О следственном деле М.Ф. Орлова

Имя видного члена Союза благоденствия генерал-майора Михаила Федоровича Орлова прозвучало на первом заседании Следственного комитета 17 декабря 1825 г. при чтении доклада И.И. Дибича от 4 декабря того же года «О существовании и распространении в войске зловредного общества и принятых первоначальных мерах к открытию их замыслов». Дибич со ссылкой на сообщение И.О. Витта указывал, что в числе членов тайного общества состоит М.Ф. Орлов.

Комитет предложил Николаю I арестовать Орлова и «привезть сюда под присмотром». 18 декабря была получена царская резолюция: «Взять под арест, оставя покуда в Москве». 19 декабря последовал приказ московскому военному генерал-губернатору: М.Ф. Орлова арестовать «и содержать, не допуская никого иметь с ним ни малейшего сношения». Бумаги Орлова приказано было привезти Николаю I «в собственные руки».

21 декабря в 7 часов вечера Орлов был арестован в Москве (док. № 3/0) и вскоре отправлен в Петербург. «Я жду Михаила Орлова и Лопухина, - писал 23 декабря Николай Константину, - которые уже должны быть арестованы».

28 декабря Орлов был доставлен к Николаю I и после допроса помещен в Петропавловскую крепость в «арестантский покой № 12» Алексеевского равелина согласно приказу царя: «Присылаемого при сем генерал-майора Орлова посадить в Апексеевский равелин, выведя Горского или кого другого и содержа хорошо».

29 декабря последовало царское разрешение на первое свидание М. Орлова с братом Алексеем. Затем эти встречи стали регулярными. 30 декабря Николай вновь писал коменданту Петропавловской крепости: «Генерал-майору Орлову дать видеться с братом Алексеем и перевести на офицерскую квартиру, дав свободу выходить, прохаживаться и писать, что хочет, но не выходя из крепости».

В тот же день после свидания с братом Орлова перевели в «офицерскую» плац-адъютантскую квартиру у Петровских ворот Петропавловской крепости, где он содержался до конца следствия. Взятые при аресте Орлова его бумаги, после рассмотрения 31 декабря в Комитете (в них «ничего, относящегося к делу не оказалось»), были в январе 1826 г. отданы Алексею Орлову. Впоследствии М. Орлову было разрешено писать родным.

Следственное дело М.Ф. Орлова заметно выделяется среди других личных дел декабристов. Это объясняется исключительной ролью Орлова в тайном обществе, а также особенностями расследования о нем в Комитете. Выписка из показаний членов тайного общества об Орлове (док. № 14/11) далеко не полна, но и она дает представление о том обилии материала, касавшегося Орлова, который отложился у следователей. Вместе с тем эти сведения как бы «оторваны» от самого следственного дела. Оно в основном состоит из писем Орлова Николаю I и отдельных его показаний. В Комитет Орлов не вызывался, вопросов получал крайне мало. Следы расследования его участия в тайном обществе остались разбросанными в делах других декабристов.

Первые свои показания Орлов дал, находясь еще под арестом в Москве, 22 декабря 1825 г. В письме к Николаю I он оправдывался и доказывал свою непричастность к любым тайным обществам (док. № 3/0). Одновременно Орлов обратился к московскому генерал-губернатору Д.В. Голицыну, прося его переправить письмо царю и ходатайствовать перед Николаем за него. Голицын выполнил его просьбу. «Объяснение» Орлова зачитали в Комитете 26 декабря и постановили «иметь в виду при допросах».

К 28 декабря - дню доставки Орлова в Петербург Комитетом были получены первые показания членов тайных обществ, касавшиеся этого видного участника движения. 18 декабря его имя прозвучало в ответах П.Г. Каховского, который считал, что один из центров общества находится в Москве у Орлова. При выяснении этого вопроса на заседании Комитета 25 декабря Каховский сослался на слова К.Ф. Рылеева.

23 декабря С.П. Трубецкой и П.Н. Свистунов одновременно сообщили о важном факте, который в дальнейшем стал одним из пунктов обвинения Орлова. Речь шла о письме Трубецкого к Орлову от 13 декабря 1825 г., отправленного со Свистуновым. Трубецкой, по словам Свистунова, извещал Орлова о готовящемся восстании и просил, чтоб он ускорил «своим приездом». Сам же Трубецкой показывал, что послал письмо Орлову с просьбой приехать, «чтоб остановить» подготовку восстания. Письмо до Орлова не дошло, оно было уничтожено Свистуновым в Москве при получении известия о поражении восстания. Однако Орлову содержание документа было тотчас передано устно и он одобрил уничтожение документа.

