил в Симбирскую губернию в имение своей семьи «Тургенево». Здесь он принялся изучать положение своих крепостных, работавших на барщине в поле и, сверх того, на фабрике. Тургенев выработал правила, которые и хотел ввести здесь в действие. Этими правилами управитель определяется, как «защитник крестьян и хранитель выгод помещика. Для специальной охраны выгод крестьян избираются ими 3 старика.

Барщина ограничивается тремя днями в неделю, а для работающих на фабрике - двумя. Ткачам и дворовым определяется денежное жалованье. Телесные наказания должны прекратиться. Крестьяне провинившиеся и признанные виновными мирским судом, подвергаются штрафу, размер которого определяется выборными. Виновные в больших проступках, сверх того, записываются в штрафную книгу и являются первыми кандидатами в рекруты при наборе. В крайнем случае может быть применена ссылка на поселение.

Обязанность выборных: сбор с крестьян столовых денег в мирскую казну, выдача из этой казны ссуд бедным крестьянам, определение платы за церковные требы пропорционально состоянию крестьян, ответственность перед помещиком за малейшую несправедливость и право делать помещику представления о способах улучшения положения крестьян. Обязанности управителя: заведование хозяйственной частью, забота об обучении грамоте крестьянских детей, наблюдение за переводом больных в симбирский госпиталь и, в случае надобности, вызов врача в деревню».

Правила эти, однако, очень скоро поставили Тургенева в затруднительное положение. После бесед с управителем он пришел к заключению, что административную власть нельзя отнимать от последнего, и что при сохранении барщины вообще немыслимо установить сотрудничество между управителем и выборными крестьянами. «Дела от этого пойдут не лучше, а толки будут различные у мужиков, и могут им самим обратиться во вред, - писал Тургенев в своем дневнике: - Без правителя обойтись нельзя, и для того лучше оставить его, хотя и сжав сердце, полным хозяином и воспитателем, как и прежде». Здравый помещичий смысл победил, и Тургенев уничтожил институт выборных, вследствие чего «правила» потеряли свое значение.

Перевод своих крестьян на оброк.

Но Тургеневу все же искренно хотелось улучшит положение своих крестьян таким образом, чтобы от этого не пострадали доходы помещичьего хозяйства. Он пришел к выводу о необходимости перевода крестьян с барщины на оброк. В специальной записке «Нечто о барщине» Тургенев доказывает, что положение оброчных крестьян очень недурное, что редкий помещик отягощает их чрезмерным оброком, что они имеют много самостоятельности и поэтому могут в несравненно большей степени думать об успехах земледелия, что, наконец, они только юридически крепостные, а фактически - вполне свободны.

Состояние барщинных крестьян, напротив рисуется Тургеневу в ужасном виде. С особенной энергией протестует он против «меркантильной заразы» и «затей фабричных», т. е. против принудительной барщины на дворянских фабриках. Ведь «купец, устроивший свою фабрику по коммерческому порядку, следственно платящий своим работникам по вольной цене, получает и всегда получать будет более дохода, нежели помещик, у которого на фабрике работают его крепостные люди без вольной платы».

Но самый главный аргумент против барщины особенно типичен для либерала Тургенева. Деятельность барщинного крестьянина скована, он не может проявить своей личной инициативы и потому не заботиться об успехах земледелия. Оттого «земледелие в России не делает почти никаких успехов, а состояние наших земледельцев едва ли не то же самое, каково оно било при царе Алексее Михайловиче».

По возвращении в Петербург Тургенев в письме от 12 сентября сообщал младшему брату о результатах своей поездки: «вот тебе отчет о моем путешествии в нескольких словах. Я нашел, что работа крестьян на господина посредством барщины есть почти то же самое, что работа негров на плантациях, с тою только разницею, что негры работают, вероятно, каждый день, а крестьяне наши - только три дня в неделю, хотя, впрочем, есть и такие помещики, которые заставляют мужиков работать 4, 5 и даже 6 дней в неделю.

Увидев барщину и в нашем «Тургеневе» после многих опытов, и перемарав несколько листов бумаги, я решился барщину уничтожить и сделать с крестьянами условие, вследствие коего, они обязываются платить нам 10.000 в год (прежде мы получали от 10 до 15 и 16.000). Сверх того, они платят 1.000 на содержание дворовых людей, попа и лекаря, с которым я заключил контракт на 2 года... Сверх того, я стараюсь теперь сколь возможно скорее уничтожить существующую у нас там фабрику, на что и матушка согласна. Оброк матушке не нравится».

Таким образом, задуманную им меру Николаи Иванович смог осуществить не без борьбы с матерью. Но в письме к брату Тургенев не совсем точно передал условие, заключенное им с крестьянами. Здесь получается впечатление безусловного понижения дохода помещиков. Из дневника же Тургенева видно, что он хотел при переводе крестьян на оброк - обеспечить сохранение дохода в 15 тысяч, но по просьбе крестьян, согласился на первый год получить только 10 тысяч. Он считает тем более правильной такую временную жертву со своей стороны, что оброчная система в его глазах была в общем более производительной и доходной и, следовательно сулящей больше выгод в будущем, чем барщинная.

Взгляды Н.И. Тургенева, таким образом, вполне совпадали со взглядами той части дворянства, выразителем которой еще в 1803 г. был Джунковский в своем ответе Вольно-экономическому обществу.

Записка: «Нечто о крепостном состоянии».

Самым крупным выступлением Н.И. Тургенева по крестьянскому вопросу следует признать составление им в конце 1819 г., по предложению СПБ. генерал-губернатора гр. Милардовича для представления царю, записки: «Нечто о крепостном состоянии». Вот основные мысли этой записки:

Права политические и человеческие.

Существуют двоякого рода права: политические и человеческие. Дворянство, купечество, мещанство и даже крестьяне свободные, т. е. казенные, пользуются в России правами человеческими; первые два класса отчасти и политическими. «Надобно ли желать распространения сих прав политических? Дабы по совести разрешить вопрос сей, надобно вспомнить, что Россия с горестью взирает на несколько миллионов сынов своих, которые не имеют даже и прав человеческих.

Всякое распространение политических прав дворянства было бы неминуемо сопряжено с пагубой для крестьян, в крепостном состоянии находящихся. В сем-то смысле власть самодержавная есть якорь спасения для отечества нашего. От нее - и от нее одной мы можем надеяться освобождения наших братии от рабства, столь же несправедливого, сколь и бесполезного. Грешно помышлять о политической свободе там, где миллионы не знают даже и свободы естественной».

Положение крепостных крестьян.

Касаясь положения крепостных крестьян, Тургенев прежде всего говорит о крестьянах, приписанных к фабрикам и заводам. И здесь он, как сторонник идей либеральной политической экономии раньше всего восстает против принудительного труда. Переходя затем к вопросу о крестьянах оброчных и пахотных (так он называет крестьян барщинных), он указывает, что положение оброчных лучше. Это доказывается хотя бы тем, что русское законодательство ими почти не занимается, между тем, как Павел I обратил внимание на пахотных, ограничив барщину тремя днями в неделю.

Происхождение крепостного права.

В вопросе о происхождении в России крепостного права Тургенев разграничивает прикрепление к земле, с одной стороны, и крепость помещику - с другой. Он пишет:

«Никогда закон не водворял рабства в России, что еще за 150 лет все крестьяне были свободны; что сначала они для порядка, которого тогдашнее правительство не могло утвердить иными более справедливыми средствами, что для сего порядка крестьяне были приписаны к земле, но еще не отданы через то в собственность помещикам, которым принадлежала одна только земля; что впоследствии сие приписание к земле мало-помалу и совсем не по законам, а по праву сильного, обратилось в рабство. Если же сия часть истории нашего отечества обработана несовершенно и не в настоящем виде, то сие происходит только от того, что историю пишут не крестьяне, а помещики».

Последнее замечание очень метко. Положение крестьян пахотных, по словам Тургенева, ужасно. Закон Павла I о трехдневной барщине не соблюдается. «На защиту предводителей дворянства крестьяне, особенно в губерниях, мало могут иметь надежды. Предводитель избирается дворянами; дворянам не могут быть приятны жалобы на одного или нескольких членов их сословия. Так же тяжело и ужасно, по словам Тургенева, и положение дворовых людей.

Необходимые меры.

Переходя к необходимым для улучшения положения крестьян мерам, Тургенев прежде всего останавливается на необходимости оградить крестьян от изнурения работой. Для этого надо:

1) подтвердить закон Павла I о трехдневной барщине с присовокуплением, что крестьянин, работающий 3 дня в неделю на помещика, более никакими повинностями ему не обязан;

2) не допускать к работе детей от 10 до 12 лет;

3) обязать помещиков ежегодно представлять предводителю точные сведения о повинностях их крестьян; предводитель обязан рассматривать их вместе с губернатором, который представляет их министру внутренних дел, после чего они печатаются.

Затем Тургенев переходит к вопросу о продаже крестьян без земли. «Весьма полезно было бы, - говорит он, - запретить совершенно всякую продажу людей, иначе как целыми селениями. Вместе с сим надлежало бы постановить, что и за казенные взыскания люди продаваемы быть не могут, или что еще лучше, таких людей, кои по казенным взысканиям должны быть подвергаемы продаже с публичного торга, отпускать на волю; казне же зачитать за них по взыскиваемой сумме положенные рекрутские деньги».

Далее должно постановить, что человек, не имеющий недвижимой собственности в деревнях, не может покупать людей; «закон должен определить, что каждый человек, проданный или купленный или закабаленный несогласно с сим законом, через сие самое делается свободным». Вместе с этим надо запретить вообще какое бы то ни было отделение крестьян от земли, например, взятие их во двор, объявив, что такое отделение делает их свободными. Касаясь затем вопроса о дурном обращении с людьми, Тургенев предлагает совершенно освободить от домашних наказаний дворовых, живущих в городах, предоставив это дело полиции.

Для обеспечения крестьян в деревнях от произвола помещиков должен быть поручен надзор особому правительственному чиновнику, под именем комиссара министерства внутренних дел, назначенному самим министром. Жалобы крестьян на дурное обращение поступают к комиссару, который докладывает их особому комитету, состоящему, кроме него самого, из губернатора и губернского предводителя дворянства. Здесь комиссар представляет интересы крестьян, предводитель - дворян, а губернатор -беспристрастной власти.

Если жалоба будет признана справедливой, предводитель принимает меры к защите крестьян. Затем Тургенев считает необходимым допустить обсуждение вопроса о крепостном праве в печати. «Вообще весьма нужно и полезно было бы допустить рассуждения в журналах и в книгах относительно крепостного состояния и способов улучшения оного, с тем однако же, чтобы сии рассуждения, согласно с правилами цензурного устава, были излагаемы с умеренностью и приличием». Касаясь вопроса об освобождении крестьян вообще, Тургенев говорит:

«Правительство могло бы издать полные правила, по коим помещики могли бы обращать крестьян в вольных хлебопашцев. Сии правила, ограждая выгоды крестьян, должны оградить и выгоды помещиков и предоставить как крестьянам, так равно и помещику законные способы и возможность искать и получать удовлетворение скорое и полное во взаимных жалобах и неудовольствиях. В сем предполагаемом новом устройстве вольных хлебопашцев правительство могло бы взять на себя большую часть обязанностей помещиков в отношении к крестьянам, как то: управление или разбор их взаимны споров, дел и т. д.

