Александр Владимирович Чевкин
В книге М.А. Корфа «Восшествие на престол императора Николая І-го» упоминается о попытке неизвестного офицера ранним утром 14 декабря агитировать солдат 1-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка. Содержание агитации заключалось в уговорах не присягать Николаю І; фамилия агитатора не приводится. Корф не назвал его имени, потому что, как и в других подобных случаях, тот был ещё жив к моменту выхода книги в свет.
Источник, положенный в основу изложения Корфа - записка генерал-адъютанта П.Н. Игнатьева, в 1825 г. командира 1-й гренадёрской роты Преображенского полка (датируется 1848-1849 гг.). В этой записке офицер, который выступил на стороне заговора, был назван.
Согласно изложению Игнатьева, во 2-ю фузелерную роту 1-го батальона преображенцев, квартировавшего по набережной Зимней канавки и Миллионной улице, в непосредственной близости от Зимнего дворца, в ночь с 13 на 14 декабря явился «незнакомый офицер, в адъютантском мундире».
Согласно примечанию автора записки, это был «Александр Чевкин (брат сенатора), бывший адъютантом витебского генерал-губернатора князя Хованского. Ныне генеральный консул в Норвегии».
Игнатьев свидетельствовал, что Александр Владимирович Чевкин действовал довольно решительно: «Польстив нижним чинам уверением, что вся гвардия ждёт от них примера и указания, объявил он в превратном виде о назначении на следующее утро присяги государю императору Николаю Павловичу и уверял, что он собою пожертвовал, чтоб спасти первый полк русской гвардии от присяги, дерзновенно называемой им клятвопреступлением».
Несмотря на убеждения старшего фельдфебеля прекратить «пагубные рассказы», агитатор не унимался и продолжал уговаривать солдат. В итоге Чевкин был задержан нижними чинами, но в казарме отсутствовали ротный и батальонный командиры. Нижние чины вызвали «дежурного по батальону» прапорщика А.А. Урусова, который оказался совоспитанником Чевкина по Пажескому корпусу.
К тому же «Чевкин встретил его жалобами (на французском языке) на грубости нижних чинов и угрозами, что он известит начальников о его неисправности». Урусов приказал его выпустить и «проводил с извинениями». Вскоре после этого фельдфебель Д. Косяков доложил начальству об инциденте, «и в продолжении ночи Чевкин был отыскан и арестован». Игнатьев сообщает, что это покушение осталось без всякого влияния на умы солдат.
Случай быстро дошёл до сведения высшего начальства, чутко прислушивавшегося к малейшим признакам нарушения подготовки гвардии к принятию второй присяги, к любого рода противодействию в напряжённой обстановке междуцарствия, и далее - до императора и его семьи. Так, упоминание об этом эпизоде есть в дневнике императрицы Александры Фёдоровны: «Преображенцы, напротив (в противоположность гвардейской конной артиллерии, где были беспорядки при присяге. - П.И.), прогнали одного молодого поручика, который спрашивал их, не думают ли они играть в присягу, один день Константину, другой день Николаю».
С другой стороны, знали о нём и заговорщики-декабристы: М. Бестужев писал в своих воспоминаниях, преувеличивая последствия эпизода с Чевкиным: «Преображенцев... [14 декабря] оставили тоже до вечера, хотя они, по убеждению Чевкина, решительно отказались присягнуть Николаю».
И.Д. Якушкин, на основании главным образом рассказов Е.П. Оболенского и И.И. Пущина, писал в очерке «Четырнадцатое декабря»: «Чевкин, офицер Генерального штаба, теперь сенатор, и не бывший ни на одном из последних совещаний у Рылеева, 14-го рано утром пришёл в первый батальон Преображенского полка и начал уговаривать солдат не присягать Николаю Павловичу.
Фельдфебель той роты, в которой Чевкин начал свою проповедь, схватил его и посадил под караул». Здесь вместо А. Чевкина ошибочно назван его брат, офицер Генерального штаба Константин. Автор свидетельства утверждает, что Чевкин не был на последних совещаниях у лидера заговора Рылеева. Остаётся неясным, был ли этот офицер втянут в орбиту заговора другими участниками тайного общества.
