Декабрист Пётр Громницкий

У Фёдора Григорьевича Громницкого (1771-1830) и его жены Екатерины Фёдоровны (ск. после 1852) было шестеро детей: три сына Пётр, Александр (р. 1805) и Виктор (р. 1811) и три дочери Мария (р. 1799), Варвара (р. 1803) и Ольга (р. 1804). О них не сохранилось почти никаких сведений. Известно лишь, что братья - Александр и Виктор находились на военной службе, а сёстры - жили «при родителях».

В Пензенском областном архиве есть дело о дворянстве рода Громницких, в котором говорится, что в январе 1860 года девица Варвара Фёдоровна Громницкая «распиской объяснила» дворянскому депутатскому собранию, что «из рода Громницких кроме неё никого в живых нет, сама же она не желает вести дело о дворянстве и не может за неимением средств представить гербовую бумагу». Депутатское собрание определило: «Дело о дворянстве Громницких считать конченным. Дальнейших затем причислений к роду Громницких не было, и имений, как видно из окладной книги, за ними в Пензенской губернии не состоит».

Однако по данным 1828 года, Громницким, в Керенском уезде Пензенской губернии принадлежали деревни Шуриновка (267 душ мужского пола), Артамас, Новая и Ключи. Ещё в 1799 году Фёдор Григорьевич «приобрёл землю в Русском Пимбуре у коллежского асессора Андрея Боташова 10 четв.», а также имел «земли в с. Архангельское, Дубасово тож». «Но как они обременены долгами, то домашние их обстоятельства крайне стеснены», - доносил керенский предводитель дворянства пензенскому губернатору в ответ на запрос последнего о семействе Громницких. Екатерина Фёдоровна после смерти мужа приобрела землю в Русском Пимбуре, Баранчеевке и Новосёлках, но уже к 1860 году, как было сказано выше, ни земель, ни имений за Громницкими не числилось.

Фёдор Григорьевич, находился на военной службе, вышел в отставку в 1794 году в чине капитана, а потом жил в Керенском уезде, где занимал разные должности. В 1805-1811 гг. он был земским исправником. В 1812-1813 гг. собирал в уезде средства на ополчение. В 1816-1829 гг. служил уездным судьёй. Затем он оставил гражданскую службу и жил с семьёй то в городе Керенске, то в своём имении - деревне Артамасе.

Дата рождения его сына, будущего декабриста Петра Фёдоровича Громницкого - 1803 г., встречающаяся в некоторых изданиях, указана неправильно. Из личного дела Фёдора Григорьевича видно, что Пётр родился в 1801 г., а в 1803 родилась его сестра Варвара Фёдоровна (ГАПО, ф. 196, оп. 2, д. 545). А недавно обнаруженные метрические книги Успенского собора г. Керенска позволяют назвать и точную дату рождения П.Ф. Громницкого - 22 ноября 1801 г. На следующий день состоялись крестины в Керенском Успенском соборе. Восприемником от купели был титулярный советник Матвей Данилов. Местом рождения Петра Фёдоровича, можно считать село Дубасово (Архангельское) Керенского уезда Пензенской губернии.

Детские годы Петра Громницкого прошли в Керенском уезде, в доме родителей. Здесь он обучался грамоте, здесь получил первые впечатления об окружающей действительности, потом воспитывался во 2-м кадетском корпусе в Петербурге, куда поступил кадетом 13 июня 1814 года. Любимыми его предметами, как показывал он следственной комиссии, были отечественная словесность, история и география.

1 февраля 1819 года П.Ф. Громницкий был выпущен прапорщиком в армию и зачислен в Пензенский пехотный полк, находившийся в то время в Пензенской губернии. За время четырёхлетнего пребывания в родных местах уже взрослым человеком будущий декабрист многое узнал по личным наблюдениям и по рассказам других о жизни крепостной деревни, и у него всё больше укреплялась мысль о необходимости изменения существующего порядка.

В 1823 году Пензенский полк был переведён на Украину и расквартирован в районе Новограда-Волынского. Там П.Ф. Громницкий вскоре познакомился и подружился с подпоручиком 8-й артиллерийской бригады Петром Ивановичем Борисовым, который оказал на него большое влияние. Разговоры шли, показывал Громницкий во время следствия, о «правительстве с самой невыгодной стороны», не пропускался ни малейший случай, «где можно было сказать что-либо дурное на особу царствующую или на особ, имеющих влияние в правительстве».

В то же время Пётр Борисов читал ему сочинения Гельвеция, Вольтера и других прогрессивных французских писателей. В начале 1824 года П.Ф. Громницкий, к тому времени поручик Пензенского полка, был принят в тайное Общество соединённых славян, а позднее стал заместителем его председателя.

Общество это было основано на Волыни в 1823 году братьями Андреем и Петром Борисовыми и Юлианом Казимировичем Люблинским. Общество стало численно расти. Каждый его участник обязывался привлекать новых лиц, и в этом направлении велась работа. Политической целью тайной организации было уничтожение «самовластия» и образования федеративного союза славянских республик. Предполагалось уничтожение сословий, освобождение крестьян от крепостной зависимости, установление демократических свобод и прав для народа.

Братья Борисовы написали «Правила» Общества соединённых славян («Катехизис») и «Клятвенное обещание», которые были приняты всеми членами общества. Первое правило гласило: «Не надейся ни на кого, кроме твоих друзей и твоего оружия. Друзья тебе помогут, оружие тебя защитит». «Не желай иметь раба, когда сам рабом быть не хочешь», - говорилось в другом пункте «Правил».

Клятвенное обещание гласило, что в тайную организацию каждый член вступал для освобождения себя от тиранства и возвращения роду человеческому свободы. Он обязывался никогда не выдавать сочленов, хотя бы грозил ему «самый ад со всеми ужасами», а к цели славянского единства идти во что бы то ни стало, хотя бы через тысячи смертей и тысячи препятствий, посвятив цели общества последний вздох. Для большего возбуждения энтузиазма клятва произносилась на мече.

В марте 1825 года в местечке Чернихово, в 25 верстах от Житомира, происходило собрание всех членов Славянского общества, которое признало необходимым поручить управление Обществом президенту (председателю) и секретарю. Президентом был избран Пётр Борисов, секретарём - И.И. Иванов, а заместителем президента - П.Ф. Громницкий. Собрание решило начать сбор членских взносов, предполагалось выработать новый устав.

К концу лета 1825 года в Обществе соединённых славян насчитывалось несколько десятков членов. Позднее состав его пополнился новыми членами. В своём большинстве «славяне» были офицерами 8-й и 9-й артиллерийских бригад и Пензенского, Черниговского и Саратовского пехотных полков. В частности, из офицеров Пензенского полка членами Общества были: поручик П.Ф. Громницкий, подпоручик П.Д. Мозган, капитан А.И. Тютчев, подпоручик А.Ф. Фролов, поручик Н.Ф. Лисовский, майор М.М. Спиридов.

Однако сложившиеся обстоятельства изменили все намерения «славян». Летом 1825 года 3-й корпус был собран на манёвры под местечком Лещином, недалеко от Житомира. Во время этого сбора член Славянского общества Тютчев встретился со своими старыми товарищами по Семёновскому полку подполковником Черниговского полка С.И. Муравьёвым-Апостолом, подпоручиком Полтавского пехотного полка М.П. Бестужевым-Рюминым и узнал от них о существовании на юге другого тайного общества.

Муравьёв-Апостол и Бестужев-Рюмин, члены Южного общества, и видные деятели его Васильковской управы, в свою очередь, узнали от Тютчева о существовании Общества соединённых славян. Они предложили «славянам» присоединиться к Южному обществу. Начались переговоры о слиянии. Роль посредников между двумя обществами взяли на себя Тютчев и его товарищ по Пензенскому полку Громницкий.

За период с 3 по 13 сентября 1825 года состоялось несколько собраний всех «славян» с участием представителей Южного общества - Муравьёва-Апостола и Бестужева-Рюмина. На собраниях говорили о бесправии армии, о тяжёлом положении солдат и младших офицеров, угнетаемых начальством, «на которое нельзя жаловаться», о крайнем бесправии крестьян, о недостатках системы управления, о несправедливости высших властей, о необходимости в России перемены правления. При этом Бестужев-Рюмин читал «славянам» выдержки из «Русской Правды» Пестеля.

Обсуждался вопрос и о «способах действия», о тактике революционной борьбы. На одном из собраний Бестужев-Рюмин произнёс речь, в которой говорил: «Наша революция будет подобна революции Испанской (1820 г.). Она не будет стоить ни единой капли крови, ибо произведётся одною армией, без участия народа. Москва и Петербург с нетерпением ожидают восстания войск. Наша Конституция утвердит навсегда свободу и благоденствие народа. Будущего 1826 года в августе месяце император будет смотреть 3-й корпус, и в это время решится судьба деспотизма; тогда ненавистный тиран падёт под нашими ударами. Мы поднимем знамя свободы и пойдём на Москву, провозглашая Конституцию».

Это была тактика военного переворота, принятая Южным обществом. Теперь её должны были принять и члены Общества соединённых славян.

Последнее собрание «славян» происходило 13 сентября. Оно было наиболее многочисленным и оживлённым. Было положено соединиться с Южным обществом на основаниях, предложенных Бестужевым-Рюминым. Как указывал И.И. Горбачевский, Бестужев-Рюмин первым произнёс клятву быть верным обществу. Его примеру последовали все присутствующие на этом собрании.

«Все с жаром клялись, - писал Горбачевский, - при первом знаке явиться в назначенное место с оружием в руках, употребить все способы для увлечения своих подчинённых действовать с преданностью и самозабвением... Чистосердечные, торжественные клятвы смешивались с криками: «Да здравствует Конституция! Да здравствует республика! Да здравствует народ! Да погибнет различие сословий! Да погибнет дворянство вместе с царским саном!»