Помещик же, удержав за собою собственность земли, заключал бы с живущими на ней крестьянами добровольные условия, которые состояли бы под защитою и покровительством правительства. Тогда нужно было бы определить точное право перехода крестьян с одного места на другое, право, которым наши крестьяне, конечно, не воспользуются без крайней нужды, потому, что привязанность к месту рождения, свойственная вообще всем людям, свойственна и нашим крестьянам даже до суеверия».

Подчеркивая снова важность обсуждения этого вопроса в печати, Тургенев уверяет, что «благонамеренные и пристойные суждения о предметах сего рода в журналах и книгах могли бы принести великую пользу, вреда же никакого как потому, что читатели состоят из людей, не принадлежащих к крепостному состоянию, так особенно потому, что обнаружение таковых истин, и обнаружение скромное и беспристрастное - никогда никакого вреда причинить не может, так как лучи солнца не вредят темноте нощной, хотя, конечно, тьма исчезает перед светом». Кончает Тургенев уверенностью, что рано или поздно, рабство падет.

Оценка записки.

Таким образом, основные положения записки следующие:

1) расширение политических прав дворян было вредно для крестьян; самодержавие должно взять на себя инициативу освобождения последних;

2) принудительный труд противоречит свободе промышленности и торговли;

3) положение крестьян оброчных лучше, чем пахотных;

4) по закону крестьяне крепки земле, а не лицу;

5) интересы крестьян предводителями дворянства не защищаются.

Вследствие этого предлагается:

1) оградить крестьян от злоупотреблений по изнурению их работой подтверждением закона Павла I, ограничением детского труда и ежегодным оглашением сведений о крестьянских повинностях;

2) запретить какое бы то ни было отделение крестьян от земли, объявив, что таковое делает их свободными;

3) вверить охрану крестьянских интересов правительственному чиновнику;

4) допустить возможность умеренного обсуждения вопроса в печати;

5) составить правила об условиях освобождения отдельными помещиками своих крестьян.

Записка в ее объяснительной части лишь подтверждает, что именно интересы экономического развития побуждали Тургенева относиться отрицательно к крепостному праву, и это же обстоятельство настраивало его враждебно к мысли о сословной дворянской конституции. Все же предлагаемые меры лишний раз подчеркивают боязнь радикального разрешения крестьянского вопроса:

1) предлагается ряд постепенных мер, лишь подготовляющих освобождение;

2) нет освобождения как общегосударственной меры, а предлагается лишь переработка старого закона о вольных хлебопашцах;

3) освобождение, когда оно происходит, совершается с сохранением земли за помещиком и обращением крестьянина, в лучшем случае в арендатора;

4) охрана крестьянских интересов вверяется бюрократии;

5) признается, что обсуждение вопроса в печати отнюдь не должно быть радикальным, а руководствоваться цензурными уставами и

6) признается, что умеренное обсуждение не вредно, так как крестьяне статей не читают.

Совершенно ясно, что в основе эмансипаторских проектов Н.И. Тургенева лежат мечты о новом типе помещичьего хозяйства, соответствующем новейшей системе экономической науки. Как же отнесся Александр к записке Н.И. Тургенева? Прочитав ее, он поручил гр. Милорадовичу передать свое благоволение автору и сказал, что он выберет самое лучшее из поданных ему записок по этому вопросу и что-нибудь сделает для крепостных. Это, конечно, так и осталось обещанием.

Попытка организации общества содействия освобождению крестьян.

Однако к маю 1820 г. относится еще одна попытка оказать влияние на императора в этом направлении. Группа весьма влиятельных аристократов, к которой принадлежали гр. М.С. Воронцов, кн. А.С. Меньшиков, гр. С.С. Потоцкий, кн. П.А. Вяземский и к которой примкнули и братья Тургеневы, Александр и Николай Ивановичи - решила открыть подписку под прошением царю о разрешении им составить общество для содействия освобождению крестьян. Предварительно Воронцов предупредил царя и запасся его сочувствием. Когда, однако, он явился во второй раз к Александру, последний объявил ему, что подписка не нужна, общество излишне, каждый из них может действовать за себя и подавать соответствующие проекты министру вн. дел.

Тяжелое впечатление, произведенное этим на Тургенева, вылилось в следующих строках в дневнике от 1 июня: «Нечего тут говорить даже и мне самому с собою. Безнадежность моя достигла высочайшей степени. Пусть сделают обстоятельства то, чего мы сделать и даже начать не можем». Вслед за тем по всем петербургским салонам стали выливать целые ушаты грязи на участников подписки, а в особенности на братьев Тургеневых.

В дневнике от 7 июня Тургенев ищет причин этого особенного озлобления против них. Предлогом вражды выставлялась сравнительная незажиточность Тургеневых, которым таким образом, не было от освобождения ущерба. Но Николай Иванович думает, что этой причины недостаточно и ищет ее «в аристократическом образе мыслей наших богатых или знатных людей, если, впрочем, эти архи-хамы имеют что-нибудь общего с аристократами. Наконец, услышав и то и другое, я покуда уверился, что негодование против нас происходит от того, что о нас разумеет эта публика как о людях опасных, о якобинцах». Участие в попытке запрещения продажи людей без земли.

В 1820 году в Государственном Совете обсуждался вопрос о запрещении продажи людей без земли, и Н.И. Тургеневу пришлось принять участие в возникшей вокруг этого вопроса борьбе. Вопрос о продаже крестьян без земли возник в 1819 г. в Комитете Министров при обсуждении жалобы крестьян помещика Курской губ. Жданова на своего владельца, что «он продает крестьян по одиночке».

И Сенат, и Комитет министров нашли, что поступки Жданова законам не противоречат. Но министр юстиции кн Д.И. Лобанов-Ростовский, не оспаривая этого мнения о законности продажи людей без земли, сослался, однако, на указ Петра I 1721 г., воспрещающий продажу с раздоблением семейства. Ввиду этого министр предлагал возложить на комиссию составления законов (при Госсовете) обязанность выработать соответствующий законопроект.

Мнение министра юстиции было утверждено и уже 10 июня 1819 года председатель Государственного Совета и Комитета Министров кн. П.В. Лопухин, в качестве главноуправляющего комиссией составления законов, внес в комиссию предложение составить законопроект. Но в комиссии составления законов в качестве секретаря, служил в то время Ал. Ив. Тургенев. Он привлек своего брата к участию, конечно, неофициальному, в этом деле.

По-видимому, однако, Н.И. Тургенев, занятый тогда другими делами, не очень торопился с этой работой, так как в конце января 1820 г. проект не был еще готов. А кн. Лопухин как раз в это время неожиданно объявил бар. Розенкампфу (старшему члену комиссии) волю государя решить этот вопрос без замедления. Розенкампфу пришлось спешно изготовить проект в 3 дня, при чем братья Тургеневы на этот раз никакого участия в деле не приняли.

Журнал заседания комиссии 25 января, где обсуждался этот проект, А. И. Тургеневым не подписан. Проект Розенкампфа, воспрещая вообще продажу людей без земли и в частности, раздробление семейств, однако, дозволял такую продажу в ряде случаев, а именно: могли продавать крестьян и дворовых без земли безземельные дворяне и чиновники, можно было продавать для удовлетворения претензий частных кредиторов, и обязаны были наследники личных дворян, владевших крепостными, продать этих крепостных в течение полугода по получении наследства. Во всех этих случаях покупщиками могли явиться только дворяне, владеющие землей.

26 января кн. Лопухин передал по заведенному порядку проект Розенкампфа государственному секретарю А.Н. Оленину для препровождения его в Департамент законов Государственного Совета, где он должен был быть рассмотри перед внесением его в общее собрание. С этого момента Н.И. Тургенев начинает закулисную борьбу за пересмотр этого проекта.

А.И. Тургенев состоял также статс-секретарем Департамента законов, и здесь он по просьбе брата задержал этот проект. По крайней мере, когда 12 февраля Д-т законов рассматривал две только что поступившие записки по тому же вопросу ему не было доложено о готовом проекте. Д-т постановил передать новые записки в комиссию составления законов для «рассмотрения совокупно с имеющимися в оном производством по сему же предмету».

На этом формальном основании, побуждаемый А.И. Тургеневым, Розенкампф взял свой проект назад для переработки, а Н.И. Тургенев занялся составлением нового проекта. Однако, кн. Лопухин, узнав о происшедшем, сообщил Оленину, что взятие проекта было совершено без его ведома, и возвратил проект государственному секретарю. На объяснение Розенкампфа, что он хотел соединить окончательную работу над проектом с рассмотрением двух новых записок, кн. Лопухин ответил предложением ограничиться подачей мнения по затронутым записками явлениям.

28 февраля Н.И. Тургенев следующим образом описал этот инцидент в своем дневнике: «Не знаю, что выйдет из проекта о запрещении продажи людей без земли. Розенкамф представил князю Л., а этот отправил в Совет первый проект, ни на что не похожий. Брат остановил его в Совете. Я написал другой, и Розенкампф, возвратив первый, собирался представить новый, сходно с моим изложенный.

Вдруг старый грешник Л. объявил Оленину; что Розенкампф без его ведома взял первый проект и возвратил его Оленину. Так как брат не подписал сего первого проекта, то ничего не остается более, как представить второй от его имени. Бездушная светлость может очень этим повредить доброму делу. Между тем, я различными способами стараюсь приготовить двух или трех членов в пользу нового проекта. Надеюсь, но мало. Надежда, впрочем, не на Совет, а на государя. Граф Милорадович думает, что государь согласится на уничтожение продажи».

В этом инциденте очень характерном и ярком, очевидно стремление кн. Лопухина - отделаться от больного вопроса, наспех поставленным канцелярским проектом, и не менее ясно намерение Н.И. Тургенева - не уступать «бездушной светлости» в борьбе за проведение серьезного и обоснованного проекта. 9 марта комиссия составления законов, заслушав записки Милорадовича и Кочубея, приняла проект Н.И. Тургенева, уведомив на следующий день кн. Лопухина, что именно эти записки вынудили ее выработать новый проект, который и был внесен в Государственный Совет за обычной подписью членов комиссии (бар. Г. Розенкампфа, Ал. Тургенева и Данилы Мороза).

Проект Н.И. Тургенева.

Весь проект Н.И. Тургенева может быть разделен на 2 части. Мотивировка первой части яснее всего изложена в журнале заседания комиссии 26 ноября, в составлении которого, очевидно, также участвовал Н.И. Тургенев. Здесь указывалось, что «по коренному закону Российской Империи, Уложению царя Алексея Михайловича, крестьяне были крепки земле той вотчины или поместья, к коим были приписаны по писцовым книгам:

1) и не могли быть отлучены от земли, разве помещик отпускал их на волю,

2) или переводил, но не иначе, как с дозволения правительства с вотчинной земли на вотчинную, или с поместной на поместную, - что беглых крестьян велено было возвращать владельцу,

3) и что помещик, хотя и имел право продать или заложить целую вотчину или свой жеребей, с водворенными в оном и написанными за нею крестьянами, однако же, он не был властен удалить крестьянина от земледелия, яко законного его состояния, ни брать его к себе во двор, ниже уступить кому другому в холопство, и что помещик, не могши продать кабального холопа, еще менее имел право продавать крестьян своих порознь».

