© Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» |
You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » Из эпистолярного наследия декабристов. » Письма декабриста Артамона Захаровича Муравьёва.
10. Родственникам*
[Петропавловская крепость,] 30 апреля [1826 г.]1
Я здоров, будьте покойны; только не унывайте.
Артемон**
*Подлинник на рус. яз.
**Записка на папиросной бумаге с неровными краями, свёрнутой в 8 раз.
ИРЛИ. Ф. 265. Оп. 2. № 1693. Л. 3-4.
1 На конверте (л. 4) написано рукой В.А. Муравьёвой: «Письма из крепости в генваре 1826 и первая записка из Бердичева получены мною в Любаре и другие бумаги до этого предмета».
11. В.А. Муравьёвой*
[Петропавловская крепость,] 7 часов вечера 21 июля 1826 г.
Ангел мой и друг бесценный Веринька, сверх всякого чаяния получил позволение к тебе написать несколько строк. Что могу тебе сказать более, как то, что всё существование моё в тебе и детях заключается. Любовь, почтение и благодарность моя к тебе за твои чувства ко мне, невзирая ни на что, не могуь быть мною описаны. Кабы я всегда так мыслил, как теперь, но поздно, не вернёшь. Хотя надежда на милосердие Божие не оставляет несчастных на краю самой пропасти, всё-таки тяжело. Я здоров и даже очень, нравственные силы мои укрепляются приметно, а потому убедись, что я не впаду в отчаяние, лишь бы ты берегла бы себя. Что-то ангелы наши? Вспомнил про них, и тяжёленько. Но и то на минуту, ибо вера в Господа и утешит.
Дражайшую маменьку обнимаю - как её приписка в письме 13-го числа меня успокоила и утешила1. Какова-то мать наша, друг и сестра после родов оправляется2. Но именно прошу её, чтоб и не думала трогаться из горницы своей, не укрепясь. Про отправление наше вам можно более знать - с нами так милостиво здесь обращались3, что боимся перемены на пути - впрочем, как Богу угодно. <...>**
Батюшку прошу меня благословить. К брату напиши от меня дружественный поклон4. Пусть Старкова5 и гр[афа] Люксембурга6 побережёт. <...>*** Владимира, друга моего, и Алексея обнимаю7, равно как и всех добрейших братьев и сестёр. Исленьева и добрую Софью Алек[сеевну]8 со слезами благодарю за попечение о детях. Сонюшка9, берегите Вериньку мою. Прощай, друг мой, - всё сделай, чтоб мы увиделись до отправления, - это меня утешит и подкрепит. Минуты считаю без прибавления.
По гроб друг твой Артамон.
Маменька, благословение ваше да будет со мною. Сестру обе обнимите за меня. Не думай, чтоб мы что-либо насчёт отправки знали. Ей-Богу, ни слова. Но думать надо, что скоро10.
[Адрес:] Вере Алексеевне Муравьёвой.
*Подлинник на рус. яз.
[i]**Одна строка густо зачёркнута и не читается.
***Три строки густо зачёркнуты и не читаются.
ИРЛИ. Ф. 605. № 2. Л. 1-2.
Исторический архив. 2001. № 3. С. 189.
1 Имеется в виду мать В.А. Муравьёвой М.И. Горяинова. Матери Муравьёва Елизаветы Карловны уже не было в живых.
2 Ребёнок, родившийся у Е.З. Канкриной весной 1826 г., вскоре умер.
3 Слова, написанные Артамоном Захаровичем жене, имели мало общего с реальностью. Ему, как и многим другим, была запрещена переписка, он был закован. Оковы были сняты только 30 апреля 1826 г. (РГИА. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 6. Л. 290).
4 Муравьёв Александр Захарович (1795-1842), полковник, с 1824 г. командир Александрийского гусарского полка, брат А.З. Муравьёва. Привлекался по делу декабристов, но был признан невиновным и освобождён из-под стражи.
5 Старков, денщик А.З. Муравьёва (ВД. Т. 5. С. 290).
6 О ком идёт речь, установить не удалось.
7 Братья В.А. Муравьёвой.
8 Исленьев Николай Михайлович (1790-1840), отставной поручик. Софья Алексеевна (ум. 1847), сестра В.А. Муравьёвой, жена Н.М. Исленьева.
9 Митрополова Софья Ивановна, компаньонка В.А. Муравьёвой.
10 Первая партия осуждённых по I разряду была отправлена в Иркутск 21 июля 1826 г. «по наступлении ночи» (РГИА. Ф. 1280. Оп. 1. Д. 6. Л. 454-454 об.).
12. В.А. Муравьёвой*
[26 августа 1826 г.]1
Ангел мой божественный и добрейший, друг мой Веринька. За несколько вёрст не доезжая Иркутска я писал к тебе сие письмо, ибо не знал, что со мною будет по прибытии туда, желал не лишиться способу известить тебя с добрейшим спутником нашим Алексеем Кузьмичом Седовым2. Во время горестного пути моего здоровье моё мне ничем не изменило. Я приписываю сие милосердию Всевышнего и неусыпной заботливости Алексея Кузьмича, который точно с братскою нежностью всё делал возможное к сохранению моих сил.
Видишь, друг мой бесценный, что я сохраняю в точности данное мною тебе обещание беречь жизнь мою, хотя поистине она мне в тягость, также и теперь повторяю тебе то же обещание, и будь уверена, что сдержу своё слово. Солгал, если бы сказал, что спокоен и начинаю привыкать к своему несчастью. Оно такого рода, что сие невозможно. Не говоря ни слова о том, чего я лишился, я упомяну только о тебе и добавлю, что с потерею блаженства жить с тобою и видеть тебя совершенно исчезла всякая надежда даже на малейшее спокойствие душевное. <...>** Если за этим не предаюсь совершенному отчаянию, то обязан непоколебимой вере своей в милосердие Всевышнего и надежде, что ты меня любишь и обо мне сожалеешь, а потому, может, не умру, не прижав тебя и детей моих к истерзанному сердцу моему.