То, что определило отношение «славян» к Южному обществу и побудило их объединиться с ним, - это демократическое устройство государства, предусмотренное «Русской Правдой» Пестеля. Пётр Борисов говорил о Южном обществе: «Целью сего общества есть введение в России чистой демократии, уничтожающей не только сан монарха, но и дворянское достоинство и все сословия и сливающей их в одно сословие - Гражданское». Это и была та платформа, на которой произошло объединение обществ. При этом «славяне» желали быстрого революционного действия, «рвались к делу, и дело приближалось. Все ожидали начала действий», - замечала академик М.В. Нечкина.

15 сентября войска выходили из Лещинского лагеря на зимние квартиры. В этот день представители «славян» Спиридов, Горбачевский и Пестов ещё раз встретились с Бестужевым-Рюминым, чтобы набрать группу лиц, готовых на цареубийство, по терминологии Южного общества - «заговорщиков». В эту группу были намечены 12 человек: Пестов, Спиридов, Тютчев, Громницкий, Лисовский, Горбачевский, братья Андрей и Пётр Борисовы, Бечаснов, Кузьмин, Сухинов и Соловьёв.

Из всего сказанного выше видно, что Пётр Фёдорович Громницкий играл активную роль в Обществе соединённых славян, являлся заместителем его председателя, вместе с Тютчевым выступал посредником во время переговоров о слиянии «славян» с Южным обществом. В числе наиболее видных представителей «славян» он вошёл в группу заговорщиков-цареубийц.

В то же время П.Ф. Громницкий вёл работу по приёму в тайное общество новых членов. Так, им были приняты в Общество соединённых славян поручик Пензенского полка Н.Ф. Лисовский, офицер Черниговского полка В.Н. Соловьёв и другие лица. На следствии Соловьёв рассказывал, что он приглашён был членом общества Громницким и что Громницкий «сообщил ему о сем обществе, что оно существует с давнего времени, на предмет для перемены образа правления и восстановления конституции, говорил ему, чтобы стараться увеличить число известных ему по характеру людей, и давать отчёт о принятых в общество, на что он, Соловьёв, дав клятву по имеющейся у него, Громницкого, форме, хранил в тайне и никому о том не объявлял».

Во время Лещинского лагеря П.Ф. Громницкий постоянно общался с офицерской молодёжью разных частей. Например, он неоднократно бывал у поручика Черниговского полка А.Д. Кузьмина, где собирались и другие офицеры для обсуждения положения дел в обществе. Рядовой Черниговского полка Игнатий Ракуза во время допроса показал: «Из числа офицеров 8-й пехотной дивизии, весьма часто у Кузьмина бывавших, я приметил следующих: Пензенского пехотного полка капитана Тютчева, поручиков Лисовского и Громницкого.

Артиллерийских офицеров видел многих, но по фамилии не знаю». И.И. Сухинов рассказывал, что в один из вечеров он и его товарищи по приглашению Кузьмина прибыли к нему в деревню недалеко от Лещина «в предположенное там быть собрание» и нашли у него «многое число пехотных и артиллерийских офицеров и юнкеров», среди которых были пензенцы Спиридов, Тютчев, Громницкий и Лисовский.

Из показаний ряда декабристов известно, что во время лагеря при Лещине многие офицеры разных полков, в числе их и Громницкий с товарищами по Пензенскому полку, часто бывали в «Балагане» (палатке) Сергея Муравьёва-Апостола, где «слышали преступные суждения его о необходимости переворота в государстве, о силе и связях Южного общества и проч. и... были увлечены к соединению с Южным обществом». выдержки из Целью сего общества есть введение в России чистой демократии, уничтожающей не только сан монарха, но и дворянское достоинство и все сословия и сливающей их в одно сословие - Гражданское.

Энергичный и деятельный П.Ф. Громницкий принимал активное участие и в последующих событиях. Когда армия была размещена на зимние квартиры, началась работа по подготовке солдат к восстанию. Пропаганда велась в ряде частей и в особенности в полках Пензенском, Саратовском, 8-й и 9-й артиллерийских бригадах, где многие офицеры были членами тайного общества. Успех работы во многом зависел от того, как относились офицеры к подчинённым им «нижним чинам». Источники свидетельствуют, что отношение это было очень гуманным и мягким.

После ареста декабристов адъютант главного штаба 1-й армии Сотников доносил, что Спиридов в своей роте «поселил дух своеволия, ибо говорят, что он солдатам давал много воли и обходился с ними запанибрата». О подпоручике Саратовского полка Н.О. Мозгалевском, сообщал Сотников, «солдаты сожалеют и говорят, что он для них был весьма добр». Я.М. Андреевича солдаты очень любили, часто приходили к нему жаловаться на свои нужды.

В донесении адъютанта есть указания и на привязанность солдат Пензенского полка к своим начальникам. «Об офицерах, взятых из их полка, - писал Сотников, - солдаты весьма сожалеют, а в особенности о Тютчеве и Громницком, о которых говорят, что они для них были весьма хороши».

Пропаганду среди солдат офицеры, входившие в тайное общество, вели, конечно, прежде всего в подчинённых им частях. Пропаганда связывалась с тяжёлой жизнью солдат, с их нуждами, с рабским и угнетённым положением их отцов, матерей, братьев. Цель её состояла в возбуждении ненависти к правительству, в том, чтобы привлечь их к участию в восстании.

Весьма деятельно вели эту работу офицеры Пензенского полка Спиридов, Тютчев, Громницкий, Лисовский, Фролов. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что из этого полка к следствию было привлечено 14 человек из числа нижних воинских чинов. Двое из них Пётр Гульбин и Андрей Муркин, обвинялись в ведении пропаганды среди других солдат и в том, что они «изъявляли готовность содействовать Муравьёву-Апостолу». Как видно из материалов, следственная комиссия с особым усердием допрашивала пензенцев «для ближайшего и скорейшего открытия, до какой степени развращена нравственность в тех ротах сего полка, коими командовали капитан Тютчев, поручики Громницкий и Лисовский».

Пропаганду в своих частях вели также офицеры Саратовского, Черниговского полков и артиллерийских бригад.

Можно считать, что агитационная работа среди солдат имела некоторый успех. Об этом свидетельствовали и сами декабристы. Так, Андреевич считал готовой артиллерию, Спиридов и Тютчев ручались за вверенные роты, а Громницкий говорил, что он «тотчас взбунтует свою роту». Горбачевский утверждал, что 8-я артиллерийская бригада с восторгом приняла предложение восстать.

Из этого видно, что агитация доходила до солдат, держала их на подъёме, возбуждала доверие к командирам. И если во время восстания на юге Черниговский полк не был поддержан другими частями - в этом вина не солдат.

Надо сказать, что важное место в восстании отводилось Пензенскому полку, так как считалось, что он более других частей готов к этому. И.И. Сухинов на следствии показал: «Бестужев и Муравьёв рассказывали (членам тайного общества), что они имеют большую надежду на Пензенский и Саратовский полки». Сам Бестужев-Рюмин говорил во время допроса: «На Пензенский полк мы имели более надежды, нежели на другие, потому что там, кроме семёновских солдат, служили майор Спиридов и капитан Тютчев».

Но Пензенский полк не выступил. В это время он квартировал в городе Староконстантинове и близлежащих деревнях, вдали от района действий Черниговского полка, и не имел никаких сведений о начавшемся восстании ни от Муравьёва-Апостола, ни от Бестужева-Рюмина. Отсутствие каких-либо известий от руководителей восстания сыграло немаловажную роль.

По той же причине не выступил и Саратовский полк, который, по словам члена тайного общества И.Ф. Шимкова, «с нетерпением ожидал начала восстания». Без пехотного прикрытия не выступили и артиллеристы.

Мы не будем здесь останавливаться подробно на восстании Черниговского полка, которое хорошо освещено в литературе о декабристах. Как известно, восстание началось 29 декабря, а 3 января 1826 года оно было подавлено правительственными войсками у деревни Ковалёвки. Основная черта его - выжидательная тактика руководителя восстания Сергея Муравьёва-Апостола, надежда на присоединение других полков. Но эта надежда не оправдалась. Неясность плана действий восставших, спонтанность и неорганизованность, нерешительность некоторых офицеров, членов тайного общества, удержали от выступления даже те части, которые были готовы к нему.

Вскоре начались аресты. Сняв первоначальные допросы в главной квартире 1-й армии, арестованных офицеров-декабристов отправили под строгим караулом в Петербург. Там производилось основное следствие. Верховному уголовному суду было предано 37 членов Южного общества и 23 члена Общества соединённых славян. Некоторых судили в Могилёве. Следствие о солдатах, участниках движения, велось в Белой Церкви. Многие из них были приговорены к наказаниям шпицрутенами от 1 до 12 тысяч ударов с последующей ссылкой в Сибирь или на Кавказ в действующую армию.

П.Ф. Громницкий и его товарищи по полку М.М. Спиридов, А.И. Тютчев, П.Д. Мазгана, А.Ф. Фролов и Н.Ф. Лисовский были арестованы в Староконстантинове Волынской губернии. В январе-феврале 1826 года, в разное время, их отправили в Петербург. Громницкого доставили на главную гауптвахту 9 февраля. Того же числа он был допрошен и препровождён в Петропавловскую крепость с запиской Николая I коменданту Сукину: «Присылаемого Громницкого посадить по усмотрению и содержать строго». Его поместили в № 8 Трубецкого бастиона.

Во время следствия Пётр Фёдорович держался стойко, не каялся, не молил о пощаде. На вопрос о цели Славянского общества он точно пояснил: «Цель сего общества была соединить все славянские народы в один союз, средства к достижению оной заключались в умножении членов, в точном исполнении правил и силе оружия».

