Декабрист Иван Горбачевский

Иван Иванович Горбачевский родился 22 сентября 1800 г. близ Нежина в семье скромного провиантского чиновника. Отец его - Иван Васильевич - во время Отечественной войны 1812 г. служил при штабах Барклая де Толли, Витгенштейна и Кутузова. «События 1812 г., - вспоминал впоследствии Горбачевский, - знакомы мне лично. Я двенадцатилетним мальчиком был при отце» и своими глазами видел, как «мы бегали от французов и за французами».

После окончания Отечественной войны И.В. Горбачевский поступил в Витебскую казенную палату, в которой прослужил в чине надворного советника до 1818 г., когда был отставлен от должности. Ученические годы будущего декабриста прошли в Витебске. Здесь он учился сначала в народном училище (до 1813 г.), а затем в губернской гимназии.

Кроме Ивана, у Горбачевских был еще сын Николай и три дочери (из них известны имена только двух - Анны и Ульяны). Семья была дружной, и ее духовной атмосфере и всему укладу позднее мемуарист склонен был приписывать большое влияние на процесс формирования его характера и убеждений.

Мать Горбачевского (урожденная Конисская) была, по словам сына, женщина набожная и хозяйка, «истая малороссиянка», которая ничего «не знала кроме монахов и Киево-Печерской лавры, куда отдавала последнюю копейку», и у которой в чуланах всегда были запасы сала и моченых яблок. Зато отец Горбачевского был, по-видимому, человек незаурядный. Он не мирился с крепостным правом и различными злоупотреблениями и сумел вселить отвращение к этому своим сыновьям.

Горбачевские жили бедно и детям смолоду пришлось терпеть нужду и лишения. Много лет спустя И.И. Горбачевский писал М.А. Бестужеву: «... я по своему положению почти не имел детства; я не помню, чтобы я был ребенком, отроком, юношею; <...> причиною всему было - тогдашние обстоятельства и обстоятельства семейства нашего».

24 августа 1817 г. Горбачевский, после окончания курса гимназии, определился в «Дворянский полк», находившийся в Петербурге. «Дворянский полк» представлял тогда собою офицерскую школу, соответствовавшую позднейшим юнкерским училищам. В декабре 1819 г. Горбачевский выдержал выпускные экзамены и был направлен на стажировку в артиллерийскую часть. 27 июля 1820 г. Горбачевского произвели в прапорщики и назначили в 1-ю батарейную роту 8-й артиллерийской бригады, которая стояла на Украине в уездном городке Новоград-Волынске.

B 8-й артиллерийской бригаде и прошла вся недолгая служба Горбачевского, с той единственной переменой, что в сентябре 1824 г. он из 1-й батарейной был переведен во 2-ю легкую роту, стоявшую в местечке Барановке, близ Новоград-Волынска.

B кружке офицеров, к которому примкнул в 8-й бригаде Горбачевский, установился образ жизни, мало обычный для военной молодежи. Служба и учение отнимали много времени; но в свободные часы молодые люди читали, занимались, вели серьезные разговоры. Кроме Горбачевского, к этому кружку принадлежали Я.М. Андреевич, В.А. Бечаснов, Аполлон Веденяпин, А.С. Пестов и другие.

Душой его были братья Петр и Андрей Борисовы, с которыми (особенно с Петром) Горбачевский близко сошелся и сдружился. Борисовы руководили идейным направлением кружка. Петр Борисов сочинял стихи и прозу и давал читать товарищам свои листочки о разных «вольнодумческих материях». Выучившись французскому языку, он стал знакомить их со своими переводами из Вольтера и Гельвеция.

Горбачевский, который еще в гимназические годы пристрастился к математике и истории, занимался в свободное от службы время алгеброй, черчением, с увлечением читал Плутарха «о жизни великих мужей, прославивших себя подвигами военными».

Общее чтение, споры и беседы на темы политические и философские привели молодых офицеров от простого товарищества к дружбе, скрепленной единством убеждений, а в эпоху масонских лож и конспиративных организаций от такой дружбы был один шаг к созданию самостоятельного тайного общества. Именно к этому-то и вели своих товарищей братья Борисовы, вкусившие уже запретный плод в виде конспиративной деятельности.

В 1818-1819 гг. Борисовы создали дружеские кружки единомышленников под названием «Общество первого согласия» и «Общество друзей природы». Дальнейшим шагом в этом направлении явилось учреждение ими в 1823 г. в Новоград-Волынске совместно с польским политическим ссыльным Юлианом Люблинским тайного Общества соединенных славян. Первыми в Общество были приняты в конце 1823 г. Горбачевский и Бечаснов.

Содержание «Правил Соединенных славян» и «Клятвенного обещания» позволяют установить как сильные, так и слабые стороны вновь созданной организации. Конечной целью тайного общества была республиканская федерация славянских народов и уничтожение крепостного права. Однако эти высокие идеи растворялись в просветительских лозунгах и не подкреплялись конкретными тактическими установками.

В начальный период Общество отличалось несколько романтическим характером. В ходу были тайны, страшные клятвы на оружии, символические знаки; от членов скорее требовалась работа над совершенствованием своего характера и умственных познаний, чем какая-либо политическая деятельность.

Федеративное объединение славянских племен, а вместе с тем и ликвидация крепостничества, рисовались отвлеченно и туманно, где-то в далеком будущем, и трудно было наметить конкретные пути к их осуществлению. Мечтательная романтика вскоре перестала удовлетворять членов Союза. Петр Борисов совместно с Горбачевским в декабре 1824 г. подготовили проект реорганизации Общества, который должен был обеспечить быстрый рост Союза и придать ему более деятельный и решительный характер. Первым шагом по пути реализации этого проекта было совещание, проведенное в марте 1825 г. в местечке Черникове.

Проект получил единогласное одобрение у всех присутствовавших «славян». Были избраны руководители организации. Президентом стал Петр Борисов, его заместителем - П.Ф. Громницкий, казначеем - И.И. Иванов.

Окончательное переустройство Общества решено было провести во время сбора 3-го корпуса на маневрах близ местечка Лещина в начале сентября 1825 г. Но при самом вступлении в лагерь «славяне» узнали о существовании Южного общества, и на очередь выдвинулся вопрос о взаимоотношениях обеих организаций. В начавшихся переговорах Горбачевский играл видную роль в качестве одного из полномочных представителей «славян».

Руководители Васильковской управы выдвинули план немедленного и полного объединения Славянского союза с Южным обществом. Призыв «южан» большинство «славян» встретило с горячим сочувствием. Энтузиазм M.П. Бестужева-Рюмина и обаяние С.И. Муравьева-Апостола их увлекали; им импонировали высокие чины, светское воспитание и образованность членов Южного общества. Силы и связи Общества, о которых не без преувеличения им говорили, сулили осуществление в ближайшее же время заветных целей.

Залогом успеха являлось наличие у «южан» уже готовой и одобренной, по словам Бестужева-Рюмина, передовыми мыслителями Запада конституции - «Русская правда». Познакомившись с ее содержанием по тексту «Государственного завета», «славяне» получили определенную политическую программу, а в лозунге С.И. Муравьева о близком восстании - конкретный и решительный ответ на свои искания реальной и действенной тактики. Их смутные стремления и чаяния в идеях и планах Южного общества обрели четкое и определенное оформление; «славяне» как бы впервые находили сами себя.

Во время переговоров не обошлось без некоторых трений и шероховатостей. Так, Борисов 2-й, уточняя планы «южан» относительно функций и состава Временного правления, высказал опасение, как бы это учреждение не свелось к личной диктатуре, чем вызвал недовольство Бестужева-Рюмина. Однако трудно поверить Горбачевскому, что Борисов 2-й и некоторые другие «славяне» составили оппозицию «южанам» в момент объединения тайных обществ. Кстати, сам же Горбачевский на следствии в ряде показаний опровергает это утверждение. Еще более категорически отводят его слова показания Борисова 2-го и его письма к брату и к Головинскому.

