«Не считать прикосновенным...»
Случай обвиняющих показаний, сочтённых на следственном процессе недоказанными, обнаруживается при обращении к показаниям членов Северного общества. Одним из таких случаев является расследование в отношении подпоручика 1-й гвардейской артиллерийской бригады Александра Михайловича Голицына, старшего брата осуждённого по приговору Верховного уголовного суда В.М. Голицына.
В ответах на вопросные пункты от 12 января 1826 г. Ф.В. Вольский свидетельствовал о том, что в конце декабря 1823 г. он принял в тайное общество офицера гвардейской артиллерии Голицына. Вольский подчёркивал, что его собственное участие в тайном обществе ограничивалось только тем, что он осуществил приём Голицына.
Показания Вольского обратили на себя внимание Следственного комитета и зачитывались на заседании 13 января. На рукописи показаний сохранилась помета помощника делопроизводителя Комитета В.Ф. Адлерберга: «NB. О названном... членом общества князе Александре Михайловиче Голицыне (офиц[ере] из гвард[ейской] арт[иллерии]), принятом в общество Вольским, сообщено его императ[орскому] выс[очеству] Мих[аилу] Пав[ловичу]». Это означало, что после прямого недвусмысленного показания было отдано распоряжение о привлечении Голицына к расследованию.
Данные об участии в тайном обществе «служащего в артиллерии» Голицына, а им мог быть только А.М. Голицын, - поступили в Комитет ещё до показаний Вольского. 26 декабря на устном допросе, а затем в письменных показаниях А.А. Бестужев свидетельствовал о принадлежности к тайному обществу князя Голицына, служившего «в артиллерии», - правда, он делал оговорку об отсутствии личного знакомства с ним («которого не знаю»).
28 декабря на основании устных допросов Оболенского, а также показаний Бестужева, Трубецкого и Щепина-Ростовского последовало распоряжение об аресте группы лиц, в том числе названного Бестужевым Голицына.
Перед списком подлежащих аресту, включавшим Голицына, стояла резолюция Комитета: «Нижеследующих взять». На полях докладной записки против фамилии Голицына поставлен знак «NB»; рядом - помета делопроизводителя Комитета: «Взять под арест». На полях записки имелась также помета А.И. Татищева: «Высочайше повелено взять. 29 декабря».
Но Голицын не был арестован ни в конце декабря 1825 г., ни в начале января 1826 г. Его арест произошёл, судя по всему, лишь после показания Вольского, то есть после 12 января, по распоряжению великого князя Михаила Павловича. Таким образом, решение об аресте Голицына принималось дважды; причины же, по которым первое распоряжение осталось невыполненным, пока не выяснены. Обстоятельства привлечения к следствию Голицына требуют дальнейшего изучения.
В следственном делопроизводстве не обнаружены указания на сбор сведений о Голицыне и его допросы в январе 1826 г. Только в деле Н.М. Муравьёва появляется запрос от 5 января о принадлежности к тайному обществу ряда лиц, среди которых значится «артиллерийский офицер князь Голицын», причём в примечании Комитет дополнительно запрашивал: «который именно». В своём ответе Никита Муравьёв удостоверил свою полную неизвестность об участии в обществе офицера артиллерии.
В письменных показаниях А.М. Голицын полностью отрицал свою формальную принадлежность к тайному обществу, настаивая на том, что только слышал о его существовании от Вольского, но не выражал согласия вступить в члены и больше ни разу не говорил с ним об этом.
Тем временем в повторных показаниях от 3 и 11 апреля, сделанных в ходе особого расследования связей Голицына с тайным обществом, Вольский был более осторожен. Он утверждал теперь, что формально в члены общества Голицына не принимал, а только сообщил ему о существовании тайного общества, имевшего целью «распространение просвещения и усовершенствование самого себя».
В повторных показаниях Вольский, в противоречие своему первому сообщению, заявлял, что не получал от Голицына согласия на вступление и больше с ним не встречался. Эти повторные показания Вольского были зачитаны на заседании Комитета 15 апреля. Характерно, что в журнале Комитета было особо отмечено это существенное для расследования изменение в показаниях Вольского: выяснилось, что Голицыну, который сначала был назван им членом, он лишь «говорил» о существовании тайного общества, причём «только глухо».
Следствие отдало распоряжение собрать справки об участии Голицына в тайном обществе у «важнейших» членов. Оболенский и М. Муравьёв-Апостол показали, что Голицына «имели в виду» (очевидно, в целях тайного общества) по его родству с В.М. Голицыным, но формально членом не считали. Рылеев и некоторые другие члены тайного общества, спрошенные о Голицыне, не знали о факте его вступления.