Беспрестанная молитва и единственная почти просьба к Богу состоит в том, чтоб он сохранил бы здоровье твоё и ангелов наших. Пролив слёзы горячие о сём, я убеждаюсь, что Создатель внимает молению моему, и, успокоясь на сей счёт, получаю силы нравственные. Никогда не забываю в молитвах моих дражайшую матушку и добрейшую мою сестру, равно как и всех милых сердцу моему братьев и сестёр.
Веринька, видя печность мою о сохранении жизни, которая мне в тягость и которая никому полезна быть не может, единственно потому, что дал тебе в оном слово, приобретаю новое право просить тебя о сохранении твоего здоровья, которое не только драгоценно многим, но даже для существования трёх сынов наших необходимо. Умоляю тебя также стараться развлекаться и не всегда питать горе своё, вспоминая обо мне. Для сего вспомни, что здоровье тебе и для свиданья со мною нужно. Что же со мною будет, если тебя не увижу. Полно, сил недостаёт о всём этом говорить. Ты по слогу моему сие видишь.
Тебе, друг души моей ангел Веринька, обязан я был в несчастии быть полезным несчастным товарищам своим, с которыми разделил деньги, ибо они совершенно гроша не имели, а именно Давыдову3 и Якубовичу4 я дал 875 [рублей], а Оболенскому5 - 325. Я посылаю к тебе их расписки и прошу тебя по оным получить сии деньги. Вот, Веринька, и тут тебе же обязан был иметь минуты приятные, ибо помочь ближнему сладостно.
Оскорбил бы тебя, если бы стал просить тебя меня в несчастии моём не забыть. Ты сделаешь всё - я в этом уверен. Присылкою Гаврилы6 большое принесёшь мне утешение. Если только будет возможность, то из Иркутска, получа уже сведение положительное насчёт дальнейшего нашего отправления или что с нами будет, я добавлю тогда сие к письму моему.
Веринька, ангел мой, друг мой единственный, сохрани себя, берегись впасть в отчаяние, Бог милостив, а потому сомневаться в его помощи - преступление. Детей моих дражайших благословляю. Да сохранит их Творец Небесный в утешение драгоценной Вериньки моей. Найди способ ко мне писать. Может, вам уже известно, где мы будем. Всегда драгоценны для меня были твои письма, а теперь, прося благословение у неоценённой матушки, умоляю её беречь тебя.
Право, тяжело. Писать более не могу. Авось из Иркутска успею приписать. Веринька, прощай. Звать тебя не смею, но если льщу себя надеждою тебя обнять, то потому, что без сего бы перестал бы существовать. Братьев, сестёр обнимаю. Прощай Вера, ангел мой. Никита, Саша, Лёвинька, обнимите мать вашу. Забавляйте её. Вам её по Боге*** поручаю. Прощай, друг мой.
Артамон.
[Приписка для С.И. Митрополитовой:]
Сонюшка, друг мой, берегите Веру. Бог вам воздаст за дружбу вашу к нам. Если будет Гаврила, пришлите инструменты, бумаги, карандашей - словом всё, чтобы чем можно было заняться. Вам поручено сие. Вы, верно, всё так устроите, как невозможно лучше. Сонюшка, вы обещали со мной увидеться. Я это не теряю из памяти, ибо сие отрада в горькой жизни моей.
Если Гаврила будет, пришлите между прочим ружьё моё, пороху и дроби, также мои пистолеты.
[Адрес:] Другу моему Вериньке. Прошу сестру поспешить доставить.
*Подлинник на рус. яз.
**Два слова густо зачёркнуты и не читаются.
***Так в подлиннике.
ИРЛИ. Ф. 605. № 5. Л. 1-2 об.
Исторический архив. 2001. № 3. С. 190-191.
1 Письмо датируется по содержанию - написано «за несколько вёрст не доезжая Иркутска». В.Л. Давыдов, из той же партии осуждённых по делу 14 декабря, что и А.З. Муравьёв, своё письмо «в 50 верстах от Иркутска» датировал 26 августа 1826 г. (Давыдов В.Л. Сочинения, письма // Изд. подгот. Т.С. Комаровой. Иркутск, 2004. С. 71). В Иркутск первая партия осуждённых прибыла 27 августа 1826 г.
2 А.К. Седов, фельдъегерь, сопровождавший первую партию осуждённых (Е.П. Оболенский, А.И. Якубович, В.Л. Давыдов и А.З. Муравьёв). В.Л. Давыдов в письме брату от 26 августа 1826 г. указывает его адрес в Петербурге: «Его благородию Алексею Кузмичу Седову. Г-ну фельдъегерю. В фельдъегерском корпусе. В С.-Петербурге» (Давыдов В.Л. Сочинения, письма. С. 72).
3 Давыдов Василий Львович (1780-1855), с 29 января 1822 г. полковник Александрийского гусарского полка в отставке. Член Союза благоденствия и Южного общества.
4 Якубович Александр Иванович (1796-1845), капитан Нижегородского драгунского полка. Участник восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 г.
5 Оболенский Евгений Петрович (1796-1865), поручик лейб-гвардии Финляндского полка, старший адъютант штаба пехоты Гвардейского корпуса. Член Союза благоденствия и Северного общества. Участник восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 г.