Горбачевский неоднократно подчеркивал на следствии особую деятельность Борисова 2-го, который после вхождения «славян» в Южное общество «за меня и за всех трудился», «меня ко всему подстрекал» Борисов 2-й не отрицал своей активности и признавался, что Горбачевский «всегда старался удержать меня от безумной моей ревности действовать в пользу намерений Общества».

Если бы Борисов 2-й отрицательно отнесся к объединению Обществ, он не стал бы вызывать своего брата для того, чтобы тот оформил свое членство в новой тайной организации. Письмо его Головинскому от 21 сентября 1825 г. не оставляет никакого сомнения в ошибочности утверждений Горбачевского относительно скептической оценки Борисовым 2-м лещинских событий.

Вот что писал в нем Борисов 2-й: «Любезный Павел Казимирович! На маневрах случился с нами большой переворот; однако не подумайте, чтобы он произошел в мыслях. Сего никогда не случится. Наши мысли все те же, но наши дела приняли другой вид, который не может вас опечалить. Ежели вы принимаете в нас участие, то приезжайте в Житомир, адресуйтесь к Кирееву или Пестову, они объявят вам о наших делах, кои идут как нельзя лучше».

Взгляды, которые Горбачевский приписывает Борисову 2-му относительно объединения Южного и Славянского обществ, могли высказываться некоторыми членами последнего позже 1825 г., как результат критического пересмотра последствий этого соединения.

В сентябре же 1825 г. «славяне» единодушно выступили за слияние с «южанами» на основе их политической и тактической платформы. Славянское общество вошло в состав Южного, образовав в нем три управы: одну - в 8-й пехотной дивизии (посредник - майор Спиридов), вторую - в 8-й артиллерийской бригаде (посредник - подпоручик Горбачевский) и третью - в 9-й артиллерийской бригаде (посредник - подпоручик Пестов).

Заметим попутно, что назначение Бестужевым-Рюминым Горбачевского посредником не получило общего одобрения. В частности, Борисов 2-й и Пестов считали, что он не подходит к такого рода деятельности.

15 сентября вечером, накануне выступления из лагеря, Горбачевский вместе со Спиридовым и Пестовым был у С.И. Муравьева. В этот вечер произошел известный спор Муравьева с Горбачевским и Спиридовым относительно характера пропаганды среди солдат, о возможности и целесообразности использования религии и священного писания в этой работе. Тогда же, по предложению Бестужева-Рюмина, Горбачевский и его товарищи внесли себя в список «заговорщиков», создав «garde perdue», на который падал жребий убить Александра I.

Это была последняя встреча Горбачевского с Муравьевым и Бестужевым-Рюминым. Еще раз увидел он их мельком в день объявления приговора 12 июля 1826 г. в доме коменданта Петропавловской крепости, а потом в ночь на 13 июля, когда их вместе с Пестелем, Рылеевым и Каховским вели мимо окна его каземата к виселице.

Отношения между руководителями Васильковской управы и Горбачевским, несмотря на непродолжительность их личного общения, сложились дружеские и сердечные. Видимо, скромный и добродушный Горбачевский пришелся по душе Муравьеву и Бестужеву-Рюмину. В минуту прощанья предчувствие трагической судьбы охватило Муравьева, он завещал Горбачевскому, если последний переживет его, написать непременно записки о тайном обществе, о мечтах и целях членов организации, о их готовности принести себя в жертву во имя любви к России и русскому народу.

По возвращении на зимние квартиры в район Новоград-Волынска, «славяне» в 8-й бригаде начали деятельную подготовку к восстанию, которое во время лещинских собраний было назначено на лето 1826 г. Они обсуждали планы военных действий и вели энергичную пропаганду среди офицеров и фейеверкеров, не открывая им, однако, до поры до времени, тайны существования организации и ее конечной цели. Горбачевский как посредник играл видную роль на всех собраниях, принимая участие в агитация среди солдат, хотя, по-видимому, и менее значительное, чем другие товарищи. О результатах работы декабристской управы в 8-й артиллерийской бригаде Горбачевский письменно информировал Бестужева-Рюмина и Муравьева.

Известия о восстании 14 декабря, а затем об аресте С.И. Муравьева и о восстании Черниговского полка застали бывших «славян» в разгаре их агитационной деятельности. Члены управы во главе с Борисовым 2-м принимают решение немедленно начать действия, стараясь вовлечь в восстание «все, что только показывало склонность к мятежу». С этой целью Борисов 1-й, приехавший к брату, объезжает участников организации, находившихся в Житомире, Пензенском и Саратовском полках, а Андреевич 2-й и Бечаснов пытаются привлечь к восстанию Алексопольский пехотный и Ахтырский гусарский полки.

Через Н. Красницкого и П.К. Головинского Борисов 2-й устанавливает связи с местной польской шляхтой. Разрабатывается план действия, соответственно которому намечалось «тотчас по восстании образовать в городе временное правление и выдать прокламации об освобождении крепостных людей».

Нельзя отказать в энтузиазме и решительности наиболее последовательной и верной своему революционному долгу части бывших «славян». И, как знать, доберись до них в свое время Бестужев-Рюмин, они, вероятнее всего, предприняли бы попытку поднять восстание. Но в целом славянские управы оказались неподготовленными к непредвиденному выступлению. Члены Общества - П.Ф. Громницкий и Н.Ф. Лисовский - откровенно испугались столь ответственного шага. Не проявили необходимой оперативности и настойчивости М.М. Спиридов и А.И. Тютчев.

Отрицательно повлияли на бывших «славян» отказы полковников И.С. Повало-Швейковского и Артамона Муравьева поддержать революционные начинания артиллеристов. Да и руководители Васильковской управы не сумели своевременно известить своих новых товарищей по Обществу о начале действия. Все это привело к тому, что бывшие «славяне» не смогли поднять восстание. К тому же они вскоре узнали о поражении черниговцев. Так неудачно окончилась попытка руководителей Васильковской управы организовать выступление войск 3-го пехотного корпуса. Начался разгром декабристских обществ.

9 января 1826 г. на квартире Горбачевского в местечке Барановка был арестован Борисов 2-й, а 20 января та же участь постигла Горбачевского. Бывшие «славяне» вместе с другими декабристами предстали перед Следственной комиссией.

Горбачевского перевезли в Петербург 3 февраля 1826 г. и в тот же день перед отправкой в Петропавловскую крепость он был допрошен В.В. Левашовым. 5 февраля Горбачевский пишет на его имя покаянное письмо, стремясь разжалобить судей, выставить себя жертвой коварства и обольщения Борисовых и Бестужева-Рюмина! 7 февраля он впервые предстал перед Следственной комиссией. Его показания в этот день отличались сдержанностью, скупостью признаний и исполнены чувства личного достоинства. Но этот взлет Горбачевского в его поведении во время следствия был единственным.

Кошмар одиночного заключения, мучительные допросы с очными ставками, угрозы следователей сломили недостаточно стойкий характер Горбачевского и он, хотя и прибегал подчас к хитростям и умолчаниям, но все же грешил в конечном счете довольно откровенными показаниями. В этом отношении Горбачевский представляет исключение среди членов Общества соединенных славян, которые вообще держались твердо от начала и до конца следствия. Справедливость требует отметить, что в долгой жизни Горбачевского это была единственная полоса малодушия.

Приговором Верховного уголовного суда Горбачевский был отнесен к первому разряду государственных преступников. В вину ему были поставлены умысел на цареубийство, участие в управлении тайным обществом, подготовка и возбуждение к бунту нижних чинов, прием в Общество новых членов. Наказанием по первому разряду назначена была вначале смертная казнь отсечением головы, замененная ссылкой в вечные каторжные работы с лишением чинов и дворянства.

