«Дворяне все родня друг другу...» (II)

Page: 1 2 3 4 5 »

Posts 1 to 10 of 50

Share12019-08-21 09:44:50

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTQxLnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTc0MTYvdjg1NzQxNjY2Mi80ZTI3NC9nbU84eVRvZm5COC5qcGc[/img2]

Николай Иванович Аргунов (1771 - не ранее 1829). Портрет графа Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова. 1812. Холст, масло. 151,5 х 125,6 см. Государственная Третьяковская галерея.

Ревность императрицы: как Екатерина II отомстила своему фавориту за измену

Екатерина Великая прославилась не только, как талантливая правительница, но и как женщина неуёмная в своих плотских желаниях. Роман с молодым Александром Дмитриевым-Мамоновым развивался по известному сценарию. Закончился он изменой фаворита и его женитьбой на фрейлине Дарье Щербатовой. После женитьбы фавориты при дворе заговорили о доброте Екатерины II, легко простившей изменника. Однако месть её оказалась куда страшнее, чем можно себе представить.

После смерти сердечного друга Сашеньки Ланского, императрица пребывала в печали, а придворные партии старательно искали кандидата на роль нового фаворита. На некоторое время это место занял тогдашний адъютант Потёмкина Александр Ермолов. Однако Екатерина Великая довольно быстро охладела к Александру Петровичу, да и он сам необдуманно решил действовать против своего покровителя Потёмкина.

Место в сердце императрицы было свободно в то время, когда верный Потёмкин прислал к ней в покои своего очередного адъютанта и дальнего родственника Александра Дмитриева-Мамонова. Однако картину, с коей прислали к императрице молодого человека, Екатерина отправила назад, обозначив: краски на рисунке неважные.

Григорий Потёмкин воспринял намёк как сигнал к действию и стал лично готовить потенциального фаворита. Вскоре 28-летнего Александра Матвеевича официально ввели на поклон к Екатерине II, коей к тому моменту было 57 лет.

Молодой красавец был принят весьма благосклонно и получил должность флигель-адъютанта. Высокий брюнет с правильными чертами лица и выразительными чёрными глазами очень быстро очаровал свою покровительницу. Во время свиданий он мог порадовать её не только плотскими удовольствиями, но и умной беседой, умением развеселить императрицу и даже определёнными творческими наклонностями. Он сочинял стихи и пьесы, в дела государственные не вмешивался и был чрезмерно благодарен Потёмкину за своё «повышение».

Екатерина не скупилась на подарки для своего нового фаворита. В короткий срок отец его стал сенатором, а сам Александр Матвеевич получил звание генерал-адъютанта, стал владельцем 27 тысяч крепостных душ, а уж презентов, пожалованных Александру Дмитриеву-Мамонову, было вовсе не счесть. Годовой доход его за должности и звания оценивался в 200 тысяч рублей. Он же всем дарам предпочитал бриллианты, со временем научился капризничать и сказываться больным, дабы получить желаемое.

Известен случай, когда он захотел получить в награду орден Александра Невского. Тогда Екатерина Великая сочла его желание блажью и одарила всего лишь дорогой тростью. Капризный фаворит очень обиделся на покровительницу и три дня не выходил из своих покоев, притворившись больным.

Вскоре до Александра Дмитриева-Мамонова дошли слухи о внимании императрицы к секунд-майору Казаринову. А после Екатерина Великая умело сыграла на этом, лишь намекнув о своей благосклонности к другому. Её фаворит тут же натурально лишился чувств и спасла его лишь покровительница, самолично явившаяся в его покои. После примирения фаворит получил-таки вожделенный орден.

Александр Матвеевич научился в полной мере пользоваться своим положением и отношением к нему Екатерины. Он беззастенчиво пользовался своим влиянием и даже пытался поучаствовать в делах государственных, однако в этом не преуспел: больно скучными казались ему эти все заседания да разглагольствования. После светских приёмов фавориту тоже приходилось несладко: Екатерина Алексеевна устраивала ему сцены ревности, заприметив, как он глазеет на молоденьких красоток. Впрочем, и ей самой фаворит мог устраивать сцены, едва заподозрив в благосклонности к какому-либо мужчине. Но как раз императрицу его ревность делала вполне счастливой.

Мужских качеств Дмитриева-Мамонова хватало с избытком и на удовлетворение желаний своей высокопоставленной возлюбленной, и на отношения с юной любовницей из числа фрейлин.

В течение целого года он был влюблён и тайно встречался с 15-летней фрейлиной Екатерины II Дарьей Щербатовой. Считали, что это юная прелестница соблазнила фаворита императрицы, а после и забеременела от него.

Когда Екатерина Алексеевна почувствовала охлаждение со стороны любовника, она сама предложила ему жениться и подобрала невесту. Тут и открылась правда о наличии у него новой возлюбленной.

Императрица была оскорблена до глубины души. Но виду не подала и даже благословила молодых, одарив их по случаю свадьбы больше, чем двумя тысячами крепостных душ, да и на деньги не поскупилась. Но месть обиженной женщины не заставила себя долго ждать.

Говорили, что во время традиционного прихорашивания фрейлины перед венчанием в присутствии императрицы, последняя самолично пожелала украсить голову Дарьи Щербатовой шпилькой. И с такой силой вонзила её в голову невесты, что у той ещё несколько дней болела голова.

