Никита Кирсанов
Жизнь и смерть смоленского шляхтича
Дед Андрея Шляхтинского, Алексей Матвеевич, владел имением в Бельском уезде Смоленской губернии. В Государственном архиве Тверской области (ф. 1249) сохранилось «Дело» о том, что Ефросиния Петровна Шляхтинская, урождённая Ловейко, вместе с мужем, Алексеем Матвеевичем Шляхтинским, 17 апреля 1755 г. продала своему брату Алексею Петровичу Ловейко «сельцо Тиханово с двором помещиковым, с дворовыми людьми да д. Климово с крестьянами, пустошами Булыгино, Гнидино и полпустоши Волковой, за 100 руб.».
А спустя сорок лет, уже сын А.М. и Е.П. Шляхтинских, прапорщик Иван Алексеевич, пустился в тяжбу со своим дядей, поручиком Алексеем Ловейко. Последний подал 14 января 1798 г. прошение в Бельский уездный суд по поводу «спора» о помещичьих крестьянах.1
Материалы этих «Дел» не содержат информации, где именно находилось имение Шляхтинских, но можно предположить, учитывая спор по крестьянскому вопросу, что Шляхинские и Ловейко владели землями в Бельском уезде нераздельно.
Андрей Иванович Шляхтинский, родился предположительно в 1797 г.2 Воспитание его, как тогда говорили, было домашним. Свои детские годы он провёл в имении бабки по материнской линии – вдовы коллежского асессора Надежды Ивановна Шварцевой (Шварц?) – в селе Несоново (Преображенское) Рославльского уезда Смоленской губернии. С этим селом была связана и его жизнь впоследствии.
Пятнадцатилетним мальчишкой успел Андрей Шляхтинский повоевать с французами, вступив пятидесятником в Смоленское ополчение (20 июля 1812 г.), пройдя вместе с ним ретирадой от Смоленска до Москвы, а потом наступлением от Тарутина до Вильны; он дрался с неприятелем при Бородине и Малоярославце.
27 мая 1813 г. А.И. Шляхтинский, согласно послужного списка, был уволен из ополчения, а 21 февраля 1814 г. определён юнкером в 4-й резервный лейб-гвардии батальон. 31 июля 1814 г. был переведён в лейб-гвардии Егерский полк и последующие четыре года провёл в С.-Петербурге, проживая в полковых казармах, расположенных в доме Гарновского (ныне: набережная реки Фонтанки, 120).
10 сентября 1815 г. А.И. Шляхтинский был произведён в портупей-юнкеры, а 24 января 1818 г. – в прапорщики. В том же 1818 г. состоялось его знакомство с земляком Е.А. Боратынским, переросшее в крепкую дружбу. В начале зимы Боратынский и Шляхтинский поселились вместе: «в домике г-на Ежевского в Семёновских ротах» (на углу Госпитальной улицы и Среднего проспекта в Семёновском полку; ныне: перекрёсток Бронницкой улицы и Клинского проезда, участок д. 15/24. Деревянный одноэтажный дом Василия Ежевского (Гижевского) снесён в 1909 г.).
Боратынский писал своей матери из Петербурга: «Я не сообщал вам своего адреса, ибо сам еще не знал, где поселюсь. – Мы сняли квартиру вместе с г-ном Шляхтинским – у нас три прелестные комнаты, которые только предстоит обставить, впрочем, мебель здесь дёшева. – Письма адресуйте так: в Семёновском полку в доме кофишенка Ежевского. Это славный старик, знававший в Гатчине батюшку. Он рассказывает мне всяческие подробности и анекдоты, которые я слушаю с немалым удовольствием. У него есть жена и дочь – воспитанная весьма неплохо, изъясняющаяся по-французски скверно, по-русски провинциально, играющая на рояле подобно нашим богиням из Оржевки [речь идёт о барышнях Мартыновых. – Н.К.], читавшая несколько романов мадам Радклиф и жалующаяся, что ничто в природе не отвечает возвышенным движениям её сердца. Весь этот мирок довольно забавен.
В последнем письме я говорил вам о некоей мадам Эйнгросс, с которой я познакомился, так вот, это превосходная женщина. Она весьма образованна, иначе говоря, образованна лучше меня, как все считают. Она божественно играет на арфе, много читает, любит живопись, поэзию, словесность и даже способна иметь собственное суждение о каждом из искусств. Мы размышляем с нею о дружбе, о любви, о любовных увлечениях, об эпикурействе, о стоицизме - словом, обо всём. Я посещаю её каждый день после полудня, и пока мне это не наскучило; следует, однако, признать, что в ожидании лучшего я был бы даже склонен влюбиться в эту божественную женщину, но не тревожьтесь, я слишком безрассуден, чтобы решиться на серьёзное безрассудство.