При дальнейших допросах П.Ф. Громницкий высказывался ещё более определённо о задачах тайного общества: «Положено было начать действия уничтожением царствующего лица и всех тех, кои могли бы сему противиться. Исполнение сего действия поручено Бестужевым и Муравьёвым капитану Тютчеву, Горбачевскому, Громницкому и проч... начать действия при сборе корпуса... истреблением царствующего лица и, соединившись со 2-й армией, идти в Москву для учреждения нового правления».

Небезынтересен и такой факт, связанный с показаниями Громницкого. Известно, что во время следствия Николай I отдал приказ: «Из дел вынуть и сжечь все возмутительные стихи». Приказ был выполнен. Уцелело лишь одно пушкинское стихотворение «Кинжал». Его записал на память по требованию следствия П.Ф. Громницкий. Бестужев-Рюмин, показывал он, «в разговорах своих восхвалял сочинения Александра Пушкина и прочитал наизусть одно... не менее вольнодумное. Вот оно...»

Далее следовал записанный Громницким текст пушкинского «Кинжала». Его не удалось извлечь и сжечь согласно царскому приказу, так как запись располагалась на двух смежных страницах, обороты которых были заняты важными показаниями при допросе, не подлежавшие уничтожению. Тогда председатель следственной комиссии военный министр Татищев нашёл такой выход из положения: он густо зачеркнул текст стихотворения и в начале и в конце его написал: «С высочайшего соизволения вымарал военный министр Татищев».

Этот факт свидетельствует, между прочим, и о том, как широко были распространены среди декабристов сочинения А.С. Пушкина, которые они не только читали, но и знали наизусть. «Рукописных экземпляров вольнодумческих сочинений Пушкина и прочих столько по полкам, что нас самих удивляло», - показывал Бестужев-Рюмин.

Как уже говорилось выше, Верховный уголовный суд распределил всех декабристов по разрядам (категориям) с различными мерами наказания. Громницкий попал во II разряд. Ему вменялось в вину «участие согласием на цареубийство и согласие на бунт». Кроме того, он обвинялся в пропаганде среди солдат. По приговору суда Громницкий был «осуждён к лишению чинов и дворянства и к ссылке в каторжную работу на 20 лет, а потом на поселение в Сибири».

После приговора Пётр Фёдорович некоторое время содержался в Петропавловской крепости, а затем был вывезен из Петербурга (21.10.1826) в крепость Свеаборг, затем Свартгольм (4.10.1827) и Кексгольм (март 1828), где и находился до отправки в Сибирь 24 апреля 1828 года. Каторгу он отбывал вместе со всеми декабристами сначала в Чите, куда его привезли в конце июня 1828 года, а с сентября 1830 года в Петровском заводе.

О сибирском периоде жизни П.Ф. Громницкого сведений сохранилось немного. Сам он не оставил каких-либо записок, а упоминания о нём в мемуарах, письмах других декабристов не дают полного представления о пребывании его на каторге и поселении. Поэтому мы можем говорить об этом периоде его жизни лишь в общих чертах.

Понятно, что, попав в Читинский острог, а затем в Петровскую тюрьму, П.Ф. Громницкий должен был понести на себе все тяготы и лишения каторжного режима. Но Пётр Фёдорович не пал духом. Наряду с другими он активно участвовал в научной и культурной жизни заключённых, изучал ремёсла, работал в тюремных мастерских. Среди декабристов П.Ф. Громницкий «считался лучшим слесарем и был учеником Николая Бестужева во всевозможных мастерствах». Не имея богатых родственников, не получая ни от кого материальной помощи, он мог существовать только благодаря товарищеской «Большой артели».

П.Ф. Громницкому, как и другим декабристам, осуждённым по II разряду, срок каторги был сокращён сначала до 15 лет, а затем (8.11.1832) до 10 лет. По указу 14 декабря 1835 года они освобождались от каторжных работ и переводились на поселение. Местом поселения П.Ф. Громницкого было назначено село Бельское Иркутской губернии, куда он прибыл в 1836 году.

Одновременно с его прибытием в село, Черемховским волостным правлением (село Бельское находилось на территории Черемховской волости) было получено указание иркутских властей «немедленно принять означенного Громницкого... и впоследствии, а именно с 1 июля доносить ежемесячно о поведении его на основании предназначенных правил».

Пётр Фёдорович находился уже в Бельском, когда туда приехал с семьёй И.А. Анненков. Общность идей, одинаковая судьба сблизили декабристов, и они подружились. Около двух лет ссыльные провели вместе, проявляя заботу друг о друге, деля все невзгоды жизни в глухой отдалённой деревне. В июне 1838 года Анненкова перевели в Туринск Тобольской губернии, и Громницкий остался в Бельском один.

Несмотря на запрещение властей, он устанавливает связи с некоторыми ссыльно-поселенцами, в частности с декабристом М.С. Луниным. За чтение и переписывание сочинений Лунина П.Ф. Громницкий в 1842 году был арестован и посажен в Иркутске на гауптвахту, где провёл пять месяцев, а потом был отдан под особый надзор местной полиции.

Тяготы и невзгоды, всё пережитое сломили здоровье декабриста, и в нём стала развиваться болезнь - туберкулёз лёгких. Громницкому было разрешено на время лечения переехать в село Усолье Тельминской волости, где располагалась больница. 31 мая 1851 года Громницкий умер.

В метрической книге Усольской Спасской церкви была сделана запись: «Переселенец из государственных преступников в Черемховской волости Пётр Фёдорович Громницкий, 70 (!) лет, умер от чахотки. Погребение совершено на сельском приходском кладбище» 2 июня 1851 года.

Пётр Громницкий

Д. Мурашов

Пётр Фёдорович Громницкий родился 22 ноября 1801 года1. На следующий день он был крещён в Успенском соборе Керенска, небольшого уездного городка Пензенской губернии. Местом рождения Громницкого следует признать село Дубасово (Архангельское) того же уезда. С 1799 по 1805 год в нём жили родители Громницкого - Фёдор Григорьевич и Екатерина Фёдоровна. В это время у них еще не было своего дома, поэтому они «квартировали» в усадьбе коллежского асессора Андрея Баташева. Здесь у них родились дочери Мария (1799), Варвара (1803), Ольга (1805), восприемником которых был Андрей Баташев.

В свидетельстве об их законном происхождении от Фёдора Григорьевича Громницкого, подписанного священником и местными дворянами, указан коллежский асессор Андрей Родионович Баташов. Но это, скорее всего, ошибка (свидетельство датировано 1829 годом). Знаменитый «железный король», крупнейший российский металлозаводчик XVIII века Андрей Родионович Баташев умер в 1799 году.

К тому же он никогда не имел чин коллежского асессора. А вот его сын Андрей Андреевич Баташев такой чин имел и жил он в 1756-1816 годах. По метрическим книгам села Дубасово (Архангельское) 1799-1801 годов, «за господином Баташевым» числились крепостные крестьяне. Поэтому восприемником сестёр Петра Фёдоровича Громницкого был Андрей Андреевич Баташев.

В 1802 году А.А. Баташев стал единственным наследником своего отца. К нему, по решению суда, перешло все его огромное состояние: «семь железных заводов, дома, мельницы, многотысячные земельные угодья, десятки сел и деревень и более 10 тыс. крестьян и мастеров».

Под городом Касимовым Рязанский губернии, в Гусь-Железном, действовал основанный Баташевым-старшим чугунолитейный завод. Этот завод хорошо знал отец Громницкого. «В дом свой Рязанского наместничества в городе Касимове», как написано в его аттестате, Фёдор Григорьевич вернулся в марте 1794 года отставным поручиком Белозерского пехотного полка, а уже в мае (награда за беспорочную службу) получил чин капитана. Согласно формулярному списку Ф.Г. Громницкого с 1794 по 1805 год, он находился в отставке.

Вероятно, именно в это время Громницкий женился и не ранее 1797 года переехал на жительство в Пензенскую губернию. Впервые в списке её дворян он появляется в 1805 году, становясь земским исправником (начальником местной полиции) Керенского уезда.

Пётр был вторым ребёнком в семье Громницких (первенец - дочь Мария), но первым сыном. Возможно, именно это и определило решение Фёдора Григорьевича крестить Петра в главном соборе уезда. Восприемником будущего декабриста стал титулярный советник Матвей Данилов.

Должность исправника Ф.Г. Громницкий занимал шесть лет. В это время его семья жила в Керенске, в здании земского суда. В списке дворян Керенского уезда за 1807 год сказано, что вместе с капитаном Фёдором Григорьевичем Громницким живут его сыновья Пётр и Александр. Петру шесть лет, а Александру два года. Они «находятся при отце», «Петр обучается российской грамоте», а Александр «малолетний».

В 1812 году Петр Громницкий - подросток. Ему одиннадцать лет. О войне с Наполеоном, как и другие пензенские обыватели, он узнает с опозданием - в июле, когда в Пензу приходит царский манифест. Тогда же в губернии начинается сбор ополчения. Отец Громницкого выбран уездным дворянством в комиссары для сбора пожертвований на ополчение. В ноябре 1812 года от Керенского уезда собрано 40 руб. 85 копеек.

События Отечественной войны, несомненно, обсуждались в семье Громницких. Патриотизм, ненависть к врагу были искренними. Живший в то время в губернии Ф.Ф. Вигель вспоминал: «Всю осень, по крайней мере, у нас  в Пензе, в самых мелочах старались выказать патриотизм. Дамы отказались от французского языка. Пожертвование жестокое! А вышло на поверку, что по-русски, говорить им легче, что на нашем языке изъясняются они лучше, и что он весьма удобен к употреблению в гостиных.

Многие из них, почти все, оделись в сарафаны, надели кокошники и повязки; поглядевшись в зеркало, нашли, что наряд сей к ним, очень пристал, и нескоро с ним расстались. Что касается до нас, мужчин, то, во-первых, члены комитета, в коем я находился, яко принадлежавшие некоторым образом к ополчению, получили право, подобно ему, одеться в серые кафтаны и привесит себе саблю; одних эполет им дано не было.

