№ 20 (19)

Кроме бытности моей однажды в собрании тайного общества у Андреевича, когда ожидали Бестужева-Рюмина и который в то время не был, я никакого участия в деле общества не принимал и ни одного солдата к цели общества не приготавливал.

На 1-е

Когда я был у Андреевича, Шахерёв приезжал верхом один, и в то время ни от кого клятвы не отбирали, лишь Спиридов говорил, что в будущее собрание будет производиться клятва, на которой меня не было, и я никому никогда оной не давал и скрывать пред правительством тайны общества никогда не намеревался, почему Сухинов сие показание совершенно несправедливо на меня доносит.

На 2-й

Говоря о привлечении Муравьёва солдат к себе, я не мог сказать так, что из // (л. 42 об.) бавлял от заслуженного наказания, ибо когда во время лагеря, после бывшего смотра корпусного командира застрельщиков, я пред балаганом своим наказывал у[нтер]-о[фицера] Ульяна Данилова, который, стреляя в цель, забыл насыпать на полку пороху и был в ветхой и неопрятной рубахе, Муравьёв, увидя сие, сказал мне, что если кто заслужил взыскания, не следует наказывать на виду лагеря, но запрещения в справедливом наказании он мне не делал.

На 3-й

Нигде я Сухинова, Бестужева-Рюмина и Соловьёва вместе не видал и ни от кого не слыхал, чтобы бывший семёновский солдат давал торжественную клятву кому-либо при первом смотре застрелить государя!! - равно и Башмаков мне этого не говорил. // (л. 43)

На 4-й

Разжалованный из поручиков Ракуза на время лагеря жил у меня в балагане, но разговоров как я, так, кажется, никто с ним серьёзных не мог иметь, ибо известны о его болезни все офицеры нашего полка, что он, часто теряясь в мыслях, утверждает совершенно неимоверные вещи, и напр[имер], его отец несколько лет пред походом 812 года поднёс планы его величеству, как войска должны действовать против Наполеона, и единственно тем, что государь не отступал от назначенных движений сего плана, Россия одержала победу! Что он - князь Богдановский, что имеет нетленное имение и тому подобное. Почему, хотев участвовать тайному обществу, нашёл бы без Ракузы особ и были бы действия мои известны как поручику Бржестовскому, прапорщику Мазалевскому, юнкеру Натучи, так // (л. 43 об.) и многим в 6-й роте нижним чинам, служившим со мною, но я не вводил злоумышленности тайного общества, что доказать никому невозможно, и в чём я совершенно уверен.

Правительство от роду не осмеливался поносить, равно не думал ни Ракузу, никого другого склонять к тайному обществу, будучи сам совершенно противных мыслей. Подобный же разговор имел точно однажды у меня в балагане с Ракузой Шахерёв и Кузьмин, более же говорил Шахерёв, будучи из одного корпуса с ним, и как говорил он более вполголоса, я не вслушивался и, оставя их без внимания, вскоре вышел; и что не подговаривал Ракузу, должен он сам подтвердить, в противном случае, пускай докажет успехи мои. // (л. 44)

Имев счастье служить в лейб-гвардии Семёновском полку, пользовался неоднократно благосклоннейшми отзывами как от его величества Александра Павловича, так и государя Николая Павловича, равномерно, когда по собственному желанию оставил я службу по гвардии, и, отправляясь в армию, его высочество Михайло Павлович одарил меня деньгами. И вообще, имея всегда в предмете лестнейшие надежды от щедрот и снисхождения царской фамилии нашей, - смел бы я дерзнуть роптать и быть не верноподданным и не преданным русскому престолу!! неблагодарным за воспитание, которое получил!! - и забыться до высочайшего преступления! - чтобы из уст моих вышли слова, в сём вопросном пункте означенные!!!... // (л. 44 об.)

На 5-й

Полковник Швейковский приезжал ещё перед лагерем в Васильков к подполковнику Гебелю, и я, быв тогда дежурный по полку, ходил ему рапортовать, но разговоров никаких не имел, и вряд [ли] он знает меня по фамилии; Кузьмин, кажется, также с ним не имел связей, впрочем мне это неизвестно.

