История дома Волконских

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTI4LnVzZXJhcGkuY29tL255MkpudU5WWHlGVlhFNmhSZHUzUHRLdzBYNUs2YnQtWFJOTmpnL3hyQk1aYVlPcjhVLmpwZw[/img2]

Сохранившийся дом Волконских в Иркутске, по современному адресу - переулок Волконского, 10, первоначально стоял на другом месте. Урядник доносил в канцелярию генерал-губернатора Восточной Сибири, что «государственный преступник Сергей Волконский в Урикской слободе [Иркутской губернии] постройкою себе дом окончил 2-го декабря 1838 года».

Вся постройка, по воспоминаниям княгини М.Н. Волконской, заняла «несколько месяцев». Затем дом был перенесен из с. Урик в Иркутск. Имеется несколько свидетельств этого.

Одно из них принадлежит декабристу В.Ф. Раевскому: «Они (Волконские. - Е.Я.) и жили сперва в Нерчинске в работе, потом в Петровском заводе, а по освобождении от работы - в с. Урике, в 20 вер[стах] от Иркутска и, наконец, в самом Иркутске, куда перенесли и дом свой из Урика».

Факт переноса был зафиксирован и внуком декабриста С.Г. Волконского - С.М. Волконским, на основании писем Волконских из Сибири и воспоминаний дочери декабриста, Е.С. Волконской: «Волконские жили в собственном доме. Деревянный дом, привезенный из Урика, стоял на высоком месте; из каждого окна открывался великолепный вид».

Эти свидетельства подтверждены натурными исследованиями архитектора-реставратора Л.С. Васильева, обнаружившего в 1974-1975 гг. под деревянной обшивкой бревенчатых стен следы меток на бревнах (эти следы и сейчас можно видеть на бревнах в сенях парадного входа): дом разбирался и перевозился.

Современники декабристов указывали: дом был двухэтажный, громадного размера, перевезенный впоследствии в гор[од] Иркутск к Преображенью, где в настоящее время Ремесленное училище и в котором жил Волконский по выезде из Урика.

Позднейшее подтверждение факта переноса дома из Урика в Иркутск содержится в материалах Иркутской губернской ученой архивной комиссии.

Когда же дом Волконских был перенесен в Иркутск? Как указывает исследователь, купчую на покупку участка земли в Преображенском приходе Иркутска против Спасо-Преображенской церкви 7 октября 1846 г. оформил родственник [декабриста] Григорий Волконский. Судя по всему, это был Григорий Петрович Волконский (1808-1882). Чиновник Азиатского департамента, камергер (1835), попечитель Петербургского учебного округа, он был сыном министра двора светлейшего князя генерал-фельдмаршала Петра Михайловича Волконского (1776-1852) и княгини Софьи Григорьевны Волконской (1786-1868), родной сестры декабриста.

Следовательно, земельный участок был оформлен на родного племянника С.Г. Волконского. Григорию Петровичу в то время было 38 лет, у него были прямые родственные связи с семьей бывшего шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа.

Дочь декабриста, Е.С. Волконская, 15 сентября 1850 г. вышла замуж первым браком за чиновника Д.В. Молчанова, а 19 сентября того же года Молчановы выехали из Иркутска и возвратились в 1851 г. (Затем Молчановы возвратились в Иркутск и жили вместе с Волконскими в недавно выстроенном последними доме).

Вспоминая посещение Иркутска в 1854 г., иркутянин Н.А. Белоголовый писал, что «Волконские жили в новом выстроенном ими доме». Эти данные позволили исследователю И.И. Козлову датировать постройку дома 1850 или 1851 г.

Имеющиеся в нашем распоряжении сведения, в частности свидетельства М.К. Юшневской, позволяют уточнить, что основные работы в доме были закончены в 1847 г.: «Сергей Григорьевич пополнел и очень загорел, зато построил дом и службы на чудо».

Эта фраза может быть истолкована так, что основным архитектором - строителем дома являлся сам С.Г. Волконский. Эту дату и следует считать временем постройки иркутского дома Волконских после его перенесения из Урика. В 1850 г. была оплачена купчая крепость Иркутского дома - 260 [рублей].

Во время следствия декабрист признавался, что в молодости «занимался более теми науками которыи причастны к военному искусству. Стало быть, он имел знания и по фортификации - военному строительству.

Эркеры второго этажа сделаны по рисунку художника-декабриста Н.А. Бестужева, как свидетельствовал на основании документов семейного архива и семейных преданий правнук декабриста М.П. Волконский. Исследователь сибирской архитектуры Б.И. Оглы отмечал, что эркеры «в то время были новшеством в архитектуре иркутских домов и обязаны своим появлением, как и многое другое, политическим ссыльным».

Вплоть до конца 1850-х гг. дом Волконских считался одним из лучших в числе подобных городских построек.

После отъезда семьи Волконских из Иркутска все оставшееся их имущество, включая усадьбу, было оставлено доверенному лицу Волконских, чиновнику (а не купцу, как сообщают некоторые источники) Г.А. Трапезникову, действовавшему от лица официальной владелицы дома Е.С. Волконской (во втором браке Кочубей). Не находя покупателей, Г.А. Трапезников первое время сдавал дом внаем частями, с разрешения Волконских. Сведения об этом находятся в переписке Г.А. Трапезникова и Волконских.

Так, с 12 декабря 1856 г. и примерно по середину января 1857 г. бильярдную и кабинет М.С. Волконского снимал чиновник Н.В. Буссе, платя по 8 руб. в месяц.

В феврале 1857 г. на первом этаже сутки квартировал чиновник Ю.И. Штубендорф. С 1 марта 1857 г. по 1 января 1858 г. нижний этаж снимал управляющий Иркутской губернией статский советник П.А. Извольский с супругой, а второй этаж с 1 марта 1857 г. по 10 июня 1857 г. - Я.Д. Казимирский.

С 10 июня 1857 г. и, по крайней мере, по май 1860 г. второй этаж, ранее снимавшийся Я.Д. Казимирским, а затем и весь дом были отданы внаем иркутскому губернатору К. Н. Шелашникову.

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTQxLnVzZXJhcGkuY29tL3FYWnhGTEZrR09Dd1R4SzZmT3JwdVNfNHlwOUdVb1hwQkZZMndRLzlFS2hNTmxQTjhFLmpwZw[/img2]

Дело о продаже иркутского имения Волконских двигалось чрезвычайно медленно. Для ускорения решения вопроса с продажей дома и некоторой части оставшегося имущества в 1860-1862 гг. Г.А. Трапезников дал несколько объявлений в иркутских газетах. Однако это не принесло желаемых результатов.