Дворовые разделялись на кабальных или временных или вечнокрепостных (старинных, пленных и купленных); продавать можно было только некрещенных из второй категории. Обычай продавать людей без земли развился постепенно и особенно усилился после установления ревизий и подушной подати, смешавших все группы крестьянства. Но правительство всегда стремилось прекратить продажу людей, что доказывает вышеупомянутый указ Петра I и многочисленные указы его преемников, воспрещавшие продажу во время рекрутского набора, с молотка и публичного торга, на ярмарках и т. п.

В мотивировочной части к самому проекту указывалось в совершенно необычном для канцелярских проектов стиле, что «продажа людей по одиночке, как бессловесных животных, не соответствует духу времени». Первая часть проекта содержала в себе:

1) полное запрещение всякой продажи, заклада и укрепления крестьян иначе, как селениями, со всем имуществом и землею - вместе с запрещением обращать их в дворовые (§§ 1 и 3);

2) устройство судьбы дворовых: должна быть произведена немедленная их перепись, и отныне они должны вноситься в ревизские сказки отдельно от крестьян; они должны быть приписаны к селам, а не к городским домам; подати за них платит сам помещик; их нельзя продавать отдельно от сел; безземельные помещики могут «до дальнейшего распоряжения» приписывать их к домам, но торговать ими не могут, могут только передавать по наследству, а в случае отсутствия наследников они становятся свободными; наконец, дворовых можно обращать в хлебопашцев, но назад брать во двор уже нельзя (§§ 2, 4, 5, 6 и 7);

3) воспрещение продавать за деньги казенные и частные иначе, как селениями, с отпуском дворовых на оброк, который идет на погашение долга, при чем дети этих оброчников уже должны быть свободны (§§ 8 и 9);

4) ограничение переселения крестьян их владельцами обязательным разрешением правительства (§ 14);

5) освобождение крепостных, перешедших по наследству от личных дворян к не дворянам, с обязательством уплаты оброка до 60-летнего возраста (§ 15);

6) воспрещение раздробления семейств при всяком переходе от одного владельца к другому (§ 16); наконец,

7) предупреждение, что всякое нарушение этого закона влечет за собою объявление свободным пострадавшего крестьянина и привлечение нарушителя закона к ответственности.

Как мы видим, в отличие от проекта Розенкамфа проект Н.И. Тургенева радикально воспрещает всякую продажу людей без земли, отнюдь не считается с интересами безземельных дворян, вынуждавшихся часто прибегать к продаже своих людей и, наконец, делает первый шаг к освобождению крестьян, увеличивая число случаев такого освобождения.

Вторая часть проекта содержит в себе меры к ограничению раздробления помещичьих имений. Она постановляет: никакое имение, состоящее из нескольких сот душ, не может быть раздробляемо на части, заключающие в себе менее ста душ, а имения, состоящие из 100 и менее душ, не может быть вовсе раздробляемо (§§ 10-13).

Журнал заседания комиссии 9 марта очень подробно остановился на мотивировке этой части проекта. Он указал на «величайший вред», приносимый раздроблением имений. Прежде всего казенный мотив: при раздроблении имений многие из последних освобождаются от поставки рекрут, ослабляется значение крестьянского мира и отсутствует обеспечение правильной уплаты податей. Но главный вред хозяйственный: ограничение раздробления «послужит... к умножению земледелия w благосостояния самих помещиков.

Оно должно соответствовать желанию и собственным выгодам каждого коренного владельца, пекущегося о благоустройстве и улучшении своего имения, не говоря о тех мелких дворянах, кои привыкли смотреть на крестьян своих, как на вещь, лишь бы только достать через нее более денег, зная, что продажею целого имения можно им получить менее прибыли, нежели распродавая его малыми частьми, дабы каким бы то ни было способом удовлетворить своему корыстолюбию».

Итак, не может быть сомнения, что в разбираемом проекте, безжалостно поражая мелких владельцев «крещеной собственности», Н.И. Тургенев хочет прельстить крупных землевладельцев перспективой рационального крупного хозяйства, построенного на идее разумного расчета. И, вспоминая впоследствии об этом проекте, Н. И. Тургенев вполне признает, что он был направлен против мелких помещиков. В другом месте он говорит, что мелкие помещики «слишком исключительно владельцы крепостных, чтобы быть в состоянии улучшить культуру земли сколько-нибудь ощутительным образом».

Оппозиция проекту.

Но идее хозяйственного расчета мешал «недостаток капиталов» а осуществлению сего проекта в целом - владевший верхами помещичьего класса не менее, чем низам, - страх перед новшествами. Вождем оппозиции проекту Тургенева стал член Д-та законов, вице-адмирал А.С. Шишков. Его мнение было принято и другими членами Д-та - В.С. Ланским и Ив.Б. Пестелем.

Журнал Д-та законов опровергал даже указ Петра I, доказывая, что людей в России продают не как скотов, а как людей. Далее, он вооружался против выражения «дух времени», указывая, что под этими словами «часто разумеется стремление к своеволию и неповиновению». Наконец, противопоставляя спокойную, благоденствующую Россию волнующимся европейским странам, журнал язвительно отмечал, что проект заимствован из «училищ и умствований» этих волнующихся стран.

В общем собрании Государственного Совета 29 ноября, кроме проекта и критики его, были заслушаны и возражения комиссии составления законов Д-ту, написанные Н.И. Тургеневым. Последний язвительный намек Шишкова Тургенев парировал замечанием, что в проекте нет ничего заимствованного, что революции в Европе в последнее время были в Неаполе и Испании, где училищ мало. Но за Шишковым была сила быта.

Идея рационального хозяйства была теоретическим стремлением, опиравшимся на отдельные опыты. Если ей соответствовала известная сторона практической жизни, то несравненно большее значение и силу имела другая сторона: «недостаток капиталов», пои существовании которого неограниченное владение крепостными душами было необходимым для большинства помещиков. В помещичьем хозяйстве начинался кризис из-за падения иен на хлеб. Системы рационального хозяйства терпели крах. Система барщинной эксплуатации, напротив, укреплялась. А в верхах росло реакционное настроение и боязнь новшеств, выразителем которых и был Шишков.

Мнение Мордвинова.

2 декабря адмирал Мордвинов представил в Государственный Совет свое мнение, по вопросу, где, одобряя мнение Д-та законов, исходил от «философии». Существуют права собственности и зависимости. Человек в России, как и в Европе, находится в зависимости от владельца, не будучи предметом его собственности. «По малонаселению в России, по великом пространству ее, по различию почв земли, тощих и плодородных, по различию климатов, холодных и теплых, по степени просвещения, по недостатку капиталов для заплаты посева прежде снятия с поля урожая», зависимость крестьян от помещиков в России должна быть в высшей степени, чем в Англии, Швейцарии и Италии.

8 декабря мнение Мордвинова было приложено к журналу Государственного Советами в тот же день Тургенев записал, что Мордвинов «гнусно умничает» и прибавил к этому: «Вот новое доказательство плодов, которые, приносят установления государственные. Мордвинов во всяком другом государстве был бы порядочным человеком. Здесь же он помещик, защищает так называемые права помещичьи, и я не мг смотреть на него без глубокого презрения».

Но Мордвинов не только «умничал», он опирался на реальные бытовые условия: «недостаток капиталов» препятствовал идее помещичьего предпринимательства, которая отнюдь не была чужда и Мордвинову. Судьба проекта Н.И. Тургенева. Многие из членов Государственного Совета, в том числе министр уделов гр. В.П. Кочубей, сочувствовали проекту Н.И. Тургенева. Они не могли не видеть в нем выражения своих собственных стремлений к рациональному хозяйству с привязанным к земле крестьянином-оброчником, этим прототипом будущего фермера. Взгляды, в частности, В.П. Кочубея на этот вопрос нисколько не изменились с начала царствования Александра, когда он обсуждал его с гр. Строгановым и др. молодыми друзьями императора.

Участие некоторых аристократов в рассказанной выше попытке - образовать общество содействия освобождению крестьян также показывает, что в 1820 году эмансипаторские настроения в этой среде продолжали существовать. Но сильнее были другие течения. Под влиянием натиска оппозиции и мистически-равнодушного настроения императора, чуткий к придворным веяниям гр. Кочубей изменил свою позицию и предложил общему собранию Государственного Совета сдать проект для нового рассмотрения в его министерство. Предложение было принято, и проект был похоронен.

Оценка деятельности Тургенева в крестьянском вопросе.

Таким образом, несомненно, что деятельность Н.И. Тургенева в крестьянском вопросе в существе своем вполне примыкала к передовому течению среди помещиков. Единственным средством проведения своих взглядов в жизнь Н.И. Тургенев считал пропаганду их в дворянской и правительственной среде. Но «недостаток капиталов» у помещиков и особенно понижение их доходов, в связи с падением цен на хлеб, делали это передовое течение беспомощным и бессильным. Сверх того, ему противостояла сильная политическая реакция, которой всякие новшества казались опасными. Вот почему и деятельность Н.И. Тургенева успеха не имела.

Глава шестая

Н.И. Тургенев в тайном обществе декабристов

Тайные общества.

Тайные общества александровской эпохи были выражением резкого недовольства образованной части дворянства правительственной политикой. Основатели этих обществ, подобно Н.И. Тургеневу, были за границей в 1814-1815 гг., пережили полосу идейного увлечения освободительной борьбы против Наполеона, увлеклись европейским конституционализмом и вернулись в Россию с желанием реформ. Первая попытка организации тайного общества с программой аристократической конституции и -воинствующего национализма принадлежала М.Ф. Орлову, но эта попытка не удалась.

Первое, действительно создавшееся, тайное общество был «Союз Спасения», организованный группой либеральных офицеров в 1816 г. с программой конституционной монархии и освобождения крестьян. Насколько, однако, программа эта была проникнута чисто дворянской идеологией и насколько члены Союза боялись правительственной инициативы в деле освобождения крестьян, доказывается впечатлением, произведенным на них в 1817 г. слухами об освободительных намерениях императора.

Испугавшись пугачевщины, могущей последовать от решительного приступа к реформе, а также недовольные польской политикой Александра, члены Союза серьезно обсуждали вопрос о цареубийстве. Когда затем «Союз Спасения» переименовался в «Союз Благоденствия», он принял устав, напоминавший устав прусского общества «Союз добродетели».

Это был чисто филантропический устав: членам союза вменялось в обязанность распространять в обществе гуманные идеи, открывать школы, больницы и т. п. Но характерно, что были выброшены две существенные статьи прусского устава: одна, говорившая о верности государю и династии, и другая, требовавшая от членов обязательного освобождения своих крестьян. Это обстоятельство свидетельствовало о радикализме членов союза в политическом вопросе и консерватизме их в крестьянском.