Через несколько дней после объявления сентенции, 21 июля 1826 г., Горбачевский вместе со М.М. Спиридовым и А.П. Барятинским был отправлен в Финляндию, в крепость Кексгольм. Здесь всех троих посадили в так называемой Пугачевской башне, где перед тем содержалась семья Емельяна Пугачева. В апреле 1827 г. узников перевели в Шлиссельбург. Отсюда в октябре того же года Горбачевский вместе с Николаем и Михаилом Бестужевыми был отправлен в Восточную Сибирь, в Читу.

В Читинском остроге Горбачевский содержался в «малом» каземате. Обстоятельства жизни декабристов в Чите известны: теснота, артельное хозяйство, работы, занятия науками и языками. Вероятно здесь Горбачевский выучился языкам - французскому и немецкому - настолько, что потом переводил с них свободно. То, что рассказывают в своих мемуарах декабристы о «славянах» вообще, можно отнести к Горбачевскому в отдельности. Несомненно, он принадлежал к тому кружку атеистов-материалистов из «славян», о котором писал в своих «Записках» И.Д. Якушкин.

Позднее, в 1846 г., иркутский архиепископ Нил возбудил дело о том, что находившиеся уже на поселении Горбачевский и А.Е. Мозалевский не бывали на исповеди и не посещали церкви, и что из уст Горбачевского, к тому же, слышали богохульные слова, обличающие его безбожие. Можно предполагать, что Горбачевский был в числе тех «славян», которые 30 августа 1828 г. отказались от царской милости и настаивали на том, чтобы им, как и прежде, оставили на ногах кандалы.

В Чите было много разговоров о «деле», выяснялись вес детали следствия и подробности разных событий из истории Общества, вплоть до самой катастрофы. Надо полагать, что именно тогда начал собирать Горбачевский в своей памяти материалы для позднейших своих рассказов и записок, и что тогда же выработалось окончательно понимание им пережитых событий, их смысла и значения.

Осенью 1830 г. декабристов из Читы перевели в новую, специально выстроенную для них при Петровском Заводе тюрьму, казематы которой не имели даже окон. Горбачевский был помещен в одном коридоре с И.И. Пущиным, Е.П. Оболенским, В.И. Штейнгейлем. Здесь заключенные провели девять лет каторжного труда, заполненных вместе с тем богатой духовной жизнью. В Читинском остроге функционировала знаменитая «декабристская академия», в которой заключенные занимались различными науками, изучали литературу, сами писали художественные произведения и мемуары, отдавали дань музыке и живописи. И все это в тяжелых условиях тюремного быта, при постоянном притеснении со стороны местной администрации.

10 июля 1839 г. Горбачевский вышел на поселение и остался тут же, в Петровском Заводе, хотя и имел одно время желание переехать вместе с Е.П. Оболенским и А.А. Быстрицким в Верхнеудинск. Коронационный манифест 26 августа 1856 г., разрешавший декабристам вернуться в центральные губернии России, застал Горбачевского на старом месте. Для переезда в Россию у него не было средств. Деньги, которые высланы были ему по завещанию умершего брата, в значительной части до него не дошли.

В 1863 г. племянники Горбачевского, дети Анны Ивановны Квист (в первую очередь Оскар Ильич), выхлопотали ему разрешение жить в Петербурге и Москве и звали его в Петербург, беря на себя полностью его содержание. Однако Горбачевский не воспользовался этой возможностью и отклонил предложение племянников. Он боялся оказаться в России еще более, чем в Сибири, одиноким и чужим новому поколению, не хотел попасть в материальную зависимость от родственников; «... ехать на неизвестное, жить с людьми, которых не знаю, хотя и считаются родными, что я буду там делать», - писал он Оболенскому. Так и остался Горбачевский навсегда один в Петровском Заводе, потому что все товарищи его разъехались в разные стороны.

Тотчас же по выходе на поселение перед Горбачевским встала забота о средствах для существования. Сбережений его едва хватило, чтобы приобрести небольшой домик. Родные могли оказывать ему лишь очень скромную поддержку. И вот Горбачевский, не имея ни природной склонности, ни опыта в хозяйственных делах, должен был взяться за предпринимательство.

По совету знакомых, он, купив лошадей, занялся извозом по казенным подрядам. Но очень скоро понес изрядный убыток (900 руб.) и бросил это занятие. Вслед за этим, вместе с заводским доктором Д.3. Ильинским, он принялся за мыловарение, потерял на этом деле до 2 000 рублей и остался совершенно без денег.

Позднее Горбачевский завел мельницу, но и ее доходность оказалась весьма сомнительной. По доброте своей Горбачевский без отказа раздавал муку в долг заводским жителям и соседним крестьянам. Долги собирались туго, сроки их возвращения, как правило, нарушались. Должники всегда умели разжалобить Горбачевского, а при случае и обмануть. Ему пришлось вернуться к подрядам на казну и на частных золотопромышленников.

При скромных потребностях, он сводил кое-как концы с концами, но необходимость постоянно изворачиваться, постоянно налаживать вместо лопнувшего предприятия какое-нибудь новое, столь же не интересное и столь же мало доходное, тяготило его, и чем дальше, тем более ненавидел и проклинал он свое хозяйство.

Горбачевский пользовался на Петровском Заводе общим уважением, став центральной фигурой немногочисленного местного общества. Заводские инженеры, священник, несколько купцов, кое-кто из заводских мастеров и тянувшаяся к просвещению молодежь составляли его окружение. Они брали у Горбачевского книги; через него шли в обращение по Заводу журналы и газеты, издававшиеся не только в России («Библиотека для чтения», «Сын отечества», «Московские ведомости»), но и за границей, - «Полярная звезда», «Колокол», «Правдивый» П.В. Долгорукова и др.

Горбачевский пустил в оборот запрещенную в России книгу Герцена и Огарева - «14 декабря 1825 г. и император Николай» (Лондон, 1858), разоблачавшую гнусную клевету писаний М.А. Корфа о декабристах, и «Донесения Следственной комиссии» Д.Н. Блудова. Споры и беседы в кружке знакомых Горбачевского носили не только литературный, но и политический характер. Особенно притягателен был старый декабрист как для заводской, так и для окрестной молодежи: на «поклонение» к нему ездили из округи верст за 200. Для молодых приятелей своих, не владевших иностранными языками, Горбачевский, как некогда Борисов в Новоград-Волынске для «славян», переводил произведения Вольтера, Руссо, Шиллера.

Одинокий холостяк, Горбачевский любил детей и охотно давал уроки в семьях своих заводских знакомых, иногда даже бесплатно. Объем знаний, сообщаемых Горбачевским своим ученикам, ограничивался, как правило, программой уездного училища, а то и просто первичными навыками чтения и письма. Но были случаи, когда его питомцы шли дальше. Особенно выделяется среди них Илья Степанович Елин.

По словам П.И. Першина-Караксарского и Н.А. Белоголового, Елин был якобы внебрачным сыном Горбачевского. Его Горбачевский подготовил в 4-й класс гимназии. Окончив иркутскую гимназию Елин поступил на медицинский факультет Московского университета, где был учеником С.П. Боткина, который высоко ценил его. Елину удалось для завершения образования поехать в Берлин и Вену. Но воспаление легких, перешедшее в чахотку, преждевременно свело его в могилу. Умер он в 1872 г. в Пизе в возрасте 32 лет.