После венчания и свадьбы молодожёнам было приказано покинуть Санкт-Петербург. Поселились они в столице, однако счастья своего так и не нашли. Бывший фаворит быстро охладел к своей супруге. Не последнюю роль в этом сыграл тот факт, что невеста оказалась с «приданным» в виде больших долгов, которые теперь пришлось выплачивать её супругу. Он же расставаться с деньгами не любил.

Ходили слухи, что однажды в дом супругов прибыли люди в военной форме и в масках и нещадно выпороли обоих. Впрочем, никто ни опровергнуть, ни подтвердить этого факта так и не смог.

Александр Дмитриев-Мамонов в письмах молил Екатерину о пощаде, просил соизволения вернуться в Санкт-Петербург. Однако раз за разом получал отказы. Его место уже было занято юным Платоном Зубовым, 22-летним красавцем, которого теперь осыпала милостями императрица.

Бывшему фавориту оставалось лишь страдать, вспоминая расположение Екатерины Алексеевны, да обвинять супругу во всех своих бедах. Впрочем, супруги тоже вместе долго не прожили. Дарья родила ему четверых детей, а вскоре супруги разъехались.

Когда пишут о ее фаворитах, главное внимание обычно уделяют Григорию Орлову и Григорию Потемкину, что неудивительно, ведь они сыграли заметную роль не только в личной жизни государыни, но и в общественно-политической жизни страны. Чего нельзя сказать о Платоне Зубове - его называли бледной тенью предшественников. А вот сама императрица, последний фаворит которой был моложе ее на 38 лет, так не считала…

Share22019-08-21 10:20:28

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTMudXNlcmFwaS5jb20vYzg1NzQxNi92ODU3NDE2NjYyLzRlMjdlL1ZacXJPT1JOVnFvLmpwZw[/img2]

Михаил Шибанов. Портрет графа Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова. 1780. Холст, масло. 63,5 х 51 см. Нижегородский государственный художественный музей.

Александр Мамонов

Из книги «Русские избранники» Георга Адольфа Вильгельма фон Гельбига:

Как все до сих пор адъютанты императрицы избирались князем Потемкиным, так и Мамонов был им представлен императрице на другой день после отъезда Ермолова. Известно, что он послал его как своего адъютанта к императрице с нарисованной фигурой, причем государыня и князь заранее условились, что критика рисунка будет означать оценку его подателя. Екатерина, отдавая листок бумаги, приказала Мамонову сказать князю: «Рисунок хорош, но колорит дурен». Хотя этот приговор был и не в пользу Мамонова, императрица все-таки назначила его полковником и своим флигель-адъютантом.

Так как Мамонов был умен, то выказал при обучении большую понятливость и скоро приобрел обширные политические сведения. Он сам теперь начал вставлять слово при обсуждении внутренних и внешних дел, давать советы, которым нередко следовали. Таким образом, он приобрел значение и стал опасен самому князю Потемкину. Он был высокого роста, но его лицо, за исключением глаз, было вовсе не красиво.

Приговор императрицы о нем, что колорит дурен, был столь же справедлив, как и мнение князя Потемкина, утверждавшего, что у Мамонова калмыцкая физиономия. Тем драгоценнее его таланты. Мамонов, из всех лиц его категории, был самый образованный. Он был очень умен, проницателен и обладал такими познаниями, что в некоторых научных отраслях, особенно же во французской и итальянской литературе, его можно было назвать ученым.

Он понимал несколько живых языков; на французском же говорил и писал в совершенстве. Одною из незначительных его заслуг было составление комедий, во вкусе Аристофана, со злобно-насмешливою, легко понимаемою остротою. Острота, за которою он всегда гонялся, редко бывала естественною и потому часто неудачною. Обыкновенно она покоилась на обманчивом обезьяничаньи морального поведения того лица, которое он хотел осмеять.

Своему стремлению понравиться таким позорным талантом он приносил в жертву все, даже лиц, которым он был обязан почтением. В первые шесть месяцев 1789 года, которые были и последними месяцами нахождения Мамонова в милости, его кредит более всего поднялся, и он даже мог стать вице-канцлером. И он, конечно, стал бы им, несмотря на сопротивление отсутствовавшего князя Потемкина, если бы только графу Безбородко, который тогда был не в милости, можно было бы дать подходящее место, так как графа Остермана хотели и весьма легко могли перевести на пенсию. Кто знает, как все пошло бы, если бы Мамонов новою неосторожностью сам не свергнул себя.

Из личной переписки Екатерины II и Г.А. Потемкина:

Задушевному другу надо говорить все, как оно есть. 18 июня, выйдя из-за стола, граф Мамонов пришел сказать мне, что я обращалась с ним не так хорошо, как прежде, что я не отвечала на вопросы, которые он мне задавал за столом, что он недоволен тем, что множество людей, заметивших это, переглядывалось между собой и что он тяготится ролью, которую играет. Ответ было дать нетрудно.

Я сказала ему, что, если мое поведение по отношению к нему изменилось, в том не было бы ничего удивительного ввиду того, что он делал с сентября месяца, чтобы произвести эту перемену, что он говорил мне и повторял, что, кроме преданности, у него не было ко мне иных чувств, что он подавил все мои чувства и что, если эти чувства не остались прежними, он должен пенять на себя, так как задушил их, так сказать, обеими руками; что его вопросов я не слышала, а что касается других, то, если только они не являются плодом его воображения, я за них отвечать не могу. На это он сказал мне: следовательно, вы признаетесь, что не имеете ко мне прежних чувств.

