Михаил Фёдорович Орлов

Побочный сын графа Федора Григорьевича Орлова, брата любовника Екатерины II Григория Орлова и убийцы Петра III Алексея Орлова-Чесменского. Крупный помещик. Получил образование в пансионе аббата Николя, поступил в кавалергардский полк, проделал кампании 1805, 1807 и 1812-1814 гг., участвовал во многих сражениях, проявил блестящую храбрость, получил Георгиевский крест. Был назначен флигель-адъютантом к императору Александру I, который его очень полюбил. Ему было в 1814 г. поручено вести переговоры о капитуляции Парижа и подписать ее условия. Двадцати шести лет он был уже генералом.

За границей Орлов сошелся с Николаем Тургеневым, работавшим в то время со Штейном. Тургенев оказал на Орлова большое влияние в смысле ознакомления с передовыми идеями того времени. Как большинство военной молодежи, Орлов вернулся в Россию из заграничных походов глубоко враждебным к господствующим на родине порядкам. Он составил на имя царя петицию об уничтожении крепостного права, под которой подписались многие сановники, в том числе граф М.С. Воронцов, Блудов и другие.

Совместно с богачом графом М.А. Дмитриевым-Мамоновым проектировал учреждение тайного «Ордена русских рыцарей» с широкой программой либеральных реформ - введения конституции, упразднения рабства, учреждения суда присяжных, свободы печати. Конституция, однако, мыслилась на английский образец, с фактическим предоставлением всей власти феодальной аристократии и нарождавшейся промышленно-помещичьей буржуазии. Орлов, вместе с Н. Тургеневым, пытался влить политическую струю в веселое, беззаботное насчет политики литературное общество «Арзамас».

Либерализм Орлова, однако, не помешал ему прийти в крайнее возмущение от дарования Александром I конституции Польше и от проектируемого, по слухам, присоединения к Польше Литвы. В 1817 г. Орлов составил записку царю с протестом против дарованных Польше учреждений и стал собирать подписи среди генералов и сановников. Император заблаговременно узнал об этом и сурово потребовал от Орлова представления записки. Не желая подводить подписавшихся, Орлов ответил, что потерял записку. «Узнав о записке, - рассказывает Н. Тургенев, - я не преминул упрекнуть Орлова в рабском патриотизме, внушившем этот протест, и Орлов согласился со мною».

Император совершенно охладел к беспокойному своему любимцу и удалил его в Киев, на должность начальника штаба 4-го корпуса, командиром которого был Н.Н. Раевский. Письма Орлова из Киева к близким лицам показывают, какие он в это время переживал настроения. «Что вы пишите о моем положении при дворе, - писал он Александру Раевскому, - это я знал заранее и нисколько этому не удивляюсь. У меня хватает самолюбия верить, что я останусь ненужным до тех пор, пока направление внутренней политики не заставит призвать к делам людей, благомыслящих и умеющих видеть дальше своего носа. Я чувствую довольно силы в самом себе, чтобы служить не для карьеры, а из гражданского долга. Ведь чего я в сущности хочу? Несколько более широкой сферы деятельности, потому что я чувствую в себе больше способностей, чем могу применить в моей обстановке. Что ж! Я буду ждать, буду ждать, если нужно, и десять лет».

Орлов убежден, что надвигается «всеобщее крушение», хотя сам, может быть, и не доживет до «зари этого прекрасного дня». Сестре своей он пишет: «…дай Бог вам счастья и покоя, а мне - жизни бурливой за родную страну». Скромная роль начальника корпусного штаба мало давала простора для такой «бурливой жизни». Однако и на этой должности Орлов развил, в пределах возможного, самую кипучую деятельность.

Он энергично взялся за насаждение ланкастерских школ взаимного обучения, тогда только что начинавших пробивать себе дорогу в России. Его стараниями маленькая, в сорок человек, киевская школа кантонистов разрослась в большое учебное заведение до 1800 учащихся; обученные в этой школе учителя открыли такие же школы в ряде других городов. Официальная газета «Русский инвалид» писала о школе Орлова: «…видеть оную и не восхищаться ею были бы две совершенно несовместимые идеи».

На заседании киевского отделения Библейского общества, которого вице-президентом он был избран, Орлов произнес смелую либеральную речь, где говорил о необходимости всеобщего обучения и резко нападал на обскурантов и политических староверов. «Они убеждены, - говорил Орлов, - что они - избранники, которым все остальные люди обречены в рабство самым промыслом, и в этой уверенности они присваивают себе все дары небесные и земные, всякое превосходство, народу предоставляют одни труды и терпение; отсюда родились все тиранические системы правления».

Князь Вяземский в восторге писал об этой речи А. Тургеневу: «Ну, батюшка, оратор! Вот пустили козла в огород! Я в восхищении от этой речи. Орлов недюжинного покроя. Наше правительство не выбирать, а удалять умеет с мастерскою прозорливостью!» Эта речь Орлова, равно как и некоторые его письма с резкими нападками на крепостное право разошлись во множестве списков и создали ему большую славу среди оппозиционных слоев русского общества. О нем говорили как о «человеке высшего разряда», как о «светиле среди молодежи». К нему с вниманием приглядывались члены «Союза благоденствия».

