Василий Петрович Зубков

Отец Василия Петровича Зубкова - Пётр Абрамович1 - родился 14-го июня 1762 года; 17-ти лет он поступил в военную службу, находился адъютантом в штабе генерал-поручика А.Ф. Уварова и в 1790 г., 8-го марта, вышел в отставку секунд-майором; 20-ти лет от роду он женился, в 1782 г., на 13-ти летней девушке - Марье Михайловне Шапошниковой, от которой имел двух сыновей: Петра, бывшего впоследствии в военной службе, и Абрама, также сперва военного (до 1816 г.), а затем служившего (1834) по выборам дворянства депутатом Дмитровского уезда2.

Потеряв жену, скончавшуюся 14-го мая 1796 года, Петр Абрамович женился вторично - на Наталье Петровне Евреиновой (16-го апреля 1775 - 5-го июня 1845), внучке того Якова Матвеевича Евреинова, который при Петре Великом был Русским консулом в Кадиксе, а затем - Президентом Коммерц-Коллегии и умер 24-го октября 1772 года. От этого брака и родился в Москве 14-го мая 1799 года Василий Петрович Зубков3. Отца своего он лишился в раннем детстве (Петр Абрамович умер в Москве 4-го января 1804 г.) и остался, вместе с братом, под опекой своей матери, её брата - Дмитрия Петровича Евреинова и дяди своего - бригадира Ивана Алексеевича Булгакова, который был женат на сестре его отца - Анне Абрамовне Зубковой (ум. 2-го декабря 1846 г.).

1 Сын прапорщика Абрама Васильевича от брака его с Авдотьей Андреевной Бабушкиной (1749-1797).

2 Он род. 4-го ноября 1791 г., ск.  8-го апреля 1856 г.; был женат, с 6-го февраля 1821 г., в Москве, на Надежде Петровне Демидовой.

3 По надгробной надписи Василий Петрович родился 14-го мая 1800 г.; но мы берем 1799 год, указанный в метрике его рождения, находящейся в деле Архива Департамента Герольдии, откуда заимствованы и другие сведения о семье Зубковых; см. также Записки М.М. Евреинова в «Русском Архиве» 1891 г., кн. II, стр. 405-412.

Восьмилетним мальчиком Василий Петрович уже записан был в службу - учеником в Архитектурную школу Экспедиции Московского Кремлевского строения (27-го мая 1807 г.) и хотя, вероятно, обязанностей никаких не нес, а учился дома, тем не менее, получил, 22-го марта 1809 г., то есть, на десятом году, звание канцеляриста, а 20-го февраля 1811 года - чин коллежского регистратора, после чего, к новому 1815 году произведен был в губернские секретари.

Несмотря на такое «блестящее» начало служебной карьеры, о которой, конечно, заботились его опекуны, Зубков 22-го декабря 1815 г. уволился от службы в Экспедиции и 29-го декабря поступил в только что открытое, но уже известное и модное Московское Учебное заведение для колонновожатых, основанное Н.Н. Муравьевым. Василий Петрович вошел в число слушателей второго курса этого Училища.

26-го ноября 1817 г. он был произведен, по экзамену, в прапорщики свиты Его Величества по квартирмейстерской части, причем вместе с ним были выпущены, между прочим: известный писатель и археолог А.Ф. Вельтман, П.А. Тучков - впоследствии Московский генерал-губернатор - и другие лица, с которыми Зубков и впоследствии поддерживал дружеские отношения.

Сохранилось показание Зубкова, данное им в 1826 г., что в 1817 (или 1818) году ему было предлагаемо (кн. Федором Петровичем Шаховским) вступить в тайное литературное общество, коего название ему неизвестно, но у коего был писанный устав. «Цель его, - говорит он, - кажется, заключалась единственно в распространении общеполезных познаний между членами и в денежных пособиях бедным членам, а средство состояло в переводах на Русский язык лучших иностранных книг и некоторых денежных пожертвованиях»; но Зубков, как показал он на допросе, в это общество не вступил.

Получив, в сентябре 1819 г., чин подпоручика, Василий Петрович 11-го декабря того-же года вышел из службы по квартирмейстерской части и около двух лет провел в отставке, воспользовавшись этим временем, между прочим, для поездки за-границу. О путешествии этом нам ничего неизвестно, кроме того, что в январе 1821 года он был в Париже и что вернулся оттуда, «прельщенный французским судопроизводством и красноречивыми выражениями некоторых депутатов», которых он слушал в Камере; что он ознакомился с судом присяжных, о котором тогда в России еще и говорить запрещалось, и что за границей и по возвращении оттуда он увлекался изучением сочинений Делольма, Сея, Сисмонди и других политических писателей.

В 1820 или 1821 г. он в Петербурге вступил членом в масонскую ложу «Соединенных Славян», «цель ее, по словам Зубкова, была благотворительность и усовершение нравственности, а средства к достижению сей цели - произвольные денежные пожертвования и чтение в ложе поучительных нравственных речей»; из ложи этой, в которой он, по собственным словам, дошел до высоких степеней, он вышел в 1822 году, когда все масонские братства были закрыты по распоряжению правительства.

Возвратившись на родину с запасом новых и живых впечатлений, Зубков не мог равнодушно, как прежде, смотреть на окружающую его действительность: сравнение виденного им на Западе с отечественными порядками производилось невольно и волновало молодого человека. Необходимость найти себе единомышленников заставляла его искать подходящих знакомств и приобретать друзей среди представителей мыслящей молодежи.

Еще в 1820 году он познакомился с Сергеем Николаевичем Кашкиным, только-что бросившим службу в л.-гв. Павловском полку, где он служил и жил со своим двоюродным братом - кн. Е.П. Оболенским (декабристом); знакомство это вскоре перешло в тесное дружество на почве общих умственных интересов. По возвращении из-за границы, Зубков в 1822 году познакомился и сдружился с Павлом Ивановичем Колошиным, который, как и старший брат его Петр Иванович (с августа 1817 года бывший преподавателем в Муравьевской Школе колонновожатых), был членом Союза Благоденствия.

