Г.А. Лумпанова

«…И он воспламенился немного»: декабрист Валериан Михайлович Тыртов

14 декабря 1825 года на Сенатской площади в Петербурге вместе с солдатами Московского и Гренадерского полков находились матросы Гвардейского морского экипажа.

Гвардейский морской экипаж был сравнительно молодой частью императорской гвардии. Он был сформирован в 1810 году, и его моряки активно участвовали в сражениях Отечественной войны 1812 года. Экипаж состоял из восьми строевых рот и артиллерийской команды общей численностью 1280 человек. Задолго до восстания, в 1824 году, в нём возникло самостоятельное декабристское общество.

Офицерами А.П. Арбузовым и А.П. Беляевым были составлены статуты из нескольких пунктов, обозначивших конечную цель общества и предусматривавших смертную казнь для тех, кто, став членом общества, изменит ему. Организация была конспиративной, обсуждение будущего устава и  дальнейших действий проводилось во время прогулок. Общество состояло из шести офицеров - А.П. Арбузова, братьев А.П. и П.П. Беляевых,  братьев Б.А. и М.А. Бодиско, а также В.А. Дивова.

«Мы все мечтали о республике, все представляли себе это золотое время народных собраний, где царствует пламенная любовь к отечеству, свобода, ничем и никем не ограниченная, кроме закона, полное благосостояние народа. <…> Словом, в наших мечтах осуществлялся чудный идеал всесовершенного счастья человеческого рода на земле <…>», - писал в своих  «Воспоминаниях» А.П. Беляев.

Но членом Северного общества стал лишь один офицер Гвардейского экипажа А.П. Арбузов, и то незадолго до восстания, в декабре 1825 года.

В конце 1825 года под влиянием Арбузова и других членов находились офицеры В.А. Шпейер, Н.П. Акулов (Окулов), Е.С. Мусин-Пушкин и В.М. Тыртов.

*  *  *
Поговорим о Валериане Тыртове. Прежде всего - об его фамилии. Знаток русского языка (он же и моряк) В.И. Даль связывает фамилию Тыртов со словом тырта вятского происхождения, что означает пустобай, спорщик, сварливый человек.

Род дворян Тыртовых известен с конца XV века, со времени покорения Новгорода и присоединения его земель к Московскому княжеству. В родословных сборниках генеалогов В.В. Руммеля, В.В. Голубцова, П.В. Долгорукова и А.Б. Лобанова-Ростовского описания рода дворян Тыртовых нет. Этот род описал В.П. Чернявский в «Генеалогии господ дворян, занесённых в дворянскую родословную книгу Тверской губернии»:

«Фамилии Тыртовых многие Российскому  престолу  служили  дворянские  службы в разных чинах и жалованы были от государей в 1627 и других годах поместьями. Предок этого рода Гавриил был посланником в Крыму к царю Сапогирею (Сафо Гирею - Г.Л.) в 1543 г.: сын Гавриила Тихон был на службе в 1551 г. в тысячном полку у сотни головою;  сын Семёна Тихоновича Зук был наместником в г. Орешки в 1686 г., у сотни старонеставцем  (правофланговым - Г.Л.); Фёдор Б[ольшой] Васильевич в 1650 г. был воеводою на Белом озере и у сотни головою; убит в походе.

По Новоторжским писцовым 1626 и 1627 гг. книгам за Васильем Матвеевичем состояло поместье Новоторжского уезда, писаное за ним по государевой грамоте 1613 года. По грамоте царя Алексея Михайловича 1672 [г.] жильцу Петру Фёдоровичу за службу его 1654 г. в войну с поляками пожаловано поместье в вотчину Новоторжского уезда <…>».

Далее Чернявский перечисляет все указы департамента герольдии, которыми  утверждены  решения  Тверского губернского  дворянского  собрания о причислении Тыртовых к дворянскому роду.

Основателем тверской ветви дворян Тыртовых является Василий Матвеевич, который за царскую службу был пожалован в 1613 году поместьем, состоявшим из деревень Голубино и Мартыново с пустошами. По писцовым книгам 1626 и 1627 годов, названные  имения  значились  по  Торжку, в Упервитской волости1.