Ответ с моей стороны был тот же. На что он мне сказал: следовательно, я буду вынужден вести себя по-другому. Ответ: делайте то, что сочтете нужным. На что он просил меня дать ему совет относительно того, что ему делать. На это я отвечала, что подумаю, и он ушел. Через четверть часа он написал мне и сообщил, что он предвидит все неприятности и оскорбления и презрение, которым он будет подвергаться, и снова просил меня о совете.

Я ему ответила: так как он не следовал моим советам до сих пор, я тоже не рискну давать ему советы в нынешних обстоятельствах. Но поскольку он меня умолял об этом, то я ему сказала, что может представиться прекрасный способ выйти из затруднения: граф Брюс через неделю примет дежурство, я прикажу ему вызвать дочь, Анна Никитична находится здесь, и я ручаюсь за то, что я замолвлю за него слово и он получит самую богатую наследницу в Империи; что отец, как я полагаю, охотно на это согласится. Я думала сделать приятное всем заинтересованным лицам.

Ф.Н. Голицын (1751-1827), князь, его дядя, фаворит российской императрицы Елизаветы Петровны граф И.И. Шувалов, был камер-юнкером при дворе. Из «Записок»:

Граф Александр Матвеевич Мамонов, находившийся тогда «в случае» при императрице, влюбился в фрейлину, княжну Щербатову. Сия любовная интрига, несколько времени продолжавшаяся, наконец доведена была недоброжелателями графа до сведения самой государыни.

Из личной переписки Екатерины II и Г.А. Потемкина:

На мою записку я получила в ответ письменное признание от графа Мамонова, в котором он мне сознался, что вот уже год, как он влюблен в княжну Щербатову, испрашивая у меня формального разрешения на брак с ней. Я разинула рот от изумления и еще не пришла в себя, как он вошел в мою комнату и упал к моим ногам, признавшись во всей интриге, свиданиях, переписке и секретничании с ней.

Я сказала ему, чтоб он делал то, что хочет, что я ничему не противлюсь, а только лишь огорчена тем, что все это продолжалось целый год. Вместо того, чтобы обманывать меня, ему следовало объявить правду, и что если бы он сделал это, он избавил бы меня, себя самого от многих огорчений и неприятностей. На это он ничего не мог ответить, а пожелал, чтоб была позвана Анна Никитична. Она пришла и так его разбранила, как я за всю мою жизнь не слыхала, чтобы кто-либо так бранился.

Матушка Всемилостивейшая Государыня, всего нужней Ваш покой; а как он мне всего дороже, то я Вам всегда говорил не гоняться, намекал я Вам и о склонности к Щербатовой, но Вы мне об ней другое сказали. Откроется со временем, как эта интрига шла.

Скажи, моя кормилица, как ты не изволила приметить: он из-за Вашего стола посылал к ней фрукты, и когда итить вверх, то взбирался с великой леностью, а по утрам прилежно бегал. Теперь я слышу, что она с ним по утрам встречалась и был у них дом на Васильевском острову для свиданий.

У нас сердце доброе и нрав весьма приятный, без злобы и коварства, и одно желание самое определенное - поступать по-доброму. Четыре правила имеем, кои сохранить старание будет, а именно: быть верен, скромен, привязан и благодарен до крайности, наряду с этим Чернявый имеет весьма прекрасные глаза и очень начитан. Одним словом, он мне нравится и ни единого рода скуки не проскользнуло между нами. Напротив, вот уже четвертая неделя, которая проходит так приятно.

Здесь слух носится, будто Граф Мамонов с женою из Дубровины отправился в рязанскую деревню, и сему ищут резон, как будто бы Графине его тамо способнее родить. Но я сим слухам не верю.

Из книги «Русские избранники» Георга Адольфа Вильгельма фон Гельбига:

В последние дни июня узналась его тайная связь с княжной Щербатовой,, фрейлиной императрицы. Государыня справедливо возмутилась этой связью, которая была заключена, конечно, без ее ведома и, конечно, вопреки ее запрещению. Она осыпала обоих справедливыми упреками и (чего они никак не ожидали) в тот же вечер помолвила их. 12 июля праздновалась уже свадьба в Царском Селе, в комнатах Мамонова, в которых он остался и после свадьбы. На следующий же день он должен был отправиться с женой в Москву и, пока жива императрица, не являться в Петербург.

Он и в Москве подвергался несколько раз неприятностям, потому что его взгляды казались правительству подозрительными. Но вскоре об этом перестали и говорить, так как все обвинения остались недоказанными. Насколько нам известно, Мамонов жил в Москве, спокойный и довольный своей супругой, чего не было в начале их брачного сожительства.

Когда Мамонов находился на вершине своего благополучия, он был немецкий имперский граф, генерал-поручик, генерал-адъютант, действительный камергер, поручик кавалергардов, премьер-майор Преображенского полка, шеф Казанского кирасирского полка и еще одного кавалерийского полка и кавалер орденов Св. Александра Невского, Белого Орла, Св. Станислава и Св. Анны.

Его богатства были неисчислимы. Доходы с одних его имений достигали 63 000 рублей, к чему нужно еще прибавить 2700 крестьян в прекрасном Нижегородском наместничестве. О суммах, полученных им чистыми деньгами, мы можем сообщить лишь неполные сведения. В первый же день своего «случая» он получил 60 000 рублей. Это было, однако, лишь началом значительно больших подарков.

Как генерал-адъютант по преимуществу он получал ежемесячно 1500 рублей штатного содержания, не считая жалованья по другим должностям; в дни рождения по 100 000 рублей, столько же в дни ангела; в день помолвки, наконец, тоже 100 000 рублей. Лица, имевшие возможность знать, считали в ноябре 1788 года, что за три предшествовавших месяца он получил более полумиллиона рублей.