Сошелся он с Борисом Карловичем Данзасом, незадолго перед тем (26-го апреля 1821 г.) назначенным чиновником особых поручений к Московскому Военному Генерал-Губернатору князю Д.В. Голицыну, а в ноябре 1822 г. определившимся в советники Московского Губернского Правления; наконец, с Иваном Ивановичем Пущиным, другом Пушкина, недавно лишь променявшим мундир гвардейского артиллериста на скромную должность жреца Фемиды сперва в роли члена С.-Петербургской Уголовной Палаты, а затем - судьи 1-го Департамента Московского Надворного Суда, в который вскоре (3-го ноября 1824 г.) поступил заседателем С.Н. Кашкин.

Зубкову рекомендовали Пущина, «как веселого, благородного, доброго и честного человека», - и он не замедлил с ним сойтись, ведя с ним беседы на общественные темы. «От Пущина я слыхал, - говорил Зубков в своем показании Следственной комиссии, - много жалоб на уголовное судопроизводство; он говаривал о том, что хорошо-бы, если б крестьяне были свободны». К этому кружку друзей вскоре присоединились: Александр Павлович Бакунин, Владимир Петрович Пальчиков, - оба состоявшие при Московском Генерал-Губернаторе, Иван Николаевич Горсткин, советник Московского Губернского Правления, и князь Петр Дмитриевич Черкасский, служивший также при князе Д.В. Голицыне.

Сам Зубков, по возвращении из-за границы причислившийся к Коллегии Иностранных Дел (27-го сентября 1821 г.), а затем (28-го июля 1822 г.) - к Московскому ее Архиву, 22-го марта 1823 г. был «отряжен» к Московскому Генерал-Губернатору кн. Д.В. Голицыну, при котором, как мы видели, служила большая часть его приятелей. Выбор последней службы нельзя приписать простому случаю; известно, какими побуждениями руководствовался Пущин, переходя на невидные должности члена Уголовной Палаты и судьи Надворного Суда, и как удивлялись его поступку представители и представительницы Петербургского и Московского большого «света», к которому принадлежал Пущин.

В действиях кружка друзей заметна общая идея, общее желание своим личным примером и образом действий споспешествовать, с одной стороны, торжеству правосудия, а с другой - препятствовать проявлению мрачных сторон современного им чиновничества, в этом состояла их программа (входившая в программу активной борьбы декабристов) и, само собою разумеется, она могла казаться подозрительною представителям старых порядков. Вскоре Зубков получил еще большую возможность проводить в жизнь идеи, одушевлявшие его и его друзей: 6-го августа 1824 г. он был назначен советником во 2-й Департамент Московской Палаты Гражданского Суда, когда место это очистилось за уходом с него Павла Ивановича Колошина.

В 1825 году, по предложению Зубкова, кружок друзей заказал художнику общую группу, которую они и налитографировали в небольшом числе экземпляров. На ней были, сделанные Д.М. Соболевским, портреты: самого Зубкова, И.И. Пущина, П.И. Колошина, А.П. Бакунина, Б.К. Данзаса, И.Н. Горсткина и князя П.Д. Черкасского. Когда некоторые из членов этого дружеского общества были арестованы и увезены в Петербург, в Москве вспомнили про эту группу и, припомнив «подозрительное» поведение приятелей в служебных действиях, стали рассказывать о них разные небылицы.

Так, типичный представитель сплетницы-Москвы, А.Я. Булгаков, в письме к брату Константину от 22-го декабря 1825 г., сообщал по поводу событий 14-го декабря: «Отсюда попался тоже к негодяям Петербургским молодой Пущин, служащий при князе [Д.В. Голицыне], коего уверили, что отец его болен при смерти, а потому князь и не мог ему отказать ехать в Петербург. За делом поехал! У этого Пущина есть здесь приятели. Они составили так называемое братство Семиугольной Звезды, - глупости, кои теперь всех их могут компрометировать. Тут Данзас, Колошин, князь Черкасский, Кашкин, Зубков, Пущин, - не помню седьмого. Эти молодцы все занимают здесь места при князе, коего могут компрометировать...»

Несмотря, однако, на тесную связь между собою названных лиц, в числе коих был такой убежденный и ревностный член тайного общества, как И.И. Пущин, союз их не имел никакой узко-политической подкладки и целей. Быть может Пущин и попытался бы впоследствии привлечь своих сослуживцев и друзей в состав тайного общества, но, в момент своего ареста, ни Зубков, ни другие его приятели не были посвящены в ближайшие намерения и задачи декабристов. Тем не менее, 9-го января 1826 г. Зубков был арестован, был отправлен, на фельдъегерских лошадях, в Петербург и посажен в Петропавловскую крепость, где провел 12 дней в томительном одиночном заключении, о котором так подробно рассказывает в своих «Записках».

Из дел Следственной о декабристах Комиссии, хранящихся в Государственном Архиве, видно, что поводом к арестованию Зубкова послужили слова барона В.И. Штейнгейля, который в первом показании своем написал, что знал о близких сношениях в Москве Пущина с Зубковым, Данзасом и Пав. И. Колошиным (у коего жил тогда Пущин). Кроме того, уже после ареста Зубкова, в пользу его прикосновенности к делу, могли служить, в глазах Комиссии, указания С.Н. Кашкина, Петра А. Муханова и князя Е.П. Оболенского, - указания столь-же неопределенные, как и слова барона Штейнгейля.