Прощайте, милая маменька. Быть может, вы считаете всё это несколько вольным. Думайте, что пожелаете, но помните, что только вас я люблю всем сердцем. Вчера вечером мадам Э. Г. живо напомнила мне Софи, она играла на арфе тирольскую мелодию. Знаете, пожалуй, она немного напоминает её и своей внешностью...»3
Очевидно, в том же 1818 г., Андрей Шляхтинский стал участником декабристской конспирации. В позднейших показаниях Е.П. Оболенского, имя Шляхтинского упоминалось в числе членов «Егерьской управы» Союза благоденствия4. Членство в тайной организации было временным как многие из его поколения, Шляхтинский успел вовремя уйти, и история, делающая своими героями страдальцев либо злодеев, только пригрозила ему сомнительной славой мученика, ибо, в 1826 г., на следствии, после признания Оболенского, на его счастье, властители и судии мало вспоминали о том, что было в 1818-м: «Шляхтинский, служивший штабс-капитаном лейб-гвардии в Егерском полку. Один Евгений Оболенский показал, что Шляхтинский был членом Союза Благоденствия, но уклонился и не участвовал в тайных обществах, возникших с 1821-го года. Высочайше повелено оставить без внимания».
Следователи были не совсем точны: звание штабс-капитана он получил не в 1818-м, а 24 августа 1819 г. И тем же приказом был переведён из лейб-гвардии Егерского в Орловский пехотный полк, стоявший в провинции. Что явилось причиной такого понижения по службе, сказать сложно – архивы молчат. Но, несомненно, что перевод из гвардии, сказался негативно на моральном и душевном состоянии Андрея Ивановича. При прощании, друг Боратынский, вписал Шляхтинскому в альбом:
«Тебе на память в книге сей
Стихи пишу я с думой смутной.
Увы! в обители твоей
Я, может статься, гость минутный!
С изнемогающей душой,
На неизвестную разлуку
Не раз трепещущей рукой
Друзьям своим сжимал я руку.
Ты помнишь милую страну,
Где жизнь и радость мы узнали,
Где зрели первую весну,
Где первой страстию пылали?
Покинул я предел родной!
Так и с тобою, друг мой милый,
Здесь проведу я день, другой,
И, как узнать? в стране чужой
Окончу я мой век унылый.
А ты прибудешь в дом отцов,
А ты узришь поля родные
И прошлых счастливых годов
Вспомянешь были золотые.
Но где товарищ, где поэт,
Тобой с младенчества любимый?
Он совершил любви завет,
Судьбы, враждебной с юных лет
И до конца непримиримой!
Когда ж стихи мои найдешь,
Где складу нет, но чувство живо,
Ты их задумчиво прочтёшь.
Глаза потупишь молчаливо…
И тихо лист перевернёшь».
23 апреля 1820 г. Шляхтинский был произведён в капитаны, а 12 декабря того же года, уволен в отпуск до 1 апреля 1821 г., который провёл на родине, но задержался и в срок к месту службы не явился. После судебного разбирательства по высочайшему повелению, А.И. Шляхтинский, 20 декабря 1821 г. был уволен в отставку и окончательно обосновался в Преображенском.
Сохранилось письмо Андрея Ивановича от 22 марта 1824 г., написанное земляку и другу В.К. Кюхельбекеру. Публикуя это письмо в 59-м томе «Литературного наследства»5, М.А. Шнеерсон отмечает, что оно «вводит в круг знакомых Кюхельбекера новое лицо и дополнительно удостоверяет широту и прочность связей Кюхельбекера с участниками ранних декабристских организаций».
Кроме того, М.А. Шнеерсон считает, что именно перевод Шляхтинского из Петербурга, а затем, как следует из содержания публикуемого письма, проживание в уединённом селе Смоленской губернии, «явились основной причиной отхода Шляхтинского от дел тайного общества».
А.И. Шляхтинский – В.К. Кюхельбекеру
«Любви, надежды, тихой славы –
Не долго тешил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как дым, как утренний туман...