Но с течением ту времени в союзе стали усиливаться идеи буржуазного либерализма, идеи раскрепощения личности, свободы труда, уравнения сословий и предоставления политических прав по имущественному, а не сословному признаку. Выразителями этого течения стали Никита Михайлович Муравьев и кн. Сергей Петрович Трубецкой. Первый был приглашен Н.И. Тургеневым в члены намеченного им журнального общества. Второй принял самого Тургенева в «Союз Благоденствия».

Рассказ Тургенева о его вступлении в тайное общество.

Вот как впоследствии Тургенев вспоминал об этом столь роковом эпизоде своей жизни:

«В конце 1819 г. ко мне зашел однажды кн. Трубецкой. Я его едва знал по имени. Не слишком входя в предварительные объяснения, он мне сказал, что все то, что он мог знать обо мне и моих убеждениях, обязывало его предложить мне вступить в общество, устав которого он мне тут же преподнес. Это был устав того самого «Союза Благоденствия», о котором говорит донесение следственной комиссии о событиях 1825 г. Он только что сделал, по его словам, такое же предложение одному поэту, с которым я находился в очень дружественных отношениях, но последний отказался.

Князь Трубецкой - это надо отметить - этого поэта знал не более, чем самого меня. Он вел свою пропаганду с откровенностью и наивностью, доказывавшей по меньшей мере, что в его намерениях не было ничего опасного. Я просмотрел устав. Общество ставило себе целью общественное благо. Члены союза должны были быть разделены на несколько разрядов или секций, из коих одна занималась народным просвещением, другая - юстицией, третья - политической экономией и финансами и т. д.

Во всем проекте так же, как и в отдельных частях его, шла речь только о теориях; намерение произвести перемены в государстве нигде не проявлялось. Подобный план не представлял ничего привлекательного для меня. Я не верил, чтобы в России какое-нибудь общество могло дать необходимые средства для достижения важного и сложного результата, предполагавшегося в этом предприятии.

Для этого нужны были бы серьезные писатели, которым бы различные отрасли человеческих знаний были бы хорошо знакомы, люди, понимающие вместе и теорию и практику дел; Россия же почти совершенно лишена таких людей. Я прибавлю, что в этом случае, как и во многих других, меня опечалило то обстоятельство, что между добрыми намерениями в уставе общества совершенна не было вопроса, который, с моей точки зрения, доминировал над остальными: об отмене рабства.

В общем принятый план обнаруживал мало зрелости. Мало зрелости и даже некоторое ребячество, что мне не нравилось. Тем не менее, я не счел себя в праве последовать друга-поэта. Я думал, что всякий человек должен был оставить в стороне мелкие формальные соображения, пренебречь личными неудобствами, даже опасностями, если бы ему пришлось им подвергнуться, чтобы содействовать, по мере своих сил, всякому полезному и нравственному делу.

Упущение, о котором я только что говорил, может быть, содействовало принятому мною решению, так как я сейчас же составил план обратить внимание общества на вопрос о рабстве. Я объявил об этом немедленно моему собеседнику, и, убежденный его словами, что он был так же, как и его друзья, одушевлен лучшими намерениями относительно бедных русских крепостных, я ощутил в душе моей сладкую надежду на то, что постоянный предмет моих занятий подвинется вперед». Дaлее Н.И. Тургенев вспоминает, что именно вопрос об освобождении крестьян он выдвигал в «Союзе Благоденствия».

О своем же отношении к политической свободе он говорит следующее: «Что касается до дискуссий о политической свободе и о конституциях, то я был слишком поглощен вопросом о рабстве, чтобы много заниматься ими. Если мне могли сделать упрек по этому поводу, то это могло бы коснуться лишь равнодушия к этим дискуссиям.

Я, конечно, имел определенные убеждения по главным вопросам политической организации, о представительстве, о свободе печати, равенстве перед законом, об организации законодательной, исполнительной и судебной власти; я не отказался бы действовать, даже жертвовать собою, чтобы мы получили учреждения, могущие гарантировать эти великие интересы, раз только было бы уничтожено рабство, - но при существовании рабства все мои мысли единственно были сосредоточены на том, что я считаю наибольшим злом, требовавшим наиболее быстрых средств».

Недостоверность этого рассказа.

Но рассказ этот явно недостоверен. Прежде всего, по вопросу о времени вступления в Общество. Тургенев относит его к концу 1919 г., между тем как кн. Трубецкой покинул Петербург в конце июня или в начале июля 1819 г. и в этом году уже не возвращался туда, а Николай Иванович послал с ним два письма к брату Сергею Ивановичу, оба датированные 26 июня. Таким образом вряд ли мы ошибемся, если скажем, что вступление его в «Союз Благоденствия» состоялось не в конце, а скорее в середине, а может быть, и в начале 1819 г., или даже в конце 1818 г., когда Тургенев писал в своем дневнике о желательности соединения людей, «любящих свое отечество и желающих ему блага». Но здесь память могла изменить Тургеневу.

Гораздо важнее следующее обстоятельство. Тургенев говорит, что знал Трубецкого до своего вступления в общество едва по имени, а в письме от 26 июня к Сергею Ивановичу читаем следующую характеристику кн. Трубецкого: «Этот человек, по нашим теперешним обстоятельствам, полезный, - только честный и ревностный патриот полезным быть может. Я знаком с ним года с полтора и нахожу в нем человека весьма почтенного, стремящегося всеми силами и неутомимого ко всему доброму. Познакомься с ним короче».

Таково было знакомство «едва по имени». Уже одно это говорит нам, как мало мы можем доверять воспоминаниям Тургенева о тайном обществе и его личном участии в последнем. Далее в воспоминаниях говорится, что общество занималось лишь теоретическими вопросами, а о практических средствах к изменению политического строя не говорилось. Показаниями декабристов на суде установлено, что вопрос о практических средствах все время занимал общество, хотя в уставе об этом не было речи.

Правда, по словам Пестеля, в обществе царила полная разноголосица. «Сие разногласие относится преимущественно до средств произвести перемену в России и до порядка вещей и образа правления, коими бы заменить существовавшее правительство. В сих двух отношениях ничего не было обществом окончательного и решительного положено.

Происходили одни только разговоры и прения без заключения; так что сказать можно, что сии два предмета в обществе еще не созрели совершенно, хотя и много толковано было и много сделано планов и проектов». Не к этой ли разноголосице относится следующее место из дневника Тургенева от 29 ноября: «Вчера собралось у меня человек 5. Один - туда, другой - сюда. Так и прежде у них было». Во всяком случае, революционные намерения членов общества не могли быть тайной для Тургенева.

Революционное настроение Тургенева.

Что касается вопроса о его личном настроении в этот момент, то приведенные выдержки из дневников и писем показывают, что пребывание в России сделало Тургенева гораздо более решительным сторонником конституции, чем он это хочет доказать в своих воспоминаниях. Эти выдержки свидетельствуют о чем угодно, но только не о равнодушии к политической свободе.

Если Тургенев действительно напирал на вопрос об освобождении крестьян, то это потому, что многие члены общества затушевывали этот вопрос; но он совсем не отодвигал вопроса о конституции, как делал это в 1816 г. В том же письме к брату Сергею, где была сделана характеристика кн. Трубецкого, мы находим безнадежный отзыв о правительстве и некоторую надежду на «силу обстоятельств»... бедная масса русского народа терпит ужасные бедствия.

Разговоры - только о военных поселениях. А тот, которым восхищалась вся Европа и который был для России некогда надеждою - как он переменился. Одним словом, теперь нельзя ничего предвидеть хорошего для России. Может быть, сила обстоятельств что-нибудь. сделает. Но кто может знать, что это что-нибудь будет, и когда... Но и сила обстоятельств, может ли она быть сильнее апатии наших соотечественников?»

А в дневнике от 2 октября Тургенев, как будто, признает, что, если он и его единомышленники ничего не добьются, то все же надо жертвовать, чем могут. «Мы должны делать то, что можем. Если мы ничего делать не можем, то мы можем делать пожертвования: этого нам никто запретить не может. Но, дабы делать действительные пожертвования, для сего надобно иметь силу духа и энтузиазм к добру.

Мы теряемся в мечтаниях, в фразах. Действуй, действуй по возможности, и тогда только получишь право говорить. Но есть ли сила духа, есть ли энтузиазм? Словам верить нельзя и не должно. Должно верить делам. Если мы не насладится плодами действий наших, то мы утешимся, о, сограждане, любящие отечество, мы утешимся нашими пожертвованиями, но для сего нужно, чтобы они были для нас чувствительны».

Ничто, таким образом, не показывает, чтобы в этот момент Тургенев так же третировал как «ребячество» мечты своих тогдашних товарищей, как он это делал впоследствии. Наоборот, мысль о том или ином выступлении, ему, по-видимому, совсем не была чужда. Он уже не думал, как прежде, что народ должен ждать благодеяний правительства, хотя следует помнить, что о народном движении никто не думал: речь шла о революционном выступлении того же дворянства в форме военного заговора. А симпатии будущих декабристов к новому заговору были подогреты военной революцией в Испании. Это одинаково относится и к Тургненеву, как и к другим декабристам.

Влияние испанской революции.

5 января 1820 г. он заносит в свой дневник следующие строки, вызванные первыми известиями о восстании: «В Гишпании восстало несколько полков. Опять ли все погибнет? И надолго ли?» 28 Февраля он говорит с негодованием, что убийство герцога Беррийского во Франции отвлекает внимание русской публики от испанских событий. «Ужасное происшествие парижское отвлекло внимание нашей публики от Гишпании. Вообще для этой истинной черни понятнее смертоубийство, нежели народ, восставший к свободе. Как и глупа, и смешна эта русская публика». Эти слова о «народе, восставшем к свободе», сказанные с несомненным сочувствием, ясно знамен ют перемену отношения Н.И. Тургенева к революционным выступлениям.

Наконец, объявление конституции кортесов вызывает еще более сочувственные строки в дневнике от 24 марта: «Вчера получили здесь известие, что король гишпанский объявил конституцию кортесов. Слава тебе, славная армия гишпанская. Слава гишпанскому народу. Во второй раз Гишпания доказывает, что значит дух народный, что значит любовь к отечеству. Бывшие нынешние инсургенты (как теперь назовут их? Надобно спросить у Фуше), сколько можно судить по газетам, вели себя весьма благородно.

Объявили народу, что они хотят конституции, без которой Гишпания не может быть благополучна, объявили, что может быть предприятие им не удастся, они погибнут все жертвами за свою любовь к отечеству; но что память о их предприятии, память о конституции, о свободе будет жить, останется в сердце гишпанского народа». Вряд ли можно усомниться, что эти строки заключают в себе, помимо оценки испанского восстания, апологию уже назревавшего военного заговора в России.

Отзыв о бунте Семеновского полка.

Осенью 1820 г. в Петербурге взбунтовался Семеновский полк против своего командира, полковника Шварца. И этот бунт встречает сочувствие Тургенева.

