153. И.И. Пущину1

Иркутск. 1854. Декабря 3-го.

Отрадно мне подумать, добрый друг Иван Иванович, что Петр Васильевич заедет к вам и пробудет у вас несколько дней; как бы я охотно побывал с ним в Ялуторовске, чтобы взглянуть на всех на вас. Петр Васильевич, бывши в Кяхте, очень познакомился с Сергеем Петровичем и здесь пригляделся к нашему житью-бытью; он будет вам живая грамота. Прошу вас очень крепко пожать ему руку за меня. По отъезде Трубецких в Кяхту я сижу дома, боюсь как-нибудь простудиться, что было бы очень плохо в теперешнем моем положении. Ежедневно бывает у меня много посетителей, и я никому из них не смею запереть мою дверь, из чего вы можете заключить, что я живу совсем навыворот против того, как живал до сих пор. Вечеслав сам писал к вам о данном ему поручении в Енисейской губернии. До сих пор я не имею об нем никакого известия по той причине, что он может написать ко мне только по прибытии своем в Красноярск, а прежде этого ему надо было заехать в четыре бурятские думы.

Марью Казимировну очень давно не видал, она почти безвыездно живет в Разводной, но по кончине Катерины Ивановны мы прожили с ней вместе несколько дней в доме Трубецких и много беседовали о Ялуторовске; о каждом из вас она у меня расспрашивала с самым живым участием и непременно хотела возобновить переписку с Николаем Васильевичем. Денежные ее обстоятельства довольно хороши. Из двадцати одной тысячи долгу, нажитого Алексей Петровичем и ею самой, она уже успела уплатить четырнадцать тысяч, за что не только Николай Васильевич ее похвалит, но и вы сами не откажете в своем одобрении.

Бечасного и Быстрицкого очень редко видаю, они оба редко бывают в городе, а Люблинского, который живет в Иркутске, я и совсем не видал, у него взрослая, довольно красивая дочь, посвятившая себя на потеху здешним молодым людям.

В прежнюю свою поездку к бурятам Вечеслав познакомился с Таптиковым, которого нашел в самом жалком положении; бедный этот человек, несмотря на то, что он разбит параличом, исполняет должность писаря в одной из бурятских дум недалеко от Балаганска. Раевский, всякий раз, что он бывает в Иркутске, заходит ко мне, и мои беседы с ним обыкновенно ограничиваются воспоминанием давно прошедшего.

Александр Викторович навещает меня раза два в неделю, и мне всякий раз почти совестно, что он для меня отрывает себя от домашнего своего счастья; он и Лариса Андреевна так хорошо умели устроиться, что не только, когда бываешь у них, с ними прекрасно, но и заочно отрадно об них думать. В будущем месяце они ожидают к себе Якова Дмитриевича.

Сергей Григорьевич довольно часто навещает меня, по временам он бывает очень мрачен, и сердце надрывается, глядя на него; он знает, что Молчанов отдан под военный суд и всеми силами старается этому не верить; с последней почтой он получил из Москвы письмо от зятя, который уверяет его, что здоровье его поправляется и что он скоро уедет за границу; если это не беспримерная дерзость со стороны Молчанова, то надо полагать, что он впал совершенно в детство и потому ничего не видит из ужасов, его окружающих.

Здесь не только из частных писем, но и положительно известно, что он отдан под военный суд и будет судиться в московском ордонансгаузе, не по одному делу Занадворова, но и по делу Васина. Сергей Григорьевич старается все это скрыть от Марьи Николаевны, а она, кажется, знает, какая участь ожидает Молчанова, и нравственные ее страдания жестоко потрясли ее здоровье; говорят, что в последнее время она так изменилась, что ее узнать нельзя; вообще в этом семействе разыгрывается такая ужасная драма, что страшно об ней подумать.

Простите, любезный друг, крепко обнимаю вас и всех наших, без различия пола и возраста. Скажите Ольге Ивановне, что последних глав «Мертвых душ» мы до сих пор не получили из Омска; может быть, Яков Дмитриевич привезет их.

