162. И.И. Пущину1

Иркутск, 1855. Мая 6-го.

Очень давно я не писал к вам, добрый друг Иван Иванович, и не отвечал на многие последние ваши письма. Почти два месяца я не только не мог читать и писать, но и не имел возможности смотреть на божий свет. Пиявки, за обоими ушами нарывной пластырь, разного рода втирания и примочки в продолжении месяца не принесли мне никакой пользы. По отъезде Вечеслава Сергей Петрович перевез меня к себе, и я с 1 апреля лежал в темной комнате, отложив в сторону все средства, предписанные моим эскулапом, который так долго испытывал их надо мной без малейшего успеха. Теперь глаза мои значительно поправились; левым я читаю без очков, а правым вижу предметы вдали; это хотя и не совсем удобно, но пока хорошо и то, что я не окривел.

Вы можете себе представить, как мне хорошо у Сергея Петровича, и он, и все в доме балуют меня донельзя и к тому же с таким искусством, что нет никакой возможности сопротивляться их баловству. До сих пор я не выезжал еще из дому, погода стоит здесь очень холодная.

Александр Викторович и Лариса Андреевна бывают у нас, но редко; последняя было, очень прихворнула на-днях, но ей поставили 25 пиявок к груди, и тем она избавилась от нарыва; Сергей Петр[ович] и Зина навещают ее ежедневно.

Марью Николаевну очень давно не видал; за последнее время она, говорят, очень похудела, видимо ее тревожит положение Нелиньки, или, вернее сказать, прескверное положение самого Молчанова; о его деле я давно ничего не слышал. Сергей Григорьевич накануне праздников отправился в Верхний Удинск, где он ожидал найти Софью Григорьевну, но она из Кяхты проехала прямо на Шилку и засела в какой-то деревушке. Ко мне писали, что Сергей Григорьевич из Бианкина поехал отыскивать ее; в конце месяца они оба должны возвратиться в Иркутск; впрочем, нельзя ручаться» чтобы Софья Григорьевна не отправилась по Амуру.

Никол[ай] Николаевич] на своем плашкоте приготовил для нее комнату на всякий случай. Анненков к вам писал из Иркутска перед отправлением своим на Шилку, надо полагать, что он уже не застал там Никол[ая] Никол[аевича] и поплывет по Амуру вместе с Карсаковым, которого отбытие из Шилкинского завода назначено 15 мая.

Вечеслав писал ко мне 9 апреля из Бианкина, что он на другой день отправляется с поручением в Шилкинский завод, оттуда он не имел возможности писать ко мне: есть известие, что льды задержали Ник[олая] Никол[аевича] в Бианкине и что он отправится оттуда не прежде как 23 апреля; надо полагать, что теперь он с своим войском и штабом уже плывет по Амуру.

Прилагаю несколько строк в ответ на письмо Клавдии; по желанию вашему не сказал ей ни слова о вашем ей подарке.

Дросиду Ивановну давно не видал, но от ее сожительницы Аннушки знаю, что она здорова.

От Евгения получаю письма очень исправно; он предается каким-то надеждам, которых мы с ним здесь нисколько не разделяем2, и я просил его выслать вам денег не позднее июня на мои домашние издержки. Сегодня я уже не успею написать к Матвею Ивановичу. Крепко его, вас и всех наших обнимаю. Обнимите за меня Аннушку и Ваню.

Я.

Поклонитесь от меня Олиньке и Родивоновне.

164. И.И. Пущину1

1855. Июня 13-го [Иркутск].

Письмо ваше от 23 мая на неделе я получил, мой добрый друг Иван Иванович, и в ответ пишу к вам без отлагательства, глаза теперь кой-как видят. Вообще с наступлением теплой погоды и при употреблении свежей черемши здоровье мое очень поправилось, хотя оно далеко не в таком состоянии, какого Вы мне желаете; впрочем, в этом отношении ни вам на мой счет, ни мне самому не следует быть слишком взыскательным. Я прожил слишком 61 год и до сих пор, несмотря на вечные недуги, живется не совсем дурно, и слава богу. Не стану повторять вам мою благодарность, зная, что вы до нее не охотник, за ваше внимание к Оленьке и Родивоновне, а все же невольно всякий раз подумаешь, какое для них счастие, что вы способны на такое внимание. Когда их увидите, поклонитесь им от меня. Взглянув поближе на бедственное положение Оленьки, для вас теперь легко понять, почему я принимаю в ней такое живое участие.

