133. Е.И. Якушкину1

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTQ0LnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTYxMjAvdjg1NjEyMDM5NC9lMTU2My9IVlRkRS1MakNmMC5qcGc[/img2]

Неизвестный художник. Портрет Ивана Дмитриевича Якушкина. С литографии А.Т. Скино 1857 г. Конец 1960-х. Холст, масло. 36 х 26 см. Ялуторовский музейный комплекс.

[Ялуторовск. 1852].

На этот раз и к тебе, мой милый друг Евгений, в ответ на твое письмо напишу только несколько строк; я живу теперь не дома, гощу у Матвея Ивановича Муравьева, пока у меня морозят тараканов, а на люд як без привычки писать очень неловко. Мы имеем здесь теперь «Revue Britannyk»2 за прошлый год, в которой помещен процесс какого-то священника; говорят, очень любопытная статья, я ее еще не читал, но со временем прочту, хотя и уверен, что уголовные процессы, о которых ты ко мне пишешь, находятся в «Revue» нынешнего года. Очень верю, что эти процессы3 забавляют тебя более, нежели большая часть повестей и романов, в которых нередко жизнь представляется в искаженном виде. Ты, вероятно знаешь, что Вальтер Скотт по своей должности, занимаясь очень много уголовными процессами, почерпнул из них глубокое свое знание страстей человека, которые облекают такой действительностью каждый из его рассказов.

Прости, мой милый друг. Крепко тебя обнимаю.

И. Якушкин.

135. Е.И. Якушкину1

[Ялуторовск]. Мая 6-го [1853].

Никакого случая не пропускаю, не написавши к тебе несколько строк, мой милый друг Евгений. Не знаю, когда и как ты увиделся с Михаилом Александровичем, который очень желал с тобой познакомиться. Я с ним послал сердоликовую печатку, о назначении которой я к тебе писал.

Сегодня я писал к дяде Алексею Васильевичу и просил его выслать мне от себя 100 [руб.] сер. Эти деньги мне нужны для заплаты долгу; как ни мало значителен этот долг, но он меня тяготит и я очень буду рад, когда уплачу его; я тебя прошу, если можно, напиши мне, что ты можешь мне выслать в нынешнем году, чтобы я мог, сколько сумею, по доходу распорядиться своим расходом. Ты можешь быть уверен, что я нисколько не сомневаюсь в твоем желании и готовности высылать мне ежегодно 300 руб. сер., но я очень знаю, что твои средства весьма ограничены, и прошу тебя в этом отношении нисколько со мной не стеснять себя. Напиши ко мне об этом подробно и откровенно - твои письма с Тобольска не читаются и доставляются мне нераспечатанными. Тихон Федотович2, старый твой приятель, и со мной и со всеми нашими как нельзя более любезен.

Я просил тебя, если можно, выслать мне две книжки рисунков, которых недостает у меня при сочинении Ильина, и именно 20-ти рисунков, начиная от 21-го до 41-го. Не имея возможности ходить много пешком и собирать растения, я занимаюсь ботаникою по книжкам; такое занятие, само собой разумеется, не имеет никакой особенной цели и решительно от нечего делать может быть только пригодно.

Ты мне писал, что предполагал перевести с товарищем своим некоторые старинные путешествия немцев в России, но что теперь при других своих занятиях не имеешь на это времени; мне пришло на мысль, что в этом случае Михаил Александрович может быть для тебя полезен. Он знает хорошо немецкий язык и очень легко с него переводит; я уверен, что он охотно возьмется за такую работу, которая при его любви ко всем памятникам русской истории доставит ему приятное занятие.

Но пора кончить, меня ждут. Прости, мой милый друг. Крепко тебя, Леночку и девочку вашу обнимаю. Дай бог вам всем здоровья. Чтобы известить меня о получении этого письма, напиши ко мне.

Поклон от Александра Бибикова.

Видел ли ты когда-нибудь Тизенгаузена? Отец его ежедневно ожидает позволения ехать в Нарву.

137. С.Я. Знаменскому1

[Ялуторовск] 22-го января 1854 г.

Очень порадовался, увидя из письма вашего, что страстишка в вас к заведению училищ и к распространению образования не прекратились, и от всей души желаю вам успеха2. Вы меня знаете и можете быть уверены, что где бы я ни был, я всегда буду сочувствовать вашим добрым стремлениям на этом прекрасном поприще. В Тобольске я пробыл ровно две недели. Петр Николаевич возил меня в свое заведение для девиц; оно помещается теперь в нижнем жилье губернаторского дома, в котором и холодно и всякий день угарно. Более всего понравилась мне в этом заведении главная наставница Резанова, умная, благонамеренная женщина; по моему разумению, она могла бы заменить всех на на свете, и при ее содействии можно бы прекрасно устроить училище.

Рукодельям вообще обучаются очень хорошо; в грамотном же классе ничего нет особенного; девицы, поступившие уже сколько-нибудь грамотными, читают очень порядочно и даже понимают то, что читают, в тетрадях пишут, как каллиграфы; те же из девочек, которые поступили при открытии училища и не знали грамоты, читают отдельные слова, как у нас читали в третьем полукруге. Предполагаемый порядок в училище - чистый ералаш, а со всем тем я порадовался, видя перед собою слишком сотню бедных девочек, которые, все-таки, в училище сколько-нибудь осмыслятся и научатся чему-нибудь пригодному. Мне очень жаль, что я не заставил девочек писать под диктовку, что у нас было пробным камнем; но пробыв в училище более часа, мне было уже не до того: я так перезяб, что возвратился домой с ознобом, зевотой и потяготой и десять дней не выходил из комнаты.