(Пушкин)
И мы, рассеянные в пределах беспредельного царства российского, не знаем даже где кто из нас!., и я с тех самых пор, как Вы, почтеннейший Вильгельм Карлович, писали ко мне, что отправляетесь в места рождения Бонапарта, в жилище карбонариев и папы, я совершенно ничего не знаю, где Вы находитесь – и, признаюсь, очень, очень обрадован был, усмотри из разных периодических изданий, что Вы основали жилище свое в Москве (где многое, давно минувшее – одной Мнемозине известное, чрез Вашу «Мнемозину» известно станет свету!). А как для меня незабвенно время, с Вами проведённое, – время мечтаний, счастливой молодости, то, узнав о Вас, единственно добрый Вильгельм Карлович, спешу писать и, зная Вас и Ваши правила, твёрдо уверен в непременяемости расположения Вашего к человеку истинно Вас любившему и любящему – прошу утешить меня, сообща о себе и всём случившемся с Вами со времени разлуки нашей.
Барон Дельвиг так ленив, что изредка, и то в чужих письмах, делает приписки, совершенно не удовлетворяющие как моих вопросов, так и желания знать о людях мною любимых – в незабвенное – лучшее время жизни моей бывших товарищами мечтаний и желаний!! – Но Вы, почтеннейший Вильгельм Карлович, надеюсь – будете утешителем в моём (после многих мною претерпенных бурь жизни) безмятежном, уединённом пристанище, где только одни дщери Мнемозины нарушают иногда покой мой!
С нетерпением, по отпуске сего, стану ожидать письма Вашего, буду считать дни, когда оное может принести первая отходящая из Москвы почта! Уверен, Вы утешите меня скоро письмом, из которого увижу, что тот же для меня Вильгельм (а не Нелюдвиг), коего я за правила, характер и единственно доброе сердце привык любить и никогда не престану, а равно и не забуду часов, с Вами проведённых! А я по непредвиденному случаю и обстоятельствам нахожусь теперь Смоленской губернии в городе Рославле, куда и адресуйте ко мне Ваше приятнейшее и с нетерпением мною ожидаемое письмо, которое для меня будет драгоценным подарком наступающего христианского праздника, с коим поздравляю Вас, от души желаю Вам всего, что только может послужить к счастию и благополучию Вашему. С сим желанием и изъявлением моего истинного почтения, с коим был и навсегда остаюсь
Ваш покорный слуга
Андрей Шляхтинский
Марта 22 дня 1824 года
г. Рославль, село Преображенское.
Вполне надеюсь на расположение Ваше. Уверен, что сим письмом возобновится или, лучше, установится переписка между нами, и я, житель уединённого села, может смело относиться с необременительными препоручениями к Вам, почтенный обитатель столицы!..»6
До нас дошло ещё одно письмо А.И. Шляхтинского, написанное также земляку и товарищу по декабристской конспирации, А.А. Рачинскому от 15 июня 1838 г.7 В нём Андрей Иванович, как и в письме к Кюхельбекеру, с грустью говорит о своей уединённой жизни, безрадостном существовании в Преображенском...
Что представляло из себя село Несоново (Преображенское)? Обратимся к справочной литературе: «Несоново – бывшее село Рогнединского района Брянской области, в 9 км к западу от села Хариново, в 7 км к западу от села Тюнино. Упоминается с XVIII века; до 1929 г. входило в Рославльский уезда Смоленской губернии (в т. ч. с 1861 до 1922 г. – волостной центр; в 1922-1926 гг. – в Тюнинской волости, в 1926-1929 гг. – в Сещинской волости)» (https://www.kray32.ru/rognedinskiy170.html со ссылкой на «Списки населённых мест Российской империи, составленные и издаваемые Центральным статистическим комитетом Министерства внутренних дел». - СПб. : изд. Центр. стат. ком. Мин. внутр. дел, 1861-1885. [Вып. 40]: Смоленская губерния: ... по сведениям 1859 года / обраб. Н. Штиглицом. - 1868. - LXXXVII, [512] с., 1. л. к.).
В 1772 г. вдова коллежского асессора Надежда Ивановна Шварцева («Смоленские епархиальные ведомости», 1899 г., № 16) построила в Несонове деревянный храм во имя Преображения Господня (упоминается до начала ХХ века, не сохранился) с боковым приделом в честь святителя Николая. Здесь должно сделать оговорку: при написании фамилии помещицы, мы руководствуемся записями в «Смоленских епархиальных ведомостях», между тем в «Историко-статистическом описании села Несоново», фамилия помещицы значится, как Скворцова (ГАСО. Ф. 391. Оп. 1. Д. 4. Л. 192 об.).
Храм поддерживали как устроительница его, так и её потомки. Так, в 1832 г. «внук Надежды Ивановны, майор Андрей Иванович Шляхтинский, перекрыл крышу храма и колокольни, отремонтировал крыльца, подновил иконостас и живопись на стенах» (Рафаил (Ивочкин), иеромонах. «Рославльская земля: православные храмы». - Смоленск. 2011. С. 172).