Получив эти сведения, Комитет потребовал подробностей от Трубецкого 25 декабря и от Свистунова 29 декабря. Свистунов по требованию Комитета полностью изложил содержание письма к Орлову, он также отметил, что слышал об участии Орлова в тайном обществе. Трубецкой же к своим ответам от 25 декабря присовокупил сведения, полученные им от С.Г. Волконского. По словам последнего, Орлов лишь внешне отошел от тайного общества, но образ мыслей его «насчет превосходства конституционного правления и желание его, чтоб оно было когда-либо введено, не переменились».

24 декабря при допросе Рылеева стало известно, что он предполагал использовать авторитет Орлова против влияния Пестеля во 2-й армии. Имелось также показание А.А. Бестужева об участии Орлова в ранних тайных обществах. В пространном показании Комарова от 27 декабря сообщалось о выходе Орлова после 1821 г. из тайного общества. Допрос Орлова Николаем I, состоявшийся, как отмечалось выше, 28 декабря в день приезда Орлова в столицу, показателен для начала следствия по делу декабристов.

В это время царь как никогда использовал присущие ему лицемерие и актерские способности, стремясь добиться максимум сведений о тайном обществе. Однако попытка царя «дружеским» обращением с Орловым как со «старым товарищем» получить сведения о тайной организации не увенчалась успехом. «Он слушал меня с язвительной улыбкой, - вспоминал Николай, - как бы насмехаясь надо мной, и отвечал, что ничего не знает, ибо никакого заговора не знал, не слышал и потому к нему принадлежать не мог... Все это было сказано с насмешливым тоном и выражением человека, слишком высоко стоящего, чтоб иначе отвечать как из снисхождения».

Поведение Орлова крайне задело царя, он требовал назвать имена членов тайного общества. Однако, как писал Орлов в следующем послании, в нем «проснулся невольный ужас перед подобным доносительством» (док. № 4/0). Допрос продолжался более двух часов и кончился безрезультатно. «Главная ошибка Михаила, - писал из Петербурга А.Н. Раевский сестре Е.Н. Орловой, - та, что он нехорошо вел себя с императором, не отвечал как следовало на его дружеские увещания; он оскорбил его лично». Можно согласиться с современным исследователем, отметившим, что в позднейших записках царя присутствовала личная неприязнь к Орлову, сохранившаяся с 1825 г. Николай I не простил ему своего поражения на следствии.

29 декабря после встречи с братом М. Орлов направил Николаю I два послания. В первом - небольшом - он извинялся за свое поведение при допросе и просил новой встречи с царем без свидетелей (док. № 4/0). Второе письмо - это пространная записка с изложением истории тайного общества. От брата Алексея Орлов узнал о первых материалах против него, поступивших в Комитет. Поэтому Орлову пришлось постепенно отказаться от прежней тактики полного отрицания и коснуться ряда сторон истории тайного общества и своего в нем участия.

Он крайне осторожно писал о Союзе благоденствия и последующих тайных обществах, полностью скрыл их программы и главные факты истории. Из имен членов тайного общества он упомянул только несколько, подчеркнув свою слабую осведомленность. Тем не менее Орлов был вынужден признать свое участие в Союзе благоденствия, из которого он вышел, по его словам, в 1821 г. в Москве. Однако о Московском съезде 1821 г. и своих предложениях он полностью умолчал. Орлов отметил, что его несколько раз приглашали вступить в тайные общества, созданные после 1821 г., но он отвечал отказом.

В заключении записки Орлову пришлось коснуться также щекотливых вопросов о письмах Трубецкого и Пущина о готовящемся восстании, направленных к московским членам и в том числе к нему, Орлову. Это были крайне опасные для Орлова факты, показывавшие степень его близости с членами тайного общества. Письма также свидетельствовали о надеждах членов Северного общества на участие Орлова в выступлении. Комитет к этому времени, как показано выше, имел сведения лишь о письме Трубецкого; но Алексей Орлов, информировав брата о степени осведомленности следователей, вероятно, точно не знал все подробности. Поэтому М.Ф. Орлов первым среди арестованных декабристов дал показания и о письме Пущина, кратко изложив его основное содержание и отметив, что письмо было им сожжено (док. № 5/1).