На 6-й

Удаляясь всегда любопытства и разговоров тайного общества, чтобы не возложили какое поручение, от которого без подозрения отказаться не смел бы, я, ей богу, не знаю ни одного из старших членов и не слыхал об оных ни от Муравьёва, ни от Кузьмина, которые мне ничего никогда не сообщали. // (л. 45) Про генерал-лейтенанта Рота говорили многие, что он вечером ходит подслушивать под окна, а что это может ему когда-нибудь дорого стоить, слышал я от Кузьмина и Сухинова, в особенности же от последнего, который вообще старался слыть отчаянным и рубакою; но про заговор мне совершенно ничего не известно, кто к оному принадлежал и почему не совершился: а с Рыбаковским я не виделся, он был в госпитале.

После бытности моей у Андреевича, ужасаясь более участвовать в тайном обществе, я ни Мазалевскому, никому другому ничего никогда не говорил о существовании, лицах и цели общества, имея единственно в предмете намерение, мне известное: донесть правительству. // (л. 45 об.)

И если бы я не побоялся бога, отступил от веры и присяги! Не имел ли время я вверенной мне роте вселить мысли тайного общества? И не мог ли присоединиться к Муравьёву, который, будучи с полком в д. Пологах, всего в семи верстах находился от меня? Но я желал бы, чтобы вы на это время знали мои мысли и чувства, ...тогда бы век не испытал я бремя неволи и заточения!! И если бы высочайший Комитет осудил меня на всегдашнее заключение или осыпал наградами, изъясниться1, не скрывая совершенно ничего (как желаю сам себе добра), я не в состоянии и не умею более ничего сказать ни про лица, ни про намерения тайного общества.

К сим пунктам подсудимый Черниговского пехотного полка капитан Андрей Фёдоров сын Фурман руку приложил2

Генерал-адъютант Чернышёв // (л. 46)

1 Первоначально было: «объясниться».

2 Показания написаны А.Ф. Фурманом собственноручно.

№ 22 (21)

1826 года, апреля 23 дня, от высочайше учреждённого Комитета подполковнику Сергею Муравьёву-Апостолу дополнительный вопросный пункт.

Черниговского пехотного полка прапорщик Мазалевский показывает, что в бытность его в лагере 1825 при Лещине из разговоров капитана Фурмана с поручиком Кузьминым слышал о заговоре, составившемся против корпусного командира генерал-лейтенанта Рота.

Объясните с полным чистосердечием:

1

Когда, где и какой именно заговор составлен был против генерал-лейтенанта Рота?

2

Каким образом и где предполагалось совершить оный?

3

Кто именно в заговоре сём участвовал и что воспрепятствовало его исполнению?

Генерал-адъютант Чернышёв

Я слышу в первый раз о показанном здесь заговоре про // (л. 48 об.) тив генерал-лейтенанта Рота и потому не могу ничего показать относительно к оному.

Подполковник Муравьёв-Апостол1

Генерал-адъютант Чернышёв // (л. 49)

1 Ответ написан С.И. Муравьёвым-Апостолом собственноручно.

№ 24 (23)1

Управление начальника

Главного штаба

1-й армии

№ 560)2.

Главная квартира

в Могилёве Белор[усском],

апреля 30 дня 1826 года

Военному министру господину генералу

от инфантерии и кавалеру Татищеву

Начальника Главного штаба армии

генерал-адъютанта барона Толя

Рапорт

Против ответов Черниговского пехотного полка капитана Фурмана, сообщённых г[осподину] главнокомандующему армиею при почтеннейшем отношении вашего высокопревосходительства от 8-го сего апреля за № 579, вновь спрошен был в учреждённой здесь Следственной комиссии разжалованный из офицеров рядовой Ракуза. Он остаётся твёрдо при прежнем показании своём, и как посему оправдания Фурмана // (л. 50 об.) подвергаются сомнению, то по поручению г[осподина] главнокомандующего армиею я имею честь сей вторичный допрос рядового Ракузы представить при сём на благоусмотрение вашего высокопревосходительства.

Генерал-адъютант барон Толь // (л. 51)

1 Рапорт написан на бланке с печатным штампом, приведённым ниже. В верху листа пометы чернилами: «№ 1043» и «7 майя 1826».