Губернатор не мог упустить случая пощеголять новым костюмом; он нарядился, не знаю с чьего дозволения, также в казацкое платье, только темно-зеленого цвета со светло-зеленой выпушкой. Из губернских чиновников и дворян все те, которые желали ему угодить, последовали его примеру». Ровесник Петра Громницкого Александр Беляев, тоже будущий  декабрист, живший в то время в соседнем Чембарском уезде, писал в своих воспоминаниях: «Известия, приходившие с театра войны, были самые неутешительные.

Наконец, Москву заняли французы, и когда показывалось где-нибудь зарево, то народ выбегал на улицу и в мрачном настроении толковал о том, что это французы жгут наши города и села и что, верно, и здесь придется встречать незваных. Крестьяне приготовляли рогатины. Выкованы были острые копья, которые крестьяне насаживали на древки, а мы, прокатываясь на палочках верхом, были исполнены самого воинственного жара и чаще заглядывали на лезвие сабли и шпаги покойного нашего отца…

Когда французов погнали из России, тогда ходили все смотреть на партии пленных, как прежде на проходившие войска, стягивавшиеся к театру военных действий. Пленных пригоняли во множестве. И что за жалкие, изможденные, оборванные бедняки были эти грозные победители. К чести нашего доброго народа надо сказать, что он принимал их с страданием, кормил их и прикрывал, чем мог, наготу их. Я уже не говорю о благородных семействах, которые теперь оказывали им помощь во всем, но и простой народ, с яростью ожидавший врага, с сожалением смотрел на побежденных, конечно, когда этот враг уже бежал без оглядки».

В 1813 году Громницкие купили в находившейся недалеко от села Дубасово (Архангельского) деревне Артемас землю. Вскоре здесь появилась их усадьба. Она была небольшой. По седьмой ревизии (1816 год) в ней числилось всего 10 дворовых: шесть мужчин и четыре женщины.

Громницкие принадлежали к среднепоместному дворянству. На 1816 год они владели 267 душами крестьян мужского пола. Поместья Громницких находились только в Керенском уезде: в деревнях Артемас, Знаменское (Ключи), Баранчеевка, Новая Дьячёвка, Русский Пимбур, Шуриновка. Особенность владений Громницких - собственником всех (за исключением Русского Пимбура) поместий была Екатерина Фёдоровна, мать Петра. Женщина властная и прагматичная, она все держала в своих руках. Не боялась судебных процессов, отстаивая свою собственность. В 1806 году она судилась по Шуриновке, в 1821-1825 годах - по Баранчеевке, в 1836-1841 годах - по Новой Дьячевке, а в 1837-1848 годах - вновь по Шуриновке.

После Отечественной войны 1812 года возобновился приём дворян во второй кадетский корпус. Он находился в Санкт-Петербурге. В декабре 1812 года Александр I издал рескрипт на имя петербургского генерал-губернатора С.К. Вязмитинова. В нем говорилось: «Сергей Козмич! С обращением войск противу неприятеля молодые дворяне лишились способов вступать в военную службу прямо в полки квартированные поблизости их мест пребывания. По уважению сего и по надобности в офицерах для армии я повелеваю вам возобновить присылку во второй кадетский корпус из губерний способных к военной службе дворян для научения их порядку службы на том самом основании, как происходило в 1807 году, то есть с выдачей на проезд до Санкт-Петербурга прогонов от казны».

Екатерина Фёдоровна и Фёдор Григорьевич воспользовались рескриптом императора. В 1818 году два их сына, Пётр и Александр, учились во втором кадетском корпусе. Он был инженерно-артиллерийским. Петра Громницкого зачислили в корпус 13 июня 1814 года.

Сохранились воспоминания генерал-майора Н.В. Вохина, учившегося, правда, во втором кадетском корпусе до войны 1812 года. Однако они единственные, позволяющие представить обстановку обучения в нем в начале XIX века. Один из эпизодов, представленных в воспоминаниях, рассказывает о гречневой каше, любимейшем блюде кадет. По словам Вохина, такое отношение к каше было и после его выпуска из корпуса: «Ни за что более не ратовали кадеты, как за эту вожделенную кашу! Случилось однажды, что вместо нее подали нам пироги с гусаками, т. е. с легкими и печенкою.

Весь корпус пришел в волнение и нетронутые части пирогов полетели, как бы по условию, со всех сторон в генерал майора В. Ф. М., наблюдателя корпусной экономии. К счастью, пироги были мягки и не так-то допеченые, отчего пирожная мишень осталась неповрежденою. Долго искали зачинщиков детской шалости, но не могли найти, и директор А.А. Клейнмихель сделал за нее всему корпусу строгий выговор. Подобные же пирожные баталии бывали в корпусе прежде и после нас, и гречневая крутая каша оставалась каждый раз победительницею пирогов с гусаками».

Второй эпизод, связан с выпуском кадет из корпуса. Можно предположить, что эта процедура также мало поменялась и точно так же, как и Вохин, выпускались из корпуса и братья Громницкие: «Ноября 15-го 1807 г. мы кадеты 2-го кадетского корпуса, отэкзаменованные и представленные к производству в офицеры, сидели тихонько или, вернее, дремали после обеда в пустом верхнем классе, куда водили нас в классные часы, чтобы не шалили в ротах.

Уже вечерело, как кто-то закричал в полурастворенную дверь из коридора в класс - вышли! Слово это подобно электрической искре потрясло нас. Мы в исступлении вскочили со своих мест и с криком вышли, выбежали в коридор, где уже раздавались возгласы: вышли! Вышли! На этот крик выбежали дежурные офицеры и учителя. Узнав причину суматохи, они старались унимать нас, а мы еще громче кричали: вышли! Вышли! Крик этот повторился в классах и кадеты начали выбегать в коридор, - что и вынудило офицеров и учителей оставя нас, бросится в классы, чтобы удержать в порядке не выпускных кадет.

Опомнясь несколько, почти каждый из нас спрашивал: кто первый закричал вышли? Где приказ? Один из товарищей, не упомню кто, закричав: «приказ у меня!», бросился вниз по лестнице. Мы за ним, толкая и опережая друг друга, как бы боясь, что на последнего не будет распространена высочайшая милость. Выбежав в кадетский двор, мы окружили читавшего приказ. Целовали священный нам листок и передавали его из рук в руки. Затем плакали от радости, обнимали один другого и поздравляли с офицерством».

Пётр Громницкий был выпущен из кадетского корпуса прапорщиком 1 февраля 1819 года с определением в Пензенский пехотный полк.

Пензенский пехотный полк был создан в 1811 году на основе Пензенского мушкетёрского полка. Он просуществовал до 1833 года, когда был расформирован и присоединен к Олонецкому пехотному полку.

В 20-е годы XIX века полк находился в западных губерниях Российской империи, на Украине. Полк входил в состав 8 пехотной дивизии 1 армии. Командовал полком подполковник Павел Савостьянов, дивизией - генерал-майор Пётр Андреевич Засс (сын барона Андрея Петровича Засса, участника войны 1812 года), а 1-ой армией - губернатор взятого в 1814 году союзными войсками Парижа Фабиан Вильгельмович Остен-Сакен.

О своей службе в полку П.Ф. Громницкий в 1826 году писал так: «В действительную службу вступил я 1819 года в Пензенском пехотном полку, в коем состою и ныне. Но в конце 820 года преимущественно находился я при корпусной или дивизионных квартирах в жалонерной команде и по представлению начальства удостоился от блаженной памяти покойного императора (Александра I - прим. авт.) получить в разные времена высочайшее благоволение, сперва одно, потом другое, третное жалование не в зачет и благодарность по армии господина главнокомандующего графа Сакена. В штрафах по суду не бывал, но за неявку из отпуска на срок был по воле господина корпусного командира арестован с посажением на гауптвахту на 8 дён».

Жолонерские команды появились в русской армии в 1819 году. В состав команды входил офицер и по одному жолнеру на батальон и роту. Жолнеры имели на штыках специальный флажок, обозначавший место батальона или роты при построении и линию движения войск на учениях и парадах.

На гауптвахту Пётр Громницкий был посажен, скорее всего, в 1824 году. В его формулярном списке есть запись о «домовом отпуске»: «1824, генваря с 1 на 3 месяца, на срок не прибыл и просрочил 9 месяцев по приключившейся болезни».

Таким образом, П.Ф. Громницкий, уехав из Пензенской губернии поступать в Кадетский корпус в 1814 году, был в ней после его окончания только раз - в 1824 году. После ареста и вплоть до своей смерти в Сибири, П.Ф. Громницкий на «малой родине», в Пензенской губернии, не был.

Пётр Громницкий, как Михаил Бестужев-Рюмин, Евгений Оболенский и Фёдор Вадковский, принадлежал к «поздним» декабристам, к тем, что вступили в тайные общества в двадцатые годы XIX века. Громницкий не участвовал в Отечественной войне 1812 года, как Иван Якушкин и Павел Пестель, не был в заграничных походах, как два Сергея - Трубецкой и Муравьёв-Апостол.

Но он, как и другие его сверстники, завороженный подвигами старшего поколения, защитившего страну от агрессора и освободившего Европу от Наполеона, хотел быть героем. Чтобы стать им надо было совершить что-то выдающееся. «Это поколение было проникнуто патриотизмом и героическим духом, которые не успело реализовать в войне с Наполеоном. Оно жаждало полезной деятельности и славы, которая досталась их старшим братьям и обошла их самих», - указывает современный историк.

