Из офицеров - в юнкера, по «высочайшему повелению»

В. Кравченко

В 1801 году, в Волынской губернии, в семье доктора медицины Иоганна Христофа Вегелина и Фредерики Августы Игельстром родился сын Александр. По матери он приходился двоюродным братом Константину Игельстрому. Будущие декабристы дружили с детства, и их дальнейшая судьба сходна до мелочей. Оба закончили кадетский корпус в Петербурге и начали службу в Отдельном Литовском корпусе. О судьбе Александра Ивановича Вегелина, пронесшего свои декабристские убеждения через всю жизнь, пойдет сегодня речь.

Париж, 16 сентября (н.ст.) 1859 г.

А.И. Герцену.

«Милый друг Александр Иванович! Я уезжаю завтра в Россию и - прибавишь ты: «только теперь вздумал написать ко мне». Действительно, я немножко поздно хватился - но делать нечего. Собственно, пишу я к тебе, чтоб узнать, правда ли, что тебя посетил Чернышевский и в чем состояла цель его посещения и как он тебе понравился?.. Недели через две явится к тебе человек, которого ты, наверное, хорошо примешь, декабрист Вегелин, который желает с тобой познакомиться. Он привезет тебе от меня две важные рукописи, которые мне были доставлены для «Полярной Звезды» во время моего пребывания в Виши. Я познакомился с другим декабристом Волконским, очень милым и хорошим стариком, который тоже тебя любит и ценит...

Будь здоров. Кланяюсь Огареву, его жене и всем твоим. Твой Иван Тургенев».

Когда писалось это письмо, заканчивался жизненный путь декабриста, офицера, патриота России.

А начиналось все в 20-е годы, когда Вегелин, Игельстром и выпускник Вильненского университета Михаил Рукевич создали в войсках «Общество Военных друзей», которое к лету 1825 г. представляло собой довольно многочисленную организацию, имевшую представителей в ряде частей Отдельного Литовского корпуса и считавшую своей политической программой борьбу «за вольность» и «всеобщее благо». После смерти в Таганроге императора Александра I они настойчиво вели агитацию не присягать на верность подданства новому государю - Николаю I. Члены тайного «Общества Военных друзей», бросив вызов самодержавию, выступили одновременно с декабристами, с которыми идейно были близки.

Приговором Военного суда от 15 апреля 1827 г. Вегелин был лишен чина поручика, дворянского достоинства и приговорен к смертной казни, замененной ссылкой в каторжные работы. На каторгу он отправился вместе с Игельстромом и Рукевичем в мае 1827 г. В сопровождении жандармов осужденные доехали до Тобольска, а оттуда вышли в путь с колодничьей партией ссыльных. Генерал-губернатор Восточной Сибири А. Лавинский докладывал графу Дибичу в Петербург: «...Осужденные в каторжную работу государственные преступники Рукевич, Игельстром и Вегелин доставлены в Иркутск 15 числа сего января и отправлены под строгим присмотром к коменданту Нерчинских рудников».

Каторгу Александр Иванович отбывал вместе с декабристами в Петровском заводе. Спустя пять лет Вегелин был обращен на поселение в слободу Сретенскую Нерчинского заводского округа Иркутской губернии. В 1835 г. к нему перевели Игельстрома. Братья прожили вместе почти год, занимаясь сельским хозяйством. Затем, очевидно по ходатайству отца, генерал-майора Густава Игельстрома, последовало повеление Николая I определить Константина Игельстрома рядовым в Отдельный Кавказский корпус. А еще через год та же участь постигла и Вегелина.

В Ставрополе, в штабе командующего, Вегелин получил назначение в Кабардинский егерский полк, на правый фланг Кавказской линии.

