Чех-декабрист

И сколько, сколько утекло
Волною пасмурной, печальной,
(И Здесь, и по России дальной) -
В реках воды, а в людях слёз,
И сколько пережито гроз?!!
Ф.Н. Глинка

Среди многочисленных членов русских тайных обществ последних годов царствования императора Александра I находилось одно лицо, которое не выдвигалось в первые ряды и осталось едва отмеченным в истории декабристов. Если мы позволяем здесь вести речь об этом декабристе - Василии Ивановиче Враницком, то не потому, что находим недостаточным те немногие строки, которые написаны доныне о нём, а потому, что одною чертою своей личной судьбы это лицо должно стать известным чешскому читающему обществу. Дело в том, что декабрист Враницкий был чех родом, пражанин по происхождению. До последних лет этот факт оставался неотмеченным в исторической литературе и только большое оживление в литературе о декабристах, связанные со столетием со дня декабрьского восстания 1825 года в Петербурге, послужило к прояснению и личной истории и судьбы В.И. Враницкого.

К сожалению, личное его «дело», его подлинные показания по делу об участии его в тайном обществе и связанная с этим вопросом переписка доныне полностью не изданы и не изучены, и мы вынуждаемся говорить о В.И. Враницком лишь на основании некоторых осколков сведений о нём, разбросанных в различных мемуарах, показаниях разных декабристов, переписке их и о них и т.п.

Сведения о чешском происхождении Враницкого впервые даны в обстоятельном списке декабристов, вышедшем в свет в 1925 году (Алфавит декабристов под редакцией Б.Л. Модзалевского и А.А. Сиверса), - взяты эти сведения повидимому, из подлинных показаний самого Враницкого. Отсюда же взято, конечно, и сообщение о том, что этот декабрист получил первоначальное образование в Праге в гимназии пиаристов (факт обучения Враницкого «в Богемии, в пражской гимназии у католических ксендзов пиаристов» был ранее отмечен М.В. Довнар-Запольским: «Идеалы декабристов», Москва, 1907, 223, прим. 1), - правда, неясно, кончил ли Враницкий эту гимназию.

В архиве гимназии пиаристов нам не удалось обнаружить следов пребывания в ней В.И. Враницкого, - может быть в связи с неполнотой сохранившихся её каталогов. О том что сведения о чешском происхождении Враницкого совершенно верны и что действительно существовала непосредственная связь его с Прагой и Чехией, можно заключить и из иных обстоятельств. Прежде всего самая фамилия - Враницкий - есть фамилия чешская и в те десятилетия, когда жил сам декабрист, было в Чехии немало носителей этой фамилии. Вспоминаются прежде всего известные чешские композиторы и музыканты Враницкие - Павел, Антонин и др., а далее в списках обывателей Праги первой половины XIX столетия в городском пражском архиве значится немало Враницких. Среди них находится, видимо, и отец декабриста, как увидим позже, переживший своего сына.

Если русское отчество декабриста Враницкого - «Иванович» соответствует действительному имени его отца, то таковым можно было бы признать старопражского Branemeister'a Johann'a Wranitzky, состоящего в списках пражских жителей в течение первых четырёх десятилетий девятнадцатого века, - крест при его имени поставлен в списке 1840 года, - видимо лишь на несколько лет пережил он своего сына, пережил в скудности и лишь после смерти сына Василия узнав о его тяжёлой судьбе.

К сожалению, в настоящее время мы лишены пока возможности сказать, когда и при каких обстоятельствах В.И. Враницкий (родился он в 1782 году) покинул свою родину и родные места и переселился в Россию. Не знаем ещё и того, что делал он в России вплоть до участия своего в тайном обществе. В тайное общество вступил Враницкий уже в чине полковника квартирмейстерской части 3-го корпуса. Видимо, немалое число лет провёл он перед тем в России, - и прошёл в ней длинный срок военной службы, - если не начал её ещё в Австрийской армии и не перешёл в русскую уже в период наполеоновских войн.

Во время участия своего в тайном обществе В.И. Враницкий находился на юге России в городе Житомире, где была расположена квартирмейстерская часть 3-го корпуса южной русской армии. В районах распределения этой южной армии в последние годы царствования императора Александра I шла кипучая идейная и организационная работа среди многочисленного размещённого здесь русского офицерства. В это время здесь создаётся так называемое Южное общество, в котором главное влияние принадлежало полковнику П.И. Пестелю, подполковнику С.И. Муравьёву-Апостолу, подпоручику М.П. Бестужеву-Рюмину и др.

Одновременно с работой этого Южного общества возникает в среде среднего и низшего офицерства, по преимуществу среди чинов артиллерии, другое тайное объединение, избравшее для своего знамени идею федерации свободных «славянских поколений» на основах демократических и республиканских. Летом 1825 года во время лагерных сборов в местечке Лещине происходит соединение этих двух тайных революционных организаций и «славяне» вливаются в Южное общество с сохранением, правда, некоторой обособленности. Это движение, захватившее довольно широкие круги южно-русского офицерства, происходило на глазах полковника Враницкого и втянуло его в среду членов тайных обществ. Любопытно, что он был здесь не единственным представителем офицерства квартирмейстерской части.

Наличный материал не даёт нам прочной возможности установить, при каких обстоятельствах и при чьём участии вошёл Враницкий в состав Южного общества, знаем только, что принят он был в конце 1824 года. В показаниях одного из собратьев его по этой организации В.К. Тизенгаузена отмечено, что «он (Враницкий), верно, обольщён Сергеем Муравьёвым». Так ли было дело или иначе, утвердительно сказать нельзя, но из дальнейшего изложения будет видно, что между С.И. Муравьёвым-Апостолом и Враницким отношения были, кажется, довольно близкие. Формальное принятие последнего в тайное общество совершено было Васильковскою его управою, возглавляемой С. Муравьёвым и М. Бестужевым-Рюминым, - эта управа была особенно деятельной частью Южного общества.