Но наибольшие суммы получил он, вероятно, из собственной шкатулки императрицы, из которой он мог получать, за своею подписью, сколько ему было угодно; но об этих суммах с точностью можно узнать лишь из счетов кабинета. Это, конечно, были, как сказано, наибольшие суммы и, вероятно, весьма значительные, потому что императрица, обычно не обращавшая внимания на кабинетские счета, высказала в начале 1789 года свое неудовольствие управляющему кабинетом Стрекалову, представившему в виде оправдания своих расчетов массу записок, подписанных Мамоновым.

Большая часть всех этих определенных и случайных поступлений шли на образование капитала, так как он имел от двора все даровое, даже прислугу, и у него, как у предместника и преемника, был всегда стол, который по штатному положению стоил придворному ведомству 36 000 рублей ежегодно. Если сосчитать только те суммы, которые известны, то мнение лиц, утверждающих, что он получил чистыми деньгами свыше миллиона рублей, не будет преувеличенным. Покинув двор, Мамонов, естественно, потерял и все жалованья и получил штатную ежегодную пенсию в 10 000 рублей.

Ценность полученных им бриллиантов была пропорциональна его богатствам. Все орденские знаки и звезды были украшены бриллиантами и жемчугами, полученными им от императрицы. Так, например, в день своего рождения в 1788 году он получил сверх определенного подарка чистыми деньгами орден Св. Александра Невского и звезду с бриллиантами, которые императрица купила у наследников Ланского за 30 000 рублей. Мы здесь не считаем бриллиантовых украшений мужского туалета, которые он имел. Об этом можно легко судить, если мы скажем, что он имел несколько аксельбантов, из которых самый дорогой стоит 50 000 рублей. Венчальные кольца получили и он и его невеста от императрицы, и каждое кольцо стоило 5000 рублей. Вот как великодушная монархиня наказывала небрежение и неблагодарность. Но она в то же время своей добротой укореняла в нем задатки своекорыстия.

Читатели этой статьи заметили, конечно, что это своекорыстие было главнейшим недостатком в характере Мамонова. К этому присоединялись преимущественно гордость, суетность и неблагодарность. Довольно слабым противовесом им служили выдержка в начатых предприятиях и привязанность к своей фамилии; да и эти добродетели были, может быть, только пружинами его своекорыстия. ‹…› Как ни мил был Мамонов в обществе, когда хотел быть милым, он становился невозможен, когда бывал не в духе, что, даже на официальных куртагах, он старался скорее выказать, чем скрыть. Смотря по нужде, он обходился со всяким вежливо, непринужденно или ласково. Наследнику и его супруге он оказывал величайшее почтение и внимание, которые навсегда сохранили ему благоволение этой высокой четы. ‹…›

По милости императрицы Мамонов весьма щедро заботился о своих родных. Отец, имевший до того какую-то должность в провинции, стал сенатором, тайным советником и кавалером ордена Св. Александра Невского. В то же время императрица дала ему 80 000 рублей на уплату долгов. Каждой из четырех сестер молодого Мамонова государыня дала по 50 000 рублей чистыми деньгами и на 20 000 рублей драгоценностей.

Share32019-08-21 10:21:08

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTIyLnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTc0MTYvdjg1NzQxNjY2Mi80ZTI2MC91ZXhwMnVVWmpXTS5qcGc[/img2]

Фёдор Степанович Рокотов (1735-1808). Портрет графини Дарьи Фёдоровны Дмитриевой-Мамоновой. Первая половина 1780-х. Холст, масло. Национальный музей в Варшаве.

Графиня Дарья Фёдоровна Дмитриева-Мамонова, рожд. княжна Щербатова (1762-1801). Дочь князя Фёдора Фёдоровича Щербатова (1729-1791) и княжны Марии Александровны, рожд. Бекович-Черкасской (?-1762). С 1 января 1787 была пожалована во фрейлины. В 1789 обручена с графом Александром Матвеевичем Дмитриевым-Мамоновым (1758-1803).

Share42019-08-21 10:21:41

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTQ3LnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTc3MzIvdjg1NzczMjI5Mi83YTMyNy9reDhLNDVzc3htRS5qcGc[/img2]

Неизвестный художник. Портрет Дмитрия Алексеевича Столыпина. После 1814. Бумага, акварель. Государственный Эрмитаж.

Дмитрий Алексеевич Столыпин - генерал-майор (19 февраля 1820 года), автор ряда статей по боевой практике артиллерии, младший брат генерал-лейтенанта Николая Алексеевича Столыпина (1781-1830). Родился в 1785 году в Москве в семье предводителя дворянства Пензенской губернии отставного гвардии-поручика Алексея Емельяновича Столыпина (1744-1817) и его супруги Марии Афанасьевны Мещериновой ( -1817), с отличием окончил Московский университетский благородный пансион и в 1801 году в возрасте 16 лет поступил на военную службу.

В 1802 году определён в лейб-гвардии Конно-Артиллерийскую роту, в 1804 году - поручик, под командованием полковника Василия Григорьевича Костенецкого (1768-1831) принимал участие в кампаниях 1805, 1806 и 1807 годов, отличился в сражениях при Аустерлице (Austerlitz), Гейльсберге (Heilsberg) и Фридланде (Friedland). После заключения мира активно занимался боевой подготовкой своих подчинённых, для чего выработал правила строгие правила поведения на походе и в бою, использовав боевую практику, обобщённую с теоретическими основами - все учения проводил на быстрых аллюрах, требовал открывать огонь только в 250 метрах от цели и обучал орудийную прислугу заменять друг друга в бою.