П.Н. Свистунов в своих воспоминаниях, впервые опубликованных в журнале «Русский архив» в 1871 г., делится критическими замечаниями о мемуарном очерке Якушкина, посвящённом событиям 14 декабря 1825 г. В их числе есть и такое: «Он… предполагает, будто бы К.В. Чевкин принадлежал к обществу (о существовании которого он вовсе не ведал)». Указание мемуариста весьма авторитетно: Свистунов был хорошо знаком с Чевкиным, учился вместе с ним в Пажеском корпусе и находился в постоянном контакте на протяжении 1825 г.
Мемуарист авторитетно опровергает формальное участие в тайном обществе младшего Чевкина - Константина Владимировича, но при этом ничего не сообщает о принадлежности к декабристам Александра Чевкина и не касается его действий накануне 14 декабря.
15 декабря взятый под арест А.Е. Розен был доставлен на главную гауптвахту Зимнего дворца, где встретил арестованного Чевкина. В своих воспоминаниях он также смешал А. Чевкина с его более известным младшим братом: «…на диване спал К.В. Чевкин, имея в изголовье свой свёрнутый мундир Генерального штаба (на самом деле - адъютантский. - П.И.); он был арестован еще накануне 14 декабря за слишком смелую беседу с унтер-офицерами Преображенского полка в воротах казарм на Миллионной…». Вскоре Чевкина перевели в другое место.
После кратковременного ареста А. Чевкин был освобождён, при этом оставлен, по некоторым сообщениям, «под подозрением» и под тайным надзором. В показаниях Д.А. Искрицкого содержатся данные о некоем «милосердом поступке» государя в отношении поручика Чевкина 14 декабря, который повлиял на участь последнего. Искрицкий ещё до своего ареста (который произошёл только 29 января 1826 г.) встретил Чевкина, который находился в полном восторге от совершённого в его отношении императором «милосердого поступка».
Вероятно, речь должна идти о «всемилостивейшем прощении» Чевкина. К главному расследованию он после этого не привлекался.
В 1877 г. в журнале «Русская старина» ближайший помощник К.В. Чевкина - бывший управляющий его канцелярии, не обозначивший своё имя, выступил с поправками и дополнениями к биографическому очерку И.И. Ореуса, посвящённому К.В. Чевкину. Анонимный свидетель вынужден был пояснить следующие факты: в книге М.А. Корфа и записках А.Е. Розена сообщается, что был арестован и содержался на гауптвахте Зимнего дворца Константин Чевкин (на самом деле об этом говорилось только в записках Розена и Якушкина).
В действительности, отмечает автор поправок, «хотя и был арестован Чевкин, но не К.В., а его старший брат Александр, которого не выпустили со двора казарм Преображенского полка унтер-офицеры, заметившие его, А. Чевкина, в подговоре солдат»; мундир его был не Генерального штаба, как утверждал Розен, а коннопионерный (адъютантский. - П.И.). Касаясь вопроса о последствиях этого события для Чевкина, автор заметки пишет: «Александр Чевкин был сужден (здесь это слово употреблено, как представляется, в значении: привлечён к следствию. - П.И.), по большим стараниям не сослан, а, кажется, отставлен или оставлен в подозрении…».
Только став сенатором и главноуправляющим ведомства путей сообщения, К.В. Чевкин «успел доставить ему место консула в Палермо, а после в Риме». При этом автор утверждает, что сам был хорошо знаком и с А. Чевкиным, одно время жившим у своего более успешного младшего брата.
Очень характерен этот «след» причастности к декабристам, который сопровождает А. Чевкина в литературе. Любопытен сам факт распространения информации о принадлежности Чевкина к числу лиц, замешанных в событиях 14 декабря. Напомним, что в книге Корфа фамилия Чевкина не называлась, а в воспоминаниях декабристов, опубликованных в 1860-1870-е гг. (записках Розена, Якушкина, Свистунова), речь шла не о самом Чевкине, а о его младшем брате Константине.
Опираясь, видимо, на данные анонимного автора поправок к очерку И.И. Ореуса, историк Пажеского корпуса О.Р. Фрейман писал о А. Чевкине: «Был замешан в событиях 14 декабря 1825 года, но не был сослан. Когда брат его был сенатором, то ему удалось выхлопотать для А.В. место консула в Палермо, а затем в Риме».
При анализе всех приведённых данных закономерно возникает вопрос: действовал ли Чевкин самостоятельно или был связан с декабристским заговором? Насколько возможно его участие в тайном обществе? В недавно опубликованном следственном деле Г.А. Перетца содержится рассказ Д.А. Искрицкого, относящийся к началу -середине января 1826 г., когда последний ещё находился на свободе.
