3

Первое по времени сообщение о гибели Грибоедова, исходящее от персидских властей, было сделано в Тебризе 6/18 февраля 1829 г., т. е. неделю спустя после разыгравшейся в Тегеране трагедии, наследным принцем Аббас-мирзой британскому посланнику Джону Макдональду. Сообщение, как упоминалось, было сделано в устной форме.

Для понимания последующего необходимо представлять некоторые особенности взаимоотношений персидского правительства с иностранными державами. Персия в те годы стремилась по возможности отгородиться от внешнего мира, полагая, что таким образом она обеспечит себе независимое и самобытное развитие. Ограничив до предела внешнеполитические связи, персидское правительство поддерживало дипломатические отношения только с Оттоманской империей, Великобританией и Россией.

Существовавшие ранее дипломатические отношения с Францией были упразднены Мало того Дипломатические представительства, согласно воле шаха, размещались не при шахском дворе в Тегеране, а при дворе наследного принца Аббас-мирзы в Тебризе - примерно в неделе пути от Тегерана. Приезд иностранных дипломатов в Тегеран (в особенности из немусульманских стран) допускался лишь в особых случаях, как исключение Именно таким особым случаем была поездка в Тегеран русского посольства во главе с Грибоедовым, начавшаяся 8/20 декабря 1828 г. и трагически завершившаяся 30 января/11 февраля следующего - 1829 г.

В действительности изоляционистский курс персидского правительства был мало эффективен. Персия уже давно попала в зависимость от Великобритании, и англичане, хотя внешне и соблюдали предписанную шахом регламентацию, чувствовали себя в стране полными хозяевами. Они систематически субсидировали шаха и его двор и таким образом контролировали финансы страны; английские офицеры руководили боевой подготовкой персидской армии и отлично знали все ее уязвимые стороны; английские врачи лечили шаха и его приближенных; английские консулы-резиденты имелись во всех крупных городах Персии и т. д.

Устраивала англичан и изоляционистская политика персидского правительства: устраняя конкурентов изоляционизм способствовал монопольному влиянию англичан в Персии. Правда, британскому посланнику Макдональду приходилось вследствие этого жить в Тебризе, но атташе британской миссии - он же личный врач шаха - Макнил жил в Тегеране и даже имел собственные аппартаменты в шахском дворце.

Однако среди самих англичан единства в вопросах восточной политики в то время уже не было В Персии тогда соперничали две английские группировки. Одну из них - более умеренную - возглавлял Макдональд, который, между прочим, был посланником не английского правительства, а могущественной Ост-Индской компании, осуществлявшей непосредственное управление Индией, Бирмой и другими английскими колониальными владениями в Азии. Ост-Индская компания формально подчинялась королю Великобритании, но ее экономическое могущество было столь велико, что фактически она была «государством в государстве».

Компания имела свое правительство, армию, дипломатических представителей и нередко противопоставляла свои решения предписаниям английского королевского правительства. В те годы Ост-Индская компания (торгово-экономическая деятельность которой в немалой степени зависела от стабильности в Индии и в пограничных с нею государствах) была заинтересована в том, чтобы Персия сохраняла мир с Россией, и ее посланник Макдональд, а также секретарь миссии Дж. Кэмпбелл, (сын председателя Совета директоров Ост-Индской компании) делали все, чтобы политика мира и стабильности возобладала в этом регионе Среднего Востока. Именно на этой основе завязалась их дружба с Грибоедовым.

Другую группировку возглавляли Генри Уиллок, его брат Джордж и английский врач Джон Макнил. Эта группа представляла в Персии интересы экспансионистски настроенных кругов английской аристократии, захвативших в конце 1820-х гг. ключевые посты в английском правительстве. С начала 1828 г. премьер-министром Англии стал герцог Веллингтон, победитель Наполеона при Ватерлоо.