Эти имения наследовал его сын Фёдор Большой, а после его смерти - его дети: сначала только Василий, Михаил и Аггей, а потом и другие сыновья. В конечном итоге владельцами имения оказались Михаил и Аггей, которые передали свои доли сыновьям: Аггей - Петру, Михаил - Мирону.

Мирон Михайлович, владелец доли отцовского имения, выстроил ещё и новую усадьбу на почтовом тракте, в 15 верстах от Торжка, дав ей красивое название Миронежье. Впоследствии она превратилась в большую деревню и существует в настоящее время. Если ехать по автомагистрали Москва - Санкт-Петербург, то невозможно не заметить на указателе ближайших населённых пунктов написанное крупными буквами название этого селения.

Усадьба  Миронежье  стала  типичным дворянским гнездом для семьи Мирона Тыртова, затем его детей и внуков. Но Валериан Тыртов, как и его родители, к этому селению отношения не имел. Мать Валериана, Матрёна Алексеевна Тыртова, владела небольшим имением,  состоящим  из  деревни  Войковой с 17 крепостными душами мужского пола и находящимся в Тверском уезде2. И хотя этот уезд соседствовал с Новоторжским, где находилось имение Миронежье, сведений об общении обитателей этих имений не найдено.

Предположительно, Валериан Тыртов и его родители были родственниками Тыртовых из Миронежья, но прямых доказательств - документов, писем, упоминаний в газетах - не найдено.

1 Тыртов А. Исторические заметки о роде дворян Тыртовых // Русская старина. 1885. XII.

2 ГАТО. Ф. 645. Оп. 1. Д. 4215.

В родословной росписи Тыртовых, составленной В.П. Чернявским, называются три сына Михаила Фёдоровича (потомка Фёдора Большого) - Мирон, Макар и Егор, а у его брата Макара Михайловича два сына - Фёдор и Дмитрий1. Потомки Дмитрия указаны, а Фёдора нет.

В архивных делах дворян Тыртовых, хранящихся в государственном архиве Тверской области, о судьбе Фёдора Макаровича информации не найдено. Не пишет о нём и А.П. Тыртов в своих «Исторических заметках о роде дворян Тыртовых». Но отца декабриста Валериана Тыртова звали Михаил Фёдорович, отсюда возникает предположение, что он мог быть сыном Фёдора Макаровича и должен «разместиться» на ветви генеалогического древа тверских Тыртовых.

Мать Валериана, Матрёна Алексеевна Тыртова, обратилась в 1813 году в Тверское губернское дворянское собрание с просьбой о занесении её с детьми в дворянскую родословную книгу2. Однако её прошение осталось не рассмотренным, возможно, по причине неполноты представленных сведений, собрать которые ей было затруднительно. Но из имеющихся документов удаётся узнать о возрасте просительницы и членов её семьи.

Валериан Михайлович Тыртов родился примерно в 1803 году (в прошении в дворянское депутатское собрание мать указывает его возраст 10 лет)3. Отец, Михаил Фёдорович, отставной  подполковник, родился примерно в 1765 году и скончался в 1813 году4. Мать, Матрёна Алексеевна (девичья фамилия неизвестна), родилась примерно в 1777 году5. В семье была дочь Елизавета, годом рождения которой мог быть 1806 год6.

1 Чернявский В.П. Указ соч. Ч. 1. С. 195.

2 ГАТО. Ф. 645. Оп. 1. Д. 4215.

3 Там же. Л. 1.

4 Там же. Л. 2. В указе об отставке от 23 ноября 1801 года записано, что ему 36 лет, а на момент подачи прошения его в живых не было.

5 Там же. Л. 2. В своём прошении от 15 февраля 1813 г. Тыртова указывает, что ей 36 лет.

6 Там же.  Л. 1. В прошении от 15 февраля 1813 г. указано, что дочери 7 лет.