Только когда в 1863 г. Е.С. Кочубей (Волконская) передала ведение дел новому доверенному лицу, купцу А. Белоголовому, положение изменилось.

Иркутский купец И.С. Хаминов приобрел дом и усадьбу у Е.С. Кочубей 6 июня 1864 г. и, «сделав в нем необходимые исправления и перестройки, пожертвовал 16 сентября 1867 г. городу под сиропитательную ремесленную школу для мальчиков»:

«Лета тысяча восемьсот шестьдесят седьмого сентября в шестнадцатый день, Потомственный Почетный Гражданин Иркутский первой гильдии купец Иван Степанов[ич] Хаминов, пожертвовал он Иркутскому податных сословий обществу деревянный двухэтажный дом со всеми принадлежащими к нему строениями и землею, состоящий по 2-й части г. Иркутска, против Преображенской церкви, приобретенный дарителем покупкою от Надворной Советницы Елены Кочубей по купчей, на имя его совершенной в Иркутском Губернском Правлении 6 июня 1864 г.» А пожертвовал он, Хаминов, этот дом С.Г. Волконского в Иркутске, когда в нем располагалась ремесленная школа.

Через год прошла официальная церемония:

«1З октября [1868 г.], в воскресенье, близ Преображенской церкви в доме, принадлежащем ранее княжне Волконской, состоялось открытие ремесленной школы для мальчиков. Это учреждение своим существованием обязано И.С. Хаминову. Средства даны Иркутским обществом.»

Ремесленная школа на усадьбе просуществовала до 1911 г., когда, 19 декабря, была закрыта по недостатку средств и переведена в ремесленно воспитательное заведение Н.П. Трапезникова в Знаменском предместье.

В 1914-1917 гг., вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции, в доме и на усадьбе были казармы казачьей части Забайкальского войска.

С 1920-х гг. дом и усадебные постройки были заняты под жилые квартиры (их было более 30). Дом перестраивался в 1920-1930-х гг. В 1950-х гг. состоялся капитальный ремонт здания. Всеми этими переделками был до неузнаваемости изменен внешний и внутренний вид дома декабриста С.Г. Волконского в Иркутске, несмотря на то, что на доме висит мемориальная доска. Несколько просторных высоких комнат двухэтажного деревянного дома были перегорожены на квартиры.

«Все подсобные помещения в доме, лестница на второй этаж тоже искажены перестройками. Реставраторам в содружестве с историками предстоит проделать огромную работу по расчистке здания от всех позднейших наслоений, чтобы вернуть ему прежний облик», - писала исследовательница С.А. Каспаринская накануне реставрации.

Особняк и усадьба были освобождены от жильцов 29-30 апреля 1974 г. Реставрация произведена по проекту архитекторов Л.С. Васильева и Е.Ю. Барановского в 1974-1985 гг., первоначально силами Иркутского горремстройтреста, а затем Специальных научно-реставрационных производственных мастерских Иркутского областного управления культуры. Отдельные элементы главного дома, преимущественно по внутренней планировке (дверные проемы, лестница), воссоздавались в 1987-1988 и 2003-2004 гг.

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTI5LnVzZXJhcGkuY29tL0tYWmw1UVBIOVh0UTlrblFJa3NZYURZRnpVMGViQUh3VDlYLUZRL0V6RGdmUTZzeU1NLmpwZw[/img2]

Функциональное назначение комнат дома Волконских.

Известные опубликованные описания дома Волконских носят общий характер.

Современников поражала барская роскошь дома, когда Волконские в 1844-1846 гг. жили в Иркутске в новом выстроенном ими доме <...>, красивом снаружи, хотя и деревянном, и богато убранном внутри.

Ненамного конкретней воспоминания писателя И.А. Гончарова, который отмечал, что дома декабристов в Иркутске, и в частности дом Волконских, «внутри сложены из бревен, с паклей в пазах и тому подобное», действительно, в интерьерах дома Волконских открытые бревенчатые поверхности стен можно видеть при парадном входе, на черной лестнице и на веранде зимнего сада.

Чиновник В.В. Струве указывал, что С.Г. Волконский и С.П. Трубецкой в Иркутске «проживали в своих домах... просторных и роскошно убранных по образцу лучших столичных барских домов, соответственно тем большим средствам, которые жены этих государственных преступников получали из Москвы и Петербурга».

В процессе реставрации на основании изучения планов дома после его перестройки в 1860-х гг. и данных натурных археологических исследований архитекторами-реставраторами Л.С. Васильевым и Е.Ю. Барановским первоначальная планировка дома была восстановлена с довольно высокой степенью научной достоверности.

Определение функциональной нагрузки помещений дома стало возможным применительно к восстановленной ныне планировке на основе сопоставления ряда документальных источников.

Приходится только сожалеть, что подробных описаний комнат, а также их зарисовок до настоящего момента не найдено. Однако можно отметить, что планировка дома во многом самобытна, порой не подходит под общие типологические каноны архитектуры первой половины ХХ в. Это объяснимо тем, что дом строился не по готовому типовому проекту, а из расчета на быт совершенно конкретной семьи с уже сложившимся укладом жизни, неповторимость которого изначально была задана особым положением дворянской (княжеской!) семьи в сибирской ссылке.

В период 1847-1856 гг. в доме жили: М.Н. Волконская, С.Г. Волконский, их сын М.С. Волконский, дочь Е.С. Волконская с мужем Д.В. Молчановым и сыном Сережей, не считая домашней прислуги числом не менее десяти человек, основные из них размещались на усадьбе. Некоторое время гостили декабрист И.И. Пущин (1849), сестра М.Н. Волконской Софья Николаевна Раевская (1850), сестра декабриста Софья Григорьевна Волконская (1854-1855).

Назначение помещений в доме могло меняться в разные годы. В связи с этим обстоятельством для определения функциональной нагрузки комнат была принята крайняя дата - 1856 г., когда, после амнистии, С.Г. Волконский выезжает из Иркутска последним из членов семьи 23 сентября 1856 г.

В письме С.Г. Волконскому из Иркутска от 9 декабря 1856 г. Г.А. Трапезников писал: «По убедительной просьбе Н.В. Буссе я отдал ему переднюю (бильярдную) и кабинет Михаила Сергеевича».