Близкие отношения завязывались у Горбачевского и среди трудового населения Завода. Кузнец Афанасий Першин - только один из наиболее колоритных его друзей-рабочих. С участливым интересом присматривался Горбачевский к ссыльным поселенцам, этому «оклеветанному, убитому народу», среди которых он находил людей «умных, рассудительных, даже [...] очень добрых и честных». Многим из них он помогал деньгами, прибегая для этой щели к займам, когда сам не имел средств. Некоторых из отбывших наказание он брал к себе в работники, стараясь их перевоспитать и приучить к труду.

С момента объявления на Заводе 12 апреля 1861 г. «Манифеста» и «Положения о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости», Горбачевский близко входит в новую жизнь рабочих. Он выступает посредником между ними и заводской администрацией в связи с забастовкой, вспыхнувшей из-за кулачных расправ, чинимых мастерами и смотрителями.

Через своего приятеля Першина, избранного волостным головою, Горбачевский влияет на решения схода относительно открытия на Заводе народного училища, общественной лавки, а также содействует выработке примерного договора рабочих с администрацией. Когда 25 июля 1864 г. Горбачевский, которому к тому времени было возвращено дворянство, выбран был в мировые посредники на Заводе, это было всего лишь официальным оформлением того положения, которое фактически он уже давно занимал в местной жизни.

Однако Горбачевский, в отличие от Е.П. Оболенского, П.Н. Свистунова, А.Е. Розена и некоторых других декабристов, одобрительно отнесшихся к «крестьянской реформе», критически подходил к ее оценке. В его письмах 1860-х годов мы встречаем много справедливых замечаний о грабительском характере «освобождения крестьян» и о беспочвенности надежд на серьезные политические преобразования. Он взял себе »за правило, - пишет Горбачевский, - не верить русскому прогрессу [...] Смешной этот прогресс; все переиначивает только, а гарантий никаких, и даже никто об этом, как кажется, и не думает».

Горбачевский, подобно В.Ф. Раевскому, остался верен идеалам молодости. «Первый декабрист» считал, что в период деятельности тайных обществ дворянских революционеров участники освободительной борьбы были ближе к пониманию нужд народа, чем правительство Александра II. Горбачевский, как бы вторя Раевскому, взволнованно писал: «...все к черту, - ничего не надобно, - лишь бы осуществилась идея».

Узнав о том, что Розен стал мировым посредником в Изюмском уезде Харьковской губ., Горбачевский в 1863 г. выразил по этому поводу свое удивление. «Какое тут может быть посредничество между притеснителями и притесненными», - писал он Завалишину.

И тем не менее, сам Горбачевский принял на себя в 1864 г. обязанности мирового посредника. Как объяснить этот поступок? Думается, что такое решение не означало изменения взглядов Горбачевского на сущность реформы. По всей видимости, престарелый декабрист хотел воспользоваться легальными возможностями для того, чтобы помочь рабочим завода и окрестным крестьянам лучше устроить свой быт после «освобождения». Он имел основания опасаться, что другой мировой посредник будет отстаивать интересы государственной казны и тем самым усугубит тяжесть реформы для местного населения.

Занятый хозяйством, уроками, общественной деятельностью, Горбачевский прочно обжился на Заводе. Он почти никуда не выезжал, даже для поездок в Селенгинск к Бестужевым и в Кяхту к знакомым сибирякам подымался с трудом и редко, за что М. Бестужев и прозвал его «медведем», «сморгонским студентом». И, однако, сам Горбачевский чувствовал себя на Петровском Заводе одиноким, чужим и людям и жизни, которая шла вокруг. Семьи он не имел; хозяйство для него было ненавистным бременем, в местной общественной жизни он был только советчиком и участником в чужих делах; своего личного дела у него в ней не было.

Как ни близок он был со своими заводскими приятелями, не было среди них у него «знакомых но мысли и друзей по сердцу». Мысль и сердце его были отданы всецело старым друзьям по революционной борьбе. С ними он «связан навсегда и душевно, и мысленно», «у него нет родных других, кроме них». Но друзья - далеко, и единственное утешение, которое осталось ему в одинокой сибирской глуши, - переписка. Он пишет длинные горячие письма, отправляя их до семнадцати в одну почту. И какие бурные чувства поднимают в его груди ответы и вести от далеких друзей.

В августе 1842 г. Н.И. Пущин приезжает на Завод с письмами и приветами от своего брата и Оболенского. Не наглядится на него Горбачевский, не наслушается его голоса, так напоминает он лицом и речью дорогого ему Ивана Ивановича.

Горбачевский дорожит своей дружбой с соузниками и всемерно старается поддерживать с ними связь. Его все интересует в их жизни - и важное и мелочи, он привязался и полюбил их семьи. Но не теперешняя жизнь друзей, не нынешние их интересы определили его стойкую привязанность к ним. Новое в их жизни, пожалуй, даже чуждо и непонятно иногда Горбачевскому. Ему кажется странным, как это они, после всего перенесенного, живут в Москве, Калуге и других городах, тихо и просто. Для него «все это кажется фантазия, мечта».

Он пишет Оболенскому: «меня удивляет, как это сделалось, у вас у всех достало уменья устроить себя так, что живете спокойно, умели завестись семьями, рассуждаете хладнокровно, смотрите на дела людские спокойно, чего-то от них ожидаете хорошего и проч.». Он не может вполне понять увлечения Оболенского деятельностью по освобождению крестьян, разделить его интересы к происходящим реформам и надежды на лучшее будущее.

А о М. Бестужеве, маленьких детей которого Горбачевский успел полюбить во время своего четырехдневного пребывания в Селенгинске, он не без внутреннего раздражения пишет в 1862 г. Оболенскому: «...занят своей семьей, следовательно, все и всех забыл».

У самого Горбачевского все мысли и чувства всегда обращены на далекое прошлое, на пережитое в годы молодости. Это прошлое - прямо или косвенно - основная тема его писем, его разговоров с друзьями, настоящих и воображаемых. В 1861 г. Горбачевский с М. Бестужевым в Селенгинске все четыре дня «говорили день и ночь, и еще не кончили». Разговор шел о друзьях-единомышленниках, их судьбе и месте в декабристском движении. Именно этими разговорами, как писал Горбачевский, он сам «раздразнил себя воспоминаниями». Уезжая на Петровский Завод, Горбачевский обещал Бестужеву прислать список всех товарищей, с краткой справкой о судьбе каждого. Через неделю он шлет, вместо сухого реестра, тетрадь воспоминаний, написанных живо и эмоционально.

Горбачевский, мысленно посетив вместе с Оболенским Свистунова в Калуге, ясно представил себе: «А сколько бы (было) воспоминаний, разговору, рассказов о былом - прошедшем, которыми я только и живу, не зная настоящего и не имея никакого будущего и даже решительно - не веря в хорошее». На это прошлое память у Горбачевского, по его определению, - «чертовская». Жадно впитывая все рассказы и воспоминания, складывая и сортируя их в своем уме, он становится своеобразным хранителем истории декабристского движения. Примерно с 1830-х годов Горбачевский периодически занимался литературным оформлением собранных им сведений о движении декабристов.

Пожалуй, можно согласиться с утверждением Горбачевского, что он знал о деятельности своих товарищей по борьбе больше всех, кто дожил из них до шестидесятых годов. Исключительное сосредоточие всех душевных сил на прошлом в значительной мере объясняется обстоятельствами биографии самого мемуариста. Судьба Горбачевского, как отмечалось выше, сложилась так, что прямо со школьной скамьи, молодым, пылким юношей, он связывает свою жизнь с Тайным обществом, загораясь со временем его высокими идеями. Увлечение мечтой о светлом будущем русского народа привело его вскоре в тюрьму, ссылку, изломав, по существу, личную жизнь, лишив обычного человеческого счастья.

