© Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists»

User info

Welcome, Guest! Please login or register.

You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » «Кованные из чистой стали». » Веденяпин Аполлон Васильевич.

Веденяпин Аполлон Васильевич.

Page:   1 2 3 4 5  

Posts 21 to 30 of 48

21

№ 5

Его превосходительству господину

генерал-губернатору Восточной Сибири.

Государственного преступника

Аполлона Веденяпина

Всепокорнейшее прошение

Прежде всего считаю необходимым объяснить причину, понудившую меня сим прошением беспокоить внимание Вашего превосходительства: в последние пять лет моего нахождения в г. Киренске, вынуждаемый бедственным положением, я неоднократно просил и местное начальство и господина начальника губернии о защите и помощи; но ни на одно прошение мое не получил надлежащего удовлетворения. Нужды угнетают меня и только надежда, что найду справедливость, поддерживает меня среди совершенного отчаяния.

В 1831-м году на поданное от меня к г[осподину] губернатору прошение всемилостивейше разрешено было свободное занятие промышленностию, с воспрещением - вступать в услужение к частным лицам. Такое положение не только не принесло мне пользы и облегчения, но частию послужило к большему стеснению: по недоумению городничего - на какое время и расстояние я могу быть увольняем. Так исправляющий должность городничего надворный советник Косолапов воспретил мне всякое стороннее занятие, посредством коего я был бы в состоянии сделать для себя приобретение, полагая то - услужением и на просьбы мои отвечал, что не хочет отвечать за меня.

С прошлого 1834-го года определено мне производство солдатского пайка и крестьянской одежды, почему я еще раз входил прошением к губернатору, что сим не могу удовлетворить даже первым необходимостям; можно ли удовольствоваться двумя рубахами, иметь один армяк на два года; откуда могу приобрести вещи другого рода, необходимые для чистоты, для пищи. Я осмелился объяснить, что содержание мое даже менее обыкновенного арестантского плаката. Его превосходительство приказали объяснить мне, что более означенного пособия сделать мне невозможно.

Таким образом, окруженный бедствиями и несправедливостью, я осмеливаюсь Ваше превосходительство подать руку помощи самому нещастному из миллионов России. Поддерживаемый пособием, доставляемым мне от братского соучастия некоторых из сотоварищей я в состоянии был приобрести дом и некоторые вещи хозяйства; но положение мое изменилось, не имея посторонней помощи, я дошел до последней степени нужды: работы непривычныя и жестокий климат разрушили совершенно мое здоровье и сделали неспособным к трудам: я ныне не только не в состоянии исправить ветхостей моего дома, угрожающих опасностию, не имею нужных вещей для обихода; но бедность моя так велика, что не могу купить дров и во всю зиму я не имел освещения, с горестию в душе я принуждаюсь высказать такое обстоятельство моей жизни. Несколько раз умолял я начальство о защите, о милосердии. Несправедливо понимая волю вышняго начальства, одним безусловным всего возпрещением они ограничились в своем надзоре.

Среди развития филантропии, видевши и примеры непрестанной благости, изливаемой от престола, неужели я один за мою бедность осужден к испытанию мучений бесконечных, лишений всевозможных. Верю, что это противно воле государя и смею просить покровительства и внимания к жалобам моим на местное начальство: в течение осени два месяца я находился в тяжкой болезни, лишенный многих потребностей; издержки на услугу и лечение при всей малости были для меня разорительны. С благодарностию принял я предложенные мне здешним управляющим откупа некоторые занятия за выгодную для меня плату. Г. городничий, предполагая все за услужение, воспретил употреблять меня для исполнения поручений даже в доме. Это было конечным моим уничтожением.

Нет человека, который бы из сострадания осмелился предложить мне помощь - это преступление, предлог к притязаниям всякого рода. Не принадлежа ни к какому сословию, я не имею равно и покровительства, служа нередко орудием снисхождения к другим. Уважая свято звания и достоинства, я осмеливаюсь сказать, что начальники как люди имеют слабости. Таким образом и я сделался под влиянием всякого, кто только считает себя в праве требовать моей покорности, чье самолюбие обижается некоторым вниманием ко мне высших лиц; даже мое происхождение, мое прежнее звание, мои нравы служат для меня причиною обвинений.

Свидетельствуюсь почтеннейшими из чиновников и здешних граждан, был ли я замечаем в дурных примерах безнравственности; моя бедность есть ли следствие образа жизни? За что же сверх тяжкого моего наказания еще угнетают меня нищетою, позорят рубищем бродяги? С ужасом, но откровенно признаюсь, что я иногда должен завидовать горестной смерти некоторых из товарищей бедствия. Умилосердитесь, Ваше превосходительство, окажите милостивое внимание к моей участи.

Во 1-х, дозвольте мне иметь занятия по письменной части в конторе сборов; в целом городе я не нахожу других. Я просил о сем гг. членов Общего присутствия; но как и в сем случае должен ожидать дальнейшего разрешения на представление, то я совершенно не понимаю, чем я буду проживать, при величайшей ценности на все, и неимении денег. Во-2-х, осмеливаюсь всепокорнейше просить Ваше превосходительство исходатайствовать у престола всемилосердного монарха нашего ради беспомощности моей высочайше дозволить: быть определяемым к письмоводству по казенным присутственным местам, дабы получением пристойного жалованья навсегда определить истинную мою промышленность. Не имея возможности по произволу избирать занятия, я должен думать и о будущности. Если не лета, то болезни решительно неизлечимые указывают, что быт мой кончен.