Событием, способным принести славу, сопоставимую со славой отцов, с точки зрения Громницкого и других членов общества Соединенных славян, должна была стать независимая федерация восьми славянских племен с общей столицей, единым парламентом и правительством. Идеей ее создания в начале 1824 года (датировка Громницкого) Петра Федоровича увлек его тезка подпоручик Пётр Борисов, основатель общества Соединенных славян. На следствии Громницкий показал: «Убеждения Борисова при принятии меня в общество не были бы, может быть, достаточны, если б он не утверждал их доводами из разных авторов … Гельвеция, Вольтера, Рейналя и других».

Громницкий, особо чувствительный к литературному слову (о чем свидетельствует и воспроизведенный им по памяти во время допроса пушкинский «Кинжал»), внял текстам французских мыслителей, хотя в том, что это были они, есть сомнения. П.И. Борисов не имел систематического образования, учился дома у отца и путал философа Плотина с философом Платоном.

Вероятно, повлиял на Громницкого и вошедший в массовое сознание эпохи так называемый «миф о существующем где-то могущественном и всепроникающем тайном обществе», вершащим историю (чаще всего с ним связывали масонов). «По словам Борисова, - показывал на следствии Пётр Громницкий, - Общество славян действительно имеет много отраслей между народами Славянского племени. Горбачевский говаривал о каком-то графе Магавли, родом из Сербии, с которым он был знаком и который, по словам Горбачевского, отправился в Сербию для водворения и распространения там Общества славян».

На самом деле, общество Соединенных славян состояло из 40-50 человек и не имело никаких последователей за границей. «Объединение в целом отличалось большой социальной и возрастной однородностью: 25 человек (из 35, возраст которых может быть установлен) были моложе 25 лет, только один старше 30 (соответственно, только трое из «славян» прошли Отечественную войну или заграничные походы). 30 человек находились в обер-офицерских чинах, лишь четверо (в чине от штабс-капитана до полковника) командовали ротами. Гвардейское прошлое имели только два человека - М.М. Спиридов и А.И. Тютчев (бывший семёновец).

К числу более-менее состоятельных людей относились трое (Спиридов, Тютчев, Шимков; у родителей от 300 до 800 душ); остальные крестьян не имели вовсе или имели от 3 до 50 душ, соответственно, жили только на скудное армейское жалование и нередко из него же помогали родным. 12 человек служили в артиллерии, 22 в пехоте, 10 человек были выпускниками 2-го Кадетского корпуса (или подначального ему Дворянского полка) - учебного заведения, поставлявшего командиров почти исключительно в армию и – лучших и в небольшом количестве - во «второстепенные» гвардейские полки.

Несколько человек имели недворянское происхождение; некоторые начинали службу с «низших чинов». Отличительной особенностью объединения было наличие заметного польского элемента». Вышеприведенная характеристика принадлежит В.М. Боковой, современному исследователю тайных обществ начала XIX века. В отличие от большинства историков, она не относит общество Соединенных славян к декабристским организациям, называя его их «спутником».

В контексте приведенной характеристики П.Ф. Громницкий - типичный «славянин». Ему 24 года, он обер-офицер (поручик), выпускник 2-го Кадетского корпуса, пехотинец, сын небогатых родителей, живет на одно армейское жалование.

Из других возможных причин, повлиявших на вступление в общество Петра Громницкого, свою роль могло сыграть недовольство службой. В показаниях его товарища Николая Лисовского, относящихся к 1825 году, есть эпизод, в котором Громницкий за стаканом пунша «говорит, что начальство не входит в положение офицеров, что никогда младший не будет правым против старшего, как бы старший не был виноват».

«Здесь мы начали спорить, - продолжал Лисовский, - и по окончании довольно крупных разговоров он говорит, что есть общество, в котором и я с Тютчевым состою. Я причел его суждения к разгоряченному от напитка воображению, общество же, о котором он упомянул, какому-нибудь пустому масонизму. С насмешкой спросил, в чем заключается его общество, он, заметив сие, рассердясь, вышел, не сказав мне ни слова».

Дату вступления П.Ф. Громницкого в тайное общество, указанную им самим («начало 1824 года») следует поставить под сомнение. Согласно формулярному списку, Громницкий весь 1824 год, с 1 января, провел в отпуске. Это позволяет предположить, что в общество Соединенных славян Пётр Громницкий был принят, вероятно, в конце 1823 года и являлся одним из первых его членов. Косвенно об этом свидетельствует и высокий статус Громницкого в обществе. Он был заместителем его руководителя П.И. Борисова.

По словам П.Ф. Громницкого, в обществе говорили «о правительстве с самой невыгодной стороны» и старались «не пропускать ни малейшего случая, где бы можно было сказать что-либо дурное или на особу царствующую, или на особ, имеющих влияние в правлении». Для второй половины царствования Александра I такие разговоры были обычным делом. Они шли в светских салонах и в военных шатрах. Образованное общество выражало недовольство отсутствием политических прав, злоупотреблением властей, крепостничеством, нарастающим стеснением свободы слова.

Самостоятельной деятельности Соединенные славяне, находившиеся в процессе формирования, развернуть не успели. Летом 1825 года они случайно узнали о существовании Южного общества декабристов и вошли в него. Как указывают исследователи, не всем «славянам» нравились планы «южан», но меньшинство подчинилось большинству. После вхождения в Южное общество «славяне» разделились на четыре управы. П.Ф. Громницкий, лишенный должности заместителя, оказался в управе, которой руководил недавно переведенный в Пензенский полк майор Михаил Спиридов, участник заграничных походов русской армии.

П.Ф. Громницкий разделял программу и тактику «южан»: установление республики («Русскую  правду» П.И. Пестеля Громницкий знал) и военная революция. Но его временами раздражал М.П. Бестужев-Рюмин, второй руководитель (наряду с С.И. Муравьёвым-Апостолом) Васильковской управы Южного общества. Этот молодой человек, бредивший революцией, постоянно стремился пришпорить ход событий, чем вызывал симпатии у многих «славян», но не у Громницкого.

Южное общество планировало использовать Соединенных славян в намечавшемся на 1826 год восстании.

Оно задумывалось на юге, в расположении 2-ой армии. Сигналом к нему должен был стать арест императора Александра I и, возможно, его убийство. Для реализации плана М.П. Бестужевым-Рюминым формировался особый отряд. Решением М.М. Спиридова в него включили Петра Громницкого.

«Громницкого отметил я, - писал на следствии М.М. Спиридов, - ибо когда требовал Бестужев сего назначения, то я не знал кого назначить, и не мог, ибо никто из известных мне на сие не давал согласия, тогда Горбачевский сказал: «Вот Громницкий, за него можно ручаться», - и с сих слов я поставил над ним знак; сам же Громницкий, равно и Тютчев, никогда, что утвердительно могу сказать, мне не объявляли на то согласия, Бестужеву и Горбачевскому или кому другому, не знаю».

Громницкий узнал о своем включении в отряд от Спиридова. Был ли он готов к назначенной роли - сказать трудно. Сам Громницкий во время следствия заявлял, что «никакие силы не заставили бы» его «быть злодеем». Однако правитель дел Следственного комитета А.Д. Боровков в своем «Алфавите членов тайных обществ» отметил, что Громницкий «клялся на образе в том содействовать».

В восстании Черниговского полка (29 декабря 1825 года - 3 января 1826 года) П.Ф. Громницкий участия не принимал, хотя родной брат Петра Борисова Андрей Борисов, отставной подпоручик, такое предложение в последний, как оказалось, день восстания, 3 января 1826 года, ему сделал. Поручик Николай Лисовский: «…в два часа ночи, к Громницкому приехал (который к несчастию моему ночевал у меня) Борисов 1-й, человек, которого я первый раз вижу.

Взойдя в комнату, спрашивал Громницкого, и что он имеет к нему секретное дело; тогда Громницкий вышел к нему в другую комнату, и через несколько минут воротились оба. Борисов начинает говорить: «Общество наше открыто правительством чрез донос полковника Габбе»…ругая притом Бестужева, что он его принял».

А.И. Борисов предложил Громницкому и Лисовскому взбунтовать свои части и выступить «в Новоград-Волынск, где, соединясь с артиллериею, должны вместе следовать на Житомир, потом на Киев и, наконец, в Бобруйск, где ожидать дальнейших распоряжений». Пётр Громницкий: «Чей это был план, мне неизвестно. Я возражал сначала, что нельзя действовать столь поспешно, наконец исполнил его желание, обещав решительно действовать».

Во время следствия Громницкий и Лисовский в один голос утверждали, что данное обещание Борисову было ложным и дано было лишь с целью, чтобы он уехал. Иными словами, Громницкий, как и Лисовский, отказался участвовать в восстании Черниговского полка, так как считал его авантюрой. Отчасти это подтвердили «изыскания» военного суда, «по которому в роте» Громницкого «не оказалось никакого беспорядка или вредных внушений». По плану Южного общества, Пётр Фёдорович готовил Пензенский полк к восстанию летом 1826 года.

Вспоминая восстание Черниговского полка много лет спустя, Иван Горбачевский, член Общества соединенных славян, писал о Громницком и Лисовском: «Он (М.М. Спиридов - прим. авт.) предложил начать восстание, спрашивая предварительно, полагаются ли они на своих солдат, готовы ли роты.

- Нет, - отвечали единогласно Громницкий и Лисовский, - мы не успели приготовить ни одного солдата.

Спиридов дал заметить, что почитает это неисполнением  принятых  на  себя  обязанностей, на что Лисовский с жаром вскричал:

- Сергей Муравьев требовал, чтобы мы действовали на солдат медленно; Бестужев-Рюмин говорил мне лично, равно как и всем, что восстание начнется не ранее августа 1826 года; поэтому я действовал сообразно с принятыми на себя обязанностями; клянусь всем, что для меня свято, что к назначенному времени вся рота пойдет за мною в огонь и в воду.