У других декабристов годы до катастрофы были наполнены более сложным и разнообразным содержанием, а после тюрем, особенно у тех, кому удалось вернуться из Сибири, радости и заботы новой жизни заслонили в большей или меньшей степени драматические события их молодости, и память иных из них уже с усилием пробивалась к ним через пережитое. Горбачевскому, которому жизнь не принесла ни женской любви, ни семьи, ни интересной общественной работы; ни возможности заниматься любимым делом, - прошлое светило, ничем не заслоненное, как духовный идеал, как мечта, трагически разбитая жестокой действительностью.

За гранями этого короткого периода 1823-1825 гг. ничего не было в его жизни значительного. Именно воспоминаниями об этих незабываемых годах Горбачевский скрашивал свое существование, и только где-то в туманной дали, до которой он сам не надеялся дойти, светилось ему, как мираж, такое же «яркое будущее», которое явится воплощением его юношеских мечтаний, осуществлением идеалов декабристов. Все встречи, заботы, дела, которые пролегли в его жизни между двумя заветными целями прошлого и будущего, кажутся ему ничтожными и бессмысленными, какими-то скучными, серыми буднями.

Преодолев в себе временную слабость, охватившую его в Петропавловской крепости, Горбачевский вновь обрел верность духу и правилам Тайного общества. Его высказывания по политическим вопросам и прежде всего оценка самого движения декабристов определялись в основном мировоззрением Общества соединенных славян, хотя и прокорректированным в свете учета тактических промахов и поражения восстания. Горбачевскому было чуждо признание принципиальной ошибочности деятельности декабристов, что в какой-то степени и с разными оттенками проскальзывало в суждениях некоторых его товарищей по судьбе.

В заговоре и восстании мемуарист видит лишь досадные до боли тактические просчеты и грубые погрешности. Так, он упрекает членов Северного общества в том, что все они, как Пущин, хотели, якобы революции «на розовой воде», «хотели все сделать переговорами, ожидая, чтобы Сенат к ним вышел и, поклонившись, спросил: «Что вам угодно? Все к вашим услугам».

Досадует он и на то, что С. Муравьев-Апостол, «заразившись петербургскою медленностью», упустил в Лещине «случай с 30-ю тысячью солдат» и потом все тою же нерешительностью обрек на поражение-восстание Черниговского полка, которое могло бы, но мнению Горбачевского, иметь и другой исход. «Что ж хорошего после этого в умеренности, в хладнокровии, нелюбви к пролитию крови, в медленности, в холодном рассудке, в расчете каком-то? Все это глупость, по-моему, и по-нашему», - писал он 12 июня 1861 г. Бестужеву.

Эти резкие и справедливые в значительной мере критические замечания Горбачевского не могут, однако, рассматриваться как выражение взглядов мемуариста в период его деятельности посредником в составе Южного общества. Более сдержанно и спокойно высказаны в «Записках» те же упреки в нерешительности действий руководителей «южан».

При этом автор ставит в укор членам Южного общества их стремление к командирству, недоверие к младшим по знанию офицерам и к солдатам, неискренность и демагогичность, при характеристике силы тайной организации, недостаток демократизма, выразившийся в отказе от широкой агитационной работы среди солдат и намерении навязать народу готовый политический строй. Извинение и объяснение ложных тактических правил своих друзей из Южного и Северного обществ Горбачевский находит в их социальном положении.

По своему происхождению, воспитанию, месту в светском обществе они не могли быть, по мнению мемуариста, революционерами, «патриотами», «республиканцами», «заговорщиками», способными «кверху дном все перевернуть», какими являлись, с его точки зрения, «славяне» и какими он изображает последних в «Записках». Эта идеализация «славян» психологически легко объяснима.

Горбачевский, видимо, как и некоторые другие его товарищи по Славянскому союзу, считал основной причиной всех своих бед присоединение их организации к Южному обществу. «Черт нас попутал» пойти на этот шаг, - писал он о решении соединиться с «южанами». Отсюда резкое противопоставление «славян» и «южан», с преувеличением роли первых в освободительном движении и явным обличительством по отношению к последним. По сути дела, в этом существо всей конценпции «Записок».

Особый налет демократизма придают суждениям мемуариста его оценки событий 1850-1860-х годов, встречающиеся в письмах тех лет. Реформа 19 февраля не удовлетворила его своей половинчатостью. Он иронически отнесся к «дарованной свободе», «...что это такое - шутка или серьезная вещь», - пишет он Оболенскому. - К чему вся эта постепенность, уставные грамоты, какое-то затяжное переходное состояние? Зачем столько формальностей, и почему крестьянам не представляют самим выработать условия своей новой жизни, окружают их уставами и опекой? Почему бы «не кончить дело одним разом», как поступили когда-то со своими крестьянами отец и братья Горбачевские, отдав им всю землю даром?

От «воли», насаждаемой начальством и помещиками, Горбачевский ничего хорошего не ждет. Не может он разделить веры Оболенского относительно широковещательных обещаний правительства, его надежд на скорое осуществление «гражданского устройства», о котором они мечтали в молодости. Все то, что происходит в России, в чем принимает участие и сам Оболенский, все эти «заседания по общественному делу», конечно, очень интересуют Горбачевского, он радуется подъему освободительных настроений, просит писать о положении дел в европейских губерниях страны, но склонен трезво оценить события и предупредить друга в излишней доверчивости; «...все в тебе хорошо, прекрасно, - пишет он Оболенскому, - кроме твоей надежды».

«Я перестал верить и обещаниям людским, и в хорошую будущность, - опекунство и благодеяния тяжелая вещь». Отзвуки крестьянских выступлений в ответ на реформу докатились и до Петровского Завода, и Горбачевский сомневается, чтобы дело было доведено до конца мирно и начавшееся массовое движение остановилось на половине пути: «струна была слишком натянута, чтобы пущенная стрела не пошла прямо к цели».

Верный революционным мечтам своей юности, Горбачевский и в отношении к власти, торжествовавшей победу в декабре 1825 г., до конца дней сохранил всю непримиримость, не видя никаких оснований и поводов простить ей и забыть все беды и несчастья, тяготы и испытания, на которые она обрекла «апостолов свободы» - декабристов. В июле 1861 г., посетив старую тюрьму на Петровском Заводе, Горбачевский писал Оболенскому:

«Грудь у меня всегда стесняется, когда я там бываю: сколько воспоминаний, сколько и потерь я пережил, а этот гроб и могила нашей молодости или молодой жизни существует. И все это было построено для нас, за что? И кому мы все желали зла? Вы все давно отсюда уехали, у вас все впечатления изгладились, но мое положение совсем другое, имевши всегда пред глазами этот памятник нежной заботливости о нас. Ты скажешь, зачем я сержусь? Я знаю, что ты всегда молишь бога и за своих врагов, но это мне не мешает высказывать тебе мои чувства».

Горбачевский сознавал, что при его нынешнем радикализме и верности идеалам своей молодости, он далеко расходился даже с теми из своих товарищей, которые не ушли целиком в частную жизнь и примкнули к либеральному движению 1860-х годов. Различие во взглядах было между ними, конечно, еще и в незабываемом 1825 г., по теперь жизнь, значительно изменившая друзей Горбачевского, со многим их примирившая, ему же не давшая никаких оснований и мотивов к отказу от прежних оценок и взглядов, - эти различия еще заметнее усилила.

Со своим подчеркнутым демократизмом и радикализмом во взглядах, с идеализацией русского народа, с определенностью своих симпатий к угнетенным массам и прежде всего к крестьянам, со своим одобрением революционных методов и критическим отношением к компромиссам и непоследовательности, наконец, с самою суровостью своих моральных правил - Горбачевский, пожалуй, становился ближе к выступившему в те годы на политическом поприще новому революционному поколению, чем к своим старым друзьям по 14 декабря из Южного и Северного общества, доживавшим свой век.

В такой обстановке, с такими мыслями и чувствами жил Горбачевский на Петровском Заводе в 1840-1860-х годах.