2 Ниже на полях помета чернилами: «Рассмотреть».

№ 26 (25)

1826 года, апреля 26 дня, в присутствии Следственной комиссии, учреждённой при Главной квартире 1-й армии, Черниговского пехотного полка разжалованный из офицеров рядовой Ракуза допрашиван и показал.

Вопросы:

В ответах пред военным судом в местечке Белой Церкви, между прочим, ты показал, что капитан Фурман и поручик Кузьмин в лагере 1825 при Лещине склоняли тебя к участию в умышленном возмущении, причём говорили тебе: «Ты вовсе забыт, никто не хочет о тебе постараться, скажи, на кого ты надеешься?» А когда ты отвечал: «Моя надежда бог!» - то Фурман продолжал: «Но надежда твоя плохая, ты не знаешь ещё наших намерений».

Тут Фурман начал1 поносить правительство как можно // (л. 52 об.) хуже, что оно есть подлое, что никакого порядка нет и прочее. В сём случае Фурман продолжал: «Ты можешь найти средство сделать доброе дело, то есть внушать об оном некоторым тебе известным нижним чинам и вливать в сердца их, что доколе будет существовать фамилия Романовых, дотоле добра не будет; если мы возьмёмся за дело, то истребим все тягости, угнетающие народ и войска, а когда введём конституцию, то крестьян освободим от крепости, и ты будешь награждён за неповинное терпение». Ты на сие не соглашался, но Фурман не переставал тебя убеждать, говоря, что ему самому неловко уговаривать нижних чинов: «Начинай, старайся, мы уже имеем тысячи сот участников // (л. 53) в своих намерениях». Однако ж ты и засим остался непреклонным.

Но напротив того, капитан Фурман, будучи допрашиван в высочайше учреждённом Комитете, от всего оного отрицается, утверждая, что хотя ты во время лагеря жил у него в балагане, но разговоров как он, так, кажется, никто с тобою серьёзных не мог иметь, ибо известны о твоей болезни все офицеры Черниговского полка, что ты, часто теряясь в мыслях, утверждаешь совершенно неимоверные вещи, и например, отец твой несколько лет пред походом 1812 года поднёс план его величеству, как войска должны действовать против Наполеона, и единственно тем, что государь не отступил от назначенных // (л. 53 об.) движений сего плана, Россия одержала победу, что ты князь Богдановский, что имеешь нетленное имение и тому подобное.

Почему Фурман, хотев участвовать тайному обществу, нашёл бы способ и без тебя, и были бы действия его известны как поручику Бржестовскому, прапорщику Мазалевскому, юнкеру Натучи, так и многим нижним чинам, служившим в 6-й роте с ним; но Фурман не вводил злоумышленности тайного общества, хотя и имел довольное время вселить мысли оного вверенной ему роте, чего никому доказать не возможно. Правительства не поносил, равно не думал ни тебя и никого другого склонять к тайному обществу, быв сам совершенно противных мыслей! Подобный же // (л. 54) разговор имел точно однажды у него в балагане с тобою Шахирёв, будучи из одного корпуса с тобой, и как говорил он более вполголоса, он, Фурман, не вслушивался и, оставя вас без внимания, вскоре вышел, а что не подговаривал тебя Фурман, должен ты сам подтвердить, в противном же случае, доказать успехи его.

По поводу сему Следственная комиссия требует, чтобы ты по чистой совести и со всею искренностью сделал признание, действительно ли прежнее показание твоё насчёт Фурмана, выше здесь изложенное, справедливо, и ежели точно не содержит никакой лжи, то истину оного чем ты достоверно2 можешь доказать, а отрицание капитана Фурмана какими доводами // (л. 54 об.) опровергнуть. Буде же означенное показание твоё взведено напрасно на Фурмана и он тебя к обществу не склонял, то какие причины побудили тебя приступить к таковой несправедливости? Когда от болезни, то как давно ты оною страдаешь, и могут ли о одержимости тебя ею засвидетельствовать прочие?