Орлов, добиваясь более самостоятельного места в армии, хотел получить в командование дивизию. Пять раз он получал отказ, наконец в 1820 г. был назначен командиром 16-й пехотной дивизии, стоявшей в Кишиневе. По пути из Киева на место новой службы он заехал в Тульчин и там был принят в члены «Союза благоденствия» Пестелем, Юшневским и Фонвизиным. Однако к активной революционной деятельности Орлов не имел склонности, «всеобщее крушение» считал теперь не так уж близким и к широким политическим задачам относился без прежнего пыла. «Политика запружена и Бог знает, когда потечет, - писал он А. Раевскому. - Я также строю умственную насыпь, чтобы запрудить мысли мои. Пускай покоятся до времени».

Орлов приехал в Кишинев и вступил в командование дивизией. В дивизии делалось то же, что и везде: от непрерывных изнурительных учений, не признававших никакого отдыха, солдаты падали в обморок в строю, офицеры и унтер-офицеры беспощадно избивали солдат палками, тесаками и шомполами, провиантские чиновники их обкрадывали, и солдаты голодали. Жаловаться было бесполезно. Солдаты дезертировали десятками, их ловили и расстреливали. Орлов издал по дивизии приказ, в котором запретил применять к солдатам телесные наказания, грозил беспощадной расправой всем начальствующим лицам, кто посмеет истязать и обкрадывать солдат, требовал, чтобы в солдате воспитывалось чувство собственного достоинства. И приказ этот был не секретный, - Орлов предписывал прочесть его во всех ротах своей дивизии, чтобы все солдаты знали о приказе. И все время Орлов строго следил за тем, чтобы начальствующие лица исполняли приказ.

Вот другой приказ от января 1822 г.: «В Охотском полку гг. майор Вержейский, капитан Гимбут и прапорщик Понаревский жестокостями своими вывели из терпения солдат. Общая жалоба нижних чинов побудила меня сделать подробное исследование, по которому открылись такие неистовства, что всех сих трех офицеров принужден представить я к военному суду. Да испытают они в солдатских крестах, какова солдатская должность. Для них и для им подобных не будет во мне ни помилования, ни сострадания. И что же? Лучше ли был батальон от их жестокости? Ни частной выправки, ни точности в маневрах, ни даже опрятности в одеянии – я ничего не нашел.

После сего примера кто меня уверит, что есть польза в жестокости и что русский солдат не может быть без побоев доведен до исправности? Мне стыдно распространяться более о сем предмете, но пора быть уверенным всем тем гг. офицерам, кои держатся правилам и примерам Вержейского и ему подобных, что я им не товарищ и что они найдут во мне строгого мстителя за их беззаконные поступки… Предписываю приказ сей прочитать по ротам и объявить совершенную мою благодарность нижним чинам за прекращение побегов в течение моего командования».

Орлов деятельно занялся также насаждением в своей дивизии ланкастерских школ взаимного обучения. Во главе кишиневской школы он поставил энергичного члена «Союза благоденствия» майора В.Ф. Раевского, основал ряд школ и в других городах и местечках, где стояли части его дивизии, тратил на школы много собственных средств. Наилучшую характеристику его деятельности дают донесения секретных агентов в Петербург: «В ланкастерской школе, говорят, что кроме грамоты учат их и толкуют о каком-то просвещении. Нижние чины говорят: «дивизионный командир наш отец, он нас просвещает». Липранди Иван Петрович говорит часовым, у него стоящим: «Не утаивайте от меня, кто вас обидел, я тотчас доведу до дивизионного командира. Я ваш защитник, мы вас в обиду не дадим, и как часовые, так и тестовые наставление сие передайте один другому».

В январе 1821 г. созван был в Москве съезд депутатов «Союза благоденствия» для решения вопроса о дальнейшем существовании общества. Хотя Орлов состоял членом союза всего несколько месяцев, но он пользовался среди членов таким влиянием и уважением, что был выбран в депутаты. По дороге в Москву он остановился в Киеве и сделал предложение Екатерине Николаевне, старшей дочери бывшего своего командира Н.Н. Раевского. Переговоры шли через Александра Раевского. Он поставил Орлову основным условием выход из Тайного общества. На съезде, как известно, формально было принято постановление о закрытии общества, чтобы удалить из него ненадежные элементы, а из основного ядра образовать свое общество. В это новое общество Орлов не вступил.

15 мая он женился на Екатерине Николаевне и с ней возвратился в Кишинев. В Кишиневе Орлов нанимал два больших дома на Ильинской улице. Жил на широкую ногу, держал открытый стол для всей военной молодежи. Ярый реакционер Вигель рассказывает про Орлова: «Сей благодушный мечтатель более чем когда-либо бредил конституциями. Прискорбным казалось не быть принятым в его доме, а чтобы являться в нем, надобно было более или менее разделять мнения хозяина. Два демагога, два изувера, адъютант Охотников и майор В.Ф. Раевский (совсем не родня г-же Орловой), с жаром витийствовали. Тут был и Липранди. На беду попался тут и Пушкин, которого сама судьба всегда совала в среду недовольных. Семь или восемь молодых офицеров генерального штаба, которые находились тут для снятия планов по всей области, с чадолюбием были восприняты. К их пылкому патриотизму, как полынь к розе, стал прививаться тут западный либерализм… Все это говорилось, все это делалось при свете солнечном, в виду целой Бессарабии».

Пушкин очень часто бывал у Орлова. Екатерина Николаевна, жена Орлова, писала брату Александру: «У нас беспрестанно идут споры - философские, политические, литературные и др., мне слышно их из дальней комнаты. У нас не мало оригиналов… Пушкин больше не корчит из себя жестокого, он очень часто приходит к нам курить свою трубку и рассуждает или болтает очень приятно… Спорит с мужем о всевозможных предметах. Его теперешний конек - вечный мир аббата Сен-Пьера».