В 1826 г. он провел несколько месяцев в Петербурге и пришел к выводу, что после поражения наполеоновской Франции главным соперником Англии в мировой политике становится Россия. Став премьер-министром, Веллингтон взял курс на конфронтацию: «Мы не можем больше сотрудничать с Россией, - поучает он своего ближайшего помощника лорда Элленборо, - если Франция будет продолжать сотрудничество с Россией, мы выступим против и развяжем себе руки. Так или иначе <...> мы должны избавиться от России (запись в дневнике 2 октября 1828 г.).

Сам Элленборо, ставший в правительстве Веллингтона вторым после премьера лицом, ответственным за внешнюю политику, придерживался еще более крайних взглядов, не исключавших возможности военного столкновения с Россией. Вот несколько его записей: «Наша политика и в Европе и в Азии должна преследовать единую цель - всячески ограничивать русское влияние... В Персии, как и везде, надо готовиться к тому, чтобы при первой же необходимости начать широкую вооруженную борьбу против России». Или же еще конкретнее: «30 октября 1829 г. Как только русские присоединят Хивинское ханство, мы должны оккупировать Лахор и Кабул. Не на берегах же Инда встречать врага...»

В резком контрасте с подобными заявлениями находятся слова Макдональда о необходимости мира с Россией. Так, в связи с завершением Туркманчайских мирных переговоров, он писал своему правительству 22 февраля 1828 г.: «Заключение мира имеет неоценимое значение не только для Персии, но и для нас. Мир спас Персию от нависшей над нею угрозы прекратить существование как независимое государство, а нас - от опасностей столкновения с Петербургским двором, в которое, по мере успехов русского оружия, мы несомненно оказались бы втянуты».

Не следует, разумеется, упрощать. Макдональд верой и правдой служил интересам Ост-Индской компании, но он был профессиональным военным и трезвым политиком. Он имел возможность оценить ход боевых действий после того, как в июле 1826 г. персидская армия без объявления войны вторглась в пределы России; он видел, как небольшой русский отряд взял древнюю столицу Азербайджана - Тебриз и имел возможность лично наблюдать, как русские войска, после того как Персия прервала переговоры в Дей-Каргане, рассеяли персидскую армию по долине Салтанэ и открыли себе путь к Тегерану. Таким образом, у Макдональда не было иллюзий насчет боеспособности персидской армии и вероятного исхода военных действий, если бы здесь вновь вспыхнула война.

В то же время на него не могла не произвести впечатления сдержанность России, которая не воспользовалась военной победой для расширения своей территории за счет Персии. Войска генерала Паскевича не только не предприняли наступления на Тегеран, но вскоре были выведены из Тебриза и всей территории южного Азербайджана, оказавшегося под их полным контролем в ходе преследования отступавших персидских армий. Богатый военно-дипломатический опыт, трезвый учет военно-политической обстановки - вот что определяло политику Макдональда, суть которой состояла в том, чтобы решать спорные вопросы не на поле боя, а за столом переговоров. На этой почве Макдональд сблизился с Грибоедовым, политическая линия которого - ориентация на переговоры - совпадала с линией английского посланника.

Однако ни мирная политика Макдональда, ни его дружба с русским посланником не устраивала влиятельную группировку английских «ястребов» в Персии - тех английских офицеров, дипломатов и резидентов, которые, подобно лорду Элленборо в Лондоне, считали, что для сохранения британской колониальной системы в Азии необходимо сеять семена войны между Россией и ее южными соседями. Наиболее заметными представителями этой группы были Генри Уиллок, его брат Джордж и английский врач Макнил.

Генри Уиллок провел в Персии более двадцати лет (с 1808 г.), был секретарем при трех английских посланниках, сам неоднократно возглавлял британскую миссию в ранге поверенного в делах. В донесениях в Англию он стремился создать впечатление постоянной угрозы Персии со стороны России. Используя свое положение временного поверенного в делах в середине 1820-х гг., он ложными посулами, подстрекательством и необъективной информацией буквально спровоцировал русско-персидскую войну 1826-1827 гг.