Сведения о службе отца декабриста указаны в тексте Указа императора от 23 ноября 1801 года об его отставке. В 1777 году Михаил Фёдорович вступил в службу кадетом, по окончании обучения в 1785 году выпущен в Козловский пехотный полк поручиком, через два года переведён в артиллерию, но с низшим чином подпоручика.

В 1794 году он вновь поручик, а в 1797-м переименован штабс-капитаном. В 1800 году он майор. Был аттестован к повышению и 8 ноября 1801 года по своему прошению уволен в отставку подполковником с мундиром. В походах не участвовал.

Валериан Тыртов до 12 лет находился в деревне. Образование получил домашнее.

В 1815 году он поступил кадетом на учёбу в Морской кадетский корпус, и с этого времени началась и его военная служба. Через два года он гардемарин, а ещё через три года в чине мичмана выпущен из корпуса. Около трёх лет он крейсировал в Финском заливе, а в 1823 году его перевели в Гвардейский морской  экипаж. 

В 1824 году он совершил небольшое плавание от Кронштадта до Ростока на фрегате «Эмгейтен», командиром которого был капитан I ранга П.Ф. Качалов, а пассажирами - лица царской фамилии, в том числе будущий император Николай Павлович. Затем он плавал на короткие дистанции от Кронштадта до Санкт-Петербурга.

Участие в событиях 14 декабря 1825 года круто изменило его жизнь. Вернёмся к этим событиям.

*  *  *
Согласно плану восстания, выводить Гвардейский морской экипаж, поднимать Измайловский полк и вместе выходить на Сенатскую площадь должны были капитан А. Якубович и лейтенант А. Арбузов и с ними вместе должен был выходить ещё и конно-пионерный эскадрон Михаила Пущина). Этим гвардейским частям надлежало захватить Зимний дворец.

Поздно ночью 13 декабря штабс-капитан Александр Бестужев и Якубович съездили в Гвардейский экипаж, встретились с офицерами и обговорили свои действия на следующий день. Но к утру Якубович раздумал выполнять поручение и в шесть часов сказал об этом Николаю Бестужеву.

Это была первая измена задуманному делу, и руководитель Северного общества Кондратий Рылеев назвал Якубовича изменником. Затем начнутся и другие срывы в выполнении задуманного плана восстания. Якубович всё же придёт на Сенатскую площадь, но примет на себя другую роль: то ли разведчика, то ли переговорщика с Николаем Павловичем, а может, имел какую-то другую цель. А вот диктатор восстания князь Сергей Трубецкой на Сенатскую площадь к восставшим не выйдет.

Наступило утро 14 декабря. Моряки ждали прихода Якубовича и предстоящего выступления. Около семи часов лейтенант Арбузов вызвал к себе фельдфебеля своей роты Боброва и велел ему готовить матросов к отказу от присяги и к выходу из казарм. Офицеры братья Беляевы ходили по ротам и агитировали не присягать новому императору Николаю Павловичу. Командир 6-й роты лейтенант Бодиско говорил матросам, что в принятии присяги они должны руководствоваться своей совестью, а унтер-офицер его роты Буторин «возбуждал матросов» не принимать присягу.

В квартиру Арбузова беспрестанно приходили офицеры, обменивались мнениями и уходили.

Примерно в это же время Александр Бестужев отправил своего брата Петра в Гвардейский экипаж предупредить Арбузова, чтобы тот не ждал Якубовича. Пётр Бестужев, мичман флотского экипажа, адъютант командира  Кронштадтского  порта, в этот день стал связным. Он принёс Арбузову записку. Записка не сохранилась. Предполагается, что в ней Рылеев просил Арбузова возглавить экипаж.

Около девяти часов к Рылееву пришёл капитан-лейтенант Николай Бестужев. Он получил задание ехать в Гвардейский экипаж, куда прибыл минут через пятнадцать и собрал у Арбузова офицеров-декабристов для совета.

- Кажется, мы здесь собрались за общим делом и никто из присутствующих здесь не откажется действовать. Откиньте самолюбие, пусть начальник ваш будет Арбузов. Ему вы можете ввериться, - сказал он офицерам.