Кашкин, отвечая на запрос Комиссии по поводу письма И.И. Пущина к С.М. Семенову, полученного последним в Москве, писал 24-го января: «Г. Семенов не показывал мне письма г. Пущина, но говорил о содержании 16-го декабря, по вечеру, между тем как я по утру, быв на Дворянских выборах, слышал об ужасном происшествии [бунте]. Он говорил в доме Советника Гражданской Палаты г. Зубкова, в присутствии хозяина. Осмелюсь просить покорнейше, чтобы мои слова не навлекли неприятности г. Зубкову, о котором, зная его весьма коротко, я совершенно убежден, что он никогда к обществу не принадлежал. Притом же, он одержим болезнию».

П.А. Муханов сказал еще менее, выразившись, что о принадлежности Зубкова к Обществу он заключил лишь из факта его арестования в Москве. Кн. Е.П. Оболенский, приводя весьма длинный список лиц, прикосновенных, в большей или меньшей степени, к Обществу, писал против имен Пав. Ив. Колошина, Ив. Ник. Горсткина и Зубкова: «Все сии члены женаты, а потому принадлежат к Обществу единственно по прежним связям. Круг их действий вообще был: распространение просвещения введением школ в деревнях, улучшение состояния крестьян, частное освобождение оных по возможности, постепенное взимание доходов не с лиц, но с земли и уменьшение дворовых людей».

Подобные первым трем неопределенные указания, конечно, не могли дать Комиссии достаточных поводов к осуждению Зубкова, и она уже 14-го января постановила просить о его освобождении, но Император написал на докладе «повременить» и только после вторичного доклада, 20-го января постановил: «выпустить с аттестатом». Последний, однако, окончательно был вручен Зубкову лишь после того, как было заслушано и обсуждено в Комиссии приведенное выше показание князя Оболенского, из-за которого Зубков, накануне выпущенный из крепости, едва не был посажен в нее вторично.

Снабженный аттестатом, он, однако, попал в находившийся всегда под руками императора Николая I, составленный в 1827 году, «Алфавит членам бывших злоумышленных тайных Обществ и лицам, прикосновенным к делу, произведенному Высоч. учрежденною 17-го декабря 1825 г. Следственною Комиссиею». В Алфавите этом Император Николай наводил справки всякий раз, как ему попадалась по какому-нибудь случаю знакомая по делу о декабристах ненавистная фамилия.

О Зубкове здесь, на страницах 257-258-й, читается следующее: «Был взят по показанию Штейнгейля, что имел частые сношения с Пущиным и другими членами. Но по исследованию Комиссии оказался не принадлежавшим к Обществу и не знавшим о существовании оного. - Содержался в крепости с 12-го января. По Высочайшему повелению в следствие доклада Комиссии 20-го января освобожден с аттестатом».

Показания Зубкова, приведенные им в своих «Записках», почти дословно сходятся с подлинными документами, находящимися в деле его в Государственном Архиве. В них он дает те-же указания на предложение, сделанное кн. Федором Шаховским в 1817 или 1818 г., - вступить в литературно-благотворительное общество, на участие в Масонских ложах, на знакомства с инкриминированными лицами. В первом письменном показании он говорит, однако, еще, что «слыхал о каком-то обществе Зеленой Лампы», но не помнит, от кого. Это, несомненно, было именно то общество, которое известно по участию в нем Пушкина.

Из друзей Зубкова только один Пущин, как настоящий член Общества, пострадал тяжко; другие отделались значительно легче: Кашкин поплатился высылкою в Архангельск, Горсткин - в Вятку, Колошин - в деревню с запрещением вступать в службу, Данзас высидел месяц на гауптвахте; остальные не попали даже в «Алфавит», т. е. даже вовсе не привлекались к следствию.

Тягость заключения в крепости усугублялась для Зубкова еще тем обстоятельством, что в это время он имел уже свою семью: в 1823 г. он женился на Анне Федоровне Пушкиной.

Анна Федоровна была третьей из четырех дочерей Федора Алексеевича Пушкина от брака его с княжною Марьей Ивановной Оболенской и родилась 25-го июля 1803 г. Она лишилась отца в раннем детстве; Федор Алексеевич (родной дядя известного остряка и театрала Алексея Михайловича Пушкина) служил в молодости в военной службе, в 1800 г. был Калужским вице-губернатором, затем в 1801-1803 г., в чине д. с. советника, был губернатором в Воронеже и, выйдя в отставку, скончался 22-го ноября 1810 г., оставив жене очень скромное состояние и пятерых детей, из коих сын Иван в 1812 г. был принят в Пажеский Корпус. Семья поселилась в Москве, около которой у нее было, в Дмитровском уезде, небольшое имение - с. Семеновское.

Жить с подраставшими дочерьми Марье Ивановне было трудно: ей приходилось, что называется, «тянуться», поддерживая тон высшего общества, к которому она с семьей принадлежала; в 1814 году она уже вывозила двух старших дочерей - Екатерину и Елизавету. Так, 12-го января 1814 г. Марья Аполлоновна Волкова сообщала своей приятельнице В.И. Ланской:

«Нынешний год очень много начинающих выезжать в свет: две девицы Алмазовы, прелесть какие хорошенькие, Пушкина [Елизавета], младшая сестра нашей красавицы [Екатерины], княжна Оболенская, дочь князя Андрея»... Старшую дочь Марье Ивановне удалось скоро пристроить: Екатерина Федоровна в июле того-же года вышла замуж за Петра Дмитриевича Евреинова, двоюродного, по матери, брата В.П. Зубкова.

Об этом браке находятся любопытные подробности в письмах той-же М.А. Волковой. «Вчера, - пишет она 1-го августа 1814 г., - я ужинала у вдовы Авраама и вернулась домой в ужасном негодовании, до сих пор не могу успокоиться. Тебе известно, что маленькая Пушкина вышла за Евреинова. Приехав сюда, я узнала, что этот провинциал никогда не бывал в Москве и явился сюда лишь три месяца тому назад, по смерти старого отца; следовательно, человек он не светский, но, по-видимому, порядочный. У него тридцать тысяч годового дохода. Он два раза сватался за Пушкину, сперва она отказала, потом, вероятно, подумав о грустном своем положении, решилась выйти за него с целью обеспечить всю свою семью, начиная со старухи-матери.