Нельзя не подчеркнуть, что Враницкий вошёл в состав Южного общества, а не Общества соединённых славян, по основным предпосылкам своим, казалось, долженствовавшего заинтересовать декабриста-чеха. Об Обществе соединённых славян Враницкий (как и все «южане») был осведомлён, правда, в последнюю пору его самостоятельного существования, когда при его участии завершался формальный союз между «славянами» и «южанами».

Мы не знаем, не заинтересовался ли Враницкий этими «славянами», ведь они мечтали и о свободном существовании «богемцев» и «моравцев». Важно, однако, иметь в виду, что «славяне» были проникнуты подчёркнуто-демократическими идеями и может быть и поэтому в их среде подавляющее большинство было в чинах не выше поручиков и прапорщиков. И как не натурально было декабристу-чеху сотрудничать с Соединёнными славянами, однако Враницкий с ними не соединился и встретился с ними впервые - и может быть и впервые о них узнал - во время переговоров о соединении «славян» с «южанами». Едва ли Враницкий был связан и с тем тайным обществом, которое - по сообщению поляка графа Ходкевича - существовало якобы в «Богемии».

Был ли Враницкий деятельным членом тайного общества? На этот вопрос можно ответить скорее отрицательно, чем утвердительно. С.И. Муравьёв-Апостол в своих показаниях утверждает, что Враницкий «ни на одном совещании нашем не был и вообще мало имел участия в делах общества».

В показаниях В.К. Тизенгаузена также имеется материал для заключения о таком как бы стороннем участии Враницкого в деле тайного общества. После горячих бесед своих с Артамоном Муравьёвым в его жилище при участии Сергея Муравьёва и М.П. Бестужева-Рюмина по вопросам революционных планов «Я, - писал Тизенгаузен, - уехал за час до сумерек и переждавшись дома, пошёл к полковнику Враницкому, чтобы ему всё пересказать и уговорить немедленно сходить со мною к генералу Роту и всё открыть», «но я, - продолжает Тизенгаузен, - застал Враницкого больного и страждущего, одумался, посидел около получаса, разговаривая о посторонних вещах и возвратился в лагерь». И несколько ниже - в другой связи Тизенгаузен говорит - «Враницкий добрый и честный человек, с каким сердечным чувством обнял я его однажды при разговоре о нашем деле, когда услышал, что он одного со мною мнения о нашем добром государе. Он, верно, обольщён Сергеем Муравьёвым». - Заключает Тизенгаузен известной уже нам фразой.

Если припомнить ещё, что даже в самые дни восстания Черниговского полка и поимки его участников местное высшее начальство рассчитывало на содействие Враницкого, то можно определённо заключить, что он не был ярким и вполне активным участником революционного движения в среде южно-русского офицерства.

Тем не менее, однако, Враницкий был, несомненно, посвящён в замыслы руководящих деятелей Южного общества и был - в той или иной степени в курсе связанных с этими замыслами отношений. Следственная комиссия по делу декабристов или вернее правитель её дел А.Д. Боровков при определении виновности Враницкого основывались, может быть, главным образом на его собственных показаниях. В «Алфавите декабристов», составленном Боровковым, о Враницком даются такие сведения: «слышал о намерении по смерти покойного государя (Александра I) требовать конституции вооружённою рукою, равно и о предположении остановить цесаревича (великого князя Константина Павловича) на дороге из Варшавы. Был на совещании у Муравьёва, когда сей последний и Бестужев-Рюмин воспламеняли и возмущали находившихся там артиллерийских офицеров.

Когда Швейковский раздражён был лишением его полка, то Враницкий ездил его уговаривать и при сем случае слышал о намерении начать открытое действие. Враницкий, узнав о непозволительной цели общества, раскаялся и решился в пользу оного не действовать». Не имея возможности здесь воспользоваться сведениями о сем самого Враницкого, мы вынуждаемся эту официальную справку несколько оживить и восполнить лишь по сообщениям других членов тайных обществ, сообщением, конечно, более или менее случайного и отрывочного характера и при том неполным, ибо показания членов Южного общества кроме Пестеля и С. Муравьёва-Апостола ещё не изданы.

В показаниях Пестеля, С. Муравьёва-Апостола и некоторых членов Общества соединённых славян есть несколько фактических данных об участии Враницкого в жизни Южного общества. Сводка всех этих показаний даёт следующие сведения:

1) По показанию Пестеля относительно проекта ввести в тайное общество какого-то генерала - именно Враницкий вносил такое предложение: «полковник Враницкий предлагал (С. Муравьёву и Бестужеву-Рюмину) стараться о приготовлении генерала Ридигера (начальника третьей гусарской дивизии), с коим он давно знаком; не имея достаточно доверенности к суждению Враницкого о генерале Ридигере, было дано знать от Директории (Южного общества), чтобы сего действия не предпринимали, потому что наверно в своих ожиданиях ошибается».

2) Во время одной из встреч членов Общества соединённых славян с «южанами» у С.И. Муравьёва-Апостола зашёл разговор о трагической смерти генерала Лисаневича на Кавказе, убитого горцами, - полковник Швейковский, как показывают некоторые «славяне», между прочим заметил, что «черкесы-разбойники», что вызвало замечание со стороны Враницкого - «вот прекрасно, защитники вольности называют разбойниками тех, кто сражается за свою свободу!»

3) Узнав в лагере под Лещином в сентябре 1825 года о последовавшем устранении от командования Алексопольским полком члена общества полковника И.С. Повало-Швейковского, члены общества Артамон Муравьёв, Тизенгаузен, Бестужев-Рюмин, С. Муравьёв-Апостол и Враницкий съехались у Швейковского. - «Арт. Муравьёв предлагал начать действие (т.е. революционное выступление) безотлагательно, каковое предложение при первом порыве было всеми одобрено».

4) В показаниях «славянина» Бечаснова находим указание, что во время одного совещания у Сергея Муравьёва «Враницкий и Швейковский более жаловались на притеснения, несправедливости и презрение к младшим высшего начальства и вообще говорили все, что «скоро будем счастливы»; «славянин» Андреевич 2-й в ответ на вопрос следственной комиссии о «духе» членов Южного общества и в частности Швейковского и Враницкого указал, «что касается до духа каждого из сих членов, то они, по-видимому, очень ожесточены какими-нибудь несправедливостями».

