4.
14 сентября 1843 года генерал В.И. Гурко должен был отправиться в Темир-Хан-Шуру на выполнение поставленной перед ним боевой задачи. Перед рассветом этого дня он вызвал к себе капитана Торнова и вручил ему предписание с приказом «времени не теряя, ехать в Северный Дагестан искупать чужие грехи». Генерал Гурко понимал, что ему поручено дело почти безнадёжное и чувствовал тяжёлую ответственность за исход событий. Но отказываться он и не думал, хотя можно было найти для этого много благовидных предлогов. На исходе ночи генерал Гурко выехал в станицу Червлённую, где предполагал дождаться подхода Гребенского казачьего полка. Впереди Гурко по его маршруту были направлены адъютант Василий Иванович Муравьёв-Апостол, капитан Торнов и ещё один офицер с казаком.
Из района Червлённой в сопровождении 3-х сотен Гребенского казачьего полка генерал Гурко 18 сентября 1843 года прибыл в Темир-Хан-Шуру. Здесь он выяснил, что все русские укрепления по левой стороне Аварского Койсу, кроме цитадели в Хунзахе, взяты горцами и срыты ими до основания, а их гарнизоны истреблены или частично взяты врагом в плен.
Два отряда русских войск под командованием генералов Аргутинского и Клюгенау общей численностью 4 тысячи 550 штыков при 19 орудиях и 2200 человек дагестанских милиционеров жестоко страдали от недостатка боеприпасов и продовольствия, окружённые войсками Шамиля на позиции, занятой ими перед Хунзахом. Горцы прервали прямое сообщение Хунзаха с Темир-Хан-Шурой через Зиряны и Балканское ущелье. Проникнуть к Хунзаху можно было попытаться только в обход, через Гергебиль и Гоцатль. Шамиль продолжал опустошать Аварию, а оборона русскими прикаспийской зоны была слабой и ненадёжной.
По приказу генерала В.И. Гурко с Кавказской линии на подкрепление русским войскам в Дагестане было срочно направлено 4 пехотных батальона и 6 горных орудий. Но эти силы не могли подойти туда раньше конца сентября или начала октября 1843 года. Генерал Гурко попытался собрать все другие свободные войска, находившиеся в его подчинении, и с их помощью быстрее восстановить сообщение окружённых горцами в Аварии русских отрядов с Темир-Хан-Шурой. Однако во второй половине сентября в распоряжении Гурко не оказалось почти никаких резервов, только в самой Темир-Хан-Шуре были свободны от других боевых задач десять слабо укомплектованных людьми рот неполного состава из Апшеронского пехотного полка.
Генерал Гурко распорядился отправить через Гергебиль в Аварию войсковую колонну с продовольствием и боеприпасами, которой удалось пройти до Хунзаха. Затем Гурко обеспечил с помощью агентурной разведки переписку и связь с окружёнными врагом в Аварии русскими отрядами и дагестанскими ополченцами.
Благодаря активным действиям русских войск под руководством Гурко отряды горцев вынуждены были отойти к Дылыму. Отряд генерала Клюки фон Клюгенау смог 28 сентября вернуться в Темир-Хан-Шуру, а отряд генерала Аргутинского-Долгорукого смог отойти к Гоцатлю.
Однако положение русских войск в Чечне, Аварии и Дагестане продолжало оставаться тяжёлым, многие части их были разбросаны небольшими отрядами в различных укреплениях на огромном пространстве обширного горного района.
В таких условиях между генералами Гурко и Клюгенау возникли разногласия по поводу дальнейших действий. Владимир Гурко предлагал отойти из разорённой Шамилем Аварии и сосредоточить силы для укрепления обороны Темир-Хан-Шуры и Каспийского побережья. Генерал Клюгенау доказывал необходимость удержания Аварии и Хунзаха любой ценой до весны 1844 года. Он настойчиво предлагал «удерживать нашими войсками Хунзах», хотя эти меры «потребуют значительных пожертвований» и будут сопряжены с большой опасностью.
Офицеры штаба генерала Гурко считали, что Владимир Иосифович был больше прав, поскольку Клюке (Клуке) фон Клюгенау пользовался репутацией человека, в мыслях которого «военного толку не доставало», как и особой дальновидности. Хорошо знавшие Клюгенау офицеры говорили, что он «не имел привычки портить своё здоровье трудом головоломных размышлений».
Почти целый месяц длился спор между генералами Гурко и Клюгенау о том, следует ли русским войскам окончательно покинуть Хунзах или снова занять потерянные в Аварии пункты и ещё до наступления зимы 1843-1844 годов возобновить здесь ранее уничтоженные противником укрепления. Но на последнее не хватало времени, рабочих рук и средств обеспечить войска зимой необходимыми запасами продовольствия. Поэтому Гурко отстаивал своё мнение, Клюгенау всячески упирался, а его помощник, подполковник Д.В. Пассек, не имея серьёзных аргументов в спорах с Гурко, просто часто выходил из себя.
Чтобы хоть как-то быстрее продвинуть дело вперёд, генерал Гурко свою служебную переписку, отражавшую суть его разногласий с Клюгенау и Пассеком, представил в оригинале своему непосредственному начальнику, Главнокомандующему русскими войсками на Кавказе генералу Нейдгардту. Однако тот, в свою очередь, вернул всё назад с простой пометкой: «Гурко и Клюке на месте решить вопрос с их обоюдного согласия». Но как раз этого-то согласия и нельзя было достичь никакими средствами.
Подполковник Пассек оспаривал мнения генерала Гурко со всей силой своего красноречия, в котором чаще всего встречались слова: «Очистить, отступить, врагу предоставить торжество победы несовместимо с Русским могуществом», нельзя «помрачить честь русского оружия...» Такие красивые общие, громкие фразы вместо конкретных тактических и оперативных предложений всегда, а особенно в боевой обстановке, наводили на генерала В.И. Гурко, по воспоминаниям его соратников, «невыразимую грусть» и не позволяли ему принять какое-нибудь окончательное оперативное решение.
Суровая военная служба давно приучила Владимира Иосифовича не теряться в самых опасных ситуациях. Однако высокообразованный, талантливый и лично храбрый генерал Гурко после смерти любимой жены стал страдать одним серьёзным недостатком, одинаково вредившим как общему делу, так и ему самому. Владимир Иосифович стал иногда бояться личной ответственности, робел перед мыслью подвергнуться какой-либо незаслуженной немилости или сурового наказания со стороны высшего начальства. Поэтому он нередко стал предаваться колебанию в ряде случаев, требовавших непоколебимой решимости.
Но «эта нерешительность», - отмечал один из его близких соратников Торнов, а также периодически проявлявшаяся у него боязнь ответственности, происходили в 1840-е годы «не из личного эгоизма, а из более чистого источника». Будущность его юных детей, рано оставшихся без матери на его попечении, сына Иосифа и дочери Марианны, всегда стояла у Гурко на первом плане. Впоследствии Ф.Ф. Торнов вспоминал: «только раз в минуту, требовавшую твёрдой и быстрой решимости, в моём присутствии, из глубины души вырвались у него восклицания (по-французски): «А мои дети? О, гражданское мужество - это серьёзная вещь, это очень важно, но не все, кто его хотят иметь, могут его обрести!»