Возражений не было. Бестужев попросил, чтобы кто-нибудь съездил в казармы Измайловского полка и узнал, что там делается.

Ехать к измайловцам вызвался мичман Тыртов. Ещё утром во дворе казарм морского экипажа Тыртов утверждал, что Измайловский полк присягать Николаю Павловичу не будет. Тыртов отправился к измайловским казармам.

Николай Бестужев пошёл к ротному командиру Лялину, имеющему более высокий чин, чем у Арбузова, чтобы узнать его мнение о предстоящей присяге и выводе экипажа на Сенатскую площадь. Возможно, у Бестужева были некоторые сомнения относительно выбора Арбузова лидером выводимого на Сенатскую площадь экипажа. Арбузова поддержали младшие офицеры, а как отнесутся к этому штаб-офицеры, было неизвестно. Лялин был в числе колеблющихся офицеров. К нему обращались за советом младшие офицеры, но он отвечал им уклончиво. Итог разговора Бестужева с Лялиным неизвестен.

В казармах появился в гражданской одежде стремительный и энергичный Пётр Каховский. Он уже побывал в Московском и Лейб-гренадёрском полках, и теперь вносил свою лепту в агитацию офицеров экипажа принять участие в перевороте:

- У вас более всех полков благородно мыслящих людей, и все вы участвуете в перевороте, хотя, может быть, вас ожидает смерть. Но лучше умереть, нежели не участвовать в этом.

А в это время Тыртов подошёл к казармам Измайловского полка, но, по приказанию  полкового  начальства, в казармы никого не пускали. Тыртов не сумел проявить хитрость, чтобы  проникнуть во двор казарм. Он отправился на квартиру к знакомому ему офицеру Константину Миллеру. Тот сказал, что не знает, что происходит в полку, но знает, что один из офицеров в оставленном письме к отцу писал, что готов пойти на смерть.

А в полку в это время «с известными осложнениями» проходила присяга Николаю Павловичу. Разведчик из Тыртова не получился. Он вернулся в Гвардейский экипаж и сообщил офицерам о своём разговоре с Миллером. Бестужев принимает решение выводить Гвардейский экипаж на Сенатскую площадь без Измайловского полка. О броске на Зимний дворец речи уже не было.

После половины 11-го от  Московского полка пришёл Пётр Бестужев и сообщил, что московцы уже готовы к выступлению. Николай Бестужев и Арбузов решают выводить экипаж, не дожидаясь присяги. Арбузов отправился в шестую роту, командиром которой был лейтенант Бодиско и сказал, что надо выводить роту на площадь, что там уже находятся московцы. Бодиско отказался первым выводить роту. Арбузов пошёл в другую роту, и там матросы согласились пойти с ним куда угодно.

- Берите ружья и проворнее сходите вниз.

Времени было около 11 часов. К присяге Гвардейский экипаж не собирали, его командир П.Ф. Качалов, видя возбуждение офицеров и матросов, не рисковал начинать присягу без своего начальства. В начале 12-го часа приехал бригадный командир генерал С.П. Шипов  (участник первых декабристских союзов, но отошедший от декабристского движения) и приказал строить экипаж для присяги. Перед чтением Манифеста Николая I генерал Качалов скомандовал:

- На караул!

Но в строю прозвучало несколько голосов:

- Отставить! Отставить! - И матросы, приготовившие ружья «на караул», дружно опустили их на плечо. «Подготовленные  к неповиновению своими офицерами, матросы в этот первый момент оказались решительнее офицеров».

Бригадный  командир  Шипов  приказал вызвать на середину ротных командиров и спросил:

- Что означают выкрики? Почему матросы «приняли на плечо»?

Офицеры Арбузов, Бодиско, Михаил Кюхельбекер, Вишневский ответили:

- Мы уже присягали Константину Павловичу и изменить присяге не можем.

Генерал Шипов начал убеждать их, что новая присяга вызвана  «истинными основаниями»: отречением Константина. Лейтенант Вишневский потребовал предъявить доказательства отречения  Константина. Офицеры его поддержали. Генерал Шипов предупредил о последствиях проявленной офицерами недоверчивости. Матросы отказались присягать.

