С.Н. Коржов

Узник Кексгольма В.К. Кюхельбекер

До последнего времени среди биографов поэта-декабриста Вильгельма Карловича Кюхельбекера нет единого мнения о факте его пребывания в Кексгольмской крепости. Первый очерк жизни и деятельности В.К. Кюхельбекера был написан его детьми Михаилом Вильгельмовичем, Юстиной Вильгельмовной Косовой и племянницей Александрой Григорьевной Глинка. В 1875 г. их очерк был опубликован журналом «Русская старина». Из этой публикации следует, что после ареста в январе 1826 г. и до отправления в Сибирь в декабре 1835 г. В.К. Кюхельбекер содержался в одиночках пяти крепостей; перечисляя их, Кексгольмскую авторы не называют.

Эта крепость как место заключения Кюхельбекера названа в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона: «...осуждён на вечные каторжные работы, заменённые одиночным заключением в Шлиссельбурге и Кексгольме». Десять лет спустя об этом же сообщил автор статьи о поэте-декабристе, помещённой в книге «Декабристы. 86 портретов»: «По приказу Николая I, - писал он, - Кюхельбекер был заключён сначала в Шлиссельбурге, а затем в Кексгольме».

Безусловно, что такого рода информация не могла служить достаточным основанием для утверждения факта пребывания Кюхельбекера в Кексгольме, но и пренебрегать такими сведениями позднейшие исследователи жизненного и творческого пути В.К. Кюхельбекера не имели права, тем более, что вскоре в печати появились достоверные свидетельства.

Историк-декабристовед Б.Е. Сыроечковский в 1916 г. подготовил к печати и опубликовал «Записки» декабриста И.И. Горбачевского. В приложении к «Запискам» были напечатаны некоторые письма декабриста. В письме к М.А. Бестужеву от 12 июля 1861 г. речь шла о В.К. Кюхельбекере: «Кюхельбекер (Вильгельм, или, как мы его звали, Василий). Не знаю когда арестован. Из Санкт-Петербургской крепости привезли его после нас в Кексгольм в августе месяце 1826 года вместе с Александром Поджио и Вадковским. Потом в Шлиссельбург, где и оставался в крепости десять лет в казематах».

А в 1922 г. Н.А. Котляревский опубликовал в альманахе Пушкинского дома «Радуга» «Исповедь...» В.К. Кюхельбекера, написанную им в Свеаборгской крепости 2 апреля 1832 г., там были такие строки: «...в день прибытия моего в крепость Кексгольм я действительно ощутил хотя краткий, но сильный припадок моего недуга». Через три года после публикации «Исповеди» Б.Е. Сыроечковский повторно издал «Записки» Горбачевского, где вновь было опубликовано письмо к М.А. Бестужеву от 12 июня 1861 г. Казалось бы, последние публикации должны были бы полностью рассеять сомнения относительно пребывания Кюхельбекера в Кексгольме.

Но в том же 1925 г. выходит в свет «Алфавит декабристов», в указателе биографических сведений на отдельных декабристов о В.К. Кюхельбекере написано, что он «по высочайшему повелению направлен вместо Сибири в арестантские роты при Динабургской крепости», названы и другие места заключения, но о его пребывании в Кексгольме сведений нет. Вместе с тем в биографической справке на М.К. Кюхельбекера сказано, что он «отправлен в Кексгольм 27.VII.1826». Чтобы ниже не возвращаться к этому факту, сразу же докажем его несостоятельность. В документах коменданта Петропавловской крепости, хранящихся в ЦГИА, в период с августа 1826 по февраль 1827 г. неоднократно встречается имя «Кюхельбекера - бывшего лейтенанта».

13 августа 1826 г. военный министр А.И. Татищев передал коменданту Петропавловской крепости распоряжение Николая I: «...сделать описание примет оставшихся в Санкт-Петербургской крепости» декабристов. На 13 августа их значилось 56 человек, среди них «Кюхельбекер - бывший лейтенант». Только этот документ с достаточным основанием опровергает включённые в «Алфавит декабристов» сведения о том, что будто бы М.К. Кюхельбекер «отправлен в Кексгольм 27.VII.1826» г. Последний раз его имя зафиксировано в журнале исходящих бумаг Петропавловской крепости: «Отправлены в Сибирь 5 февраля 1827 года пополудни в 11 часов: Глебов, Розен, Кюхельбекер, бывший лейтенант, Репин».