Время между тем шло, давали о себе знать и пережитые невзгоды; крепкий организм Горбачевского начал сдавать; все чаще он прихварывает - ревматизм и другие болезни приносят ему физические страдания. К тому же и хозяйственные дела из года в год ухудшаются - выработка железа на Петровском Заводе падает, относительно дешевая продукция уральских предприятий вытесняет на рынке его дорогие изделия, золотопромышленники не дают больше комиссий на их доставку.

Нужда самая подлинная, какой не знал Горбачевский даже в прежние годы своей жизни на поселении, становится его постоянной гостьей. Чтобы хоть как-нибудь добыть денег, ему приходится брать явно убыточные казенные подряды на возку угля и разоряться все дальше и дальше. Хозяйство становится ему окончательно противно.

Все чаще жалуется Горбачевский в письмах к друзьям на тоску и заброшенность. Он чувствует себя никому не нужным, забытым «сторожем при могилах наших», который подобен «гвоздю, забитому в дерево». 8 марта 1862 г. он писал Завалишину: «Бестужев уедет и нас только двое здесь будет, как стражи на развалинах наших прежних печальных жилищ». Особенно остро ощутил свое одиночество Горбачевский после отъезда из Сибири последних товарищей (Завалишина и М. Бестужева).

«В моей жизни, - писал автор «Записок» В.А. Обручеву, - кроме скуки, горя, ничего не вижу, и не предвижу лучшего; никого при мне нет близкого, - все это разъехалось, разлетелось, - все бегут из Завода, одни по охоте, другие по надобностям. Я один остаюсь на месте, как гнилой верстовой столб, мимо которого мелькают люди и происшествия».

Бодрость изменяет престарелому декабристу. В тоне его писем нет прежней энергии, а в особенно горькую минуту у него готов вырваться и упрек далеким друзьям, которые уговаривают его заняться мемуарами, литературной работой, забывая, в каких условиях он живет и каково должно быть его душевное состояние. Но этот упрек никогда не переходит в просьбу о поддержке.

Так безрадостно и трудно проходили последние годы жизни Горбачевского. Но несмотря на все это, он до самой смерти близко принимал к сердцу все неурядицы местной жизни, выполняя обязанности мирового посредника на Заводе, живо откликаясь на успехи и неудачи своих сибирских друзей. До самой смерти он продолжал довольно регулярно писать Обручеву, с которым познакомился в начале 1863 г. на Петровском Заводе.

В одном из писем Горбачевский раскрыл причины своей особой симпатии к молодому распространителю «Великорусса»: «...в одиночестве, часто думая про себя, благословляю тот случай, который мне помог в моей жизни и в моем сердце заменить вами потерю моих прежде бывших товарищей, которых смерть унесла и которых я любил и высоко уважал. Я в вас встретил их, я их узнал, опять их вижу и слышу, говоря с вами, хотя бы заочно».

12 декабря 1868 г. он отправил очередную весточку Обручеву, на которой адресатом сделана помета: «Последнее письмо, уже ослабевшей рукой».

Умер Горбачевский 9 января 1869 г. Еще в самый день смерти написал он письмо П.И. Першину-Караксарскому. Похоронен Горбачевский на Петровском Заводе, где и ныне сохранилась его могила.

И.И. Горбачевский - С.П. Трубецкому

I

6 июня 1856. Петр[овский] Зав[од]*

Спешу вас уведомить, Сергей Петрович, о себе и о ваших заказах. Возвратились мы очень благополучно в Завод1, кроме одного, что я по приезде домой четыре дня пролежал и выпил четыре склянки лекарства, всё кончилось благополучно. Теперь всякий день купаюсь, несмотря на то, что рука левая пока будто не на своём месте, и это приписывает наш доктор небольшому ревматизму, который, как он говорит, от холодной воды пройдёт.

Жене Фёдора Крымского 9 руб. сер. отданы; они с семейством все живы и здоровы; Никиты Сидорова нет в нашем Заводе. Командный надзиратель полагает, что он остался или в Удинске, или прошёл в Нерчинский Завод.

Мерлушка чёрная и белая уже куплены и отданы вашему Василию2 на выделку; куплено и будет сделано отлично. Продавец мерлушки известный вам Дмитрий Мигунов выбрал лучшую, потому, как он говорит, это для Сергея Петровича, а Василий обещал сделать или вытравить её на славу.

По примерам и соображениям Мигунова и других присудили для вас той и другой мерлушки по 40 штук, ежели штук 5 или 6 будет лишнего - это не в потерю. Каждая штука стоит чёрная по 50 коп. с выделкою, а белая по 30 коп. сер., тоже с выделкою... Это средняя цена и не дорого, как другие говорят. Вчера же Александра Петровна3 у него же купила по этой самой цене 150 штук для шуб детям и мужу для дороги. Мною Мигунову отдано выделать мерлушки ваших денег 16 руб. сер., остальные - по получении товара.

Павел Андреевич Иосса дал мне рисунок решётки для отсылки к вам; напишите (письмо на его имя, но мне), нравиться вам будет или нет, - ежели не понравится, то можно избрать другой рисунок; также уведомьте, сделать ли решётку всю чёрную или те места, которые на рисунке тёмные, сделать их бронзовые или золотые. Такая же решётка в нашей церкви сделана, и чем хороша - ею обставлены хоры и оба клироса**.

Впрочем, Павел Андреевич сам что-то пишет на рисунке к вам, вы там прочтёте и о вашем желании по первой почте уведомьте. Павел Андреевич просил меня к вам написать, что эта решётка будет отливаться не в домне, а в вагранке и что во всяком случае будет готова к тому времени, к которому вы желаете. Дощечку и литеры начали уже делать с модели.

Денег ваших у меня теперь осталось 25 руб. сер., только этого будет мало - работа будет производиться вольными работниками, это скорее. Что она будет стоить, тоже неизвестно, ибо цена будет зависеть от веса чугуна и времени отделки. Извините, это уже наш здешний закон; впрочем, я вас уведомлю, когда прислать ещё денег и сколько, - хотя бы это было и примерно, - отчёт вам будет сделан верный и полный.

Сию минуту был у меня Оскар Алекс[андрович], читал мне ваше послание это (4) и просил свидетельствовать вам и вашему семейству своё глубокое почтение. Он едет от нас послезавтра, а теперь в больших хлопотах.

Приписка: Павел Андреевич сидит против меня и свидетельствует вам своё почтение и кланяется; я ему также читал всё, что пишу к вам о деле.

Сверху приписка: Прошу вас покорнейше от меня поклониться всем и всем и это сделать непременно, а Бечасному5 скажите, что ему да будет грешно, что со мною не виделся пред отъездом, когда ещё приеду в Иркутск, то есть чрез 29 лет, то сам ему за это сделаю выговор, а его табак я забыл взять с собою.

Ваш Иван Горбачевский.

Приписка сбоку: прошу билета не потерять.

*Помета С.П. Трубецкого: «Отвечал 31 июля».

**В подлиннике: «крылоса».

III

Петровский Завод, 1858, мая 8 дня

Вы себе представить не можете, Сергей Петрович, как я был обрадован вашим письмом от 18 февраля и которое мне недавно только сюда прислали13; благодарю вас искренно и сердечно за вашу память и ваше расположение, я ни от кого никогда не получаю писем, но всегда надеялся, что вы первые ко мне напишете, хотя и долго ждал ваших писем, даже почти уж надежду потерял. Неужто там в России климат действует на память? Кто бы туда не уехал, всё кончено и ничего уже больше не слышим и не знаем.