Шипов приказал Вишневскому отдать саблю. Остальные ротные командиры демонстративно отдали свои сабли. Шипов ушёл в канцелярию экипажа, приказав ротным командирам следовать за собой. А в канцелярии велел  их  арестовать. При ротах остались лишь мичманы. Матросы требовали вернуть лейтенантов. Присяга была сорвана.

Около 12-ти часов в Гвардейский экипаж вновь пришёл Пётр Бестужев и сказал брату Николаю, что московцы давно стоят у Сената. Ждать больше было нельзя. Николай Бестужев поручил мичманам Дивову и братьям Беляевым освободить ротных командиров. Офицеры бросились в казармы.

Встретившийся по дороге генерал Шипов приказал им вернуться, они не послушались его и освободили своих командиров. Матросы шумели, некоторые роты брали патроны, напряжение было столь велико, что выход виделся в одном: надо выводить матросов.

Николай Бестужев понимал, что нужен лидер и сделал ещё одну попытку найти старшего офицера, за которым пошли бы и матросы, и другие офицеры. Он обратился к  капитан-лейтенанту Н.Г. Козину, с которым был давно знаком:

- Ради бога! Николай Глебович, веди батальон, медлить нельзя!

Козин колебался, и тогда Бестужев, сбросив с себя шинель, твёрдо произнёс:

- Если ты не поведёшь, я принимаю команду.

С площади донеслись ружейные выстрелы. Пётр Бестужев бросился к строю экипажа:

- Ребята! Что вы стоите? Слышите стрельбу? Это наших бьют!

- За мной! На площадь! Выручать своих! - крикнул Николай Бестужев, принявший решение самому вести экипаж.

За ним ринулись 1100 гвардейских матросов. Штаб-офицеры стояли в воротах, чтобы удержать экипаж. Куда там! Под напором толпы их разъединили и смяли. С матросами вышли на площадь ротные и взводные командиры: Арбузов, братья Беляевы, братья Бодиско, Дивов, Шпейер, Вишневский, Михаил Кюхельбекер, Мусин-Пушкин, Акулов, Дмитрий Лермантов (Лермонтов), Колончаков, Баранцев, Александр Литке, Пётр Миллер, Овсов и Александр Цебриков. В полку с его командиром остались штаб-офицеры.

Мичман Валериан Тыртов на площадь не выходил, но где именно он находился, в документах следствия не отражено.

Около первого часа 15 минут Гвардейский экипаж столкнулся на Галерной улице с  заслоном из солдат Павловского полка, действовавшим на стороне императора. Моряки опрокинули заслон, двинулись дальше и через пять минут ворвались на площадь.

Они встали направо от Московского полка, выслав впереди себя стрелков под начальством Михаила Кюхельбекера. Ко времени их  прибытия уже был смертельно ранен генерал-губернатор Милорадович, увещевавший восставших, и московцев уговаривали присягнуть Николаю Павловичу митрополиты Серафим и Евгений. При появлении моряков они пытались повлиять и на них, но лейтенанты Арбузов и Михаил Кюхельбекер убедили их удалиться.

В половине второго к колонне экипажа подъехали великий князь Михаил и генерал Левашев, которые стали уговаривать моряков. Офицеры вступили с ними в спор, а Вильгельм Кюхельбекер (лицейский товарищ Пушкина) прицелился в великого князя из пистолета, и «уговорщики» ускакали.

Около половины третьего часа поручик Панов привёл из-за реки Невы большую часть (около 900 человек) Гренадерского полка. Они оказались во дворе Зимнего дворца и штыками пробились через ряды кавалергардов, с которыми находился Николай Павлович, а затем - и через ряды преображенцев. Около трёх часов они соединились с восставшими на Сенатской площади, встав на левый фланг московцев.