Опираясь на данные Л.С. Васильева, архитектор Е.Ю. Барановский, продолживший работы по реставрации дома Волконских, констатировал: «В 1950-х гг. дом капитально ремонтировался, причем в процессе ремонта были дополнительно перепланированы внутренние помещения, устроены новые печи, уничтожена сохранившаяся до того времени парадная лестница в пристрое, на месте которой были устроены жилые помещения».

Подытоживая собранные сведения, Л.С. Васильев пришел к следующим выводам: Эволюция переделок памятника такова. Как указывалось выше, при перевозке и постановке здания на новом месте были внесены изменения в планировку и декоративное убранство дома, с целью придания ему облика респектабельного городского особняка. Из главных новшеств, касающихся внутренней планировки, следует отметить уничтожение внутренней теплой трехмаршевой лестницы, размещавшейся в среднем, неосвещенном помещении нижнего этажа, к северу от коридора, идущего вдоль заднего (южного) фасада здания; новая парадная лестница с крыльцом была устроена в новой пристройке вдоль западной половины заднего фасада. Новая пристройка в верхней части имела застекленную веранду. Прежняя парадная лестница, имевшая три марша, узкая и крутая, размещалась в среднем прирубе (по центру дворового фасада); с устройством новой лестницы она использовалась как вспомогательная (черная)».

Отсюда следовали проектные предложения Л.С. Васильева, полностью или частично реализованные в процессе реставрации дома Волконских:

«Внутри восстанавливаются лестницы и уничтоженные капитальные стены и перегородки... дверные и оконные заполнения, косяки и внутренняя обналичка проемов окрашивается масляными белилами. Также окрашивается балясник обеих внутренних лестниц».

Судя по книге учета расходов, которую вела М.Н. Волконская, в 1850 г. производилась перестройка дома, которая обошлась в 2 тыс, руб.

Комнаты Е.С. и Д.В. Молчановых, официальных хозяев дома, размещались в правом крыле второго этажа, над комнатой М.С. Волконского и бильярдной. Это самые светлые и теплые комнаты, что было немаловажно для Молчановых, у которых рос маленький сын Сережа. Бесспорно, что, безгранично любя дочь, М.Н. Волконская отвела им лучшие комнаты в доме.

Осенью 1854 г. Молчанов предполагал заняться перестройкой дома. В это время Дмитрий Васильевич получил отставку по службе и вместе с женой собирался в Европейскую Россию. Декабрист И.Д. Якушкин с сыном Вячеславом сообщали И.И. Пущину из Иркутска в письме от 12 ноября 1854 г.: «Перед отъездом он оставил план, по которому должен перестроиться дом Волконских с прибавлением семи комнат, на случай его возвращения из-за границы...». Но планы Д.В. Молчанова не были осуществлены.

10 июля 1852 г. М.Н. Волконская писала А.М. Раевской о Молчановых: «У меня есть место за их столом и комната в их доме, и Сергей то же самое, оставляя в стороне некоторые стариковские причуды и привычку командовать, которые присущи его возрасту, - у меня даже и этого нет.»

Выражение «комната в их доме» здесь употреблено скорее символически. Нетрудно заметить, что комнаты М.Н. Волконской составляют маленькую анфиладу, в которую укладывается классическая схема 1820-х гг., эпохи молодости М.Н. Волконской. Одна за другой следуют кабинет-будуар, «вседневная спальня» и туалетная комната, в данном случае совмещенная с гардеробной.

Именно такая планировка была распространена в домах русского дворянства и в 1840-х гг. Обычно из спальни дверь вела «в туалетную или уборную», которые располагались а «небольшой проходной комнате, служащей дополнением к спальне».

«Молчановская половина» является зеркальным отражением «половины» хозяйки дома. Здесь также расположены «кабинет» (комната с эркером) и спальня (помещение с двойным окном). Помещение определяется как гардеробная (туалетная) Молчановых, симметричная туалетной комнате М.Н. Волконской.

Однако «туалетная или уборная« Молчановых не соединяется в настоящее время дверью с бывшей супружеской спальней. По восстановленной при реставрации парадной лестнице с первого этажа в 1985-2004 гг. посетители музея попадали в бывшую «туалетную или уборную» Молчановых.

Невозможно представить, чтобы при Волконских была сооружена широкая парадная лестница специально для подъема гостей через веранду зимнего сада в... туалетную супружеской пары! Оттуда, кстати, в холл второго этажа ведет еще более узкая однопольная дверь.

Попутно отмечу, что при восстановлении планировочной структуры верхнего этажа дома Волконских не были воссозданы две двери. Одна из них - двупольная, соединявшая спальню и туалетную Молчановых. Судя по плану сиропитательно-ремесленной школы начала XX в., бывшая Молчановская спальня, превращенная в спальню для младших классов школы, уже не имела этой двупольной двери. Как показали натурные исследования 1974 г. (зондаж), первоначальная перегородка этих смежных комнат к моменту реставрации была утрачена. Вот почему в 1974 г. никаких следов этой двери найти было нельзя. При отсутствии в то время полных исследований по назначению комнат предположить наличие такой двери по аналогии с «зеркальной» половиной МН. Волконской также было невозможно.

Другая дверь - однопольная. Ее следы были отысканы в 1974 г. Это была техническая дверь из туалетной комнаты М.Н. Волконской в холл, позволявшая прислуге производить необходимые приготовления и гигиенические перемены (для умывания и т. д.) автономно, не тревожа хозяйку постоянными перемещениями напрямик через хозяйскую спальню. Аналогичная дверь из туалетной Молчановых, расположенная зеркально, при реставрации была восстановлена.

В доме Волконских, построенном, как вспоминал современник-очевидец, «по образцу лучших столичных барских домов, конечно, могло быть несколько скромнее, чем в Петербурге». Поэтому в 2004-2005 гг. была воссоздана дверь, аналогичная балконной двери площадки черной лестницы с широкими ступенями в зимний сад. Это не противоречило типологическому решению и строю повседневного быта в данный исторический период (для работы садовнику не надо было проходить через молчановскую туалетную комнату).

Очевидно, в одной из комнат второго этажа, вероятнее всего у М.Н. Волконской, в 1854-1855 гг. жила приезжавшая к брату-декабристу в Иркутск фрейлина императрицы, вдова министра императорского двора фельдмаршала П.М. Волконского светлейшая княгиня Софья Григорьевна Волконская.