Все последующие годы Вегелин участвовал во многих экспедициях, продолжая и службу, и дружбу со многими декабристами. В октябре 1838 г. К. Игельстром писал своему отцу: «С 15 августа я офицером в Кавказских саперах... Александр Вегелин при мне и будет произведен в унтер-офицеры. Он свидетельствует Вам свое почтение и благодарит Вас и Софию за память о нем». Участник тех событий, военный историк А. Зиссерман так описывал один из эпизодов бесчисленных стычек с горцами в окрестностях крепости Внезапной:

«Для атаки этого аула и построенного при нем укрепления назначен был небольшой отряд из двух батальонов Кабардинского полка, двух рот Куринского, двух горных орудий и горской милиции, под начальством полковника Лабынцова. 12 мая, выступив с рассветом, колонна беспрепятственно прошла через лесную теснину и только при спуске с возвышений, близ самого аула встречена была сильным ружейным огнем... (Весь день продолжалась перестрелка. - Прим. В. К.). В 8 часов вечера полковник Лабынцов приказал войскам начать отступление. Особенно отличились здесь нашего полка... рядовые из политических преступников Назимов и Вегелин».

За летнюю кампанию 1839 года Вегелина произвели в юнкера.

Весной 1840 г. началось движение за Кубань для заселения берегов реки Лабы казачьими станицами, где намечалось до осени построить Засовское, Махошевское, Темиргоевское укрепления, чтобы иметь прочное сообщение с Кубанью. В лабинском отряде участвовал и юнкер Вегелин.

О Вегелине и Игельстроме декабрист А. Беляев отзывался очень тепло: «Александр Иванович Вегелин, личность очень занятая собой, любил покой и возможный комфорт, он был всегда серьезен и важен, смотрел на все критическим взглядом, любопытно, что все наши товарищи прозвали его диктатором... Игельстром был совершенной противоположностью Вегелину. Это был всегда веселый, беззаботный и действительно несносный, когда хотел кому-нибудь надоесть, но оба они были славные личности, благороднейших и честнейших правил и добрые товарищи».

Осенью Кабардинский полк в составе трех батальонов снова переводят на Восточный Кавказ, и Вегелин со своим батальоном выступил через Ставрополь на Терек. В декабре 1840 г. из Прочного Окопа М. Назимов писал И. Пущину в Туринск: «Вегелин и Беляевы еще не возвратились с левого фланга из Дагестана и Чечни, куда отправились в октябре для экспедиции. Но все они, слава Богу, здоровы и благополучны».

После окончания Сунженской экспедиции, когда войска встали на зимние квартиры, Вегелин вместе с братьями Беляевыми, вернулся в крепость Прочный Окоп, где на форштадте снимал небольшую комнату, а весною, получив разрешение, выехал на лечение в Пятигорск.

Трагическим утром 16 июля Лорер именно от Вегелина узнал о гибели М. Ю. Лермонтова. Николай Иванович описал это печальное событие так: «На другой день я еще не знал о смерти его, когда встретился с одним товарищем по сибирской ссылке, Вегелиным, который, обратившись ко мне, вдруг сказал: «Знаешь ли ты, что Лермонтов убит?» Ежели бы гром упал к моим ногам, я бы и тогда, думаю, был менее поражен, чем на этот раз. Когда? Кем? - мог я только воскликнуть. Мы оба с Вегелиным пошли к квартире покойного, и тут я увидел Михаила Юрьевича на столе, уже в чистой рубашке и обращенного головой к окну»...

В Пятигорске Вегелин пробыл до поздней осени. Наступивший 1842 г. принес не только новые экспедиции, но и долгожданное производство в офицеры. Год спустя военный министр уведомил «о высочайшем повелении насчет увольнения от службы прапорщика Кабардинского Егерского полка Вегелина, проживать, согласно его избранию, в г. Полтаву, но безвыездно и под строгим секретным надзором полиции». И это - после столь самоотверженной службы...

Позже Александр Иванович переехал в Одессу, где и прошли последние годы его жизни. В этом портовом городе брат Вегелина Эмилий Иванович имел давние связи, а в 50-е годы проживала с семьей и сестра Юлия Ивановна (в замужестве Граве). Одесский период жизни Вегелина упоминается в переписке декабристов. Из воспоминаний Н. Лорера: «На руках товарища моего по Сибири Александра Ивановича Вегелина скончался Л. Пушкин на 47-м году от роду».

Как видим, Вегелин и в Одессе продолжал кавказскую дружбу с Львом Сергеевичем, последний служил там в таможне. Безусловно, Вегелин встречался и с С. Волконским, побывавшим в Одессе в сентябре 1858 г. Жена декабриста, Мария Николаевна (урожд. Раевская), будучи с мужем в Сибири, сыграла большую роль в организации переписки декабристов, в том числе Вегелина и Игельстрома, с родными.