Численность восставших увеличилась до 3000 человек. Но Николай I собрал лояльно относившиеся к нему войска с числом штыков и сабель до 12000, которые окружили восставших со всех сторон. Предпринять какие-либо действия восставшие не могли. Намеченный план восстания, включая захват Зимнего дворца, рухнул с самого утра. Теперь оставалось ожидать темноты, с наступлением которой к восставшим могли присоединиться  другие части, то есть, с противоборствующей стороны. Началось «стоячее» восстание. 

Полки стояли против полков. Мичман Гвардейского экипажа Александр Беляев писал впоследствии: «Во время нашего стояния на площади из некоторых полков приходили посланные солдаты и просили нас дождаться до вечера, когда  все  обещали  присоединиться к нам; это были посланные от рядовых, которые без офицеров не решались возмутиться против начальников днём, хотя присяга и их тяготила».

Император не желал вступать в переговоры с восставшими, но осознавал возможность перехода к ним других военных подразделений, что увеличило бы опасность мятежа. Он послал  за артиллерией. Орудия были привезены, а генерал Сухозанет явился перед восставшими с ультимативным предупреждением. Видя, как заряжают орудия, восставшие оставались тверды.

Николай I дал команду стрелять. В своём дневнике он записал, что было дано пять выстрелов по восставшим и два по убегавшим с площади (существуют другие мнения о количестве выстрелов). Восстание было подавлено.

В результате артиллерийского обстрела были убиты три матроса Гвардейского экипажа и один флейтщик, без вести пропали 15 человек (11 матросов, артиллерийский унтер-офицер и три канонира), ранены 15 человек (11 матросов и четыре канонира).

Декабрист Д.И. Завалишин, разбирая впоследствии события 14 декабря 1825 года (самого его в тот день в Петербурге не было), критиковал Арбузова за то, что тот позволил себя арестовать, тогда как следовало (и была возможность) арестовать бригадного командира Шипова, а также и за то, что, выходя из казарм, не позаботился взять с собой орудия (пушки против пушек могли бы повлиять на исход восстания) и забыл зайти за Измайловским полком. Но относительно самого Гвардейского экипажа Завалишин говорил, что он был приготовлен лучше других полков и был единственным войском, вышедшим на действия 14 декабря в совершенном порядке и полном составе всех нижних чинов и офицеров.

Офицеры и большая часть матросов вернулись в казармы. Участники выступления сожгли свои бумаги и договорились объяснять на следствии «свой выход на площадь как результат искренней преданности законному  наследнику  Константину  <…> и нежелания изменять первой присяге».

Вечером Гвардейский экипаж был приведен к присяге, и в восемь часов перед императором уже лежали присяжные листы.

Но до глубокой ночи искали участников восстания, укрывавшихся в частных домах и катерах, зимующих на реке Неве. В этих поисках «до поту лица и с чистым усердием к царской службе» принимал участие мичман Феопемпт Лутковский, однако и он не избежал наказания «за дружбу с декабристами». 54 матроса, скрывшиеся в различных местах города, были обнаружены и отправлены сначала в ордонанс-гаус, оттуда в Петропавловскую крепость.

В ночь с 14 на 15 декабря по высочайшему приказанию были арестованы морские офицеры, участники выступления на Сенатской  площади - Арбузов, лейтенант Бодиско, Михаил Кюхельбекер, Вишневский. Днём 15 февраля были арестованы ещё несколько офицеров: братья Беляевы, Мусин-Пушкин, Акулов, Лермантов, Шпейер, мичман  Бодиско и Дивов. К Гвардейскому экипажу были прикомандированы пять офицеров из Семёновского полка и несколько офицеров от флота с поручением «наводить порядок» в экипаже. Тыртов оставался на свободе.

17 декабря была высочайше учреждена Следственная комиссия по делу о злоумышленных тайных обществах, и в этот же день в Гвардейском экипаже было назначено полковое следствие, которое возглавил и через. 10 дней  закончил  капитан-лейтенант Н.М. Лермантов (брат арестованного Дмитрия). Он ежедневно относил в штаб Морского  ведомства выписки из допросов  для доклада Николаю I.