Этот рассказ вносит некоторые новые важные черты в картину событий, связанных с поступком Чевкина. В своих показаниях Перетц сообщал, ссылаясь на слова Искрицкого: «…рассказывал он мне, что у него останавливался приезжий адъютант князя Хованского, фамилии не помню, кажется, Чевкин, который накануне 14 декабря ездил в какие-то казармы; офицер тот пошёл к своим знакомым, а помянутый адъютант, оставшись внизу, стал говорить с солдатами и возмущать их; солдаты, опасаясь в нём шпиона, спрашивали о его фамилии и по необъявлению хотели представить к дежурному офицеру, но не помню, после как-то его отпустили, а ночью он был призван к господину генерал-адъютанту Потапову, который, кажется, сделал ему за то выговор…».
В своих показаниях Перетц утверждал, что, согласно рассказу Искрицкого, «сей адъютант… членом общества не был, а действовал только по безрассудной пылкости…». Из показаний Перетца, передающего рассказ Искрицкого, видно, что Чевкин действовал не один; он явился к преображенцам ещё с одним офицером, который не принимал непосредственного участия в агитации. Это чрезвычайно важное обстоятельство свидетельствует в пользу того, что агитация Чевкина не была лишь случайным эпизодом, разыгранным одиночкой.
Далее, показание Перетца, казалось бы, однозначно решает вопрос о формальной принадлежности Чевкина к тайному обществу: Искрицкий сообщил ему, что Чевкин «членом общества не был». Но, во-первых, сам Перетц давно отошел от участия в тайном обществе и не был осведомлён о делах Северного общества и, тем более, о составе участников политического заговора. Во-вторых, далеко не всё об этом знал и его информатор Искрицкий, лишь накануне событий вошедший в число активных заговорщиков. Он мог не подозревать о членстве Чевкина в другой «отрасли» тайного общества.
В-третьих, следует учесть и другое: многие участники заговора и восстания 14 декабря формально не являлись членами декабристской конспирации. При этом некоторые из них узнали о её существовании и цели задуманного выступления и после этого согласились участвовать в событиях (например, Розен). На этом основании их, однако же, справедливо относят к числу участников «декабристского движения». Но так ли обстояло дело в случае с Чевкиным?
Очень симптоматична и важна другая информация, которую содержит свидетельство Перетца: Чевкин «останавливался», то есть некоторое время жил на квартире у Искрицкого - источника сведений Перетца, который прямо заявил ему об этом. Искрицкий был принят в Северное общество незадолго до событий, в начале декабря 1825 г., товарищем по службе П.П. Коновницыным при участии Е.П. Оболенского, и сразу же активно включился в дела заговора.
Связь Чевкина с Искрицким - сослуживцем и другом младшего брата, Константина Чевкина, - теперь уже несомненна: Чевкин, судя по всему, по приезде в Петербург остановился у Искрицкого. А через Искрицкого с Чевкиным вполне могли быть связаны и другие заговорщики, служившие при Главном штабе и штабе гвардии. Теперь уже нельзя исключить и знакомства А. Чевкина с Оболенским, незадолго до описываемых событий принявшим в тайное общество Искрицкого. В этом контексте следует подробнее остановиться на фигуре К. Чевкина, брата А. Чевкина.
Согласно ряду указаний, Константин Чевкин был человеком, близким к кругу членов Северного общества и Южного общества; он посещал лидера филиала Южного общества в Петербурге, своего товарища по обучению в Пажеском корпусе П.Н. Свистунова.
Согласно собственным рассказам будущего министра путей сообщения, он, «конечно, был настолько сообразителен, чтобы понять неосуществимость их (т. е. декабристов. - П.И.) замыслов»; далее он пишет: «но, кроме того, не доставало и времени, чтобы вникать в их теории и слушать их предположения, которые поэтому и пропускались мною мимо ушей».
По словам биографа К. Чевкина, последний «был близко знаком с некоторыми из влиятельнейших декабристов и не раз слышал от них намеки на существование тайного общества и его деятельную пропаганду», однако у него, чрезвычайно занятого служебными делами (К. Чевкин служил в квартирмейстерском отделении штаба Гвардейского корпуса), не оставалось времени для участия в общественной жизни.
Ясно, что К. Чевкин входил в ближайшее дружеское окружение заговорщиков, что он встречался с членами тайных обществ и знал некоторые из их политических замыслов. К. Чевкин (а через него и старший брат Александр) по своей службе и личным отношениям был тесно связан с офицерами Генерального штаба П.П. Коновницыным, Д.А. Искрицким, С.М. Палицыным.