Равномерно не должен скрыть, когда и от кого ты узнал о упоминаемом тобою заговоре и кем сам был введён в оный? О чём именно в балагане Фурмана имел ты разговор с Кузьминым и Шахирёвым, в особенности с сим последним, с которым точно ли ты был в одном корпусе? Показав о всём оном самую истину, отнюдь не сопрягая её с несправедливостию, которая не пользу принести, // (л. 55) но только вину твою усугубить может.

1 Слово «начал» вписано вместо стёртого слова.

2 Слово «достоверно» написано вместо стёртого слова.

Ответы:

На сие ответствую, что капитан Фурман действительно склонял меня к их обществу, произнося ко мне точно такие слова, какие объяснены здесь. В это время были в балагане его Кузьмин и Шахирёв, более же никого не было, и я, кроме того, что лично могу уличать Фурмана в вышеписанных его словах, других ещё доказательств не имею, поелику мне и того неизвестно, не вводил ли он нижним чинам командованной им роты злоумышленности тайного общества, ибо я от обращения с нижними чинами // (л. 52 об.) вовсе удалён был; но к доказательству моей справедливости могу присовокупить, что чрез несколько дней после приглашения меня к обществу помянутым Фурманом приходил к нему в балаган капитан Тютчев, где также были человека со три артиллерийских офицеров, мне неизвестных, и между разговоров, как я понять мог, о заговоре или тайном обществе упоминал, что это дело надобно начать и кончить без кровопролития, ушед в тот же час к балагану Кузьмина.

В то время, когда был я вместе с Кузьминым и Шахирёвым в балагане Фурмана и когда сей последний склонял меня к обществу с Шахирёвым и Кузьминым, я никакого разговора не имел, // (л. 53) кроме как первый, по совместному воспитанию в 1-м кадетском корпусе, соболезновал о моей участи, а последний, по случаю тому, что я не соглашался на предложение Фурмана, сказал только, что тебя надобно застрелить, потому что ты не хочешь делать добра.

Таковой болезни, от которой приходил бы иногда я в сумасшествие или, теряясь в мыслях, утверждал когда-либо совсем небывалое, я не имел и теперь не имею, следственно, и показал на Фурмана не по болезни, а по истинному событию. Что ж принадлежит до показания Фурмана, якобы я говорил, что отец мой поднёс план государю императору и прочее и что якобы я - князь Богдановский и // (л. 53 об.) имею нетленное имение, то сие всё несправедливо, ибо я говорил только иногда, когда касался разговор о политических делах, слышанное мною от моего отца ещё при определении меня в корпус в 1809 году, из разговоров его с дворянином Могилёвской губернии Лаппою (который тогда же приехал обще с нами в С.-Петербург для определения в статскую службу) насчёт войск, что французов не иначе победить можно, как отступать назад и морить их голодом, выжигая все селения, и истреблять всё.

Но говоря о сём, я отнюдь никогда не упоминал о плане, поднесённом отцом моим государю, по которому Россия якобы одержала победу, равно не называл себя князем Богдановским и имеющим // (л. 54) нетленное богатство, а как фамилия наша есть древняя дворянская, но отец мой претерпевал разные притеснения от прочих владельцев, которые даже вовсе хотели истребить1 наш род, и имел многие о разных делах процессы, о чём и Сенату уже известно, то я иногда между разговорами упоминал, что если бы геральдия подробнее рассмотрела доказательства наши о дворянстве, может быть, причла бы нас, как древнюю фамилию, в число князей. Всё это говорил я в таком здравом рассудке, в котором нахожусь и теперь, ибо, повторяю, сумасшедшим никогда не был, о чём может лучше всех удостоверить отец мой Кузьма Ракуза, жительствующий в Чаусовском // (л. 54 об.) повете Могилёвской губернии.

В общество я никем введён не был, и потому я никаких планов и предположений оного не знал, а только из разговоров и по вышеуказанному приглашению меня к заговору нижних чинов мог я заметить о существовании оного общества. В чём и показал сущую правду. // (л. 55)

Скрепили:

Председатель генерал-майор Кратц

и аудитор 13 класса Чикалин

Верно:

генерал-адъютант барон Толь // (л. 56)

1 Слово «истребить» вписано вместо стёртого слова.