Сергей Григорьевич посылает вам оставшийся рисунок после Петра Ивановича Борисова; он напомнит вам и Евгению Петровичу дятла в Петровском и происшествие его с бароном. Сделайте одолжение, возьмите у меня в шкафе, от которого у вас ключ, коньки и при случае пришлите их в Иркутск. Конечно, ни вам, ни мне на них более не кататься. Петр Васильевич обещал Ване Трубецкому выслать коньки из Петербурга, а я вспомнил, что у меня без употребления те самые, которые вы мне подарили еще в Петровском, и Ваня, катаясь на них, когда-нибудь вспомнит и вас и меня. Славный малый этот Ваня и имеет прекрасные способности, но которыми его педагог до сих пор умел мало воспользоваться.

Катерина Ивановна не оставила никакого письменного распоряжения насчет оставшегося после нее имения. Одна только Давыдова отделена и получила свою часть, а чтобы раздел совершился по желанию покойницы, необходимо будет прибегнуть к особым приемам по этому делу. Впрочем, Петр Васильевич все это объяснит вам подробно.

На-днях получено здесь положительное извещение, что дело Бибикова отделено от дела Молчанова, поручено министру юстиции, которому повелено дать ему должное направление. На первый раз и это уже не худо. До сих пор сам Бибиков не получил никакого запроса. Здесь все ожидают с нетерпением Карсакова, с его прибытием многое должно решиться относительно плавания по Амуру, над которым горизонт становится все шире и шире, и теперь дело идет не более и не менее как о том, чтобы завести компанию пароходства от Стрелки до Николаевского, и тут опять Петр Васильевич действующее лицо. Погода стоит у нас необыкновенно теплая, всего раза два был мороз за 20°, и потому никак нельзя ожидать, чтобы скоро установилось прямое сообщение с Кяхтой и чтобы Трубецкие возвратились прежде половины января, а без них, когда уедет Петр Вас[ильевич], придется сиротствовать.

Поклонитесь от меня Родивоновне и Оленьке и напишите, жива ли Аленушка.

155. И.И. Пущину1

Иркутск. 1854. Декабря 13.

Письмо ваше от 22 ноября, мой любезный друг Иван Иванович, прислал мне Персин; сам он у меня не бывает и под каким предлогом отказался меня лечить, я, кажется, писал об этом к Матвею Ивановичу. Тут разыгрывается какая-то комедия и притом не совсем удачно.

Через Венцеля я получил письмо от Павла Сергеевича и при письме доху, и еще какую превеликолепную. Сегодня же отправлю в Тобольск на имя Жилина мой благодарственный листок Павлу Сергеевичу.

Премного благодарю и вас за ваши хлопоты и старанье доставить мне теплую лопать. Теперь остается только мне поправиться в здоровье, чтоб обновить мою доху. К Евгению я несколько раз писал, чтобы он по получении требования от вас тотчас выслал деньги, и надеюсь, что он их немедленно вышлет. Вы спрашиваете у меня о моем здоровьи, - до совершенного выздоровления еще далеко.

14-го.

Вчера посетители прервали мою беседу с вами, и я не успел отослать этот листок на почту; хотя он отправится не прежде как 17-го, мне все-таки хочется сегодня написать к вам несколько строк. Сегодня все наши обедают у вас, и вы можете быть уверены, что я мысленно с вами. Нисколько не сомневаюсь, что все ялуторовские мои друзья меня помнят, точно так же, как и вы не можете сомневаться в том, что я всех вас часто вспоминаю и вспоминаю с любовью.

По последним известиям из Кяхты, все там здоровы и пишут оттуда, что Сергей Петрович ненадолго отправился в Петровский Завод. Я его никак не жду прежде половины января.

От Вечеслава имел письмо из Красноярска; он пишет, что с поручением своим он управляется успешно; сначала Падалко принял его холодно и сухо, но потом дело обошлось, и губернатор с ним очень ласков; о возвращении же своем Вечеслав ничего еще не говорит и, вероятно, возвратится не прежде февраля. В Красноярске он живет у Василия Львовича, и с ним вместе гостит Спиридов; надо полагать, что во все это время чапаруки2 у них очень в ходу.