Нисколько не удивляюсь, что вы удивлены рассказами Струве и Арбузова, и может быть еще более подивитесь, когда узнаете, что Запольский, бывший у нас в Ялуторовске, еще недавно преданный преданностью беспримерной, во время пути из Шилки был высажен на берег по приказанию Николая Николаевича с дозволением отправиться куда знает, и просить на него, кого он хочет. Причина такого распоряжения состоит в том, что Запольский, бывши в этот день дежурным и получивши приказание подать помощь барже, севшей на мель, отвечал, что это не его дело2.

О Вечеславе ничего не знаю после 29 апреля, и с тех пор нет никаких положительных известий о самой экспедиции; знаю только по изустным преданиям, что 5 мая Ник[олай] Никол[аевич] с своим штабом и частью войска из Стрелки отправился по Амуру на одиннадцати баржах, остальные девять баржей, составлявшие его передовой отряд, за мелководием от него отстали. Известно также, что отряд Назимова, при котором находился Миша Волконский с посланцами, ушел из Стрелки и что последний отряд под начальством Карсакова отправился также по Амуру 24 мая.

Сергей Григорьевич с светлейшей еще не возвратился из-за Байкала, их ожидают с каждым пароходом.

Я писал к Матв[ею] Ивановичу о болезни Ник. Алек. Бестужева; после тяжких страданий он скончался 15 мая.

Марью Николаевну, видаю редко, потому что мало выезжаю, а пешком хожу еще меньше.

Поджио с Горбуновым и Ваней на прошедшей неделе уехали на свои золотые прииски, которые по разведкам обещают много хорошего. На-днях мы ожидаем возвращения наших Аргонавтов.

Лариса Александровна и Варинька ее здоровы. От Евгения получаю письма еженедельно, он решительно собирается приехать в Иркутск, но я не знаю, удадутся ли ему его сборы.

За Ушаковкой живем мирно и покойно, посетителей бывает очень немного; и Сергей Петрович и Зина вам очень кланяются; а я вас и всех наших крепко обнимаю.

Дросиду Ивановну видел не очень давно; она приносила мне присланный вами расчет, в верности которого она убедилась.

Я.

Сергей Григорьевич возвратился, но я его еще не видал; может быть, он сам напишет к вам.

Колошин вчера был у меня и показывал мне ваше письмо, на которое он собирается к вам отвечать.

166. И.И. Пущину

Иркутск, 1855. Августа 29-го.

Листок ваш от 5-го я получил с прошедшей почтой, добрый друг Иван Иванович, а вчера Дросида Ивановна приносила прочесть ей ваше письмо, также от 5 августа. Она сама писать к вам не будет и поручила мне уверить вас, что нисколько не сомневается на счет своих денег; вообще она живет здесь очень умно и получаемым ею вспоможением распоряжается как нельзя лучше. От Миши и от Тины она получает иногда письма и заочно радуется, своими детьми.

Прискорбно подумать о положении бедной Матрены Михеевны, и понятно, с каким усердием вы хлопотали и хлопочете об этой бедной женщине. Понимаю тоже и ваше незавидное положение, когда при этих хлопотах занемог еще Ваня. Очень я порадовался, узнавши, что вы решились отправить Аннушку, наверно ей будет прекрасно у Марии Александровны, которая со своим сердцем, умеющим так горячо любить, обратит всевозможное внимание на Аннушку и будет об ней иметь самое таежное попечение.

Вчера Сергей Петрович получил ваше письмо и при нем письмо Евгения. Мы здесь уже давно знали о несчастном исходе молчановского дела; тут разыгралась такая ужасная драма, какой я не знаю ничего подобного, перед чем бледны все ужасы, читаемые в печатных сочинениях. Слава богу, что Нелинька и на этот раз имеет довольно силы, чтобы нести свой тяжкий крест и, забыв о себе, хлопотать только о других. Что за славное существо эта Нелинька. По последнему письму от Сергея Григорьевича из Красноярска можно полагать, что он уже знает о своем несчастьи, хотя и ни слова не говорит об этом; он пишет, что возвратится в Иркутск недели через две. Все это время очень и очень думается об нем и об Нелиньке.

Я не думаю, чтобы Евгений выехал, как он полагал выехать 5 августа, и потому не жду его прежде половины сентября. Он известил меня, что за болезнью меньшой своей дочери едет один в Иркутск, и это очень для меня неутешительно; я знаю, что для него будет тяжко расстаться на несколько месяцев с своим семейством, и знаю, какое горе для жены его быть с ним в разлуке; невесело подумать, что в этом случае я причиной всех этих горестей, но что же тут делать, податься некуда.

О Вечеславе после 9 мая ничего не знаю, и вообще здесь нет никаких известий об Амурской экспедиции после отплытия из Усть-стрелки. Отсюда отправляются ежемесячно нарочные к устью Амура, и я всякий раз пишу к Вечеславу, зная почти наверно, что не получу от него ничего в ответ. По предположению Николая Николаевича всякий месяц один раз должен был приезжать от него нарочный,  но до сих пор это предположение нисколько, не сбылось.