6 Видимо, крепостной Муравьёвых.
13. В.А. Муравьёвой*
Иркутск, 28 августа [1826 г.]1
Да сохранит тебя Господь Милосердный Боже, ангела моего божественного, с детьми нашими в таком же здоровье, как он меня посреди всего сохранил. Я доехал здоров и надеюсь быть здоровым, и лишь бы я только знал, что горесть тебя не убивает, то готов и найду довольно сил, чтобы нести крест мой с покорностью и возможною твёрдостью.
Назначение наше сделано - я отправляюсь за 60 вёрст отсюда в Александровский винокуренный завод, и потому если тебе возможно будет и если тебе не воспретится, то извести о своём и детей наших здоровье. Клянусь всем для меня священным, что если я буду успокоен на сей счёт, то всё для меня сносно будет. Мысль всего, что переносишь, к тому же слабое твоё здоровье и следствия, от сего произойти могущие, одни приносят мне грусть нестерпимую.
Веринька, могу ли я когда загладить пред тобою и маменькою всё то, что вы от меня терпите? Но вернуть невозможно; в раскаянии же моём сомневаться не можно, ибо после того имя злодея было бы для меня приличнейшим.
Препроводивший нас Алексей Кузьмич Седов берёт на себя испросить позволение доставить к тебе строки сии. Дражайшую матушку обнимаю, прося её благословения, детей благословляю, жизнью бы купил счастье обнять их, прижать к истерзанному сердцу, про тебя же что мне сказать, слов не нахожу. Ангел мой, с тобой вкушал блаженство небесное, ты жизнь мою соделывала сладостнейшею, а я, друг, умоляю тебя, сохрани себя детям, не сделай меня виновником их сиротства. Что ты меня не забудешь, я уверен, а потому не забывай моих просьб. Прощай, Веринька.
Напиши от меня брату и отцу. Скажи им, что любовь моя к ним беспредельна. У батюшки испроси мне благословения.
Ещё раз прощай, ангел мой, друг души моей, божественная Вера. Детей обнимай ежедневно за меня, прижимая их к сердцу своему.
[Приписка для Е.З. Канкриной:]
Милый друг и благодетельница сестра моя, прочти письмо моё к жене; право, в чуствах моих к вам различия большого не питаю - более писать сил нет от слёз и горя; оно пройдёт, но всегда, когда про вас вспоминаю, мне очень тяжело. Ноги твои лобызаю. Береги Веру и доставь к [н]ей сие письмо. Дражайшему и почтеннейшему Егору Францевичу скажи от меня всё то, что сердце моё к [н]ему чувствует: ты, верно, его знаешь хорошо. Ангелов твоих за меня облобызай. Прощай, Катенька, друг, мать и сестра моя, тяжело, но покоряюсь Промыслу Всевышнего.
Брат твой Артемон.
Адрес: Катерине Захарьевне Канкрин[ой].
*Подлинник на рус. яз.
Декабристы на каторге и в ссылке. 1825-1925. Сборник новых материалов и статей. М., 1925. С. 22-23.
1 Датируется по содержанию. В ночь с 28 на 29 августа 1826 г. А.З. Муравьёв, В.Л. Давыдов и братья А.И. и П.И. Борисовы были отправлены в Александровский винокуренный завод недалеко от Иркутска. Прибыли они туда 30 августа.
14. В.А. Муравьёвой и Е.З. Канкриной*
У берега Байкальского моря, 8 октября [1826 г.]1
Друзья мои милые Веринька и сестра.
Я пишу к вам письмо, но не быв ещё нисколько уверен, будет ли оно к вам доставлено.
Если положение моё ужасно, если грусть часто бывает нестерпима, то стоит вспомнить о вас и о всех мучениях ваших, не зная обо мне почти ничего с самого моего отправления. Сестра моя милая, я к тебе это письмо адресую, потому что, не зная удостоверительно, где жена находится, умоляю тебя по получении оного всё употребить, чтоб она его поскорее бы могла прочесть.
Вера, несчастный и неоценённый мой друг, будь на мой счёт спокойна, я здоров и переношу всё с доверною** твёрдостью человека, полагающего всю надежду свою на милосердие Создателя, который, предназначив мне дни несчастнейшие на сём свете, помилует меня после. Одно, что очень отравляет дни мои, это мысль о твоих мучениях и невозможность даже надеяться когда-либо увидеть детей и родных моих, но что делать. Мы, прожив на ближайших к Иркутску заводах недель 6, отправляемся теперь, по-видимому, в Нерчинск, откуда не знаю, будет ли когда возможность оттуда писать. Если можно, ангел мой сестра, то чрез посредство начальника Нерчинских горных заводов можно будет ко мне кое-что доставлять.
Я хотя до сих пор не нуждался в деньгах, ибо у меня их было много, но, быв принуждён поделиться с товарищами, у коих вовсе таковых не было, оскудел, но со всем тем надеюсь, что им пришлют, и тогда мне возвратят долг, и я снова буду вне всякой нужды. Ради самого Бога, сестра моя любезная, не пускай ко мне жены до тех пор, пока она не будет [иметь] официального позволения беспрепятственно ко мне приехать, ибо я один всё перенесу, но видеть страдания той, которая мне миллион раз дороже жизни моей, скоро меня убьёт**.
Ангел мой Веринька, более писать нечего <...>***. Я здоров и берегу себя. Да и не след распространяться, а потому кончаю письмо моё к вам, обнимая вас мысленно. Веринька, благослови за меня и облобызай детей. Почтеннейшего Егора Францевича мысленно обнимаю, матушку, батюшку, брата, братьев и сестёр. От слёз ничего не вижу и кончаю письмо, пав пред государем на колени и моля за счастье и спокойствие ваше.