Деятельность Орлова давно уже привлекала к себе настороженно-враждебное внимание штаба армии и корпусного командира Сабанеева. За ним был учрежден секретный надзор. В июле 1821 г. начальник корпусного штаба, генерал Вахтен, сделал смотр одному из полков орловской дивизии. Хотя полк представился в самом образцовом виде, Вахтен грубо разнес командира полка, нашел во всем непорядки и разрешил не только унтер-офицерам, но и ефрейторам бить солдат палками до двадцати ударов.

В декабре 1821 г. случилось происшествие, за которое начальство жадно ухватилось, чтобы свалить Орлова. Раньше было в обычае, что экономические деньги за продовольствие солдат в половинном размере шли в пользу ротного командира. Приказом и Сабанеева и Орлова это было отменено и предписано частью раздавать деньги на руки солдатам, частью причислять к артельным суммам. Солдат-артельщик одной из рот Камчатского полка, входившего в дивизию Орлова, привез из города экономические деньги. Командир роты потребовал у него эти деньги. Артельщик ответил, что рота не приказала отдавать деньги ему, а распределила их по взводам. Взбешенный командир велел подвергнуть артельщика наказанию палками. Его вывели на двор. Собрались солдаты и закричали, что не дадут наказывать, что артельщик исполнял их приказание.

Когда же командир велел приступить к экзекуции, солдаты вырвали палки, переломали их и освободили товарища. Преступление против дисциплины было чудовищное, и виновных ждало бы ужасное наказание. Но командир сообразил, что не поздоровится и ему за попытку присвоить солдатские деньги. Через своего денщика он вступил в переговоры с солдатами, и решено было предать дело взаимному забвению. Дней через десять генерал Орлов делал полку инспекторский смотр. На таком смотру солдат опрашивают, все ли они получают, что полагается, не обращаются ли с ними жестоко и т. п. Солдаты обступили Орлова и заявили, что получили все, что наказания командир прекратил и теперь они всем довольны. Вдруг из задних рядов кто-то сказал:

- Намеднись капитан хотел было наказать артельщика за то, что он не отдал ему деньги за провиант. Но мы не допустили до этого, а потом помирились.

Проще всего было Орлову пропустить это заявление мимо ушей. Но как лояльный либерал, - «хорошо, по замечанию современника, умевший различать человеколюбие от священных обязанностей дисциплины», - Орлов спросил:

- Как это «не допустили»? Рассказывайте.

Солдаты с наивной гордостью рассказали, как было дело. Орлов, продолжает современник (Липранди), - «с горестью выслушав эти показания, сознал всю важность поступка и поручил бригадному генералу П.С. Пущину произвести строжайшее следствие». Сам же Орлов уехал в данный уже ему отпуск в Киев, где должна была родить его жена. Пущин не спеша стал собираться начать следствие, даже никого еще не арестовал, как вдруг нагрянул извещенный обо всем Сабанеев. Он повел следствие, под палками заставляя солдат давать показания. Артельщик, фельдфебель и наиболее виновные солдаты за бунт против начальства были прогнаны сквозь строй, а об Орлове и Пущине Сабанеев, помимо штаба армии, послал донесение прямо в Петербург.

Вскоре был арестован майор В. Раевский по обвинению в политической пропаганде среди солдат. Заварилась каша. Орлову ставилось в вину, что он ослабил дисциплину в дивизии, потакал солдатам, держался запанибрата с подчиненными, вверил школу такому вольнодумцу, как В. Раевский. Ставились в вину и упомянутые его приказы по дивизии, особенно же предписание читать эти приказы солдатам. Пущин был уволен в отставку. Орлову предлагали уехать «на воды», а там обещали дать ему другую дивизию. Но он требовал формального суда. Суда он не добился, а в апреле 1823 г. был лишен дивизии и назначен «состоять по армии», т. е. числиться военным, не неся службы.

На этом оборвалась навсегда деятельность талантливого и энергичного человека, который пытался лояльно работать в условиях существующего строя, не посягая на его основы. После удаления с действительной службы Орлов жил то в Москве, то в Крыму, то в калужском своем имении, где занимался улучшением имевшегося у него стеклянно-фарфорового завода. Разразилось 14 декабря.

Орлов был арестован в Москве и привезен в Петропавловскую крепость. Рассказывают, что ему грозила жестокая кара, но младший брат его Алексей Федорович, первым бросивший свой полк в атаку на каре мятежников, на коленях вымолил у императора Николая прощение брату. В сущности, однако, никаких серьезных обвинений нельзя было и предъявить Михаилу Орлову: участвовал он только в «Союзе благоденствия», а это следственной комиссией «оставлялось без внимания». Неопределенные показания некоторых арестованных говорили только о каких-то сожженных письмах и о том, что члены Тайного общества считали Орлова сочувствующим целям общества.

Главное, что было поставлено Орлову в вину Верховным судом, – это та же деятельность в Кишиневе, за которую он в свое время уже понес кару: Владимир Раевский, приказы Орлова по дивизии, чтение их в ротах, бунт Камчатского полка. Орлов был исключен из военной службы и выслан под надзор в калужскую свою деревню. В 1831 г. брат выхлопотал ему разрешение жить в Москве.

Москва окружила Михаила Орлова почетом и уважением, как генерала Ермолова, как Чаадаева, как других талантливых людей, у которых николаевский режим отнял возможность деятельности. В 1834 г. с ним встречался в Москве Герцен. «Бедный Орлов, - рассказывает он, - был похож на льва в клетке. Везде стукался он в решетку, нигде не было ему ни простора, ни дела, а жажда деятельности его снедала. Он был очень хорош собой; высокая фигура его, благородная осанка, красивые мужественные черты, совершенно обнаженный череп, и все это вместе, стройно соединенное, сообщало его наружности неотразимую привлекательность.