В 1809 году опубликовал в «Военном журнале» статью «В чем состоит употребление и польза конной артиллерии», основанную на анализе наполеоновских кампаний, в 1810 году опубликовал статью «О употреблении артиллерии в поле». В 1812 году состоял в лейб-гвардии Артиллерийской бригаде под командованием полковника Петра Андреевича Козена (1778-1853), сражался под Витебском, Смоленском, Бородино, Тарутино, Малоярославце, Вязьме, Красном и Борисове. Принимал участие в Саксонской кампании 1813 года и Французской кампании 1814 года, сражался при Люцене (Lutzen), Бауцене (Bautzen), Дрездене (Dresden), Кульме (Kulm), Лейпциге (Leipzig), Бриенне (Brienne-le-Chateau), Арси-сюр-Об (Arcis-sur-Aube) и Фер-Шампенуазе (Fere-Champenoise), закончил войну в Париже (Paris) в чине полковника.

После окончания боевых действий служил в Южной армии, исполнял обязанности командующего артиллерии 4-го резервного кавалерийского корпуса, в 1816 году опубликовал на французском языке книгу о фортификации, ввёл в школах для солдат методы взаимного обучения, был близким другом лидеров Южного тайного общества полковника Павла Ивановича Пестеля (1793-1826) и генерал-майора Михаила Александровича Фонвизина (1787-1854) (будущие декабристы, ценя ум и организаторские способности Столыпина, планировали ввести его в состав Временного правительства).

19 февраля 1820 года - генерал-майор, в 1825 году вышел в отставку и поселился в приобретённом им имении Середниково под Москвой, где и умер 3 января 1826 года в возрасте 40 лет (ходили слухи, что генерал застрелился из-за переживаний по поводу восстания 14 декабря 1825 года).

Кавалер орденов Святой Анны 2-й степени, Святого Владимира 4-й степени, прусского ордена За заслуги (Pour le Merite), австрийского ордена Леопольда и баварского Военного ордена Максимилиана Иосифа.

С 1820 года был женат на Екатерине Аркадьевне Анненковой (1791-1853), от которой имел сына Аркадия (1821-1899).

Share52019-08-21 10:22:52

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTY1LnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTc3MzIvdjg1NzczMjI5Mi83YTIzMi9sejVZbEdCMzAzMC5qcGc[/img2]

Михаил Михайлович Двоеглазов. Портрет Александра Григорьевича Краснокутского. 1998. С гравюры резцом XIX в. Холст, масло. 25.2 х 15.3 см. Тамбовский областной краеведческий музей.

Share62019-08-21 10:23:27

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTI5LnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTc3MzIvdjg1NzczMjI5Mi83YTI4Yy9ianljbG5RdGViMC5qcGc[/img2]

Неизвестный художник. Портрет Прасковьи Васильевны Толстой, рожд. Барыковой. 1820-е. Бумага, акварель, белила. 13,9 х 10 (овал). Всероссийский музей А.С. Пушкина. Санкт-Петербург.

Share72019-08-21 10:23:58

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTEudXNlcmFwaS5jb20vYzg1NzczMi92ODU3NzMyMjkyLzdhMjk2L24wQmFQQjlpc1ZVLmpwZw[/img2]

Неизвестный художник. Портрет Варвары Павловны Барыковой. 1820-е. Бумага, гуашь, белила. 18.2 х 14 см. Всероссийский музей А.С. Пушкина. Санкт-Петербург.

Share82019-08-21 10:25:01

[img2]aHR0cHM6Ly9wcC51c2VyYXBpLmNvbS9jODU3NDI0L3Y4NTc0MjQzOTMvMWY5NmUvRjZWbDV6ODhVS0kuanBn[/img2]

Смоленский шляхтич Яков Самуилович Ляшевич-Бородулич (1747-1805). Портрет работы неизвестного художника. Конец XVIII в. Россия. Холст, масло. Смоленский исторический музей.

Share92019-08-21 10:25:35

[img2]aHR0cHM6Ly9wcC51c2VyYXBpLmNvbS9jODU3NDI0L3Y4NTc0MjQzOTMvMWY5NzgvcXdFelh0eFFhRTguanBn[/img2]

Анастасия Петровна Ляшевич-Бородулич (урождённая Гринёва) (1753-1800). Неизвестный художник. Конец XVIII в. Россия. Холст, масло. Смоленский исторический музей.

Share102019-08-21 10:26:05

[img2]aHR0cHM6Ly9wcC51c2VyYXBpLmNvbS9jODUwNzIwL3Y4NTA3MjA4OTkvMThjZWNhL3E4bS1wU3VxZWk0LmpwZw[/img2]

Адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин

Дмитрий Николаевич Сенявин родился 6 августа 1763 года в селе Комлеве Боровского уезда Калужской губернии. Ни год, ни место рождения мальчика нельзя было назвать примечательными.

Примечательным было только его происхождение: Сенявины служили на флоте с Петровских времен, а его двоюродный дед, Наум Акимович, стал первым русским вице-адмиралом. Дядя юного Дмитрия, Алексей Наумович, участвовал в блокаде флотом крепости Кольберг во время Семилетней войны. Впрочем, отец Дмитрия был только капралом лейб-гвардии Измайловского полка.