Следственная комиссия долго вела расследование, и лишь в апреле 1826 года обратила внимание на Тыртова, о котором подследственные сказали, что в день происшествия 14 декабря он был на квартире у Арбузова, где собрались офицеры, и, выполняя поручение Н. Бестужева, ездил в Измайловский полк узнать, что в нём происходит.

3 апреля Диеву и братьям Беляевым были заданы одинаковые вопросы о степени участия Тыртова в событиях 14  декабря, на которые они ответили, что Тыртова на Сенатской площади не видели и что не знают, принадлежал ли он к тайному обществу и с кем имел общение. Мичман Беляев дополнительно показал о Тыртове, что «14 числа <…> видя нас всех в каком-то  безумном  восторге, и он воспламенился немного». 

В этом и состояла вся вина Тыртова. По характеру нерешительный, он не сумел пройти в казармы Измайловского полка и не вышел на Сенатскую площадь.

Следствие ограничилось показаниями трёх подследственных и не вызывало Тыртова на допрос. Император усмотрел в связях Тыртова и образе его мыслей нечто противозаконное и наказал его переводом в ластовый экипаж на Каспийское море с установлением за ним бдительного надзора. Боровков, составивший через год «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных обществ и лицам, прикосновенным к делу, произведённому  высочайше  учреждённою 17-го декабря 1825 года Следственною комиссию», занёс в него и фамилию В.М. Тыртова с указанием его действий.

В середине июля 1826 года Тыртов в том же чине находился на службе на Балтийском флоте на фрегате «Россия», командиром которого был Кандаер. 13 июля начальнику Морского штаба адмиралу Моллеру-2 было сообщено  высочайшее  повеление:  «<…> Тыртова, не принадлежащего к тайному обществу, но по связям своим и образу мыслей изобличённого, подвергнуть наказанию - направить на службу в ластовый экипаж Каспийского флота под бдительный надзор начальства».

Сообщая Государственной адмиралтейств-коллегии об этой монаршей воле, адмирал  Моллер соответствующим письмом от 15 июля просил немедленно исполнить волю императора, о чём его уведомить, и в это же время отдаёт распоряжение командиру фрегата «Россия» Кандаеру об отправке Тыртова в Петербург для дальнейшего его перевода в Астрахань в каспийскую ластовую  роту.

Командир астраханского порта и каспийской флотилии генерал-майор П.Г. Орловский донёс в Морской штаб, что приказ о надзоре за Тыртовым будет исполнен в полной мере. 

А седьмого декабря он сообщил о Тыртове: «Ничего относительно сокровенности в образе мыслей и рассуждений о принадлежности к какому-нибудь тайному обществу не замечено. Поступки его не навлекают на себя подозрений в коренном его поведении».

Ластовый экипаж предназначался для исполнения вспомогательных работ на находящихся в порту морских судах. Работа неинтересная, и круг общения Тыртова был не похож на тот, в котором он находился в Петербурге. Скучно, уныло, однообразно. Тыртов начинает просить о переводе в Отдельный Кавказский корпус, но император отказал ему в этом, зато повелел перевести на Чёрное море.

В декабре 1827 года перевод Тыртова состоялся, и он был зачислен в 10-й ластовый экипаж Черноморского флота, командир которого вице-адмирал А.С. Грейг сразу же исходатайствовал у императора переименование его чина в поручики.

Надзор за Тыртовым продолжался. Ластовая служба на Чёрном море не отличалась от такой же службы на Каспийском море. Та же скука, то же однообразие, поневоле потянешься к спиртному, что и случилось с Тыртовым. В 1828 году он был аттестован «поведения пьяного». В этом же году началась русско-турецкая война, во время которой Тыртов отличился у Варны: участвовал в вырезке турецких судов. За это он был произведён в лейтенанты и переведён во флотский экипаж. Четыре года он плавал в Черном море у Сизополя и Босфора. В декабре 1829 года ему был разрешён отпуск.

В марте 1832 года Тыртов вышел в отставку. Он поселился в имении матери при деревне Верхнее Скрябино Покровского уезда Владимирской губернии. В 1836 году имение было продано.

Дальнейшая судьба В.М. Тыртова неизвестна.