От скуки Орлов не знал, что начать. Пробовал он и хрустальную фабрику заводить, на которой делались средневековые стекла с картинами, обходившиеся ему дороже, чем он их продавал, и книгу принимался писать «О кредите», - нет, не туда рвалось сердце, но другого выхода не было. Лев был осужден праздно бродить между Арбатом и Басманной, не смея даже давать волю своему языку. Подавленное честолюбие, глубокая уверенность, что он мог бы действовать с блеском на высших правительственных местах, и воспоминание прошедшего, желание сохранить его как нечто святое ставило Орлова в беспрерывное колебание.

«Стереть прошедшее» и явиться кающейся Магдалиной, - говорил один голос; «не сходить с величественного пьедестала, который дан ему прошедшим интересом, и оставаться окруженным ореолом оппозиционности», - говорил другой голос. От этого Орлов делал беспрерывные ошибки. Вовсе без нужды и без пользы громогласно иной раз унижался - и приобретал один стыд. Ибо те, перед которыми он это делал, не доверяли ему, а те, которые были свидетелями, теряли уважение». Второй раз Герцен видел Орлова в 1841 г., по возвращении своем из ссылки. Орлов произвел на него ужасное впечатление.

«Он угасал. Болезненное выражение, задумчивость и какая-то новая угловатость лица поразили меня; он был печален, чувствовал свое разрушение и не видел выхода. Работавши семь лет и все по-пустому, чтоб получить поприще, он убедился, что там никогда не простят, что ни делай. А юное поколение далеко ушло и с снисхождением, а не с увлечением смотрело на старика. Он все это чувствовал и глубоко мучился, занимался отделкой дома, стеклянным заводом, чтоб заглушить внутренний голос. Но не выдержал». Через два месяца Орлов умер. Герцен записал в дневнике: «Я посылаю за ним в могилу искренний и горький вздох; несчастное существование оттого только, что случай хотел, чтоб он родился в эту эпоху и в этой стране».

Декабрист М.Ф. Орлов

Л.Я. Павлова

Семья Орловых. Детские и юношеские годы

28 июня 1762 г. в Петербурге произошёл дворцовый переворот. Гвардейские офицеры свергли с престола русского императора Петра III и провозгласили самодержавной императрицей его жену Екатерину.

Главными руководителями заговора были фаворит Екатерины II Григорий Орлов и его братья Алексей и Фёдор. Благодарная царица щедро вознаградила Орловых многочисленными поместьями и крепостными душами. В семье младшего из братьев Орловых - графа Фёдора Григорьевича - генерал-аншефа и обер-прокурора Сената, богатейшего помещика, владевшего 30 тысячами крестьянских душ, 5 апреля 1788 г. в Москве родился сын Михаил - будущий участник декабристского движения. Мать М.Ф. Орлова - Татьяна Фёдоровна Ярославова не была обвенчана с Фёдором Орловым. Поэтому все семеро детей (Михаил был младшим) назывались его «воспитанниками».

В 1796 г. умер отец Орлова. Весь домашний уклад семьи изменился. Мать не имела никаких прав: её устранили даже от воспитания детей. Все родовые поместья графа (дома в Москве и ценное имущество) перешли к законным наследникам. Но указом от 27 апреля 1796 г., снисходя на давнишнюю просьбу Ф.Г. Орлова, Екатерина II признала за его «воспитанниками» дворянские права и позволила им принять фамилию и герб Орловых.

В наследство от отца Михаил Орлов получил имение Милятино Мосальского уезда Калужской губернии. Оно приносило 12 тысяч рублей годового дохода, насчитывало 23 тысячи десятин земли с 1300 душами крестьян. Была здесь и крепостная мануфактура - хрустальный завод. Кроме того, Орлову полагалась сумма в 10 тысяч рублей.

После смерти отца воспитанием Орлова занимался его родной дядя и опекун граф Владимир Григорьевич Орлов. В его семье получил Орлов первые политические представления. После смерти Екатерины II Орловы попали в опалу. Павел I ненавидел братьев Орловых - убийц его отца. Особым гонениям подвергся знаменитый Алексей Орлов-Чесменский.

Мальчиком Михаил Орлов слышал разговоры о деспотизме Павла I, о необходимости обуздать неограниченного самодержца. Во главе заговора против Павла I стоял граф Н.П. Панин, женатый на двоюродной сестре Орлова.

В 1796 г. Михаила Орлова отвезли в Петербург и поместили в модный среди высшей петербургской аристократии пансион французского эмигранта аббата Николя. Однокашниками и товарищами Орлова здесь были будущие декабристы - С.Г. Волконский, А.П. Барятинский, В.Л. Давыдов. Дружба, начавшаяся в детские годы, сохранилась на всю жизнь. Из воспоминаний Волконского известно, что Михаил Орлов «был первым учеником в отношении учебном и нравственном, и был уважаем наставниками и товарищами». Учебная система, преподаваемая в пансионе, «была весьма поверхностна и вовсе не энциклопедическая».