За такие откровенные мысли генерала В.И. Гурко, высказываемые им среди близких боевых соратников во времена Кавказской войны и смуты 1840-х годов, некоторые современники его осуждали, но, как писал в своих воспоминаниях Торнов, совершенно невпопад. Они, - отмечал он, часто не зная сути дела, по разным слухам и сплетням о Владимире Гурко, «возводили на него разную небылицу и глумились, когда бы следовало отозваться с похвалой.
Таким образом чаще всего судит военная молодёжь, безумно увлекающаяся мишурным блеском с шумом и треском подвизающихся, зачастую поддельных храбрецов, и кончается тем, что людей, подобных В.И. Гурко, осыпают хулою, а людей Пассекова пошиба превозносят до небес. И нельзя же было Гурку становить на один уровень с разными другими Кавказскими генералами того времени, не говоря о Фрейтаге; Гурко был не только генерал, он был и человек, да сверх того порядочный человек в полном значении слова».
Для того чтобы сложилось окончательное и разумное мнение о решении военного вопроса в Аварии, генерал В.И. Гурко посчитал необходимым сначала глубже познакомиться с конкретным положением дел. К началу октября 1843 года в штаб Гурко, расположенный в Темир-Хан-Шуре, прибыла группа русских гвардейских офицеров, а с ними и офицеры германского Генштаба. Генерал Гурко выступил с ними за усиленную войсковую рекогносцировку через Зиряны в Аварию под прикрытием 3 с половиной батальонов пехоты и 2 сотен казаков.
На этом пути переправу через Койсу прикрывало Зирянское укрепление, а дорогу от Темир-Хан-Шуры в Зиряны защищала Бурундухальская башня с малочисленным, но стойким русским гарнизоном из 40 человек при одном офицере. Занимая горный перевал перед самым спуском в тесное ущелье длинной в 7 вёрст, окружённое труднодоступными скалами, это укрепление защищало так называемые «лесенки» - каменные кладки на глубоких провалах, разрушение которых делало эту дорогу непроходимой для лошадей, кавалерии и вьюков.
Пройдя по этому пути, генерал Гурко смог переправить свой войсковой отряд через Койсу возле Зирянского укрепления на «летучем пароме», но затем оказался перед стеной из отвесных скал, преградивших его войскам дорогу в Хунзах. Многим казалось, что дальше пути туда уже не было. Однако Владимир Гурко поручил капитану Торнову с авангардным батальоном проверить, занято ли противником Балканское ущелье, и на четвёртые сутки своего опасного похода всё же смог дойти с небольшим войсковым отрядом до Хунзаха.
В этой крепостной цитадели ещё держался русский гарнизон, но все увидели, с какой жестокостью исполнил Шамиль в 1843 году свою угрозу - «истребить Аварские аулы, вспахать место и солью его засеять».
Посредине пустыни из золы, руин и пепла, оставшихся от бывшего верного России Аварского ханства, стёртого Шамилем с лица земли, один лишь укреплённых Хунзах ещё стоял. Трое суток генерал Гурко и его отряд пробыли в Хунзахе и его окрестностях, осматривая их. За это время Владимир Иосифович наглядно убедил всех офицеров, «как легко было защищаться» в Хунзахе «от самого сильного неприятеля, и как трудно было бы удержать его на зиму» под русским контролем.
Шамиль так успел опустошить Аварию, что не от вражеского оружия русскому гарнизону пришлось бы отходить из Хунзаха, а от лишений холода и голода. Аварские селения и кукурузные посевы были не просто разорены. Все кустарники, фруктовые и прочие деревья были тщательно вырублены или выжжены, а стенки, возведённые аварцами для поддержания по склонам гор плодоносной земли, горцами Шамиля были специально раскиданы. После этого горные потоки довершили дело злобного разрушения, начатого в Аварии боевиками из отрядов под командованием Шамиля...
Оставив в Хунхазе русский гарнизон, небольшой отряд генерала Гурко прошёл к Гергебилю, соединившись затем в районе Гоцатля с отрядом генерала князя Аргутинского-Долгорукого, который стал просить Владимира Гурко отпустить его с отрядом в Казикумых. Боевые соратники стали советовать генералу Гурко не соглашаться на это и задержать генерала Аргутинского с его отрядом в окрестностях Гергебиля до тех пор, пока не обнаружатся дальнейшие намерения Шамиля. Было очевидно, что он постарается занять ещё ряд русских укреплённых пунктов. Однако Гурко отпустил отряд генерала Аргутинского в Казикумых, так обосновывая своё решение: «Не могу же я на свою шею взять ещё и ответственность, если, как Аргутинский доказывает, из-за долгого его отсутствия в Казикумыхе повторятся бедствия, постигшие Северный Дагестан».
В районе Гергебиля генерал Гурко осмотрел его укрепления и усилил гарнизон двумя пехотными ротами в составе 300 человек.
Вернувшись в Темир-Хан-Шуру, генерал В.И. Гурко уступил мнению Д.В. Пассека и генерала Клюгенау. Владимира Иосифовича всё же смутили слова Пассека о том, что «честь Русского оружия не допускает отдавать врагу торжество победы». Поэтому с общего согласия было решено: продолжать удерживать Хунзах, усилив двумя батальонами находившиеся в нём 10 пехотных рот; ещё одним пехотным батальоном занять Балаканы и командование над всеми войсками в Аварии поручить Пассеку, следуя пословице: «Заварил кашу, сам и расхлёбывай».
По свидетельству участников этого совещания, Пассеку очень «хотелось... покомандовать хоть несколько недель, сколько позволит Шамиль; завязать дело, написать громкую реляцию, получить награду, а там хоть трава не расти. Как он рассчитывал, так и сбылось; а какая беда простому солдату от того приключилась, стоит ли принимать в расчёт - на то и солдат, чтобы ему кости ломали!»
Только когда подполковник Пассек уехал в Аварию, для Гурко и его офицеров наступило короткое затишье от служебных склок, но, как они же вспоминали впоследствии, «Шамиль не спал и нам дремать не давал». Генерал В.И. Гурко был несколько успокоен тем, что в начале октября 1843 года отряды Шамиля были отражены русскими войсками от селения Андреево, возле которого находились нефтяные колодцы в районе Грозного, а также от Кумыкского селения возле русской крепости Внезапной.
В конце октября сведения русской разведки о намерениях Шамиля были крайне противоречивы. О его замыслах одни говорили, что скопища горцев, вероятно, опять подойдут к русскому селению Андреево; другие утверждали, что имам решительно двинется к Хунхаху или ещё куда-то. Но всё это были лишь одни предположения, а настоящих планов Шамиля никто точно не знал, так как ни один лазутчик от русского командования не решался тогда проникнуть в Дылым, где весь октябрь находился Шамиль из-за боязни быть там узнанным и убитым.
22 октября генерал Гурко двинулся к крепости Внезапной с небольшим отрядом из 2 батальонов, нескольких казачьих сотен и 4 орудий. На берегу реки Сулак, возле Султан-Янги-Юрта, отряд Гурко простоял 5 суток в ожидании точных сведений о противнике, а потом перешёл за реку Сулак и стал маневрировать между крепостью Внезапной, Амираджи-Юртом и Кази-Юртом. Здесь неожиданно на отряд Гурко обрушился ливень, затем снег и сильные ночные морозы. Отряд выступил налегке, только генерал Гурко взял с собой небольшую палатку, а большинство солдат и офицеров располагались под открытым небом, в грязи и на мёрзлой земле.