При чтении записки Орлова в заседании 30 декабря Комитет отреагировал резко отрицательно: «как в объяснении сем не видно ни признательности, ни чистосердечия и объяснения его неудовлетворительны и запутаны противоречиями, его обвиняющими, то испросить высочайшего его императорского величества соизволения, дабы запрещены были всякие сношения с генерал-майором Орловым». На следующий день поступила резолюция Николая: «Кроме с братом его Алексеем» (док. № 6/2). Тогда же царь поручил А.Х. Бенкендорфу снять допрос с Орлова и разрешил это «сделать наедине». Вероятно, именно Бенкендорф доставил обратно Орлову его записку от 29 декабря, не удовлетворившую Комитет, с вопросами на полях.

В последующие дни Орлов готовил новую более пространную записку, а прежнюю 2 января отослал в Комитет (док. № 7/3). 4 января вторая записка была закончена. В ней получили развитие основные положения, содержавшиеся в первом оправдательном документе Орлова. Впервые он сообщил, что способствовал принятию в общество В.Л. Давыдова, а также признался в своих контактах с М.П. Бестужевым-Рюминым в 1825 г. по вопросу отношений с польским тайным обществом.

В заключении записки Орлов ответил на ряд вопросов, которые особенно интересовали следователей и были, по-видимому, четко сформулированы Бенкендорфом при посещении заключенного (в деле имеются лишь тексты вопросов, написанные рукой Орлова перед каждым ответом). Вопросы касались связей членов тайных обществ с иностранными подобными организациями, «иностранными посланными», а также с «важными лицами Российского государства». На эти вопросы Орлов дал уклончивые ответы, стремясь показать свою неосведомленность.

В целом вторая записка, хотя и отличалась пространностью, многословными обещаниями полной откровенности, но почти не содержала новых сведений по сравнению с первой (док. № 8/4). Комитет вновь нашел показание Орлова «не полным и не удовлетворительным» и распорядился потребовать от него дополнений «по сделанным в присутствии замечаниям».

В дальнейшем следствие по делу Орлова шло в основном по следующим направлениям:

1. Продолжали выясняться обстоятельства, связанные с письмами Пущина и Трубецкого, что являлось элементом общего дознания о деятельности Орлова в Москве после 14 декабря 1825 г.

2. К этому же кругу вопросов относилось расследование об осведомленности Орлова о планах цареубийства П.А. Муханова и о встречах его с Мухановым в декабре 1825 г.

3. Среди проектов покушения на жизнь членов царствующей семьи, что, как известно, особенно привлекало внимание следователей, выяснялся вопрос, знал ли Орлов о плане цареубийства А.И. Якубовича 1825 г.

4. Велось дознание о замыслах братьев Поджио, В.Н. Лихарева и В.Л. Давыдова осуществить цареубийство в декабре 1825 г. и привлечь к своим замыслам Орлова, поручив ему командование гвардией.

8 января 1826 г. Никита Муравьев, делая «Историческое обозрение хода общества», признался, что в 1825 г. ознакомил Орлова с намерением Якубовича убить Александра I. На следующий день Орлов получил запрос Комитета и 10 января представил два показания, в которых пытался объяснить, почему он не сообщил властям о готовящемся покушении (док. № 9/5, 10/6). Николай I, информируя 11 января Константина о намерении Якубовича, подчеркнул: «И Орлов это знал».

12 января Комитет направил Орлову серию вопросов об «Ордене русских рыцарей». О существовании организации под таким названием следователи узнали из показаний Пестеля от начала января 1826 г., где он сообщил, что слышал об указанном тайном обществе от Орлова. Последний, отвечая на вопросы Комитета, стремился убедить следователей, что подобного общества не существовало, а лишь был план его создания (док. № 11/7).

При чтении показаний Орлова Комитет 13 января постановил: «Иметь в виду, не откроется ли... каких-либо дальнейших пояснений». Спрошенный в тот же день Пестель подтвердил, со ссылкой на слова Орлова, свое прежнее показание об «Ордене русских рыцарей» и указал, что существовала «печатная книжечка об обществе», которую он сам не читал. Впоследствии - 6 февраля 1826 г. - С.И.Муравьев-Апостол твердо указал на Орлова как на основателя тайного общества, возникшего почти одновременно с Союзом спасения, имея в виду, без сомнения, «Орден русских рыцарей». Аналогичный ответ дал А.Н. Муравьев.