18 октября он пишет в дневнике: «В Совете говорили о происшествии Семеновского полка. Все с негодованием, с ужасом отзываются о Шварце. В клубе об этом только и говорили. Весь полк в крепости. Офицеры также. Все это кончится бездействием многих солдат. Солдаты показали необыкновенное благородство во время сего происшествия. Все им удивляются, все о них сожалеют. Члены клуба, часто столь пустые, в сем смысле изъявляют свои мнения. Я не могу без душевной горести думать о солдатах. Поутру полк проходил по Фонтанке. «Куда?», спрашивали у солдат.

- «В крепость».

- «Зачем?»

- «Под арест».

- «За что?»

- «За Шварца».

Тысячи людей, исполненных благородства, гибнут за человека, которого человечество отвергнет».

Умеренный склад натуры Тургенева.

Но не следует думать, что Тургенев уже совершенно отказался от мысли воздействовать на самодержавную власть. Склоняясь к мысли о возможности революционного выступления, он все же относился несколько скептически к вопросу о возможных его результатах. Хотя он и считал ценным такое выступление, независимо от его результатов, но,, как практик по преимуществу, хотел достичь чего-нибудь осязательного.

Им владело лишь минутное настроение, по существу же в его натуре не было ничего такого, что нужно для участия в движении, могущем оказать лишь идейное влияние на последующие поколения и заведомо безнадежном в смысле непосредственных результатов; он не был революционером по духу, и потому готов был при первом удобном случае снова обратиться к «либеральному» воспитаннику Лагарпа, или влиятельным сановникам. Этим случаем и было предложение гр. Милорадовича Тургеневу составить для царя записку по крестьянскому вопросу, разобранную выше.

Проект судебной реформы.

Такую же цель преследовал проект судебной реформы, который Тургенев разработал в 1821-1822 r.r., a затем сообщил Сперанскому и Мордвинову.

Критикуя в своем проекте существующую систему судопроизводства, он находит, что она строится на вынужденна от подсудимого признания в вине. Такое вынуждение тем легче, что предварительное следствие у нас ведется чиновниками, не принадлежащими к судебному ведомству, что в нем принимает фактическое участие священник, пастырское увещание которого по отношению к обвиняемому есть в сущности то же вынуждение, что самый допрос у нас ведется с пристрастием, напоминающим пытку.

Все это может быть изменено, если русский суд, по примеру суда конституционных стран, усвоит вместо системы вынуждения, систему уличения подсудимого путем публичного допроса свидетелей в его присутствии и введения в судопроизводство беспристрастного элемента присяжных. «Нет причин мыслить, - говорил Тургенев, - чтобы учреждение суда присяжных в России было сопряжено с непреодолимыми препятствиями. Нам оно не чуждо... суд целовальников издревле существовал... Учреждение существовало во времена Иоанна Грозного, почему не может быть воскрешено и усовершенствовано во времена Александра?»

Далее, Тургенев указывает, что, по крайней мере, в уголовных делах письменное судопроизводство должно быть заменено словесным, которое гораздо доступней для безграмотных и невежественных подсудимых. Судопроизводство должно быть гласным. Гласность необходима прежде всего по отношению к подсудимым и тяжущимся, от которых ничто происходящее в суде по их делу не должно быть тайной.

Гласность затем выражается в печатании всего производства и решения дела и, наконец, в открытии дверей судебных заседаний для публики. Судебная власть должна быть независимой. «Независимость власти судебной состоит в безответственности оной и в беспрекословном исполнении приговоров, произносимых ею по известным правилам и обрядам, без всякого участия власти правительственной». Для обеспечения этой независимости необходимо установить несменяемость судей.

Наконец, Тургенева интересует организация судебной защиты. Для этого он находит необходимым учреждение независимого сословия адвокатов, пользующегося правом самоуправления. Во всем этом проекте самой неразработанной частью представляется вопрос о формах суда присяжных. Но об этом Тургеневым была составлена особая записка, к сожалению, до нас не дошедшая. Весь же проект в целом, несомненно, чрезвычайно яркий и передовой для того времени дикого произвола.

По свидетельству кн. Волконского, членам тайного общества были известны работы Тургенева в этой области и считались проектами для будущего устройства России после переворота. А по показаниям других декабристов на собрании членов общества в квартире Пущина в 1823 году, Тургеневу было поручено составить проект учреждения суда присяжных.

Роль Тургенева в тайном обществе.

Нет сомнения, что Тургенев, как человек, выделяющийся своим богатым образованием, крупным умом, должен был играть видную роль в тайном обществе. Он, без сомнения, сильно укреплял в обществе идеи буржуазного либерализма своей неустанной пропагандой освобождения крестьян. Но все же не следует преувеличивать его роли в этом последнем вопросе.

Никита Муравьев был радикальнее его настроен: он полагал, что при освобождении крестьянин должен получить в собственность усадьбу. С другой стороны, идея освобождения на условии сохранения полной собственности на землю за помещиком имела своих сторонников в обществе. И.Д. Якушкин хотел таким образом освободить своих крестьян, но встретил препятствие в законе, не дававшем безземельного освобождения, и в самих крестьянах, предпочитавших крепостное состояние такому освобождению.

Тургенев в дневнике отзывался с большим сочувствием о намерении Якушкина и с негодованием - о министерстве внутренних дел, помешавшем осуществлению этого намерения ссылкой на закон. Характерна при этом уверенность Тургенева, что безземельное освобождение выгодно для крестьян.

Донос на тайное общество, поданный членом его, Грибовским, правительству в 1821 г., отмечает крупную роль Тургенева - в Союзе Благоденствия. Ему вменяется в вину:

1) управлял тайным обществом в Петербурге,

2) брался издавать журнал вместе с профессором Куницыным,

3) находил возможным ввоз из-за границы предосудительной литературы.

Сверх того, доносчик рекомендует обратить на него особое внимание, так как он «нимало не скрывает своих правил, гордится названием якобинца, грозит гильотиною и, не имея ничего святого, готов всем пожертвовать в надежде все выиграть при перевороте. Его-то наставлениями и побуждениями многим молодым людям вселен пагубный образ мыслей».

Московский съезд 1821 г.

В январе 1821 г. в Москве состоялся съезд членов «Союза Благоденствия». Тургенев был делегирован на съезд петербургскими членами общества. О том, каково было его настроение перед съездом, можно строить предположения по краткой, но выразительной записи в дневнике накануне выезда из Петербурга: «Что-то скажет Москва? А! где! Москва! Авось!»

Это «авось» свидетельствует о какой-то надежде. И вся запись этого дня, последнего дня 1820 г. - полна надежды на наступающий новый год. Возможно, что Тургенев ожидает от съезда решения по вопросу о революционном выступлении. Но съезд прошел в паническом настроении. Члены его получили известие, что императору известно о тайном обществе. Н.И. Тургенев председательствовал на съезде. Было постановлено закрыть Союз Благоденствия. И только наиболее верные и надежные члены знали, что закрытие производится для чистки общества от подозрительных элементов, и что организация будет восстановлена.

Н.И. Тургенев о своем отношении к тайному обществу после съезда.

После закрытия Союза Благоденствия тайное общество возобновилось в виде двух самостоятельных обществ - Северного и Южного. В своих воспоминаниях Тургенев категорически утверждал, что после съезда он «считал себя непринадлежащим никаким образом к какому-нибудь тайному обществу» и, таким образом, отрицал свое участие в Северном Обществе. Но сами воспоминания Тургенева дают материал для опровержения этого утверждения.

По его словам, он рекомендовал молодым членам Союза Благоденствия для серьезных занятий политическими вопросами книгу Б. Констана: «Комментарий на труд Фижиери». Но эта работа Констана вышла в свет только в 1822 году. Тургенев читал ее в конце этого года и, таким образом, мог рекомендовать ее не членам закрытого в 1821 году Союза Благоденствия, а только членам как раз тогда образовавшегося Северного Общества. Таким образом он, очевидно, имел отношение к этому обществу. Настроение Тургенева в конце 1822 г. не переставало быть радикальным.

Вот его отзыв о брошюре Констана: «Мне очень по вкусу. Определяет и изъясняет идеи, которые иногда мне представлялись при разных случаях». Но эта брошюра Констана была написана в очень резком тоне и порицала надежды на абсолютную власть и аристократию. «Прошло время сей, - говорилось здесь, - что все должно быть сделано для народа, но не через народ. Представительное правление - что иное, как допущение народа к участию в общественных делах».

Не от власти должна исходить инициатива улучия, а от общественного мнения. «Если интерес не может быть двигателем всех индивидов, так как есть лица, благодная натура которых стоит выше узких стремлений этого, интерес есть двигатель всех классов, и нельзя ожидать от какого класса серьезных действий против его собственных интересов». Поэтому средние классы должны надеяться только на самих себя.

В представлении Тургенева, средние классы заменялись в применении к русской действительности либеральными помещиками.

Показания декабристов об участии Тургенева в обществе.

Показания декабристов на следствии и рассказы их в мемуарах о Тургеневе - полны противоречий, но сходятся в утверждении, что он был членом Северного Общества. Семенов говорит, что Тургенев сразу по возвращении из Москвы принялся за организацию нового общества и принял в него новых членов: Митькова, Якова Толстого и Миклашевского.

Пестель утверждает, что Тургенев вместе с Никитой Муравьевым и Луниным был членом управлявшей Северным О-вом Думы. Рылеев, вступивший в общество только в 1823 г., называет Тургенева, как одного из постоянных участников собраний, одного из возможных кандидатов в революционное временное правительство и т. д. Из всех этих утверждений наиболее ценно показание Рылеева.

Пестелю могла изменить память: зная Тургенева как члена Союза Благоденствия, он мог отнести его деятельность в этом союзе к Северному Обществу. Семенов же определенно спутал, так как Митьков был принят Тургеневым именно в Союз Благоденствия, а факт принятия Толстого и Миклашевского именно Тургеневым не может считаться установленным. Но Рылеев ошибиться не мог.

Тургенев и Пестель.

Таким образом, вряд ли можно сомневаться в том, что и после 1821 года Тургенев был членом тайного общества. Вместе с тем необходимо отметить, что мировоззрение Тургенева все время продолжало быть умеренно-либеральным. Как и большинство его товарищей по Северному Обществу, он совершенно не разделял взглядов вождя Южного Общества Пестеля, республиканца, сторонника революционной диктатуры.

В начале 1824 г. Пестель приезжал в Петербург и был у Тургенева. Между ними произошел спор по земельному вопросу. Вот как Тургенев излагает в своих воспоминаниях взгляды Пестеля на этот вопрос. «Одним из основных пунктов теории Пестеля и его друзей было стремление сделать владение землей в некоторой степени общим для всех, определив ее эксплуатацию регламентами высшей власти. Самое меньшее, что они предлагали, было предоставление пользования обширными владениями короны лицам, лишенным всякого имущества». Они хотели гарантировать «каждому владение, ил скорее пользование известным количеством земли для удовлетворения своих потребностей».