Декабрист С. Трубецкой, проживший в Одессе около года, упоминает о своих встречах с Вегелиным на Приморском бульваре осенью 1858 г.: «Я ежедневно хожу часу во 2-м на бульвар и сижу на лавочке с Сашей, Надей... Любуюсь на море и проходящие и стоящие корабли... (их, впрочем, мало, жалуются жители); к Саше подсядет Вегелин и как он давнишний здесь житель и знает всех, то называет проходящих и рассказывает их историю. В 3 часа расходимся, Вегелин идет обедать к сестре своей м-м Граве, а мы в гостиницу Вагнера к Саше обедать».

Надо полагать, темы их разговоров не ограничивались бытовыми. Россия стояла на пороге отмены крепостного права, шла подготовка крестьянской реформы, до которой оба декабриста так и не дожили. «Теперь животрепещущий вопрос волнует все умы, каждый разрешает его своим образом, согласно с своими интересами, с своими опасениями или надеждами, и действует на основании их. Но можно утвердительно сказать, что никто - ни партизаны, ни противники освобождения, не видят ясно не только отдаленных, но и ближайшего результата...» - писал С. Трубецкой из Одессы.

В августе 1859 г. «Одесский вестник» извещал об отъезжающих за границу: «Отставной прапорщик Александр Вегелин с племянницей, дочерью генерал-майора Мариею Граве». Через Константинополь они морем доплыли до Франции.

Возможная встреча Вегелина с Герценом (вспомним письмо И. Тургенева) в Лондоне подтверждает то, что он до конца своих дней сохранил верность декабристским убеждениям.

Скончался Александр Иванович в ноябре 1859 года в Одессе, где и был похоронен.

Документы об А.И. Вегелине.

№ 1

Выписка из статейного списка государственного преступника Александра Вегелина, обращаемого на поселение.

Приметы его:

мерою 2 аршина 6 вершков, лицом бел, угроват, глаза голубые, волосы светло-русые, нос посредственный.

Прежнее состояние и наказание:

бывший поручик Литовского пионерного батальона, за участвование в возмущении против высочайшей власти по высочайшей его императорского величества конфирмации лишен чинов, дворянского достоинства, осужден в ссылку на каторжную работу на 10 лет. Потом по высочайшему соизволению изъясненному в повелении господина военного министра от 8 ноября 1832 г. за № 402 повелено: освободить от оной, обратить на поселение в Сибири.

23 января 1833 г.

(ГАРФ, ф. 1146, оп. 1, д. 79, л. 2).

Письма А.И. Вегелина из ссылки

Согласно указа от 8-го ноября 1832 г., Александр Иванович Вегелин, отбывший назначенный ему по высочайше конфирмованному 15-го апреля 1827 г. приговору военного суда по делу о Тайном Обществе Военных Друзей 10-летний срок каторжной работы в Петровском Заводе, был освобождён ранее срока и обращён на поселение в Сибири.

25-го января 1833 г. Вегелин покинул Петровский Завод. «Сегодня в исходе девятого проводили мы нашего доброго Аврамова, доброго Вегелина и Шимкова, - писала в тот же день Марья Казимировна Юшневская своему bean-frere'y Семёну Петровичу Юшневскому в Подольскую губернию. - Прощание трогательное, и брат твой поплакал вместе с ними. Александр Иванович Вегелин, хотя меньше нас знает, ибо познакомился с братом твоим в заключении, но чаще всего бывал он у нас, оказывал брату твоему привязанность и почтение. Приятнее, говорит он, было мне всего с вами проводить время, и я расстаюсь с вами, как с родными. И вправду с чувством непритворным, с рыданиями, обнимал он брата твоего, и мы простились, растроганные до глубины сердца».

Радость, принесённая первым известием о предстоявшей свободе, была скоро омрачена разлукой с товарищами, и для многих, несомненно, одинокая жизнь на поселении, в виду оторванности от обычной среды, неблагоприятных климатических условий и административных ограничений, была тяжелее и труднее пребывания в Петровском Заводе.