В 1891 г. была открыта церковно-приходская школа. В середине ХХ века – колхоз «Красный холм». С 1918 по 1960 г. – центр Несоновского сельсовета; в 1961-1971 гг. – в Тюнинском сельсовете, позднее в Хариновском сельсовете. Во второй половине XX века упоминается как деревня. С 1990-х гг. без населения. Исключено из учётных данных в 2000 г. Максимальное число жителей – 440 человек (1904)» (https://www.kray32.ru/rognedinskiy170.html).
Обратим внимание на то, что А.И. Шляхтинский в справке иеромонаха Рафаила, показан майором. К сожалению, Рафаил не дал ссылки на источник информации, но можно предположить, что, как и в случае с написанием фамилии бабки Шляхтинского, иеромонах руководствовался выписками из «Смоленских епархиальных ведомостей». А тут одно из двух: либо это ошибка издания, либо Андрей Иванович к 1832 г. вновь поступил на службу. В архивах Смоленской области эту информацию прояснить не удалось. Зато обнаружились сведения о кончине Шляхтинского, о которой до сих пор ничего не было известно. Однако, по порядку.
Село Вежники входило в состав Рязановской волости Рославльского уезда Смоленской губернии (ныне нежилая деревня в Шумячском районе Первомайского сельского поселения Смоленской области). Название своё получило, возможно, от слова «вежа», по названию лесистой местности, в которой располагалось. В какое время возникло это село, сведений не обнаружено.
В 1773 г. местный помещик ротмистр Иван Васильевич Дудинский построил здесь деревянную церковь, снабдил её необходимой утварью и книгами. Храм был освящён в честь Покрова Божией Матери настоятелем Рославльского монастыря иеромонахом Лукой.
Церковь просуществовала до 1847 г., когда было начато возведение нового, взамен обветшавшего, храма, также в честь Покрова Божией Матери (освящён в 1849 г.). Обстоятельства строительства были следующие: «В саду помещика Михаила Ивановича Тарновского самоубийством окончил жизнь один из его родственников – Андрей Иванович Шляхтинский. Как самоубийца, этот человек, не мог быть похоронен на территории церкви. Могила его находилась в саду.
Михаил Иванович, с разрешения начальства, решил построить новую церковь, недалеко от могилы Шляхтинского, с тем условием, чтобы место захоронения вошло в кладбищенскую территорию. Оставшиеся после смерти Шляхтинского средства были полностью пущены на строительство церкви и приобретение к ней утвари. Почти на всех церковных книгах и предметах утвари были сделаны надписи с просьбой молиться об упокоении души Андрея и его жены Наталии».8
Публикуемый документ не даёт ответа на вопрос: когда именно Шляхтинский совершил самоубийство? Можно лишь указать предположительно – около 1847 г. Зато мы теперь имеем некоторые сведения о его семейной жизни. В документе ясно сказано, что Шляхтинский был женат и что имя его жены Наталья. Происходила она, очевидно, из рода Тарновских. Брак был бездетным, так как после смерти Андрея Ивановича, «все его средства» пошли на строительство храма. И кроме того, ни в одном списке дворян Смоленской губернии за вторую половину XIX века, фамилия Шляхтинских не встречается.
Ныне церковь и захоронения Шляхтинских утрачены. Остались липовые аллеи, окружавшие усадебную территорию...
Примечания:
1 Государственный архив Тверской области. Ф. 1249. Бельский уездный суд. Оп. 4. Ед. хр. 628.
2 Декабристы. Биографический справочник. М.: Наука, 1988. С. 202.
3 Боратынский Е.А. Полное собрание сочинений и писем / Руководитель проекта А.М. Песков. Т. 1. Стихотворения 1818-1822 годов / Ред. А.Р. Зарецкий, А.М. Песков, И.А. Пильщиков. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 94.
4 Восстание декабристов. Материалы. Т. I. М.-Л., 1925. С. 239, 252.
5 Литературное наследство. Т. 59. Декабристы-литераторы. М.: Изд-во АН СССР, 1954. С. 485-486.
6 Государственный исторический музей. Ф. 249. Ед. хр. 4, Б 61. Л. 76-77. Автограф.
7 РГАЛИ. Ф. 427. Оп. 1. Ед. хр. 400. (Старшая линия Рачинских (Рачинские-Татевские). Документальные материалы Александра Антоновича Рачинского (1799-1866). Письма Александру Антоновичу Рачинскому. Письмо Шляхтинского Андрея Ивановича Рачинскому Александру Антоновичу. 15 июня 1838. 1 п., 2 л.
8 Государственный архив Смоленской области. Ф. 391. Оп. 1. Д. 4. Л. 44 об.