Кажется, в этом поступке ничего не должно быть смешного, особенно, для близких ее родственников. Им известно, в каких она была тонких обстоятельствах, значит, скорее следует пожалеть о ней, а не поднимать ее на смех. Она пожертвовала собой, выйдя за человека менее ее образованного и который не может быть ей парой. Между тем, представь себе, что жена Авраама и ее прекрасный сынок весь вечер трунили над бедной женщиной, осмеивая ее мужа и всю его родню, приезжавшую на свадьбу.

Насмешкам конца не было. Федор Голицын, который не проч посмеяться над ближним, принял участие в шутках, и они хохотали на всю гостиную над жалким замужеством племянницы хозяйки дома, с которой обращались, как с дочерью, три месяца тому назад. Одна Гагарина молчала. Меня все это возмущало. Старушка, вдова Авраама, настоящая ехидна. Вяземский называет ее «Сицилийской отравительницей», потому, что находит у нее сходство с восковой куклой, изображавшей эту женщину. Вяземский отчасти прав: если старуха физически не отравляет людей, за то речи ее пропитаны таким ядом, который никого не щадит».

Через несколько писем она снова возвращается к этому же эпизоду: «Мне помнится, - говорит она 29-го августа, что я писала тебе о свадьбе маленькой Пушкиной, которая выходит за молодого Евреинова, приехавшего сюда в мае. В Москве его никто не знает, потому что он живет в провинции. Он увидал Пушкину у обедни, через несколько дней по приезде, влюбился в нее сразу, нашел способ познакомиться с ее матерью, сделал предложение и женился.

Все это устроилось очень быстро: когда я ехала в деревню, еще не слышно было об этой свадьбе, а через месяц объявили, что Пушкина выходит замуж. Бедной девочке нельзя было быть слишком разборчивой: семья ее была рада-радехонька, что нашелся богатый жених, который может обеспечить ее и сестер. Этот молодой человек имеет хорошее состояние; но, как говорят, провинциал в полном смысле слова, что так потешает вдову Пушкину и ее сынка, а по моему, следует пожалеть о бедной девочке...»

Со второй дочерью М.И. Пушкиной, Елизаветой, не обошлось так благополучно. Когда матери ее уже, кажется, не было в живых, Елизавета Федоровна, жившая у своей тетки, Марии Сергеевны Кар, рожд. княжны Хованской, влюбилась в крепостного ее человека Алексея Александровича Штурманова, который, обладая музыкальными способностями, нередко аккомпанировал на клавесинах Елизавете Федоровне; она бежала с ним из дома тетки в сентябре 1816 г., обвенчалась и в 1817 г. жила в Калуге.

Кн. П.А. Вяземский принял участие в судьбе этой четы и, между прочим, через А.И. Тургенева, продал для Петербургской сцены сделанный Алексеем Михайловичем Пушкиным перевод комедии Реньяра «Игрок». Романическая история Штурмановых наделала в Москве большого шума; Е.Ф. Евреинова звала к себе сестру, обещая «забыть ее поступок, если она согласится оставить мужа, но она не поддается обещаниям лестным, терпит нужду и клятве сердца не изменяет».

По смерти М.И. Пушкиной, двух младших ее дочерей - Анну Федоровну (р. 1803) и Софью Федоровну (р. 1806) взяла к себе на воспитание Екатерина Владимировна Апраксина, жена известного в Москве своим широким и открытым образом жизни Степана Степановича Апраксина и родная сестра князя Д.В. Голицына, Московского военного генерал-губернатора. Апраксина, у которой было две дочери, и раньше брала к себе в дом бедных девушек, которых воспитывала и выдавала замуж; сироты-Пушкины «были последние из молодых девиц, воспитывавшихся у Апраксиной». Анна Федоровна Пушкина, по словам Е.П. Яньковой, «была стройна и высока ростом, с прекрасным греческим профилем и черными, как смоль, глазами и была очень умная и милая девушка».

С будущей женой своей Зубков, без сомнения, познакомился в доме своего двоюродного брата Петра Дмитриевича Евреинова (ум. в июне 1824 г.), за которым, как мы говорили, была старшая сестра ее - Екатерина Федоровна. В конце 1822 года Василий Петрович был уже женихом Анны Федоровны, которой к этому времени только что исполнилось 19 лет.

Сообщая о Московских новостях, А.Я. Булгаков писал своему брату 18-го декабря 1822 г., что он был у Сонцова (дяди поэта Пушкина) и «видел тут двух невест: княжну Голицыну и Пушкину; обе живут у Катерины Владимировны Апраксиной. Первая выходит за Ухтомского, а вторая, бедная очень девушка, имела счастье понравиться молодому пригожему Зубкову, имеющему 1500 душ1; видно, было написано на небе; а Варенька Пушкина и многие другие сидят в девках, оттого что слишком разборчивы, и кончают все старыми сенаторами».

Свадьба Зубковых состоялась в 1823 году; жизнь молодых потекла спокойно2; муж занят был службой, а досуги делил между занятиями естественной историей, к которой уже в это время питал большую склонность, светскими развлечениями и беседами в кругу друзей на темы общественного характера, и только арест и последовавшее за ним время томительного заключения в крепости выбили супругов из обыденной колеи. Вернувшись в Москву оправданным и чистым от подозрений в неблагонамеренности, Зубков, однако, скоро (14-го октября 1826 г.) вышел в отставку из Гражданской Палаты, где прослужил два с лишним года.

1 У Зубкова были имени я в Любимском и Даниловском уездах Ярославской губернии и в Коломенском уезде Московской губернии.