5) Надлежит, наконец, отметить самое участие Враницкого во встречах и совещаниях членов тайных обществ. Так на обеде у В.Л. Давыдова в Киеве во время контрактов 1825 года - по обозначению следственной комиссии - «обеде революционном», присутствовали именно члены Южного общества («это все наши», сказал при встрече Тизенгаузену хозяин дома) - Швейковский, Тизенгаузен, Враницкий, Пестель и некоторые другие, - правда, как указывал Пестель, в беседе революционные темы затронуты не были; далее - во время сбора войск 3-го корпуса при местечке Лещине эти же лица, а также Артамон и Сергей Муравьёвы, Бестужев-Рюмин и др. - нередко встречались. Одна из подобных встреч связана была с соглашениями Южного общества со «славянами».

Бестужев и Сергей Муравьёв стремились убедить этих последних в значении и силе своей организации и, видимо, подчёркивали в связи с этим высокое служебное положение ряда участников Южного общества. В предварительных объяснениях со «славянами» Бестужев и др. называли имена тех штаб-офицеров, которые входили в число «южан», - называли они, конечно, и имя полковника Враницкого. «Все сии благородные люди, - говорил по словам Горбачевского - Бестужев, забывая почести и богатства, поклялись освободить Россию от постыдного рабства и готовы умереть за благо своего отечества».

Такой высокий состав Южного общества произвёл известное впечатление на «славян». Эти «штаб-офицеры, - писал И.И. Горбачевский в своём показании, - точно много на нас подействовали, для нас («славян») было сие как бы поразительно, тем более, что это был первый пример для нас, что сии люди сим оне занимаются и ещё столь ревностно». Следственная комиссия сделала вывод, что «славяне» «видев тесные сношения Ваши (С.И. Муравьёва) с полковниками Швейковским, Тизенгаузеном, Враницким и другими штаб-офицерами были увлечены к соединению с южным обществом».

И вот на том собрании «южан» и «славян» у Муравьёва, когда произошло их политическое знакомство, присутствовал и Враницкий; фраза о генерале Лисаневиче была им произнесена именно на этом собрании. В доме собраний шла речь, повидимому, и об «истреблении династии», впрочем, как запомнил «славянин» Бечаснов - «полковники Враницкий и Швейковский менее прочих говорили, и, как кажется, не были в большом энтузиазме».

Таковы фактические данные о Враницком, которые можно извлечь из изданных доныне показаний его собратьев по тайному обществу. Не являясь деятельной и энергичной фигурой этой революционной организации, полковник Враницкий был, видимо, в курсе её замыслов и планов и разделял с нею отрицательное отношение к современному русскому политическому режиму и стремления построить в будущем политические отношения на основе свободы и общественной справедливости.

Следственный Комитет по делу декабристов в Петербурге узнал об участии Враницкого в Южном обществе прежде всего из петербургских показаний Пестеля и некоторых других лиц и уже 5 января 1826 года решил подвергнуть аресту и его - в числе многих иных «южан». Одновременно последовало и Высочайшее повеление «взять» южан. Враницкий был арестован, видимо, в первых числах января 1826 года у себя в Житомире и уже 18 числа был доставлен в Петербург на главную гауптвахту.

К сожалению, мы не знаем условий его пребывания в заключении в Петропавловской крепости и историй его допроса, показаний и т.п. Тот вывод Следственного Комитета об его отношении к тайному обществу, какой приведён был выше, дал основание Верховному Уголовному суду признать, что Враницкий «принадлежал к тайному обществу и знал устав его, т.е. изменение Государственного Порядка» и отнести его к восьмому разряду «государственных преступников».

Пятнадцать лиц, отнесённых к этому разряду, были присуждены Судом к лишению чинов и дворянства и к ссылке на поселение на вечные времена. Высочайшим указом Суду от 10 июля 1826 г. этот приговор был утверждён, в августе месяце этого же года срок ссылки был сокращён до 20 лет.

В тот самый день, как последовало это сокращение срока ссылки для Враницкого, последний уже прибыл в Тобольск под надзором поручика фельдъегерского корпуса Сольнина. Местом жительства для Враницкого был назначен город Пелым Туринского округа Тобольской губернии. Однако, Враницкий на некоторое время задержался в Тобольске. Он уже прибыл сюда, как писал позднее сенатор Б.А. Куракин, «в раскаянном и совершенно отчаянном положении», и по состоянию своего здоровья не мог быть отправлен дальше.

Мы не имеем, конечно, точного диагноза болезни Враницкого, но, видимо, его заболевание было связано с угнетённым его душевным состоянием. Товарищи его по ссылке, как, например, И.Д. Якушкин, считали, что Враницкий в конце концов сошёл с ума. Он всё время в Сибири находился в сильном упадке сил и чувствовал такую апатию ко всему его окружающему, страдая, можно думать, меланхолией. Когда обнаружились у Враницкого первые признаки этой болезни - не знаем, но из указаний декабриста М.С. Лунина можно заключить, что едва ли ещё не в крепости.

Первого ноября 1826 года Враницкий - после некоторого лечения - был отправлен из Тобольска в Пелым, где ему была отведена квартира от обывателей. Отсутствие у него каких-либо материальных средств к существованию вызвало распоряжение тобольского губернатора Д.Н. Бантыш-Каменского к выдаче ему из Пелымского хлебо-запасного инородческого магазина в натуре муки, крупы и соли в размере солдатского пайка. С половины 1827 года эти выдачи были прекращены в виду пересылки ему из России небольших денежных сумм через шефа жандармов гр. А.Х. Бенкендорфа, - но кто именно посылал эти деньги, остаётся неизвестным, - Враницкий ни с кем, как удостоверяла тобольская администрация, не переписывался. Бенкендорф оказал Враницкому в это же время ещё и иную поддержку. Враницкий, как и некоторые иные декабристы в Сибири, занимался рисованием. Сделанный им вид города Пелыма он направил тобольскому гражданскому губернатору с просьбой прислать ему всё необходимое для рисования и снятия планов.