Девяти лет от роду Дмитрий поступил в Морской кадетский корпус. Это дело было слажено просто: взрослые выпили, договорились и отвезли в Петербург. Сначала Дмитрий учился не очень хорошо, но потом под воздействием воспитательных мер дяди, А.Н. Сенявина, взялся за ум… и действительно на всю жизнь влюбился в морское дело.

В юности Дмитрий Николаевич отличался готовностью пойти на риск и часто проделывал опасные трюки. Например, он едва не убился, пытаясь быть замеченным императрицей Екатериной.

Время службы на Черноморском флоте было, пожалуй, самым замечательным в жизни Дмитрия Николаевича. Он сделал блестящую карьеру, возможную разве что в екатерининское время.

Дмитрий Николаевич был адъютантом адмирала Мекензи и наблюдал, как строится Севастополь. Вскоре ему из-за какого-то поручения довелось встретиться с Потемкиным. Светлейший князь Таврический хорошо разбирался в людях. Талантливый и толковый молодой человек произвел на него весьма сильное впечатление. Позже «великий человек» возьмет его к себе в адъютанты.

Постоянные командировки не очень хорошо сказывались на здоровье Дмитрия Николаевича. Он заболел перемежающейся лихорадкой и долго страдал от нее. Излечился Сенявин лишь во время командировки в Константинополь.

Когда Екатерина Великая приехала в Крым, Сенявин был представлен ей, но не как другие офицеры. Он был занят приготовлениями к празднествам, и был приведен к ней позже особо.

Русско-турецкая война 1787-1791 гг.

События этой войны сильно повлияли на Дмитрия Сенявина. Он получил первый боевой опыт и многому научился под руководством выдающегося русского флотоводца Ф.Ф. Ушакова.

В 1787 году черноморская эскадра под командованием контр-адмирала М.И. Войновича попала в сильный шторм. Сенявин тогда служил флаг-капитаном на «Преображении Господнем». Корабль оказался в весьма опасном положении, трюм был наполнен водой, Войнович был перепуган и не мог отдать сколько-нибудь внятных указаний. Своими точными приказами и мужественным поведением Дмитрий Николаевич спас судно.

На том же «Преображении» и с тем же начальником Сенявин участвовал в сражении при Фидониси. Князь Потемкин отправил его в столицу – сообщить императрице о победе. За добрую весть он получил от Екатерины золотую табакерку с бриллиантами, внутри которой лежали червонцы.

Но деятельная натура Сенявина не позволяла ему довольствоваться близостью к влиятельным лицам. Он сам вызвался отправиться в набег на турецкие берега. Его действия были весьма успешны.

После того, как Войновича сместили с должности командующего корабельной эскадрой и передали все дела в руки Ушакова, флот на Черном море стал вести оживленные действия. Были одержаны победы при Керченском проливе, Тендре, Калиакрии. Но Сенявин в этих боях никак не проявил себя. И более того – он успел впутаться в поистине возмутительную историю, которая едва не стоила ему карьеры.

На новые корабли в Херсоне и Таганроге были нужны здоровые и опытные матросы, чтобы составить костяк команды. Иначе кто будет обучать новобранцев?

Но Сенявин решил поступить по-своему. Он отправил со своего корабля «Навархии» только больных.

Ушаков сильно возмутился. Он приказал заменить матросов. Сенявин отказался выполнить его требование.

Ушаков отметил это в приказе по эскадре. Сенявин написал письмо Потемкину, где жаловался на клевету и оскорбления. Но доказательства были налицо. Всё кончилось тем, что Потемкин сам вызвал Дмитрия Николаевича и посадил под арест. Дело не дошло до суда лишь по той причине, что Ушаков сам вступился за Сенявина и сказал, что готов ограничиться извинениями.

«Ушаков, строгий, взыскательный, до крайности вспыльчивый, но столько же добрый и незлопамятный, приветливо встретил Сенявина, со слезами на глазах обнял, поцеловал его и от чистого сердца простил ему всё прошедшее. Потемкин, узнав о сем, писал Ушакову: «Федор Федорович! ты хорошо поступил, простив Сенявина: он будет со временем отличный адмирал и даже, может быть, превзойдет самого тебя!»

Но, к сожалению, дело на этом не кончилось. Сенявин продолжал писать разные язвительные письма и поддержал своего давнего друга Н.С. Мордвинова, когда тот вступил в конфликт с Ушаковым.

Ситуация изменилась лишь во время одного дальнего морского похода, о котором сейчас и будет идти речь.

Средиземноморская экспедиция

Эта знаменитая экспедиция стала для Сенявина последним уроком в той школе, которую он прошел под руководством адмирала Ушакова. Впоследствии ему придется действовать в тех же местах самостоятельно. Опыт, полученный в этом походе, оказался поистине неоценимым.

В результате очередного «поворота союзов» Россия оказалась в союзе со своим давним врагом – Османской империей. Англия, Австрия и Неаполитанское королевство также оказались в этом международном блоке. Угроза, исходящая от революционной Франции, сплотила всех. Так Европа вошла в тот этап истории, который позже назовут «наполеоновскими войнами». Но в 1798 году многие вещи не были ещё очевидны.

Около Дарданелл севастопольская эскадра соединилась с турецкой. Союзный флот теперь держал курс к Ионическим островам, занятым французами. Нет, к Турции эта территория не имела никакого отношения хотя бы потому, что веками находилась под венецианским владычеством. Но она была в опасной близости к владениям султана Селима III.