Несчастный муж и брат ваш Артамон.
[Адрес:] В Санкт-Петербург. Её превосходительству милостивой государыне Екатерине Захаровне Канкриной. На Дворцовой набережной у Гагаринской пристани в доме графини Шуваловой.
*Подлинник на рус. яз.
**Так в подлиннике.
***Одно слово не разб.
ГАРФ. Ф. 109. I эксп. 1826 г. Ед. хр. 61. Ч. 15. Л. 10а, 10в, 10в об.
1 Датируется по содержанию. 8 октября 1826 г. С.П. Трубецкой, Е.П. Оболенский, В.Л. Давыдов, А.И. Якубович, С.Г. Волконский, А.З. Муравьёв и братья Борисовы были отправлены за Байкал в Нерчинские заводы. 26 октября 1826 г. маркшейдер Черниговцев сообщал начальнику заводов Т.С. Бурнашёву о размещении прибывших узников в Благодатском руднике.
15. В.А. Муравьёвой*
Верхнеудинск, 14 октября [1826 г.]
Ангел мой, несчастный друг Веринька. Если я и не уверен, что письмо моё к тебе дойдёт, но утешение с тобою поговорить так велико и такую отраду в сердце моё вливает, что не могу выразить. Лгал бы, ежели уверял тебя, что привыкаю к моему положению, что покоен; но в замену клянусь, что, уповая на Всевышнего, читающего в сердцах людей, стараюсь не предаваться отчаянию и сохранить себя. Я тем более полагаю себе оное в обязанность, что глубоко чувствую всю меру несчастья, в которое я тебя вверг, и что этим только могу хоть несколько пред тобою и всеми показать моё раскаяние, ибо, терпя то, что терплю, отчасти искупаю невинное твоё страдание. Ох, Вера, друг мой неоценённый, как полезно несчастье для исправления людей.
Я здоров совершенно, единообразная жизнь и вместе очень умеренная весьма много способствовала к совершенному исцелению меня от кашля; скажу даже тебе, что противу того, как ты меня видела, я приметно поправился. Таким образом, дав тебе отчёт, надеюсь, друг мой ангельский, что хоть несколько успокоишься и вспомнишь, что, имея столько священных обязанностей, должна сохранить себя для ангельских и несчастных детей наших, которых мысленно прижимаю к сердцу и молю Всевышнего о счастье и сохранении их.
Умоляю тебя, друга моего, получить и выпросить позволение себе писать ко мне, не получив до самого отправления моего от тебя ни строки, терзаюсь, воображая Бог один видит что. То мыслю тебя трудно больною, то полагаю, что ты, быв влечена сердечною привязанностью ко мне, недостойному, оставила всё и спешишь разделить со мною горе. И это предположение, поверь мне, немало меня тревожит, невзирая на то, что с восторгом бы подписал, увидев и обняв тебя, расстаться с жизнью. Умоляю тебя, испроси позволение себе и мне переписываться. Справедливость и милосердие государя заверяют меня, что для тебя сие не будет отказано, и если можно, то через посредство горного начальства в Нерчинске, ибо тогда таковая может быть успешнее.
Также в ногах и со слезами умоляю тебя, не пускайся в дорогу, не получив на то высочайшее соизволение и не теряя из виду, что ты для Никиты, Александра и Льва всё, что в тебе одной заключается всё будущее счастье их, невзирая, что сестра наша и истинный друг заступит место, но мать им нужна. Касательно меня, я всё переживу, лишь бы знал, что вы покойны и по возможности счастливы.
Прощай, ангел мой, друг мой неоценённый. Прошу тебя, благослови за меня и обойми детей моих любезных. Прижми их к сердцу своему. Молитвы сих ангелов, может, сниззовут** благодать Всевышнего и не лишат несчастного отца их счастья обнять их когда-либо. У дражайшей матушки руки целую, прося её благословения, братьев и сестёр мысленно целую. Прощай, Веринька, сокровище моё, не потеряй из виду просьб моих и верь, что, любя тебя выше всего, сохраню себя под гнётом всех испытаний.
Несчастный друг твой Артамон Муравьёв.
[Приписка для Е.З. Канкриной:]
Ангел мой и друг сестра. Если господин иркутский гражданский губернатор будет столько милосерд, что и это моё письмо к тебе доставит, то второе будет, которое к тебе в близком расстоянии одно от другого пишу. Ангел мой и друг истинный, прочти письмо моё к Вере, оно и до тебя во многом касается. Ради Бога, помоги мне и ей, твои чувства мне известны, и ты уже успела мне во многом доказать, что ты [м]не сестра, и истинный друг, и мать моя. Обойми почтеннейшего Егора Францевича за меня, я не могу выразить моей любви и почтения к нему. Детей твоих ангельских мысленно обнимаю и непрестанно молю Бога за них вообще** с моими. Напиши к батюшке от меня, обойми и попроси благословения его для несчастного его сына. Брату также напиши, что я его до бесконечности люблю и плачу часто, вспоминая о всех вас. Ради Бога попроси о позволении вам ко мне, а мне с вами переписываться. Теперь же сие можно чрез горное и Нерчинское начальство. Прощай, истинный и неоценённый друг и сестра моя.
Несчастный брат твой Артамон Муравьёв.
*Подлинник на рус. яз.
**Так в подлиннике.
ГАРФ. Ф. 109. I эксп. 1826 г. Ед. хр. 61. Ч. 15. Л. 16г-16 д.
16. Никите, Александру и В.А. Муравьёвым1
Петровский Завод, 20 августа 1831 г.