Письмо было доставлено Бенкендорфу и он послал или посылал декабристу готовальни, ящик красок, бумагу и пр. В указанном письме имеются, между прочим, такие слова, которые характеризуют душевное состояние их автора: «отдалён от родных, приятелей, и всего просвещённого мира, в сем мрачном уголке земного шара мучительные дни жизни моей проходят и вместе с ними приметно моральные и телесные силы мои; увядает растение, которое могло давать ещё плодов, если б не покрывала тень и беспрестанная мрачность, солнце своею благотворительною теплотою уже давно не согревает его».

С этими мыслями Враницкого в Пелыме согласно и его житьё: «по болезненному состоянию он, по словам одного из пелымских чиновников, с трудом встаёт с постели, в пищу употребляет ломоть чёрного хлеба с квасом в сутки, и то тогда, когда принесут, сам, если не подадут, хотя бы более суток прошло уже, не попросит, - других припасов покупать не приказывает и денег на сие не выдаёт, а когда его спросят не угодно ли чего-нибудь? то от него услышат лишь отзыв - сами знаете, а больше ни слова». - В Пелыме же в это время (1828-1836 гг.) жил декабрист А.Ф. фон-дер-Бриген, который, как сообщает декабрист А.Е. Розен, «тщетно старался развлекать и поддерживать Враницкого».

Весной 1830 года Враницкий - согласно Высочайшей резолюции на представлении тобольского губернатора - был переведён в город Ялуторовск, где были лучшие климатические и общие условия существования. Однако, состояние Враницкого не улучшалось. Материальные условия его жизни должны были несколько улучшиться в связи с дружеской помощью со стороны сосланного в Тобольск члена и директора польского тайного общества бывшего волынского губернского маршала графа П.И. Мошинского. Он не был лишён при этом своих имущественных прав и нашёл возможным помогать кое-кому из собратьев по ссылке в течение 1830 и 1831 гг. Так, в августе 1830 г. по его личной просьбе было разрешено из доходов с его имений в России ежегодно выдавать по 1000 рублей ассигнациями Враницкому и его отцу, проживавшему в Праге и находившемуся в крайней бедности.

Впрочем, мы не знаем положительно, осуществилось ли это решение; есть сведения, что Враницкий сам в конце концов отказался от этой помощи. Во всяком случае в 1832 г. возобновлена была выдача Враницкому солдатского пайка и полного комплекта зимней и летней одежды, - без этой помощи он существовал единственно на выручку от продажи своих вещей. Душевное состояние Враницкого продолжало оставаться безрадостным и мрачным, - он заявлял, что не желает иметь собственной своей воли, но лишь «повиноваться всему, начальством повелеваемому». «Где мне несчастному, - писал он в декабре 1831 года, - давно морально-мёртвому человеку, быть ещё упрямым! Единственная моя просьба: всемилостивейшее прощение преступлений моих и высочайшая милость удостоиться счастья быть по прежнему верным и от всей души моей Его Императорского Величества приверженным слугою».

Второго декабря 1832 года после продолжительной болезни Враницкий умер в Ялуторовске. Единственный близкий к нему в эти годы человек - декабрист А.В. Ентальцев (Южного общества), живший также в Ялуторовске, передал начальству неоднократно заявленное Враницким желание вручить карманные свои часы престарелому своему отцу, проживавшему в Чехии; сам Враницкий боялся лично осуществить эту свою мысль, так как отец ничего не знал о его несчастии и сын не хотел огорчать отца печальной вестью о своей горькой судьбе.

Граф Бенкендорф нашёл возможным исполнить это посмертное желание ссыльного и при содействии русского посольства в Вене его часы были вручены его отцу в Праге с извещением о смерти сына на поселении в Сибири. Остальное имущество декабриста - остатки его белья и одежды - было продано с аукциона за 246 рублей ассигнациями и деньги эти подлежали выдаче наследникам покойного. - Так кончилась жизнь чеха-декабриста вдали от его родины и родительской семьи, в далёком углу Сибири.

Со временем новые публикации исторического материала принесут, несомненно, немало новых и более полных сведений о В.И. Враницком. Нашей целью было лишь отметить факты нахождения среди русских декабристов этого выходца из Чехии и попытаться собрать о нём доступные нам сведения. Может быть и в самой Чехии и в Праге эти наши строки вызовут интерес у печальной судьбе одного из сыновей Чешской земли и послужат к обнаружению и здесь каких-либо дополнительных о нём сведений.

Антонин Флоровский

1. IV. 1928

Прага

Л.С. Кишкин

Декабрист Василий Иванович Враницкий

Подъём национального движения в Чехии и Словакии в конце XVIII - начале XIX в. сопровождался интенсивным развитием связей с Россией. Деятели этого движения, направленного против гнёта Габсбургской монархии, заявляли о близком родстве чехов и словаков с великим русским народом. С надеждой смотрели они на Восток, откуда надеялись получить помощь в своей борьбе за национальную независимость против австрийского порабощения.

Почти все виднейшие чешские и словацкие общественные деятели, писатели и учёные периода «национального возрождения» (Добровольский, Юнгман, Шафарик, Челаковский, Коллар и др.) находились в тесных контактах с представителями русской культуры.

Большой интерес к общественной и культурной жизни чехов и словаков появился тогда и в России. Об этом свидетельствуют научные поездки, совершавшиеся в 20-40-е годы XIX века в чешские и словацкие земли русскими учёными П.И. Каппеном, Т.Н. Грановским, О.М. Бодянским, И.И. Срезневским, В.И. Григоровичем, И.И. Прейсом и др. Примерно в те же годы с жизнью чешского и словацкого народов знакомится и целый ряд русских писателей: Ф.И. Тютчев, Н.М. Языков, А.Н. Майков, Н.В. Станкевич, Н.В. Гоголь и др.

