23 марта 1861 г.

Друг Матвей Иванович!

Я в Москве с 13 марта, приехал отдать последний долг брату Константину, который мирно окончил жизнь 11-го марта, 14-го его фабричные мастеровые отнесли его на Ваганьковское кладбище и там, глубоко в земле зарыли бездыханное его тело.

Тяжело было расставаться с ним. Мы росли вместе и все лета юности и часть зрелых лет провели почти под одной кровлей. 30 лет сибирской жизни разъединили нас, но не лишили теплого родного сочувствия. Так мы встретились в 1856 году, так прошли и последние 4 года. Но настал его конец, и теперь все остается в одном воспоминании. Но грустно еще то, что мн приходится быть свидетелем и счетчиком его финансовых операций, этих бесчисленных сплетений долговых цифр, приводящих в недоумение самого опытного коммерческого туза, который всю жизнь провел в коммерческих оборотах. Я же не только не могу назваться тузом, но едва ли гожусь и в двойки. Между тем нужда, долг требуют заявить и тут свою личность и ею отстаивать доброе имя брата и все его достояние защищать от грабительства. Но не думай, чтоб я тут был лично заинтересован. На мою долю придется один труд умственный и нравственный, а награда за труд - спокойствие совести в исполнении долга. Вещественного тут нет ничего и не может быть.

20 мая 1861 г.

«Передо мной твои листок от 12 мая, друг Матвей Иванович, и весьма сожалею, что не лично беседую с тобой на Малой Дмитровке, а письмом отвечаю на дружескую твою беседу, которая никогда не заменит живого слова. Я спешил из Москвы, чтоб встретить Пасху в своей семье, и радуюсь, что наконец вышел из болота векселей и долгов, лежавших на фабрике, и из лабиринта законных формальностей, коими запутаны приобретение собственности и даже отречение от приобретения. Теперь все это дело у меня за плечами, а я на шесть месяцев свободен; но по истечении срока должен буду вновь явиться на арену законности и окончательно передам нить лабиринта известной мне Ариадне, которая сумеет найти из лабиринта беспрепятственный выход.

В продолжении моего пребывания в Москве я не успел прочесть ни одного журнала, не написал ни одного письма, кроме калужских, необходимых для успокоения семьи. Но ты меня спросишь: что же вышло из моей заботливости, от суетливости видимой? Результат следующий: все наследство после брата - фабрика, на фабрике, т. е. на брате, были долги, превышающие ценность фабрики. Я отдал фабрику с тем, чтоб долги были уплачены. Следовательно, цель достигнута. Между тем ты видел образ жизни брата, его обстановку, прислугу и пр. Кончилась жизнь, и это внешнее осталось, но без внутреннего значения, без капитала, которого оно было бы выражением. Нечем было заменить эту существенную часть, эту основу внешней жизни, и все отдано в уплату долга1.

С 22 апреля я вновь в своей семье, и радуюсь, и наслаждаюсь: Ваня мой держит теперь переходный экзамен из 2-го класса в 3-й; доселе экзамен идет довольно успешно; надеюсь, что он окончит удовлетворительно. К августу нужно будет приготовить и Петю к вступлению во 2-ой класс. Все это ступени лестницы, по которой нужно им будет всходить от знания к знанию. Дай Бог только чтоб вместе с внешним любомудрием возрастала в них и внутренняя жатва, т. е. то духовное любомудрие, которое, как солнце, обновляет все, до чего касается2.

- Гимназия и уроки детские поглощают почти все послеобеденное время. Я репетитор уроков и нахожу, что это забота довольно многотрудная. Надежда на отдых впереди, а теперь время трудов и забот. Так проходит наша жизнь, - очутишься на последнем часе - и прошедшее представится, как сон, - и узнаешь, что покой не на земле, а за гробом, в светлой вечности. Да позволит и да поможет Господь достичь этой желанной цели.

Дочь моя Ольга, - это семейная радость, утешение наше. Ей скоро минет 2 года, время начала болтовни, следовательно развития умственного, которое в высшей степени привлекательно»3.