Друзья мои, дети мои бесценные Никоша и Сашенька. Помните ли вы отца вашего, который ежечасно молится за вас Господу? Тяжело мне писать первый раз к вам и знать, что Лёвинька оставил нас2. Ему хорошо, он у престола Всевышнего молит за нас.
Нам-то, друзья мои, паче мне и маменьке, тяжело. Но видно, во всём святая воля Творца нашего, а мы должны со смирением покоряться святой воле Его. Я полагаю, что мать наша, друг наш, объясняет вам по возможности, что заставило меня с вами разлучиться. Знайте, что разлука сия тяжка мне и что если хотите оную сделать для меня сносною, то служите утешением маменьке вашей. Любить её вас нечего просить, но умоляю вас, делайте всё, что только может принести ей утешение. Следуйте во всём её советам, они прямо поведут вас к счастью. Прилежанием в учении покажите ей вашу благодарность за её о вас попечение. Словом, живите с одною мыслью её радовать собою. Если я буду продолжать слышать, что вы так поступать будете, то почту сие милостью Бога для меня и отрадою в горькой моей разлуке с вами.
Никошенька, помнишь ли меня? Ты был мал, как я уехал, теперь же подрос. Да хранит Господь тебя, милого моего. Сахар мой добрый, забыл, верно, как бывало, просыпаясь, в рубашонке бежишь босиком ко мне, чтоб поздороваться. Вот как я думаю по целым дням о вас, припоминаю малости, которые вместе и горьки, и утешительны для меня.
Прощайте, ангелы мои. Прижимаю мысленно вас к сердцу моему, да будет над вами Божье и моё отцовское благословение. Обоймитесь крепко-крепко и поцелуйте друг друга за меня. Вот и просьба к вам от меня первая, но очень большая. Как скоро маменька заплачет или загрустит, сей час, друзья мои, бегите к ней, просите успокоиться, скажите, что это вам папаша приказал, не отходите, пока не успокоится, писавши ко мне, чистосердечно говорите, успеваете ли вы в сём святом от меня поручении или нет. Помните, что она ваша благодетельница, ваш друг, ваша покровительница и что без неё нет вам счастья, а потому берегите её. Прощайте, ангелы мои. Да сохранит и благословит вас Бог*.
Вериньке моей, она - причина моего счастья на земле.
Передай моим дорогим братьям тысячу добрых слов от меня. За их прекрасное отношение к тебе я считаю их своими благодетелями. Постоянное убеждение в том, что они поступают как порядочные люди, большая награда для их благородных сердец. Что делает мой добрый дорогой Владимир? Я всё время курю амбру, которую прислал мне Алексей3, и вспоминаю о нём. Не даю тебе советов по поводу милых наших детей - ты в них не нуждаешься. Господь, который руководит тобою, наставит тебя на путь истинный. Он укажет тебе, что делать для их счастья. К сему** пишу. Сердце раздирается при мысли, что Лёвиньки нет, долго, долго не привыкну к сей ужасной мысли.
Заклинаю тебя, милая Вера, пиши мне каждую неделю регулярно, чтобы это не слишком утомило тебя***. Хоть всякий вечер по строчке, и будет восемь строчек. Вспомни, ангел мой, что письмами я только и живу. Ты знаешь мою слабость, безделицы мне нравятся, потому присылай мне почаще то, что ты или дети носили или употребляли, эти сокровища дороже всего, они переносить меня будут к вам. Не поверишь, что <...>**** мешочек изорвался от частой беседы со мной.
Ты знаешь, мой ангел, что самые простые способы часто удаются лучше всего. Напиши мне длинное письмо и положи его в один из тёплых сапог, которые пошлёшь мне, между подошвой и подкладкой, оно дойдёт, будь покойна*****. И всякий раз, если что будешь присылать и прятать, то на реестре или на самой посылке вместо обыкновенной надписи поставь: мужу моему Артамону З. Муравьёву. Я всё и перерою.
Ты не знаешь, сколь драгоценны для меня вещи, коих ты только коснулась, божество моё, Вера. Не говоря о письмах, которые для меня - реликвии*****, у меня пук конвертов, кои потому не рвутся, что ты надписывала их. Бог видит, как я тебя обожаю.
Ангелы мои пишут мне редко, постарайся, чтобы они делали это чаще. Главное, позволь им писать свои письма без чьей-либо помощи, тогда я стану им ближе, и они больше привяжутся ко мне. Нет нужды говорить тебе, насколько они мне дороги. Если предметы, которые тебе принадлежали или просто тебя окружали****** для меня святыня, что же дети, тобою рождённые.
Перечитав это письмо, я был поражён бессвязностью его, но не хочу ничего менять - пусть оно расскажет тебе, мой ангел, о состоянии души моей в тот момент, когда я писал тебе. Поскольку записка Старкова доставила мне удовольствие, когда я открывал ящик со свечами, передай ему и всем остальным людям большую благодарность от меня. Попроси Александра рассказать мне об этом*******. Благодарю всех людей наших и прошу их служить тебе усердно. Им легко, они не могут тебя, ангела, не любить. О, если бы я мог быть уверен, что письмо это дойдёт до тебя, сколько бы я ещё написал!
Прощай, Вера, обожаемый ангел, верный и несравненный друг. Да хранит тебя Бог, да смилуется он над вами троими. Ангел наш Лёвинька да будет за нас заступником перед Господом********. Как тяжко прощаться. Прости, друг мой, Веринька моя, ангел мой, увидимся ли мы? Господи, сжалься над нами. Прощай и верь, что я тебя чту и боготворю.
*Письмо детям на рус. яз. Конец русского текста.
