№ 3 (4)1
Дорогой и уважаемый друг!
Может быть, вы забыли обо мне, но я сам о себе не забываю. Память о моих клятвах переполняет моё сердце, я существую и дышу только для священной цели, которая нас соединяет. С начала моего изгнания я должен был подчиниться системе слишком тягостной для моих чувств, вам известных. Я должен был умерить свой пол, застегнуться на все пуговицы, должен был обманывать, и я это делал.
Сергей (Муравьёв-Апостол. - Н.К.), брат Матвея, которого я осведомил о мерах недоверия, принятых по отношению ко мне правительством, должен был сообщить вам, что за мной ходили по пятам, непрерывно следили за моим поведением, записывали имена лиц, меня посещавших, и тех, у кого я бывал, а мои начальники имели предписание следить, не пытаюсь ли я влиять на молодёжь, - и обо всём доносили раз в месяц.
Тем не менее, сейчас же по приезде в полк, в котором я состою, я распахнул дверь перед всеми моими новыми товарищами; мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что я нахожусь в пустыне. Я не стану докучать вам подробностями о гнусности лиц, меня окружающих. Достаточно вам знать, что полковник - J. f. (сокращены бранные слова. - Н.К.) и мнение его непререкаемо в полку, состоящем, впрочем, из людей, в большинстве не имеющих ни хлеба, ни чести и живущих только на жалованье. Можете себе представить, что это такое; Сергей советовал мне повидать Грабе, который служит в нашей дивизии, я долго не мог собраться сделать это, так как не имел возможности. Об этом поговорим ниже.
По прошествии полугода моего пребывания в Ахтырке я встретил у третьего лица человека, которого вам направляю (речь идёт об И.В. Шервуде. - Н.К.). Я знакомлюсь с ним, и по прошествии трёх часов мы подаём друг другу руки. Я принял его в общество, и приём этот, хотя и поспешный, всё же самый прекрасный и самый замечательный из всех, которые я когда-либо делал. Это подтвердит вам прилагаемый перечень услуг, которые этот мужественный и достойный член общества оказал нам на протяжении года. Вот каким я представляю себе этого человека теперь, когда узнал его.
По складу характера он англичанин, непреклонной воли, проникнутый чувством чести, верный своему слову и устремлённый к одной цели. Хладнокровный на первый взгляд, он обладает редкой горячностью и преданностью при близком общении. Нет таких жертв, на которые он не был бы готов для достижения своей цели, нет таких опасностей, которыми он не способен был бы рисковать для достижения задуманного.
Осмелюсь посоветовать вам быть с ним как можно более откровенным и доверчивым. Он способен оказать величайшие услуги нашей семье, ибо он соединяет вышеуказанные качества с большой тонкостью в выборе средств действия. Всё, что я вам говорю о нём, основано на сделанном мной испытании его способности и твёрдости духа; поэтому вы можете оказать ему доверие.
Я знаю его уже год, и это даёт мне право сказать вам, что вы можете говорить с ним так же откровенно, как со мной. Малейшее сомнение, которое могло бы возникнуть у вас по отношению к нему, оскорбило бы его чувствительно. Я говорю могло бы, ибо у него достаточно такта, чтобы заметить это как бы тщательно вы ни старались это завуалировать. Это случилось со мной.
Приняв его в общество после трёхчасового знакомства, я счёл нужным в дальнейшем испытать его, несмотря на уверенность в благородстве его чувств и полной преданности нашему делу. Мой опыт привёл к полному охлаждению того пыла, неоценимость которого я сознал впоследствии. Он расскажет вам об этом сам, если вы захотите.
Продолжаю свой рассказ о моих отношениях с ним. Он пробыл в Ахтырке всего два дня, в течение которых я по мере моих сил разъяснил ему всё, что требовалось. Я указал ему круг его обязанностей, мы условились о способах наших сношений, и в отношении того, что он рассказал мне о намерении военных поселений - поднять восстание с одной лишь целью улучшения их положения, - я предоставил ему полное право принимать членов, предписав ему влиять на общее недовольство в желаемом для нас смысле.
Полный успех, достигнутый им, достаточно свидетельствует о его уме и способностях. По прошествии месяца я получаю от него письмо, в котором он извещает меня условным языком (в манере непонятной для непосвящённых), что его работа идёт своим чередом и увенчивается полным успехом. Я не ответил ему. Это обидное для него молчание, хотя и вынужденное осторожностью и благоразумием, не ослабило его прекрасного рвения. Он продолжал действовать с тем же жаром и, уверившись в надёжности войск, прилетел ко мне и сообщил о своих успехах. Суть их немедля изложили на бумаге, чтобы поставить в известность Директорию и спросить её приказаний.