Высокая просвещенная слава Вашего превосходительства дает мне надежду, что мои бедствия найдут милостивую защиту и человеколюбие.

Аполлон Веденяпин.

1835-го года майя 10-го дня. Г. Киренск.

Впервые опубликовано В. Дербиной в указ. кн. «Сибирь и декабристы», с. 131-133. Неточности в опубликованном тексте исправлены по оригиналу письма, который находится в указ. деле «О государственном преступнике Аполлоне Веденяпине», л. 12-12 об., 13-13-об.

22

№ 6

В Киренский Земский суд

государственного преступника

Аполлона Васильева Веденяпина

Покорнейшее прошение

Прошлого октября месяца я купил у крестьянина Сидоровского селения Ивана Ляпунова 35 копен сена, которое и было мне отведено в урочище называемом Нижним Полем в расстоянии от селения в 1 1/2 верстах. 5-го числа сего месяца я отправил для вывозки означенного сена работника, который, возвратясь вскоре, объявил мне, что по приезде его к крестьянину, когда они снаряжались отправиться вместе, работник купца Маркова крестьянин Банщиков и другие, проезжая мимо, требовали Ляпунова с собою для отвода им принадлежащего мне сена. И хотя Ляпунов говорил им, что он не может отдать чужого зарода, а звал их на другое место, но люди эти отправились по своему предназначению. Тогда работник мой, желая удержать их от самоуправства, немедленно взял с собою Ляпунова [и] отправился [нрзб]. Приехав на место, они нашли, что остожье было рассечено, и работник купца Маркова расчинал зарод мой и потом прогнал человека моего прочь.

Я жаловался тогда же господину исправнику, потом городничему и за всем тем не получаю до сего времени удовлетворения. И узнав, что крестьяне, виновные в самовольной вывозке сена, угрожают мне ответственностью за то, что они по позыву г. городничего ослушавшись посланного казака, содержались несколько часов в управе, я всепокорнейше прошу Киренский Земский суд приказать сельскому старшине при мне лично сделать удостоверение, кто виновен в вывозке принадлежащего мне сена, дабы я мог с достоверностью требовать, от кого будет следовать, должного мне удовлетворения. Аполлон Веденяпин. 1836-го года ноября 10-го дня.

Публикуется впервые. Автограф находится в деле: «Киренский земский суд». - Госархив Иркутской области, ф. 9. оп. 1, д. 847, л. 379.

23

№ 7

Генерал-губернатору Восточной Сибири В.Я. Руперту

Ваше Высокопревосходительство, милостивый государь Вильгельм Яковлевич!

В течение тринадцатилетнего пребывания моего в городе Киренске, угнетаемый всеми бедствиями, нераздельными с моим положением, невольно вынуждался я уже несколько раз обращаться к начальству об оказании облегчений в моей участи. Просил лично господина бывшего генерал-губернатора Восточной Сибири, его высокопревосходительство Семена Богдановича [Броневского], но видел более снисхождения и ласки, нежели вспомоществования, причиною полагаю обстоятельства времени.

Ныне, не имея возможности сносить удручающего меня бремени жизни, совсем с другими надеждами, я обращаюсь к Вашему высокопревосходительству с моею просьбою. Голос общественный указал мне, что в милосердии Вашем я могу найти благодетельное внимание к обстоятельствам моего горестного быта. Ваше высокопревосходительство, окажите справедливость ко мне и моим несчастиям.

На основании манифеста 22 августа 1826 года, состоя в разряде государственных преступников, определённых к ссылке на поселение на 20 лет, мне, очевидно, должно устроить себя в месте жительства навсегда; но какие средства для жизни в городе малолюдном, в стране бесплодной. Хотя с 1835 года определено мне по 200 рублей вспомоществования и земля для пашни, но это не улучшило моего бедного состояния, вспомогательные деньги выдаются мне с разными ограничениями и затруднениями по окончании года, тогда как случаи к удобному приобретению необходимостей по местным операциям торговли бывают упущены.

Что же касается землепашества, то по бесчисленным причинам, я не могу иметь от этого предполагаемой правительством пользы. Не говоря о бесплодии края, о физических неудобствах местности, я смею указать только: 1-е, что я одинок; обработка наймом требует издержек, а у меня ни денег, ни семян, ни даже орудий. 2-е, главнейшее: сам собою я и не умею и по болезни моей неспособен к земледельческой работе. Мой плуг и орало - перо. Быть может в городе, больше людном, я мог бы заняться ремеслами, но в Киренске, где все население занято или торговлею, или приобретает средства на пристанях, что могу избрать для себя, ограниченный в моей свободе до самых мелочей; без сего ограничения я давно бы вошел в известный класс народа и, конечно, не смел бы искать ни вспоможений, ни милостей; но завися от непосредственного распоряжения правительства, откуда найду помощь, как не от правительства? Существование мое есть воля милосердия монаршего, оттуда же ищи и блага в жизни.

За весь прошлый год, не получая долгое время следующих вспомогательных денег, мне приходилось погибнуть, если бы управляющий бывшего откупа не оказал мне истинно христианского пособия, и это миновалось. Я решился обратиться к господам чиновникам о дозволении мне занятий в канцеляриях, но вижу, что страх, внушаемый моею личностию, не дозволяет им оказать мне малейшего снисхождения. Люди частные равномерно или страшатся, или затрудняются в отношениях. И кто - я? - Живой мертвец. Какие удостоверения, какие поручительства могу представить в застрахование доверенности, когда мне не предоставлено право на мою личность, на мое имя; когда я просто ничто. И вот следствия: у меня нет ни хлеба, ни денег и ничего в предмете.