В это время Шамиль предпринял ряд ложных демонстраций, ввёл в заблуждение русскую разведку и умело воспользовался разбросанностью слабых сил генерала Гурко на огромном пространстве обширного горного района. Он решил провести внезапное вторжение в Северный Дагестан, овладеть Гергебилем и другими русскими укреплениями в Аварии и Нагорном Дагестане. Взятие Гергебиля позволяло Шамилю нарушить связь между Дагестанским, Самурским и Аварским отрядами русских войск. Затем он предполагал решительно атаковать русский гарнизон в Темир-Хан-Шуре.
28 октября генерал Клюки фон Клюгенау, поддерживающий тайную связь с горцами, получил от них из гор известие о движении войск, «скопища горцев» наиба Кибитта-Магомы к Карадахскому мосту для взятия Гергебиля. Одновременно Клюгенау получил донесение от русского воинского начальника в самом Гергебиле, в котором сообщалось о занятии горцами аула Кикуны.
В этот же день, 28 октября 1843 года, соединение отрядов Шамиля численностью до 10 тысяч бойцов, хорошо вооружённых не только лёгким стрелковым оружием, но и артиллерией, внезапно появилось перед русскими укреплениями Гергебиля. Эти укрепления были весьма слабыми, и было их всего лишь два: нижнее, имевшее вид замкнутого с горжи люнета, и верхнее - редут на одну роту. Главной позицией обороны был не люнет, а редут, занимавший высоту, господствующую над прилегающей к ней местностью горной Гергебильской котловины. Рвы, окружавшие русские позиции, были недостаточно глубоки, а главный бруствер сложен из камня, но на простой глине.
Укрепления Гергебиля защищал малочисленный гарнизон из состава войск генерала Гурко. Здесь находились две с половиной роты Тифлисского егерского полка при 3 полевых орудиях, одной горной пушке и одной мортире, а также 4 тяжёлых крепостных ружьях. Кроме того, здесь было оставлено на усиление гарнизона (по сведениям капитана Торнова) ещё две пехотные роты. По различным данным, в укреплении находилось к 28 октября от 350-380 до 700 строевых русских солдат и офицеров. Вместе с военными музыкантами и нестроевыми в Гергебиле могло находиться, по разным сведениям, от 440 до более 700 человек во главе с командиром этого гарнизона майором Шагановым.
Огромная масса в 10 тысяч вооружённых горцев под командованием Кибитта-Магомы почти сразу блокировала Гергебиль; вскоре сюда прибыл и сам имам Шамиль. Но стойкий русский гарнизон отбил все первые яростные атаки и штурм укрепления в горной котловине, когда Шамиль попытался с ходу захватить его.
Ночью 29 октября 1843 года, во время стоянки войскового отряда генерала В.И. Гурко у Султан-Янги-Юрта, связные из казачьего отряда Евдокимова, охранявшего пути сообщения с Темир-Хан-Шурой, привезли Владимиру Иосифовичу секретное донесение от генерала Клюгенау. Капитан Торнов направился с этим донесением к Гурко, который спросил его: «Что нового?» - «Донесение от Клуке, и очень важное». - «Что такое? - поторопил Торнова генерал Гурко. - Говорите скорей!» - «Шамиль спустился с гор и обложил Гергебиль; в сборе у него, полагают, находится до 10 тысяч, и, кроме того, он привёз 3 полевых орудия, из которых обстреливает укрепление». - «Нехорошо! - сказал генерал Гурко Торнову. - Тотчас же дайте знать Фрейтагу, в Ставрополь и Тифлис, а нашему отряду прикажите быть готовым выступить с рассветом», - отдал он распоряжение капитану Ф.Ф. Торнову.
Вскоре В.И. Гурко прибыл в Темир-Хан-Шуру, считая, что обстановка стала угрожающей, но для русских войск ещё не всё потеряно. Силы, которые он мог собрать в Аварии и Северном Дагестане с разных сторон, состояли из 19 пехотных батальонов численностью в 8 тысяч 930 активных штыков, 800 казаков, 14 горных и 10 полевых орудий. Однако из этого общего количества 4 батальона занимали Хунзах, ещё по одному батальону находилось в Балаканах и в Зирянах, а также в отряде Евдокимова на Сулаке и при входе в Аймякское ущелье. Ещё 6 батальонов оставались в Темир-Хан-Шуре, а остальные пехотные батальоны были рассредоточены по различным пунктам. Казачьи сотни частично находились в Сулакском отряде и Темир-Хан-Шуре, а также обеспечивали взаимодействие и связь небольшими командами. Племена горцев, не сочувствующих Шамилю, присоединили к русским силам ещё 600 всадников своей конницы.
В конце октября 1843 года генерал Гурко ещё предполагал, что с имеющимися у него войсками можно как-то «извернуться», если приказать Пассеку немедленно покинуть Хунзах, занять позиции на Гоцатлинских высотах и ожидать там подхода отряда генерала Аргутинского для помощи гарнизону Гергебиля с двух сторон. Гурко надеялся, что противник, одновременно атакованный с трёх сторон (в том числе и из осаждённого Гергебиля), не выдержит натиска русских отрядов. Мысль эта возникла на Военном Совете с участием капитана Торнова, полковника Бибикова, генералов Гурко и Клюгенау.
К генералу Аргутинскому-Долгорукому были направлены связные с предложением генерала Гурко немедленно двинуться к Гергебилю. Отряд под командованием самого Гурко предполагалось вести на помощь осаждённому гарнизону Гергебиля через Кутижинский горный хребет. Однако подполковнику Пассеку генерал Гурко не решился отдать безусловный приказ оставить Хунзах и Аварию, а направил к нему предписание действовать по собственному усмотрению, исходя из обстановки.
В распоряжении самого Гурко для решительных действий оказались свободными в Темир-Хан-Шуре только 3 батальона (1500 штыков), одна сотня казаков и 5 горных орудий. В отряде было всего 1600 человек активных бойцов пехоты (без учёта конного ополчения горцев). С такими слабыми силами, состоящими из 13 рот, в том числе 6 рот Апшеронского полка, 3 рот Навагинского полка, одного пехотного батальона Тифлисского полка и 3 сотен кавалерии, генерал В.И. Гурко двинулся 1 ноября 1843 года на выручку осаждённому гарнизону Гергебиля.
В это время, ожидая подхода подкреплений, стойкий гарнизон Гергебиля отражал всё новые попытки горцев взять его штурмом. 2 ноября, после отражения русскими атак и штурмов, горцы огнём из своих артиллерийских орудий пробили стены верхнего укрепления Гергебиля. Но русский гарнизон в ночь на 3 ноября сумел перебраться в нижнее укрепление, а в верхнем заложил мины и устроил мощные фугасы. Утром 3 ноября горцы, заметив наступившую тишину в верхнем укреплении, забросали ров перед ним фашинами и ворвались в это укрепление, торжествуя победу.
Однако когда в верхнем укреплении собралось уже несколько сотен горцев, русские солдаты подожгли оставленные там боевые заряды. Последовал страшной силы взрыв, от которого погибло более 300 мюридов имама Шамиля. Оправившись от замешательства, горцы с ожесточением атаковали нижнее русское укрепление, но и эти их атаки были отбиты. 4 ноября Шамилю пришлось продолжить усиленный артиллерийский обстрел Гергебиля и одновременно подводить осадные траншеи к его стенам, пытаясь уничтожить стойкий русский гарнизон.