2 Е.П. Янькова говорит, что В.П. Зубков купил около этого-же времени «дом у гр. Агр. Степ. Толстой, в Большом Толстовском переулке, между Смоленским Рынком и Спасо-Песковскою площадью, дом деревянный, одноэтажный, предлинный по улице». («Рассказы Бабушки», С.-Пб. 1885). Не здесь-ли и бывал у Зубкова Пушкин в ноябре и декабре 1826 года?

К сентябрю - октябрю 1826 г. относится знакомство Зубкова с Пушкиным, приехавшим в Москву1 из Михайловского по вызову императора Николая. Знакомство их могло состояться у Веневитиновых, у С.А. Соболевскаго, Погодина, Мухановых, князя П.А. Вяземского, с которыми был знаком Зубков, или, наконец, в одной из великосветских гостиных, куда в это время так старались заманивать Пушкина, и где он охотно бывал, вырвавшись из своего заточения.

В это же время и Пушкин стал бывать у Зубкова, к которому его заранее располагала их общая дружба с Пущиным; здесь, по свидетельству, П.И. Бартенева, Пушкин «проводил беспрестанно время»; он близко сошелся с Зубковым, вскоре был с ним уже «на ты» и в доме его познакомился с его свояченицей Софьей Федоровной Пушкиной.

Знакомство Пушкина с Софьей Федоровной, произведшей на него такое сильное впечатление, состоялось между 8-м сентября и началом ноября: уже 9-го ноября, сообщая о своем скором возвращении в Москву, он писал князю Вяземскому: «Долго здесь не останусь. В Петербург не поеду; буду у Вас к 1-му: она велела». Судя по письму Пушкина к Зубкову, в котором он пишет, говоря о Софье Федоровне: «Я вижу раз ее в ложе, в другой на бале, а в третий сватаюсь», можно судить о неимоверной быстроте, с которою возрастало его чувство к красавице; эпизод со сватовством Пушкина произошел, вероятно, незадолго до отъезда его из Москвы.

Ко времени второго приезда туда, во второй половине декабря (есть указание, что 22-го декабря он, в квартире Зубкова, написал свои стансы: «В надежде славы и добра»), нужно отнести окончательную неудачу Пушкина в его сватовстве, на возможность которой Зубков, по-видимому, указывал поэту в недошедших до нас письмах своих (о них упоминает в своем письме Пушкин) и которую сам поэт предчувствовал, говоря, в письме к Соболевскому: «Твои догадки гадки, виды мои гладки»; и действительно, уже 8-го декабря, как увидим ниже, по Москве говорили об имеющей состояться свадьбе С.Ф. Пушкиной с В.А. Паниным.

1 В заметках В.Ф. Щербакова о пребывании Пушкина в Москве находится следующая запись, относящаяся к марту 1827 г.: «В субботу на Тверском я в первый раз увидел Пушкина; он туда пришел с Корсаковым, сел с несколькими знакомыми на скамейку и, когда мимо проходили советники Гражданской Палаты Зубков и Данзас, он подбежал к первому и сказал: «Что ты на меня не глядишь? Жить без тебя не могу». Зубков поцеловал его». (Соч. Пушкина, под ред. П.А. Ефремова, т. VIII, С.-Пб. 1905, стр. 111).

Весьма вероятно предположение А.Ф. Кони, что именно о С.Ф. Пушкиной говорит Пушкин в стихотворении своем:

Зачем безвременную скуку
Зловещей (грустью) думою питать....

Тем вероятнее это предположение, - вопреки утверждению Анненкова, будто оно обращено к Плещееву или Кюхельбекеру (который в это время был уже в ссылке), - что листок с этим стихотворением, помеченный 1-м ноября 1826 года (перед отъездом поэта из Москвы), сохранился именно в бумагах В.П. Зубкова, которому принадлежал, и от которого, через С.П. Колошина (сына его приятеля - П.И. Колошина), в 1866 году перешел в Чертковскую Библиотеку.

В стихотворении этом поэт упрекает себя в малодушии перед «зловещею думой», которою он «питает безвременную (т. е. преждевременную) скуку», ожидая «в унынье робком», «неизбежную разлуку», т. е. отъезда своего из Москвы. Очевидно, в это время он еще имел надежды на благосклонность и взаимность покорившей его сердце девушки.

Позволяем себе высказать предположение, что и в стихотворении «Зимняя дорога»,  написанном, вероятно, по пути из Михайловского в Москву в середине декабря 1826 г., поэт, под именем Нины, разумеет С.Ф. Пушкину, о свидании с которой не переставал мечтать в Михайловском:

Скучно, грустно... Завтра, Нина,
Завтра, к милой возвратясь,
Я забудусь у камина,
Загляжусь, не наглядясь.
Звучно стрелка часовая
Мерно круг свой совершит
И, докучных удаляя,
Полночь нас не разлучит.

Грустно, Нина; путь мой скучен,
Дремля, смолкнул мой ямщик,
Колокольчик однозвучен,
Отуманен лунный лик...

Здесь, под поэтической дымкой, ясно проглядывает субъективное чувство поэта; настроение его, как нельзя больше, подходит к обстоятельствам места и времени, в которых он тогда находился. Он мечтает о свидании с любимой девушкой, к которой едет и которую «завтра» увидит в кругу «докучных» (для него) поклонников (среди них, вероятно, и Панина); он надеется поговорить с ней наедине, когда разъедутся гости, а до тех пор будет, «забывшись у камина», смотреть на нее, «не наглядясь».

Кто-же такая была С.Ф. Пушкина, внушившая поэту такое живое, горячее чувство? К сожалению, мы знаем о ней очень немного. Она родилась 21-го апреля 1806 года и рано потеряла отца. По смерти матери, т. е., приблизительно, в 1816-1817 г., ее, как и старшую сестру Анну (Зубкову), приютила у себя Е.В. Апраксина, и в ее великосветском доме она получила свое воспитание, также великосветское. Про наружность ее мы знаем, что она «была маленькая и субтильная блондинка, точно саксонская куколка, была прехорошенькая, преживая и превеселая, и хоть не имела ни той поступи, ни осанки, как ее сестра....., но личиком была кажется, еще милее».