Развитию интереса и симпатий чехов и словаков к русскому народу способствовало неоднократное пребывание на их территории русских войск в период наполеоновских войн. Благожелательно встречали русских чехи и словаки в 1799 г., когда войска А.В. Суворова, направлявшиеся в Италию, проходили через Моравию и Чехию. В 1813 г. под Кульмом (ныне Хлумец) руководимые А.И. Остерманом-Толстым русские части вступили в неравный бой с численно превосходившими их войсками Наполеона. В нём участвовали будущие декабристы: Пестель, С. Трубецкой, Якушкин, Митьков, а также Чаадаев и др.

Раненные в этом сражении русские солдаты и офицеры получали помощь в чешских лазаретах, а затем отправлялись на отдых в окрестности Праги. Широкие круги чешского общества глубоко симпатизировали русским. Спектакли в Сословном театре в Праге, на которых присутствовали русские, превращались в яркие манифестации чешско-русской дружбы. Победы русских войск воспринимались в Чехии и Словакии с воодушевлением. Нередко в те годы чехи и словаки поступали на службу в русскую армию.

Малоизвестной судьбе одного из них - Василия Ивановича (Вацлава) Враницкого - полковника русской армии, героически сражавшегося в её рядах против Наполеона, впоследствии декабриста, и посвящается настоящий очерк. Сведений о Враницком сохранилось не так много, нередко они противоречивы, однако представляют немалый интерес, так как жизнь этого человека составляет одну из самых светлых страниц летописи чешско-русских отношений XIX в.

В «Списке членам тайных обществ, преданным Верховному уголовному суду, по манифесту от 1 июня 1826 г.» среди принадлежавших к Южному обществу декабристов четырнадцатым из тридцати семи (фамилии предаваемых суду расположены по степени тяжести преступлений) значился Василий Враницкий, полковник квартирмейстерской части. В графе «число лет в 1825 г.» стоит цифра 40, в графе «где воспитывался» значится: «В Богемии, в Пражской гимназии у католических ксендзов-пиаристов».

Более подробные сведения о происхождении и воспитании Враницкого после первых, разделённых десятилетиями кратких сообщений о нём были обнаружены в пражских архивах. Из них следует, что Вацлав Враницкий (Vranitzky Wenceslaves, т. е. Vaclav) родился в семье пражского пивовара Яна Враницкого (Johann Wranitzky). Архивные бумаги Пиаристской гимназии подтверждают, что учиться в ней Вацлав Враницкий начал в 1793 г., когда ему исполнилось 11 лет. Исходя из этого, годом его рождения следует считать 1782.

Кроме сына Вацлава, в семье Я. Враницкого и его жены Анны (в девичестве Чайковой) было ещё десять детей. Вацлав, по-видимому, принадлежал к старшим из них. Я Враницкий, хотя и был мастером цеха пивоваров, однако не принадлежал к удачливым предпринимателям. Купив в 1792 г. собственный дом на Водичковой улице (у Райслу)* и войдя в долги, он так и не смог выплатить их. В 1800 г. дом пришлось продать.

*В настоящее время этого дома не существует, в начале XX в. он был снесён, на его месте на Водичковой улице под № 36/704 теперь стоит другое здание.

О постоянных материальных трудностях в семье Враницких свидетельствует ряд прошений Я. Враницкого о снижении налогов. Показательно его обращение в пражский магистрат с просьбой выдать письменное подтверждение о бедности для того, чтобы освободить от платы за обучение сына в Пиаристской гимназии. Приведённые факты дают представление о социальной среде, из которой вышел будущий декабрист, о той обстановке, в которой он рос и воспитывался.

В конце XVIII - начале XIX в. чешское население Праги не было однородным. Одни тяготели к немецкой культуре и пользовались в быту немецким языком, другие придерживались традиций чешской культуры и считали родным языком, по крайней мере в семейной жизни, чешский. Именно ко второй группе пражан, сознававших свою принадлежность к чешскому народу и славянству, и относились те, кто горячо приветствовал в начале XIX в. русские войска, когда они появлялись в Чехии. Национальные и патриотические чувства были одной из причин, приводивших в те годы чехов в русскую армию.

В этой связи существенно, какой культурной ориентации придерживались родители Враницкого и на каком языке говорили в его семье. Судя по сохранившимся документам, отец и мать будущего декабриста осознавали себя чехами как в этническом, так и в языковом отношении. Об этом говорят их подписи под составленными на чешском языке деловыми бумагами, что, конечно, не исключает знания и немецкого языка.

О принадлежности Яна и Анны Враницких к патриотической чешской среде Праги в известной мере говорят и специфически чешские имена крёстных отцов и матерей их многочисленных детей (Ян Баштетский, Мария Соукопова, Анна Караскова и др.). В списке учащихся Пиаристской гимназии в графе «natio» («национальная принадлежность») против имени Вацлава Враницкого было написано «Bohemi», т. е. чешская.

Итак, Враницкий происходил из семьи небогатых пражских мещан, осознавших себя чехами и говоривших на чешском языке. Мечтая дать сыну образование, Ян Враницкий определил его в Пиаристскую гимназию, где Вацлав проучился с 1793 по 1797 г. Учился В. Враницкий хорошо, был одним из лучших учеников гимназии. Однако из гимназии пришлось уйти в середине учебного года, как видно, из-за материальных затруднений в семье, которая была не в силах обеспечить учёбу Вацлава. В освобождении от платы за учение в 1797 г. ему было отказано, хотя в предыдущих 1795 г. и 1796 г. он от неё освобождался.

Правомерно поставить вопрос: что вынес Враницкий из гимназии? Прежде всего, очевидно, совершенное знание немецкого языка, так как преподавание у пиаристов велось только на этом языке. В программу гимназического курса входили классические языки (латынь, греческий), большое значение придавалось изучению естественных наук (математике, географии и др.), а также истории. Знание основ латыни помогло В. Враницкому позже освоить итальянский и французский языки.