Весьма своеобразным было положение в доме самого хозяина-декабриста. С.Г. Волконский, «тяготея больше к деревне, проживал постоянно в Урике и только время от времени выезжал к семейству, но и тут - до того барская роскошь дома не гармонировала с его вкусами и наклонностями - он не останавливался в самом доме, а отвел для себя комнатку где-то на дворе, - и это его собственное помещение смахивало скорее на кладовую, потому что в нем в большом беспорядке валялась разная рухлядь и всяческие принадлежности сельского хозяйства; особенной чистотой оно тоже похвалиться не могло, потому что в гостях у князя опять-таки чаще всего бывали мужички, и полы постоянно носили следы грязных сапог<>. Такое положение сохранялось и в последующие годы».

Миссис Люси Аткинсон, посетившая Иркутск вместе со своим супругом, художником Т.В. Аткинсоном в 1850-1852 гг., сообщала 3 января 1851 г. о М.Н. Волконской: «дом, в котором она живет с детьми, просторен и удобен, но князь живет в комнате небольшой постройки во дворе».

Из сохранившихся на усадьбе построек (флигелей), пригодных для жилья и реставрированных, наиболее подходит к этому упоминанию «людская изба» -одноэтажное строение сразу за господским домом. В правой ее части есть изолированное помещение с отдельным входом. Это и могла быть комната С.Г. Волконского, о которой говорится е приведенных выше свидетельствах современников.

В письмах Г.А. Трапезникова С.Г. Волконскому есть еще не совсем ясные упоминания о флигелях на усадьбе, где жили в одном случае - декабрист В.А. Бечаснов, в другом - преподаватель музыки и пения девичьего института Восточной Сибири и домашний учитель Волконских итальянец Иосиф Борзатти. В письме М.К. Юшневской И.И. Пущину от 16 июля 1847 г. сообщается: «В обоих флигелях наверху чистые комнаты.

Общий вид флигелей на усадьбе Волконских изменился в результате ремонтов и перестроек. Из документов следует, что кухня и небольшой лазарет были отстроены заново в 1897 г. Поскольку учебные мастерские - столярная и сапожная - были устроены ранее «в особом здании, приспособленном из-под конюшен», можно предположить, что при переоборудовании бывшей людской избы Волконских под кухню и лазарет в 1897 г. мезонин в этом помещении («чистые комнаты наверху») восстановлен не был. Но вопрос о флигелях требует дополнительных исследований.

«В обществе рассказывалось, что княгиня Волконская уговорила (мужа. - Е.Я.) по случаю предстоящего приезда сестры, занять одну из лучших комнат нижнего этажа и отделать ее поприличнее; он добродушно подчинился этому желанию, но не замедлил в этот богато убранный кабинет натаскать кос, подков и тому подобных принадлежностей сельского своего хозяйства и придать ему, к большому огорчению домашних, характер, никак не соответствовавший роскоши помещения».

В непосредственной близости от левой части людской избы, где при Волконских располагалась кухня (стояла большая русская печь), и через черный ход связаны с кухней кратчайшим маршрутом. Малая дверь из буфетной в столовую была восстановлена во время послеосадочного ремонта дома в 1988 г.

Столовая Волконских своим классическим устройством отвечает правилам хорошего тона, незыблемым на протяжении ХIХ в.: «Столовая в богатом, великолепном доме должна иметь большую дверь, отворяющуюся на две половинки». «Она должна быть обращена к северу и иметь продолговатую форму; сообщаться с переднею она не должна, чтобы не было видно ни любопытных, ни прислуг, толпящихся там, и чтоб при отворении двери гости не чувствовали ни холода, ни сквозного ветра».

Сходная планировка была и в доме известного славянофила А.С. Хомякова в Москве, где в 1920-х гг. размещался «Бытовой музей 1840-х годов». Буфетная комната примыкала к залу, где проводились обеды.

Значит, кабинетом С.Г. Волконского бала «одна из лучших комнат нижнего этажа», по словам Н.А. Белоголового. Эта комната до 1854 г. (времени приезда сестры декабриста), конечно же, была связана с приемами гостей, поскольку имела автономный выход в сад.

У Волконских был зимний сад. В этот исторический период мода на устройство небольших зимних садиков в богатых домах была распространена повсеместно. декоративная зелень и цветы размещались в специальных жардиньерках, трельяжных ширмах и просто группировались около мраморных скульптур.

Разграничение внутреннего пространства дома на «мужскую» половину (нижний этаж) и «женскую» (верхний этаж) подтверждается свидетельством писателя И.А. Гончарова, побывавшего в доме Волконских в январе 1855 г.: «У князя... была своя половина, у княгини своя».

Большая гостиная первого этажа, или, как ее иначе называли, «зала», была «сердцем» культурной жизни Иркутска в 1847-1856 гг. Именно здесь устраивались музыкальные, литературные, театральные и танцевальные вечера. В этом убеждают несколько обстоятельств. Во-первых, это самая просторная, парадная комната дома, откуда есть выход в сад.

Известно, что у Волконских росли камелии, туберозм, фуксии, розы, кактусы, глоксинии, амариллисы, выписанные декабристом П.А. Мухановым. Зимний сад Волконских - еще одна характерная отличительная черта дома. Вероятно, большая часть растений располагалась на застекленной веранде второго этажа.

Таковы данные, позволившие к настоящему времени определить функциональную нагрузку помещений дома Волконских. Выявленные источники не исключают возможности новых находок в процессе дальнейшей работы. Это позволит со временем более детально прояснить спорные вопросы.

Колористическое решение интерьеров и экстерьеров дома Волконских.

По архивным документам установлено, что последующие владельцы дома неоднократно переклеивали бумажные обои. Так, снимавший нижний этаж с 8 марта 1857 г. П.А. Извольский «комнаты оклеил новыми обоями».

Желание переменить внизу в трех комнатах, т.е. в зале, гостиной и кабинете «обои», которые «довольно загрязнились и полопались», было и у снимавших в марте 1860 г. дом Шелашниковых.

Сохранившиеся под слоем позднейших набелов и штукатурки фрагменты обоев были наклеены непосредственно первым слоем либо, как уже говорилось, на обеленную обмазку стен, либо на страницы «франкфуртской газеты» за 1845 г., приклеенные непосредственно к деревянной тесаной стене (значит, в Урике стены были простыми, деревянными, без штукатурки?). В верхней гостиной между первым и вторым слоем обоев были обнаружены остатки немецких газет более позднего периода (примерно 1860-1880-х гг.).

В настоящее время музей располагает тремя фрагментами бумажных обоев Волконских. Их стилистический, колористический и тому подобный анализ, проведенный крупным специалистом по обоям первой половины ХIХ в. И.А. Киселевым (Москва), убеждает в подлинности этих фрагментов и их соответствии времени жизни Волконских в Иркутске.