**Далее до конца абзаца на рус. яз.
***Со слов «Хоть всякий...» до «Ты знаешь...» на рус. яз.
****Одно слово неразб.
*****Далее до конца абзаца на рус. яз.
******Далее до конца фразы на рус. яз.
*******Далее две фразы на рус. яз.
********Далее до конца письма на рус. яз.
ИРЛИ. Ф. 605. № 45. Л. 1-1 об.
1 Это первое письмо сибирского периода, написанное А.З. Муравьёвым жене и детям без посредников.
2 Младший сын Муравьёвых Лёвушка, умер 17 июня 1831 г. Похоронен на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры в С.-Петербурге.
3 Владимир и Алексей - братья В.А. Муравьёвой.
17. В.А. Муравьёвой
[Петровский Завод, март 1833 г.]*1
Милая Вера, после смерти моей доброй кузины я почти всегда один с своём номере, и существование это совсем не кажется мне тягостным, я его предпочитаю всякому другому. По крайней мере, у себя в комнате я окружён всеми вашими портретами, а поскольку я привык жить несколько часов в день в прошлом, любимые эти образы помогают мне с большей степенью иллюзии перенестись к вам, и эти минуты - самые счастливые.
Мой токарный станок, который я получил благодаря тебе, очень мне помогает. Теперь на досуге я работаю, а когда работаю для тебя, я предпочитаю это занятие всем другим. Благодаря щедрости некоторых из моих товарищей, у меня есть книги, а чтение - это моя страсть, особенно серьёзное чтение, ибо и в этом отношении я изменился: я не люблю более романов, которые, как ты, может быть, помнишь, были некогда любимым моим чтением. Я полагаю, что именно описания семейного счастья, страстных чувств причиняют мне боль и делают мучительным чтение этих книг.
Физическое моё существование довольно сносно, комната хорошая, не очень светлая, тёплая; работа не очень тяжёлая, и когда мы возвращаемся в свой угол, нам не мешают в наших занятиях. Пища довольно плохая, иной раз даже невыносимая, ибо** мы живём в артели2, а так как вкладчиков мало, а потребителей много, то и стол, состоящий из одного супа или щей, не роскошен. Ты знаешь, что я супов не ем, и тогда я балуюсь чаем - любимым моим напитком и пищей, но, увы, цена на сахар столь высока, что я могу его класть лишь понемножку, а люблю, как и раньше, очень сладкий чай.
Наш комендант - весьма достойный человек, и назначение его на это место - благодеяние3. Сегодня - день прибытия почты. Я ждал письма от 4 января, но не получил, это было бы слишком много радости - одновременно писать тебе и получать письмо от тебя. Лишь бы только это было не из-за твоей болезни, вот всё, что я прошу у Бога.
Милый ангел, ты должна прислать мне что-нибудь своей работы, тем более что подушечка уже довольно старая, и ради сохранности надо уже её отложить в сторонку, чтобы она не износилась полностью. Катенька4 после свадьбы не пишет мне ни слова, я был бы очень рад получить о ней какие-нибудь известия, я её очень люблю. Передай, Вера, своим братьям, как я их люблю, особенно Алексея, который ведёт себя так благородно по отношению к тебе и заслуживает мою благодарность.
Отношения мои с кн. Волконской и её мужем очень дружеские; Мария Николаевна*** очень слаба и чахнет на глазах. Сын её5 - самый красивый мальчик, какого только можно видеть, и притом очень похож на неё, хоть мать его далеко не красавица. Не зная, как тебе угодить, я попросил её написать тебе в первый раз в октябре прошлого года, а потом, когда ты мне ответила и попросила передать о твоих дружеских чувствах к ней, я снова попросил её написать тебе.
Я бесконечно признателен М.К. Юшневской****, которая с самым большим удовольствием взяла на себя мою переписку с тобой и с моим братом6. Хотя кн[ягиня] Трубецкая - сама доброта, я не могу сказать о ней того же. Прощай, прощай, милый ангел, надо кончать. Храни тебя Господь, я никогда не смогу выразить тебе всё моё уважение и привязанность к тебе. Вот несколько слов для Александра.
Твой навсегда А. Муравьёв.
*Над первой строкой письма помета на рус. яз.: «Письмо жене В.А. Муравьёвой». Первые четыре строки густо зачёркнуты и не читаются.
**Далее до конца фразы на рус. яз.
***«Мария Николаевна» на рус. яз.
****Фамилия на рус. яз.
ИРЛИ. Ф. 605. № 5. Л. 3.
1 Письмо датировано по содержанию. Написано после смерти А.Г. Муравьёвой (22 ноября 1832 г.). А.З. Муравьёв ждёт письмо жены от 4 января. Письмо шло из России около двух месяцев.
2 В Петровском Заводе существовала артель, члены которой согласно уставу участвовали в складчине, которая позволяла решать финансовые вопросы узников. А.З. Муравьёв был её членом.
3 С.Р. Лепарского в основном положительно характеризовал также И.Д. Якушкин. П.Н. Свистунов дал ему более сложную характеристику: «Наш комендант, если описать его в двух словах, своего рода китайский мандарин, чьи медлительность, нерешительность и трусость превосходят все дозволенные границы. Но в сущности он добрый человек, обращается с нами вежливо, как и его офицеры. Однако он всегда чего-то боится. Когда он в добром здравии, то ему повсюду чудятся доносители (плод его воображения), а когда нездоров, то из-за своего преклонного возраста боится внезапной смерти и в это время смягчает свою суровость. В обычное же время он неприступен, даже когда к нему обращаются с самыми ничтожными просьбами. <...> Он пользуется репутацией неподкупного человека, но в конечном счёте все описанные выше его свойства, включая и «добродетели», почему-то оборачиваются против нас».