В «Сыне Отечества» за 1825 год (ч. 104, № 22, стр. 197- 207) мы нашли описание «Праздника в селе Городне», бывшего 26-го августа в имении матери Московского Генерал-Губернатора, статс-дамы княгини Нат. Петр. Голицыной (известной «Princesse Moustache»), в 7-ми верстах от Калуги. Здесь, в числе прочих светских барышень и кавалеров, принимала активное участие и Софья Федоровна, привезенная на праздник своею воспитательницею, Е.В. Апраксиной, дочерью «Princesse Moustache», и исполнившая перед многочисленным обществом гостей несколько французских и русских куплетов, написанных Ф.Ф. Кокошкиным, А.И. Писаревым и М.М. Карниолиным-Пинским.

Этот праздник живо рисует нам ту среду, в которой вращалась в это время С.Ф. Пушкина: это был высший круг Московского светского общества, в котором Пушкина блистала своей красотой; так, Е.А. Сабанеева в своих «Воспоминаниях» называет «Софи Пушкину» в числе первых Московских красавиц середины 1820-х годов.

К предложению поэта и его восторженному поклонению Софья Федоровна отнеслась, по-видимому, равнодушно, да, по свойству своего «преживого и превеселого нрава», она вряд-ли и могла серьезно отнестись к чувству Пушкина, и в ее к нему отношении было простое кокетство (ср. фразу Пушкина: «Она велела»). Поэтому она и отдала предпочтение Валериану Александровичу Панину. 8-го декабря 1826 г. Наталья Александровна Муханова писала сыну своему Александру Алексеевичу: «Новости здешние - интересные свадьбы Офросимова Андрея на Катерине Корсаковой и малютки Панина на крошке Пушкиной», - следовательно, свадьба их состоялась в самом начале 1827 года.

Так окончился эпизод сватовства поэта, доселе мало известный и осветившийся так ярко благодаря найденному А.Ф. Кони письму Пушкина к Зубкову. Впрочем, это увлечение его было сильно, но не глубоко: известно, что, почти одновременно, он увлекался, в Москве же, сперва Е.А. Тимашевой, а затем сестрами Ек. Ник. и Ел. Ник. Киселевыми. Между тем, слух о сватовстве Пушкина разнесся и дошел до его друзей: так, напр., Дельвиг, писал ему в середине января 1827 г.: «Ты, слышу, хочешь жениться; благословляю, только привози сюда жену познакомиться с моею».

Что касается четы Паниных, то нам ничего почти неизвестно о дальнейшей их жизни, кроме того, что в 1847 г. Валериан Александрович был.... смотрителем Московского Вдовьего Дома; затем он состоял казначеем Российского Общества Любителей Садоводства и скончался в Москве 8-го декабря 1880 г., на 78 году жизни (род. 27-го мая 1803 г.); Софья Федоровна скончалась раньше его - 27-го января 1862 г.; погребены они оба в Московском Новодевичьем монастыре.

*  *  *

Возвратимся теперь к В.П. Зубкову. Выйдя в отставку, как мы сказали, в 1826 году, он провел не у дел 2½ года и только 6-го мая 1829 г. снова начал служить, будучи назначен, по представлению князя Д.В. Голицына, советником во временную экспедицию 2-го Департамента Московской Палаты Уголовного Суда, учрежденную для производства дела о преданных, по Высочайшему повелению, суду Палаты разных чиновниках Удельного и других ведомств за злоупотребления по удельным имениям. Дело это заключало в себе до 12000 листов и состояло из двух следствий, причем подсудимых и прикосновенных к делу о злоупотреблениях было более тысячи человек.

Выбор Зубкова советником во временную экспедицию, учрежденную Комитетом Министров специально для рассмотрения этого гигантского дела, по ходатайству князя Голицына, показывает, что последний, зная Зубкова по прежней службе его в качестве чиновника особых поручений, ценил его способности и служебную опытность 1) и вообще продолжал относиться к нему доброжелательно и с доверием.

Зубков бывал в доме своего начальника, где в 1830 г., 2-го января, на бале-маскараде играл duc’a D’Elmar’a; к тому же году относятся несколько упоминаний имени Зубкова: так, в марте, в письме из Москвы к князю Вяземскому, Пушкин писал: «Наше житье-бытье сносно. Дядя жив, Дмитриев очень мил. Зубков - член Клуба»2; в августе говорит о свидании с ним М.П. Погодин, которому Зубков сообщал о пребывании за-границей княгини З.А. Волконской, а в сентябре князь П.А. Вяземский отметил в своей Записной книжке, что, в приезд свой в Москву, он встретил у Яра А.В. Веневитинова и Зубкова; все это дает указания на образ жизни и круг знакомств Василия Петровича в это время.

1 Еще в 1823 г. Зубков, по поручению князя Голицына, производил, между прочим, следствие о ссоре между городничим и городским головою г. Вереи.

2 Вероятно Английского. Это последнее упоминание имени Зубкова в переписке Пушкина. В 1828 г. он поручал Соболевскому передать Василию Петровичу 250 р. (В.Я. Брюсов. Письма Пушкина и к Пушкину, М. 1903, стр. 18). Результатом посещений поэтом Зубкова было то, что у последнего остались, кроме упомянутого выше автографа стихотворения «Зачем безвременную скуку», еще автографы написанного в это время «Ответа x+y» («Нет, не черкешенка она»), шестистишия князю П.П. Вяземскому и несколько рисунков поэта («Русский Архив». 1866, ст. 317).