Возникло новое затруднение, как вам доставить бумаги, - он опять предлагает свои услуги, несмотря на то, что его собственные, совершенно расстроенные дела требуют его непременного присутствия в Москве. Это даёт вам представление о его высоком достоинстве, надеюсь, что этого достаточно для его рекомендации.
Перейдём к другим моим делам и к новостям из Петербурга, так как у меня побывал Свистунов. Против моего ожидания мы делаем там весьма значительные успехи. Полк, в котором я служил и в котором нас было, как вы помните, только четверо, обладает теперь уже 10 членами. Так же хорошо идёт дело и в других полках. В Измайловском, например, по заявлению Свистунова, он надеется в скором времени принять 5 или 6 (человек). Я советовал ему хлопотать о моём восстановлении, чтобы я своим присутствием мог поддавать им жару, так как я продолжаю считать, что дело подвигается слишком медленно, тем более, что Петербург, как я понимаю, является для нас чрезвычайно важным пунктом.
Я принял также здесь при их проезде 3 членов, один из них служит в конной гвардии (Ф.В. Барыков. - Н.К.), другой в кирасирах императрицы (Н.Я. Булгари. - Н.К.), третий в корпусе Щербатова, своего собственного дяди (Ф.Я. Скарятин. - Н.К.). Поскольку качества их не таковы, чтобы считать их людьми особо полезными для нашего дела, я постарался извлечь из них, по крайней мере, ту пользу, какую возможно.
Одним словом, первому, который намеревается жениться и невеста которого придерживается правильного образа мыслей (это единственная причина, прибавил он, которая привела его к решению на ней жениться), я советовал завести у себя в доме постоянный салон для наших в Петербурге, это содействовало бы их более тесному сближению.
Второго я принял только для того, чтобы посылать с бумагами кого-либо к вам, либо в другие места по мере надобности. Наконец, третий был принят лишь для получения свендений о корпусе своего дяди, который будет в скорости по соседству с нашим. Я строго наказывал ему, между прочим, не открываться Трубецкому, который своим равнодушием может вредно повлиять на его пылкое молодое сердце.
Перейдём теперь к Грабе (Павел Христофорович Граббе. - Н.К.). Я явился к нему, но не нашёл в нём человека мне нужного. Может быть разница в чинах и летах несколько мешала нашему разговору в желательном для меня смысле. Впрочем, мыслит он правильно, но этого не всегда достаточно. Мне нужно было его сначала прощупать, и я мог это сделать только наведя разговор на общих знакомых, чтобы услышать его о них суждение.
Вот, например, что вырвалось у него о Михаиле Орлове: «Это человек с головой и создан, чтобы стоять во главе партии». Это смешное, если не сказать больше, суждение сразу поколебало то представление, какое мне о нём давали. Кроме того, у меня была другая причина, чтобы быть настороже. Некий Толстой (Владимир Сергеевич. - Н.К.) из Москвы, принятый в общество нашим другом Барятинским, мне сказал за верное, что там Зелёная книга меняет своё направление и даже решительно против нас.
Сергей, брат Матвея, уверял меня, что Грабе принадлежал к самым пылким сторонникам Зелёной книги, а потому, чтобы не попасть в неловкое положение, я сохранил молчание. Тем не менее я рассчитываю в течение зимы совершить небольшое путешествие туда, где он находится, и увижу, что надо решить. Шервуд сможет дать вам представление, кто такой майор Гофман, он одного полка с Грабе, с которым даже весьма дружен. Я тоже имею виды на этого человека, но рыба ещё не клюёт на удочку.
Перейдём теперь к тому, что я имею сказать о себе лично. Вы помните, что обещали нам с Матвеем прислать нам нашу конституцию в Петербург. Спешный отъезд из столицы - мой, а также Матвея - вам, вероятно, помешал это сделать. Заклинаю всем что у вас есть святого, безотлагательно привести в исполнение это намерение. Это необходимо. В отношении же предосторожности вам нечего опасаться. Податель письма сообщит вам о способе, каким я прячу бумаги.