Громницкий оправдывал свое поведение тем же условием медленно действовать и, кроме того, сказал:

- Нам предлагает начать бунт простой член общества, Борисов 2-й, приглашение сие привез его брат, но мы не имеем никакого уведомления ни от С. Муравьева, ни от Бестужева, которым мы дали слово содействовать. Я не обязывался сломать себе шею для каждого: пускай приедет сам Муравьев, или пускай покажут мне приглашение к восстанию, написанное его рукою, - я тотчас взбунтую свою роту; до сего же времени ограничусь приготовлением солдат».

Нет никаких сомнений, что в воспоминаниях И.И. Горбачевского нашли отражения «мемории» и самого П.Ф. Громницкого. Они вместе находились на каторге.

На следствии по делу декабристов фамилия Громницкого впервые прозвучала 21 января 1826 года в показаниях П.И. Борисова и С.И. Муравьёва-Апостола. Через две недели, 9 февраля 1826 года, Пётр Фёдорович Громницкий был доставлен в Петербург и посажен в Трубецкой бастион Петропавловской крепости.

На допросах П.Ф. Громницкий вел себя откровенно. Он не скрывал свою принадлежность к организации декабристов, давал признательные показания, называл фамилии тех, кто входил в тайное общество.

По результатам следствия Громницкий был обвинен в умысле на цареубийство и в словесном возбуждении к мятежу. Суд приговорил его к лишению чинов и дворянства и двадцати годам каторги, сокращенной в августе 1826 года до пятнадцати лет. Одновременно с ним по второму разряду были осуждены Иван Анненков, Михаил Лунин, Николай Бестужев - декабристы, с которыми Пётр Громницкий очень близко сойдется в Сибири.

Единственный портрет П.Ф. Громницкого - акварель Н.А. Бестужева. Она написана в 1836 году в Петровском заводе, где они оба отбывали срок заключения. Этот портрет - из общей серии бестужевских декабристских портретов. На нём изображен Громницкий в возрасте тридцати пяти лет. Портрет можно дополнить словесным описанием облика Петра Фёдоровича, сохранившимся в бумагах Следственного комитета. Он таков: «рост 2 аршина 5 2/8 вершков» - это где-то около 1 метра 53 сантиметров. «Лицо белое, круглое, на правой щеке три, а на левой одна, небольшие природные бородавки». «Глаза светлокарие, нос небольшой, туповат, волосы на голове и бровях темно-русые».

В Петровский завод, где была построена тюрьма для декабристов, небольшое село при казенном железоделательном заводе в Нерчинском округе, ныне город Петровск-Забайкальский Читинской области, Громницкий прибыл вместе с остальными восьмьюдесятью декабристами в сентябре 1830 года. До этого с октября 1826 по апрель 1828 год он мыкался по тюрьмам северо-запада России (Свеаборг, Свартгольм, Кексгольм) и сидел, как и другие сосланные декабристы, в Читинском остроге (июль 1828 - август 1830).

В Кексгольмской крепости, в так называемой Пугачёвской башне, Громницкий находился с товарищами по Южному обществу Горбачевским и Спиридовым. В Свеаборге соседями П.Ф. Громницкого были декабристы М.С. Лунин и И.В. Киреев, В.С. Норов и П.А Муханов. Описание камеры Свартгольмской крепости сохранил Г.С. Батеньков: «Здесь взор потухший лишь находит // Пространство в несколько шагов // С железом ржавым на дверях, // Соломы сгнивший пук обшитый, // И на увлажненных стенах // Следы страданий позабытых…»

К свеаборгскому периоду заключения Громницкого относится передача его личных бумаг отцу. Что это были за бумаги, неизвестно. За подписью военного министра они пришли в Пензу 21 марта 1827 года, а в апреле их доставили Фёдору Григорьевичу.

В 1829 году Ф.Г. Громницкий подает прошение о внесении себя с детьми в дворянскую родословную книгу Пензенской губернии. В списке детей он не указывает Петра. Это понятно. Пётр - государственный преступник, лишен дворянства. Включать его в список на внесение - пустое дело. Но в этом факте - нравы эпохи и трагедия семьи. Кстати, в воспоминаниях декабристов не осталось свидетельств получения каких-либо посылок П.Ф. Громницким от родных, в то время как денежные пособия из III Отделения - политической полиции - мать декабриста получала.

Род Громницких (без Петра Фёдоровича) был внесен во вторую часть (военное дворянство) дворянской родословной книги Пензенской губернии в 1830 году.

В апреле 1828 года П.Ф. Громницкого отправили в Сибирь. В июне он прибыл в Иркутск и с июля 1828 года был в Читинском остроге. Переход из Читы в Петровский завод (август 1830) занял у декабристов 48 дней. Они прошли пешком 700 верст. Декабристы были разделены по пятёркам - «по числу людей, могущих вместится в юрте».

Пётр Громницкий был в пятёрке с братьями Михаилом и Николаем Бестужевыми, Константином Торсоном и Александром Розеном.

Историк царской тюрьмы М.Н. Гернет, обобщив воспоминания декабристов, так описывал их петровские казематы: «Вновь выстроенное для декабристов здание тюрьмы стояло на высоком кирпичном фундаменте под красной крышей и не имело окон наружу. По плану оно напоминало букву «П». Расположено оно было между гор, в котловине, на сыром месте. По главному фасаду находилась кордергардия с бойницами в виде узких щелей, откуда можно было обстреливать оба боковых здания тюрьмы перекрестным огнем в случае побега арестантов. С трех сторон участок ограждали глухие стены тюрьмы, а с четвертой - высокий бревенчатый частокол.

На внутреннем дворе тюрьмы помещались кухня, кладовая и другие здания. Двор тюрьмы был разделен на восемь отдельных двориков, огороженных один от другого высокими стенами. Само здание тюрьмы разбито было на 12 отделений по 5 камер в каждом, кроме угловых, где было 6 камер. Всего в тюрьме было 64 одиночных камеры. Размер каждой камеры 6 х 7 аршин (4,2 х 4,9 м - прим. авт.). Камеры не имели наружных окон и очень слабо освещались через оконце над входной дверью в камеру. Эта дверь выходила в светлый коридор с окнами на двор острога. Из каждого отделения особая дверь вела на тюремный дворик.

/…/ Топка печей производилась из коридора; на каждые две камеры приходилось по одной печи. Через полгода последовало разрешение пробить в камерах окна, но их пробили слишком высоко под потолком, заделали решетками, а потому и при таких окнах света было недостаточно. Декабристы были размещены по камерам в одиночку, но впоследствии жили и по двое».

Принудительных работ на Петровском заводе для декабристов «почти не было». Летом они прокладывали дороги, а зимой мололи зерно на ручных мельницах. Да и камеры (смотрите акварели Бестужева) очень сильно отличались от обычных тюремных казематов. Поэтому много времени декабристы посвящали самообразованию. Читали друг другу курсы истории и литературы, химии и физики, военной стратегии и тактики, анатомии и математики. Изучали иностранные языки. Осваивали различные ремесла.

Дмитрий Завалишин вспоминал: «Образованные люди, стремившиеся к преобразованию государства, сознавая, что труд есть исключительное основание благосостояния массы, обязаны были личным примером доказать свое уважение к труду и изучать ремесла не для того только, чтобы иметь себе, как говорится, обеспечение на случай превратности судьбы, но еще боле для того, чтобы возвысить в глазах народа значение труда и облагородить его, доказать, что он не только легко совмещается с высшим образованием, но что еще одно  в  другом  может  находить  поддержку и  почерпать силу».

В Петровском заводе декабристы возобновили начатое в Читинском остроге столярное производство. Они делали книжные шкафы, столы, кресла, комоды. Одним из лучших столяров был Пётр Громницкий. Декабрист Михаил Бестужев называет его учеником брата Николая «по всем возможным мастерствам». Он же пишет, что Пётр Громницкий помогал им делать кольца из кандалов после их снятия.

О своей жизни в тюрьме Пётр Громницкий писал отцу. С сентября 1828 по октябрь 1833 год таких писем было двадцать. Они не сохранились. Так как декабристам запрещалось писать письма самим, за них это делали жены декабристов, бывшие в Сибири. Письма Громницкого с его слов писала родным Наталья Дмитриевна Фонвизина, супруга Михаила Александровича Фонвизина, участника первых декабристских организаций Союз Спасения и Союз Благоденствия. После смерти отца П.Ф. Громницкий писал письма матери.

Находясь в заключении и общаясь с участниками тайных обществ, Пётр Громницкий узнал много нового о декабристском движении, так как будучи рядовым членом Южного общества, вряд ли представлял масштаб действовавших тайных организаций. К тому же, близкие друзья П.Ф. Громницкого братья Бестужевы являлись активными участниками восстания на Сенатской площади.

Особенно близко в Петровском заводе Пётр Фёдорович Громницкий сошелся с Михаилом Сергеевичем Луниным, одним из основателей первых декабристских организаций, легендарной личностью своего времени. Лунин поддерживал его материально и нашел в нем верного, но не всегда стойкого помощника. Из письма М.С. Лунина С.Г. Волконскому (1842): «Негодяй (Громницкий - прим. авт.) проболтался. Если представится случай, скажите ему, что я им недоволен. В то же время пошлите ему прилагаемые 25 рублей - от вашего имени, - ибо он наверняка без копейки».

В декабре 1835 года, отсидев десять лет, Пётр Громницкий вышел на поселение (в 1832 году срок заключения был сокращен ему до 10 лет). Он жил в селе Бельское Иркутской губернии. Его комната, со слов современника, была «убогой в полном смысле этого слова».

Недалеко от него, в селе Урик, поселился М.С. Лунин.