Что касается до здешних, то ни Влад[имир] Алекс[андрович]14, ни Алекс[андр] Викторович ни слова никогда не скажут о других, они так, как кажется, заняты, что им не до известий. Прошу вас, Сергей Петрович, пишите ко мне прямо в Завод - я всё живу на том же месте, всё одно и то же в моей жизни, даже никуда не выезжаю, желал бы когда-нибудь побывать в Кяхте или Селенгинске, но это для меня почти невозможно, ибо это будет стоить лишних расходов.

Благодарю вас за все ваши известия, я не знал до вашего письма, что Ив[ан] Ив[анович] Пущин женился15, но жаль, что вы не пишите, на ком он женат и когда женился, всё это для меня ново; и он когда-то обещал ко мне писать, но теперь ему не до того, - поклонитесь ему от меня, если будете иметь случай. Марье Казимировне и Александре Ивановне моё глубочайшее почтение и мой усердный поклон16, моё глубочайшее почтение вашему семейству и мой усердный поклон молодым гимназистам, моим знакомым17. Ник[олаю] Ив[ановичу] Лореру моё почтение и усердный поклон и всем, кто меня знает и помнит.

Конечно, об наших новостях я вам ничего не скажу, потому что их здесь нет, но Павел Андреевич вам усердно просил поклониться, он ещё здесь, хотя ожидает вскорости перевода на Урал. Оскар Александрович с семейством в Петербурге и, говорят, скоро сюда будет. Из Петербурга редко получаю письма. Сестра стала стара и больная; Михаил Александрович18) ещё не возвратился с Амура, там зимовал. Я получил от него через оказию записку с реки Зеи, он жалуется на неисправности подрядчиков и проч. и проч. Его обратно ожидают с первыми пароходами.

Прощайте, добрый Сергей Петрович, желаю вам здоровья и всего лучшего, благодарю вас тысячи раз за вашу память; пишите, прошу вас, будьте так добры, не забывайте меня и пишите, хотя понемножку. Это моё единственное облегчение в здешней жизни одному. Я уверен, что Марья Казимировна так добра, что, узнавши, что я здесь, она, верно, напишет ко мне, попросите её, Сергей Петрович, я уверен в её великодушии и добром сердце. Она мне всё подробно напишет, где кто живёт, а это мне её письмо будет просто утешеньем.

Прощайте, будьте здоровы, кланяйтесь всем*.

Ваш навсегда преданный

Иван Горбачевский

*Далее одно слово не поддаётся прочтению.

Г.П. Шатрова

Декабрист И.И. Горбачевский

Красноярск, 1973

И.И. Горбачевский прошёл, трудный путь идейного развития. Вступив в тайное общество с неустановившимися общественно-политическими взглядами, он в сибирский период жизни не только утвердился в идеалах декабризма, но и пошёл дальше к идеологии революционных демократов. Как сильные, так и слабые стороны И.И. Горбачевского автор объясняет не только его личными качествами, но и связывает их со сложным и противоречивым характером дворянской революционности, её величайшим, революционным значением, с одной стороны, и со свойственной ей узостью и ограниченностью, - с другой.

Поиски, заблуждения, преодоление духовного кризиса, обусловленного поражением восстания 14 декабря 1825 г., характерны не только для И.И. Горбачевского, но и для значительной части первой когорты революционеров.

Жизнь и деятельность И.И. Горбачевского в то же время расширяет представление читателя о сложном и многообразном составе участников движения декабристов. Данное исследование представляет переработанный спецкурс лекций по движению декабристов и может быть использовано как учебное пособие учителями школ, аспирантами, студентами исторических факультетов и всеми, интересующимися данным вопросом.

Отв. редактор кандидат исторических наук, доцент М.Б. Шейнфельд.

Введение

В.И. Ленин высоко оценивал гражданский подвиг представителей первого поколения русских революционеров, которые с оружием в руках выступили против царизма и крепостничества. Незадолго до Февральской революции 1917 года В.И. Ленин, выступая на собрании рабочей молодёжи С «Докладом о революции 1905 года», говорил: «В 1825 году Россия впервые видела революционное движение против царизма, и это движение было представлено почти исключительно дворянами».

«Крепостная Россия забита и неподвижна», - писал он в другой своей работе «Роль сословий и классов в освободительном движении». - «Протестует ничтожное меньшинство дворян, бессильных без поддержки народа, но лучшие люди из дворян помогли разбудить народ».

Советская историческая наука много сделала в изучении этого периода освободительной борьбы и достигла больших успехов. Но, к сожалению, остаётся ещё невелик перечень монографических исследований, посвящённых даже видным деятелям декабристского движения. Между тем создание специальных работ об отдельных его представителях поможет более углублённому освещению не только истории декабризма, но и установлению преемственной связи между первым и вторым поколением революционеров.

Среди выдающихся борцов первого поколения революционеров Ивану Ивановичу Горбачевскому принадлежит своё почётное место.

Ещё юношей с незрелыми социально-политическими взглядами, вступив в тайное общество, он осенью 1825 г. с энтузиазмом встретил программу Южного общества и оказал активную поддержку Бестужеву-Рюмину в объединении обществ.

Но интерес к Горбачевскому определяется не только этим периодом его деятельности. Пережив полосу малодушия, охватившую его в Петропавловской крепости, и пройдя школу демократизма - казематы и ссылку, Горбачевский по радикализму и демократизму во взглядах и деятельности в 60-х годах приближается к выступившему в те годы на политическом поприще, новому революционному поколению.

Личность И.И. Горбачевского и его деятельность в Обществе соединённых славян в досибирский период не привлекала внимания дворянских и буржуазных исследователей.

Лишь С.В. Максимов - этнограф и беллетрист либерально-народнического направления - в своём труде «Сибирь и каторга» (СПб, 1871) в главе, посвящённой пребыванию декабристов в Сибири, оставил краткую характеристику деятельности И.И. Горбачевского на поселении.

Но в силу либерально-идеалистической трактовки сущности движения декабристов он сосредоточил внимание на описании условий жизни и быта декабристов в Сибири, а их практическую деятельность, в том числе и И.И. Горбачевского, рассматривал как широкую благотворительность, проводившуюся просвещёнными людьми из чувства филантропии и гуманизма.

Такая трактовка декабризма после поражения восстания объясняется тем, что историки либерального направления стремились создать последовательную концепцию движения декабристов как общественно-политического течения, лишённого какой бы то ни было революционности, а его деятелей, как людей заблуждавшихся и в сибирский период жизни «искупавших» свои ошибки тяжёлыми испытаниями каторги и ссылки.

Против искажения отдельных сторон декабристского движения и общественной деятельности И.И. Горбачевского на Петровском заводе выступил последователь революционных демократов И.Г. Прыжов, сосланный в 1872 г. на каторгу, а затем на поселение в Петровский завод. Он изучил известный ему печатный материал 70-80-х годов, собрал и исследовал все устные рассказы о декабристах. В рукописи, объёмом около десяти печатных листов, «Декабристы в Сибири и на Петровском заводе» он посвятил большую главу (IV) Ивану Ивановичу Горбачевскому.

Работа И.Г. Прыжова была одной из первых попыток революционно-демократической мысли обратиться к наследию декабризма, оценить, понять и защитить его. В эпоху реакции и господства либеральной трактовки движения декабристов, политический ссыльный смело высказал своё суждение о государственных преступниках и сделал всё возможное, чтобы сохранить для потомков память об их жизни в Сибири.

В противоположность либеральным историкам И.Г. Прыжов проводил мысль, что подавляющее большинство декабристов и в Сибири не изменили своим идеалам. На первой же странице VI главы он писал: «Горбачевский не изменил своих убеждений и в каземате, и до самой смерти, подобно Лунину, Батенькову и другим».

Однако И.Г. Прыжов не мог уловить эволюцию мировоззрения декабристов после поражения восстания и поэтому до конца понять  назначение их просветительной деятельности в Сибири. Одинокий, больной и озлобленный не только против врагов, но и друзей, он часто давал необъективную оценку населению и людям, окружавших Горбачевского.