Что же касается преданности, то ваше сомнение в моей было бы чересчур оскорбительно; только недостаток доверия к моей осмотрительности может помешать вам удовлетворить моё желание. Не будет ли устранена эта последняя трудность, если я напомню, что вы и ранее имели это намерение. Позвольте мне изложить вам подробные причины, которые побуждают меня просить вас об этом.
Я думаю, что (смерть Александра) есть одно из тех событий, которое должно сколь возможно ускорить наши действия. По моему мнению, если бы можно было её предвидеть и принять соответствующие меры, это был бы подходящий момент для открытого выступления, тем более, что все в неизвестности, что же будет, и тревога, кажется, охватила все умы. К сожалению, мы недостаточно уверены в своих силах в Петербурге, и это, безусловно, обязывает к ожиданию.
Мы поставлены перед риском двух шансов - или нам будет хуже, или нам станет лучше в предстоящем царствовании. Если будет хуже - количество недовольных возрастёт и число наших членов увеличится, а возможности забора новых расширятся. Если будет лучше, надо будет удвоить наше рвение, надо умножить наши старания, сама наша деятельность примет обширные размеры, так нам будет предоставлено более широкое поле действия.
Итак, Вы должны признать, что он из людей, которых можно привязать к себе, лишь доставляя пищу их разумению, и что вообще в природе разумного человека искать доказательства, а в особенности коль скоро он жертвует собою самим, своим временем, привязанностями, одним словом, всем, что для него есть самого священного. Полагаю, что этих доводов достаточно, чтобы вы мне не отказали. Впрочем, предупреждаю вас, что единственная копия, которую я намереваюсь снять с вашего экземпляра, предназначена для Петербурга, где она по тем же причинам столь же необходима, как и здесь.
Свистунов настойчиво просил меня добиться этого от вас. Представляю вам на рассмотрение его просьбу, благоволите мне ответить, согласны вы или нет, впрочем я не сомневаюсь, что вы мне не откажете. И ещё умоляю вас сообщить мне законы нашего общества, со всеми подробностями. У меня прескверная память, и я, признаюсь к своему стыду, что, несмотря на то, что вы передо мной неоднократно их излагали, я их совсем не помню. Поэтому в нескольких случаях и при приёме членов я действовал инстинктивно и совершенно незаконно. Шервуда, например, я принял в степень боярина, не имея на это никакого права; простите меня, глубокоуважаемый друг, за эти отклонения.
Вообразите себе человека, полного огня и усердия, как я, который в течение полугода находится в невозможности оказать малейшую услугу нашей семье и не имеющего даже соседа, способного его понять, с которым он мог бы рискнуть поделиться своими чувствами. И вдруг внезапно он приобретает возможность действовать и быть полезным. Должно ли на него сердиться, если он употребит все средства для него доступные, чтобы достигнуть некоего успеха. Я думал, что, предоставленный самому себе, без возможности с кем-либо посоветоваться, я имею право не следовать принятой методе для достижения хороших результатов.
Одним словом, увидав, что человек, о котором идёт речь, способен оказать услуги более важные, чем те, которых можно ожидать от меня, я как бы передал ему права, которые вы мне дали. Если это преступление, я согласен сложить прерогативы, дарованные мне нашим законом, лишь бы это было в его пользу, ибо я повторяю ещё раз, действуя по-другому, я поступил бы в ущерб нашему делу.
Итак, чтобы не попасть вновь в подобное положение, я прошу вас прислать мне подробный устав нашего общества. Я поручил Шервуду привести к вам одного из генералов, принятых при его посредничестве (речь идёт о П.М. Каменском. - Н.К.). Я считаю это необходимым, чтобы освободить вас от малейшего сомнения в отношении истинности прилагаемого здесь списка, написанного и составленного им самим. Не потому, что я когда-либо подал вам повод не доверять мне, но с тем, чтобы вы даже не могли помыслить, что он или я были введены в заблуждение.
Прошу Вас, уважаемый друг, принять их обоих по всей форме, быть таким же величественным при приёме, каким вы умеете быть, и в особенности помнить, что если один из них имеет заслугу быть генералом, то другой обязан всем самому себе и своему исключительному, почти сверхъестественному влиянию в военных поселениях.
Итак, я думаю, что, во-первых, им необходимо разъяснить нашу конституцию вдоль и поперёк и, во-вторых, облекая их соответствующими правилами, некоторого рода преимущества предоставить Шервуду. Чтобы не задеть этим его превосходительство, употребите следующий способ: принимайте их вместе и в одну и ту же степень, если вы не возражаете, то есть в степень бояр, ибо я не теряю надежды, что вы не откажете мне в этой милости для унтер-офицера. Однако не забудьте присовокупить, что, поскольку последний (Шервуд) благодаря своему чину, имеет больше свободы, чтобы бывать у меня или у вас, он и будет получать поручения Директории, предназначенные для военных поселений.