Большое внимание уделяли следователи выяснению деятельности Орлова в Москве после получения там известия о восстании 14 декабря. Узнав в конце декабря от Орлова о письме Пущина к московским членам, Комитет продолжал расследовать подробности, связанные с этим документом. Из показаний М.А. Фонвизина от 12 января 1826 г., а также М.М. Нарышкина и М.Ф. Митькова от 21 и 24 января выяснилось, что письмо было адресовано С.М. Семенову. Фонвизин также указал, что Семенов просил его показать письмо Орлову, который после прочтения его уничтожил.

На основании этих показаний Фонвизин вновь был спрошен в конце января о содержании письма; тогда же ему был задан вопрос: «С каким намерением вы передали его [письмо] Орлову, какого был о том мнений сей последний и где девалось это письмо?» Фонвизин вновь кратко ответил, что письмо после прочтения было сожжено Орловым и разговоров с ним по содержанию документа не было. Показание И.И. Пущина от 14 марта о письме сведений, касавшихся Орлова, не содержало.

Последним по письму Пущина был спрошен 2 апреля С.М. Семенов. Следователей интересовал тот же вопрос: «По какому поводу и с каким намерением вы отдали оное для доставления генерал-майору Орлову?» В ответе Семенов подчеркнул, что письмо хотели показать Орлову как человеку «принимавшему участие в делах общества»9. Это свидетельство могло стать в руках следователей сильным аргументом против позиции Орлова.

15 февраля Комитет допросил Трубецкого о его письме к Орлову. Следователей интересовали вопросы, почему Трубецкой сделал именно Орлову «столь опасное предложение» приехать в Петербург к моменту восстания, почему он был уверен в согласии Орлова, на чем основывал свою уверенность в большой власти Орлова и его способности повлиять на ход восстания. Трубецкой дал весьма знаменательные показания. Он, по его словам полагал, что Орлов «по каким-нибудь причинам только притаился, но образа мыслей своего не переменил». Трубецкой «приметил» также расположение к Орлову в «главных членах общества, ибо Пущин очень настаивал, чтоб к нему написать и Рылеев изъявлял желание».

В феврале началось расследование плана цареубийства Муханова, предложенного им в декабре 1825 г. Из показаний Митькова (4 февраля) и И.Д. Якушкина (24 февраля) выяснилось, что в декабре 1825 г. Муханов дважды вызывался убить Николая I для спасения арестованных петербургских членов. Происходило это первый раз на квартире Орлова и в его присутствии.

Как показывал Якушкин, Орлов, в ответ на предложение Муханова якобы молча «взял его за ухо и подрал» (док. № 15/12). Таким образом Якушкин в показаниях сознательно приписал Орлову осуждение предложения Муханова, чему, как показывают материалы следствия, Комитет поверил или сделал вид, что поверил. 2 и 3 марта были допрошены основные участники разговоров, состоявшихся 19 декабря 1825 г. у Орлова и Митькова.

Получил вопросы 2 марта и Орлов. Он отказался подтвердить, что был участником разговора о цареубийстве, сославшись на плохую память (док. № 15/12)'. Муханов был непосредственно спрошен: «По какому поводу вы сделали генерал-майору Орлову столь опасное предложение и на чем основана была уверенность ваша, что он не изменит доверенности вашей?»

Пространный ответ Муханова не давал материала против Орлова, он подчеркивал случайный характер разговора, его повышенную эмоциональность. Муханов отметил лишь, что Орлов вместе с Якушкиным «соболезновал о заточенных в крепость» (док. № 15/12). «Если даже я имел предполагаемую мысль, - показывал Муханов, - то какое содействие мог я ожидать от Орлова без службы, без солдат, без связи и в гонении». Комитет расследовал проект покушения Муханова длительное время, и 2 апреля при допросе Муханов вновь был спрошен об участии в разговоре Орлова. Он повторил, что «ни генерал Орлов, ни господин Якушкин ничего возмутительного и противузаконного не говорили».