Появление в 1830 году в Москве холеры открыло Зубкову новое поприще деятельности: с 24-го сентября по 2-е ноября 1830 г. он был помощником начальствовавшего над Якиманскою частью сенатора Брозина и заведывал 2-м и 3-м ее кварталами, а 2-го ноября был назначен начальствующим над Ордынскою холерною больницей и энергично вел борьбу против болезни до 19-го ноября 1831 г. По словам Погодина, принимавшего горячее участие в деятельности холерного комитета и находившего, что другие, призванные на борьбу с болезнью лица мало и плохо работали, «Зубков отличался в Якиманской Больнице», он даже «завел особливую больницу в части Якиманской».

Не довольствуясь практическою деятельностью, Зубков написал и издал книжку, касающуюся болезни, с которой он боролся, а именно - «О незаразительности холеры. Наблюдения, сделанные в Москве Василием Зубковым» (М., в тип. А. Семена, 1831), с гравированным планом Якиманской части, бывшей в его заведывании. В книжке этой, имеющей 52 страницы и помеченной, в конце, 6-м января 1831 г., Зубков говорит о своих трудах по уходе за больными: он ежедневно посещал, один или со своими сотрудниками - свояком В.А. Паниным и Пассеком - Якиманскую больницу и частные квартиры обывателей этого бедного и грязного квартала Москвы, не жалея себя и не боясь заразить себя и свою семью.

Наблюдения над больными вскоре укрепили в Зубкове убеждение, шедшее в разрез с господствовавшим в то время мнением, что холера не прилипчива и что она не есть болезнь «миазматическая». Он, на основании своего личного опыта, пришел к заключению, что заболевание холерой не является результатом одного поветрия, что она не передается по воздуху; полемизируя с штаб-лекарем Соломоном, по поводу изданной им книги «Замечания о холере, поразившей Астрахань в июле 1830 г.» он старается доказать, что болезнь эта принадлежит к числу происходящих от особенного состояния атмосферы, - «от изменения медицинских свойств ее».

В заключение он советует, в виде предохранительных во время эпидемии мер, «вести образ жизни здоровый, остерегаться от всякого излишества и сохранять нравственное спокойствие, которое во всякое время способствует к поддержанию телесных сил». С другой стороны, причины заболевания он видит в негигиенической обстановке, излишествах в пище и в ее недоброкачественности, в отсутствии теплой и сухой одежды, пьянстве, простуде и т. под. Как видим, Зубков в этом отношении пришел к выводам, очень близким к тем, к которым пришла и современная нам наука на основании неизвестной еще в те времена бактериологии.

В 1831-1832 гг. Зубков выполнил несколько служебных командировок, в 1834 г. был назначен и. д. советника во 2-м Департаменте Московской Палаты Уголовного Суда, в конце октября 1835 г. был переведен, советником-же, в 1-й Департамент, а с 16-го декабря 1837 по 26-е мая 1838 г. состоял товарищем председателя той-же Палаты. Живя все время в Москве, Зубков продолжал вращаться в том-же кружке, что̀ и раньше. Он бывал у Погодина, князя П.А. Вяземского, М.А. Дмитриева; из прежних своих друзей поддерживал отношения с Б.К. Данзасом, А.П. Бакуниным и др., внимательно следил за изящной и научной литературой, а досуги свои, по-прежнему, посвящал естественным наукам, которыми особенно стал увлекаться с 1823 г.

Еще в 1824 году он вступил в недавно перед тем открытое Московское Общество Сельского хозяйства, весьма деятельное в ту пору, а затем был избран в действительные члены состоявшего при Университете Императорского Московского Общества испытателей природы и принимал участие в его трудах. Так, напр., в отчете о публичном ординарном заседании этого Общества, происходившем 22-го декабря 1828 г., В.П. Зубков читал на французском языке описание новооткрытых им Сибирских насекомых: нового рода - Odontocnemia Ficheri и новых видов - Blethisa Eschscholtzii, Cetonia Karelini и Saperda Quadripunctata.

В журнале этого Общества - «Bulletin de la Société Impériale des naturalistes de Moscou» - Зубков напечатал четыре статьи по энтомологии: в 1829 г. - «Notice sur un nouveau genre et quelques nouvelles espèces de Coléoptères» (о 17 видах) и «Catalogue des Coléoptères pris par Mr. Karélin dans les Steppes des Kirguises, entre le Volga et l’Oural», в 1833 г. - «Nouveaux Coléoptères récueillis en Turcménie» (55 видов) и в 1837 г. - «Description de quelques Coléoptères nouveaux». По словам П.И. Бартенева (который, кстати, называет Зубкова «заметным лицом в тогдашнем, т.-е. конца 1820-х гг., Московском обществе» и «человеком образованным»), в энтомологии известен даже жук его имени - «Carabus Zubkoffii».

В 1838 г. Зубков задумал переменить род службы: он определился директором Ярославского Демидовского Лицея и директором училищ всей Ярославской губернии, но в должности этой пробыл всего пол-года - с 7-го июля по 15-е декабря, после чего, 27-го июня 1839 г., назначен был за обер-прокурорский стол во 2-е отделение 6-го (уголовного) Департамента Сената, в Москве, а 28-го апреля 1842 г. перешел, в том же звании, в 8-й Департамент, причем несколько раз, в 1841-1844 гг., исправлял должность обер-прокурора в 6-м и 7-м (гражданских) Департаментах Сената.

Произведенный в д. с. советники (3-го июля 1843 г.), Зубков 8-го июля 1845 г. был определен обер-прокурором 8-го Департамента, а 1-го марта 1850 г. - назначен на то-же место в Общее Собрание Московских Департаментов Сената, где уже раньше работал за болезнью обер-прокурора М.А. Дмитриева - литератора и старого своего знакомца.