Стыжусь сказать - я доведен до такой крайности, что не имею не только нужного, но у меня нет белья, нет постели, нет приличной одежды; на покупку дров и освещение и другие потребности я издерживаю более половины из определенного вспомоществования; содержание дома, при болезненном состоянии моем, требующем прислуги, требует издержек. Уплачивая остальные деньги - лично я терплю крайность и недостатки; ужели мне должно, как тунеядцу, только жить подаянием, или завидовать чужому довольству?

Я уверен, что воля милосердия государя непонятна исполнителям его воли и сделалась как бы карою его правосудия. Закон разит однажды, но жизнь, определенная на страдания без надежды, есть смерть непрестанная, убивая постепенно разум, чувства - убивает веру в вечность. Сердце мое стесняется. Я не был злодеем: виновен противу закона, но чист в душе. Если не изменил безрассудной доверенности моих сотоварищей, если не умел понять могущего быть зла - совесть не упрекает меня, и в сию минуту готов добросовестно стать пред судом бога и правосудия государя.

За проступок невольный для меня потеряно доброе имя, связи родства, счастье жизни, наконец самое здоровье, нужны ль другие страдания телесные: голод, холод, болезни? Имя государственного преступника, это клеймо отвержения, это проклятие Каиново, преследует, душит меня всею массою злоключений.

Ваше высокопревосходительство, не откажите в ходатайстве несчастливцу, снимите с меня это несносное бремя, у ног Ваших молюся, как богу, снимите мои цепи или определите смерть за желание стрясти их.

Я не желаю невозможного; прошу дозволения трудиться свободно, пока имею еще силы. Лета мои проходят и требуют покоя; если принужденный необходимостью, я лишусь теперь моих заведений, мне останется уже или сума нищего, или преступления.

Четырнадцать лет прошло со времени, когда рок указал нас в жертву безрассудству. Вражда угасла на гробах виновных; ужасное сделалось смешным; почти новое поколение сменило свидетелей преступных событий, но бедствие и горе не проходит, не забывается. Виновен ли, кто живет против воли? Из числа 14 человек, значущихся со мною в разряде, кажется немногие остались в Сибири; если бы не болезнь, приковавшая меня к одному месту, быть может, вослед за моими сотоварищами я и нашел бы себе славную могилу на полях чести. Но я знаю примеры, что государь, внимая ходатайству, облегчил судьбу многих, иным возвратил свои милости.

В эту минуту, когда вся Россия празднует со своим монархом, могу-ль противиться надежде, что рука благодеяния отверзется и для меня; ужель судьба откажет мне в остальном: обратить на себя внимание Вашего высокопревосходительства. Смею повторить, что не ищу излишнего, мне наскучила невольная нищета и праздность. Имея свой дом и частию скотоводство, я бы хотел сохранить и улучшить мое хозяйство; но не предвижу средств, если не буду в возможности приобретать. Представляю судьбу мою на волю Вашего высокопревосходительства, но почту себя бесконечно облагодетельствованным, когда угодно будет дозволить мне занятия в присутственных местах, хотя под строжайшим надзором. Я уверен, что господа чиновники и все граждане города засвидетельствуют о моем поведении и нравственности.

Вашего высокопревосходительства, милостивого государя, покорный слуга Аполлон Веденяпин.

1839 г., февраля 13 дня. Г. Киренск.

Впервые опубликовано В. Дербиной в указ кн. «Сибирь и декабристы», с. 134-135. Местонахождение автографа неизвестно.

24

№ 8

Записка

находящегося в городе Киренске государственного

преступника Аполлона Веденяпина

Осужденный Верховным уголовным судом по 8-му разряду государственных преступников на поселение в Сибирь и потом высочайшим манифестом 22-го августа 1826 года оставленный в этом состоянии на 20 лет, я первоначально отослан был на жительство в г. Вилюйск; но вскоре перемещен сюда, в г. Киренск, где и проживаю с ноября 1826 года.

Не имея родных, которые могли бы помочь мне, я кое-как пропитывал себя пособиями некоторых из моих сотоварищей до 1835 года, когда по высочайшей воле определено было вспоможение неимущим из нас по 200 р. в год, солдатский паек и крестьянская одежда; а сверх этого отведена для занятия хлебопашеством земля.

Взвешивая кару, заслуженную моим проступком, и количество назначенного вспоможения, конечно, и самомалейшее желание большего должно почитаться новым проступком неосознания и неблагодарности. Но в судьбе моей так много горестного, что самому примеру снисхождения я не могу не искать облегчения в страдальческой жизни.

Не обращаясь в прошедшее, я смею только сказать, что я воспитывался для ремесла военного, ремесло пахаря для меня невозможно. Не говорю, что оно не сродно уже здесь и по климату, но мое одиночество и дряхлость главнейшие причины. Занятия другие, не быв воспрещены мне прямо, сделались таковыми вследствие нахождения моего под полицейским надзором и множества разных определений в образе жизни. Таким образом все средства мои заключались в 200 рублях и пайке, определенных от казны. Но эти деньги выдаются мне безвременно, часто по прошествии полутора года и в такое время, когда для меня упущены средства, доставляемые здесь годовою ярмаркою и летней порою к заблаговременному снабжению нужными продуктами. И сверх того, имея небольшое домообзаведение, я обязан платить за прислугу, и затем мне остается только один приют и нищета. Ослабевая с годами, я вижу в будущем перспективу томления безотрадной жизни.