Тургенев сравнивает проект Пестеля с законом английской королевы Елизаветы о содержании нетрудоспособных бедняков церковными прихода при помощи особого налога на состоятельных граждан и социалистическими утопиями Оуэна и Фурье. Как последовательный либерал, противник всякого вмешательства власти в имущественные отношения, он не мог согласиться с Пестелем и решительно оспаривал его.

Разочарование Тургенева в тайном обществе и отъезд его за границу.

Внимательно читая дневник Тургенева, можно прийти к заключению, что: если он и был членом Северного Общества, то, во всяком случае, все более и более охладевал к нему, в его дневнике постепенно исчезают радикальные тирады, не заметно никаких надежд на близкую перемену или ожидания какого-либо революционного выступления. Холодному, практическому, умеренному Тургеневу бесплодные разговоры заговорщиков должны были наскучить.

Скептический отзыв Грибоедова - «сто человек прапорщиков хотят перевернуть Россию» - мог быть поддержан и Тургеневым. Практически он должен был извериться в заговоре, а революционный энтузиазм некоторых, напр., Рылеева, готового погибнуть «за край родной» и своей гибелью дать пример будущим поколениям, ему был более чем чужд. Конечно, и в этом отношении Тургенев - не исключение. М.И. Муравьев-Апостол тоже разочаровался в обществе, да и Пестеля мучили тяжелые сомнения. B скором времени после приезда Пестеля Тургенев уехал границу в продолжительный отпуск для поправления расстроенного здоровья. Увидеть опять Россию ему было суждено только в глубокой старости.

Привлечение к суду по делу декабристов.

В ноябре 1825 года умер Александр I.

14 декабря в Петербурге на Сенатской площади произошло восстание отказавшихся присягнуть Николаю I полков под предводительством членов тайного общества. Восстание было подавлено, а участники его - декабристы - преданы суду. К делу о восстании присоединилось дело о тайных обществах. Привлекли к суду и Н.И. Тургенева. Русское правительство потребовало его выдачи от Англии, где он тогда находился.

Английское правительство выдать отказалось. На самого Тургенева, уже 2 года пребывавшего за границей и считавшего себя неуязвимым, известие о привлечении к суду произвело потрясающее впечатление. «Я обвиняюсь в измене. Я - государственный преступник, - писал он братьям. - Я читаю, перечитываю слова сии и не верю глазам моим. Но должен верить». Первая оправдательная записка Тургенева.

В мае 1826 г. Тургенев прислал брату Александру Ивановичу свою оправдательную записку для представления в следственную комиссию. Записка эта - блестящее произведшие образованного юриста, хорошо знающего слабость русской юстиции. Тургенев опровергает утверждение, что восстание 14 декабря - дело тайного общества. В России общества с определенною целью, с определенными средствами действовать к достижению известной цели, не было». Были только попытки организовать общество и разговоры, каких вообще бывает много. Но можно ли судить за слова, когда-то сказанные в частной беседе? «Мнения и слова могут быть тогда только преступными, когда объявляют всенародно или публично».

Сам Тургенев, по его словам, видел только устав Союза Благоденствия, в котором говорилось об учреждении училищ, благотворительности. Он был знаком с некоторыми людьми, также читавшими этот устав, но никогда не думал, что принадлежит к тайному обществу. Правда, он бывал на некоторых совещаниях, где говорили об организации общества, но это были только слова. Словами же были и всякие происходившие при этом споры на политические темы.

Тургенев уверяет, что он говорил только об освобождении крестьян и убеждал своих собеседников начать отпуск своих крепостных. Но никто не последовал его совету. Все эти люди, по словам Тургенева, желали добра, но страдали от «недостатка просвещения». Некоторые из них договаривались до идей о выгодах «какого-то ультраспортанского порядка вещей, в котором не должно существовать права поземельной собственности, и что земля должна быть общей собственностью, как воздух». (Намек на Пестеля.)

Съезд в Москве был устроен для разрешения формального вопроса о существовании общества. Оно было признано бесполезным и закрыто. Но бывали и после этого собрания остатков общества; на одном из этих собраний перед отъездом Тургенева за границу обсуждалось предположение о соединении этих остатков с Южным Обществом. Но это предложение было отвергнуто. А, следовательно, где же следы тайного общества? «Нет устава, по которому можно было бы судить о виновности сего общества. Если нет предмета преступления, то нет и преступника». О каких-либо проектах цареубийства Тургенев, по его словам, никогда ничего не слыхал.

Формальная аргументация Тургенева безупречна. Но правительство интересовалось политической стороной дела и было право, утверждая, что разговоры в тайном обществе подготовили почву для восстания 14 декабря. С другой стороны, современного читателя не может не поражать презрительный отзыв Тургенева о своих прежних товарищах и, в частности, намек на Пестеля, человека по умственному и образовательному уровню не уступавшему Тургеневу.

Обвинения, предъявленные Тургеневу.

В записке о Тургеневе, составленной делопроизводителем следственной комиссии Боровковым, ему вменяется в вину:

1) принадлежность к тайному обществу Союза Благоденствия;

2) участие в совещании «Коренной Думы» этого общества в 1820 г. и обсуждение вопроса о предпочтительности монарха или президента, как главы государства, при чем он будто бы высказался за президента;

3) участие в Московском съезде 1821 г.,

4) участие в Северном Обществе.

Оправдательная записка Тургенева, по словам Боровкова, как основанная на городских слухах, и в виду его личной неявки на суд, оставлена без последствий. Приговор суда. Верховный уголовный суд признал Н.И. Тургенева виновным по первому разряду и приговорил его к смертной казни отсечением головы.

В приговоре суда о нем говорится:

«Действительный статский советник Тургенев.

По показаниям 24 соучастников, он был деятельным членом тайного общества, участвовал в учреждении, восстановлении, совещаниях и распространении оного привлечением других; равно участвовал в умысле ввести Республиканское Правление; и, удаляясь за границу, он по призыву правительства к оправданию не явился, чем и подтвердил сделанные на него показания. «Высочайший указ верховному уголовному суду от 10 июля заменял «преступникам первого разряда» смертную казнь лишением чинов и дворянства и вечной каторгой».

Вторая оправдательная записка.

Получив известие о приговоре, Тургенев послал вторую оправдательную записку.

Эта записка гораздо более страстно написана, чем первая, и содержит в себе выпады против бывших товарищей. Приговором Тургенев поражен, «как громовым ударом». Он не знает за собой ничего преступного. Из доклада следственной комиссии он узнал, что некоторые члены «питали и сообщали друг другу самые преступные, злодейские намерения». Но те, кто, подобно ему, ничего не знали, не могут отвечать за других.

Приводя показание Никиты Муравьева, что «самое существование общества было противно нравственности», Тургенев не останавливается перед неприличным выпадом по адресу этого человека, также осужденного по первому разряду и ожидавшего судебного приговора не за границей, а в крепости: «Рассуждавшие о цареубийстве могут делать такие показания». Но он, Тургенев, никогда ни одним ухом не слыхавший о таких вещах и только болевший душою за крепостных, не мог думать, что в его принадлежности к обществу было что-либо противное нравственности.

Тургенев, по его словам, только теперь узнал «то, о чем не имел даже предчувствия. С кем я был в сношениях? - спрашивал я сам себя - и в сношениях тайных. Это ненавистное качество тайны должно неминуемо распространяться на всех и на все; тайные злодейства должны заразить и тайные заблуждения. И для чего было покрывать завесой тайны той намерения?»

Он только и стремился к освобождению крестьян; поэтому, хотя он и видел, что имеет дело «с людьми большею частью совершенно ничтожными по молодости и по крайней необразованности, - продолжает Тургенев изощряться в характеристике своих бывших товарищей, - среди которых были такие «ничтожные» люди, как Никита Муравьев и Пестель, - однако, видя в них помещиков, он старался добиться от них отпускных, и даже отвращал их от стремления к конституции. Он им говорил: правительство «защищает крепостных людей от ваших угнетений».

Черным пятном лежит на совести Тургенева эта записка.

Эмиграция.

Эта записка осталась также без последствий. Аналогичная была судьба третьей оправдательной записки Тургенева, составленной в 1830 г. Не помогли и хлопоты за него Жуковского. Тургеневу пришлось остаться за границей. На его братьях осуждение его тоже отозвалось, хотя и не в одинаковой степени. Александру Ивановичу пришлось оставить службу, а Сергей Иванович под влиянием нервного потрясения помешался и умер. Жизнь сбросила братьев Тургеневых со ступеней бюрократической лестницы, на верхушку которой они имели все шансы взобраться.

Глава восьмая

Н.И. Тургенев и вопросы внешней политики

Сознательная жизнь Тургенева началась в бурную наполеоновскую эпоху. Годы его наиболее интенсивной политической жизни были эпохой господства в Европе реакционных держав «Священного Союза» и напряженной борьбы порабощенных национальностей за свою независимость. Поэтому он не мог не откликнуться на события международной жизни.

Влияние Штейна на Тургенева в вопросах внешней политики.

В бурные годы 1814-1815 общение со Штейном оказало несомненное влияние на отношение Тургенева к вопросам внешней политики. Борьба Европы с Наполеоном для Штейна была, прежде всего, борьбой за независимость Германии, которую он хотел видеть объединенной вокруг Пруссии и сильной. Франция, напротив, по eго мнению, должна быть ослаблена. Эти взгляды вполне воспринял Тургенев.

5/17 декабря он записал в своем дневнике, что теперь первая задача - «обезопасение Европы от Франции, для чего следует «обложить Францию сколь возможно более непреодолимыми границами», создав на берегах Рейна «Германскую державу 1 класса, которая бы одна во всякое время, при каждом покушении Франции, могла противиться сей последней державе». В Италии также должна быть создана такая держава. И эта прекрасная Франция «будет в клетке само любоваться своей красотой».

Мысли Тургенева во время Венского конгресса.

После победы над Наполеоном на Венском конгрессе Пруссия и Россия выступили с требованиями предоставления первой - Саксонии, а второй - Польши.

Тургенев в своем дневнике вполне поддерживает эти требования. По его мнению, «для блага Германии» Пруссия «должна быть одною из первых держав европейских»; Польши Пруссия иметь не может, ибо такова «воля благодетельной и сильной России»; значит, она должна быть вознаграждена Саксонией. А прусское правительство должно привязать саксонцев к Пруссии и заставить их «мыслить с восторгом о силе и выгодах германского отечества».

Все это, очевидно, навеяно Штейном, которого Тургенев считает возбудителем германского народного духа; и мысли его, как распространившиеся «по всем странам немецкой земли», называет «символом народа». Но скоро Тургенев разочаровывается в немцах. Немецкие патриоты уверяют, что немцы стремятся к единству, а, между тем, «баварцы клянутся жертвовать всем для поддержания своей независимости и национальности... Пруссия не подает тех признаков жизни, которых добрые люди от нее надеялись».

Тургенев желал также свободы и независимости Италии, но северной частью этой страны завладела Австрия, и это приводит Тургенева в отчаяние. Он не может примириться с тем, что «простой и умный австриек повелевает умным итальянцем», и т. д.

Отношение к германскому вопросу.