Сенявин с интересом и удивлением следил за этими метаморфозами. Вскоре ему было дано одно из ответственейших заданий – выгнать французский гарнизон с острова Святой Мавры, который сейчас обычно называют Лефкадой или Лефкасом. Для выполнения этой задачи ему был дан отряд из двух кораблей и двух фрегатов. Впрочем, Ушаков допускал, что и этих сил может не хватить. В этом случае Сенявину следовало прислать сообщение командующему.

На острове Святой Мавры в помощь Сенявину был собран 8-тысячный греческий отряд. Помощь предлагал и Али-Паша, но от его предложений пришлось отказаться. Этот турок давно прославился своим коварством и вероломством.

Активные действия Сенявина встревожили французов, и они прислали парламентера. Но договориться они не смогли. Дмитрий Николаевич, осознав, что крепость на острове ему не взять, написал обо всем Ушакову.

Вскоре к Святой Мавре прибыли обе эскадры. Ушаков уже готовился к штурму, но он не понадобился. Французы сдались сами.

Сенявин участвовал в осаде Корфу. Он даже порывался взять на абордаж французский корабль «Женероз», который часто выходил из-под крепости. Ушаков запретил ему это предприятие, но желание действовать учел. Сенявина стали отправлять в Мессину, Палермо и Неаполь. Впрочем, Дмитрий Николаевич участвовал в знаменитом взятии крепости.

Вторая Архипелагская экспедиция

Морской поход, где командовать пришлось Сенявину, был логическим продолжением Средиземноморской экспедиции. Россия вступила в Третью антинаполеоновскую коалицию. Воевать пришлось в тех же местах и с тем же противником. Неудивительно, что дело было поручено именно Сенявину. Большим преимуществом было существование русской базы на Ионических островах.

В 1805 году Дмитрия Николаевича произвели в вице-адмиралы. Он получил должность главнокомандующего над флотом и сухопутными войсками, находящимися в Средиземном море.

Осенью эскадра Сенявина вышла в Балтийское море. Перед отправлением смотр проводил сам Александр I. Плавание до Корфу было благополучным.

Обдумав политическую обстановку, вице-адмирал решил занять Боко-ди-Катаро – маленькую славянскую страну на побережье Адриатики. В заключении союза с Катаро ему немало помог митрополит Петр Негош. Так Сенявин отрезал французскую Далмацию от Италии.

Однако этому особо радоваться не стоило. Обстановка была сложной. Уже в середине 1806 года ходили слухи о том, что Александр собирается заключить мир с Наполеоном. Бумаги, которые приходили к Сенявину, были полны противоречий. Он понимал, что скорее всего ему придется принимать решение и самому нести за него ответственность. Это не помешало Дмитрию Николаевичу занять группу островов против Далмации, а затем – Черногорию.

Но оказалось, что всё это ещё не беда, по сравнению с новой угрозой. Турция объявила войну.

Дарданелльское сражение

С самого начала новой русско-турецкой войны Сенявину приходили совершенно невероятные инструкции. От него ожидали взятия Константинополя – задачи сложной, и как показало время, почти невыполнимой.

Бумаги эти противоречили другим, не менее значимым, и Сенявин принял решение действовать по ситуации. Первым делом он решил отправиться к Дарданеллам. По пути к проливу он встретил английскую эскадру Дукворта, потрепанную после неудачного нападения на столицу Османской империи. Дмитрий Николаевич понял, что от Дукворта помощи ему не ждать.

Необходима была база недалеко от Стамбула. И Сенявин занял остров Тенедос, изгнав из крепости турецкий гарнизон. Сейчас не все исследователи считают это решение удачным, но других вариантов Дмитрий Николаевич придумать не смог.

Дарданеллы оказались заблокированы, и поставка хлеба в столицу из Египта прекратилась.

В мае турецкий флот наконец вышел из пролива. Им командовал Саит-Али, тот самый, что сражался с Ушаковым при Калиакрии, старый и хорошо знакомый враг.

Встреча произошла 10 мая 1807 года. Как только русская эскадра снялась с якоря, флот Саит-Али стал уходить к проливам. Началась погоня. Вскоре выяснилось, что положение нельзя назвать удачным: сражение будет разворачиваться перед укреплениями Дарданелл. Однако Сенявин был готов пойти и на этот риск.

Ситуация словно повторялась. Только на этот раз Саит-Али преследовал не Ушаков, а Сенявин. Ему удалось приблизиться к своему противнику настолько, что «реи с реями почти сходились».

Береговые батареи старались помочь своим, но в действительности стреляли куда попало. Бой был ужасен и не прекратился даже с наступлением темноты. Только безветрие, которое легло на Дарданеллы в полночь, заставило Сенявина подумать об уходе из пролива. Парусные корабли были отбуксированы из опасного места гребными судами.

Прорвать блокаду туркам не удалось. В столице начался бунт. В результате восстания Селим III был свержен. Его место занял Мустафа IV, который отлично понимал, что все проблемы теперь придется решать ему.

Афонское сражение

Сенявин хорошо понимал, что ему так и не удалось достичь цели – лишить турок флота. Он также осознавал, что в турецкой столице захотят прорвать блокаду, и флот Саит-Али вскоре вновь выйдет из проливов.

Дмитрий Николаевич не ошибался. Саит-Али действительно готовился к новому сражению и даже обещал привезти в Константинополь голову дерзкого русского адмирала.

Сенявин составлял план действий. Каждый вражеский флагман следовало атаковать двумя кораблями. «Прошедшее сражение 10 мая показало, чем ближе к нему <неприятелю – авт.>, тем от него менее вреда, следовательно, если бы кому случилось и свалиться на абордаж, то и тогда можно ожидать вящего успеха».