4 Е.А. Горяинова.
5 Сын Волконских Михаил родился 10 марта 1832 г.
6 Переписку А.З. Муравьёва с братом Александром найти не удалось.
18. Александру Муравьёву*
[Петровский Завод, март 1833 г.]1
Неоценённый друг мой Александр.
Да благословит и сохранит тебя Господь, вот беспрестанные молитвы отца твоего к Всевышнему отцу.
Благодарю тебя, друга моего, за письма твои ко мне. Они утешают меня в разлуке и вместе знакомят с тобою. Ты приближаешься, мой милый Саша, возраста, в котором всякий готовящийся быть полезным гражданином и вместе подпорою родителей своих, должен приобретать сведения, кои уже во всё время будут помогать ему к достижению священных сих обязанностей; а потому, умоляю тебя, не теряй никогда из виду того, что если в молодости упустишь время, то никогда не успеешь вознаградить сего.
Не было примера, чтобы те, кои в праздности и нерадении прожили юность свою, горько бы не сожалели о том впоследствии. Но раскаяние их оставалось тщетным, ибо не находили уже возможности поправить ошибок своих. Сам рассуди: ведь всякий возраст имеет свои <...>**, а потому если вздумает кто учиться тогда, когда пора придёт служить и когда едва ему будет достаточно времени на выполнение обязанностей своих по службе, что произойдёт? Неминуемо упущения по оной, вследствие которых, окромя выговоров, неуважения начальства и товарищей, со стыдом будет выгнан, и тогда что останется ему делать, и каково родителям его, принимавшим об нём столько попечений.
Не подумай, друг мой, что я сие говорю, с тем чтобы тебя упрекнуть в нерадивости, нет; я просто хотел тебе представить разительную картину последствий, когда молодые люди не учатся с прилежанием и не хотят понять, как необходимы сведения. Что же касается до тебя, друг мой, то я уверен, что маменька довольна тобою и что ты всё старание употребляешь доставлять ей утешение.
Мне очень приятно видеть, что все тебя любят, это мне служит лучшим доказательством, что ты добр и почтителен.
Сонюшке2 очень от меня поклонись, она тебе истинная благодетельница, и я её несказанно люблю и почитаю.
Поклонись очень от меня всем людям нашим, в особенности Гавриле3 и Старкову***. Передай, милый Александр, моё почтение твоему гувернёру4. Хоть я и не имею чести быть с ним знакомым, тем не менее он, может быть, уверен, что я питаю к нему уважение и громадную благодарность за его заботы о тебе. Что касается тебя, дорогой друг, постарайся доказать ему свою благодарность, следуя его советам, которые - не сомневайся в этом - имеют целью твоё счастье.
Прощай, друг мой, свет мой возлюбленный, да сохранит тебя Господь. Благословение моё всегда с тобою.
Ар[тамон] Муравьёв.
Поклонись от меня священному праху братьев твоих.
*Подлинник на рус. яз.
**Одно слово неразб.
***Далее до конца абзаца на франц. яз.
ИРЛИ. Ф. 605. № 4. Л. 1-2.
1 Письмо датировано по содержанию. В предыдущем письме, написанном после смерти А.Г. Муравьёвой, в начале 1833 г., говорится «о нескольких словах», предназначенных Александру. По тону и содержанию письма к сыну можно предположить, что оно обращено к мальчику лет 12. Александру в 1833 г. исполнилось 12 лет. В письме также идёт речь об умерших в 1831 и 1832 гг. братьях Александра.
2 С.И. Митрополовой.
3 Гаврила - видимо, крепостной Муравьёвых.
4 Возможно, г-н Жерар.
19. В.А. Муравьёвой
Петровск, 20 февраля 1834 г.
Дорогая моя, ангел Вера.
Наталья Дмитриевна Фонвизина предложила мне перед своим отъездом отсюда написать тебе1. Ты легко можешь представить себе мою благодарность за это предложение и счастье, которое я испытал в эту минуту. Хотя я имею возможность общаться с тобою через посредничество наших дам, но разве можно сравнить это стеснение с тем удовлетворением, которое я испытываю сейчас. Единственное, что несколько отравляет это удовольствие, - это малая уверенность в том, что письмо моё дойдёт до тебя. Но, Боже милостивый, что со мной? Я очень испуган, добрая и милая Вера, тем, что я чувствую в эту минуту.
Веришь ли, что с того момента, как я написал эти несколько строк, я чувствую себя стеснённым с тобою, как если бы я обращался к человеку, которого хорошо знал, бесконечно любил, которого я обожаю и сейчас, но с которым я потерял право и привычку беседовать об интимных вещах и с тою степенью близости, которая составляла некогда всё очарование прошлого моего счастья и существования моего и, которая теперь мне кажется лишь сном. О, как жестоко это ощущение, или, вернее, открытие.
Милый друг, рыдания меня душат, я должен был отдохнуть, чтобы иметь возможность продолжать и видеть бумагу; но что делать - так было угодно Богу, и да будет воля Его! Поверь мне, добрая Вера, что я тебя благословляю каждый день и не перестаю молить у Бога, по крайней мере для тебя, милый ангел, спокойствия и здоровья. Цель, которую ты себе поставила, прекрасна, она свята, и Создатель пошлёт тебе, конечно, достаточно сил, чтобы исполнить этот труд до конца, и достаточно лет, чтобы ты могла порадоваться плодам материнских забот и трудов. Александр добр, он почувствует, чем он тебе обязан, и я не сомневаюсь, что он доставит тебе очень счастливые моменты.