На заседании 20 апреля Следственный комитет, после рассмотрения поступивших показаний и составленной на их основе справки о Голицыне, пришёл к решению об освобождении его от ответственности из-за отсутствия «вины». По мнению членов Комитета, следовало «представить государю императору, что князь Александр Голицын к обществу не принадлежал и даже по сведению, которое имел о существовании оного, не мог подозревать противозаконной его цели». Резолюция императора гласила: «Выпустить».
В справку «Алфавита» Боровкова были занесены только данные из повторного показания Вольского, согласно которому Голицын «не отвечал» на сделанное ему предложение стать членом общества, и основные пункты оправдательных показаний самого Голицына (показание А. Бестужева не было принято во внимание уже при решении участи Вольского). Но, в противоречии с вердиктом следствия о Голицыне, в итоговой записке о Вольском нашёл отражение тот факт, что он «в сочлены, вскоре по вступлении своём, принял служащего в гвардейской артиллерии князя Голицына».
Следует остановиться на важнейших составляющих линии защиты, которой придерживался Голицын в своих показаниях. Не отвергая установленный следствием факт разговора с Вольским, свою осведомлённость о существовании общества и его цели, Голицын постарался сделать всё, чтобы лишить этот факт обвиняющего значения. Он, прежде всего, настойчиво отрицал своё присоединение к тайному обществу и, следовательно, организационную принадлежность к нему.
Утверждая, что ему только было открыто существование общества и сообщена его цель (что в действительности являлось необходимым элементом процедуры приёма), Голицын отводил вопрос о своём поступлении в число членов. Принципиально важным являлось и другое его утверждение: о том, что он не дал положительного ответа на предложение вступить в общество. Тем самым Голицын удостоверял, что его принятие не состоялось; одновременно демонстрировалось нежелание быть членом.
Наконец, отрицание продолжительных контактов с Вольским показывало случайность «разговора» о тайном обществе, его единичность, говорило об отсутствии постоянных связей с заговорщиками. В итоге, значение «разговора» с Вольским предельно ослаблялось: факт принятия в члены тайного общества заменялся расплывчатой формулировкой, согласно которой подозреваемому было только «открыто» существования общества и его «внешняя» «просветительская» цель, при том что он фактически ответил отказом на предложение стать членом.
Категорическое отрицание формального членства заслонило факт сделанного Вольским предложения, так же как и первоначальное свидетельство последнего о приёме им нового члена; Комитет принял решение не считать Голицына участником тайного общества.
В этой связи нужно признать, что следователи не сочли нужным обратить внимание на достоверно установленный в ходе процесса факт осведомлённости Голицына о существовании тайного общества, что во многих других случаях влекло за собой привлечение к ответственности. Прозвучавшая на следствии формулировка «общей» цели тайного общества, сообщённой Голицыну («распространение просвещения и усовершенствование самого себя»), как правило, была известна всем новопринятым членам, составлявшим в Северном обществе разряд «согласных», и с течением времени наполнялась политическим содержанием. Так, в частности, произошло в случае Вольского и Зыкова, которые со временем узнали о намерениях общества «переменить правление», в результате чего понесли административное наказание.
Узнал ли Голицын о политической цели декабристского общества - осталось неизвестным. Выяснение действительной степени осведомлённости Голицына о Северном обществе и продолжительности его контактов с другими членами было фактически прервано. В таком повороте событий ощущается влияние на исход дела посторонних для расследования факторов. Такому выводу придаёт дополнительную основу тот факт, что следствие немедленно «ухватилось» за изменение показаний Вольского, обвиняющих Голицына.
При анализе имеющихся обвинительных и оправдательных показаний о Голицыне важно обратить внимание на источники свидетельств о его членстве в тайном обществе. О принятии Голицына прямо показал Вольский, который непосредственно делал ему предложение вступить в члены. Показание, принадлежащее столь авторитетному в данном случае лицу, являлось первым показанием Вольского на следствии, написанным собственноручно, - тем самым исключается неадекватное отражение в нём уличающего свидетельства.
Заметим, что основное содержание последующих показаний Вольского об этом эпизоде почти идентично главным элементам оправдательной линии защиты самого Голицына. Это обстоятельство заставляет предположить «согласование» их показаний. Вероятнее всего, такого рода «согласование» оправдательных показаний и выработка общей линии защиты произошли после ознакомления Вольского с предъявленными ему на устном допросе показаниями Голицына.