При первой же возможности Сенявин снялся с якоря и уже 19 июня встретил турецкую эскадру.

Без пятнадцати восемь вице-адмирал приказал атаковать турецких флагманов. Согласно плану.

Сам Дмитрий Николаевич в это время занимался другим делом. Он начал обстреливать авангард и вскоре остановил движение всего неприятельского строя. Его «Твердый» помог «Рафаилу» (которым командовал капитан Лукин) благополучно пройти сквозь передовую линию. А еще сенявинский корабль отразил атаку арьергарда, который пришел на помощь своим судам.

Дмитрий Николаевич еле видел вымпел «Рафаила» за турецким авангардом, но думать об этом ему было некогда.

Бой длился около трех с половиной часов и кончился победой русских. Довершить разгром турок не удалось – с Тенедоса пришли вести, что гарнизон едва держится и будет вскоре уничтожен турецким десантом, если не придет помощь.

Окончание экспедиции

Тильзитский мир, заключенный Александром I после поражения при Фридланде, перечеркнул все плоды трудов Ушакова и Сенявина. Одним из условий этого соглашения была сдача Ионических островов и Боко-ди-Катаро. Сенявину горько было видеть, что все его труды пропали даром.

В Средиземном море эскадра попала в сильную бурю, однако, это было ничто по сравнению с тем океанским штормом, который налетел на нее в Атлантике. Чтобы отремонтировать корабли, пришлось зайти в Лиссабон.

Политическая обстановка в то время оставляла желать лучшего. Столицу Португалии вот-вот должны были занять наполеоновские войска. По городу ходили неблагоприятные слухи, что русские хотят помешать отъезду принца-регента.

Впрочем, правду говоря, Сенявин предпочел бы не встречаться с новыми французскими союзниками. Он не ошибся. После того, как маршал Жюно занял Португалию, Сенявин должен был подчиняться приказам Наполеона. Но Дмитрий Николаевич придумывал причины, почему он не может ничего предпринять.

В августе 1808 года Лиссабон заняли англичане, которые после Тильзита из союзников стали врагами. С огромнейшим трудом Сенявину удалось заключить беспрецедентный договор, что русская эскадра будет отдана Англии на сохранение и ее возвратят после окончания боевых действий, а личный состав отправят в Россию уже сейчас. Впрочем, ждать выполнения этих обязательств пришлось очень долго.

Годы забвения

24 сентября 1809 года Сенявин наконец вернулся в Петербург. Возвращение это было вовсе нерадостным. Быстро выяснилось, что он остается не у дел. Знаменитый историк Тарле объяснял это завистью и неблагодарностью Александра I.

Полтора года у Сенявина не было никакой должности вовсе, а потом его назначили главным командиром ревельского порта. После долгих лет службы это было унизительно. Примерно в это время он начала вести свои записки, от которых до нашего времени дошло только начало.

Опальный вице-адмирал оставался в Ревеле до Отечественной войны 1812 г. Во время наполеоновского нашествия он просился в действующую армию, пусть даже в ополчение, но в ответ получил совершенно издевательский отказ. «Где? В каком роде службы? И каким образом?» – ответил Александр.

Сенявин ушел в отставку. Жил он бедно, занимая у всех знакомых, в расчете когда-нибудь отдать.

В 1820-м году он наконец получил свои призовые деньги, смог отдать долги, обеспечить семью и вести тот образ жизни, который ему и приличествовал.

Возвращение на службу

Николай I вернул Сенявина на службу, пожаловал в генерал-адъютанты, и к своей коронации произвел в вице-адмиралы. Эти милости были связаны с тем, что надо было приводить в порядок флот, сильно пострадавший от всевозможных «Особых комитетов» и прочих нововведения александровского времени. Однако старший сын Сенявина был арестован по невнятным подозрениям в связи с декабристами.

В 1827 году российская эскадра должна была отправиться на помощь грекам. Этому предшествовала петербургская конференция, на которой Россия и Англия подписали протокол, «признававший Грецию в вассальной зависимости от Турции с обязательством для последней выселить из Греции всех турок». Разумеется, Оттоманская Порта не могла пойти на этот шаг. И обсуждение вопроса продолжилось уже в Лондоне.

Николай I успел три раза посетить флотилию до ее отправления. В последний свой визит он пожаловал Дмитрию Николаевичу двадцать пять тысяч рублей. Сенявин с достоинством принимал эти знаки внимания, которые не приносили ему радости.

И вот давно знакомый Портсмут… Всё решено, трактат подписан. Эскадра опоздала. Оставалось только отделить корабли, которые должны идти в Средиземное море поддержать греческое восстание c Логином Петровичем Гейденом, одним из замечательных «иностранцев на русской службе». Их ждал Наварин.

С Гейденом уходил и ничем не замечательный офицер по фамилии Нахимов. Для него путь, уже пройденный Сенявиным, только начинался.

Смерть. Память

Дмитрий Николаевич ушел с флота, когда заболел водянкой и окончательно обессилел. Болезнь оказалась предсмертной. Он умер в Москве 5 апреля 1831 года, завещав, чтобы его погребли в халате на Охте, где было кладбище для бедняков. Однако Николай I решил нарушить завещание и сам командовал парадом на похоронах. Положили Сенявина в Духовской церкви Александро-Невской Лавры. В советское время могилу Сенявина перенесли в Благовещенский храм. Там он и лежит вместе с Суворовым и прочими великими мужами, достойным продолжателем дел которых он оказался.