He учение, а воспитание сыновей сокрушало Евгения Петровича, что однажды и выразилось у него в следующих сетованиях (А.С.): «Гимназисты мои имеют хорошие и дурные стороны. По мере возраста они желают независимости, но не могут ею пользоваться потому, что умок их еще ребяческий. Борьба с этим направлением, - вот ежедневная забота. В гимназии большинство учеников звания мещанского или чиновнического, которые далеки от класса образованного, и постоянное сообщение с ними имеет вредное влияние на детей. Мои гимназисты начинают не стыдиться того, чего бы стыдились, еслиб находились всегда в порядочной среде. Признаюсь, это меня и огорчает, и оскорбляет. Но помочь горю нечем, поэтому терплю зло неизбежное».

Гимназисты достигнув высших классов утешали отца успехами и в латинском языке. По этому поводу он сочувственно отнесся к М.Н. Каткову от 15 ноября 1864 г. (А.С).

«Теперь, - писал Оболенский, - видимо первенствует латинский класс, который дает усиленную работу юным головам. Видно, что приготовляются серьезно к предстоящей перемене прежнего реального на будущее классическое образование. Нельзя этому не порадоваться и нельзя не сказать мысленно большое спасибо Каткову за его борьбу за классицизм. Но чтоб осуществить эту прекрасную мысль, нужно приготовить хороших классиков-профессоров, a для этого нужно время. И наши семинарии, и академии наши давно забыли классиков, в особенности греческих. Пока этот дефицит пополняется, наши дети успеют возмужать и, может быть, даже получить не один чин; а с чином они примут чинопочитание, но не классикопочитание; которому я бы порадовался более, нежели первому. Но видно до этой радости мне не дожить и не дождаться»4.

1 И в этом не сродном ему деле, тоже неожиданно навязанном ему силою обстоятельств, Оболенский, сознавая свою неумелость взяться за него, остается верен себе: имея двух сыновей сибиряков и дочку калужанку, безгранично им любимых, он все-таки не способен и помыслить о сделке со своею совестью ради их материального обеспечения, но хлопотал только о полном удовлетворении всех, кредиторов покойного брата. И после продолжительных мытарств, измучивших его нравственно, а следовательно и физически, он, достигнув желаемого, делится своим счастьем с Муравьевым-Апостолом. (Прим. А.П. Созонович).

2 Примерный отец пристально занимался воспитанием и учением своих гимназистов, и их обоюдные труды не пропали даром: мальчики получали хорошие отметки и легко переходили из класса в класс. Но усложнявшиеся труды старика-отца становились для него тяжелее с каждым годом, тем более, что на нем, кроме того, как на мужчине, главе дома, лежали обязанности наблюдения за тульским имением Натальи Петровны и всего прочего, что сделалось уже не под силу престарелой и болеющей его сестре. (Прим. А.П. Созонович).

3 Девочка находилась на исключительном попечении своей тетки и вместе с тем крестной матери Натальи Петровны и была ее любимицей. (Прим. А.П. Созонович).

4 С летами недостатки детей, огорчавшие отца, сглаживались. В их отроческом возрасте, он еще не находил ничего определенного, но в общем усматривал, что есть надежда на дальнейшее развитие их хороших сторон, и благодарил за них Бога. (Прим. А.П. Созонович).

10 мая 1861 г.

Нового у нас нет ничего резкого-замечательного. Свобода идет своим порядком и беспорядком - старое не хочет умереть, а новое еще не окрепло и не может еще пересилить старое. Это время переходное, которое окончательно устроится только в то время, когда обе стороны, ныне разъединенные, найдут полезным теснейшее единение и поведут жизнь дружно рука с рукой. Но до того времени много еще будет столкновений неизбежных при безграмотности одной стороны и отчасти притязательности другой? Одним словом, образованная сторона не может еще признать равноправности другой, другая же, приняв принципы свободы в буквальном смысле, не признает над собой никаких прав и никаких обязанностей.

Свобода доселе находилась только в букве закона, но не вступила в права жизни; но постепенно этот младенец вырастет, окрепнет и будет мужем.

15 ноября 1861 г.

Я был почти два месяца в отлучке из нашей славной Калуги. Мое дело было составить уставную грамоту и привести наш православный народ к„миролюбивому соглашению в отношении земли, которую мы должны полюбовно разделить между собой. Пока мы только беседовали с нашими тульскими мужичками и делили наше добро, т. е. ходили в поле с цепью, мерили и измеряли, - мы были во всем согласны, - никакого спора не предвиделось, - данное согласие полное сохранилось и при чтении черновой уставной грамоты. Но когда ту же грамоту переписали, и должно было утвердить своею подписью - православные наши решили не подписывать. Словом, я был в сладкой надежде на благодарность за многие уступки, за полный надел и за добродушное, миролюбивое и полное уважения обращение с гражданами самостоятельными - и вполне был разочарован. Они еще дети - и дети капризные - с небольшим уросом (капризом. - А.С.), no сибирскому выражению.