Но не одни страдания физические угнетают судьбу мою, страдания душевные выше. Отделенный от всяких связей с обществом, я стою вне жизни гражданской. Название государственного преступника магически отделяет меня от всех состояний. Общество, одевая нас собственною фантазиею, отказывает в соучастии, в помощи из стыда сделать мало и желая пожертвований и часто боясь сострадания.

Изнемогая от такового положения, я много раз просил начальство оказать мне милосердие дозволением войти в общий класс народа, но и здесь то же грозное наименование ставит заветную препону. Кто решится просить пощады несчастному у трона монарха.

Итак протекли 14 лет, с каждым годом растут мои бедствия. Состоя с первого начала под надзором полиции, я перешел в какое-то тюремное состояние. Не имея прав даже собственной защиты, не имея возможности вступать в обязательства, не имея ни ручательства, не привилегий, предоставленных какому-либо сословию, я не постигаю, какому случаю обязан моим существованием.

При пособии одного из товарищей, жившего здесь в городе, я приобрел очень небольшой дом и усадьбу. Но будучи не в состоянии поддерживать его, я нахожусь принужденным отказаться и от последнего приюта. Мне горько высказать даже, что я нуждаюсь не только в одеянии, но нередко в пище и освещении.

Боюсь наскучить подробностями моей бедной жизни. Они сопряжены с моим обречением на казнь. Название государственного преступника как бы проклятие небесное тяготит меня грозною массою неисчислимых злоключений. Заслужил ли я мою участь, это воля промысла. Но не чувствуя себя виновным в злодеяниях, я решаюсь умолять о ходатайстве сложить с меня ненавистное название государственного преступника. Оно убивает во мне рассудок и веру, оно заставляет меня страшиться и не любить человечества. Четырнадцать лет страдальческой жизни, не запятнанной укором, служат порукою в моем раскаянии. Аполлон Веденяпин. Генваря 24 дня 1840 года. Город Киренск.

Публикуется впервые. Подлинник «Записки» находится в указ. деле «О государственном преступнике Аполлоне Веденяпине», л. 18-18 об., 19-19 об.

25

№ 9

Его превосходительству, господину

состоящему в должности Иркутского

гражданского губернатора и кавалеру

Покорнейшее объяснение

Выслушав предписание его высокопревосходительства, об определении меня на службу младшим писарем при здешнем военном госпитале, я долгом почел первоначально осведомиться об обязанностях и выгодах определенного мне звания, и к глубокой горести моей, увидел не улучшение моего положения, а только изменение образа страдальческой жизни.

15-ть лет находясь на жительстве в г. Киренске, в звании государственного преступника, я никогда не считал себя лишенным милосердия монаршего: по бедности моей мне определено было по 200 р. вспоможения, содержание, одежда и сверх того отведено 15 десятин земли. В последние годы, я не знаю почему, мне не выдавалось денежных пособий, и в 1839 году я нашел вынужденным просить господина генерал-губернатора дозволить мне заняться в присутственных местах по найму; на что я имел счастие получить соизволение. Несмотря на скудность этих средств я оставался бы спокойным в моем состоянии, имея, хотя бедный, но собственный дом и необходимое хозяйство, если бы отношения мои к местному управлению и городовому обществу не подчиняли меня совершенному произволу каждого, кто только имел виды обижать меня, вечному страху от намеренной клеветы, вечной неопределенности в образе жизни и действиях.

Уверенный в чистоте своих правил, подкрепляемый надеждою, я решился искать помилования у трона государя - прося избавления от звания государственного преступника. Государю императору благоугодно высочайше повелеть, по болезненному состоянию моему, не дозволявшему службу в армии, не в пример другим, определить на службу по богоугодным заведениям или в госпиталях. Я радостно ожидал конца бедствий, предполагал возможность еще более удостоиться некогда щедрот монарших; но определясь на служение в госпиталь писцом, мне предстоит 20-летний срок до выслуги, нужда - неизбежная при недостаточном содержании и при расстройстве моего здоровья и затем беспомощная нищета в старости; я полною душой искал прощения и милости у моего монарха, будучи в бедственном положении поддержан его щедротами и находя, что буду стеснен гораздо более прежнего, поставляю святою обязанностию объяснить пред начальством свое положение, по совести вынуждаясь сказать, что страшусь приняться за службу с душою огорченной, с сердцем уязвленным скорбию, страшась мысли служить предметом сострадания вместо живого гимна милосердию.

Я уже не молод и дряхл и не могу надеяться на выслуги, моя выслуга может заключаться в одной благости государя, самая жизнь моя почти угасает, мне остается только желать спокойствия.

Я не смею искать должности высшей, но не могу не просить обязанности, могущей обеспечить мои нужды, тем более, что по самому высочайшему соизволению я полагаю себя удостоенным милости не в пример другим.

Если назначение меня в звание писца соображено с первым назначением моим рядовым на Кавказ, то осмеливаюсь высказать, что для солдата есть слава, и каждый шаг может вести его к торжеству, - смерть или победа. Но я знаю и примеры щедрот государя к виновным пред ним, которых смею искать и надеяться, не подвергая себя столь грустному положению по службе военной, к которой непосредственно принадлежит ведомство военного госпиталя, за то только, что не имею сил носить оружия; будучи разрушен долговременными страданиями души и тела.

