102. Е.Г. Якушкиной1

1850. Ялуторовск. 16 августа.

Твое письмо от 13 июля дошло до меня, дорогая Леночка. Согласно намеченному маршруту, вы теперь, вероятно, вернулись в Москву и расположились в вашем маленьком помещении, где вы всегда так хорошо себя чувствуете благодаря твоему с мужем уменью устраиваться. Отнятие твоей дочери от груди не могло пройти без того, чтобы она немного не поплакала и это не встревожило бы несколько маменьку; к несчастью, все это неизбежно; милое дитя даже не представляет себе того горя, которого причиняет тебе своим плачем; но взамен она доставляет тебе много радостных минут; во всей природе я не знаю ничего более привлекательного, чем хорошенький, здоровый ребенок, начинающий понимать; он - как бутон прекрасного растения, который, раскрываясь каждый день, доставляет новую радость тому, кто за ним ухаживает. Вы хорошо делаете, что не торопитесь с Оленькиным портретом и выжидаете, чтобы черты ее лица более или менее определились.

У меня есть портрет Евгения, нарисованный, когда ему не было еще двух лет; это очаровательная маленькая головка, на которую я всегда смотрю с удовольствием и которую я иногда люблю сравнивать с присланным мне тобой портретом твоего мужа; на первый взгляд они совершенно друг на друга не похожи, но если всмотреться внимательнее, то в обоих замечается что-то общее. Это примерно то же самое, когда я смотрю на оба портрета Вечеслава - ребенка и молодого человека.

Надо тебе сказать, что самое мне близкое общество состоит из портретов, если не всех дорогих моему сердцу, то во всяком случае их большинства; над моим письменным столом висит и очень похожий потрет масляными красками моей тещи. Он окружен восемью другими, из которых два - ее дочери, а остальные - ее внуков; среди этих портретов я приберегаю маленькое место для портрета Оленьки, и, как видишь, она у меня не будет одинока.

В последнем письме ты не упоминаешь о Шереметевых. Я иногда беспокоюсь, думая о моем шурине Алексее: зная, до какой степени он впечатлителен по природе, я боюсь, как бы перенесенное им при нашей общей утрате горе, которое он наверно и до сих пор еще ощущает, не повлияло в конечном счете на его здоровье, которое и раньше было не из крепких.

Я предполагаю, что он поедет проводить Сергея в Петербург. Может быть, на это время моя невестка вернется из Гапсаля. Я уже давно не получал от нее писем и так же давно сам ей не писал; но, к счастью, я часто получал о ней известия через Катеньку Бибикову, которая каждую неделю пишет своему дяде и во всех своих письмах говорит о Софи Муравьевой и ее родителях, а иногда даже и о Вечеславе, когда знает о нем что-либо. Катенька Бибикова - весьма милое и превосходное существо, и если ты случайно ее встретишь, скажи ей много хорошего в благодарность за то внимание, которое она мне оказывает во всех письмах, получаемых от нее ее дядей.

Прости, моя милая. Целую тебя от сердца и души и прошу тебя поцеловать за меня твоего мужа и ребенка; если Вечеслав с вами, обними его за меня.

Всем Шереметевым очень поклонись от меня, у бабупщи Катерины Васильевны прошу тебя поцеловать за меня ручку.

И. Якушкин.

Я получил письмо Евгения одновременно с твоим; у меня не будет времени написать ему сегодня, я откладываю это на будущую среду.

104. Е.И. Якушкину

1850. Ялуторовск, Августа 30-го.

Вчера я получил твое письмо от 26 июля, мой милый друг Евгений, и получил, наконец, книжки, давно тобой посланные; когда прочту их, скажу тебе что-нибудь об них; впрочем, о книжке Грановского я уже к тебе что-то писал, я ее несколько знаю по разбору, читанному мной в «Современнике»1.

Вчера я получил также письмо от дяди Алексея и, разумеется, сегодня же написал к нему. Он собирается с Катериной Сергеевной и Варинькой ехать в Ливны, оттуда в Воронеж. Поездка эта может быть для них приятна, и наверно будет полезна, доставив им развлечение.

Я вместе с тобой порадуюсь, когда узнаю, что дядя Алексей балтировался и получил место главного смотрителя в Шереметевской больнице. Я уверен, что на этом месте он был бы очень полезен. Поздравляю тебя с окончанием статьи, над которой ты так много  трудился и трудился с любовью, полагая, что оная будет когда-нибудь напечатана, и ты можешь быть уверен, что я ее прочту также с любовью2.

Теперь, вероятно, Леночка и Оленька уже в Москве, и вы опять живете прежней тихой, семейной своей жизнью. Если у вас такие же жары, как в Ялуторовске, то в Москве, должно быть, очень душно, и в этом случае мне особенно, жаль вашу девочку, которая в продолжение лета привыкла дышать чистым воздухом; хорошо, если у вас при доме есть хоть небольшой садик, где она может проводить по нескольку часов в день.