Колошин приехал, наконец, в Иркутск, он в ужасном раздражении против Забайкалья; правда, что там ему было очень нехорошо, но и здесь первое время будет не легко; против него все очень предубеждены за исключением Ник[олая] Ник[олаевича] и генерала Осмылкова, последний стоит за него горой. Колошин причислен к казачьему отделению, чего он, конечно, никак не ожидал, а как это устроилось и по чьему старанию - неизвестно.

Я продолжаю сидеть дома, и ноги плохо ходят и глаза плохо глядят, на мое еще счастье жилье наше очень тепло.

Поджио на-днях заезжал ко мне, он также высидел дней десять дома. Лариса Андреевна совсем поправилась после родов и обещала на-днях навестить меня.

Сергей Григорьевич бывает у меня довольно часто; можно было полагать, что полученные им известия из Москвы о подсудимости Молчанова, которого комендант требовал к себе и потом присылал доктора его свидетельствовать, поразит сильно и его и Марью Николаевну; вышло напротив, они были утешены письмом Нелиньки, которая уверяет их, что она спокойна и весела. - Светлейшая собирается по последнему зимнему пути уехать из Иркутска, но, вероятно, она пробудет здесь до весны.

Надо полагать, что в феврале Ребендер и Саша будут в Ялуторовске: он получил разрешение приехать в Петербург. С моей стороны, я бы очень желал, чтобы они возвратились в Кяхту, а то без них Сергей Петрович совсем осиротеет.

На-днях была у меня Дросида Ивановна и приносила премилое письмо от Тиночки из Ливорно - зиму они проведут в Флоренции. О капиталах своих Дросида Ивановна нисколько не хлопочет и даже просила меня к вам более не писать об этом: видно она в тот раз шарахнулась, сама не зная почему.

В числе посетителей у меня часто бывает князь Оболенский, Александр Васильевич, моряк, преславный малой, очень напоминающий Евгения Петровича.

Филицату Ефимовну иногда видаю. Она, кажется, теперь менее недовольна своим положением, нежели было прежде.

Что вы утешаетесь Аннушкой и Ваней, я этому нисколько не удивляюсь, но от души радуюсь; обоих их, и вас, и всех наших мысленно обнимаю. Поклонитесь от меня Матрене Михеевне, поклонитесь также Оленьке и Родивоновне.

Прилагаю письмо к Наталье Дмитриевне и прошу вас переслать его к ней; я не знаю, как надписывать к ней письма.

157. С.П. Трубецкому1

[Иркутск] Декабрь 7-го [1854].

Вчера я получил твое письмо от 29 ноября, мой добрый друг Сергей Петрович. Полагаю, что с нынешней почтой Петр Александрович к тебе напишет об успешном окончании данного ему тобой поручения. По получении его он обратился за советом к Персину; Персин послал его к Громову; Громов решительно сказал, что из консистории ему не выдадут свидетельств; приходилось писать к тебе в Кяхту, ожидать от тебя просьбы и доверенности, то-есть положить все это дело в длинный ящик. В таком горестном положении Петр Александровичь решил обратиться к Николаю Николаевичу, который одним почерком пера отстранил все затруднения; он потребовал из консистории для себя собственно свидетельства, о крещении твоих детей и пр.2

Консистория не смела ему отказать, но в метрических книгах оказались большие неисправности и потому возникли некоторые недоумения, и тут Петр Александровичь, познавший собственные свои силы, действовал великолепно; всякий день он бывал и в консистории и в главном управлении; два раза ездил в Оёку, добыл от тамошнего причета черновые метрические книги и доставил их в консисторию; наконец, получил от Николая Николаевича все нужные бумаги по этому делу и передал их Зиновьеву в самый день отъезда. В продолжении всего этого времени Петр Александровичь всякий день заходил ко мне, и я, беседуя с ним, убедился, что он не только человек не глупый, но вместе с тем и человек честный, благородный и умеющий вполне ценить тебя и всех твоих.

Марья Александровна часто бывает у меня; она предобрая, связала два шарфа - один Вечеславу и другой мне. Анна Францевна также иногда навещает меня; на-днях была у меня и [нрзб.] по твоему поручению.

Сегодня ровно три недели, что Вечеслав услан из Иркутска; прежде нежели попасть в Красноярск, он должен заехать в четыре братские думы, и я до сих пор не имею никакого известия о нем.