И чтобы полнее выразить положение свое, я должен еще сказать, что определив себя навсегда в Киренске, где я прожил 15 лет безвыездно, я оставил там мое хозяйство и воспитанницу мою, крестьянскую сироту, надежду мою в старости, девочку, которой еще четырнадцатый год; я должен поддерживать мой домашний быт, чтобы не лишиться приобретенного с таким трудом в течение полжизни. Неблаговременный выезд мой из Киренска в пору хозяйственных работ и издержки на проезд составили чрезвычайные для меня убытки до 300 рублей и, если я не получу средств к вознаграждению, то принужден буду видеть себя безвозвратно разоренным как бы за последствие тяжкого преступления.

По уважению всего объясненного мною я осмеливаюсь просить всепокорнейше Ваше превосходительство принять на себя ходатайство об избавлении меня от обязанности госпитального писца, что почитаю наказанием, тогда как 15 лет я искал и надеялся быть помилованным и уже считал себя достигшим цели и сверх всего, по самому осуждению моему, мне остается только пять лет до термина к изменению судьбы моей в законном порядке. Если же, Ваше превосходительство, изволите признать просьбу мою невозможною, недостойною Вашего ходатайства, то я умоляю, Ваше превосходительство, оставьте мне мир души моей, дозвольте мне возвратиться в мой приют, и я почту себя глубоко обязанным.

Аполлон Веденяпин.

Иркутск, 25 июля 1841 года.

Впервые опубликовано В. Дербиной в указ. кн. «Сибирь и декабристы», с. 136-137. Неточности в опубликованном тексте исправлены по оригиналу «Объяснения», который находится в деле: «Переписка с шефом корпуса жандармов Бенкендорфом и иркутским гражданским губернатором об определении на государственную службу Аполлона Веденяпина». - Госархив Иркутской области, ф. 24, оп. 3, д. 456 к. 17, л. 19-20.

26

№ 10

Его высокоблагородию господину состоящему

в должности Киренского городничего

государственного преступника Аполлона Веденяпина

Объяснение

Выслушав высочайшее соизволение на определение меня рядовым на Кавказ, по долгу верноподданническому с благоговением готов следовать назначению. Но как его сиятельство, шеф корпуса жандармов, требует по тому моего отзыва, считая это за особую милость, обязуюсь со всею искренностию объяснить, что не столько немолодые годы мои, сколько болезненное состояние и в особенности крайний недостаток зрения, к величайшему прискорбию моему, не представляет мне возможности воспользоваться даруемой милостию.

Воспитанный для звания солдата, я знаю, что не имея сил относить обязанности службы мне придется проводить целый век мой в госпиталях. С сокрушенным сердцем высказываю горькие причины, лишающие меня последнего луча надежды к лучшему. Тяжкое состояние моего настоящего конечно не усумнит никого в истине слов моих. Но по ближайшей известности Вашему высокоблагородию положения моего, я смею покорнейше просить засвидетельствовать мною изложенное, не оставить по человеколюбию Вашим представлением к высшему начальству об исходатайствовании мне милосердия монарха, уже удостоившего высочайшим воззрением прошение мое, поданное с дозволения Вашего высокоблагородия капитану корпуса жандармов Вершеневскому.

Не имея других способов к жизни, кроме вспоможения, получаемого от казны, при совершенном расстройстве моего здоровья, требующего призрения и помощи сторонней; затрудняясь до крайности в содержании своем бедностию, невыгодами местными, но существенно стесненный во всем званием государственного преступника, окружающем меня нищетою и непрестанными оскорблениями словом, разрушающем для меня все условия человеческих связей жизни, я полагаюсь на поведение свое, в течение многих лет засвидетельствованное и начальством и общественным вниманием, а всего более обнадеживаемый в милосердии всемилостивейшего государя нашего, чувством моей совести осмеливался испрашивать избавления от прискорбного звания государственного преступника.

По высочайшему манифесту 22-го августа 1826 года определенный к двадцатилетнему  состоянию на поселение и затем в продолжение 15-ти лет отчужденный от общества людей, сиротствуя в крайнем уничижении без призрения, я не могу иметь другого желания, как только быть возвращенным к общему семейству верноподданного русского народа.

Вместе с сим всепокорнейше прошу Ваше высокоблагородие извинить промедление мое в отзыве на объявленное мне предложение господина гражданского губернатора. По причине удручавшей меня тяжкой болезни я не был в силах сообразить обстоятельства, решающие судьбу мою. Аполлон Веденяпин.

Публикуется впервые. Подлинник «Объяснения» находится в указ. деле «О государственном преступнике Аполлоне Веденяпине», л. 23-24. Письмо автором не датировано, но на его первой странице значится: «Получено 27 ноября 1840».

27

№ 11

[1846, ноябрь]

Его превосходительству состоящему

в должности иркутского гражданского губернатора

докладная записка помощника смотрителя Иркутской

гражданской больницы Веденяпина.