Ко времени службы Зубкова в Московском Сенате относятся любопытные воспоминания о нем К.П. Победоносцева, прослужившего в 8-м Департаменте около двух лет (в 1846-1848 гг.) под начальством Василия Петровича; последний тогда задался целью освежить состав своей Канцелярии привлечением к работе молодых юристов, воспитавшихся «в новом духе служебной правды». «Главною мыслью В.П. Зубкова,  - пишет г. Победоносцев, - было обновление застаревшей в приказном обычае канцелярии Департамента.

Главную силу ее составляли старые обер-секретари, умные и опытные знатоки старых указов и дел; но трудно было полагаться на честность приемов их практики. Однако, в их руках находилась участь каждого дела. Присутствие состояло из сенаторов, заслуженных генералов военной и гражданской службы, людей мало искусных в юридических тонкостях, и потому докладом канцелярии почти всегда решалось дело. Эту крепость В.П. Зубков задумал разбивать с помощью новых элементов....

Затем явились новобранцы из правоведов, и ими-то обер-прокурор начал орудовать, не трогая с места никого из старых опытных дельцов. Выбирая способнейших молодых людей и подготовляя их мало-помалу к секретарской должности, он обставлял ими старых обер-секретарей, под своим руководством; так что на докладе, за которым внимательно следил обер-прокурор, молодой докладчик мог всегда уравновешивать неверное внушение своего обер-секретаря.

По той же системе, когда вызревали под руководством Зубкова обер-секретари из молодых, он присоединил к ним секретарей из старых дельцов. Так, мало-помалу перерабатывался состав канцелярии, без обид и потрясений: старые дельцы доживали век на местах своих и нередко служили своими советами молодым, обращавшимся к их опытности в делах прежнего времени....

Служба Зубкова в Москве в постоянном общении с Московским обществом и с товариществом компании архивных юношей (Пушкиным, Вяземским, Одоевским и пр.) дала ему способ расширить и усовершить свое образование, так что в 1840-х годах он считался в Москве одним из самых просвещенных людей между начальниками отдельных ведомств. Общение с таким человеком по службе не могло не быть благодетельно для развития молодых людей, начинавших в Сенате свою служебную деятельность.

Зная прекрасно французский и немецкий языки, Зубков следил постоянно за литературой, много читал, и беседа его была всегда приятна и поучительна для молодежи. Дом его, в одном из переулков Смоленского рынка, близко был знако̀м тогдашнему обществу: здесь, на танцевальных вечерах, можно было видеть всех Московских красавиц того времени (две дочери самого Зубкова, А. Бегичева, Юлия Давыдова, Лидия и Александра Ховрины, Лужина, Акинфова, две Поливановы)».

У Зубкова, пишет далее г. Победоносцев, в 1848-1849 гг. читали они газету «La Presse» с интересовавшими всех статьями Э. Жирардена; «у него-же.... увидели мы прославленные сочинения того времени, считавшиеся запрещенными, но возбуждавшие общий интерес (Луи-Блана, Прудона, Фуррье, Ламартина, Историю Жирондистов и пр.). Немногие из этой молодой компании товарищей-правоведов остались в живых, но оставшиеся не могут не вспомнить с благодарностью о В.П. Зубкове.

Пишущий эти строки проводил немало приятных вечеров в его кабинете, где он рассказывал нам много о делах и людях прежнего и нового времени, показывал новые полученные им книги, объяснял чудеса микроскопа, стоявшего всегда на рабочем столе его. Тут случалось встречать у него некоторых его приятелей, большею частью интересных и умных людей».

В 1851 году (2-го октября) В.П. Зубков был переведен обер-прокурором в 1-й Департамент Сената (на место своего приятеля Б.К. Данзаса), в Петербург, причем ему поручены были в заведывание Сенатские: Архив, Типография, Казначейство, Школа писарей Министерства Юстиции, Канцелярия первых трех Департаментов и Департамента Герольдии и председательство в Хозяйственном Комитете при Сенате.

С 1853 г. он заведывал делами Общего Собрания 4-го, 5-го и Межевого Департаментов и, награжденный в 1854 г. орденом Владимира 2-й степени, 8-го января 1855 г. был пожалован в звание сенатора, с производством в тайные советники и с назначением к присутствованию в Департамент Герольдии; однако, тяжкая болезнь заставила его просить об отставке, которую он и получил 19-го мая того-же 1855 года.

12-го апреля 1862 г. В.П. Зубков скончался в Москве, в своем старом доме; погребен он в Донском монастыре, рядом с своими родителями и родственниками.

Т.Б. Семечкина, дочь неоднократно упоминавшегося выше товарища Зубкова, Б.К. Данзаса, часто видевшая Василия Петровича в последние годы его жизни у своего отца в Петербурге, свидетельствует, что он был вообще человек веселого нрава; в разговоре его было много юмора, он шутил с детьми, которые его очень любили, и всегда, являлся желанным гостем.

Говоря о жене Зубкова, Анне Федоровне, Татьяна Борисовна высказывает предположение, что «она, должно быть, была красавицей в молодости, так как черты ее это ясно выказывали, и, кажется, она сама не могла примириться с наступившею старостью; насколько я ее помню, это была молодящаяся старушка, нарумяненная, всегда нарядная и любившая гулять пешком по Невскому со своей собачкой-моськой». Анна Федоровна на много пережила своего мужа: она скончалась в Петербурге 16-го марта 1889 г. и погребена на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры.

У Зубковых было несколько детей, из коих достигли зрелого возраста две дочери (о них упоминает в указанных воспоминаниях своих г. Победоносцев, как об известных Московских красавицах): Ольга (род. 25-го марта 1825 г.), бывшая замужем за генерал-майором Вячеславом Дмитриевичем Евреиновым, и Пелагея (род. 5-го июля 1827 г.), также бывшая в замужестве, и сын Владимир (род. 17-го июля 1828 г.), служивший сперва в Сенатской Типографии, затем - в Департаменте Герольдии и (1860 г.) в Азиатском Департаменте Министерства Иностранных Дел.

Б. Модзалевский.
Павловск, 30-го марта 1906.