Возвратясь домой я, нашел наше общество в полном разладе. И здесь повторяется тоже явление, но в другом виде: на словах все согласны, что свобода весьма прекрасная идея, но когда нужно применить ее к жизни, то одна сторона - правительствующая дает ей смысл безусловной покорности к своей мудрости и толкованию, а другая находит, что свобода в применении к жизни лишает ее того вещественного и нравственного капитала, без которого слово свобода улетучивает ее существование.

Но где найти средину между этих двух направлений! Обе стороны найдут ее, когда почва будет удобрена юридическими началами суда и правды, которые только что изготовляются в петербургской лаборатории: если это будет не искусственное удобрение, не приспособленное к нашей почве, но такое, которое способно возбудить наши жизненные силы, то почва наша изменится и будет готова принять и вырастить благие семена свободы, брошенные в нее ныне, но еще не пустившие корни.

Вот тебе приблизительно верная картина того, что здесь у нас происходит:

Сенатор наш олицетворяет собою идею суда и правды, которая должна стать в средину двух сторон. Его личность в этом отношении безукоризненна. Но эта личность есть временное явление, созданное для временного пребывания; она не может заменить собою учреждения вековые, которые изменяют весь основной быт народа. Итак, до того блаженного времени, когда у нас эти учреждения осуществятся, мы будем находиться в состоянии переходном, колеблющемся - и долго, долго волнение, в котором ныне мы находимся, не утихнет и не даст надежного и благополучного хода кораблю свободы, который ныне с трудом пролагает себе путь.

Много грустного, много щемящего сердце происходит и вне нашего города. События московские и петербургские (беспорядки в университетах. - А.С.) не могут не возбуждать грустного сочувствия и навести на грустные думы. И на западе треск и грохот от фальш-фейеров, которыми забавляются наши польские либералы. Но когда подумаешь, что за этой декорацией может изготовляться н что более существенное, то мысль о будущем страшит. Как и чем разрешится готовящаяся буря или, лучше сказать, что выйдет из всеобщего брожения? Дай Бог только, чтоб вышло и что целое, полное, - как возрожденная Италия.

Но, - и многократно придется сказать это много значущее но, - когда оно применимо к таким разнородным стихиям, из коих сплочены ныне многие народы под названием общим: Австрия, Германия и т. п. Но пусть будущее совершится. Высший Промысел зиждет царства и народы. Под его Всесильной Десницей и малое делается великим, а великое делается славным.

He знаю, что будет вперед с нашим земледелием; но в первые годы не думаю, чтоб наша производительность достигла 2/3 того количества, которое мы получали в старые былые годы. Страх берет, когда подумаешь, что может случиться неурожай, и тогда что с нами будет: магазины наши пусты, запасов нет, 1/3 полей совсем не засеяна, а остальные обработаны без старанья! Можно ли ожидать добрых всходов? Один Господь может помочь нашему горю; когда Он пошлет дождь ранний и поздний, тогда все поправится, и мы вздохнем свободно.

He знаю, что готовится в Москве, на выборах. Но много говорят о разных проектах; какого они рода, - еще покрыто мраком неизвестности; но, вероятно, безвыходное положение землевладельцев заставит придумать меры для восстановления своего хозяйства. Вот все, что мы доселе знаем. Верно, в Твери знают более и подробнее.

В Туле также готовятся поговорить, пошуметь и, может быть, прочесть что-нибудь дельное.

Странно, а между тем у нас на Руси самые либеральные учреждения принимают характер правительственный, т. е. чиновный.

Наши посредники, что может быть лучше этого учрежденья? Но и они приняли характер чиновнический. Они сознают в себе власть и эту власть являют во всей силе там, где может быть тень оппозиции. He говорю, что их действия были вредны; но они не составляют того мирового начала, которым так справедливо гордится Англия, которая совершенно независима и самостоятельна. У нас посредники постепенно обращаются в чиновников, a губернские в автократов в маленьком виде.