Кроме того, М.И. Пущин вспоминал, что он и некоторые другие будущие заговорщики в конце 1825 г. не раз собирались на квартире Чевкиных, рядом с Синим мостом, недалеко от дома, в котором жил К.Ф. Рылеев. Эти собрания были достаточно регулярны; посещавшие их составляли особый дружеский кружок. Очевидно, К. Чевкин со своим братом входили в окружение целого ряда участников декабристского заговора.
Отметим особо, что братья Чевкины принадлежали к кругу воспитанников Пажеского корпуса, к которому необходимо отнести нескольких участников тайных обществ. Так, помимо Свистунова, у которого не раз бывал К. Чевкин, в него входили А.С. Гангеблов, Н.Н. Депрерадович, Я.И. Ростовцев, преображенский офицер Н.В. Шереметев, конноартиллерист И.П. Коновницын. Благодаря родственным и служебным связям, несомненно, к этому же кругу тяготели П.П. Коновницын и Д.А. Искрицкий. Вполне понятно, что, приехав в Петербург, А. Чевкин возобновил свои знакомства среди бывших пажей-совоспитанников.
Как видно из этого, вовлечённость в заговор братьев Чевкиных могла быть достаточно серьёзной, и в таком случае А. Чевкин через знакомых своего младшего брата и бывших соучеников получил вполне точные и развёрнутые сведения о задачах заговорщиков, о действиях, необходимых для предотвращения новой присяги. Таким образом, на основании свидетельств первоисточников становится понятным, что, приехав в Петербург, А. Чевкин оказался весьма близким к кругу непосредственных участников декабристского заговора.
И если он не стал формально членом тайного общества, то по крайней мере органично вошёл в ближайшее окружение декабристов, присоединился к тем, кто был в той или иной мере осведомлён о потаённых политических планах заговорщиков. В этих условиях нельзя исключать того, что действия Чевкина накануне 14 декабря были прямо обусловлены его постоянным контактом с заговорщиками.
Известные отношения Чевкина с офицерами Генерального штаба, дружеская связь с Искрицким, непосредственно сообщавшимся с Оболенским и Рылеевым, другие связи, доступные ему благодаря обучению в Пажеском корпусе (Свистунов и др.), - всё это говорит о его несомненной включённости в декабристскую среду. Чевкин оказался связанным с центром декабристского заговора через его относительно периферийных участников - офицеров Генерального штаба. Что же касается формальной причастности к заговору, то представляется очень возможной его непосредственная принадлежность к участникам заговора; возможно, он знал и о существовании декабристской конспирации.
В этой связи достаточно примечателен сам факт осведомлённости о поступке Чевкина лиц из декабристской среды (упоминания о нём в воспоминаниях Розена, М. Бестужева, Якушкина). Большая часть этих мемуаров появилась ещё до выхода в свет книги М.А. Корфа и, тем более, до публикации свидетельства анонимного автора в «Русской старине». Этот факт, конечно, можно объяснить распространившимися 14 декабря и в последующие дни рассказами о происшествии в казармах преображенцев.
Вместе с тем, можно выдвинуть другое объяснение: поступок Чевкина стал быстро известен лидерам тайного общества именно потому, что он был обусловлен включённостью этого офицера в заговор. Ведь при установленной благодаря новым свидетельствам прямой связи «Чевкин - Искрицкий» неудивительно, что о действиях Чевкина уже утром 14 декабря были извещены Оболенский и другие руководители тайного общества. Отметим при этом, что авторы более ранних свидетельств об эпизоде с Чевкиным из декабристской среды - Перетц и Искрицкий - в Сибири не находились и не имели возможности сообщить сведения о его действиях осуждённым декабристам.
В этом контексте не покажется невероятной и возможность того, что сам приезд Чевкина в казармы преображенцев был обусловлен не столько его «безрассудной пылкостью», сколько непроявленной в 1825–1826 гг., но совершенно конкретной связью с центром политического заговора. В этой связи особенно примечательным видится то обстоятельство, что Чевкин приехал в казармы Преображенского полка с офицером, не названным в показаниях Перетца.