Надо вам сказать, что Евгений и я приехали в один и тот же день в Тобольск и жили вместе у Петра Николаевича. Евгений воспользовался праздниками и проводил меня в Ялуторовск. При нем я еще кой-как таскал ноги, но с 5 января, после его отбытия, я не выходил за порог. Если поеду в Иркутск и будет какая-нибудь возможность заехать в Омск, то непременно заеду.

139. М.Я. Чаадаеву1

[Ялуторовск]. 19-го июня [1854 г.]

Очень ты меня порадовал своим письмом, мой старый и добрый друг. Твой почерк напомнил мне былое, и я уверился из строк твоих, что если бы мы каким-нибудь образом увиделись с тобой, то нам не пришлось бы знакомиться вновь. Здоровье мое все еще довольно плохо, на ногах множество ран и в теле никакой силы; несмотря на это, пора ехать, и я на-днях собираюсь пуститься в дальний путь.

Вечеслав мне сопутствует; он поступил на службу в Восточную Сибирь и его начальник, Ник. Ник. Муравьев, позволили ему остаться со мной до моего выздоровления. Старший этот сын гостит у меня уже слишком три месяца, и если я доеду до Иркутска, то и там мы поживем с ним вместе.

Прошлого осенью Евгений приезжал ревизовать межевую часть Западной Сибири и он прожил со мной около двух месяцев. Оба мои сыновья добрые, неглупые ребята и к тому же довольно образованные, и я очень был доволен, что с ними познакомился. У Вечеслава огромная память, но он не помнит своего пребывания в Ярославле, когда и ты был там с ними вместе. Тебе, пожалуй, покажется глупо с моей стороны признание, что я и до сих пор вспоминаю с особенно приятным чувством то, что ты проводил жену и детей моих в Ярославль и прожил с ними там почти месяц. Тебе, может, и не в догад, что ты в этом деле совершил прекрасный подвиг, совершенно достойный тебя2.

Но довольно на этот лад, а то чего доброго ты и в самом деле на меня прогневаешься. Ты пишешь, что не очень понимаешь, как это случилось, что мои финансы и финансы моих сыновей в плохом состоянии, но что зато положение жуковских крестьян удовлетворительно. Постараюсь объяснить тебе это дело вкратце. Принявши Жуково в управление, я уменьшил господскую пашню на половину и половину эту обрабатывал вольнонаемными работниками и собственными своими средствами; такое распоряжение облегчило крестьян и независимо от них должно было со временем, по моему расчету, дать мне порядочный доход.

Единственный способ жуковских крестьян! добывать деньги на заплату податей и покупку необходимого в доме состоит в добывании извести, которая на месте почти нипочем, и в извозе зимой; но эти средства, сами по себе ничтожные, часто оказывались недостаточными, особенно, когда урожаи хлеба бывали скудны. В первый год моего управления я набрал двенадцать мальчиков, которых, обучивши грамоте, я отвез в Москву и роздал в ученье мастерствам, наиболее требуемым моими соседями помещиками.

После меня распоряжения мои остались в прежней их силе: мальчиков продолжали с согласия их родителей отдавать в разные мастерства. В этом случае мой расчет оказался очень верным. Обучившиеся мастерству, возвратясь восвояси, имели возможность, не отлучаясь из дому, добывать деньги и быть полезными своим семействам. Теперь жуковские крестьяне сами отдают своих сыновей учиться грамоте и мастерствам. После меня Надежда Николаевна нежно пеклась о жуковских крестьянах, зная, что тем сделает мне приятное. И теперь в Жукове ни одного нет бедного семейства, и есть крестьяне очень зажиточные, торгующие или которые берут подряды на десятки тысяч, тогда как при начале моего управления этим имением оно было в самом жалком положении. В нем считалось по ревизии 12-го года 126 мужских душ, по последней ревизии их оказалось 185.

Но собственное мое хозяйство после меня пришло в совершенный упадок; по кончине жены моей остались долги, для уплаты которых необходимо было заложить Жуково. Теперь оно на оброке, и крестьяне платят 1.200 р. серебр., из которых 600 идут в опекунский совет. Пока я был здоров, я получал от Евгения 300 р. сер. в год, которых для меня было достаточно, но в нынешнем году при моей болезни расходы мои сделались значительнее прежних, и я решился кликнуть клич к моим друзьям. Благодарить тебя за присланные тобой мне деньги было бы непристойно.

Прости, мой добрый друг, будь здоров и, если вздумаешь меня побаловать, напиши ко мне в Иркутск на имя Вечеслава. Напиши хоть что-нибудь о своем житье-бытье. Матвей тебе кланяется. Завтра я выезжаю, а когда доберусь до Иркутска - бог знает3.

Письмо это должно было отправиться к тебе в день моего отъезда из Ялуторовска, но я внезапно простудился и прохворал три недели. Теперь я несколько оправился и опять собираюсь в путь.

Если ты получишь мое письмо, которое должно отправиться на другой день моего отъезда, то ты будешь уже знать, что я в дороге. Нисколько не сомневаюсь в участии, которое ты принимаешь во мне; если доеду благополучно до Иркутска, то оттуда непременно извещу тебя о себе.

Июля 8.