Люди, близко знавшие Уиллока, отзывались о нем, как правило, нелестно. Н.Н. Муравьев-Карский в своих записках, упоминая об Уиллоке, характеризует его как «человека недальнего» (т. е, недалекого), душевно грубого; отмечает его сребролюбие и недоброжелательность. Макдональд отзывался об Уиллоке еще резче, называя его «бессовестным интриганом», говорил об его лживости и вероломстве: «Не в его характере делать что-либо открыто и прямо, как подобает человеку благородному <...> я мог бы предать гласности такие дела его здесь, в Персии, что его прокляли бы до конца дней».

Наконец, сэр Дж. Малькольм, генерал-губернатор Бомбея, в личном и совершенно секретном письме к генерал-губернатору Индии лорду Бентинку от 17 мая 1829 г. сообщал об Уиллоке следующее: «Когда несколько лет назад меня назначили Посланником в Персию, я поставил условие, чтобы этого джентельмена ни в коем случае там не было. У него ни способностей, ни мужественности - умеет только лебезить да интриговать, и при этом - родственнички - клерки какие-то в Министерстве иностранных дел, да поддержка м-ра Эллиса, незаконнорожденного брата леди Годрич...»

Политические разногласия между группировкой Макдональда и Уиллока усугублялись неприязненными личными отношениями между Макдональдом и Кэмпбеллом, с одной стороны, и братьями Уиллоками и Макнилом - с другой. Уиллоки и Макнил интриговали как могли, чтобы не допустить Макдональда занять место английского посланника в Персии. Не вдаваясь в детали, заметим лишь, что Макдональд и Кэмпбелл были назначены первый посланником, а второй - секретарем миссии в марте 1824 г., а прибыть в Тебриз и приступить к своим обязанностям им удалось только через два с половиной года - в августе 1826!

Со своей стороны, Макдональд, став во главе английской миссии, на следующий же день отправил Уиллока в Англию в сопровождении «своего» человека - лейтенанта Дж. Александера. В Англии Уиллок развернул энергичную деятельность, направленную на дискредитацию Макдональда и его мирной политики. «У меня имеются неоспоримые доказательства, - писал позже Макдональд, - что он интриговал против меня все то время, что находился в Англии».

Обстановка благоприятствовала Уиллоку: британская внешняя политика все более скатывалась к жесткому антирусскому курсу, главными выразителями которого стали в то время лорд Годрич, а затем Веллингтон и Элленборо. В июле 1827 г. король торжественно возвел Уиллока в рыцарское достоинство «за особые заслуги перед Англией». В августе Годрич (зять Эллиса, покровителя Уиллока) стал премьер-министром Великобритании, а два месяца спустя, в октябре 1827 г., Уиллока отправили обратно в Персию.

По дороге Уиллок остановился на несколько месяцев в Петербурге, где провел с Нессельроде серию переговоров, содержание которых осталось неизвестным, но после которых Нессельроде уведомил Грибоедова, что вскоре в Тебриз прибудет новый английский поверенный в делах Уиллок и что с ним следует установить столь же дружественные отношения, что и с его предшественником Макдональдом.

Грибоедов был знаком с Уиллоком еще с 1819 г. и хорошо знал ему цену; знал Грибоедов и о распрях между Уиллоком и Макдональдом. Таких отношений, которые Грибоедов установил с Макдональдом и Кэмпбеллом, он никак не смог бы установить с Уиллоком. Макдональд делился с Грибоедовым даже конфиденциальной информацией (в частности, показывал Грибоедову финансовые документы, раскрывавшие масштабы английских субсидий шаху и его приближенным).

С Кэмпбеллом Грибоедов сблизился еще во время Туркманчайских переговоров, виделись они и в Петербурге, причем именно Кэмпбелл, который летом 1828 г. вез в Персию тайные директивы нового правительства Веллингтона-Элленборо, конфиденциально предупредил Грибоедова о возможной для него в Персии опасности. Не исключено, что эту опасность Кэмпбелл связывал с возвращением Уиллока; однако о том, что Уиллок намеревался объявить себя в Персии поверенным в делах и таким образом дезавуировать Макдональда, ни Кэмпбелл, ни Грибоедов еще не знали.