Орлов пополнял свои знания чтением. Это было время, когда творили Фонвизин, Крылов, Княжнин, Капнист, Пнин, когда в рукописных списках распространялось «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева. В наследство от отца Орлову досталась библиотека с произведениями Ломоносова, Щербатова, Вольтера, Руссо, Гельвеция, Дидро, Гольбаха, Мабли, Мольера, Расина, Шекспира, Мильтона, Юма, Эйлера, Локка. Отрочество М.Ф. Орлова протекало в период, названный А.И. Герценом «великой весной девяностых годов», когда раскаты французской буржуазной революции гремели по всему миру.

Несмотря на строжайшую цензуру, в России хорошо знали о событиях во Франции. Впоследствии Орлов рассказывал, что самое большое впечатление, полученное им в детстве, было от рассказа о падении Робеспьера.

Орлов рос в среде, где ненавидели и боялись народную революцию и хорошо помнили восстание крестьян под руководством Пугачёва. Страх перед народным восстанием он сохранил на всю жизнь, но великие истины, озарявшие эпоху, проникали в умы и оставляли след. Так, близкий друг Орлова Н.И. Тургенев писал о себе, что хотя по рождению он принадлежал к классу крепостников, он видел с детства тяжёлую жизнь миллионов людей, «которые стонали в России в цепях рабства». Эта вопиющая несправедливость сильно поразила его «молодое воображение и навеки оставила в... душе неизгладимое впечатление».

Весной 1801 г. М.Ф. Орлов окончил пансион Николя. 27 августа 1801 г. его определили юнкером по коллегии иностранных дел, в которой он числился до 1805 г. О жизни Михаила Орлова в этот период совсем нет сведений; можно только предполагать, что в 1801-1803 гг., будучи ещё очень юным, он только числился по коллегии. В этот период начинает складываться его мировоззрение. Орлов вышел из закрытого учебного заведения в совершенно новую для него жизнь, полную бурных событий.

После смерти Павла I началось оживление общественно-политической мысли. Признавалась необходимость общих преобразований в стране, конституции, создания представительного учреждения, ограничения деспотического самовластия, обсуждалась необходимость отмены крепостного права, рабства и тирании. В это время создалась возможность разбирать важнейшие проблемы даже в печати.

Возвращённый из ссылки Радищев написал «Проект для разделения уложения Российского». Этот документ, прославляющий свободу мысли, общественное мнение, равенство перед законом и исключение людей из объектов собственности, пользовался большой популярностью. Он ходил в списках и пользовался известностью. В семье своей двоюродной сестры Н.В. Давыдовой молодой Орлов познакомился с Денисом Давыдовым, дружба с которым связала их на всю жизнь.

Денис Давыдов был широко известен с 1803 г., когда в списках распространялись его сатира «Сон» и политические басни «Голова и ноги», «Река и зеркало» и «Орлица, турухан и тетерев», носившие явный антицаристский характер. За эти крамольные стихи Д. Давыдова перевели из кавалергардского полка в провинциальный гусарский полк. Но стихи его по-прежнему читали, переписывали и заучивали наизусть.

В начале 1805 г. стали всё настойчивее говорить о возможности войны России с наполеоновской Францией. Офицерская молодёжь мечтала помериться силами с французской армией, в новом блеске восстановить славу суворовских походов.

15 июля 1805 г. по собственному прошению юнкер Министерства иностранных дел М.Ф. Орлов перевёлся эстандарт-юнкером в Кавалергардский полк. Он попал в обстановку всеобщего воодушевления, о которой современник этих событий И.С. Жиркевич писал: «Трудно представить, какой дух одушевлял тогда всех нас, русских воинов, и какая странная и смешная самонадеянность была спутницей такого благородного чувства. Нам казалось, что мы идём прямо на Париж!».

10 августа 1805 г. Кавалергардский полк в составе гвардии выступил из Петербурга в заграничный поход. Гвардия спешила на помощь Кутузову. Все верили в близкую победу над Наполеоном. 20 ноября 1805 г. после двухмесячного похода полк прибыл к Аустерлицу. В самый разгар сражения, буквально с марша, он был брошен в атаку против конных егерей наполеоновской гвардии и спас от окончательного разгрома русскую пехоту. Эта атака описана Л.Н. Толстым в романе «Война и мир». Юнкер Михаил Орлов принял участие в этой знаменитой атаке кавалергардов и «проявил замечательную храбрость». 7 апреля 1806 г. полк возвратился в свои казармы, а 9 января 1807 г. юнкера Орлова за проявленную в сражении храбрость произвели в корнеты.

Аустерлицкое поражение потрясло всё общество, но особенно тяжело переживали позор Аустерлица в военной среде. Близкий друг Орлова С.Г. Волконский, поступивший в полк в 1806 г., вспоминал, что в первый год его службы «самая отличительная и похвальная сторона в убеждениях молодёжи - это всеобщее желание отомстить Франции за нашу военную неудачу в Аустерлице». Это воспринималось как «гражданственный долг». Чувство патриотизма было глубоко уязвлено. Престиж царя в обществе значительно упал.

В конце 1806 г. началась новая военная кампания, и 13 февраля 1807 г. корнет М. Орлов в составе Кавалергардского полка выступил во второй боевой поход. В мае кавалергарды прибыли в Пруссию, и 2 июня Орлов «участвовал в сражении при Фридлянде».

Фридляндское сражение было проиграно. В июле 1807 г. Россия подписала Тильзитский мир. Новое поражение заставило молодых офицеров Кавалергардского полка, которые и раньше живо интересовались политическими проблемами, серьёзно задуматься над будущим страны.