В Шилкинском заводе выстроили пароход, который должен был отправиться в Николаевский 18 августа, но еще неизвестно, будет ли он иметь довольно силы, чтобы идти против течения реки, и потому никак не известно, когда и каким путем возвратится сам Ник[олай] Никол[аевич], а о прочих и говорить уже нечего.

Через Якутск получены вести здесь, что англо-французская эскадра в июне была в Петропавловске и, не нашед там живой души, союзники сожгли несколько строений, потом они посетили Аян, который также был оставлен нашими; из Аяна они отбыли 5 июля. Из всего этого надо заключить, что Завойко на наших судах, как было ему приказано, заблаговременно со всеми жителями порта убрался к устью Амура.

Простите, любезный друг, крепко вас и всех наших обнимаю. Сергей Петрович, вероятно, сам к вам напишет; сегодня день его рождения, и невольно вспоминаю, что в прошлом году мы весело праздновали этот день, с нами еще обедала Катерина Ивановна. Поклонитесь от меня Ол[еньке] и Родивоновне.

Жаль бедного Евгения Петровича, много ему горя в нынешнем году. Крепко пожмите ему руку за меня.

168. И.Д. и Е.И. Якушкины - И.И. Пущину1

1855. Иркутск. Октября 17.

На послание ваше к нам от 16 сент[ября], добрый друг Иван Иванович, вы не получили до сих пор ответа потому, что все это время не хотелось сообщать вам мрачные впечатления, при которых мы живем здесь. Евгений скоро месяц тому назад обрадовал своим приездом не только меня, но за меня и моих домочадцев, а между тем появилось опасение за Колю Ребендера, который дней десять был опасно болен и болезнь его имела некоторые признаки скарлатины, но теперь он почти совсем здоров.

9-го Марья Александровна Горбунова занемогла очень тяжко; полагали, что она сильно простудилась, но 11-го уже оказалось, что у нее скарлатина; в этот день многие приехали поздравить Зину со днем ее ангела, но, узнавши, что в доме скарлатина, все быстро удалились, и на этот раз у именинницы не было гостей. Теперь дом Трубецких, как дом прокаженных, почти никем не посещается и из дому также никто ни с кем не имеет сообщений. У Вани также скарлатина, но довольно легкая, и можно надеяться, что он скоро будет на ногах, а бедная Марья Александровна вчера скончалась. Жаль ее мужа, которым она была очень любима; жаль также и Зину, они росли с Машей и очень были близки. Вот уже во второй раз, что октябрь ужасно мрачен для меня в Иркутске; еще хорошо, что Евгений здесь. От Вечеслава я получил письмо от 3 июля и потом от 4 августа2.

Он пишет, что союзный флот показался перед устьями Амура, в то время как к устью из Татарского пролива шел бриг американской компании «Охотск». Бриг этот не мог уйти от неприятельского преследования и не мог также защищаться, шкипер взорвал его на воздух, чтобы он не достался англичанам. 14 матросов, высаженных с «Охотска» перед этим в шлюбку, были взяты в плен англичанами.

Вечеслав надеется быть в октябре в Иркутске, но надежда эта не исполнится. Они ждут парохода к концу августа - теперь известно уже, что пароход этот, вышедший из Шилки 17 августа, сел на мель, не доходя 80 верст до Албазина, где и будет зимовать. Впрочем, ежели бы пароход и спустился вниз по Амуру, то это не помогло бы, потому что против течения идти этот пароход не может. Он должен был иметь машину в 40 сил, а когда стали ее пробовать, то оказалось, что в ней только 6 сил. Самый скорый ход парохода 5 верст в час, где нет теченья, а в Амуре теченье 6 верст, следовательно, вверх по Амуру он никогда не пойдет.

Известия из России наводят на всех здешних тоску. Здесь пронесся слух, что Кавказского Муравьева зарезала какая-то женщина, тайно пробравшись в лагерь под Карсом; так как это известие сообщают из Москвы Сергею Григорьевичу, то оно требует подтверждения; впрочем, ежели оно верно, то вы будете знать это прежде моего письма3.

Плачевное дело, как говорит С[ергей] Гр[игорьевич], затянулось надолго4.

По случаю скарлатины мы выдерживаем карантин; с Александрам] Викторовичем я вижусь только на улице, а с Ларисой Андр[еевной] через двойную раму. Время тяжелое во всех отношениях.

Поклонитесь от меня всем и напишите, желаете ли вы отпустить со мной Аннушку - я буду в Ялуторовске в начале генваря, а может быть и к новому году.