Другим объектом расследования, связанного с именем Орлова, стал один их тех проектов выступления, которые стихийно возникали среди членов тайного общества в декабре 1825 г. 10 февраля 1826 г. И.В. Поджио впервые рассказал о разговоре, состоявшемся между ним, его братом Александром, Лихаревым и Давыдовым при получении известия об аресте Пестеля. Речь шла о предложенном А.В. Поджио плане покушения на царя. Обязательным условием успеха А. Поджио считал участие М. Орлова и принятие им в командование гвардии.

Допрошенные 16 февраля остальные участники разговора подтвердили показание И. Поджио. Его брат Александр присовокупил, что предложил Орлова, «зная родство и связи его дружественные со многими из членов и прежние его сношения с благоденствием». Отметим, что эти сведения, весьма красноречиво свидетельствующие о сохранении авторитета Орлова в тайном обществе, совершенно не отражены в его следственном деле; они не вошли ни в свод показаний о нем, ни в записку А.Д. Боровкова.

В те же февральские дни Комитет получил некоторые новые сведения, относившиеся к Орлову. Стало известно, что в 1824 г. С.Г. Волконским была сделана печать для вскрытия бумаг, касавшихся исхода дела Орлова после отстранения его от командования 16-й дивизией. Волконский «сознался, - зафиксировано в журналах заседаний Следственного комитета от 18 февраля, - что сделал себе фальшивую печать генерал-аудитора 2-й армии с тем, чтобы мог, распечатывая посылаемые от него бумаги, услужить генерал-майору Михайле Орлову уведомлением о ходе дела его».

Комитет принял решение «спросить самого Орлова». Тот в ответе на присланный ему 2 марта вопрос «объявил, что князь Сергей Волконский никогда ему никаких сведений не сообщал» (док. № 12/8). Однако 9 марта Волконский признался, что о результатах вскрытия одного документа он сообщил Орлову. Тот, как показывал Волконский, «был даже недоволен, что я в виде оказать ему услугу решился на такое дело».

Действия Орлова в период командования им 16-й дивизии также интересовали следователей, так как Комитету было ясно, что «все сии дела [события 1822 г. в 16-й дивизии] имеют связь с существовавшем во 2-й армии секретным обществом». Представленный от аудиториатского департамента Главного штаба на царскую конфирмацию доклад об Орлове был в январе 1826 г. направлен в Комитет и принят им во внимание.

В связи с этим А.Г. Непенин - командир 32-го егерского полка 16-й дивизии и В.Ф. Раевский - майор того же полка получили 2 февраля вопросы о деятельности Орлова. «Во время нахождения вашего в 16-й дивизии, которою командовал генерал-майор Орлов (известный член тайного общества), - спрашивали Непенина, - какие именно заметили вы действия его (в духе общества), служившие поводом к ослаблению военной дисциплины в нижних чинах и к другим беспорядкам?»

Ответ Непенина мало мог удовлетворить Комитет, ибо он дал лишь скупые показания о том, что было хорошо известно - запрещении Орлова «солдат наказывать, палками особенно...» Запрос Комитета Раевскому о действиях Орлова в духе тайного общества был связан с вопросом о пропагандистской деятельности самого Раевского в юнкерской школе 16-й дивизии. Раевский, не признававший себя виновным в течение всего следствия по его делу, не дал положительного ответа, подчеркнув, что он «ни от кого не получал наставлений о распространении вольных мыслей между юнкерами».

Одним из второстепенных моментов следствия по делу Орлова было выяснение вопроса о существовании секты, обвинявшей Александра I в нарушении религии. Сообщивший об этом 24 января 1826 г. Митьков сослался на слова Орлова, он же подтвердил свое показание 25 апреля, указав подробности разговора на эту тему между ним и Орловым. Орлов 21 марта категорически отказался подтвердить показание Митькова. Он заявил, что «ничего подобного никогда не говорил и что такая секта существует только в воображении г[осподина] Митькова». Отголоски следствия по этому вопросу имеются также в деле И.И. Пущина (док. № 13/9).

Многочисленные упоминания об Орлове в делах других членов тайных обществ сведены в традиционную для следственных дел декабристов выписку или свод из показаний, которая, как отмечалось выше, не отличается полнотой (док. № 14/11). Исход дела М. Ф.Орлова целиком определялся заступничеством его брата А.Ф. Орлова, ближайшего советника Николая I, активного участника подавления восстания 14 декабря.