Если говорить о духовной атмосфере, царившей в Пиаристской гимназии, то она была обусловлена религиозными и социальными реформами, которые проводились в Австрии сыном Марии Терезии Иосифом II, а также в определённой мере склонностью к идеям просвещения. Конечно, на формирование взглядов молодого Враницкого оказала влияние не только гимназия. В этой связи стоит указать на окружение, в котором он находился в детском возрасте.

Среди квартирантов и знакомых отца были помощник пекаря, портной, поденщик, артиллерист и другие представители трудовой Праги с типично чешскими фамилиями (Суда, Веверка, Розкошный, Градецкий и др.). Уже с детства Враницкий имел представление о нужде и бедности, о нелёгкой жизни тех, кому приходилось зарабатывать на жизнь своим трудом. Возможно, именно здесь - истоки его будущего народолюбия, уважения и симпатии к простым людям.

После ухода из гимназии Враницкий поступил на военную службу. Об этом периоде его жизни сведений совсем мало. Известно только, что он сравнительно быстро получил чин прапорщика и в 1804-1805 гг. служил в 28-м пехотном полку австрийской армии, расквартированном в Кутной горе и состоявшем главным образом из чехов. Находясь в этом полку, прапорщик Враницкий обращался к начальству за разрешением посетить Прагу, где жили его родные. В мае 1805 г. он неожиданно выходит в отставку и, получив заграничный паспорт, выезжает из Австрии в Пруссию. Причины выхода в отставку и переезда неясны. Таковы основные известия о Вацлаве Враницком, сохранившиеся в пражских архивах.

Сведения о его дальнейшей жизни в те годы, когда он был офицером русской армии (уже под именем Василия Ивановича, а не Вацлава - сына Яна), а также и о годах, предшествовавших поступлению на русскую службу, мы находим в архивных бумагах, находящихся в ГА РФ и ЦГВИА, прежде всего в следственном деле полковника Враницкого.

«Я воспитывался в моём отечестве в городе Праге...» - отвечал декабрист на вопросы следственной комиссии от 24 апреля 1826 г. Далее мы узнаём, что после Пиаристской гимназии, поступив на военную службу и будучи австрийским офицером, Враницкий в 1803 г. был направлен в учреждённую тогда в Праге артиллерийскую офицерскую школу, где обучался черчению, тактической съёмке, фортификации и военной географии. Всё говорит о том, что Враницкий был человеком широко для своего времени образованным. Он хорошо знал русский язык (об этом говорят его письма), немецкий, французский и итальянский языки, был сведущ в математических науках.

В формулярном списке Враницкого, откуда взяты эти данные, ничего не сказано о чешском языке, которым он, несомненно, владел. О знании Враницким чешского языка со всей очевидностью говорят встречающиеся иногда в его письменной русской речи богемизмы, особенно в тех случаях, когда он писал в состоянии большого волнения. Так, например, в письме к тобольскому гражданскому губернатору Д.Н. Бантыш-Каменскому, жалуясь на жену своего пелымского начальника - областного заседателя Ивонина, Враницкий писал, что та умышленно, пригласив к себе его хозяйку, «напоила её пьяною и выучила ей мне ругать». Здесь, как и в ряде других случаев, вместо русского «меня» в винительном падеже он пользовался формой дательного падежа - «мне», совпадающей с аккузативом в чешском языке. Кроме знания языков, математических и военных наук, Враницкий играл на скрипке и рисовал.

На русскую службу в Севский пехотный полк, прапорщиком Враницкий поступил как бывший австрийский офицер в декабре 1806 г., когда русская армия находилась в Пруссии, терпевшей поражения от французов. Что делал в Пруссии Враницкий в 1805 г. и 1806 г., как реагировал на происходящие события, неизвестно. Всё, что сказано об этом в графе «во время службы своей в походах и делах каких был, где и когда», сводится к следующему: «806 года ноября с 18 в Прусско-Королевском владении волонтёром, где в сражении против французских войск был».

Если принять во внимание, что на русскую службу «по высочайшему приказу из отставки» Враницкий был принят 24 декабря 1806 г., то можно предположить, что до этого он, видимо, участвовал в боевых действиях против французов в составе прусских войск. Это было за месяц до его вступления в русскую армию. Что побудило к этому Враницкого? Устройство собственной судьбы и желание материально помочь семье? Вероятно, да. Но не исключено, что среди других причин, обусловивших такой шаг, могло быть и чувство симпатии по отношению к родственному чехам русскому народу.

В Севском полку В.И. Враницкий находился до 1812 г., когда 1 июля он был переведён «в свиту его Императорского Величества по квартирмейстерской части», а затем служил в различных частях и соединениях, последним из которых был 3-й корпус 1-й армии (с 19 января 1822 г.). За всё время службы он зарекомендовал себя достойным и храбрым офицером. Об этом говорят его продвижения по службе и награды.

В ноябре 1808 г. Враницкий произведён в подпоручики, в июле 1809 г. - в поручики, в феврале 1813 г. за отличие в боях - в штабс-капитаны, в феврале 1814 г. - в капитаны, в августе 1818 г. - в подполковники, а в апреле 1822 г. - в полковники. Каждая из ступенек продвижения по воинской лестнице не была подарком начальства, а являлась признанием ратных и трудовых заслуг Враницкого. Иным продвижение в русской царской армии безродного, не имеющего связей иностранца и быть не могло.

На протяжении первых десяти лет службы в русской армии В.И. Враницкий не один раз участвовал в боевых действиях. Только в 1807 г. в Пруссии он был в восьми крупных сражениях, в частности у местечка Лансберг, при Эйлау, где был ранен в голову и руку саблей, на реке Пассарж (штурм батарей), под Гейлсбергом, где вторично был ранен в ногу и контужен картечью. В 1808-1809 гг. во время русско-шведской войны В.И. Враницкий снова принимает участие в десятках сражений. За битву у Кирке Каретула он получает орден св. Анны 4-й степени.