Отряд генерала В.И. Гурко, который пытался оказать помощь защитникам Гергебиля, только на четвёртые сутки после начала похода пришёл с Сулака в район Оглы, пройдя более 100 вёрст по труднодоступным горным тропам. Пришлось дать короткий дневной отдых солдатам, но Гурко тут же направил разведотряд из 40 добровольцев во главе с капитаном Торновым на горные высоты Кутижинского хребта для передового наблюдения за положением осаждённых в районе Гергебильской котловины.
Разведчикам удалось найти в горах скрытое место для наблюдения, с которого вся горная котловина и атакованные горцами русские укрепления Гергебиля «открывались как на ладони». Оказалось, что отряды Шамиля уже плотно со всех сторон окружили русский гарнизон, одновременно атакуя люнет, как главное сооружение, и верхний редут, по которому непрерывно вели огонь из 3 своих орудий, поставленных ими в горном ауле, расположенном выше русских позиций.
Горцы, чтобы уменьшить свои потери при атаках Гергебиля, сложили укрытия из дров, заготовленных русским гарнизоном на зимний период. Из-за таких дровяных укрытий, сделанных ими на расстоянии в несколько сотен шагов от русских укреплений, горцы постепенно продвигались вперёд. При этом они устраивали и что-то вроде «дымовой завесы», поджигая поленья дров и разбрасывая их на пути своей очередной предстоящей атаки.
По всем правилам тактики, ползком по-пластунски и перекатами добираясь до очередного прикрытия, упорные горцы снова принимались перекидывать штабеля дров, создавая на новом рубеже такое же укрытие от русского огня. Плотный ряд огня и дыма от высоких костров, подожжённых горцами, с каждым часом всё более охватывал Гергебиль...
Командир разведотряда капитан Торнов видел, как из главного укрепления Гергебиля русские солдаты продолжали отвечать метким огнём на вражеский обстрел, хотя верхний редут оборонялся уже слабее, чем большой люнет. Бруствер редута и закрытый ход, соединявший его с нижним укреплением, были разбиты артиллерией горцев. Русские орудия стреляли всё реже, как и винтовки. Очевидно, у защитников Гергебиля уже не хватало людей и боеприпасов. Однако прямо на глазах у передового разведотряда русских малочисленный гарнизон Гергебиля всего лишь за несколько часов отбил ещё два яростных штурма противника.
С горной высоты русские разведчики видели, как вся котловина под Гергебилем покрывалась массами вооружённых горцев, бежавших на штурм русских укреплений, как небольшой русский гарнизон вёл огонь по врагу из орудий и стрелкового оружия, причём дым от выстрелов застилал весь бруствер русской позиции. В начавшихся вечерних сумерках огненными нитями охватывали его вражеские выстрелы. Слышалось гиканье врага, дробная стрельба из лёгкого оружия и глухие пушечные удары...
Отражённые стойким русским гарнизоном, отряды горцев несколько раз стремительно бежали назад, от укрепления, оставляя за собой неподвижные тёмные груды тел, сражённых метким огнём защитников Гергебиля. Затем наступала короткая передышка, после которой снова открывали огонь орудия горцев Шамиля, и его атакующие войска вели беглый ружейный огонь по позициям русского гарнизона.
Русская разведка района горной котловины под Гергебилем, проведённая по приказу генерала Гурко, удалась только потому, что горцы не смогли выставить везде, где было необходимо, свои караулы боевого охранения. Удалось окончательно выяснить, что один лишь отряд Гурко, без сил отрядов Пассека и Аргутинского, был слишком слаб, чтобы спасти от гибели окружённый врагом гарнизон Гергебиля.
Попытка генерала Гурко деблокировать окружённых в Гергебиле небольшим отрядом в 1600 человек могла закончиться общей катастрофой. Кроме того, русский батальон пехоты, охранявший для отряда Гурко в этом же горном районе северный выход из Аймякского ущелья, нельзя было снимать с его места, чтобы не оказаться русским силам в горной ловушке под угрозой полного истребления превосходящими силами отрядов Шамиля.
Одновременно тщательным наблюдением была выявлена целая система вражеских завалов сразу по обе стороны горной тропы, спускавшейся с Кутижинского хребта в Гергебильскую котловину, на протяжении до 4 вёрст. Каждый из этих каменных завалов, устроенных горцами, занимал крутой гребень или шпилем выдающуюся скалу и составлял как бы отдельное укрепление, усиленное подготовленной обороной и вражеским огнём с каждого последующего завала.
Но к окружённому русскому гарнизону Гергебиля вела лишь одна эта горная тропа, по которой можно было спускаться, только с боем прорывая заслоны врага и находясь при этом под непрерывным, очень сильным огнём как с фронта, так и с флангов. Отряд генерала Гурко, спускаясь в Гергебильскую горную котловину, рисковал, штурмуя завал за завалом, сразу потерять ещё на пути к котловине не менее половины людей, а другой половиной только увеличить число жертв в неравном бою с противником. «Вниз, пожалуй, нас бы пропустили, - писал впоследствии Ф.Ф. Торнов, оценивая сложившуюся тогда обстановку, - но оттуда наверняка бы не выпустили...»
После возвращения передового разведотряда к основным силам генерала Гурко капитан Торнов явился к Владимиру Иосифовичу для доклада. «Гурку, - писал он в своих воспоминаниях, - я застал сильно взволнованным тем, что он уже знал о Гергебиле, а моё донесение его окончательно расстроило... Он долго меня расспрашивал, хмурил брови, вздыхал, мысленно колебался и, наконец, решил: пойду сам взглянуть на Гергебиль».
По мнению близких соратников, генерал В.И. Гурко часто переживал за порученное ему дело, «сердце имел не чёрствое и умом ясно вещи понимал». Однако Ф.Ф. Торнов считал, что Гурко и «в этот вечер... не решился Пассеку послать» категорическое приказание «покинув Хунзах, двинуться к Гергебилю, или через Зиряны отступить к Темир-Хан-Шуре...»
По приказу генерала Гурко его небольшой отряд выступил в два часа ночи по обходной дороге горным гребнем, огибавшем Аймякскую долину с восточной стороны. Слухи о беде, угрожавшей защитниками Гергебиля, уже успели распространиться в русском войсковом отряде. Активный участник событий Ф.Ф. Торнов вспоминал: «...невесело шли солдаты навстречу делу, от которого, глядя на свои жиденькие ряды, они не ожидали большого проку ни для себя, ни для своих Гергебильских товарищей... не понимая, ради чего, не имея возможности освободить» окружённых, «мы... поднимаемся на гору».
Однако когда все уже испытывали на себе нараставшее напряжение момента, за одну версту до отвесного обрыва, спускавшегося в Аймякское ущелье, генерал Гурко приказал остановить отрядную колонну в ожидании рассвета. Выгодную позицию, которую при этом занял отряд на горе, можно было считать неприступной. Правый фланг упирался в отвесный обрыв, верх горного хребта образовал широкую площадку, слегка покатую к стороне Гергебиля. Затем следовал непроходимый обрыв, прорезанный глубокой лощиной, по которой шла дорога под гору.