Очень рад, что он сделал приятное тебе и Николаю Романовичу, пославши вам донесение Завойки. Зиновьев 4-го, напившись у меня чаю, уехал в семь часов вечера. Привыкнув к приятной ежедневной его беседе, мне теперь чего-то недостает. Я нашел в нем человека умного, образованного, с теплым любящим сердцем и сам в него влюбился.

От пребывания своего у вас он в восторге. Не говоря уже о его искренней дружбе к Никол[аю] Роман[овичу], он совершенно тебя понял и любовался тобой во все время своего пребывания у вас; он понял даже милого моего Ваню и прекрасное направление, которое дано ему. В Сашу, не во гнев будь сказано ее супругу, он страстно влюблен. После этого ты поймешь, как мне было легко и приятно с ним беседовать. Возвратясь в Иркутск, он долго не мог привыкнуть к здешнему обществу, которое казалось ему бледно и невыносимо скучно.

Об известиях из Крыма я тебе не пишу; вместе с моим письмом вы получите последние газеты и из них узнаете о резне, происшедшей при наступлениях наших из Севастополя на батареи союзников; огромная потеря наша людьми, повидимому, не искупается никаким последствием сколько-нибудь для нас выгодным. Все это вместе очень не забавно.

Альмское дело встревожило всех в Иркутске; ожидали, что следующая почта привезет известие о взятии Севастополя. Но после того, что неприятель, находясь полтора месяца в Крыму, не предпринял ничего решительно против Севастополя, надеются, что он не будет взят и что вместе с тем мы сохраним наш Черноморский флот3.

Каждый день ожидают здесь Карсакова; он должен привезти много любопытного относительно будущей экспедиции по Амуру. Вероятно, до вас дошли слухи о затеваемой здесь компании для учреждения пароходства от Шилки до Николаевского. Зиновьев взялся хлопотать об этом в Петербурге и по этому делу будет в прямых сношениях с Белоголовым.

О здоровье моем ничего положительно хорошего не могу тебе сказать.

Персин, не принявши Вечеслава, который был у него три раза, написал ко мне письмо, в котором отказался меня лечить под известным тебе предлогом. Как ни странно его вообще поведение относительно меня, я нисколько не сетую на него, зная, что ни от кого нельзя требовать больше того, что он может дать. Теперь через день навещает, меня сладкомедовый Джибовский; он в восторге при виде моих ран, которые начинают подживать, но ноги еще очень болят, глаза также болят и много еще есть других неисправностей. Хорошо бы было, если бы хоть сколько-нибудь поправиться к твоему возвращению.

Александр Викторович бывает у меня раза два в неделю, и мне почти совестно, что он для меня отрывается от своего домашнего счастья. Лариса Андреевна собиралась на-днях выехать и, вероятно, навестит меня.

Сергей Григорьевич бывает у меня довольно часто; не знаю, что привезла ему последняя почта, но перед тем он получил из Москвы письма от 30 октября и 3 ноября, в которых Молчанов извещает его, что они собираются за границу; а здесь положительно известно, что Молчанов отдан под военный суд и будет судиться в Московском ордонансгаузе.

О Бибикове также здесь положительное известие; дело его у министра юстиции, которому поручено дать ему должное направление. Прости, мой старый добрый друг, крепко жму тебе руку. Всем своим скажи мое дружеское приветствие.

159. И.И. Пущину1

Иркутск, 1855. Генваря 15-го.

Карсаков привез мне ваше письмо от 15 декабря, добрый друг Иван Иванович, и я тотчас не отвечал вам по той причине, что все поджидал Николая Романовича, чтобы отправить мой листок к вам.

На ваше суждение о внешней политике вообще и о делах Крыма, в особенности, могу только сказать: аминь. Как вам известно, я не читаю газет, но все, что бывает в них любопытного, сообщают мне добрые люди, и потому часто приходится толковать и о Севастополе, и об англичанах и о французах, и все это вместе - тоска.