Итак, в нашем распоряжении нет конкретных данных о принятии Чевкина в тайное общество, его присутствии на собраниях заговорщиков, отразившихся в мемуарных свидетельствах самих декабристов или в документах следствия. Нет прямых свидетельств о его участии в заговоре, но действовал он в его интересах; причём действовал именно как заговорщик. Элементы агитации нижних чинов «первого» полка гвардии, использованные Чевкиным (новая присяга - «клятвопреступление»), входили в арсенал действий других участников заговора. Достоверно известно, что Чевкин агитировал против присяги, с другой стороны непреложно установлен факт его дружеских и служебных контактов с заговорщиками.
Известно, что среди осуждённых по «делу декабристов» или наказанных административным образом есть фигуры, о принадлежности которых к тайному обществу не имелось прямых данных; однако они участвовали в самом восстании или в агитации на стороне заговора, присоединившись к нему (Н.Р. Цебриков, И.П. Гудим и др.). Анализ имеющихся документальных свидетельств, в том числе недавно введённых в оборот, позволяет заключить, что Александр Чевкин был напрямую связан с некоторыми из участников тайных обществ и, в частности, с офицерами Генерального штаба. Первым среди них нужно назвать Искрицкого, тесно связанного с руководством декабристского тайного общества.
Окончательный ответ на вопрос, принадлежал ли А. Чевкин к тайному обществу декабристов, при существующем состоянии источников получить невозможно.
Арестованный в ночь на 14 декабря, А. Чевкин не был вовлечён в общее следственное дело. Возможно, он был официально причислен к категории «шалунов», сопротивлявшихся принятию присяги без знания истинных целей заговорщиков, к каковой были отнесены, к примеру, офицеры-конноартиллеристы. Возможно, Чевкин был близок к придворным кругам, и расследование его случая грозило раскрытием тщательно скрываемой информации о политической борьбе в дни междуцарствия, поэтому его акция и не рассматривалась в рамках основного процесса.
Поскольку действия Чевкина не стали предметом рассмотрения Следственного комитета, его имя отсутствует в «Алфавите» Боровкова. А.Е. Пресняков отмечал, что Николай І фактически «изъял» Чевкина из «числа декабристов», оставив его вне группы привлечённых к следствию. Г.С. Габаев учёл опубликованные данные о Чевкине и уверенно считал его участником заговора.
Б.Л. Модзалевский и А.А. Сиверс, в качестве исключения внесли данные о нём в свой «Указатель» к «Алфавиту» Боровкова, воспользовавшись сведениями из публикации в «Русской старине» и мемуаров декабристов, однако при переиздании справочника в 1988 г. эти данные исчезли. По мнению А.Г. Тартаковского и Е.Л. Рудницкой, Чевкин к тайному обществу не принадлежал, поскольку в декабристоведческой литературе какие-либо его связи с декабристами «не установлены». Я.А. Гордин пишет о действиях Чевкина следующее: «Эпизод этот странен и непонятен по сию пору.
Плохо верится, чтобы Чевкин действовал сам по себе. Известно, что лидеры общества думали о способах воздействия на преображенцев, стоявших рядом с дворцом и представлявших собой главную опасность при попытке ареста Николая и его семейства. Не установлено никаких связей Чевкина с обществом. Но и связей Рылеева с измайловцем Гудимом (переведённым после 14 декабря из гвардии в армию) тоже нет на поверхности.
Очевидно, мы плохо знаем этот второй ряд декабристской периферии». Исследователь не исключает факта принадлежности Чевкина к участникам тайного общества, указывая на неполную проявленность состава последних в имеющихся источниках, на неверное отражение подлинной степени причастности к декабристской конспирации такого рода лиц, как Гудим, в документах следствия.
Важно отметить, что в подобных случаях исследователи действительно часто опираются главным образом на ту информацию, что была получена следствием, и фактически идут по его следам, по принципу «что установлено следователями, то и было», в то время как многое осталось на процессе нераскрытым. Необнаруженное, незатронутое следователями намеренно или оказавшееся случайным образом вне поля их зрения всплывает подобными «непонятными» эпизодами.
Отсутствие прямых свидетельств о принадлежности Чевкина к тайному обществу, зафиксированных в источниках (главным образом, в тех же документах следствия, от которого, напомним, Чевкин был устранён), ещё не означает, что он действовал в одиночку, на свой страх и риск, что он не был посвящён в планы заговора.
Несмотря на то, что в распоряжении исследователя нет ясных свидетельств о вступлении Чевкина в тайное общество, в силу непосредственного участия этого офицера в событиях, фактической принадлежности к «злоумышленникам», включённости в декабристскую среду, его следует отнести к числу полноценных участников деятельности заговорщиков.
П. Ильин