М.Ф. Орлов организовал кружок офицеров-патриотов, среди которых были С. Волконский, М. Лунин, П. Лопухин, П. Киселёв, Ф. Уваров, Д. Бутурлин, П. Билибин, А. Меншиков. Впоследствии Волконский, Лунин, Лопухин и Орлов стали декабристами. Киселёв, Меншиков и Бутурлин занимали высокие военные и гражданские посты.

Орлов выделялся среди товарищей умом и образованностью. Волконский называл его «лицом замечательным» и утверждал, что Орлов приобрёл уважение в петербургском обществе «и уже тогда встал во главе и мыслящей и светской молодёжи». Орлов был близко знаком с А.Н. Муравьёвым, который вспоминал об Орлове как о человеке «достойнейшем, великолепной наружности и большого образования, начитанности и красноречия» и «силы необыкновенной», «не только физической, но и умственной».

Друзья по кружку встречались ежедневно. По словам Волконского, «едко разбирались вопросы, факты минувшие, предстоящие, жизнь наша дневная с впечатлениями каждого». Все были преисполнены чувством оскорблённого патриотизма, желанием отомстить за понесённое поражение. От вопроса - почему стало возможным военное поражение России - переходили к проблемам внутреннего состояния государства, к необходимости реформ. Есть предположение, что в кружке родился документ, автором которого исследователи считают М.Ф. Орлова. Это записка о необходимости реформ в России под названием «Проект представления», датированный 25 августа 1808 г.

Название свидетельствовало о том, что записку предполагалось передать царю. Автор «Проекта» скорбит, что реформаторские устремления первых лет царствования Александра I не привели к желаемым изменениям, но ещё верит в добрые намерения царя принести успокоение отечеству. В документе обрисована мрачная картина внешнего положения страны.

Ещё большее беспокойство внушало автору внутреннее состояние Российского государства. Его он считал просто катастрофическим: у кормила государственного управления он видел не преданных родине русских дворян, а чужестранцев, равнодушных к нуждам России, стремящихся только к собственным выгодам. Автор рисовал страшную картину голода и дороговизны, как следствия континентальной блокады, напоминал о крестьянских бунтах, волнениях рабочих на мануфактурах и указывал на необходимость заняться крестьянским вопросом, чтобы избежать ещё более страшных потрясений, чем французская революция.

Причины всех бед и несчастий России он усматривал в стае «иноземцев, которые как вороны в годину скорби, питаются язвами государства и собираются вместе, чтобы клевать наши трупы». Автор предлагал свои меры спасения России: изгнание иностранцев, проведение в жизнь обещанных реформ, привлечение русского родовитого дворянства к управлению страной. Только это ликвидирует «беспримерный разлад между общественным мнением и мнением правительства». Только таким образом возможно «предупредить страшную и неизбежную катастрофу, грозящую отечеству в лице как вождя, так и последнего из его подданных».

Автор проекта политически был ещё незрел. Он слабо разбирался в социальных и политических теориях и все изменения устоев страны не мыслил вне рамок монархии. Однако он высказывал пожелания, чтобы царь согласовывал свои действия с общественным мнением, подразумевая взгляды передового дворянства. Этот проект царю не был передан. За период 1808-1812 гг. Орлов быстро продвигался на служебном поприще. Одновременно он занимался своим образованием. По воспоминаниям Волконского, Орлов в этот период «уже выказывал свои отличные дарования и прилежание к усовершенствованию в военной науке».

1 июля 1810 г. Орлова назначили адъютантом к князю П.М. Волконскому, начальнику квартирмейстерской части - так назывался в то время генеральный штаб. А.Н. Муравьёв вспоминал, что Орлов был своим начальником «употребляем по труднейшим делам, которые всегда исполнял с желанным успехом».

Заграничные походы 1813-1814 гг.

Победоносная русская армия, изгнав врага из своей страны, вступила в пределы Пруссии. Население страны встретило русские войска как избавителей. Порабощённые Наполеоном народы поднялись на борьбу за свою национальную независимость. Александр I и его союзники боялись национально-освободительного подъёма в массах, но стремились использовать его для осуществления своих корыстных и захватнических целей. Их задачей была реставрация старого, дореволюционного порядка, восстановление господства в Европе феодальных династий, укрепление феодально-крепостнической системы.

Будущие декабристы воспринимали походы 1813-1814 гг. как освободительный акт. В их представлении русская армия была носительницей свободы и независимости для порабощённых народов Европы. Но уже в то время Орлов понимал, что в России гнездится множество Наполеонов «в качестве внутренних разбойников», с которыми он хотел начать борьбу, как только окончится война. А война продолжалась.

28 января 1813 г. Орлов получил «особое поручение от г. генерал-фельдмаршала, вследствие которого он должен [был] отправиться в Главную квартиру французской армии». Цель поездки осталась неизвестной. Выполнив задание, Орлов поступил под командование Милорадовича. Ближайшей целью русского командования в марте 1813 г. стало овладение Дрезденом. В ночь с 14 на 15 марта на глазах неприятеля Орлов со своим отрядом стремительно переправился через Эльбу при Дебельсдорфе ниже Мейсена и, таким образом, поставил под удар французские войска, находящиеся в Дрездене. Этот неожиданный маневр заставил французов поспешно отступить.

За «отличие в борьбе с противником» Орлова «25 марта 1813 г. произвели в полковники». Боевой подвиг Орлова был отмечен Кутузовым. В своём донесении царю о вступлении русских войск в Дрезден он писал, как способствовала этому «быстрая переправа через Эльбу флигель-адъютанта... Орлова, учинённая при Дебельсдорфе». В первых числах апреля произошло крупное столкновение отряда Орлова с неприятелем при городе Кольдице. Во «Франкфуртской газете» от 12 апреля 1813 г. был помещён специальный отчёт об этом сражении.