Получив в конце 1828 г. сообщение от Нессельроде об Уиллоке, Грибоедов принял беспрецедентно смелое решение: он решил предупредить Макдональда - посланника соперничающей державы - о тайных планах его соотечественника Уиллока и тем самым дать английскому посланнику возможность эти планы расстроить.

Макдональд, получив предупреждение Грибоедова, принял необходимые меры и сумел расстроить замыслы Уиллока, одержав над ним победу, так сказать, в личном плане.

В политическом плане все обстояло намного сложнее. Одна из важнейших целей британской внешней политики в то время состояла, как известно, в том, чтобы добиться поражения России в русско-турецкой войне и тем самым существенно ослабить военно-политическое влияние России на Ближнем и Среднем Востоке. Английские резиденты в Турции и примыкающих районах были так или иначе привлечены к практическому осуществлению этой политики. Особая роль отводилась резидентам в Персии: если бы удалось спровоцировать новую русско-персидскую войну, то фронт борьбы России с мусульманскими государствами растянулся бы на тысячи километров - от Балкан до Каспийского моря, - и вероятность поражения России, и без того изнуренной войной с Турцией, значительно возросла.

Правда, осторожный Макдональд продолжал убеждать английское правительство, что Россия все равно одержала бы военную победу и что британское влияние на Ближнем и Среднем Востоке оказалось бы в этом случае окончательно подорвано. Но к мнению Макдональда не очень прислушивались. Недалекий же и политически близорукий Уиллок рассуждал по-иному: он видел ближайшую выгоду от столкновения Персии с Россией и страстно желал, чтобы такое столкновение поскорее произошло.

Уиллок понимал, что до тех пор, пока Макдональд и Грибоедов солидарны в своем стремлении сохранить в этом районе мир, никакого обострения обстановки ему вызвать не удастся. По-видимому, именно это соображение и послужило отправной точкой кровавой провокации против русского посольства в Тегеране - провокации, которую, как мы стремились показать в своих предыдущих работах, подготовили и осуществили Уиллок и Макнил.

В дальнейшем им удалось устранить и Макдональда, добиться выезда из Персии Кэмпбелла, но в рассматриваемый период до этого еще было далеко. Заметим все же, что находившийся в Тебризе Макдональд узнал о гибели Грибоедова не от Макнила, находившегося в Тегеране и обязанного по долгу службы найти способ уведомить своего шефа о случившемся чрезвычайном происшествии, а от наследного принца Аббас-мирзы.

Вот что мы узнаем на этот счет из доклада Макдональда политическому секретарю (министру иностранных дел) правительства Ост-Индской компании Джорджу Суинтону, датированному 19-м февралем 1829 г.:

«Сэр, 18-го сего месяца поздно вечером я получил от одного из доверенных служителей гарема уведомление, что Его Королевское Высочество принц Аббас-мирза желает безотлагательно переговорить со мной по делу исключительной важности.

Я тотчас же отправился во дворец, где застал Его Высочество уединившимся с Каим Макамом и нетерпеливо ожидавшим моего прихода. Оба, казалось, находились в состоянии крайне подавленном. Принц был в слезах, лицо его выражало глубокую скорбь. И действительно, он был так сильно чем-то взволнован, что еще несколько минут после того как я вошел, только и твердил: „Ла-Ила-Ила-Аллах, нет Бога кроме Бога, горе мне, обречен я никогда больше не знать ни минуты покоя! Водам Дуная не смыть наших грехов, не стереть водам Евфрата безумия, которое мы совершили!“»

Продолжая горько причитать по поводу собственных несчастий и несказанных бедствий, грозящих обрушиться на его дом, принц был некоторое время или не в состоянии, или умышленно не хотел сообщить мне о случившемся; не мог и я отгадать причину его отчаяния. Наконец он пожелал, или, вернее, сделал знак своему министру прочесть вслух письма, которые только что пришли из Тегерана и которые, я говорю об этом с величайшей скорбью, содержали ужасное известие, что г-н Грибоедов, Чрезвычайный Посланник и Полномочный Министр Его Величества, Императора России, почти со всей своей свитой убит жителями столицы во время народного возмущения, вспыхнувшего утром 8-го сего месяца.