Печатаемые ныне девять писем А.И. Вегелина за первый год жизни его на поселении были переданы мне ещё в 1916 году Н.К. Эссеном. Из писем этих первое написано по-французски и даётся в переводе, остальные написаны по-русски.

А.А. Сиверс

2. Софье Ивановне Засс 1).

Село Сретенское, 25 февраля 1833.

Я надеюсь, милая София, что ты не обвинишь меня, и не сердишься, что до сих пор я не писал к тебе; из письма моего к доброй нашей сестре Козенцовой, ты могла видеть, что время дано мне было так коротко для написания писем, что едва и оное кончил; ибо в тот самой день отходила почта. -

Приехавши на место моего жилища, т.-е: в Волость Сретенскую 13 февраля, я принужден был прожить целые четыре дня в избе со многими хозяйскими людьми, по причине, что не мог найти особенной комнаты в целой деревне; те же, которые теперь нанимаю, до самого моего приезда не топились, и одно только нетерпение писать к вам, милые и дорогие Друзья, заставило меня, не взирая на порядочный холод и даже несколько угару, перейти!

С прошлою почтою писал я к Юлии 2) и Флёне, и потому прошла ещё неделя, и ты не получала от меня ни слова; писать же первые дни моего приезда, когда я жил в избе, не было никакой возможности; едва мог я найти маленький уголок, чтоб положить мои вещи и кое-как поместиться самому; прибавив ещё к тому, что несколько десяток людей входят и выходят в продолжение дня, крик маленьких детей, суетливость и болтливость хозяйки, и ты убедишься, что и трудно было подумать о письме. -

Теперь же даю тебе слово, что каждую четвертую почту будешь получать от меня письмо; вероятно впоследствии они не будут очень интересны, ибо, живя в деревне, не видя никого, не имея к несчастию никакого морального занятия, будучи лишен вовсе книг (которые я имею у себя, и то очень малое число, читаны и перечитаны), где день сменяет другой ни в чем не разнствуя, трудно будет найти материй о чем писать; но будучи уверен в твоей любви ко мне, недостаток материи не остановит меня писать к тебе, зная, что когда я напишу, что я еще жив и здоров, то будет достаточно для тебя, чтоб с удовольствием прочесть коротенькое мое письмо. -

11-го февраля, очень рано выехал я из Большого Завода, к месту моего пребывания; все те, с которыми мне удалось говорить в Б. Заводе, наперерыв выхваляли мою деревню, один толковал мне о дешевизне, другой о прекрасном местоположении, этот о легком способе доставлять пушной товар, другой о добрых людях etc., etc., etc., можно было бы еще с пол дюжины ецетр [sic, etc.] написать и едва ли оных было достаточно для всех похвал сделанных. -

Итак, в субботу утром, набив кое-как всю мою маленькую умственную суму сими похвалами, с нетерпением хотел прибыть поскорее в сию обетованную землю. - На третий день, едва проехав несколько верст, емщик показал мне рукою на право, говоря: «вот сюда, барин (нас все еще так величают), наша дорога». Признаюсь тебе, друг мой, что, бросив глаза по направлению его руки, сердце невольно екнуло, я увидел, что надо было нам своротить с большой дороги. - Кажется довольно меня приучили ко всем нечаянностям; но таков человек: прошедшее забывает, и страшит его только настоящее и будущее иногда; то же и со мной случилось.

Увидев, что надо въезжать в узкое ущелье между огромными горами, невольной трепет пробежал по телу; казалось с оставлением большой почтовой дороги, оставляю все, что до сих пор меня утешало или радовало. - Дорога же, ведущая до самой моей деревни, пространством на 71 версту, ничем не могла переменить первого впечатления; представ себе, друг мой, с обоих сторон вовсе непривлекательные горы, с весьма бедною растительностию (едва ли можно найти дерево в диаметре 1/4 ар.), большею частью тонкой березняк или лиственница, вот все, что в продолжение первых 18 верст я встречал.