Вместе с  П.Ф. Громницким в Бельском жил И.А. Анненков. В воспоминаниях его дочери Ольги Ивановой содержится предписание Черемховскому волостному правлению касательно Громницкого (такое же было выдано и по Анненкову): «…Вследствие чего предписываю волостному правлению:

а) коль скоро доставлен будет вышеозначенный преступник Петр Громницкий господином заседателем Савинским, с коим я его отправил, немедленно принять в ведение свое, водворить в Бельскую слободу, предоставя местному сельскому начальству при снабжении оного полными упомянутыми о государственных преступниках правилами, иметь за ним строгий надзор, чтобы он ни с кем, а особливо с людьми подозрительными и развратными, никаких связей не имел;

б) к сему внушить ему, чтобы он прилагал старание о устроении своего хозяйства, быту поселян соответствующего /…/ из места жительства своего выезд ему, кроме земледельческих занятий в дачах того селения, где он водворен, ни под каким видом не дозволить, а в случае надобности ему в устройстве чего-либо по домообзаведению доносить мне о том предварительно, для равномерного донесения господину начальнику губернии на разрешение;

в) воспретить строго сему государственному преступнику иметь при себе всякого рода огнестрельное оружие; /…/

е) стеснений никаких сему преступнику не делать и сего никому не дозволять, а в случае надобности оказывать ему должное вспомоществование».

Однако вернемся к Лунину. Михаил Лунин был единственным декабристом, кто после выхода из тюрьмы решил бороться с Николаем I и, прежде всего, рассказать правду о декабристском движении. С этой целью он написал ряд сочинений, предназначенных к распространению в России. Громницкий стал их переписчиком, «домашним секретарём» Лунина.

Несомненно, Пётр Фёдорович осознавал всю опасность предприятия. Сочинения содержали нелицеприятную характеристику николаевского царствования и могли привести к новому тюремному сроку.

Вот лишь несколько цитат из работ М.С. Лунина, переписанных П.Ф. Громницким.

«Письма из Сибири»:

«Заключенный в казематах, десять лет не преставал я размышлять о выгодах родины. Думы мои всегда клонились к пользам тех, которые не познали моих намерений. В ссылке, как скоро переменились обстоятельства, я опять начал действия наступательные. Многие из писем моих переданы чрез императорскую канцелярию, уже читаются».

«Теперь в официальных бумагах называют меня: государственный преступник, находящийся на поселении. Целая фраза возле моего имени. В Англии сказали бы: Лунин, член оппозиции. В самом деле таков мой политический характер. Я не участвовал ни в мятежах, свойственной толпе, ни в заговорах, приличных рабам. Единственное оружие мое - мысль, то в ладу, то в несогласии с движением правительственным, смотря по тому, как находит она созвучия, ей отвечающие. Последнего не надо пугаться. Оппозиция есть стихия всякого политического устройства».

«Рабство, несовместимое с духом времени, поддерживается только невежеством и составляет источник явных противоречий, по мере того как народы успевают на поприще гражданственности /…/ Освобождение крестьян не представляет затруднений и опасностей, которые робкие или корыстолюбивые умы усиливаются выставлять».

«Взгляд на русское тайное общество с 1816 до 1826 года»:

«Тайное общество принадлежит истории /…/ Действуя умственною силою на совокупность народную, оно успело направить мысли, чувства и даже страсти к цели коренного преобразования правительства. Существенные вопросы конституционного порядка были установлены и так объяснены, что решение их в будущности более или менее отдаленной стало неизбежно /…/ Власть, на все дерзавшая, всего страшится. Общее движение ее не что иное, как постепенное отступление под прикрытием корпуса жандармов пред духом Тайного общества, который охватывает ее со всех сторон. Отделались от людей, но не отделаться от их идей».

Сложно сказать, разделял ли Громницкий эти и другие мысли Лунина, выраженные им в его сочинениях, или просто был добросовестным копиистом и распространителем. В своих показаниях по делу Лунина (1841) - его арест санкционировал сам Николай I, прочитавший сочинения декабриста, - Громницкий, как и в 1825 году, был предельно откровенен (за что и удостоился от Лунина приведенного выше прозвища «Негодяй») и нигде не высказал своего личного отношения к содержанию переписанного.

Возможно, такая откровенность выручила Громницкого. После восьмимесячного одиночного заключения в Иркутске он вернулся в Бельское под надзор полиции. Лунин же поплатился за свои сочинения жизнью. Декабрист был заключен в Акатуевский тюремный замок при Нерчинских горных заводах и в декабре 1845 года умер. По некоторым сведениям, Лунин по приказу из Петербурга был убит.

Пётр Громницкий пережил Михаила Лунина на шесть лет. Он умер от чахотки 31 мая 1851 года в селе Усолье, в госпитале Иркутского солеваренного завода. За два года до смерти (в 1849 году) к Петру Громницкому в Черемхово, где он жил, приезжал Иван Якушкин. Он гостил у него несколько часов. Громницкий просил Якушкина поблагодарить Якова Казимирского, своего одноклассника по кадетскому корпусу, служившего плац-майором в Петровском заводе, за то, «что отыскивал старого однокашника». Возможно, Казимирский чуть раньше встречался с Громницким и, вероятно, оказал ему какую-то услугу.

Во второй половине XIX века род Громницких пресёкся. Последним его представителем была Варвара Фёдоровна Громницкая, родная сестра декабриста. Свой век она доживала в Русском Пимбуре, владея тремя душами крепостных крестьян - братьями Афанасием и Лукьяном Васильевыми (37 и 55 лет) и их сестрой Пелагеей (46 лет).

Могила декабриста не сохранилась.

1. Метрическая запись о рождении П.Ф. Громницкого: Государственный архив Пензенской области (ГАПО). Ф. 182. Оп. 3. Д. 42. Л. 44. Обнаружение метрики Громницкого ставит точку в спорах о дате его рождения, по-разному указываемой в работе А.Ф. Дергачёва (1801 год, но без числа и даты) и в биографическом справочнике «Декабристы» (1803 год). См.: Дергачёв А.Ф. Декабристы-пензенцы. Пенза, 1976. С. 86; Декабристы. Биографический справочник. М. : Наука, 1988. С. 59.

Людмила Басина, Алексей Геращенко

Дом декабриста П.Ф. Громницкого

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTY5LnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTQwMjAvdjg1NDAyMDUxNS8xNzU3ZDUvM1IyMWRJZ3dPbmcuanBn[/img2]

Памятники уничтожались раньше, к сожалению, уничтожаются они и сейчас. Такая участь постигла дом, в котором жил на поселении в 1836-1851 гг. декабрист Пётр Фёдорович Громницкий.

Член Общества соединённых славян, осуждённый по II разряду в каторжные работы, Громницкий, сменив ряд крепостей, в 1828 г. был отправлен в Сибирь. Первоначально он был помещён в Читинский острог, затем переведён в Петровский завод, в декабре 1835 г. освобождён от каторги и направлен на поселение в с. Бельск Иркутской губернии. С 1836 г. начинается его жизнь в небольшом сибирском селе.

Известно, что по прибытии в Бельск П.Ф. Громницкий снял квартиру на главной улице, так как купить или построить собственное жильё он не мог, не имея достаточных средств. До недавнего времени любой житель села мог показать вам дом, известный, как дом декабриста Громницкого.

Дома сегодня нет. Он умирал долго, по частям. Последние четыре десятилетия от некогда большого строения оставалась только небольшая часть, которая была сломана в ноябре 1998 г.

В 1988 г. архитектором А. Бельским по фотографиям 1952 г., на которых дом запечатлён ещё в полном объёме, выполнен проект реконструкции.

В материалах архивного дела 1953 г., где приводится краткая историческая справка на дом, мы обнаружили дату его строительства - 1827 г. Факт указания даты достаточно интересен. Можно сделать предположение, что в 1953 г., когда составлялся документ, был известен источник, который позволял точно датировать постройку. Возможно, что эта дата была обнаружена на самом доме, как запись строителей. Сейчас об этом можно только догадываться. Но пройти мимо этого факта нельзя. Достаточно малое количество деревянных построек в деревнях и сёлах имеют точное время создания.

Мы хотим привести полное профессиональное архитектурное описание дома, в котором жил П.Ф. Громницкий, учитывая то, что он утерян, и неизвестно, будет ли когда-нибудь реконструирован. Вот как выглядело строение на момент, когда оно было ещё целым.

Крупный бревенчатый дом. Углы рублены в обло. Перекрыт высокой дощатой кровлей с коньком, перпендикулярным улице. В основе сложной объёмно-планировочной композиции использованы традиционные для крестьянских домов планировочные решения. Дом скомпонован из двух, вероятно, разновременных частей, но, судя по единым конструктивным приёмам, с небольшой разницей во времени.

Более ранняя - поставленный вдоль улицы шестистенок. К нему со стороны двора пристроен пятистенок большего размера, часть объёма которого выступает на юго-западном фасаде. Части соединяются сенями, устроенными по всей длине строения. С обеих сторон сеней устроены входы. На юго-западном фасаде перед входом - крыльцо с тамбуром под односкатной кровлей на консолях-выкружках.

Со слов старожилов, дворовая часть дома имела подклетный этаж. Лестница, ведущая в него, а также на чердак, находилась в средней части сеней. В 1950-е годы подклетный этаж уже засыпан. Об этом свидетельствуют документы и фотоизображения дома 1952 г.

Плоскость главного фасада и выпуски брёвен были обшиты досками. Прямоугольные окна на главном и два окна на юго-западном фасадах обрамлены оригинальными ампирными наличниками. Прямой профилированный карниз наличника украшен сухариками. Ниже, на невысоком подвышении, - накладные рельефные элементы, выполненные в технике объёмной резьбы: гирлянды, венки и четырёхлистные розетки по краям.

По бокам верхней части наличников - массивные элементы в виде кистей из листьев. По периметру наличника проходит прямоугольная накладная профилированная филёнка. Боковые стойки наличников с утолщением в нижней части, выходящим на границу филёнки, завершаются свесами в виде капелек. Ставни двухстворчатые, филёнчатые, на фигурных металлических жиковинах. Дворовые фасады без обшивки. Окна дворовых фасадов имеют более простые наличники классического типа - с прямым профилированным карнизом на гладком подвышении.

