32. Отцу

Елань, 23 октября, 1833. № 13.

Мой дорогой Папа,

Вы напрасно беспокоитесь: почему Елань до такой степени пугает Вас? Местоположение не так ужасно, как Вы себе представляете. Хотя Елань окружена лесами, но вид, благодаря подъёму почвы, простирается до хребта очень отдалённых гор. Селение находиться у подножья продолговатого холма; прежде чем достигнуть опушки этих лесов, Вам нужно ещё много идти через тучные пастбища и очень плодоносные поля. Полагаю, что радиус круга, образуемого долиной, где находится Елань, будет приблизительно версты в четыре. Вы видите, что эти мрачные леса, о которых Вы говорите и которые я изображал, как нечто довольно живописное, уже не так близко от меня.

Что касается писем, которые я получаю от Вас и которые посылаю Вам, они не могут испытать никакой задержки благодаря распоряжениям Его Превосходительства, Г. Губернатора. Я буду получать их почти в тот же день, как тогда, когда я находился в Тельме; доказательством этого служит то, что Вы имели от меня письма каждые восемь дней, без перерыва, за исключением прошлой недели и ещё одного раза, когда я был болен: я Вам писал, что у меня была жаба.

Вы питаете ко мне такую нежную любовь, что Вас всё пугает. Помните, сколько опасений было у Вас насчёт Тельмы? Не писали ли Вы мне, что я буду окружён варнаками, как Вы выразились, хотя это слово употребляется только как ругательство, а не как наименование класса этих несчастных.

В Тельме были только крестьяне, те, кто были каторжниками, сделались крестьянами, благодаря особому распоряжению правительства. Что касается Елани, то тут находятся только старожилы, за исключением четырёх или пяти посельщиков; и я - в безопасности от всех возможных неприятностей, так как действительно благодетельные намерения Его Величества, который беспрестанно уменьшает и облегчает заслуженные нами наказания, проявляются в гарантиях, которыми нас окружает правительство, чтобы никакая беда не постигла нас, пока мы в точности исполняем предписания, данные относительно нас. А что до меня, то я всегда буду свято исполнять их: воистину так! - Прощайте, мой дорогой Папа. Нежно целую Ваши ручки.

Ваш преданнейший сын

Александр Одоевской.

[Приписка на 4-й, 3-й, 2-й и 1-й страницах:] Только что получил 500 рублей от Софьи Корниловой, в виде займа. Тётя отдаст их ей. Г. Корнилов написал мне вполне любезное письмо, где поручает себя моей дружбе. Это, должно быть, благородный человек, во всём значении слова. Моё почтение Княгине; обнимаю моих братьев и сестёр и оплакиваю Мари: - боюсь говорить Вам об этом!.. и что могу я сказать Вам, или, лучше, я совсем не хотел говорить Вам об этом!

34. Отцу

Елань, 14 ноября, 1833, № 15.

Дорогой и добрый мой Папа,

Простите тысячу раз простите за неаккуратность, за то, что два раза подряд я поставил номер пятый. Я положился на верность своей памяти, которая начинает быть неисправной. Теперь я буду следовать Вашему примеру: каждый номер своих писем стану помечать на табличке.

Вот уже две почты, как я не получаю от Вас писем: без сомнения, Вы находитесь в дороге. О, если бы когда-нибудь Его Величество Император позволил Вам отправиться в путь, чтобы провести несколько дней со мной! Вы хорошо знаете, что моё счастье было бы невыразимо; но, к сожалению, это - только сладкая мечта, которой не суждено сбыться, хотя Вы не раз выражали желание посетить меня в Сибири и своим присутствием оживить моё существование, которое всецело посвящено Вам.

Как признателен я Вам за всё то, что Вы говорите насчёт моей дорогой Элизы, которую я нежно люблю, как сестру. Благодарю, мой добрейший Отец, тысячу раз благодарю за труд, который Вам угодно было взять на себя, чтобы скопировать прелестное письмо, написанное ею Вам; благоволите сказать ей, что я не перестаю думать о ней, - и что одна из самых интимных забот моего сердца, это - получать от неё весточки и жить в её памяти, которая мне столь дорога. -

К ней, равно как и к её прекрасному отцу, я имею обязательства сердца, которых никогда не могу забыть: я люблю их обоих, как никогда не любил никого, за исключением одного Вас, мой дорогой Папа, и моей покойной матери, которую иногда я готов находить в лице тёти, Варвары Александровны. Скажите тысячу и тысячу приятных вещей моей добрейшей кузине; скажите ей, что я никогда не перестану сердечно любить её, равно как и моего доброго и дорогого дядю.

Благоволите выразить моё почтение княгине и нежно обнять моих братьев и сестёр и Никиту.

Прошу верить

Вашему всенижайшему и всепокорнейшему

сыну Александру Одоевскому.

[На четвёртой странице обычный адрес:] (на село Николаевское.)