Ещё ниже был уступ шириной не менее 300 шагов, и на его краю - первый вражеский завал. Слева постепенно суживающийся каменный гребень обеспечивал отряд Гурко от внезапной фланговой атаки противника, и даже одной сотни солдат с одним орудием было достаточно, чтобы здесь, на левом фланге, остановить атаки самого многочисленного противника.
Расположив таким образом свой небольшой отряд на выгодной позиции и скрытно от противника, генерал Гурко, вместе с капитаном Торновым, генералом Клюгенау, полковником Бибиковым и командиром артиллерии полковником П.П. Ковалевским, прошёл к тому месту на горной высоте, откуда его разведка накануне наблюдала за обстановкой в горной котловине и обороной окружённого врагами Гергебиля. Всем остальным солдатам и офицерам своего отряда Гурко запретил подходить к краю горы в ожидании рассвета.
Ранним утром было определено, что «верхний редут» уже «захвачен неприятелем, который из него» обстреливает центр нижнего русского укрепления Гергебиля. Оказалось, что атакующие отряды горцев «подошли к контрэскарпу; дело разрушения» врагами Гергебиля продвигается всё быстрее, русский гарнизон ещё обороняется, но заметно слабее. К этому времени, около 4 часов дня 4 ноября, весь войсковой отряд Гурко смог подняться на горный хребет и оказался сосредоточен на Аймякских (Аймакинских) высотах, у подножия которых виднелся Гергебиль.
Когда тяжесть сложившейся обстановки стала полностью очевидной, генерал В.И. Гурко сказал: «Не решаюсь принять на себя одного тяжёлую ответственность произнести окончательный приговор над крепостью и её гарнизоном, призываю вас, господа, на Военный Совет. Предлагаю вопрос: в состоянии ли мы с нагими силами двинуться на гору, крепости на выручку, и какого результата, по мнению каждого из вас, можно ожидать от этого...
Состав нашего отряда вам известен; крепость, неприятельские силы и местность перед глазами. Прошу, господа, отвечать с полной откровенностью, по чести и по совести, не упуская из вида, что от ваших ответов зависит не только участь погибающего Гергебильского гарнизона, но и судьба остальных русских войск, находящихся в Северном Дагестане. А для того, чтобы после не вышло какого-либо недоразумения, прошу отвечать не на словах, а письменно».
На собравшемся для принятия окончательного решения Военном Совете присутствовали: генерал-лейтенант В.И. Гурко, генерал-майор Клюгенау, начальник артиллерии отряда полковник Ковалевский, начальник штаба отряда полковник Бибиков, обер-квартирмейстер капитан Генштаба Торнов и капитан Неверовский, также офицер войскового Генерального штаба.
Генерал Гурко приказал начать с капитана Ф.Ф. фон Торнова (в ряде источников ошибочно именуемого как Торнау, Трескау или даже Тресков), как с младшего по чину (его звание соответствует современному званию «майор». - Авт.). Ф.Ф. Торнов впоследствии вспоминал: «Я исполнил приказание Гурки» и заявил: «Положительно безрассудным считаю с нагими силами под гору идти спасать крепость; половины людей не доведём, крепости не спасём, сами пропадём и тем отдадим на жертву неприятелю все прочие войска и крепости в Северном Дагестане. Пассек, предоставленный самому себе, неминуемо погибнет в Хунзахе с голода, если не от неприятельского оружия. Шамилю же после того легко будет осадить и самую Темир-Хан-Шуру... Капитан барон Торнов».
Вслед за ним высказали своё мнение, записанное в особом акте Военного Совета, все прочие его участники: «В нашем положении считаю решительно невозможным завязать дело с неприятелем», нельзя «очертя голову» погубить всех, «бросившись в Гергебильскую котловину... Полковник Бибиков». - «Русская солдатская честь налагает на нас священную обязанность во что бы то ни стало спасти Гергебильский гарнизон или погибнуть с ним заодно. Предлагаю немедленно идти под гору выручать Гергебиль. Артиллерии полковник Ковалевский».
«Согласен с мнением капитана Торнова», - отметил генерал Клюке фон Клюгенау, а сам генерал-лейтенант В.И. Гурко написал и подписал в конце акта Военного Совета: «Согласен с мнением капитана Торнова и генерала Клуке». Оригинал акта этого Военного Совета было поручено хранить у себя капитану барону фон Торнову.
После Военного Совета генерал Гурко провёл рискованную для его слабых сил демонстрацию против вражеских отрядов, осаждавших Гергебиль, чтобы отвлечь их внимание от осаждённых. Однако эта демонстрация закончилась неудачей, так как, несмотря на потери, понесённые при атаках Гергебиля, к Шамилю подходили резервы, и число его бойцов оставалось на уровне до 10 тысяч хорошо вооружённых мюридов.
Двое суток простоял небольшой отряд Владимира Гурко на горной высоте и не мог оказать действенной помощи Гергебилю. Всё это время Гурко ходил, тяжело понурив голову, в ожидании неизбежной, трагической развязки... Так прошли 4 и 5 ноября. Вокруг осаждённого врагом Гергебиля всё время, не умолкая, по-прежнему «трещали ружья и гремели орудия», отряды горцев штурмовали русское укрепление, но штурмы их вновь были отбиты стойким гарнизоном.
К исходу третьих суток пребывания отряда на горной высоте генерал Гурко вызвал к себе капитана Торнова и показал ему только что полученное письмо от генерала Аргутинского. В этом письме князь сообщал, что, едва вернувшись в Казикумых, он немедленно распустил свои войска «на зимние квартиры - и поэтому не в состоянии их собрать и придти к Гергебилю раньше», чем через 6 или даже 8 дней.
Однако участь русского гарнизона Гергебиля могла окончательно решиться с часу на час. Поэтому генерал В.И. Гурко сказал капитану Торнову: «Теперь нам остаётся только, предоставив Гергебильский гарнизон своей участи, кратчайшим путём идти к Темир-Хан-Шуре... Жертвуя Гергебилем, спасаем весь край и тысячи солдат. Сегодня же уходим, когда совершенно смеркнется».
Генерал Гурко был прав. После получения им донесения от генерала Аргутинского оставалось только организованно отходить прежде, чем войска Шамиля, покончив с Гергебилем, окружат и небольшой русский войсковой отряд на безводной горе или запрут его в глубокой Аймякской долине. Уже после заседания Военного Совета, созванного Гурко, была проведена дополнительная офицерская рекогносцировка местности. Она подтвердила, что продолжение операции по деблокированию гарнизона Гергебиля не имеет ни малейшего шанса на успех. При любой попытке отряд генерала Гурко попадал бы в огневой и тактический «мешок» и был бы неминуемо весь истреблён превосходящим его в 7 или даже 8 раз противником.
Поэтому было принято окончательное решение 6 ноября начать отход, с учётом всех указанных выше обстоятельств. По мнению боевого соратника генерала Гурко капитана Торнова, «судьба Гергебиля решилась даже прежде... чем наш отряд покинул гору. Совсем уже смеркалось, войска стали выходить на дорогу, как в Гергебильской котловине вдруг... заклокотало ровно как в растопленном горниле; ружейные выстрелы, пушечные удары, визг и гам слились в один продолжительный гул; потом всё затихло, и огонь более не возобновлялся, как бывало после отбитого штурма...»