Из подпоручиков артиллерии, осужденный в 1826 году на 20-ти летнее поселение в Сибири. После 15-ти летнего пребывания на жительстве в г. Киренске, в 1840-м году я имел счастие удостоиться всемилостивейшего соизволения на вступление в военную службу на Кавказе. А когда болезненное состояние не дозволило мне воспользоваться этою монаршею милостию, всемилостивейший государь высочайше повелеть соизволил: по уважении чистосердечного раскаяния определить меня, не в пример другим, на службу в Сибири в каком-либо госпитале или другом богоугодном заведении. Определенный писарем в Иркутский военный госпиталь, в генваре 1844 года я был уволен из военного звания по случившейся мне продолжительной болезни и назначен господином генерал-губернатором в должность помощника смотрителя  Иркутской гражданской больницы.

Но, состоя таким образом в обязанности, усвоенной для чинов 10-го класса, я совершенно не имею средств к содержанию своему, получая 42 р. годового оклада, что при семейном быте моем и настоящей ценности на припасы недостаточно даже на приобретение потребного к пропитанию моему хлеба и поставляет меня ежеминутно в самое безотчетное положение заботиться лишь о снискании пропитания. В подтверждение я представляю, что стоимость содержания больничного служителя ссыльно-поселенца, при всей ограниченности, далеко превосходит мое жалованье. Хотя же, по ходатайству господина генерал-губернатора, производится мне по 58-и р. годового пособия, определенного для бедных государственных преступников, но и это пособие, по вине его высокопревосходительства, ныне обращено мне в квартирные деньги, следующие по относимой должности, и потому не составляющие уже никакого вспоможения как прежде.

Это невозможное положение для жизни и в то же время усмотренная мною потребность освоиться с гражданскою службою, принудили меня с утратою здоровия, независимо от прямой обязанности своей, искать занятий в присутственных местах. Более года я занимался безвозмездно в канцелярии Приказа общественного призрения контрольною и бухгалтерскою частию, а потом при открывшейся в губернии ревизии сенатора, с разрешения моего начальства, занимался вместе с другими служащими в продолжение полутора года у господина старшего чиновника ревизии статского советника Безобразова, приобретая тем и способы к своему содержанию.

Иные все прочие удостоились наград; при всем усердии моем и правоте поступков об отношениях моих к г. Безобразову, помимо меня были забраны жандармским штаб-офицером словесные сведения от смотрителя больницы, как о чем-то недозволенном. Вслед за тем от его сиятельства господина шефа корпуса жандармов состоялось известное Вашему превосходительству распоряжение об учреждении надо мною полицейского надзора и о воспрещении мне всяких сторонних занятий. И хотя я тогда же просил начальство свое об исходатайствовании мне возможности к законному оправданию себя противу безвестного извета, но не получаю и доселе никакого разрешения, как между тем от запрещения мне занятий положение мое дошло до того, что я, обремененный долгами, не имею ни пропитания, ни пристойной одежды, затрудняясь наконец явиться на службу.

К сему тягостному положению присоединяется и другое обстоятельство, не менее затруднительное: неопределенность личного состояния. После двух с половиной лет службы в военном ведомстве, после трех лет службы в настоящей классной должности я не имею, однако ж, никакого официального звания в противность порядка и достоинства службы, в противность самого закона, продолжаясь считаться государственным преступником, тогда как по силе всемилостивейшего манифеста 22 августа с окончанием определенного для 8-й категории государственных преступников 20-ти летнего срока, независимо от службы, я имею законно безусловное право на гражданское состояние в каком бы то ни было сословии.

Право, тем более для меня священное, что единственно в лице моем знаменует милосердие монаршее к заблуждению, не отмеченному преступлением. Все товарищи мои по категории уже давно возвратились в Россию, и если я лишаюсь подобного счастия, то лишь по причине расстроенного здоровья и ни по чему иному. Служба моя в Сибири дарована мне взамен таковой на Кавказе и следовательно предполагает те же последовательные преимущества, между тем состояние мое положительно ниже всех служащих в Сибири государственных преступников. Смею сказать даже, что оно гораздо несчастнее моего прежнего состояния, когда я пользовался и большими правительственными пособиями, и большими правами личной свободы. А всего выше я имел полную надежду на лучшее положение, обещанное мне монаршею волею в манифесте от 22 августа. Напротив того, я и семейство мое умираем с голоду, лично я лишен всякой свободы и ничего не имею в будущем.

Вашему превосходительству известно мое поведение, как равно и причины стесненного моего положения, к чему, конечно, я не подал никакого повода и потому с уверенностью на справедливость и человеколюбие Ваше. Осмеливаюсь покорнейше просить для себя Вашего представительства о сложении с меня полицейского надзора и даровании мне прав, условливаемых высочайшим манифестом 22-го августа 1826 года сравнительно с лицами 8-й категории государственных преступников, непосредственно следующих мне по закону и святости правосудия монаршего.

Аполлон Веденяпин.

Ноябрь 1846.

Публикуется впервые. Подлинник «Докладной записки» находится в указ. деле «О государственном преступнике Аполлоне Веденяпине», л. 46-47.

28

№ 12

Его сиятельству господину шефу корпуса жандармов

князю Василию Андреевичу Долгорукову

отставного губернского секретаря

Аполлона Васильева Веденяпина

Прошение

Состоя на службе в 3-м пехотном корпусе подпоручиком 9-й артиллерийской бригады, в 1826 году по прикосновенности к делу о тайных обществах по приговору Верховного уголовного суда и манифесту 22-го августа я сослан был в Сибирь на поселение на 20-ть лет. Но прежде этого срока поступил там на службу. В 1850 году наравне с некоторыми другими из государственных преступников получил только дозволение на свободное проживание в Сибири и таким образом вошел в общее положение.