[Над адресом в верхнем правом углу кем-то помечено:] 24.

36. Отцу

4 января, 1834. Елань. № 1.

Мой добрейший Отец,

Благоволите принять мои искренние поздравления: от глубины души желаю, чтобы начинающийся новый год осуществил все желания Вашего сердца.

Вы сообщили мне весть, которая заставила меня проливать горькие слёзы. Я любил Дмитрия Сергеевича; но особенно моя добрая, моя бедная тётя вызывает во мне глубокую скорбь! В течение тридцати лет муж составлял для неё весь мир: что она будет делать без него? Её образ не покидает меня ни днём, ни ночью! -

Зачем мой покойный дядя предпринял это путешествие, которое, вместо того, чтобы облегчить его страдания, привело его к могиле? Он лучше бы сделал, если бы остался в Петербурге. Я уверен, что отчасти ожидание операции ослабило его силы и что знаменитый лондонский хирург, откладывая её со дня на день, способствовал этому. Почему вместо того, чтобы заставлять его ехать из Парижа в Лондон, врач попросту не сказал ему, что он слишком стар, слишком слаб, чтобы подвергаться столь мучительной операции?

В настоящее время все эти благие рассуждения, которые я высказываю, уже бесполезны; но печаль, которую я испытываю, невольно внушает мне их. Чего я собственно опасаюсь, это - чтобы моя бедная и дорогая тётя не последовала вскоре за ним в могилу: она обожала Дмитрия Сергеевича. Во всяком случае долго она не проживёт. Я напишу ей - не позднее ближайшей недели; но сейчас я не способен на это: я - не господин своих мыслей.

Нет ничего труднее и мучительнее, как писать соболезнование лицу, которое искренно любишь. Предаться своим чувствам, это значит усилить её скорбь: а как не высказать ей всего того, что у меня на сердце, теперь, когда оно, чувствую я, ещё истекает кровью? Это поистине так, мой добрейший Отец! Подожду, когда мучительная рана, причинённая нашей потерей, немного зарубцуется, и когда я мог бы написать ей несколько строк, которые, не раздирая её чувствительной души, покажут ей живой и глубокий интерес, который я питаю к её положению.

Благоволите передать мои поздравления Княгине и заверить её, что я возношу молитвы за её счастье и здоровье. Желаю хорошего праздника моим братьям и сёстрам и Никите, которого сердечно обнимаю.

Усердно прошу верить моей полной преданности.

Ваш сын Александр Одоевской.

[На четвёртой странице обычный адрес:] (на село Николаевское.)

[На той же странице в верхнем правом углу стоит цифра] 1.

[На первом листе, в правом верхнем углу, рукою отца помечено, кому отсылались письма для прочтения, а именно:]

№ 1.

2 отослань [sic] Елизе.

4 - Никитасу [sic].

38. И.Д. Якушкину

(27 февраля 1834 г. Елань)

Прошёл год с тех пор как я расстался с Вами, любезный Иван Дмит­риевич! и я ещё ни разу не писал к Вам; но Вы - не правда ли? - Вы были уверены, что я Вас помню. Иногда много лиц проходят мимо меня длинною вереницею, но Вы одни из тех, которых моё воображение живее осуществляет, долее задерживает перед глазами. Отчего так? Кажется, мы не часто и не много уверяли друг друга в чувствах взаимной приязни: а между тем - я верю в Вашу дружбу. Сколько раз брал я в руки Вашего Бейрона! Нередко бывает, что я и строки не прочту в нём; но непременно заведу с Вами беседу, - без всякого спора, мирно и дружно, с искрен­нею и неизменною любовью.

Знаете или нет: где я и каково мне? Но, во всяком случае, я уверен, что Вы только об одном у меня спросите: что я? Да как Вам отвечать? Тот же? Нет, по врождённому самолюбию, право, мне кажется: несколько лучше! потому, что я чаще бываю с самим собою. Впрочем, не спра­шивайте, что я произвёл? Почти ничего. Читаю много, творю мало; но зато если у меня (авось!) что-либо выльется, то, без всякого сомне­ния, с большей отчётливостью против прежнего; ибо, благодаря моему одиночеству, я могу весь жить в моём предмете: внешний мир меня не развлечёт.

Нет! хотя я и не Циммерман, но, после годового опыта, я, право, не согласен с Петром Николаевичем.

Прощайте. Дайте мне пожать Вашу руку и повторить, что я Вас помню живо и люблю горячо: есть чувства, которые глубоко западают в мою душу.

Вам преданный Александр Одоевский

27 фев[раля] 1834

Р.S. Дружески поклонитесь от меня И.И. Пущину: я дорожу его па­мятью; скажите Фердинанду Богдановичу, что я сохранил к нему те же чувства: приязнь за приязнь и признательность за то, что не криво гляжу на мир, хоть в вещественном смысле.