Только впоследствии окончательно выяснилось, что 6 ноября, когда Гурко отходил от Гергебиля, ещё сражались с врагом последние подразделения его защитников. Поэтому не только 5 и 6, но и 7 ноября 1843 года горцам пришлось продолжать вести сильный артиллерийский огонь, постепенно приближаясь к последним стенам позиций русских Гергебильских укреплений.
Вскоре после отхода отряда Гурко войскам горцев удалось ворваться в Гергебильское укрепление, почти после 12 дней его осады, 8 ноября. Оказавшись там, они жестоко изрубили и перекололи большую часть остатков окружённого русского гарнизона из числа тех, кто ещё оставался к этому моменту в живых после многодневных боёв в окружении.
Однако захват Гергебиля дорого обошёлся чеченским и лезгинским отрядам: перед самым его взятием горсточка русских героев из числа храбрых защитников взорвала укрепление. Жертвуя собой, юнкер Чаевский, унтер-офицер Неверов и рядовой Семёнов погибли при этом взрыве вместе со множеством врагов. Гергебиль пал... Под его развалинами погибли массы атаковавших его горцев, а также много стойких русских солдат, защитников Гергебиля, вместе со своим храбрым боевым командиром гарнизона майором Шагановым.
В числе погибших был и рядовой Тифлисского егерского полка Павел Дмитриевич Мазгана, бывший член Общества соединённых славян, осуждённый Верховным Уголовным судом по IV разряду к каторжным работам на 12 лет (срок позднее был сокращён) и ссылке на поселение в Сибири. Осенью 1838 года по высочайшему повелению П.Д. Мазгана был отправлен рядовым в войска Отдельного Кавказского корпуса и спустя пять лет пал от пуль горцев при героической защите русского укрепления Гергебиль...
При ночном отходе отряда В.И. Гурко от Гергебиля впереди небольшой войсковой колонны шёл генерал К. фон Клюгенау со своим адъютантом и с двумя проводниками из числа местных жителей. Генерал Гурко пробирался по горе в темноте, на ощупь, примерно шагов за 40 от Клюгенау, а за Владимиром Иосифовичем шли офицеры его штаба и весь отряд. Солдаты во главе с Гурко прошли благополучно уже две трети этого трудного пути, когда внезапно из глубины ночного мрака прозвучал как труба голос генерала Клюке фон Клюгенау: «Измена! Измена!». Оказалось, что проводники покинули его под покровом ночной темноты, заставляя русских офицеров собственным чутьём отыскивать горную дорогу. - «Измена!» - повторил генерал Гурко своим густым басом.
Это слово, произнесённое в ночной темноте командиром отряда, в условиях, когда враг был за спиной русских солдат, а под их ногами - незнакомая горная тропа и круча, быстро породило в отряде смятение и панику. Не успел генерал Гурко опомниться и дать свою чёткую команду, как офицер его штаба капитан Торнов крикнул ему в темноте (по-французски): «Теперь спасаемся, мой генерал!» Сразу после этого офицер Аничков подхватил генерала Гурко с одной, а капитан Торнов с другой стороны, и они втроём, сидя, кое-как съехали под гору.
Одновременно выше их, «с гамом, стуком и грохотом с горы покатился живой обвал, люди вперемешку с лошадьми, орудиями, зарядными и патронными ящиками». «Ткнулись мы, - вспоминал Торнов, - ногами в ручей, генерала перекинули на другой берег, сами перескочили» и тут только почувствовали себя «в безопасности, а следом за нами безостановочно летели в ручей орудия, лошади, ящики, и «на салазках» съезжали солдаты. Разбрёлся весь отряд по долине; повсюду раздавались крики ротных командиров, фельдфебелей и унтер-офицеров, которые собирали людей, потерявших свои части».
Однако вскоре генералу В.И. Гурко удалось прекратить возникшее замешательство, организовать людей отряда и расположиться со своим штабом в виноградниках возле горного селения. Но передышка оказалась недолгой. Не прошло и получаса, как с окрестных гор стали стрелять по огням русского отряда, расположенного в долине...
Генерал Гурко, сидевший у костра с офицером князем Васильчиковым, стал высказывать своё недовольство прежними действиями капитана Торнова, которые, по его мнению, носили явно легкомысленный характер. Владимир Иосифович сказал Торнову (по-французски): «Что Вы делаете? У Вас что, две головы? Удалились от нас, разделились, легли спать» в сложной обстановке, «всё это... непростительная неосторожность!»
Но капитан Торнов тут же ответил, продолжая разговор по-французски: «По отношению к чему, мой генерал? Мы легли спать посреди батальона. Не так уж и легко до нас добраться. Надеюсь, что в случае тревоги у нас будет время надеть сапоги!» Но Торнову сердито возразил Гурко: «Довольно шуток, Вы же не сомневаетесь, что мы уже отступили, и что враг уже заходит на нашу линию отступления?» Торнов ответил: «Невозможно, мой генерал». Однако Гурко настаивал на своём мнении: «То есть как невозможно! Скажите, князь; урезоньте этого неверящего...»
Весь этот разговор между генералом Гурко и его офицерами проходил по-французски. Один из его участников, сосланный на Кавказ офицер Васильчиков, начал было говорить по-русски. Но капитан Торнов сразу же остановил его замечанием на французском языке: «Продолжайте говорить по-французски, прошу Вас, нас подслушивают со всех сторон, и это небезопасно, если солдаты узнают о наших предположениях, о предательстве и отступлении. Почему Вы считаете, что враг находится уже позади нас?»
Князь Васильчиков ответил: «Группой примерно в 20 человек мы вели наблюдение в глубине долины, у подножия горы, что отделяет нас от Оглы, когда мы услышали звук падающих камней. Затем в нас несколько раз стреляли. Один из моих людей даже имел несчастье быть убитым». Однако Торнов заявил Васильчикову, что «всё это ещё ничего не доказывает. Камни падают и из под наших лошадей, а стреляют местные. Из банды Шамиля ни у кого не было времени добраться до дороги на Оглы раньше, чем за 10 часов после того, как они узнали о нашем отступлении. Сейчас минул только час, я знаю местность и знаю, какой дорогой они пойдут, чтобы обойти нас. У нас ещё полно времени, чтобы отступить без риска получить пулю в спину. Успокойтесь...»
Генерал Гурко внимательно слушал разговор между Васильчиковым и Торновым, кое-где вмешивая в их беседу и своё замечание, также сказанное по-французски. Уверенность Торнова показалась ему недостаточно обоснованной, и Гурко сказал ему уже по-русски, как начальник, отдающий приказ: «Господин капитан! Возьмите от ближайшего батальона 12 человек «охотников» и откройте мне дорогу, по которой нам следует подняться на гору...» Капитан Торнов подчинился этому приказу без оговорок, несмотря на то, что проводить подобные рекогносцировки в глухую ночь в горах Кавказа было не в обычае.
Взяв 12 разведчиков с унтер-офицером из роты Кабардинского пехотного полка, Торнов приказал солдатам взять «ружья наперевес, закрыв их шинелями, чтобы стволы не блестели» в ночи, и во главе этой группы отправился на разведку. Через две версты русскую разведгруппу внезапно обстреляли горцы. Капитан Торнов, растерявшись, даже крикнул: «Не стреляй, свой!» - полагая, что разведчики случайно встретили свой сторожевой пост. После перестрелки разведгруппа по приказу Гурко отступила назад.