Подлинно научная историография декабризма началась после Великой Октябрьской социалистической революции. Однако первые годы, пока шло усвоение ленинской концепции декабризма, имели место ошибки в оценке: сущности Общества соединённых славян, восстания Черниговского полка, а также отдельных его участников. Неправильно освещалась деятельность С. Муравьёва-Апостола и преувеличивалась роль «Славян» в восстании Черниговского полка.

Большим вкладом в советскую историографию явились работы М.В. Нечкиной «Восстание Черниговского полка» и монография «Общество соединённых славян». М.В. Нечкина первая, на основании обширного архивного и опубликованного материала, восстановила историю Общества соединённых славян, исследовала его программу и тактику. Характеризуя социальный состав Общества, она дала подробную биографическую справку его членов, в том числе И.И. Горбачевского, показала его роль в тайной организации.

Однако ряд положений, высказанных в её работах в свете новых документальных данных, уже устарел. Недостаток заключался в том, что автор не учёл эволюции взглядов авторов «Записок» И.И. Горбачевского» и развил их положения о том, что Общество соединённых славян ушло вперёд по сравнению с Южным обществом как в демократизме, так и в тактических установках, и что восстание Черниговского полка было делом рук Соединённых славян. Это же обусловило преувеличение зрелости социально-политического мировоззрения Горбачевского и его приверженности идеалам Общества соединённых славян.

Начало изучения жизни и литературного наследства И.И. Горбачевского в сущности было положено Б.Е. Сыроечковским, опубликовавшем в 1916 году, затем в 1925 и в 1963 годах «Записки». Письма И.И. Горбачевского.

В предисловиях  к ним и в статье «К характеристике религиозного вольнодумства декабристов» Б.Е. Сыроечковский кратко охарактеризовал жизненный путь Горбачевского и его взгляды.

Значительным шагом вперёд в изучении жизни и деятельности И.И. Горбачевского явилось третье издание «Записок», содержащее более полное эпистолярное наследство И.И. Горбачевского. Авторы послесловия: Б.Е. Сыроечковский, Л.А. Сокольский, И.В. Порох, располагая по некоторым вопросам новыми документальными материалами, - смогли более верно наметить идейный путь развития Горбачевского.

Основная заслуга трёх авторов заключается в том, что они, отмечая некоторые слабые стороны деятельности Ивана Ивановича, тем самым отошли от изображения его как сложившегося революционера к моменту вступления в тайное общество.

Справедливо упомянув о влиянии П. Борисова и М. Бестужева-Рюмина на Горбачевского, авторы, к сожалению, не раскрыли всех факторов, способствовавших формированию его мировоззрения, и не отвели решающего значения казематскому периоду жизни, когда извлекались уроки из поражения восстания и шло осмысление поднятого ими дела.

Между тем отсутствие зрелости социально-политического мышления и глубоко осознанной убеждённости в правоте поднятого дела при недостаточно стойком характере, явилось причиной колебаний Горбачевского во время восстания Черниговского полка и «недостойного» его поведения на следствии.

Авторы снимают вопрос об оппозиции «Славян» к объединению обществ и критического их отношения к идеологическим и тактическим установкам «Южан». К сожалению, они не выделили и не раскрыли позиции И.И. Горбачевского, который восторженно воспринял программные установки «Южан», активно способствовал объединению обществ и именно этим пришёлся по душе С. Муравьёву-Апостолу и М. Бестужеву-Рюмину, а не только в силу своего скромного и добродушного характера, как считают авторы послесловия.

Очень важным в политической биографии И.И. Горбачевского является сибирский период, его жизни и деятельности. Однако, при характеристике этого периода не в полной мере были учтены имеющиеся материалы.

Совершенно не использованными оказались документы, хранящиеся в Государственном архиве Читинской области в фонде Нерчинского горного правления (№ 31 оп. I, ед. хр. 1267-3681); в фонде Петровского чугунно-литейного завода (№ 70 том 2, ед. хр. 163-501) и другие, содержащие сведения о назначении Горбачевского мировым посредником и освобождении горно-заводских рабочих Петровского завода от крепостной зависимости, о строительстве Горбачевским дома и заключаемых им контрактах на перевозку грузов, о его состоянии и др.

Не в полной мере использованы «Воспоминания старожила А. Першина и совсем не учтены мемуары Е.О. Дубровиной «На Петровском заводе» СП, 1898, а также газеты «Сибирский Вестник», 1865, №27 и др., позволяющие составить представление о мировоззрении Горбачевского в сибирский период его жизни. При этом в исследование вкрались досадные неточности, как например, об обстоятельствах и времени назначения Ивана Ивановича мировым посредником, о строительстве им домов для ссыльно-каторжных и многие другие, о которых уже говорилось в рецензии Е.П. Петряева.

Появившиеся в различные годы статьи и публикации по отдельным проблемам истории Общества соединённых славян и восстания Черниговского полка помогают составить более полное представление об идеологии участников Общества соединённых славян. Из них в первую очередь следует назвать ценное исследование Ю.Г. Оксмана «Из истории агитационно-пропагандистской литературы двадцатых годов XIX в.», освещающее влияние литературы о Пифагоре и общих идеологических установок «Пифагоровых законов» на «Правила соединённых славян», представляющих собою «не столько манифест революционной организации, сколько изложение норм личного и общественного поведения её членов».

Интересное исследование П.Г. Рындзюнского о братьях Борисовых на поселении содержит ценные наблюдения об обстоятельствах слияния Общества соединённых славян с Южным обществом. Однако нельзя согласиться с утверждением автора, что «Славяне» были чужды социально и идеологически членам Южного общества, и что П. Борисов вплоть до начала восстания находился в скрытой оппозиции к «Южанам».

В последние годы «славянская тематика» изучалась Н.Н. Лысенко, Л.А. Медведской, С.М. Файерштейном, И.В. Порохом и др. В работах этих авторов собран большой фактический материал, раскрывающий тактические установки движения декабристов, деятельность Васильковской управы, свидетельствующей о том, что С. Муравьёв-Апостол и Бестужев-Рюмин, начиная с 1823 г., вели планомерную подготовку революционного выступления.

В ценном исследовании С.М. Файерштейна высказана мысль, что восстание Черниговского полка явилось результатом естественного хода развития деятельности Васильковской управы.

Плодотворную попытку пересмотреть историю восстания Черниговского полка на основе методологических положений, характеризующих советскую историографию декабризма на современном этапе её развития, и, используя более широкий круг источников, сделал И.В. Порох в своей статье «Восстание Черниговского пехотного полка», представляющей краткое изложение основных положений его кандидатской диссертации.

Большое место в декабристоведении в последнее время занял вопрос об авторстве «Записок» И.И. Горбачевского. Не останавливаясь на историографии его, поскольку он рассматривается нами в соответствующем месте монографии, лишь укажем, что исследователи стали более критически подходить к этому очень ценному источнику мемуарного характера.

Как общие положения «Записок», так и сообщаемые ими факты, тщательно проверенные по другим источникам, позволили вскрыть концепцию их авторов и показать несостоятельность утверждения, что якобы «Славяне» были сторонниками народной революции. И.В. Порох справедливо пишет: «...имеющиеся в нашем распоряжении факты не подтверждают точки зрения на «Славян» как противников тактики военной революции».

К аналогическому выводу по этому вопросу пришли и другие исследователи.

Все эти исследования и публикации в совокупности с документальным материалом, выявленным в архивах Читы, Иркутска, Москвы и Ленинграда, дали возможность автору настоящей работы показать все этапы деятельности И.И. Горбачевского, человека для которого декабризм стал духовным идеалом, мечтой о светлом будущем русского народа.