Когда армия Наполеона вторглась в 1812 г. в Россию, В. Враницкий находился в отряде полковника Властова и стал участником битв у деревни Клясицы (или Клястицы), под Полоцком, Борисовом и других сражений. За храбрость он был удостоен орденов св. Владимира 4-й степени, св. Анны 2-й степени, награждён золотой шпагой с надписью «За храбрость» и произведён в штабс-капитаны. В 1813 г. Враницкий был в сражениях под Магдебургом, Виттенбергом (при бомбардировке крепости на левом берегу Эльбы) и у Лютцена.

В 1814 г. он попадает во Францию, где участвует в битвах при Бар-сюр-Обе, у города Троа, за что произведён в капитаны, под Фершампенуазе и Парижем. В общей сложности Враницкий участвовал в шести кампаниях русской армии. Кроме упомянутых выше наград, он имел за сражение под Магдебургом прусский орден, а за кампанию 1812 г. серебряную медаль 1812 года, не раз получал и другие поощрения, в частности денежные вознаграждения, а также объявления «благоволения».

Показательно, что в 1813 г., как отмечалось в формулярных списках, Враницкий «во время перемирия находился по секретным поручениям в Богемии». Очевидно, это событие было обусловлено чешским происхождением Враницкого, его знакомством с австрийскими порядками. А.В. Флоровский высказал предположение, что эта поездка была связана с русско-австрийскими переговорами (встреча Александра I с Меттернихом в замке Опочно у Находа в июле 1813 г., пребывание русского, австрийского и прусского императоров в Праге и Теплице в августе того же года). Такая догадка кажется правдоподобной.

В 1820 г. В.И. Враницкий некоторое время служил на Кавказе. В 1821 г. и в 1824 г. он имел 4-х месячные отпуска. Во время второго отпуска он лечился в Минеральных Водах. Ездил ли он во время отпусков в Чехию, неизвестно.

Таковы некоторые сведения о службе Враницкого в России. Их дополняет его аттестация в «Списке полковников» 3-го корпуса 1-й армии от 30 апреля 1824 г.: «На войне служил хорошо, способности ума посредственные, характера несколько слабого. Имеет довольно хорошие военные познания». В другом «Списке полковникам и подполковникам» от того же числа читаем: «По службе своей достоин повышения». В «кондуитском списке...» за 1820 г. о Враницком сказано, что он «очень хорошо» ведущий себя на службе, обладающий «хорошими» способностями офицер, «не преданный» пьянству и относящийся к тем, кто «хорош» в хозяйстве.

Как видно, личных причин для недовольства царской властью у Враницкого не было. Он был обеспечен, получил русское дворянство, принадлежал к высшим свитским военачальникам, его ждал генеральский чин. Причастность Враницкого к декабристам может быть объяснена только демократичностью его взглядов, сочувственным отношением к угнетённым русским людям. И в этом он был типичным декабристом.

В «Обвинительном заключении по Южному обществу» о Враницком сказано: «Принят в конце 1824 г., слышал о намерении по смерти покойного государя требовать Конституцию вооружённою рукою, равно и о предположении остановить цесаревича по дороге из Варшавы. Был на совещании у Муравьёва, где сей последний и Бестужев-Рюмин воспламеняли и возмущали находившихся там артиллерийских офицеров. Когда Швейковский раздражён был отнятием у него полка, то Враницкий ездил его уговаривать и при сём случае слышал о намерении начать открывать действия...»

В тайное общество Враницкий действительно был принят в конце 1824 г. в Житомире своим товарищем полковником И.С. Повало-Швейковским. А указание о приёме Враницкого в Общество Швейковский получил от С.И. Муравьёва-Апостола ещё летом 1823 г. во время пребывания в лагерях под Бобруйском. В том же 1824 г., но уже самим С.И. Муравьёвым-Апостолом, был принят в Общество и приятель Враницкого - полковник В.К. Тизенгаузен.

Всех этих трёх полковников - Швейковского, Враницкого и Тизенгаузена - связывали дружеские отношения. Их привлечение в Южное общество руководителями наиболее деятельной его Васильковской управы Сергеем Муравьёвым-Апостолом и Михаилом Бестужевым-Рюминым имело свои особые причины. Они настоятельно стремились к тому, чтобы в тайную организацию вошли старшие офицеры, связанные со штабом 3-го корпуса. Это имело не только большое практическое значение на случай восстания, но и поднимало престиж Общества в глазах младших и средних офицеров.

Примечательно, что во время переговоров о слиянии Южного общества и Общества соединённых славян (в деревне Млинищи, у Лещинского лагеря), когда Бестужев-Рюмин требовал неограниченного доверия, а «славяне» просили «доказательств», т. е. информации, позволяющей верить ему, то Бестужев-Рюмин назвал самых высоких по чину офицеров, членов Южного общества, в том числе и Враницкого.

Если говорить о служебном положении В.И. Враницкого, то связанные с ним возможности на случай восстания, несомненно, представляли значительный интерес. Ведь в обязанности корпусного квартирмейстера входило не только расквартирование частей, он располагал всеми данными о численности корпуса, его оснащённости, передислокациях, транспортных средствах и т. д. Во многом именно им осуществлялась оперативная штабная работа. Всё это, несомненно, также было причиной повышенного внимания к Враницкому со стороны руководителей Васильковской управы.

В отличие от Швейковского, командовавшего Саратовским пехотным полком, Тизенгаузена - командира Полтавского пехотного полка, а также командовавшего Ахтырским гусарским полком полковника Артамона Муравьёва, Враницкий был единственным собственно штабным офицером, бывшим в курсе дел всего 3-го корпуса 1-й армии. И не случайно руководители Южного общества, в котором офицеров с таким положением было немного, возлагали на Враницкого большие надежды.

По существовавшим в Южном обществе правилам его члены делились на категории: члены первой категории детально знали конечные и действительные цели организации, члены второй категории информировались о них лишь в самых общих чертах. Первоначально Враницкий принадлежал ко второй, однако позже, во время приезда в Житомир, С.И. Муравьёв-Апостол подробнее рассказал ему о намерении добиться конституции и изменить существующий порядок.