Увидев из них, с каким упорством и последовательностью Голицын отрицает свою организационную принадлежность к тайному обществу и факт принятия в члены, а также поняв, что следствие не имеет в своём распоряжении других улик против подозреваемого, кроме его показаний, Вольский решил изменить свою позицию, представив, вместо факта осуществлённого им приёма, фрагментарную картину почти случайного «открытия» Голицыну сведений о тайном обществе и его цели, без всякого соотнесения с существовавшей процедурой приёма.
Кроме того, своё второе и третье показание Вольский дал уже в конце процесса, когда у него уже не вызывало сомнений, чем может обернуться для подозреваемого прямое свидетельство о его формальном участии в тайном обществе. Исходя из сделанных наблюдений, следует признать, что первое показание Вольского о принятии Голицына в члены заслуживает большего доверия.
Автор другого показания о принадлежности Голицына к тайному обществу, А. Бестужев, принадлежал к руководящему ядру Северного общества. Он не был лично знаком с Голицыным, но имел постоянные контакты с ведущими членами, в частности с Оболенским - человеком, весьма информированным в вопросе о членах, принятых в декабристский союз на всём протяжении его существования.
Круг конспиративных контактов Александра Голицына, а в ещё большей степени - его брата Валериана, приводит исследователя непосредственно к фигуре Оболенского, активного участника приобретения новых членов тайного общества в гвардейских полках в 1823 г.
Однако на процессе Оболенский не стал свидетельствовать о степени причастности Александра Голицына к тайному обществу и предпочёл ограничиться лишь осторожным показанием о том, что его «имели в виду» в целях общества, обнаружив тот факт, что лидеры конспирации возлагали на него вполне определённые надежды. Что лежало в основе этих надежд - только ли возможность повлиять на офицера через его родного брата или организационная принадлежность к заговору - осталась на следствии невыясненным.
Между тем, снятое на процессе обвинение в отношении Голицына находит себе подтверждение в мемуарных источниках. Очерк «Четырнадцатое декабря», написанный И.Д. Якушкиным на основе рассказов Оболенского, Пущина и других осведомлённых участников выступления на Сенатской площади, содержит неожиданную информацию о Голицыне как участнике тайного общества и событий 14 декабря, знавшем о готовящемся восстании и даже принявшем участие в беспорядках, отказавшись присягать. Из очерка Якушкина сведения о Голицыне как участнике событий 14 декабря перекочевали в записки М.А. Бестужева «14 декабря 1825 года», не претерпев никаких изменений.
Ещё один мемуарист из числа осуждённых, Д. Завалишин, говоря об артиллерийских выстрелах против мятежников, писал: «...офицеры же вынудили солдат стрелять, а те из них, которые сами принадлежали к Южному обществу, не сумели воспрепятствовать тому». В примечании мемуарист пояснил: «Когда я спросил потом кн. Александра Голицына, как же это он допустил стрелять Бакунина и привозить заряды Философова, над которыми имел неоспоримое влияние, если даже и они не были сами ещё членами Тайного общества, то он сказал мне: "Что же было делать?" - и сознался, что когда Бакунин спрашивал его, то он сказал, что надо стрелять».
Завалишин хорошо известен как автор мемуаров, не всегда выдерживающих критическую проверку. В данном случае вызывает сомнение неверное отнесение Голицына к числу участников Южного общества. Однако появление Александра Голицына в качестве члена тайного общества следует признать чрезвычайно важным, симптоматичным фактом, отражающим информацию, которая бытовала среди осуждённых членов тайного общества, - ведь его имя как лица, причастного к деятельности декабристской конспирации, никогда не фигурировало ни в одном официальном документе. Следовательно, осуждённые декабристы, которые являлись источником информации для Завалишина, уверенно считали Голицына своим товарищем по тайному обществу.
Появление сведений о причастности Голицына к заговору декабря 1825 г. и событиям 14 декабря в мемуарной традиции, несомненно, демонстрирует пласт скрытой на следствии информации. Сведения эти поступили к авторам мемуарных текстов от руководителей заговора, непосредственных организаторов выступления 14 декабря, которые собирали накануне событий данные о тех офицерах, на которых можно было опереться в гвардейских частях (Оболенский, Пущин).
Александр Голицын - один из наиболее показательных примеров участников тайного общества, избежавших наказания благодаря занятой на следствии позиции полного отрицания формальной принадлежности к декабристской конспирации, а также в силу сокрытия товарищами по тайному обществу действительного характера его конспиративных связей и, возможно, значительного воздействия на решения следствия родственных связей подозреваемого.
П. Ильин