Что же касается официального первенства, оно, мне кажется, может и должно быть предоставлено генералу. Простите меня за все эти советы. Поскольку вы не знаете ни лиц, которых я к вам посылаю, ни их положений, ни их характеров, ни их обстоятельств, я считаю себя вправе предлагать способ, благодаря которому, по-моему, они могут принести наибольшую пользу. Клянусь вам, что только совершенная преданность нашему делу позволяет мне решиться говорить так с человеком, которого я ценю и уважаю больше всего на свете.
Считая достаточно длинным своё послание и, кроме того, не имея ничего более сказать, я прощаюсь с вами, уважаемый друг, и убедительно прошу дать ответ на всё, что я сообщил вам, и если вы не можете сейчас прислать мне вашу конституцию, то указать мне по крайней мере время, когда вы её пошлёте, и лицо, которому будет дано это поручение.
В случае если вам понадобится кто-нибудь для этого, сообщите мне, я постараюсь послать к вам одного из членов, а может быть, приеду сам, так как надо надеяться, что новое царствование ослабит несколько мои цепи. Впрочем, вы окажете мне существенную услугу, если воспользуетесь этой же оказией, чтобы послать мне по крайней мере устав, о котором я прошу: он мне чрезвычайно необходим. Предупреждаю вас, что вы можете располагать моим благородным посланцем сколько вам будет угодно, оставить у себя или отослать обратно, словом, по вашему усмотрению, после чего он имеет приказ вернуться ко мне.
На жизнь и смерть преданный,
с уважением и почтением
Ф. Вадковский
3 ноября 1825 г.
Курск.
Проект, который я прошу вас серьёзно обдумать.
Я думаю, что для ускорения наших работ нам необходимо иметь 5 или 6 преданных и проверенных членов, единственным назначением которых будет служить средством связи между главными начальниками округов. Ибо какого успеха ожидать можно от порядка вещей, при котором Директория может получать только раз в год, да и то не наверно, сведения о том, что делается в таких важных пунктах, как обе столицы или военные поселения. И не может ли также случиться, что какому-либо из членов понадобиться сделать важное сообщение... предположим, об аресте другого члена, о восстании, о допущенной неосторожности, даже о предательстве, и т. д. и т. д.
Какие же принять меры, если мы стремимся пополнять нашу семью почти исключительно военными. Разве, будучи на военной службе, мы можем располагать своим временем и имеем ли мы необходимые средства для разъездов? Говорю по собственному опыту. Признайтесь, что новости, которые я сейчас вам сообщаю, имеют большое значение, и я мог бы шесть месяцев тому назад передать их вам, если бы не затруднение в выборе надёжного человека. И сейчас мы с Шервудом занимали деньги, чтобы покрыть путевые расходы.
Должно ли так быть и как выйти из положения человеку, не имеющему ни кредита, ни денег и которому надо многое сообщить. Не проще ли иметь 5 или 6 надёжных членов, которые занимались бы исключительно разъездами, и, чтобы покрывать их расходы, ежегодно производить сбор денег. Небольшой взнос с каждого составил бы сумму более чем достаточную для упомянутого употребителя.
Податель уже предлагает представить двух верных членов.
Второй проект
Граф Бобринский (Василий Алексеевич. - Н.К.), как мне сообщают, предлагает открыть и содержать на свои средства типографию за границей для нашего общества. Его преданность столь же прекрасна, сколь идея его глупа. Откинем последнюю и постараемся воспользоваться первой. Посмотрим, например, не будет ли действительно возможно поселить в имении любого из наших членов кого-нибудь из братьев, который жил бы там и печатал всё, что нам нужно, втайне даже от слуг и от крестьян.
Другой член общества приезжал бы в условленное время за напечатанным и распространял бы его по свету в отдалении от места его зарождения. Подумайте, нельзя ли что-нибудь подобное привести в исполнение. Мысль, может быть, немножко смелая, но я повторю ваши слова: мы не рассчитываем шествовать по розам, и кто ничем не рискует, ничего не выигрывает.
В заключение сообщаю, что готов довести до сведения Бобринского по этому вопросу всё, что вы сочтёте нужным.
1 Оригинал письма на франц. яз.