По неизреченному милосердию ныне царствующего государя императора манифестом в 26-е августа 1856 года, получив восстановление прав дворянского достоинства и разрешение возвратиться в Россию, я нашел для себя обязательным воспользоваться монаршею милостию возвратился на родину, Тамбовской губернии в город Темников, дабы взойти вновь в круг дворянства, к коему принадлежал прежде и на этом основании поступить там на службу.

Но при всем старании моем я не нашел возможности получить приличной коронной должности ни в месте водворения моего, ни здесь, обращаясь по сему к высшим правительственным лицам.

Имея значительное семейство и не находя пристойных средств даже к пропитанию своему, затрудняемый до крайности таковым безвыходным положением тем более, что по воспрещению проживания в столицах, где проживают родственники мои, я лишен даже средств и каким-либо частным занятиям, я нашелся в необходимости обратиться к Вашему сиятельству с всенижайшею просьбою об оказании мне милостивого покровительства вашего к устройству быта моего в России.

В 1841 году дозволено было мне поступить на службу на Кавказ рядовым, но как по болезненному состоянию своему я не мог воспользоваться этой милостию, то высочайше повелено было, не в пример другим, определить меня на службу в Сибири в каком-либо богоугодном заведении. На основании чего я определен был сначала в Иркутский военный госпиталь писарем, потом помощником смотрителя гражданской больницы, где затем исправлял должность смотрителя, а впоследствии служил заседателем в Иркутском окружном суде.

Во время службы моей по ходатайству начальства в 1842 году всемилостивейше повелено было независимо от получаемого жалованья производить мне пособие по 200 р. асс. О прохождении же моем по службе я смею сослаться на Аттестат мой, копию с коего при сем прилагаю. В уверенности на всегдашнее милосердие монаршее, не находя никакой возможности поступить ныне на службу в России, я осмеливаюсь просить Ваше сиятельство оказать мне милостивое содействие к определению меня, сравнительно с прежде занимаемыми мною должностями и сообразно с летами моими, в должность городничего или другую равную в губерниях Тамбовской или смежных с нею, так как дальнее перемещение с семейством при бедности моей было бы для меня обременительно и даже невозможно.

Кроме сего в ограничении права на проживание в столицах, находя себя лишенным полного помилования, каковое даровано лицам ранее возвращенным из Сибири, тогда как последнее время пребывания моего там после всемилостивейшего разрешения мне выезда на Кавказ, было лишь по случаю болезненного состояния моего и поступления там на службу. И присовокупляя к сему, что из всех одинаково со мною присужденных на 20-ти летний срок, я один только оставался в Сибири до последнего времени.

По чувству справедливого соревнования быть удостоенным полного помилования, равномерно осмеливаюсь покорнейше просить Ваше сиятельство исходатайствовать всемилостивейшее разрешение мне свободного проживания в столицах, что и самом жизненном быту моем составляет для меня грустное отчуждение даже от родных моих, и с тем вместе лишая возможности к воспитанию малолетних дочерей моих.

Ваше сиятельство, удостойте снисхождения просьбу бедняка, пострадавшего столько в жизни не по сознательному проступку, а по одной случайности и неопытности юношеского возраста. И ныне взысканный милосердием монаршим, я в то же время затрудняюсь даже в пропитании себя с семейством, не находя возможности поступить на службу по неимению за себя предстательства, тогда как некоторым из оставшихся  в Сибири по ходатайству начальника оказано возможное пособие от правительства. Вот почему и я смею испрашивать для себя предстательства Вашего сиятельства.

Отставной губернский секретарь Аполлон Веденяпин. 17 мая 1858 года. Временно проживаю в г. Павловске, в доме архитектора Шакорберга, в квартире г. Ненюкова.

Публикуется впервые. Автограф письма находится в указ. «Деле о государственном преступнике Аполлоне Веденяпине», л. 75-75 об., 76-76 об., 77.

29

№ 13

Аттестат

По указу его императорского величества дан сей аттестат из Иркутского окружного суда губернскому секретарю Аполлону Васильеву Веденяпину, на основании 1395 с. III т. устава о службе по определению от правительства в том, что он, Веденяпин, как из формулярного о службе его списка видно, имеет от роду 53 года, исповедания православного, из государственных преступников, в службу вступил по высочайшему повелению в Иркутский военный госпиталь младшим писарем 1841 года августа 28, из сего звания по высочайшему повелению, в 29 день ноября 1843 года состоявшемуся, за болезнию уволен 1844 года января 5; с разрешения г. генерал-губернатора Восточной Сибири, основанному на высочайшем повелении 1841, коим дозволено Веденяпину вступить в службу, определен помощником смотрителя Иркутской гражданской больницы 1844 марта 13, по постановлению Приказа общественного призрения, на 6 июля 1844 года состоявшемуся, был командирован в канцелярию Приказа для занятия счетной частью с 15 того же июля по 23 мая 1847 года.

По предписанию г. исправляющего должность генерал-губернатора Восточной Сибири, от 9 августа 1848 года, поручено заведывание Иркутскою гражданскою больницею 1848 года августа 13-го. Произведен в коллежские регистраторы 1849 июля 16; от должности смотрителя уволен с причислением к Иркутскому общему губернскому правлению 1850 года марта 9-го. Определен в Иркутский окружной суд заседетелем 1850 года июля 7-го.