Волконские оклеили комнаты сбоями в апреле 1854 г., вероятно, к приезду сестры декабриста - Софьи Григорьевны Волконской, прибывшей в Иркутск в июле 1854 г. (22 апреля того же года столяр Карл получил за эту работу 25 руб.).

Один из фрагментов, с хорошо сохранившимися синими полосками по серому фону, был снят со стены одной из комнат М.Н. Волконской. Полосатые обои - излюбленные обои эпохи ампир, эпохи молодости Волконской. Их присутствие на половине хозяйки в доме чрезвычайно симптоматично. К тому же продольные полоски оптически увеличивали высоту потолков, так как второй этаж дома ниже первого. Средняя высота первого этажа дома Волконских (по данным техпаспорта) - 3,35 м, а второго - 2,80 м.

Спальня М.Н. Волконской может быть оформлена сбоями такого же полосатого рисунка, но другого цвета. Наиболее распространенная окраска хозяйских комнат - кабинетов и спален, начиная с конца ХVIII и до середины ХIХ в. - зеленая. Зеленый цвет нравился и самой М.Н. Волконской, о чем можно судить по тому факту, что стены камеры в тюрьме Петровского завода она обтянула своими бывшими присланными из России занавесями, которые были зеленого цвета.

Другой фрагмент сбоев, цветочного рисунка, весьма характерного для средины ХIХ в., имеет охристый оттенок со следами белого и ультрамаринового цвета. Этот ультрамариновый цвет являлся исходным, впоследствии нейтрализованным до охристого под слоем поздней штукатурки. При зондаже Л.С. Васильева в декабре 1974 г. были обнаружены цветочные сбои на первом этаже в глухой комнате, примыкающей к бильярдной, а также в столовой.

С большой степенью достоверности возможно определить цветовую гамму кабинета М.С. Волконского. Его знакомый чиновник Н.В. Буссе, снимавший кабинет некоторое время после отъезда Волконских из Иркутска и хорошо знавший дом Волконских при первых хозяевах, писал С.Г. Волконскому 18 мая 1857 г.: «Мне хочется несколько прилично убрать свой кабинет. Мебель я заказал здесь, но драпировку хотел бы получить из России. Будьте добры, закупите для меня на З окна и одну дверь зеленой шерстяной материи, совершенно такой же и того же прекрасного зеленого цвета, которая так красиво драпировала кабинет Миши. Я не знаю, сколько стоит эта материя, а потому посылаю примерно 75 р.; всего надо кажется не менее 40 аршин, а также кисти и баграмент». Из этого можно заключить, что и сбои в кабинете М.С. Волконского тоже были зеленого цвета, согласно эстетическим канонам и нормам того времени, когда драпировки обычно подбирались в тон обоям. Такое решение не выходит за рамки типологического.

Рисунок цветочного характера использован как основа при воссоздании зеленых обоев в кабинете М.С. Волконского, а также бильярдной и парадном кабинете С.Г. Волконского.

Третий сохранившийся фрагмент сбоев, самый красивый и сложный, включает в себя характерные для эпохи второго рококо (середина ХIХ в.) цветочные мотивы, рокайльные завитки, волюты в серебристо-голубой и серой гамме. Он также был снят со стены темной комнаты на первом этаже, примыкающей к залу. Его рисунок, цветовая гамма, совпадающая с общепринятой для залов дворянских домов середины ХIХ в., позволяют использовать этот фрагмент для воссоздания в будущем колористического решения зала Волконских со сравнительно высокой степенью приближенности к первоначальному.

В настоящее время нет данных для восстановления первоначального колористического решения комнат Молчановых, библиотеки (второй этаж), буфетной (первый этаж). Поэтому при создании музейной экспозиции на первое время эти помещения колористически были решены по типологическсму принципу, до обнаружения более конкретных свидетельств.

То же касается и комнат подсобного характера, проходных. При работе над строительством экспозиции они не оклеивались обоями, но были окрашены в нейтральные скромные серые тона, как было принято. Серый тон удобен как экспозиционный фон и по музейным соображениям.

Зондаж, проведенный Л.С. Васильевым в августе 1974 г., показал: Потолки были сделаны из чисто остроганных досок. На стыке стены и потолка, в верхнем этаже, найден кусок деревянного профилированного карниза. Именно так потолки были восстановлены на втором этаже.

На первом этаже было иначе. Удалось выявить письмо Г.А. Трапезникова из Иркутска от 12 марта 1860 г., где он писал С.Г. Волконскому: «Кроме того, в зале начала отваливаться с потолка штукатурка, и значительными кусками, ну это еще не великий расход, поправим». Следовательно, потолки лучших, парадных комнат первого этажа дома Волконских были оштукатурены. На основании этого документа, во изменение первоначального проекта восстановления, при завершающей стадии реставрации дома Волконских (летом 1985 г.) было произведено оштукатуривание потолков парадных комнат дома (приемная, зал, столовая и два мужских кабинета).

Других свидетельств по колористическому решению интерьеров дома Волконских к настоящему времени не выявлено.

Что касается экстерьера, то окраска особняка (серый объем стен, цвета так называемой «николаевской шинели», и белые элементы декора) восстановлена документально. Остатки такой расколеровки были обнаружены при реставрации дома. Защищенные от неблагоприятного внешнего воздействия следы покраски сохранились под досками позднейшей (1860-х гг.) пристройки со двора словно в «законсервированном» виде.

10 декабря 1985 г. после капитальной реставрации дом Волконских впервые распахнул свои двери как музей. Первая выставка называлась «Памяти декабристов».

Сбылась мечта правнука декабриста - Михаила Петровича Волконского, посетившего Иркутск летом 1960 г. М.П. Волконский считал, что музей декабристов должен располагаться в доме его предков, хорошо расположенном и хорошо сохранившемся.

Е.А. Ячменёв

Письма С.Г. Волконского к П.Д. Киселёву (1814-1815 гг.)

В 1814 г. князю Сергею Григорьевичу Волконскому было 26 лет. Как раз к этому времени относится знакомый всем по многочисленным воспроизведениям его портрет, написанный известным художником той эпохи Изабе. С портрета на нас глядит жизнерадостный красавец военный; несмотря на молодость, на плечах у него генеральские эполеты, в петлице георгиевский крест и медаль 1812 года - два знака отличия, которыми он так дорожил.