Судя по опубликованным следственным делам и документам членов Южного общества и влившегося в него в 1825 г. Общества соединённых славян, а также по целому ряду архивных материалов, особенно активным членом Общества Враницкий не был, а по взглядам скорее принадлежал к его умеренному крылу, которое было склонно избегать крайне радикальных средств в борьбе за конституционные преобразования. Однако Враницкий не был случайным, бездеятельным членом Общества.

В первоначальном показании следственной комиссии Бестужев-Рюмин сказал: «Полковник Враницкий принят в тайное общество Сергеем Муравьёвым в 1824 г. Действие его мне неизвестно, но принят он был в намерении идти в Москву, куда он должен был колонновожатым».

В ответах на вопросы следственной комиссии от 8 февраля 1826 г. член Общества соединённых славян Бечаснов писал, что на одном из совещаний Сергей Муравьёв сказал об Александре I: «Слишком стыдно, чтоб 50 миллионов страдали от одного человека и несли ярмо его, - надобно истребить сие зло и быть свободным». Враницкий и Швейковский, хотя и не поддерживали Сергея Муравьёва-Апостола так горячо, как Артамон Муравьёв и Тизенгаузен, однако «жаловались на притеснения и презрение к младшим высшего начальства...» Другой член Общества соединённых славян подпоручик 8-й артиллерийской бригады Андреевич 2-й в своих показаниях о Швейковском и Враницком заметил, что «они, по-видимому, очень ожесточены какими-нибудь несправедливостями».

Будучи принят в Южное общество декабристов, Враницкий не раз встречался после этого со многими его видными членами. Так, например, он участвовал в совещании декабристов в Киеве во время обеда у В.Л. Даыдова, на котором, кроме него, присутствовали Пестель, Повало-Швейковский, С. Волконский, Тизенгаузен, Юшневский, Барятинский, Лихарев, братья Поджио. Во время пребывания Враницкого в Киеве Пестель просил его, чтобы он «стремился привлечь как можно больше людей в общество». В ответ Враницкий предлагал принять в члены Общества командира 3-й гусарской дивизии Ф.В. Редигера.

Во время летних лагерей 1825 г. у местечка Лещин Волынской губернии Враницкий, хотя и не был на ряде проходивших там важных совещаний, встречался тогда со многими членами Общества и не был оторван от их деятельности. Когда в августе 1825 г. у Повало-Швейковского отняли полк, которым он командовал много лет, и назначили в другой, он был очень недоволен. Повало-Швейковский предлагал, чтобы все одновременно начали действовать. Враницкий и Тизенгаузнен ездили его успокаивать, убеждая в том, что возмущение войск в Лещине «может стать причиной несчастья».

В Лещине произошло важное событие в жизни Южного общества, оно объединилось с Обществом соединённых славян. Члены объединённых обществ знакомились друг с другом у Муравьёва-Апостола. При этом присутствовали Враницкий, Повало-Швейковский и Тизенгаузен. Насколько важной была для юных и в большинстве случаев не имевших высоких чинов членов Общества соединённых славян причастность к Южному обществу полковников Швейковского, Тизенгаузена, Враницкого и Артамона Муравьёва, свидетельствуют и показания члена Общества соединённых славян подпоручика 8-й артиллерийской бригады Горбачевского, который писал о встрече с ними: «Бывшие здесь штабс-офицеры точно много на нас подействовали, для нас сие было как бы поразительно, тем более что это был как бы первый пример для нас, что сии люди сим же занимаются и ещё столь ревностно, сие послужило тому, что Бестужеву и Муравьёву ещё больше начали верить».

Упоминание об участии Враницкого в работе по объединению Общества соединённых славян с Южным обществом содержится в донесении следственной комиссии.

О том, что Враницкий принимал определённое участие в деятельности Общества, свидетельствует, наконец, и то, что именно через него стремился С.Г. Волконский установить контакты с тайным польским Патриотическим кружком, и в частности возобновить знакомство с одним из его членов графом П.И. Мошинским. Последний, как и Враницкий, жил в Житомире и был его хорошим знакомым.

Приведённые факты показывают, что, хотя Враницкий и не был среди наиболее инициативных членов Южного общества, всё же его принадлежность к нему никак не являлась формальной. Заметим, что современник декабрьских событий 1825 г. А.И. Герцен относил Враницкого к шести «самым энергичным» членам Южного общества, имевшим чин полковника.

Первые сведения о причастности Враницкого к тайному обществу были получены следственной комиссией 4 января 1826 г. от Пестеля. На основании их уже 5 января командующему 1-й армией графу Сакену была отправлена бумага о задержании Враницкого и направлении его в Петербург. А через три дня начальником главного штаба 1-й армии была направлена соответствующая бумага генерал-лейтенанту Роту, командиру 3-го пехотного корпуса, где служил Враницкий. Она показывает, сколь велик был страх правительства перед декабристами, и как бы запечатлела в себе атмосферу эпохи.

В ней говорилось: «Во исполнение Высочайшей воли... прошу покорно Ваше превосходительство приказать немедленно взять под арест обер-квартирмейстера вверенного Вам корпуса полковника Враницкого, конно-артиллерийских рот № 6 полковника Фролова и № 5 штабс-капитана Пыхачёва... и отправить их за неимением жандармских офицеров - с надёжными и расторопными армейскими офицерами... а при каждом двух жандармов в С. Петербург, прямо к Его императорскому Величеству во дворец вместе с захваченными бумагами, которые запечатать в тюк. При арестовании их соблюсти всевозможную осторожность и негласность и на пути не позволять им ни с кем видеться или говорить и вообще никого к ним не допускать.

Проезжая через Могилёв-белорусский приказать каждому из офицеров, провозя арестанта своего, нет останавливаясь, через город и остановясь потом в версте, послать жандарма на почту в Могилёв за лошадьми и мне донести». Обращает на себя внимание тщательная продуманность предпринимаемой акции и её регламентация.