Следы его влияния на следствие по делу М.Ф. Орлова очевидны: содержание Орлова в лучших по сравнению с другими заключенными условиях, разрешение встреч с братом и другими родственниками, позволение Орлову вести переписку с родными, отсутствие вызовов Орлова в Следственный комитет, очных ставок с подследственными декабристами. А. Орлов информировал брата о ходе следствия, иногда ему, по-видимому, удавалось даже изменять в лучшую для брата сторону показания членов тайного общества.

Несмотря на ненависть Николая I к Михаилу Орлову, Алексей неоднократно обращался к нему с просьбами о смягчении участи брата. 6 июня 1826 г. он письменно просил об этом царя, но решил, вероятно, судьбу декабриста разговор, состоявшийся между А. Орловым и Николаем, когда они направлялись в церковь. Донесение Следственной комиссии было в целом благоприятно для Орлова.

15 июня 1826 г. последовало «высочайшее повеление» в виде резолюции на докладной записке о М. Орлове: «Продержав еще месяц под арестом, и в первом приказе отставить от службы с тем, чтобы впредь никуды не определять. По окончании же срока ареста отправить в деревню, где и жить безвыездно; местному начальству иметь за ним бдительный надзор» (док. № 16/13). В записку о М. Орлове вошла также справка из доклада о нем аудиториатского департамента в связи с «неустройствами в 16-й дивизии».

16 июня был дан приказ об отставке Орлова. На следующий день зачитывалась резолюция Николая I на докладной записке о М. Орлове. Это был последний день заседаний Следственной комиссии (комитета). Распоряжение Николая I о месячном аресте Орлова было им же отменено. Так, уже 16 июня Орлов с фельдъегерем был вывезен из Петропавловской крепости.

После кратковременного пребывания в Москве Орлов в июле того же года выехал с семьей в свое имение с. Милятино Масальского уезда Калужской губернии, где находился под тайным надзором. Местному гражданскому губернатору приказано было ежемесячно доносить о поведении Орлова. Впоследствии, 12 мая 1831 г. Орлов получил разрешение переехать в Москву, где также находился под секретным наблюдением.

Относительно «мягкое» наказание, понесенное Орловым, вызвало недоумение вел. кн. Константина. 14 июня 1826 г. он писал Николаю: «Одно меня удивляет... - это поведение Орлова и то, что он как-то вышел сух из воды и остался непреданным суду». Тот же Константин спустя несколько месяцев, на коронации Николая I в Москве заявил А.Ф. Орлову: «А жаль, что твоего брата не повесили!»

Помимо указанных выше документов в следственное дело М.Ф. Орлова входят: его послужной список (док. № 2/10) и переписка 1827 г. между В.Ф. Адлербергом и канцелярией дежурного генерала Главного штаба о местопребывании Орлова (док. № 17/14, 18/15). Следственное дело М.Ф. Орлова в своей значительной части издавалось ранее. Документы № 1, 2/10, 12/8, 13/9, 14/11 публикуются впервые. Следует отметить, что документы № 4/0, 5/1, 7/3 публиковались ранее не в оригинале, а в весьма несовершенном переводе с французского языка. В настоящем издании перевод тщательно выверен.

Следственное дело М.Ф. Орлова хранится в ГАРФ, в фонде № 48, под № 83. По современной нумерации в деле 58 листов, заполненных текстом. Сохранилась также нумерация чиновника Следственного комитета А.И. Карасевского, сделанная при формировании дела. Он учел 55 листов. Листы документов № 1, 3/0, 4/0 не были им пронумерованы.

Ниже указаны дела Следственного комитета, в которых имеются показания М.Ф. Орлова по разным вопросам, не вошедшие в состав дела № 83.

1. Дело № 200 (А.М. Исленьева), л. 6-6 об. (показание от 24 января 1826 г.).

2. Дело N° 191 (И.П. Липранди), л. 2 (показание от 12 февраля 1826 г.).

3. Дело N° 356 (П.А. Муханова), л. 30 об. - 31 (показание от 2 марта 1826 г.); см.: Восстание декабристов. Т. III. М.-Л., 1927. С. 155-156.

4. Дело N° 303, л. 131 (показание от апреля 1826 г.).

5. Дело N° 5 «О совещании Коренной думы в 1820 году и о членах Коренного совета Союза благоденствия», л. 27 (показание от 11 мая 1826 г.).

6. Дело № 106 (П.Х. Граббе), л. 6 (показание без даты).