Подробности этого ужасного события - самого страшного, которое только могло сейчас обрушиться на эту злосчастную страну, сообщены в упомянутых мною документах, которые были переданы мне Его Королевским Высочеством и переводы которых я направляю для представления Его светлости Лорду - Председателю Совета. Других сведений насчет этого, из ряда вон выходящего и зверского нарушения международного права, у меня пока нет.

Но, хотя все это еще темно и неясно, мне представляется, что общественное мнение было сильно возбуждено еще до ухода женщин из дома Алла Яр-хана (бывшего премьер-министра) поведением ходжи Якуба, одного из главных шахских евнухов, который бежал из дворца, где он состоял в очень конфиденциальной должности, и нашел убежище в русской Миссии, предоставить которое было обязанностью г-на Грибоедова, согласно условиям Туркманчайского Договора.

У меня нет оснований полагать, что шах или кто-либо из членов его правительства были хотя бы в малейшей степени причастны к этой жуткой катастрофе. Последняя - насколько я могу судить по тому, что сейчас известно, - объясняется исключительно внезапной и непреодолимой вспышкой массового исступления, вызванного обращением с магометанскими женщинами, заносчивым поведением лиц, принадлежащих к русской Миссии, смертью нескольких горожан и, наконец, нарушением таких нравственных норм, которые более, чем что-либо другое, затрагивают предрассудки и воспламеняют дикие и необузданные страсти магометанской толпы, нетерпимой ко всякому вмешательству в их религиозные обычаи и особенно ревнивой - до какого-то сумасшествия - к святости гарема.

Уже одно то обстоятельство, что мехмандар Посланника был тяжело ранен, защищая Его Превосходительство, и то, что шах направил ему на помощь гвардейцев, отчаянно рвавшихся к посольству, причем многие из них, пытаясь противостоять буйству и натиску толпы, были убиты, - уже это должно послужить как бы смягчающим обстоятельством в этом деле и, как я надеюсь, ослабит справедливый гнев и, может быть, даже отвратит вполне предсказуемое возмездие со стороны Императора. Действительно, какие мотивы, спросил бы я, могли бы быть у персидского правительства, чтобы подстрекать к преступлению, из которого оно не только не могло рассчитывать извлечь какую-либо выгоду, но, напротив, неминуемо подвергло бы свое государство неотвратимой опасности, вплоть до риска быть полностью уничтоженным?

Невинность принца (Аббас-мирзы. - Л.А.) и его полнейшее неведение обо всех событиях, которые прямо или косвенно вели к этому прискорбному происшествию, лично для меня, вне всякого сомнения. Расстояние, которое отделяло принца от места действия, его отчаяние, искреннее изумление и непритворное горе; его готовность на любое, какое только было бы в его силах, искупление и вознаграждение оскорбленному монарху - все это веские свидетельства в пользу того, что принц никоим образом не замешан в преступлении, которое заклеймило его соотечественников печатью позора. Преступление это должно было бы навсегда остаться для принца печальным примером идиотского бессилия администрации его отца, оказавшейся не в состоянии призвать к порядку население города, который является его резиденцией.

Его Высочество объявил всеобщий траур, распорядился покрыть барабан сукном, чтоб заглушить звук, закрыть зал Аудиенции и запретил общественный Салам. Он также направляет своего старшего сына вместе с министром Каим-Макамом в С.-Петербург, чтобы представить Императору подробный отчет о происшедшем и уполномочивает сына передать в распоряжение Его Императорского Величества некоторых зачинщиков и подстрекателей мятежа.

Более всего я опасаюсь, как бы Эриванский двор (т. е. окружение главнокомандующего русскими войсками в Закавказье генерала Паскевича. - Л.А.) не заподозрил Персию в попытке воспользоваться неудачей, неожиданно постигшей русскую армию на Дунае, и вновь повторить ту вероломную и дерзкую роль, которую она уже однажды сыграла в начале войны. Никаких признаков такого рода намерения со стороны шаха или его сына я не вижу, да если бы оно и возникло, то разве они в состоянии пойти на новую войну, когда их средства не только истощены, но когда в королевстве, во многих провинциях обнаружились самые явные признаки беспорядка, неповиновения и возмущения?