Здоровье моё, милый друг, значительно ухудшилось с недавнего времени, болезнь груди не проходит уже более года, что причиняет мне страдание, и страдание это, в сочетании с тяготами моего положения, не делает жизнь мою приятной. И тем не менее я каждый раз благодарю Провидение за очень многое, в особенности за изменение своего характера - я покорился своей участи (раньше я таким не был) и умею теперь смирять сильные чувства; и с этих пор тяжесть моего наказания уже не подавляет меня так.
Прости меня, прости ради Бога за большие расходы, в которые я тебя ввёл. Если я хоть немного заслуживаю прощения, то, поверь мне, это потому, что мне часто очень хотелось прийти на помощь и поделиться с товарищами. Это не искупает мою вину, ибо я распоряжался скудными средствами матери, которой они были очень нужны для целей гораздо более важных и священных. Если я окажусь столь удачливым, что это письмо дойдёт до тебя, сообщи мне об этом в первом же письме, которое пошлёшь мне, написав фразу*: Гаврило и Старков посылают тебе поклон.
Заклинаю тебя, милый ангел, не отказывай мне в удовольствии, пиши мне иногда конфиденциально, а для этого возьми какие-нибудь безделушки и подклей туда письмо - посылки доходят до нас необысканными, и, следовательно, нет никакого риска. Чтобы я мог отличить те из них, в которых есть несколько слов от тебя, напиши в уведомительном письме слово: деревце, Теребони или катарр** и подчеркни его. Это очень надёжный способ, и я тебя Богом заклинаю, не отказывай мне в одном из самых больших утешений, которые ты можешь мне дать.
Вместе с этим письмом к тебе, милый ангел, я посылаю ещё два, одно - к любимому моему сыну другое - брату2; это последнее перешли лишь с надёжной оказией. Пусть лучше оно останется у тебя, чем попадёт в другие руки.
Что до сестры моей, я не решаюсь ей писать или даже просить писать ей. Поведение её необъяснимо, в особенности после всего, что она для меня сделала***. Дражайшую и бесценную Софью Ивановну помню и благодарю от всей души, чувствовать глубоко могу всё то, что она для нас делает, а выразить эти чувствования невозможно, ибо они превышают действия, проистекающие из обыкновенной привязанности. Она для меня ближайшая из всех родственниц, и я в молитвах иначе её не называю как сестрою. Пришлите мне, добрейшая Сонюшка, рисунок месту, где погребены Никоша и Лёвинька, - лишённый навеки отрады хоть поклонится праху их священному, по крайней мере, могу перенестись**** в мыслях к их могиле и попросить положить хоть изображение её с собою в гроб. Также пришлите мне икону их святых.
Передай, милая Вера, самое искреннее моё почтение матушке, скажи, что я её люблю и уважаю всем сердцем. Ты просишь меня написать подробно о Никите. Всё, что могу сказать, это что я и Лунин - ему чужие. Со смертью ангела его - жены мы потеряли более чем сестру. Он печален, но здоров. Дочь его - очаровательное дитя, а дядя её Александр поистине примерно выполняет долг свой по отношению к ней и отцу её.
Милая и обожаемая Вера, хотя я нисколько не сомневаюсь в твоих чувствах ко мне, несчастному бедняге, я тебя умоляю, употребляй немножко больше нежных слов в своих письмах, которые - увы - стали довольно холодными с некоторых пор. Я знаю, что, быть может, сам виноват в этом из-за того, что позволял себе писать в письмах к тебе, но будь великодушна и прости, тем более что я обещаю не впадать более в прегрешения, в которых давно раскаялся. Вспомни к тому же, что одна ты - всё для меня и что я живу лишь тобою.
Не стану скрывать, что мне случалось обвинять тебя, но это случалось лишь в те минуты, когда я поддавался своему горю, не прислушиваясь к голосу разума, ибо, когда эти минуты проходили, ты снова становилась для меня существом священным, как сейчас, жизнь которого не только безупречна, но достойна почитания священного. Я чувствую, что, если бы когда-нибудь получил возможность писать тебе всегда сам, я бы очень быстро снова привык к тебе, но что ещё более достоверно, так это то, что никогда бы я не написал тебе ничего такого, что бы тебя огорчило, или бы я это опроверг в том же письме. Если ты сможешь написать мне конфиденциально, напиши мне откровенно о сестре; признаюсь, что я смертельно огорчён её безразличием.
Прощай, милый, добрейший ангел, друг мой. Да услышит Господь милосердный горячие мои молитвы и да ниспошлёт он тебе душевный и телесный покой; да ниспошлёт он тебе, по крайней мере в будущем, минуты счастья, чтобы ты могла если не забыть теперешние тяготы, то вспомнить о них лишь затем, чтобы благословить его милосердие*****. Обнимаю колена твои, ангел мой Вера. Ты всегда сознавалась, что сердце моё не дурное, а потому прости мне горести, тебе причинённые, приписав их не намерению, а просто стечению обстоятельств и моему нраву, который во многом помогал мне погрешить.
Друг твой до гроба Артамон.
*Фраза на рус. яз.
**Слово на рус. яз.
***Далее до конца абзаца на рус. яз.
****В подлиннике слово «перенестись» зачёркнуто.
*****Далее до конца письма на рус. яз.
ИРЛИ. Ф. 605. № 44. Л. 1-2 об.
1 Речь идёт об отъезде Фонвизиных на место поселения в Енисейск.
2 Местонахождение писем неизвестно.
You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » Из эпистолярного наследия декабристов. » Письма декабриста Артамона Захаровича Муравьёва.