Во время Плесвицкого перемирия в мае 1813 г. Орлов был назначен уполномоченным от русских войск с заданием наблюдать за точными исполнениями условий перемирия.

Вскоре в союзную армию прибыли генерал Моро и Жомини. Первый был вызван Александром I из Америки, который изменил Наполеону и перешёл на сторону союзников. Орлова назначили состоять при Моро, который 15 (27) августа 1813 г. в битве при Дрездене был ранен ядром французской артиллерии. Через пять дней он умер. После смерти Моро Орлов получил назначение в отряд генерал-лейтенанта Тилемана. Вскоре Орлов принял участие в сражении при Мерзебурге, за которое был награждён орденом Анны второй степени. Через месяц он участвовал в грандиозной битве под Лейпцигом. После Лейпцигского сражения партизанский отряд Орлова снова действует в тылу противника на территории между Эрфуртом и Готою.

За успешные действия во главе партизанского отряда 25 октября 1813 г. Орлов был награждён прусским правительственным орденом «Большого Орла 2-й степени».

До конца 1813 г. Орлов оставался командиром партизанского отряда и совершал рейды в тыл противника. Но в начале 1814 г. царь отозвал его в свою свиту.

Известно, что 26 февраля (10 марта) Орлов принимал участие в сражении при городе Труа, а затем при Ассизе. Союзные войска с боями приближались к столице Франции. 18 марта французы предложили начать переговоры о перемирии. По приказу Александра I Орлов и Нессельроде вместе с французским парламентёром отправились к маршалу Мармону, командующему французскими войсками на этом участке, для переговоров о капитуляции и сдаче Парижа. Орлов получил санкцию подписать капитуляцию.

Французский маршал отклонил русские условия капитуляции. Нессельроде, не зная, что предпринять, решил возвратиться в союзную штаб-квартиру за новыми полномочиями. Между тем наступил вечер, и Орлову стало ясно, что ночью союзные войска не смогут атаковать Париж, а тем временем Мортье и Мармон выведут свои войска из города и соединятся с Наполеоном. «Из этого я заключил, - вспоминал Орлов, - что надобно было тотчас составить импровизированную капитуляцию или попытаться ещё раз вырвать требуемые условия...

Я предложил, что соглашусь остаться заложником в Париже до истечения перемирия». Договорились, что атаки на Париж не будут возобновлены до тех пор, пока Орлов не перейдёт назад через русские аванпосты. Нессельроде вернулся в штаб-квартиру, а Орлов поехал с Мармоном в Париж. По дороге он убедился, что город будет сдан без боя. Мармон привёз Орлова в свой дом.

Гостиная маршала была полна народу. Орлов рассказывал потом, что перед ним прошли все тогдашние знаменитости Франции. Вскоре в гостиной появился Талейран. Узнав о том, что тут находится русский офицер, представитель царя, Талейран незаметно подошёл к Орлову и тихо сказал ему о глубочайшем почтении, которое он испытывает к русскому царю. Он просил Орлова передать это Александру.

Орлову стало ясно, что Талейран готовился совершить очередное своё предательство. Встретился Орлов и с адъютантом Наполеона - Жирарденом, который пытался поднять парижан на борьбу, но не смог сделать этого. Орлов по этому поводу заметил, что «Наполеон уничтожил жизнь и движение в массах, и массы остались недвижны».

К двум часам ночи вопрос о капитуляции был согласован. Союзники согласились на отступление французской армии из Парижа, но оставили за собой право преследовать её. Мармон принял эти условия. Тут же в гостиной Орлов написал текст о капитуляции Парижа и вручил его маршалу Мармону. Акт о капитуляции Парижа был подписан.

25 марта (6 апреля) Наполеон в Фонтенбло отрёкся от престола. 30 марта (11 апреля) был составлен так называемый Фонтенблоский трактат. Он определял судьбу Наполеона и его семьи. В тот же день Орлов отправился в Фонтенбло для оформления акта об отречении французского императора. Приехав в Фонтенбло, Орлов согласовал с Коленкуром список лиц и состав охраны, которые должны были сопровождать Наполеона на Эльбу, а также вопросы о полном прекращении военных действий и освобождении военнопленных.

2 апреля 1814 г. за боевые заслуги и решающую роль в переговорах о капитуляции Парижа Орлов был произведён в генерал-майоры.

Знаменательные события весны 1814 г. обогатили Орлова политическим опытом. Он с огромным интересом следил за общественной жизнью Парижа. Занимаемое положение открывало Орлову двери парижских салонов. Встречи с друзьями проходили в оживлённых спорах, в которых обсуждались вопросы государственного, социального и политического устройства стран, через которые проходили во время походов русские войска, делались сравнения с положением России.

Орлов, как и другие русские офицеры-патриоты, убедился, что народы стран, свободных от крепостного строя, живут несравненно лучше, чем в крепостной России. Недаром Н.И. Тургенев записал в своём дневнике: «Теперь возвратятся в Россию много таких русских, которые видели, что без рабства может существовать гражданский порядок и могут процветать царства».

Эти сравнения ещё больше усугубляли чувство острой горечи за судьбу русского народа. Освобождение крестьян мыслилось передовой частью офицерства как самая неотложная проблема. Так, Тургенев отмечал в дневнике в 1814 г.: «После того, что русский народ сделал..., что случилось в Европе, освобождение крестьян мне кажется весьма лёгким, и я поручился бы за успех даже скорого переворота...»