После сего маленькую скудную деревушку, из 20 или немного более хижин состоящую, где и переменив лошадей, отправились до другой деревни, еще беднее и гораздо менее; все сие пространство на 28 верст надо было проезжать через долину, где изредко и то вдали виднелся лес, и несколько юрт тунгуских; от сей же деревушки несколько дорога делается разнообразнее, едут речкою, коей берега довольно красивы; высокие и большею частью отвесистые скалы поражают взор и своим разнообразием и даже уродливостию невольно заставляют их рассматривать; не доезжая последних 3 верст, выезжаешь с этой речки на большую реку Шылку; тут все переменяется, а тем более переменилось для меня, ибо Сретенское Село явилось перед глазами!!

Я не мог уже рассматривать красивые берега Шылки, не до того мне было. Сретенск своею белокаменною церковью стоял предо мною! воображение мое заиграло, тысячу идей переменяли одна другую - и не успев еще опомниться, как я находился уже у дома Волостного Правления. Козак, препровождавший меня, вошел в оное, а я, оставшись в санях, мгновенно был окружен крестьянами; слово секлетной (сибиряки так выговаривают) беспрестанно поражал мой слух. Через несколько минут вышел Волостной Голова; сев в мои сани, приказал ехать на квартиру вам известную. Едва внесли мои вещи, пришел горный чиновник унтер-шыхтмейстр, управитель сей волости, приказав мне выбирать все из моих чемоданов, дабы осмотреть все ли находятся вещи по сделанной описи в Петровском. Окончив сие, само собою разумеется я начал расспрашивать о житье-бытье здешних жителей, чрез час убедился, что похвалы, делаемые в Б. Заводе, были ничто другое как или деланы для утешения моего, или, как говорится: «везде хорошо, где нас нету». -

Дороговизна в здешнем месте неимоверная с сравнительно с Четою или с Петровским, вот тебе милой друг, маленький обращик ценам: пуд ржи 2 р., к весне будет, вероятно, дороже, пшеницы 4 р., ярицы 1 р. 90 к., гречишная крупа 2 р. 40 к., мясо пуд 3 р. 50 к., летом же 4, пуд картофелю 1 р. 50 к., масло 22 р., работник на хозяйских харчах 5 руб. в месяц, лошадь крестьянская порядочная от 50 до 60 р., корова хорошая 25 руб., рыба здесь почти не ловится. Пушной товар почти в одинаковой цене, как во всей Сибири, т.-е: белка от 70 к., до 1 р., лисица красная 8 р., чернобурая 25, соболь лутчий 25, старой медведь 12 р. и 15 р., молодой 5 р., надо однако прибавить, что здешние меха суть лутчие. -

Не имея способов на первой раз предпринять что-либо, я принужден был нанять себе квартиру с тем, чтоб меня и кормили, правда что довольно дорого взяли, но нигде не мог я найти дешевле и иметь еще ту выгоду, что у меня особенная комната. Я плачу 15 руб. в месяц - комната моя разделена на двое перегородкою деревянною, в одной половине моя спальня, а другая, которая поболее, гостинная без гостей. - Хозяйка дома есть добрая старушка лет 60, с которою судьба также вдоволь наигралась; вообрази она дочь бывшего начальника всех горных заводов при Государыне Екатерине II, бригадира Барбот де Марни 3), мать ее дочь генерал-аншефа Бранта, а она теперь замужем за простым крестьянином; потеряв двух мужей, которые были чиновники горного ведомства и оставшись после последнего, в совершенной нищете с тремя взрослыми дочерьми, не имея даже столько, чтоб нанять работника, принуждена была выйти замуж за прежде бывшего ее работника, чтоб быть хотя в состоянии прокормить как себя, так и дочерей, и теперь живет в маленьком домике со всею семьею, возле моего. -

Вот 12 дней, как я на месте, но до сих пор не могу придумать, каким бы образом начать мне свое хозяйство; кажется, что самое лутчее и самое верное будет заняться хлебопашеством, а для сего намерен я нанять у крестьян 3 или 4 десятины паровые; на первой раз хотя оно не очен выгодно будет, ибо я вынужден буду нанять их с тем, чтоб они сами вспахали, взборонили и засеяли моим зерном (все сие будет мне стоить около 150 руб.), купить же лошадей, соху и проч., да нанять работников нет никакой возможности; финансы мои не в весьма хорошем состоянии. -