Проделав заграничные кампании 1813 и 1814 гг., Волконский возвратился в Петербург, куда его влекла любовь; но здесь его постигла неудача: ему не удалось получить руки той, которую он любил. Тогда Волконский решил поехать опять в Западную Европу, чтобы познакомиться с нею поближе, a «не с казачьего седла или этапного маршрута», как выражается он в своих «Записках» (с. 327)1. Особенно хотелось ему посмотреть Париж, в котором ему не удалось побывать во время похода и о котором он так много слышал от бывших там товарищей. В Средствах Волконский не стеснялся, имея личный - доход в 20.000 рублей (правда, ассигнациями) в год. Пробыв некоторое время в Вене, где тогда заседал Венский конгресс и где собрались все государи Европы, Волконский отправился в Париж.

Об этом своём путешествии он рассказал нам в 38-41 главах своих «Записок». Составляя эти «Записки» через полстолетия после интересующих нас событий, Волконский старался описать из виденного им всё то, что считал имеющим общественное значение, а своей личной жизни он уделяет очень мало внимания. В письмах же его из Парижа и Лондона к П.Д. Киселёву, бывшему в это время в Вене флигель-адъютантом императора Александра I, Волконский в 1814-15 гг. встаёт перед нами гораздо живее, - в плоть и кровь облекается его образ. Перед нами уже вполне сложившийся будущий «декабрист». Прежде всего это - молодой богатый русский барин, путешествующий для своего удовольствия за границей. Он вращается только в высшем обществе и, пребывая среди наехавших в Париж русских бар, относится к ним очень разборчиво.

Его возмущает приезд в Париж «толстой» графини Шуваловой в сопровождении «скучной» Фохт, и он прерывает свою французскую болтовню русским восклицанием: «Зачем такую дрянь из Питера выпускают: она нас будет здесь страмить». Но его аристократическое окружение отнюдь не влечёт его к «старому порядку» и дореволюционной реставрации. Наоборот, воспитавшись на энциклопедистах, он считает «слишком очевидными» истины, заключающиеся в сочинениях Мабли и Кондильяка. Верхом политической мудрости для него являются принципы учредительного собрания 1789 г., - и он предрекает, что Наполеон, вернувшийся с Эльбы во время 100 дней, будет «утверждён навеки на своем троне», если только сдержит провозглашённые им «доктрины учредительного собрания». К развернувшимся после учредительного собрания событиям Великой французской революции Волконский относится отрицательно и характеризует их, как «ужасы господства террора», а далее как «анархию управления Директории и ещё более её безумную амбицию». Он несомненно может быть причислен к нарождающейся либеральной партии.

Интересуясь политической жизнью Парижа и Лондона, он совсем не останавливается в обоих письмах на социальном вопросе. Крепостное право в России никогда не приходит ему на мысль при описании свободной Франции. Правда, Волконский не мог говорить совершенно откровенно в письмах, так как всегда ждал, что его письма «может быть, вскроют» и лишь в редких случаях ему удаётся воспользоваться оказией, например, поездкой русского дипломатического курьера, через которого он передаёт своё письмо, когда он может «говорить свободно». К сожалению писем, дошедших до нас, всего восемь. Совершенно несомненно, что не хватает первого письма из Парижа, так как в самом раннем из имеющихся у нас Волконский говорит: «Пишу тебе, дорогой друг, второе письмо». Очевидная ещё недостача письма, на которое Волконский ссылается при упоминании герцогини Сент-Ле; но возможно, что были и ещё не дошедшие до нас письма.

Попав в Париж в декабре 1814 года, Волконский жадно знакомится с парижским бытом. Он делит парижан на 4 группы: ярые роялисты, которые «хотели бы вернуть всё к феодализму», конституционалисты, болтающие о конституционной хартии, но «сами же первые не умеющие пользоваться правами, которые она им даёт»; партия «республиканцев», которая очень сильна (Волконский, видимо, не сочувствует ей, так как говорит, что они «хотят снова потоков крови») и, наконец, военная партия - бонапартисты, мечтающие о войнах и победах, причём Волконский отмечает, что партия Наполеона «ещё очень велика».

Он даёт насмешливую характеристику роялистическим салонам, где «говорят только о реставрации, о священном праве избранных, о слабости прав, - приобретённых заслугами», где читают только реакционно-романтические произведения Шатобриана и «ему подобных», где придают величайшее значение титулам и где можно приобрести расположение хозяйки салона, беспрестанно называя её «ваша светлость». С большим сочувствием он отзывается о бонапартистском салоне герцогини Сент-Ле, бывшей королевы Гортензии.

Волконский бывает также в салоне известной мадам Сталь, но, несмотря на её либерализм, не очарован ею и называет её даже «старой мегерой». Как особую социальную группу, Волконский отмечает парижских «негоциантов-банкиров», ведущих очень широкий образ жизни.

В годовщину казни Людовика XVI 21 января 1815 года служится торжественная заупокойная месса. Волконский присутствует на ней, но уходит разочарованный этим зрелищем: он «ожидал торжественности гораздо большей», а присутствовавшие королевские батальоны поражают его своей малочисленностью. «Это - не армии Наполеона!» - восклицает Волконский.

Крайний интерес и сочувствие возбуждает у него инцидент, разыгравшийся на похоронах артистки Рокур, когда толпа выломала двери храма и заставила первого попавшегося священника отслужить по артистке заупокойную службу, что отказался сделать настоятель храма, ссылаясь на старые церковные правила, запрещающие хоронить актеров по обрядам церкви. Через 50 лет в своих «Записках» Волконский подробно описал тот же инцидент (с. 342-344). Это событие важно для него, как показатель настроения народа, которое «совсем не так спокойно, как предполагают». Но не только политика занимает Волконского.

Он интересуется всей новой литературой, хотя находит, что ничего выдающегося в этой области нет; он собирает всё, что во Франции пишут о русских, в частности, о 1812 годе и поражается теми нелепостями, которые там распространяются. Он ходит по всем парижским театрам, не пропуская ни одной новинки. Он в восторге от игры знаменитых артистов Тальмы и м-ль Марс, этих «чудес века»; он «лопается от смеха» в театре Варьетэ, когда выдающиеся комики Потье и Брюне изображают англичанок; вообще в Париже англичане являются «посмешищем всего общества».