Я горько сожалею, что не сопровождал г-на Грибоедова в Тегеран, так как склонен думать, что мое присутствие и посредничество сыграло бы положительную роль и, во всяком случае, предотвратило то, что произошло. Но, так как Его Превосходительство отправился ко двору собственно только для того, чтобы вручить верительные грамоты, и намеревался тотчас же вернуться в Тебриз, как только он повидает шаха, - мне не хотелось покидать Аббас-мирзу накануне его отъезда в чужеземную миссию.

В усугублении несчастья, к которому привело это ужасное происшествие, замечу еще, что г-н Грибоедов недавно женился на молодой, прелестной и обаятельной княжне Чавчавадзе, которая теперь, находясь в последней стадии беременности, оплакивает потерю дорогого и любящего мужа. Сейчас она временно (до тех пор, пока мы не будем иметь благоприятного случая снестись с ее родителями) находится в моем доме, где я и моя жена стараемся утешить ее.

Более чем кто-либо другой я могу засвидетельствовать благородный, смелый, хотя быть может несколько непреклонный характер покойного. Будучи долгое время с ним в искренней дружбе и постоянно сталкиваясь в делах служебных и частных, я имел немало возможностей по достоинству оценить многие замечательные качества, которые украшали его душу и ум, и убедиться, что высокое чувство чести руководило им во всех его поступках и составляло его правило во всех случаях жизни.

Я намерен заявить решительный протест по поводу этого грубейшего попрания священных прав и неприкосновенности Посланника дружественной нам державы. Но я не хочу задерживать отправку этих писем ни на один день - и буду иметь честь подробно докладывать Его Светлости Лорду - председателю Совета о моем образе действий и о мерах, которые будут предприняты двумя дворами, опять, к несчастью, вставшими во враждебные отношения друг к другу.

Тебриз,

19-ое февраля, 1829 г.»

Д. Макдональд, посланник.

5

Фатх-Али, шах-ин-шах Персии не часто, может быть считанные разы, писал личные письма. Но на сей раз ему пришлось поступиться своими привычками. Слишком серьезен был повод.

«Фирман (личное письмо. - Л.А.) Его Величества шаха полковнику Макдональду, Посланнику в Персии.

(После приветствий): Да будет известно полковнику Макдональду Посланнику британского правительства, что у нас нет сомнений в том, что он уже частично осведомлен о происшедшем с генералом Грибоедовым, русским Посланником. Случилось поистине необычайное, непостижимое происшествие.

С момента прибытия Посланника в Тегеран при приеме его во дворце и все то время, что он здесь находился, ему оказывалось самое утонченное внимание, продиктованное нашим дружественным отношением к великой России и ее правительству. Мы проявили к нему всю нашу доброжелательность и дали указание нашим министрам предупреждать каждое его желание и удовлетворять все его просьбы в той мере, в какой это только возможно. Но предначертания Неба неотвратимы - никому не дано избежать своей судьбы: в сложной обстановке, возникшей вследствие отказа удовлетворить требование о возвращении пленных, Посланник оказался предрасположенным прислушаться к злонамеренным советам и преступил черту благоразумия.

Тем не менее, руководствуясь нашими предписаниями, ни один из министров не совершил по отношению к нему ни одного недружественного поступка. Причиной несчастья и позора были жители Города, оказавшиеся не в состоянии владеть собою. Вы прекрасно понимаете, сколь болезненно для нас это несчастье.

Во всех тревожных ситуациях мы всегда получали от представителей британского правительства дружеский совет и поддержку, в особенности в прошлом году, когда Ваше Превосходительство выступил посредником в заключении мира с Россией и так много сделал для заключения счастливого (мирного. - Л.А.) договора.