Прошу тебя, друг мой, извини меня перед доброй нашей сестрою Козенцовой, что я ее ввел в новые издержки, заняв у Княгини Волконской 200 руб., никакого другого средства не было нам, чтобы выехать из Петровской, не заняв друг у друга денег; живя в тюрьме и не выходя никуда, нам вовсе не нужно было иметь никакой теплой одежды и много других вещей, которые только в дороге необходимы. - Нас так нечаянно отправили, что вовсе не были приготовлены, а как сие случилось еще во время самых жестоких морозов, то можеш себе представить, как увеличились издержки, около 130 руб. употребил я, как на покупку вещей, так равно и на все путевое мое содержание; с минуты, как нам объявили о нашем поселении, мы не получаем уж ничего от Правительства. Здесь я опять должен был порядочно издержаться, надо было от маленького гвоздика до большого стола все купить, ибо кроме стен ничего не было в комнате; надеюсь однакож с оставшимися деньгами прожить кое-как, до получения денег от Емиля.

Благодарю тебя чувствительно, милая и добрая София, за сделанное тобою описание твоего маленького семейства; прошу тебя, поцалуй тысячу раз милую твою Сонюшку за участие, которое она брала в везании для меня шапочки, она мне с большой пользой служит, ибо вот 7 лет, как страдаю довольно часто головною болью, - расцалуй также за меня Леона 4); скажи мне, пожалуста, неужели он вовсе потерял способность говорить, я помню очень хорошо, что, находясь в последний раз у драгоценной и дражайшей покойной нашей матушки, он говорил тогда как ребенок 4 лет, имев 8, и потому прошу тебя напиши мне все подробно, а может быть Леон, не забыв своего дядю Касальдера (так он меня называл, если помниш) напишет и сам к нему, что бы меня чрезвычайно обрадовало. -

Фленушка писала мне, что она просила Козенцову собрать в Петербурге цветных семян для меня, прошу тебя скажи ей, ежели она еще не отсылала их, то они теперь мне вовсе не нужны; то, что можно было делать в Петровском, того нет никакой возможности делать мне в Сретенске. - Одно, что хочу просить у вас, милые сестры, это чтоб вы мне присылали хоть по 50 книг в год, с тем, что я их всякой раз, по прочтении, буду отсылать  во всей исправности. [Далее перевод с французского]. В особенности, если у вас есть, какие-нибудь Revues, начиная с 1832 г., другие года мы уже имели в Петровском. Вы доставили бы мне большое удовольствие, если бы прислали несколько книг, вышедших за последнее время, как, например: мемуары, романы и т. п.; что же касается до газеты политической, которую добрая Мари, может быть, будет мне посылать, то до сих пор я не имею ответа на мою просьбу по этому поводу; как только я начну ее получать, я сообщу об этом.

Есть русский роман, только первый том которого я прочел; находя его очень милым, я хотел бы получить его целиком, это - Последний Новик, соч. Ложешникова. Мои просьбы к вам не ограничиваются этим, у меня есть еще одна дорогая и добрая сестра, и она самая важная в моем положении; будучи лишен какой бы то ни было медицинской помощи на случай болезни, я хочу вас просить выслать мне разных лечебных трав, мазей, пластырей и хины, развешенной в порошки, потому что жители моей деревни мне говорили, что каждую весну здесь страдают очень от лихорадки, а также небольшую книжку, с указанием лекарств от разных болезней. Вы мне этим сделали бы настоящее благодеяние. Прощай, добрая и нежная сестра, я мысленно прижимаю тебя к своему сердцу, испрашиваю у всемогущего сохранить тебя в добром здоровьи, равно как всю твою семью.

Прощай еще раз; твой нежно любящий брат и друг

А. Вегелин.

1) Сестра Александра Ивановича - Софья, вышедшая замуж за своего двоюродного брата майора Петра-Густава-Отто Засса (30.12.1781 - 1830); впоследствии она была начальницей Полтавского девичьего института.

2) Третья сестра Вегелина - Юлия Ивановна, в замужестве Граве.

3) Егор Егорович Барбот-де-Марни, начальник над Нерчинскими горными заводами (21.05.1788 был произведён в коллежские советники), строитель Большого Нерчинского завода, умер на заводе.

4) Сын Софьи Ивановны - Александр-Лев-Отто Засс (3.02.1818 - 3.07.1859).