1 (13) мая 1814 г. в Париже был подписан мирный договор. Война окончилась.

Дипломатическая деятельность М.Ф. Орлова в Дании, Норвегии и Швеции

За время войны и особенно в дни капитуляции Парижа Орлов зарекомендовал себя блестящим дипломатом. Поэтому, когда возникла необходимость разобрать сложный конфликт, возникший между Данией, Норвегией и Швецией, Александр I избрал своим представителем Орлова. Суть конфликта заключалась в следующем: по тайному договору с русским царём, заключенному 5 апреля 1812 г., Швеция обязывалась помогать России в войне с Францией в обмен за поддержку её притязаний на Норвегию. Со своей стороны Александр I обязался убедить Данию, под владычеством которой находилась Норвегия, добровольно уступить Швеции свои права на эту страну.

В 1813 г. Швеция изменила Наполеону и открыто выступила на стороне антифранцузской коалиции. С согласия союзников, шведский наследный принц Карл-Иоганн (бывший наполеоновский маршал Бернадотт) напал на союзницу Франции - Данию и принудил её подписать 14 января 1814 г. Кильский трактат, по которому Норвегия отходила к Швеции. Известие об этом событии вызвало в Норвегии бурю возмущения. Норвежцы отказались подчиняться. 10 апреля 1814 г. в Эйдсволе состоялось открытие Учредительного собрания Норвегии, на котором страна провозглашалась независимым государством. 17 мая 1814 г. была принята конституция, которая, по словам Энгельса, была более демократичной, «чем все существовавшие тогда в Европе».

Карл-Иоганн пытался силой заставить Норвегию выполнить Кильский трактат. С 30-тысячной армией он двинулся к границам страны и потребовал ранее обещанной помощи от России и Англии. Но союзники не спешили с военной помощью и решили попытаться уладить конфликт дипломатическим путём.

Представителем от России царь назначил Орлова. Изучив суть дела и получив инструкции, Орлов 29 апреля выехал из Парижа и 9 мая прибыл в Копенгаген. После нескольких встреч с датским королём и членами его правительства Орлов убедился, что правительство и король Дании никакого влияния на норвежские события не имели. Поняв, что король Дании непричастен к событиям в Норвегии, Орлов отправился туда сам. 30 июня он приехал в Христианию.

Когда Орлов познакомился с содержанием норвежской конституции, он понял, что все конституционные проекты Швеции, обещанные ею Норвегии, стоят на голову ниже. Распространяемая шведским наследным принцем версия о том, что «Норвегия расположена перейти под власть Швеции, но сопротивляется лишь вследствие коварного подстрекательства принца (Христиана)», как убедился Орлов, оказалась ложной. Норвежцы ненавидели шведскую монархию и не желали объединяться с ней.

Орлов свои симпатии отдал справедливой борьбе норвежского народа и действовал не так, как указывалось ему в данной инструкции. В своих донесениях он старался оправдать сопротивление норвежцев и вызвать к ним сочувствие. Ему очень импонировало, что на предложение отказаться от короны Христиан-Фредерик с достоинством ответил, что может сложить корону только в руки народа, для чего нужно созвать стортинг.

Орлов убедил представителей других держав обещать Норвегии, даже в случае объединения со Швецией, самую независимую конституцию. Он разработал прогрессивный проект унии Норвегии со Швецией, в которой сохранял за Норвегией гарантии самостоятельности. Особо подчёркивалось право норвежцев иметь своим вице-королём только норвежца по национальности. Для обсуждения выдвинутых Орловым предложений необходимо было созвать стортинг.

Орлов отправился в Стокгольм с намерением добиться от Карла-Иоганна принятия своего проекта унии. Неоднократные встречи с наследным принцем, во время которых Орлов убеждал его не вызывать недовольство населения Норвегии, не дали результатов. Все условия норвежцев считались неприемлемыми. Наследный шведский принц требовал отмены или коренного изменения норвежской конституции. Не достигнув результатов в переговорах, Орлов вернулся в Норвегию и информировал об этом норвежского короля.

Но старания Орлова помочь Норвегии не пропали даром. Оппозиция в самой Швеции, перспективы постоянного сильного сопротивления окрепшей норвежской буржуазии, ненависть норвежского населения к шведам, позиция благожелательства к Норвегии, занятая представителями союзных держав во главе с Орловым, - всё это заставило Карла-Иоганна пойти на уступки и прекратить военные действия. 14 августа 1814 г. в Моссе состоялась конференция сторон, где была подписана конвенция. Швеция отказалась от Кильского трактата, признала Норвегию независимым государством и предоставляла норвежцам самим решать вопрос об унии со Швецией.

Орлов был посланцем русского царя и имел указания способствовать соединению Норвегии со Швецией. Но он встал на сторону свободолюбивых норвежцев и их демократической конституции и не выполнил данных ему предписаний. В одной из своих депеш он писал: «Так как наследный принц шведский «восстал» против гарантий, то, следовательно, он желает дать норвежцам лишь призрачные права, без всякого ручательства, чтобы иметь возможность отобрать их по своему произволу».

Таким образом, Орлов, вопреки воле царя, убедившись, что «дело норвежцев, восставших против присоединения их отечества к Швеции, справедливо и достойно уважения... и сообразовал с этим своё поведение. Вместо поддержки Бернадотт встретил в лице представителя России предубеждённого противника против его притязаний». Позиция, занятая Орловым, впоследствии помогла Норвегии отстоять свою политическую самостоятельность и получить демократическую конституцию.