Вам уже, вероятно, известно, что здесь все готовится к экспедиции по Амуру. Говорят, что Никол[ай] Никол[аевич] отправится из Иркутска в конце марта с тем, чтобы в начале мая быть, в Никольском и заблаговременно приготовиться к отражению англо-французской эскадры, которая, как известно, готовится в нынешнем году для нападения на наши владения при Охотском море.

Донцы, спасшие от погибели врагов своих турок, в виду покровителей их англичан, помышлявших в это время о своей толь[ко] безопасности, совершили, конечно, прекрасный подвиг, который не мог не порадовать и вас, и меня, и всякого истинно русского человека. Много благодарен вам за присылку отчета об училищах; и о доставлении мне книг, так долго гостивших в Тобольске, прошу вас нисколько не хлопотать, они мне нисколько не нужны. Здесь есть что читать, лишь бы только глаза поправились.

Посылка Дросиде Ивановне тогда же была ей доставлена; она бывает у меня, но довольно редко. Племянница ее Анна Михайловна недавно заходила ко мне с своим мужем и сообщила мне, что Михаил Карлович собирается приехать в Иркутск, как скоро установится дорога по Байкалу.

Сообщите, что знаете о Наталье Дмитриевне; по приезде в Иркутск я писал к ней, но видно письмо мое до нее не дошло, и потому отправил к ней несколько строк при моем письме к вам.

Евгений недавно писал ко мне, что ожидает Николая Знаменского и что будто ему будут затруднения жениться на лютеранке, но, вероятно, все это уладится и он скоро приедет к вам женатый; желаю ему всего лучшего.

От Вечеслава я недавно имел письмо из Красноярска; он хотел выехать оттуда в Иркутск 10-го, но, как кажется, ему дано новое поручение, и если оно застало его в Красноярске, то ему опять придется ехать в Минусинск, и в таком случае он вернется не прежде как в феврале. Я нисколько не сокрушаюсь, что я с ним розно; но мне досадно за него, что он теперь не в Иркутске и не увидится с Николаем Романовичем и Гончаровым; с обоими ними он коротко знаком. Наверно для вас будет очень приятно познакомиться с сочинителем «Обыкновенной истории»; он славный малый.

На-днях заезжала ко мне Лариса Андреевна; Александр Викторович немного простудился и все эти дни сидит дома. Он приготовил у себя «помещение для Якова Дмитриевича, которого ожидает дней через десять.

Сергей Григорьевич очень часто меня посещает. Колошин также заходит почти всякий день; я иногда с ним ссорюсь за его гусарские выходки, спасибо ему, он на меня не сердится за мою откровенность.

Посылаю Евгению Петровичу и Николаю Васильевичу закаминного зверобою. Меня уверили, что он очень помогает от кашля.

В продолжении нескольких дней каждое утро надо пить натощак по стакану настоя из этой травы; таким образом Рейхель избавился от кашля, который, по мнению его лечившего врача, должен был необходимо иметь очень дурные последствия. Если эта трава пойдет на пользу, напишите.

Письмо в Нерчинск отправлено с человеком, на которого можно надеяться. Простите, любезный друг, крепко вас обнимаю, всем нашим скажите мой дружеский привет. Аннушку и Ваню поцелуйте за меня.

Я.

16-го января

После того, что я написал к вам мой листок, Сергей Петрович передал мне ваше письмо от 27-го, а Колошин прислал мне коньки, которые я тот же час и подарил Ване от вас и от себя. Катаясь на них, пусть он вспомнит когда-нибудь и вас и меня.

Я не понимаю, как это могло случиться, что вы до сих пор не получили мою благодарность за доху. Вчера я ее обновил; обедал и провел вечер у Сергея Петровича. Прошу вас достать из шкафа, что в сенях, портреты Катерины Ивановны и Серг[ея] Петр[овича], Саша очень желает их видеть и, может быть, увезет их с собой.

Не смею благодарить вас за все любезности, которые вы мне высказали в последнем вашем письме, и очень верю, что вы для Зиновьева написали с любовью несколько строк о покойной Александре Григорьевне2. Очень мне будет жаль, если Гончаров к вам не заедет, он большой чудак.

Простите, еще раз крепко вас обнимаю. Когда будете у меня, поклонитесь и Олиньке, и Родивоновне, и Аленушке.