И теперь, когда случилось то, что случилось, мы, уповая на дружеское расположение Вашего Превосходительства, надеемся, что Вы сделаете все, что в Ваших силах, и что Вы научите нас и наставите наследного принца, нашего сына, что следует предпринять в соответствии с нормами международного права. Мы считаем необходимым предпринять любые шаги, чтобы искупить свершившееся зло, и не откажемся удовлетворить в мельчайших деталях все претензии, вытекающие из случившегося. Ваше Превосходительство, надеюсь, сделает все то, что предполагается истинно дружескими отношениями, чтобы смыть пятно позора с нашего правительства.

Фатх-Али шах».

Письмо шаха к Макдональду - искусный дипломатический документ, политические цели которого вместе с тем предельно прозрачны. Главная из них - любой ценой сохранить нормальные отношения с Россией. Ради этого шах готов пойти на любые моральные и материальные издержки, о чем он пишет совершенно открыто. Таким образом, опасения Макдональда, что обострившаяся ситуация может толкнуть Персию на превентивную войну с Россией, оказались необоснованными. Шах проявил в этом вопросе и государственную мудрость, и политическую гибкость.

Более того. Из письма видно, что шах стремится привлечь к осуществлению этой политики и Макдональда, справедливо полагая, что в сложившейся ситуации именно британский посланник является той дипломатической фигурой, которая может наилучшим образом способствовать нормализации русско-персидских отношений. Похоже, для персидского правительства не было тайной, что у англичан не было единства в вопросе о том, какие отношения между Россией и Персией им наиболее выгодны, и, обращаясь к Макдональду, шах знал, что не встретит отказа.

Вопросу о том, кто виноват в преступлении 6 шаабана, шах уделяет сравнительно мало внимания: подробно об этом пишут его министры (их письма приведены несколько ниже). Его как главу государства интересует не то, что было, а то, что будет. Тем не менее, поскольку полностью обойти вопрос о виновниках он тоже не может, он глухо упоминает о «предначертаниях Неба», о недостаточной, с его точки зрения, гибкости самого Грибоедова, о необузданности толпы.

Впрочем, вполне вероятно, что шах знал гораздо больше, чем писал. Не исключено, что он знал или догадывался об истинных виновниках - группировке Уиллока Макнила. В пользу последнего предположения свидетельствует та смелая уверенность, с которой шах обращается к Макдональду за поддержкой, как бы твердо зная, что цели Макдональда и цели Уиллока-Макнила в вопросе русско-персидских отношений - прямо противоположны. Но обвинять в письме к британскому посланнику его соотечественников (даже если шаху было известно о вражде между ними) шах, понятно, не мог.

Наконец, последнее замечание: политическая линия шаха и его правительства - сохранить нормальные отношения с Россией во что бы то ни стало - слабо согласуется с версией о причастности шаха к нападению на русскую миссию 6 шаабана, разрушительные политические последствия которого (как это видно из письма) были ему абсолютно ясны.

7

Перед нами документ во многих отношениях удивительный. Глава правительства державы, которая незадолго до того вела войну с другой, более сильной державой, потерпела от нее жестокое поражение, оказалась вынужденной пойти на уплату многомиллионной контрибуции - и вот, глава ее правительства характеризует политику державы-победительницы как сдержанную, справедливую, великодушную.

Чтобы оценить по достоинству письмо Вахаб-мирзы, уместно познакомиться с ним несколько ближе. Глава персидского правительства принадлежал к тому немногочисленному, но и не столь уж малочисленному кругу аристократической интеллигенции, которая в 1820-е гг. стремилась возродить традиционную для Персии культуру философского мышления, поэтического слова, изобразительного искусства и т. д.

Особенностью этого возрождения было то, что, опираясь прежде всего на национальную традицию, на мировоззрение и мироощущение ислама, персидская интеллигенция 1820-х гг. не была вместе с тем чужда идеям европейского гуманизма и просвещения.