Поддерживая, таким образом, мысль об объединении Германии, Тургенев заметил, что немецкие деятели в этом вопросе разделены на два лагеря, и что Австрия идет во главе противников объединения. Впоследствии Тургенев писал, что интерес немецкого народа «соответствовали интересам одной семьи, одного царствующего дома».

В эпоху Венского конгресса «для Германии гений добра был олицетворяем бароном Штейном, а гений зла - князем Меттернихом. Уже по возвращении в Россию Тургенев читал книгу своего бывшего учителя проф. Геерена «Немецкий Союз в его отношениях к европейской государственной системе» Эта книга очень не понравилась Тургеневу. «Геерен, - говорит он, - считает, что «соединение всех немецких государств воедино было бы опасно для Европы, и что тогда бы дорога к Москве и Парижу была всегда открыта».

«Но это - вздор, так как после 1812 года немцам, французам и др. нечего и думать о Москве, взгляд же Геерена на Германию «не стоит доброго немца». Вместо того, чтобы доказывать Европе. что ей нечего бояться единой Германии, он поздравляет Европу с раздроблением Германии.

Действительно, главным противником Штейна был австрийский канцлер кн. Меттерних. Он боялся усиления Пруссии и уверял немецких государей, что прусская идея объединения Германии - революционна, так как, если единая Германия будет республикой, от этого пострадают все немецкие монархи, а если она будет монархией, тогда из них пострадает только один. С своей стороны, Меттерних настоял на сохранении формальной самостоятельности отдельных немецких государств с объединением их в союзный сейм, председательство в котором принадлежало Австрии.

Провалив таким образом прусскую идею единой Германии, Меттерних, однако, фактически стремился ослабить самостоятельность отдельных государств, усиливая реакционное влияние Австрии на сейм. Штейна Меттерних и его правая рука Генц считали «нарушителем общественного спокойствия Германии и Европы». Назначению Штейна председателем центрального Административного Департамента Меттерних, как мог, противодействовал. И впоследствии он считал, что этот департамент способствовал революционной пропаганде в Германии.

Интересно, что, когда Тургенев был привлечен к суду, Меттерних вспомнил об этом департаменте. По его словам, Тургенев «был членом революционного клуба, известного под именем Комитета по управлению завоеванными в Германии странами, который был создан в 1813 году императором Александром, под председательством барона Штейна», вопреки стараниям его, Меттерниха, и который занес в Германию «революционную закваску».

По-видимому, Геерен в эти годы угождал «Священному Союзу» и в частности Меттерниху. По его мнению, объединение Германии было бы «могилой германской цивилизации и европейской свободы», а созданная Австрией германская конфедерация должна быть поддержана европейским общественным мнением. Далее он прямо восхваляет австрийское правительство, мудрость которого уважает права суждения на славящегося в Германии историка и политика? Это лишний раз показывает, что наука без патриотической души в практике не только что не полезна, но и вредна».

Сочувствие борьбе порабощенных национальностей.

Борьба порабощенных народов за свою независимость и вообще всех народов - за политическую свободу - пользовалась сочувствием Тургенева. С волнением отмечает он в дневнике малейшие проблески немецкого национального движения, приветствует испанскую революцию, симпатизирует борьбе неаполитанцев, негодует на Австрию за борьбу с национальными движениями и желает успеха грекам в их борьбе против турок. Только Польша в течение долгого времени не пользовалась его симпатиями: отчасти под влиянием Штейна, отчасти в согласии с мнением большинства декабристов, он считал разделы Польши полезным делом и неоднократно резко отзывался о ней. Мысли об отношениях России и Европы.

За границей Тургенев изменил свои взгляды на польский вопрос. В своей работе «Россия и русские» он утверждает, что приобщению России к европейской цивилизации мешают крепостное право и польская политика. Какая выгода России держать Польшу в подчинении? Она только создает себе постоянного врага в лице поляков. Напротив, освободив Польшу, она приобрела бы себе в ее лице союзника. Она могла бы обменять Польшу на более важные владения, которые открыли бы перед русским народом путь «прогресса, могущества и славы». Угнетая Польшу, она не может рассчитывать на дружбу передовых государств Европы.

Где же России искать более выгодных владений, на которые она могла бы обменять Польшу? Для успешного развития цивилизации нужен выход к морю; окна, прорубленного Петром, мало: нужны еще двери. Эти двери могут быть приобретены за счет Турции. Но победительницей Турции должна быть свободная, либеральная Россия.

Тогда, увидев нацию в 50 миллионов, вырвавших из варварства и почти из ничтожества дивные страны и силой труда, промышленности и торговки делающих их достойными благодеяний, до сих пор бесполезно расточавшихся им природой, - Европа сознает, что она только выиграет от уничтожения варварской Турции.

Но Россия не должна стремиться к покорению южных славян, она должна воспитывать в них стремление к независимости и цивилизации. Но условием такой программы внешней политики России является перемена ее внутренней политики.

Сверх того, Тургенев в разбираемой работе стоит за объединение Германии и Италии и видит главного врага этого объединения в австрийской империи. Отсюда видно, что, осуждая в своей работе, как было сказано выше, консервативное национальное чувство, Тургенев отнюдь не является противником национального чувства вообще. Он только желал бы согласить его с интересами общечеловеческой цивилизации.

«Россия перед лицом европейского кризиса». Не прошло и года после выхода в свет «России и русских», как Европу потряс новый революционный кризис. Падение монархии и провозглашение республики во Франции, падение Меттерниха и революция в Германии и Италии, брожение в славянских странах - ребром поставили вопрос об отношениях самодержавной России и мятущейся Европы. И Тургенев реагировал на этот вопрос книгой на французском языке «Россия перед лицом европейского кризиса» («La Russie en présence de la crise européenne»).

В дружественной России европейской публицистике 40-х годов высказывались подобные же взгляда. Так, известный французский социалист Луи-Блан был сторонником франко-русского союза и находил, что этот союз может, покончив с морским господством Англии и политическим существованием Австрии и Турции, создать военное могущество Франции, присоединив к ней левый берег Рейна и Бельгию, Египет и Сирию, дать России Константинополь и проливы, объединить Германию и Италию и создать независимость Польши, Венгрии и славянских стран.

Более осторожный автор книги О России и о Франции» тоже стоит за франко-русский союз и предоставление России Константинополя, а Франции - Египта и Сирии, но из освобождения Польши не делает обязательного условия, хотя и соглашается с тем, что оно было бы желательно. Во всех трех случаях при всех различиях заметно понимание для отношений России и Запада важности разрешения польскою и турецкого вопросов.

Россия и Европа.

Начинает свою работу Тургенев утверждением, что еще недавно политическое значение России сильно преувеличивали, а теперь ее совсем игнорируют. Но она не заслужила этого. Россия сильна своей племенной связью со славянскими национальностями, находящимися пол игом турок и австрийцев. Но политика русских царей, их союз с Австрией и особенно угнетение поляков Николаем I ослабили эту естественную связь. И теперь, в разгаре революционного брожения, польская политика России служит предлогом для возбуждения Европы против нее. Симпатизирующие полякам французы говорят о необходимости отбросить северных варваров в Азию. Германия тоже воинственно настроена.

В этой своей работе Тургенев говорит о своем разочаровании в немецких патриотах: франкфуртский парламент хочет не только удержать польские провинции, но мечтает включить в будущую германскую империю Чехию, северную Италию, Шлезвиг и Голштинию. Не сегодня -  завтра эти бесстрашные обжоры потребуют себе балтийские провинции России, Немецкую Швейцарию и Эльзас с Лотарингией. Тургенев призывает тень Штейна, «этого великого, этого истинного немецкого патриота» и воображает его возмущение против этого немецкого шовинизма. Отмечая растущее у поляков разочарование в немцах, Тургенев советует им не искать спасения вне братского союза с Россией.

Пути к сближению.

Но где же пути для сближения России с Польшей и другими родственными странами? В Европе нет больше абсолютных монархий, кроме России. Конечно, наступит реакция, но к абсолютизму возврата быть не может. Что же будет делать самодержавная Россия? Сможет ли она устоять против напора западных идей? Ведь и русские крестьяне узнают, что их собратья, славяне прусской и австрийской Польши, освобождены, и притом с землей. Конечно, русское правительство имеет основание бояться «губительных учений» социализма, поколебавших европейскую жизнь. Но «порядок, в конце концов, восторжествует... разрушительные идеи, анти-социальные принципы, лживые и ложные учения, филантропические преувеличения - все это исчезнет и уступит место истине...

«Что же будет делать Россия, когда Европа будет наслаждаться благами свободы? Неужели она пойдет навстречу этой своей неизбежной изоляции? Есть только одно средство предупредить последнюю - перейти к конституционному строю и затем ввести конституцию в русской Польше. Только тогда симпатии греков и славян будут на стороне России, и только тогда она останется великой державой. И «мы благословим день, когда мы увидим всех детей конституционной России и всех славян соединившимися в одном братском объятием». Смысл точки зрения Тургенева.

Пути, указанные России Тургеневым, не надуманы. Уже давно русская политика колебалась между покровительством угнетенным национальностям и поддержкой международной реакции В 1814 году, взяв Париж, Александр I выступил в роли покровителя побежденной Франции, занятой его войсками Польши, освобожденной Германии и других стран. Он поселил симпатии к России в Италии, славянских странах и у греков. Но союз с Меттернихом заставил его отказаться от поддержки греческого восстания.

После польского восстания 1830 г. Россия теснее связалась с Австрией и все более теряла симпатии славян. Она не могла рассчитывать на какие-либо успехи во внешней политике без содействия Австрии, которая не желала вовсе успехов России. И для Тургенева, как для многих других, было ясно, что только порвав традиции «Священного Союза», став на сторону поляков, славян и греков, Россия может быть сильна. Но для этого она должна быть сама преобразована.

Тогдашняя европейская действительность еще полнее объясняет точку зрения Тургенева. Немецкие революционеры хотели увлечь собою страну на путь борьбы с Россией во имя восстановления Польши. Такова была точка зрения Маркса. Австрийские реакционеры пользовались славянским движением для поражения немецкой демократии. И от имени революционной России Бакунин призывал славян к единению и «разрушению австрийской империи». Но ведь революционная Россия существовала тогда только в воображении этого «апостола разрушения». Осторожный и холодный политик.

Тургенев не мог ставить славянам таких широких и трудно выполнимых задач. Он знал, что нет другой России, как реальной силы, кроме николаевской, да и вряд ли бакунинская Россия пришлась бы ему по душе. И он говорил только от своего имени, но кому и с какой целью? Это - предостерегающий голос старого либерала, обращенный к русской власти, это - призыв понять трагедию грядущей изоляции России и воспользоваться выгодами нового международного положения.

Думал ли Тургенев, что его голос будет услышан? Вряд ли. Может быть, он надеялся, что сила вещей, факт повсеместного торжества конституционализма повлияет на Россию. Но он не предвидел, что для русской реакции найдется иной выход, что через год русское оружие вернет восставшую Венгрию в лоно австрийской монархии, в Германии будет восстановлен абсолютизм, и традиции «Священного Союза» восторжествуют.