Волконский посещает также «горные дома и отдаёт дань парижским демимонденкам, которые, видимо, хорошо были знакомы и Киселёву. Из Парижа Волконский едет в Лондон. Здесь, как и в Париже, он вращается в высшем обществе, посещает обеды, рауты, причём последнее слово очевидно ещё не вошло в тогдашний русский лексикон, так как Волконский прибавляет к нему пояснение. По его наблюдениям, все англичане находятся всегда под хмельком. Как раз при нём в Лондон возвратился с Венского конгресса лорд Кестльри, бывший там представителем Англии. Волконского живо интересует, как он будет отвечать в палате общин, так как либеральная партия готовится к бою с ним. Большой интерес возбуждает (предстоящее в палатах обсуждение «хлебного билля»; народ требует установления свободного ввоза хлеба в Англию, и Волконский читает на стенах появляющиеся каждую ночь памфлеты и грозные надписи: «хлеба или крови», «долой голову избраннику», «долой министерство» и проч.

О посещении лондонских театров Волконский ничего не говорит, да это и понятно, так как он совершенно не знает английского языка и объясняется больше жестами. Но вот до Лондона докатывается известие о высадке Наполеона на берегах Франции и о его победоносном шествии к Парижу. Волконский немедленно едет туда, чтобы самому присутствовать при таких интересных событиях. В Париже он застает ещё последний день Бурбонов, которым он не скупится на суровое осуждение, а затем присутствует при въезде Наполеона. Волконский всегда был поклонником гения Бонапарта. Ещё когда он был в Вене, то поручал книгопродавцу Арторию собрать для него коллекцию всех портретов Наполеона, из-за чего ему даже была неприятность от Александра I (Записки, стр. 332).

Теперь же он восклицает: «Слава и честь гению и таланту Бонапарта!» Он находит, что во всемирной истории нет ничего подобного последнему захвату Франции Наполеоном, и считает, что «несомненно самое прекрасное завоевание Наполеона - это завоевание Франции в 1815 г. Пробыв несколько дней в Париже, Волконский снова возвращается в Лондон и нетерпеливо ждёт распоряжений от своего зятя князя П. М. Волконского, исполнявшего обязанности начальника главного штаба при Александре I, чтобы знать, в какой отряд, выступающий против Франции, направиться ему служить. Он уже охвачен воинственным пылом: «Да здравствует война, потому что она (возбуждает честолюбие», - восклицает он.

Мы не имеем к сожалению писем позднее 9 апреля 1815 года. Все наши письма пересыпаны, с одной стороны, изъявлениями дружбы к Киселеву, а с другой, намёками на неудачную любовь Волконского к «Вариньке». Подписаны письма различно: Сергей, Сергей Волконский, князь Сергей Волконский, но чаще всего какою-то товарищеской кличкой - «Бюхно». Письма написаны по-французски, и лишь изредка вкрапляются русские фразы. Лексикон Волконского богатый, но построение речи нелёгкое; орфография не всегда правильная и не всегда устойчивая, например, фамилия Бонапарт в одном и том же письме приводится им в самых разнообразных начертаниях; надстрочных знаков он почти не признаёт, кроме accent aigu в конце слов, да accent circonflexe над словом même; встречаются слова, написанные просто неправильно, напр.: quardeurs вместо quart d'heure. Волконский любит каламбурить, хотя его каламбуры тяжеловаты, напр.: «Се que je dis du Comte, n'est pas un conte, vous allez croire, cher ami, que je vous enconte, mais d'honneurs c'est un fait bien plus vrai que la plupart des comptes"; или «Еllе devait etre pour les lys ne pouvant se debarasser de ses fleurs blanches».

Так как это письма дружеские, то он не прочь употребить и непристойные выражения: в одном письме он три раза пользуется грубейшим французским словом foutu; русская пословица, приводимая им, не может быть напечатана полностью.

По-русски Волконский пишет тоже недостаточно правильно, - «вить» вместо «ведь», «ежели он увидеть» «вместо - «увидит»; «объ о мне» вместо «обо мне». Знаки препинания почти отсутствуют, что подчас затрудняет понимание фраз.

На этом мы кончаем наше коротенькое введение к письмам С.Г. Волконского к П.Д. Киселёву, извлечённым нами, благодаря исключительно любезному содействию Н.Г. Богдановой, из архива Киселёва, хранившегося в Рукописном отделении библиотеки Академии наук.

Г. Котляров.

№ 2

Париж, 2/14 января 1815

Ваше любезное письмо, дорогой Киселёв, приводит меня в смущение, так как я не умею владеть пером с таким изяществом, как то делаете вы; мне стыдно за те разглагольствования, которые я вам пишу, и только надежда на вашу благосклонную дружбу даёт мне смелость обратиться к вам с этим письмом; как вы говорите, любезный друг, в вашем последнем письме, в моих интересах доказать вам мою дружбу; это поддержит ту дружбу, которою вы меня дарите; а так редко на этом свете можно пользоваться взаимностью. Вы это делаете уже тем, что предлагаете мне ваши услуги даже до пожертвования одной маленькой местью; я принимаю ваши предложения, но не медлите с возвращением для этого в Петербург, мои интересы вас туда зовут.

Мои интересы, говорю я, а ваши собственные - разве они не зовут вас также туда? Бойтесь быть в отсутствии, так говорить меня побуждает опыт! И моё самое искреннее пожелание, чтобы вы никогда не сделали такого восклицания. Вы бросаете, любезный друг, камешки в мой огород, нападая с такою горячностью на чувство; вы называете его смешным; но всем известно, что вы были всегда счастливы с женщинами, что же касается меня, то я называю чувства утешением, так как я испытал только несчастья6. Новость, которую вы мне сообщаете о Павле Гагарине7, меня чрезвычайно изумила; можно ли верить после этого в счастливые браки? Как, эти нежные голубки, которые миловались на виду у всех проходящих и живущих на Крестовском, разошлись? Нужно воскликнуть: это чудо!

Вы сообщаете мне, что в Вене картины заступили место балов. Браво! Это по меньшей мере утешительно. Кто-то сказал, что конгресс танцует, но не подвигается вперёд8, а теперь когда стали заниматься перспективой, надо думать, что конгресс отодвигается назад...

Я часто хожу по спектаклям и особенности по французским9; там нечто замечательное в игре Тальмы 10 и м-ль Марс11 так как каждый из них является украшением своего жанра; их можно рассматривать как чудеса этого века. Салонов я не посещаю слишком часто; мнения, которые там можно встретить, так различны, что всегда затрудняешься, с чего начинать свой разговор. Ханжество сменило безверие, скука сменила страх; а сколько болтовни, сколько сплетен! Можно подумать, что находишься в нашей очаровательной столице. Вчера я был на балу у герцога Беррийского12, если бы я вам сказал, что я там веселился, я бы вам солгал; было слишком много народу по тому помещению, в котором принимали; но зато я видел собрание большого количества красивых женщин - и наслаждение зрительное на момент заменило мне наслаждение душевное.