По моим понятиям для больших и для малых самое необходимое, чтобы быть здоровым: чистый воздух и чистая вода. И тем и другим в теперешнюю пору я вполне наслаждаюсь; целый день сижу и ночь сплю с открытым окном, и всякий день хожу, и иногда и два раза, купаться на Тобол; зато, когда затопят печи, я пропадший человек. Но пора кончить, по обыкновению боюсь опоздать с моими письмами.

Крепко тебя, мой милый друг, Леночку и Оленьку обнимаю. Если Вечеслав у вас, обними его за меня. У бабушки Катерины Васильевны целую ручки.

И. Якушкин.

106. С.Я Знаменскому1

[Ялуторовск] 10 сентября 1850 г.

На-днях заходил ко мне Абрамов, много расспрашивал меня о наших училищах и в особенности о деньгах, получаемых на их содержание, и заключил тем, что будто директор сообщает ему, что оба наши училища поступают под их начальство; на это я ему отвечал прямо, что если ему это пишет директор, то он, конечно, сошел с ума, что тут идет дело не более как о том, чтобы передать училище для мальчиков под их надзор, а не под начальство, и вместе с тем дать им только половину денег, получаемых на содержание обоих училищ. Но Абрамов про это и слышать не хочет. Правда, что девичье училище он не намерен взять не только под свое начальство, но и под свой надзор, опасаясь, что ему с ним будет слишком много хлопот, но зато он и не намерен оставить на содержание этого училища половину денег, получаемых из городских доходов2.

Надо отдать ему справедливость, что по части крючкотворства он великий человек. Знаете ли, что он придумал? Взяв под свой надзор наше училище для мальчиков, он намеревается его уничтожить, а на место его открыть приходское училище при своем уездном училище и вместе с тем иметь в своем распоряжении вполне 200 руб. сер., отпускаемых теперь нам из городской думы. Это он мне сам оказал. На этот раз я объяснился с ним не так громко, но столько же откровенно, как и в первый раз. Он просил меня доставить ему все письменные документы о наших училищах. Я бы мог и даже должен бы был ему в этом отказать; если бы он по этому делу завел переписку с духовным правлением, самое дело улеглось бы в длинный ящик и потому я послал ему все бумаги, относящиеся до наших училищ, которые Евгений взял у вас. Теперь вы видите, в каком смысле будет действовать Абрамов.

Я никаких советов вам подавать не смею, но надеюсь, что в вашем сердце есть струна, которая отзовется на мои нежные чувства к дочери, прижитой мной с вами. В училище всякий почти день прибывают новые ученицы, и ученье идет своим порядком. Строение подвигается довольно медленно, но если бог поможет, оно к зиме хоть вчерне будет окончено. Прошение от Николая Яковлевича в строительную комиссию давно отправлено; скажите это Александру Львовичу. Доверенности до сих пор нет от Анны Васильевны, и я беру деньги у Николая Яковлевича на постройку, совершенно очертя голову; строение вообще станет гораздо дороже, нежели я предполагал: придется на него занимать, а после того приискивать средства, как заплатить долг, но и тут, как и всегда, никто как бог.

108. Е.И. Якушкину

1850. Ялуторовск. Сентября 27-го.

Письмо твое, мой милый друг Евгений, от 30 августа на неделе я получил. Очень понимаю, как тебе желается переехать на другую квартиру в отсутствии Леночки и избавить ее от всех неприятностей, неизбежных при этом случае.

Если ты поселишься на Басманной, то будешь жить недалеко от Петра Яковлевича Чаадаева; я полагаю, что он все еще живет, как и прежде, в большом доме Левашевых; бабушка по временам меня извещала и об нем и о Михаиле Яковлевиче, а с тех пор я о них совершенно ничего не знаю.

Новые твои занятия, конечно, тебе несколько подручнее1. Кроме военных законов, все другие предметы, преподаваемые тобою в институте, я полагаю, не должны быть тебе хорошо знакомы, и если бы при этом ты имел слушателей совершенно осмысленных, то твои уроки могли бы быть и для них и для тебя очень занимательны, а теперь, кажется, о взаимном удовольствии слушателей и преподавателя не может быть и речи, и тебе и им придется только трудиться, но труд с обеих сторон, и для них и для тебя, будет наверно не без пользы.

Очень верю, что ты употребишь все старание, чтобы излагать сколько возможно - проще и вместе с тем существенней преподаваемые тобой предметы, но при этом, я полагаю, тебе придется беспрестанно становиться в уровень с их понятиями, беспрестанно переводить то, что ты сам учил на полном принятом языке в науке, на их ограниченный и весьма неполный язык. Хлопот тебе будет тут не мало, но я верю, что, при помощи божией, все твои хлопоты вполне вознаградятся успехами твоих учеников.

Если Шереметевы и, может быть, и Муравьевы теперь в Москве, прошу тебя всем им очень от меня поклониться. Крепко тебя, мой милый друг, обнимаю, обними за меня Леночку, Оленьку и Вечеслава, если он с вами, у бабушки Катерины Васильевны целую ручки.

И. Якушкин.