По журналу Иркутского губернского совета, прописанному в предписании г. управляющего Иркутскою губерниею 18 апреля 1853 года за № 1565, за весьма успешное производство в окружном суде в течение декабря месяца 1852 года объявлена благодарность начальства. По прошению его, с разрешения г. генерал-губернатора Восточной Сибири, о чем видно из предписания г. военного губернатора г. Иркутска и иркутского гражданского губернатора от 17 февраля 1855 года за № 579, уволен от службы в отставку 17 февраля 1855 года. После сего высочайшим приказом, отданным по гражданскому ведомству 8 июля 1855 года за № 111, произведен в губернские секретари.

В походах против неприятеля и в самих сражениях, также в штрафах, под судом и в отпусках во время на стоящей службы не был.

Женат на Елене Гавриловой, у них дочь Александра, родившаяся 15 апреля 1853 года, которая находится при отце, жена и дочь православного исповедания, что Иркутский окружной суд подлежащим подписом и приложением казенной печати удостоверяет. 1856 года июля 20 дня. Окружной судья Григорий Емельянов. Заседатели [подписи].

Публикуется впервые. Копия «Аттестата» находится в деле: «О дворянстве подпоручика Никиты Зотова Веденяпина». - Госархив Тамбовской области, ф. 161, оп. 19, д. 23, св. 25, л. 343.

30

№ 14

Город Пенза, Нагорная 25,

Михайле Александровичу Веденяпину

С. Арютьево Краснослободского уезда

Александра Аполлоновна Веденяпина-Малахова

24 сентября 1925 года.

На Ваше письмо, Михаил Александрович, постараюсь ответить насколько возможно точнее.

Мой папа был декабрист Аполлон Васильевич Веденяпин, у него были еще братья Николай, Иван и Алексей, последний как декабрист тоже был послан на Кавказ солдатом, у него были дети, живы ли они и где - неизвестно. Из разговоров покойного папы я не помню что-то Веденяпиных - Александра или Дмитрия, может быть и есть, с Вами какое-то родство, я этого утверждать не могу. Есть у нас село Веденяпино, и, как говорили, это старинное родовое имение Веденяпиных.

У дяди Николая дети - Николай, Владимир, Александр и Константин все померли. Теперь скажу о нашей семье. Мой папа женился в Сибири по освобождении. Я родилась в Иркутске в Сибири (мне сейчас 73 года). У меня есть сестры: Варвара, Елена и Надежда - тоже старухи и девицы. Я же вышла замуж за крестьянина Николая Евтропиевича Малахова - служащего. Теперь он старик и слабого здоровья, все время до [19]24 года служил в Советской власти, уже не служит. Имущество у нас никакого нет: во время погрома в 1917-18 г. все имущество наше расхитили, и мы остались без всяких средств и живем в с. Арютьеве с помощью знакомых добрых людей.

Еще маленькая подробность: папа по приезде из Сибири [в] 1857-1858 г. купил маленькое имение Тройни 118 дес. Краснослободского уезда, которое в 1917 г. у нас отняли и мы все остались без средств; сейчас хлопочем о пенсии, но целый год ничего не дождемся.

Были разные бумаги, дневник папы, письма товарищей по ссылке, планы мест Сибири, но все это в разгром погибло, осталось только письмо дяди Алексея к папе с Кавказа в Сибирь, писанное в 1829 году.

Ваша доброжелательная Александра Аполлоновна Веденяпина, по мужу Малахова*.

*Писал муж, она слаба и плохо видит.

Публикуется впервые. Копия письма находится в архиве писателя С.С. Конкина. Местонахождение автографа неизвестно.

Письмо Александры Аполлоновны Веденяпиной - старшей дочери декабриста - публикуется как её воспоминание об отце, которого она хорошо помнила. В её письме содержится, в частности, важное свидетельство относительно архивных материалов, которыми располагал Аполлон Васильевич в Тройнях, где он поселился по возвращении из Восточной Сибири.

Сохранилось ещё два письма Александры Аполлоновны, одно из которых было адресовано всё тому же М.А. Веденяпину (от 17 ноября того же 1925 г.). В нём Александра Аполлоновна сообщила, в частности, о следующем: «Что-либо написать о жизни отца в Сибири я не могу, так как существенного ничего не помню... Я родилась в 1853 году. Выехали мы из Сибири в 1857-58 году.

Дядя Алексей Васильевич, как я помню, после солдатства был управляющим имением у Дашкова. Были у него дети - где они, живы ли и когда умер дядя Алексей и где, я не знаю; служил же он на Кавказе...»

В другом письме (от того же числа), адресованном в Комитет по празднованию 100-летия восстания декабристов, Александра Аполлоновна, помимо прочего, писала: «Покойный мой отец, Аполлон Васильевич Веденяпин, последнее время жил в купленном имении в сельце Тройнях Краснослободского уезда, где и умер в 1872 году. Мы остались четыре дочери... Были у нас разные письма товарищей отца по ссылке и покойный отец вел дневник жизни в Сибири, но все это погибло... что конечно очень было бы кстати при торжестве столетия. Лишь случайно осталось письмо дяди Алексея Васильевича отцу в 1829 году, которое и прилагаю; может быть оно что-либо, как воспоминание, и даст материал при торжестве».

Page:   1 2 3 4 5  

You are here » © Nikita A. Kirsanov 📜 «The Decembrists» » «Кованные из чистой стали». » Веденяпин Аполлон Васильевич.