Я составляю здесь коллекцию из всех сочинений, которые уже созданы и которые создаются против нас и в защиту вас; невообразимы все те басни, которые рассказывают о нас и в особенности о кампании 1812 года. Г-н Ла-Бом13, работу которого, я думаю, вы знаете, сочиняет тоже сильно по некоторым пунктам. Что касается литературных произведений, то ничего интересного не появлялось.

Театр Варьете14 создал несколько новинок, которые хотя и очень глупы, но заставляют смеяться благодаря игре и каламбурам Потье15 и Брюне16, я люблю в особенности первого. Господа англичане (которые, мимоходом говоря, наводнили собою Париж) являются предметом всех этих фарсов и в (пьесе] "Смешные англичанки"17 как только оба героя Варьете показываются, весь партер глазами ищет по зале англичан, чтобы сделать сравнение; представьте, себе, что в последней из этих пьес Потье и Брюне одеты английскими дамами; когда видишь эту пьесу в первый раз, то можно лопнуть от смеха. В общем вы не можете себе представить, до какой степени англичане являются посмешищем всего общества, причём надо признаться, что иногда они бывают большими оригиналами.

«Я тебе, любезный друг, ничего не говорю про здешних Гусей18 а только скажу как покойник Титон Умора19 что за старые, что за глупцы. Далеко до Соловья разбойника20 и его хватов. С первой верной оказией напишу тебе обстоятельно.

Поклон Сипягину21 надеюсь, что он меня не забывает. Равно и Закревскому22 В этом городе находится много русских: два графа Палена23, которые приехали ив Америки, старый дурак Дризен24, который играет здесь очень большую роль, Демидов25, Лев Нарышкин, граф Головкин26, Сверчков27, Боголюбов28, несколько человек из посольства, госпожа Жеребцова29 которая является ангелом хранителем русских и которою мы можем гордиться, и, наконец, к нашему, великому сожалению, недавно, т. е. позавчера, появилась менаду нами толстая графиня Шувалова30, прибывшая из Петербурга со своею скучною дамою Фохт. Зачем такую дрянь из Питера выпускают, она нас будет здесь срамить. Кстати, я забыл упомянуть среди русских самого себя; прошу верить, что я представляю тоже очень значительную фигуру.

Наши старые товарищи Дюма, Сен-При, Растиньяк, Рошешур31 довольно часто навещают меня; Ла-Гард32 тоже здесь, но он не оставлял нашей службы, и я скажу ему в похвалу, что он единственный, который носит русскую медаль 1812 года. Знак отличия, приобретённый с полным правом всяким участником русской армии 1812 г., не может и не должен быть более пренебрегаем никем из тех, кто его получил. - Вы завидуете, а мне кажется, что и я заодно с вами завидую путешествию Трубецкого33 и Сухтелена34 и главное основание зависти, которое мы можем привести, - это, что хорошо только около тех, кого любишь. Удача и счастье - вот пожелание, которое я делаю вам. Совершенно справедливо, что можно гордиться, тронув сердце Пердуньи35 (говорю без злобы); это действительно феникс петербургского общества; oнa была бы лучшим украшением всякого общества, где бы её ни увидели.

Передайте тысячу приветствий ют меня Алексею Орлову36, когда его увидите; вы можете ему сказать, что я великодушен и не желаю ему того же, чем он повредил мне, по отношению к известной особе, называемой Варинька37. Отсутствующие неправы, это мнение всех времён. Поклон Панкратьеву38. Извините, любезный друг, что я наводил так долго на вас скуку своей болтовнёй: я хотел большим количеством слов засвидетельствовать вам о том удовольствии, которое мне доставляет ваше письмо. Чем богат, тем и рад.

Бюхно.

P. S. Если вы найдёте когда-нибудь случай, напомните обо мне «Пердунье». (Приписка сверху).

В апреле месяце я еду в Рим, где хочу найти мою сестру Софью38 с которою я вернусь в Россию в июне месяце. Не забудьте, любезный Киселёв, уведомить меня по вашем возвращении в Петербург, по-прежнему ли намерена Варинька ехать пользоваться водами Карлсбада и в какое время. Если есть какие-либо новости в приказах, сообщите их мне.

№ 4

Я получил, любезный друг, два ваших письма: от 2 января и от 13-го числа того же месяца, и я как нельзя более виноват, что откладывал так долго вам отвечать и сверх того сообщить вам некоторые мелочи, которые я сообщу вам сегодня про Париж. Могу с полным основанием сказать про самого себя, говоря о поручении, которое мне было дано: кой чёрт занёс тебя на эту галеру? [Мольер. - «Проделки Скапена», д. II, явл. XI.] Я получил паскудное [foutue] поручение, мог достигнуть только паскудных результатов и ничего не сделал, кроме паскудных споров.

Здорово накричавшись и набесновавшись благодаря ложным сведениям Бутягина43 и теперь благодаря малой действительности этих попыток, я не знаю, что пошлю и кого отошлю; это напоминает мне басню Лафонтена о горе, которая родила мышь. Посылаю вам два жилета, фрак и панталоны, а также накладную.

Вы мне говорите о венских шалостях, но я вам уже делал маленький намёк44 на ту шалость, которую устроил Бюхно также в Париже, но если бы я захотел рассказывать вам о ней в том же роде, как вы мне пишете, и в особенности о господах из высшего класса, то я бы никогда не кончил. Честное слово, кажется, что испытание не послужило хорошим уроком для избранных - один другого лучше, вот что говорят господа французы; можно лопнуть от смеха ото всего, что говорят по поводу них недовольные ими; нет двух трупп, которые были бы похожи друг на друга: одни - ярые роялисты - хотели бы вернуть всё к феодализму, другие - конституционалисты - толкуют только о Хартии и сами же первые не умеют пользоваться правами, которые она им даёт; республиканцы (а их партия - сильна) хотят снова потоков крови, а военные хотят Бонапарта, потому что им нужны войны и победы, а только через него они могут этого достигнуть. Вы знаете, как я люблю новоявленную партию [parti be l'apparition], таким образом вы не сомневаетесь в выборе мною общества. Прощайте. Если буду в лучшем настроении, напишу вам сегодня же другое письмо. Я послал несколько сочинений князю Петру45 рекомендую вам в особенности сочинение под заглавием Цензор46.

Весь ваш

Бюхно.