Впрочем, это был не выход, а только отсрочка. Через несколько лет выступление России против Турции не только не было никем поддержано, но, наоборот, вызвало коалицию западных держав против России. Австрия «удивила весь мир своей неблагодарностью», в во всех странах были рады поражению России. Таким образом Тургенев имел все основания предостерегать Россию.

И.С. Тургенев

Николай Иванович Тургенев

Николай Иванович родился не в 1787 и не в 1790 году, как было ошибочно показано в нескольких биографиях, - a 12 октября 1789 года - от Ивана Петровича Тургенева и Екатерины Семеновны, урожденной Качаловой. Родился он в Симбирске, где и провел свое детство, но воспитывался в Москве, на Маросейке, в доме, принадлежавшем его семейству (ныне этот дом - собственность гг. Боткиных). У него было три старших брата: Иван, умерший в детстве, Андрей, скончавшийся в 1803, Александр, скончавшийся в 1845, и один младший, Сергей, скончавшийся в 1827 году.

Отец, Иван Петрович, недолго пережил своего любимца, Андрея, друга Жуковского; мать скончалась гораздо позже. Значение всего этого семейства Тургеневых достаточно известно: оно не раз служило предметом литературных и критических изысканий. Можно без преувеличения сказать, что они сами принадлежали к числу лучших людей и тесно соприкасались с другими лучшими людьми того времени. Их деятельность оставила заметный и небесславный след.

Николай Иванович по примеру брата своего Александра, учившегося в Геттингенском университете, в 1810 и 1811 году слушал в том же университете лекции у тогдашний знаменитейших профессоров - Шлецера, Геерена, Гёде и других; он занимался преимущественно политической экономией, финансовыми и камеральными науками.

Посетив в 1811 году Париж, он видел Наполеона на вершине своей славы, но уже предчувствовал его падение, 12-й год он провел в России, а в 13-м году был, как известно, прикомандирован к знаменитому Штейну, память которого он до старости чтил, как святыню; сам Штейн питал чувство дружелюбия к молодому своему помощнику: имя Николая Тургенева, по его словам, было «равносильно с именем честности и чести».

Николай Иванович сопровождал в качестве комиссара от правительства нашу армию в кампании 14-го и 15-го годов и в начале 1816 года вернулся в Россию, несмотря на убеждения Штейна, который хотел удержать его при себе. Скоро потом он издал свой «Опыт теории налогов».

В этом сочинении, доставившем ему немедленно почетную известность, он, говоря его собственными словами, пользовался всякой представлявшейся ему возможностью для нападения, с государственной и финансовой точки зрения, на крепостное право или бесправие, на этого врага, с которым он боролся целую жизнь - боролся дольше всех и, быть может, раньше всех своих современников.

Назначенный статс-секретарем при Государственном совете, Николай Иванович в 1819 году представил императору Александру, через графа Милорадовича, записку, озаглавленную: «Нечто о крепостном состоянии в России». Мысль, проведенная им в этой записке, состояла в том, что конец рабству может положить одно самодержавие, что оно одно может избавить Россию от подобного позора.

Мысль эта поразила императора, и он сказал графу, что возьмет лучшее из этой записки, благородная откровенность которой не прибегала ни к каким уловкам и оттенкам, и «непременно сделает что-нибудь для крестьян». Истории ведомы причины, почему это обещание осталось без исполнения. Мы не станем вдаваться в них. Н.И. Тургенев занимал должность статс-секретаря до 1824 года. Выехав из России для поправления своего здоровья в апреле месяце того же года, он увидел ее только в 1857 году - уже старцем.

Известны также причины, превратившие человека, которому, казалось, все сулило блестящую карьеру, которого ожидал министерский портфель, о котором сам император Александр не однажды выражался, что он один может заменить ему Сперанского, - превратившие, говорим мы, этого человека в государственного преступника, осужденного на смертную казнь.

Известна также та настойчивость, с которою Н. Тургенев, опровергая доводы доклада Следственной комиссии, утверждал свою невиновность в деле 14 декабря. Его неявка на вызов из-за границы решила его судьбу, хотя в наших законах в то время за неявку не существовало определенного наказания.

Несчастье Н. Тургенева было велико, силен был удар, обрушившийся на него; но и в самом своем несчастье он мог утешиться тем, что Штейн, друг и наставник его молодости, решительно. и постоянно отказывался допускать легальность его осуждения. То же думал и так же высказывался Гумбольдт.

Николай Тургенев, лишившись за границей нежно любимого им брата Сергея (глубокая привязанность всех членов тургеневского семейства друг к другу составляет как бы отличительную их черту), удалился сперва в Англию, потом в Швейцарию, где он познакомился с будущей своей супругой, Кларой, дочерью сардинца, маркиза Виарис, храброго офицера наполеоновских войск, которому товарищи на поле сражения при Прейсиш-Эйлау единогласно присудили представленный их дивизии титул барона империи.

Н. Тургенев женился на девице Виарис в Женеве, в 1833 году, и прижил с нею двух сыновей и дочь. В 1857 году он в первый раз, в 1859 году во второй раз посетил Россию, а в 1864 увидел ее снова с чувством Симеона, взывающего: «Ныне отпущаеши!» Ненавистное рабство наконец прекратилось!

В 1871 году Н. Тургенев скончался тихо, почти внезапно, без предварительной болезни. Два дня перед тем он еще, несмотря на свои восемьдесят два года, делал прогулку верхом.

Н.И. Тургенев безустанно, со всем жаром юноши, со всем постоянством мужа, следил за всем, что совершалось в России хорошего и дурного, радостного и печального,- и отзывался живым словом и печатной речью на все жизненные вопросы нашего быта.

Скажем теперь несколько слов о нем самом, об его характере. Есть отличное английское выражение: «А singleminded man, singleness of mind» («У прямодушного человека и ум прямой» (англ.) - Н.К.), которое как нельзя лучше определяет самую сущность Н.И. Тургенева. В устах англичан эти выражения звучат с особой похвалой: они обозначают ими не одну лишь неизменяемость, одинаковость убеждений, но и правдивость и искренность их. Сам Н. Тургенев говорил о себе - и с полным на то правом: «Я остался верен своим убеждениям. Мнения мои никогда не переменялись».

Существует французское изречение: «L’homme absurde est celui qui ne change jamais» («Глупец тот, кто никогда не изменяется» (фр.) - Н.К.), но H. Тургенев не страшился быть этим «homme absurde». Впрочем, не должно думать, что он оставался глух и слеп перед истиной; не отступая ни на шаг от своих принципов, он готов был допустить различность способов к их применению. Он слишком был добросовестен, в нем слишком было мало личного эгоизма и самомнения, чтобы не признать превосходства способа чужого перед придуманным им самим, когда это превосходство было ему доказано. [...] Эта «одинаковость» и всецелость убеждений придавала, конечно, Николаю Ивановичу некоторую если не исключительность, то односторонность.

Но все почти дельные умы - односторонни. Беллетристика и художество его интересовали мало: он был человек по преимуществу политический, государственный, в высокой степени одаренный чувством равновесия и меры. Граф Каподисториа, хороший судья, отзывался о нем, что он был бы государственным человеком даже в Англии. Вместе с твердостью и неизменяемостью убеждений в душе Николая Ивановича жила несокрушимая любовь к правосудию, к справедливости, к разумной свободе - такая же ненависть к угнетению и кривосудию.

Человек с сердцем мягким и нежным, он презирал слабость, дряблость, страх перед ответственностью. Грубость, неуважение человеческой личности, жестокость возмущали его несказанно. «Je haïs cruellement la cruauté» («Я жестоко ненавижу жестокость» (фр.) - Н.К.) - мог он сказать вместе с Монтенем.

Сострадание ко всякому несчастью было тоже выдающеюся чертою его характера, и не пассивное сострадание, а деятельное, почти ретивое; не было человека, который бы давал охотнее, щедрее и скорее. Он действительно, в точном смысле слова, приносил жертвы с радостью, почти с благодарностью тому, кто доставлял ему случай приносить эти жертвы. На все великое великодушное сердце его откликалось с той силой чувства, с тем порывом и пылом, которых в нашу эпоху как-то уже не встречаешь! Подобно многим своим сверстникам, этот старик остался юноша душою, и трогательна и изумительна для всех нас, столь рано устающих и столь слабо увлекающихся, была свежесть и яркость впечатлений этого неутомимого борца!

Несмотря на многолетнее пребывание за границей, Н.И. Тургенев остался русским человеком с ног до головы - и не только русским, московским человеком. Эта коренная русская суть выражалась во всем: в приеме, во всех движениях, во всей повадке, в самом выговоре французского языка - о русском языке уже и упоминать нечего.

Бывало, находясь под кровом этого радушного, гостеприимного хозяина-хлебосола (он жил на большую ногу - известно, что брат его, Александр Иванович, сохранил ему все его состояние), слушая его несколько тяжеловатую, но всегда искреннюю, толковую и честную речь, ты невольно удивлялся, что почему ты сидишь перед камином в убранном по-иностранному кабинете, а не в теплой и просторной гостиной старозаветного московского дома где-нибудь на Арбате, или на Пречистенке, или на той же Маросейке, где Н. Тургенев провел свою первую молодость?

Он говорил охотно; но все мысли его до того были обращены на современное или на будущее, что о прошедшем он распространялся мало; а о своем собственном прошедшем - уже вовсе никогда. Никогда из уст его не выходило жалобы; отсутствие личной озабоченности, личной требовательности привлекало к нему сердца домашних, друзей, самих слуг. Вот уж про кого нельзя было сказать, что он «хвалитель старины» - laudatur temporis acti.

Всякое известие с родины подхватывалось им на лету: он слушал рассказы о ней с жадностью, с страстным увлечением; он верил в нее, в наш народ, в наши силы, в наше будущее, в наши дарования. Зато ничто так не возмущало его, как известие о несправедливости, совершенной в нашем пространном отечестве. Она ему казалась анахронизмом в царствование Александра Второго.

Он не допускал ее, он волновался, он горячился, он гневался «праведным гневом» - his right literous anger, как выразилась про него одна знакомая англичанка; он негодовал, быть может, даже более, чем те, которых эта несправедливость самих постигла. Изгнанник, постоянный житель Франции, он был патриотом по преимуществу. И такому-то вполне русскому человеку суждено было и жить и умереть за границей! Но не будем слишком жалеть о нем.

Воодушевимся скорей его примером! Пример человека, неуклонно преданного тому, что он признал за правду, полезен и нужен нам, русским! Из возможных благ, доступных людям, многие достались на его долю: он вкусил вполне счастье семейной жизни, преданной дружбы; он узрел, он осязал исполнение своих заветнейших дум.

Будем надеяться, что и для тех из них, которые еще не исполнились и которым он посвятил свой последний труд, со временем так же настанет черед и что свершение их обрадует его хотя в могиле новою зарею счастья, которое оно принесет столь любимому им русскому народу! Память его останется навсегда драгоценной для всех, кто знал его; но и Россия не забудет одного из лучших своих сынов!