Нельзя в этой связи не вспомнить состоявшуюся в том же 1829 г. встречу Пушкина на пути в Арзрум с персидским поэтом Фазил-ханом, сопровождавшим принца Хозрев-мирзу в его дипломатической поездке в Петербург: «...конвойный офицер объявил нам, что он провожает придворного персидского поэта и, по моему желанию, представил меня Фазил-хану. Я, с помощию переводчика, начал было высокопарное восточное приветствие; но как же мне стало совестно, когда Фазил-хан отвечал на мою неуместную затейливость простою, умной учтивостию <...> Со стыдом принужден я был оставить важно-шутливый тон и съехать на обыкновенные европейские фразы. Вот урок нашей русской насмешливости. Вперед не стану судить о человеке по его бараньей папахе и по крашеным ногтям» («Путешествие в Арзрум»).

Такое же впечатление производил и глава делегации принц Хозрев-мирза, о чем тогда много говорили и писали в Москве и Петербурге.

Все это помогает понять и по достоинству оценить содержание интересующего нас письма. Вахаб-мирза был не только всесторонне образованным человеком, но мудрым и тонким государственным деятелем, обладавшим широким взглядом на вещи. То, что он писал о политике России, действительно отражало его отношение к этому вопросу. Да и зачем ему было хитрить или льстить? Ведь он писал не к русскому представителю, а к британскому Посланнику, который, как он отлично знал, при всей его дружбе с Грибоедовым, представлял соперничающую с Россией державу.

Но если все это действительно так, то, следовательно, у персидского правительства не было оснований для мести русскому посланнику, - мотив, который ему нередко приписывается. Значит, известное предупреждение Грибоедову: «Вам не простят Туркманчайского мира» - относилось не к возможной мести со стороны персидского правительства, которое Туркманчайский мир устраивал, а к тем, кого этот мир не устраивал, о чем уже говорилось выше.

Нельзя не согласиться и с доводами Вахаб-мирзы насчет того, почему персидскому правительству был крайне невыгоден трагический инцидент с Грибоедовым. Впрочем, они во многом повторяют, частично детализируя, то, что содержится по этому поводу в письме шаха.

Еще более детально этот вопрос рассматривается в третьем письме Везир-и-умур-и-хараджэ (т. е. министра иностранных дел Персии) Абул Хассан-хана, к изложению и анализу которого мы и переходим.

9

Письмо Абул Хассан-хана - последнее в ряду публикуемых нами документов персидского руководства, написанных по горячим следам кровавых событий в Тегеране. Как и два других, написанных одновременно с ним, его главная задача доказать британскому посланнику Джону Макдональду (а через него и всему мировому сообществу) непричастность персидского правительства к нападению на русское посольство и к разыгравшейся вслед за тем трагедии.

С этой целью во всех трех письмах - причем в последнем особенно детально - рассматривается целый ряд обстоятельств, свидетельствующих, что персидское правительство не могло быть заинтересовано в такой акции. Надо сказать, что все три письма довольно точно и объективно раскрывают глубинные причины, по которым персидскому правительству был крайне невыгоден трагический инцидент с Грибоедовым. Создается впечатление, что само персидское правительство оказалось здесь жертвой обмана, и что действия, предпринятые против русского посольства, в определенной мере были направлены и против интересов Персии.

Последнее становится особенно ясным, если принять во внимание, что правительство предприняло довольно решительные шаги, чтобы предотвратить нападение, но оказалось не в состоянии справиться с теми силами, которые в то время уже были приведены в действие.

Выше, со ссылкой на наши предыдущие работы, уже были названы те, кому было выгодно привести в движение эти силы, и кто, по всей вероятности, не преминул это сделать. Приведенные документы, высвечивающие ряд дополнительных аспектов сложной и запутанной обстановки в Персии и вокруг нее, - еще одно веское свидетельство в пользу того, что нападение на русское посольство 6 шаабана было не стихийной вспышкой, не акцией персидского правительства, а тщательно спланированной провокацией со стороны тех кругов, которые строили свою политику на разжигании ненависти между народами, натравливании одного народа на другой.

По счастью, и русское, и персидское правительство смогли стать выше предрассудков, вовремя понять, кому было выгодно военное столкновение между Россией и Персией, и сделали все необходимое, чтобы тегеранская трагедия не стала поводом для военного конфликта между двумя народами.