Генерал Гурко приказал двигаться вперёд ещё до рассвета, и благодаря этому войсковой отряд под его командованием прошёл до половины подъёма га гору без сопротивления со стороны противника. Но утром горцы атаковали отряд со всех сторон и завязали с русскими интенсивную перестрелку. Через полковника Бибикова Торнов, находясь в арьергарде после подъёма отряда в горы, получил приказ от Гурко «написать Пассеку от имени командующего войсками... чтобы он тотчас же, безоговорочно, очистил Хунзах и, забрав по дороге остальные части своего отряда, через Зиряны форсированным маршем прибыл в Темир-Хан-Шуру».
Получив такое распоряжение, Торнов для верности написал этот приказ от имени Гурко сразу в нескольких экземплярах. Его предполагалось отправить подполковнику Пассеку с помощью трёх лазутчиков из числа местных татар, которых полковник Бибиков передал в распоряжение Торнова. Избранные генералом Гурко гонцы из числа татар могли успеть проехать в Аварию с того места, которое ещё занимал арьергард русского отряда, но уже вскоре этот путь мог быть заблокирован противником.
В боевой обстановке, находясь под огнём врага, по приказу Гурко для подполковника Пассека составили полевую записку следующего содержания: «Гергебиль вчера вечером взят неприятелем, а мы отступаем в Темир-Хан-Шуру. По приказанию командующего войсками прошу... с получением сего безоговорочно, уничтожив все военные запасы, очистить Хунзах и, забрав войска по дороге, через Зиряны, форсированным маршем идти в Темир-Хан-Шуру». К этому генерал В.И. Гурко приказал добавить, что за неисполнение приказа Д.В. Пассек будет подвергнут «самой строжайшей ответственности. С похода, близ села Оглы...»
Вскоре три лазутчика из числа местных татар, взяв по одному экземпляру этой полевой записки, ускакали по дороге в Араканы, чтобы оттуда проехать в Аварию...
Когда весь отряд генерала В.И. Гурко спустился с гор на равнину, окружённую скалами, он был атакован противником со всех сторон. Одновременно татарская (Мехтулинская и Шамхальская) конница изменила русским, перейдя на сторону Шамиля и открыв огонь по отряду Гурко.
Однако такая обстановка не смутила, а ещё больше сплотила войсковые части и ожесточила боевой дух солдат. Они открыли беглый огонь по противнику, а затем ударили в штыки и заставили смелой контратакой отказаться врага от дальнейшего преследования русского отряда.
Наконец войсковой отряд генерала Гурко прибыл в урочище Гаркас, где располагался 14-й Дагестанский батальон. Здесь, на привале, генерал Владимир Гурко вместе с капитаном Торновым и штабным писарем составили подробное донесение Главнокомандующему русскими войсками на Кавказе. Но при этом генерал Гурко хотел, чтобы посланный им офицер смог «на словах объяснить» генерал-адъютанту А.И. Нейдгардту «всё то, чего нельзя было высказать на бумаге».
Кроме того, полковник Бибиков от имени Гурко попросил капитана Торнова убрать «вторую условную половину» его мнения, ранее высказанного на Военном Совете под Гергебилем. Тогда Ф.Ф. Торнов добавил к основной части своего мнения мысль, что «раз... мы пришли на Гергебильскую гору, считаю... возможным сделать диверсию в пользу осаждённой крепости».
Он, конечно, предлагал тогда явную авантюру, считая, что на такого умелого и многочисленного врага, как отряды хорошо вооружённых горцев, можно одной лишь демонстрацией, «нашей неожиданной смелостью навести... такой панический страх, что он побежит без оглядки и бросит осаду крепости...»
Неслучайно Торнов легко согласился с Гурко и Бибиковым, вычеркнув из официального протокола Военного Совета вторую половину своего прежнего мнения, переписал этот протокол и разорвал оригинал акта, написанный им же ранее от руки карандашом. Правда, при этом капитан барон фон Торнов заявил полковнику Бибикову, что он просит передать генералу В.И. Гурко следующие слова: «Я дело ставлю выше своей личной амбиции; служу, как умею, говорю, как думаю, но никого без нужды не хочу подводить под неприятности...»
На следующий день, 8 ноября, оставив позади себя сожжённые при отходе Гаркасские казармы, войсковой отряд под командованием генерала Гурко вступил в Темир-Хан-Шуру. Здесь Ф.Ф. Торнов приготовил три копии с донесения для отправления в Тифлис, Ставрополь-Кавказский и Петербург, после чего генерал Владимир Гурко приказал ему немедля, уже ночью, отправиться в Тифлис с донесением от него и проводником, вместе с тремя казаками.
Перед отъездом из Темир-Хан-Шуры в Тифлис капитан Торнов захотел узнать мнение генерала Клюке фон Клюгенау о прошедших событиях, но тот начал лишь бессвязно кричать: «Этих! Этих!», - добавляя по-немецки: «Мошенники, негодяи все вместе, нужно их всех повесить!», «Этих! Этих!» Торнов, пытаясь понять ход мыслей Клюгенау, также по-немецки сказал ему: «Господин генерал, но знаете ли Вы изречение: «нюрнбержцы вешают только тех, кого они для этого имеют»; мы их не имеем, но они нас собираются поиметь, и, таким образом, они нас всех в этой опасной ситуации могут заставить болтаться на виселице. Что тогда?» Однако Клюгенау, который был явно тугодум и не в ладах со своим языком, лишь ответил Торнову: «Вы действительно были бы правы, но - Этих! Этих! Они заслужили того, чтобы их повесили; все проклятые негодяи, не более и не менее».
Двусмысленность ситуации заключалась в том, что Клюгенау в ходе всей этой беседы на немецком языке извергал свои ругательства как в адрес горцев Шамиля, так и соратников генерала Гурко, во главе с ним принимавших тогда наиболее важные решения. Впоследствии противникам Владимира Иосифовича Гурко удалось всё же до известной степени опорочить его честное имя в результате различных интриг. Неслучайно и самому императору Николаю I затем так преподнесли все случившиеся события, что он, читая акт Военного Совета с участием генерала Гурко под Гергебилем, воскликнул: «Один между ними был молодец... Ковалевский, а прочие сплоховали...»
Готовясь отправиться с донесением и устным докладом по поручению генерала В.И. Гурко в Тифлис, капитан Ф.Ф. Торнов перед рассветом зашёл и к самому Владимиру Иосифовичу, который упрекнул его за визит к Клюгенау и за промедление в действиях. Гурко сказал Торнову по-французски: «Вы потерянный человек. Я вижу Вас с отрубленной головой; Вы ослушались меня; Вы не воспользовались ночью, чтобы скрыться от противника, который уже занял Казанищи! Если с Вами что-то случится, то за это отвечаете только Вы. Я умываю руки. По крайней мере, постарайтесь спасти депеши, важность которых Вам хорошо известна». Торнов, завершая этот разговор с генералом Гурко, ответил по-французски: «Будьте спокойны за депеши, и надеюсь, что со мной ничего не случится. Да хранит Вас Бог, мой генерал!»