Таким был дом в свои лучшие времена.

Если говорить об его общей оценке, можно сказать следующее. Это был пример уникального для сёл Восточной Сибири начала XIX в. жилого дома со сложным объёмно-планировочным решением, выполненным на основе традиционной планировки, и оригинальным ампирным декором наличников.

На момент обследования и выполнения научной документации (1988-1992 гг.) от всего строения оставался только небольшой фрагмент, стоявший вдоль улицы. В интерьере этой части сохранились росписи, выполненные декабристом.

Здесь необходимо сделать некоторое отступление. П.Ф. Громницкий с детства неплохо рисовал, а в Петровском заводе, общаясь с Николаем Бестужевым, усовершенствовал свои способности. Сохранился отзыв неизвестного автора, датируемый 1914 г., о росписях в доме: «Рука художника была уверенная, и живопись оставляет впечатление, что эта работа кисти не только праздного... любителя.

На потолке изображена картина - дочь фараона находит в реке малютку Моисея. Кругом по четырёхугольнику потолка широкая кайма с очень хорошо нарисованными кистями винограда. В углах потолка нарисованы веера с видами. Кругом стены идёт невысокая деревянная панель с живописью под окнами. Последняя исполнена на холсте, который потом прикреплён к стене. На дверях нарисовано несколько портретов и одна очень удачная карикатура».

По свидетельствам старожилов Бельска, декабрист писал и иконы для местной церкви, таким образом зарабатывая себе на жизнь. В 1964 г. дверные картины были переданы в краеведческий музей.

Но вернёмся к облику дома. Дом, в котором жил Громницкий, по сравнению с окружающими домами выделялся по нескольким параметрам: крупными размерами, оригинальной резьбой наличников, а также оригинальной компоновкой частей дома.

Учитывая немалые художественные способности декабриста, отмеченные выше, резонно предположить, что Громницкий «приложил руку» и к резьбе наличников, оригинальные резные элементы которых не свойственны для домов Бельска и окружающих сёл.

Необычная компоновка традиционных объёмов (шестистенка и пятистенка) через длинные сени позволяет сделать более смелое предположение: Громницкий, возможно, принимал участие и в строительстве дома, хотя бы косвенное, вероятно, по его «проекту» или рисунку выполнено примыкание дворовой части. Как мы уже отмечали, дом формировался в течение нескольких строительных периодов.

26 октября 1949 г. Иркутский облисполком принимает решение за № 1048, которое утверждает список исторических и археологических памятников Иркутской области. Через два года Исполнительный комитет Иркутского областного Совета Депутатов трудящихся вновь возвращается к вопросу о памятниках и, в частности, к их состоянию. Составляется список памятников, требующих неотложного ремонта, среди которых значился и «Дом, в котором жил декабрист Громницкий». В здании предполагалось заменить кровлю, подвести новый фундамент, установить мемориальную доску (Приложение № 2 к решению Облисполкома от 11 апреля 1951 г.).

Решение было принято, но указанные мероприятия не выполнены. Дом в этот период принадлежал Анастасии Россовой, которая сдавала его квартиросъёмщикам, в том числе и комнату, где жил Громницкий. Никаких мер к сохранению дома и рисунков хозяйка не предпринимала, хотя в 1950 г. подписала охранное обязательство. В результате такого отношения рисунки были сильно попорчены, забелены. Средства на ремонт дома не отпускались. Не было денег и на его приобретение у А. Россовой.

К 1953 г. «дом на 75% сгнил, нижний этаж ушёл в землю, задняя стена, потолки и кровля сгнили совершенно». Дом разрушался. В середине 1950-х гг. частично был разобран, и от него осталась только четвёртая часть, как раз та, где жил Громницкий. Тем не менее, постановлением Совета Министров РСФСР № 495 от 7 сентября 1976 г. дом был поставлен на государственную охрану.

В начале ноября 1998 г. Геннадий Россов, сын хозяйки, разобрал оставшуюся часть дома. Памятника больше нет.

По факту сноса возбуждено уголовное дело и в настоящее время передано на расследование следственным органам Черемховского ГУВД. Утверждение Г. Россова, что на своей земле он может делать всё, что угодно, несостоятельно. Вопрос охраны памятника не связан с его владением. Имеет значение только факт уничтожения. По заявлению самого Россова, старый дом ему просто мешал. Он знал, что дом, в котором жил П.Ф. Громницкий, является памятником, состоящим на федеральной охране, о чём неоднократно ставился в известность, но, тем не менее, пошёл на его уничтожение.

Согласно ст. 243 Уголовного Кодекса РФ, данное преступление - умышленное разрушение памятника - влечёт за собой наказание в виде крупного штрафа или лишения свободы на срок до двух лет. В то же время, привлечение к уголовной ответственности не освобождает от привлечения к ответственности имущественной, т. е. возмещения нанесённого ущерба. Слово за судом.

Но нельзя не отметить и инертность государства в решении вопроса о сохранении памятника: средства на его реставрацию не выделялись, в государственно владение он также приобретён не был.

Дома нет, но существует проект его реставрации, выполненный архитектором А. Бельским. По этому проекту возможна реконструкция памятника, но произойдёт ли это - покажет время.

Иркутск. 1999 г.

Об иконе, найденной в доме П.Ф. Громницкого в Бельском

Э.Г. Павлюченкова

[img2]aHR0cHM6Ly9zdW45LTYxLnVzZXJhcGkuY29tL2M4NTQwMjAvdjg1NDAyMDUxNS8xNzU3ZGYvUU04dmRoSGstOGcuanBn[/img2]

В 1975 г. на территории бывшей усадьбы декабриста в селе Бельском, в домике Н. Росовой, нами была обнаружена икона «Распятие». Размер иконы 40 х 50 см, шпонки торцовые, доска обработана скобелем.

Икона была замыта, вследствие чего красочный слой утрачен почти на половине поверхности, покровная плёнка светло-коричневая, легкорастворимая. В целях консервации и частичной реставрации иконы нами были сняты остатки потемневшей олифы, укреплены многочисленные осыпи и частично тонирована наиболее сохранившаяся часть иконы - правый ряд апостолов.

По всем признакам икона может быть отнесена к началу - середине XIX в., она написана, по всей видимости, не профессионалом-иконописцем, но человеком, хорошо владеющим кистью. Каноническое «Распятие» представлено на иконе в следующем виде: в центре распятый Иисус, на полях тринадцать апостолов заключены в рамки-медальоны, перевитые виноградными гроздьями. Лики апостолов, к счастью, неплохо сохранившиеся, очень выразительны. Тёплые живые краски, разнообразие типов невольно наводят на мысль, что художник рисовал с натуры.

Особого внимания заслуживает изображение виноградной лозы, её тёмно-зелёные ланцетовидные листья не имеют ничего общего с формой виноградного листа в природе. Тёмно-красные гроздья винограда чуть выделяются на коричневом поле иконы.

Манера изображения кистей винограда сходна с той, которую мы видим на потолке горницы дома декабриста. В одной манере выполнены также окантовка медальонов на иконе и изображение шнура с кистями на потолке. Листья винограда на потолке и иконе различны, но ни там, ни там не соответствуют живому виноградному листу. На потолке их форма напоминает берёзовый лист, а на иконе форма листьев близка к тополиной. Можно предположить, что икону писала та же рука, что расписывала горницу в усадьбе декабриста.

Заслуживает внимания и надпись на иконе: над традиционным ИНЦИ (Иисус Назарет Царь Иудейский) изречение из Евангелия от Иоанна: «Аз есмь лоза вы же рождие», с которым по Евангелию, Христос обратился на Тайной Вечере к двенадцати апостолам. Продолжение текста следующее: «Нет больше сей любви, как если кто душу положит за друзей своих... Если бы вы от мира были, то мир любил бы своё, а то вы не от мира, но я избрал вас от мира, потому и ненавидит вас мир... Ежели меня гнали, будут гнать и вас; ежели моё слово соблюдали, будут соблюдать и ваше».

Не менее интересны в иконе имена апостолов. Во-первых, апостолов не двенадцать, а тринадцать. Почему? Ведь на Тайной Вечере, по Евангелию, присутствовали двенадцать апостолов (после смерти Христа вместо Иуды Искариота двенадцатым апостолом стал Матфей). Из этих двенадцати на иконе наличествует одиннадцать: Симон, Фома, Филипп, Матфей, Иаков Заведеев, Иаков Алфеев, Иоанн Богослов, Варфоломей и Пётр. Вместо Иуды, брата Иакова, изображён другой Иаков, «брат Господень». Неясно почему. «Лишним» является также апостол Павел, который, по Евангелию, стал христианином только после смерти Христа. Вероятно, он изображён «в паре» с апостолом Петром, на иконах они почти всегда вместе.

Это отступление от канонов может быть объяснено двояко: либо художник плохо знал Евангелие, либо некоторые имена апостолов были связаны с окружением художника (или родные его имели покровителей - святых, изображённых на иконе).

Все вышеприведённые соображения позволяют сделать следующие выводы:

1. Икона написана примерно в то же время, когда в селе находились на поселении декабристы.

2. Судя по одинаковой манере письма, икона и роспись горницы в доме декабриста сделаны одной и той же рукой.

3. Евангельское изречение на иконе невольно наводит на мысль, что человек, писавший икону, проводил параллель между апостолами, «посланцами, несущими истину», и декабристами.

4. И, наконец, бельские старики утверждают, что в церкви с. Бельского в своё время находилось несколько икон, написанных декабристом, который таким образом зарабатывал себе на жизнь. Вряд ли это был Анненков, по всей вероятности, это мог быть Громницкий.

Всё это, на наш взгляд, свидетельствует о том, что бельская икона написана рукой декабриста и заслуживает внимания и дальнейшего изучения.