После беседы с Гурко капитан Торнов пошёл к лошадям, где его ожидали казаки. До Султан-Янги-Юрта, у которого стоял отряд подполковника Евдокимова, надо было проехать 60 вёрст. Но никто не знал, какая на том трудном пути сложилась новая обстановка, и можно ли пробиться в этот район без упорных боёв. Поэтому у крепостных ворот Темир-Хан-Шуры Торнов приостановился и каждому из трёх сопровождавших его русских казаков отдал по одному экземпляру донесения, а подлинник оставил при себе, сказав казакам перед началом опасного пути:
«Ребята!.. Мы должны тянуть, пока кони в силах ступать. Дорога не наша жизнь, дороги бумаги, которые везём; поэтому никого поджидать не стану. Пристала у кого лошадь, оставайся на дороге, ложись на камень и спасайся, как знаешь. Встретим неприятеля в небольшом числе, бьём напролом; покажется не по нашим силам, идём наутёк в разные стороны. У кого конверт за пазухой, скачи, пока лошадь не упадёт, потом пеший уходи в лес, в горы, по ночам пробирайся до линии, или до ближайшей крепости, и начальству сдай бумаги. Теперь с Богом...»
Капитану Торнову с проводником и казаками удалось прорваться в район Султан-Янги-Юрта в начале блокирования Темир-Хан-Шуры отрядами войск Шамиля. Добравшись до отряда подполковника Евдокимова, Торнов выехал в Кази-Юрт под прикрытием взвода казаков, а оттуда прибыл в Кизляр в сопровождении 30 казаков и пехотной роты при двух артиллерийских орудиях.
После прибытия в Кизляр Торнов написал генералу Фрейтагу, командиру войск левого фланга русской Кавказской линии, о сложившейся обстановке и «в каком положении оставил он... Гурку в Темир-Хан-Шуре». Это донесение было отправлено к генералу Фрейтагу по «летучей почте» на реку Сунжу, в крепость Грозную. Сам Торнов направился в Тифлис через казачьи станицы по левому берегу Терека. В Тифлисе капитан Ф.Ф. Торнов явился к своему родному дяде, который был Главнокомандующим русскими войсками на Кавказе, генералу-адъютанту А.И. Нейдгардту с докладом и пакетом от генерала В.И. Гурко.
На словах Торнов сообщил Нейдгардту, что «Гергебиль погиб со всем гарнизоном; Шамиль двинулся в Шамхальство; генерал Гурко блокирован в Темир-Хан-Шуре, Пассек отрезан, и где находится в настоящую минуту... неизвестно; весь Северный Дагестан восстал; Низовое укрепление атаковано; с трудом пробрался из Темир-Хан-Шуры на (Кавказскую. - Авт.) линию», а после того вряд ли кто и проскочит.
Генерал Нейдгардт спросил его: «Зачем Гурко прислал именно тебя, а не другого?» и получил ответ: «Потому, что дела мне коротко известны, и я имею возможность... отвечать на все вопросы, которые бы Вы вздумали мне предложить». Однако Нейдгардт ответил Торнову: «Нет... твоё место при Гурке, ты ему нужен; завтра же ступай назад!» На что Торнов возразил, сказав: «...с 10 батальонами можно, а один не поеду; да и Гурке мало проку будет от меня одного». - «Ступай назад, а батальонов мне негде взять: в Тифлисе на караулы не достаёт», - заявил Нейдгардт.
Затем Главнокомандующий спросил Торнова, где находится другой его родственник. Тот ответил, что он вместе с генералом Гурко, в блокированной горцами Шамиля Темир-Хан-Шуре. Генерал Нейдгардт стал размышлять о положении в Чечне и Дагестане, о помощи для войск генерала Гурко и подполковника Пассека, каким же образом им можно было помочь.
На следующий день после прибытия Ф.Ф. Торнова в Тифлис генерал-адъютант А.И. Нейдгардт выехал на Кавказскую линию, в Екатериноградскую станицу, и вызвал туда для обсуждения обстановки на военное совещание из Ставрополя обер-квартирмейстера штаба войск Кавказской линии Д.А. Милютина. Из крепости Грозной туда же был вызван генерал Р.К. Фрейтаг. Через несколько дней в станице Екатериноградской капитан Торнов встретился с генералом Фрейтагом, который сказал ему: «Еду в Темир-Хан-Шуру выручать Гурку, когда наберу достаточно войск». Между Гурко, Фрейтагом и Торновым была крепкая офицерская боевая дружба, так как они ещё со времён русско-польской войны 1830-1831 годов знали друг друга.
Вскоре генерал Р.К. Фрейтаг во главе 4 пехотных батальонов, а также 6 казачьих сотен кавалерии, собранных им на левом фланге Кавказской линии, выступил в поход к Темир-Хан-Шуре, чтобы освободить русский войсковой отряд генерала В.И. Гурко от вражеской блокады.
Для русских войск создалась сложная обстановка. Осенью 1843 года многочисленные войска имама Шамиля смогли одержать ряд серьёзных побед над разрозненными и малочисленными русскими войсковыми отрядами. Были разгромлены русские укрепления и гарнизоны в Гергебиле, Балахани, Цатанихе, Унцукуле, Гоцатле и Ахалчи. На многих прилегающих к аулу Дарго территориях люди племён, подвластных Шамилю, начали усиленно вооружаться против русских, «точить кинжалы и отливать из свинца пули» для сражений с ними. Но серьёзной ошибкой врага явилась недооценка им силы русского сопротивления.
При этом имам Шамиль решил ещё перед началом своих атак на саму Темир-Хан-Шуру быстро взять важное русское укрепление Низовое. Здесь находились большие запасы продуктов и снаряжения, поэтому в случае падения Низового укрепления основной русский гарнизон сил войскового прикрытия в районе Темир-Хан-Шуры лишался бы многих жизненно важных для него припасов. Это вынудило бы генерала Гурко к двум тяжёлым решениям: отойти к Кавказской линии или вовсе погибнуть, защищаясь в блокированной Темир-Хан-Шуре.
Одно из крупных соединений отрядов горцев численностью в 6 тысяч бойцов окружило, одновременно со взятием Гергебиля и блокированием войск Гурко в Темир-Хан-Шуре, и так называемое «Низовое» русское укрепление, 8 ноября 1843 года. Но в течение 10 дней упорных боёв стойкий гарнизон этого укрепления, состоящий из 400 человек, под командованием мужественного капитана Бабанова, храбро отражал все атаки многочисленного и злобного неприятеля. Русский отряд войск под командованием генерала Р.К. Фрейтага, своевременно прибывший на помощь своим боевым товарищам по оружию, разбил отряды горцев, отбросил противника и освободил храбрый гарнизон Низового укрепления от вражеской осады.
В то же время часть сил русских войск в составе 6 батальонов при 11 орудиях оказалась блокирована противником в Темир-Хан-Шуре. По некоторым сведениям, собранным А. Лацинским перед изданием им в 1891 году «Хронологии русской военной истории», общая блокада района Темир-Хан-Шуры войсками горцев под командованием имама Шамиля длилась с 8 ноября до 24 декабря 1843 года, то есть 46 суток.
Здесь командование небольшим сводным войсковым отрядом, состоящим из разных частей, принял на себя генерал-лейтенант В.И. Гурко. При этом сам Гурко, сражаясь с превосходящими силами противника, был озабочен крайне тяжёлым положением подчинённого ему Аварского отряда под командованием подполковника Д.В. Пассека, осаждённого врагом в Зирянах. Поэтому Гурко предлагал генералу Фрейтагу немедленно собрать войска для подкрепления своих сил и отряда Пассека, а затем поспешить к ним на помощь.