Итак, при подготовке «Алфавита декабристов» публикация в альманахе «Радуга» и письмо Горбачевского оказались неиспользованными, и сведения о пребывании В.К. Кюхельбекера в Кексгольме не попали в эту незаменимую справочную книгу. Пожалуй, именно отсутствием сведений о трактуемой нами проблеме в «Алфавите декабристов» можно объяснить, что позднее этот факт не попал ни в одно серьёзное исследование о В.К. Кюхельбекере.

Крупнейший знаток жизненного и творческого пути Кюхельбекера Ю.Н. Тынянов, к сожалению, не располагал информацией о пребывании своего героя в Кексгольме. В 1829 г. Ю.Н. Тынянов подготовил к изданию «Дневник» В.К. Кюхельбекера. Описывая в предисловии события, последовавшие после приговора над декабристами, Тынянов пишет: «Начались многолетние скитания Кюхельбекера из крепости в крепость, из одной камеры в другую. Первоначально (с июля 1826 до октября 1827 года) Кюхельбекер сидел в Шлиссельбургской крепости». Прошло почти десять лет. Собрав новые материалы, Ю.Н. Тынянов подготовил для журнала «Литературный современник» очерк о жизни, литературной и общественной жизни В.К. Кюхельбекера.

Отличаясь глубоким анализом творчества поэта-декабриста, широтой и новизной фактов его политической жизни, этот очерк, тем не менее, в интересующем нас аспекте ничего нового не даёт. Вот что пишет автор о нужном нам периоде: «Кюхельбекер был по повелению Николая I отправлен из Петропавловской крепости в Шлиссельбургскую, затем переведён в октябре 1827 года в Динабургскую крепость».

Любопытно, что за год до публикации этой статьи вышел в свет 35-й том Большой Советской Энциклопедии, где в статье о В.К. Кюхельбекере было написано следующее: «Провёл около 10 лет в крепостях (Шлиссельбург, Кексгольм), а затем отправлен на поселение в Сибирь». За годы своей литературной и научной деятельности Ю.Н. Тынянов, написав роман «Кюхля» и подготовив несколько биографических статей к издаваемым им произведениям поэта-декабриста, ни разу не упомянул Кексгольм как место заключения В.К. Кюхельбекера.

Наконец, в преддверии 125-летия со дня восстания декабристов исследуемый нами факт, казалось бы, всесторонне обрёл право считаться достоверным. Дело в том, что в это время профессор М.Н. Гернет подготовил ко второму изданию свою, получившую признание после первого издания книгу «История царской тюрьмы». Второе издание было значительно дополнено благодаря изучению архивных материалов.

В одном из архивов М.Н. Гернет и нашёл документ, неоспоримо подтверждающий факт пребывания В.К. Кюхельбекера в Кексгольме, и хотя не совсем точно, но определяющий время его нахождения в этой крепости. Автор названной книги не цитирует этот документ, он только излагает его суть: «В Кексгольмской крепости, в так называемой Пугачёвской башне, содержались некоторое время декабристы Горбачевский, Барятинский, Спиридов, Кюхельбекер, Поджио и Вадковский, переведённые 30 апреля 1827 года в Шлиссельбургскую крепость». Это сообщение подтверждается ссылкой на архив: «ЦГВИА в Москве. Фонд канцелярии дежурного генерала, № 90, 1827».

Казалось бы, что факт, десятилетиями не находивший своего места в научной литературе, утвердился наконец, в своих правах. Ещё раз, уже во втором издании Большой Советской Энциклопедии, в статье о В.К. Кюхельбекере Кексгольм назван местом его заключения. Академик М.В. Нечкина в своём фундаментальном исследовании «Движение декабристов», касаясь вопроса о пребывании декабристов в российских крепостях, называет Кюхельбекера и его товарищей узниками Кексгольмской крепости.

Источник информации автором не назван, но, судя по характеру сведений, они взяты из книги М.Н. Гернета «История царской тюрьмы». Наконец, в 1963 г. в серии «Литературные памятники» в третий раз выходят «Записки» Горбачевского, где вновь опубликовано письмо к М.А. Бестужеву от 12 июня 1861 г.

Пожалуй, даже при желании трудно не заметить такого обилия публикаций, отражающих нужный и важный факт в биографии поэта-декабриста. Так, например, ещё в первом биографическом очерке, написанном детьми и племянницей Кюхельбекера, указывается на письмо поэта к Н.Г. Глинке от 22 апреля 1827 г., написанное якобы из Шлиссельбурга.

В действительности в это время Кюхельбекер, как мы увидим ниже, был ещё в Кексгольме. Стоит ли говорить о том, как важно знать историкам и литературоведам хронологическую канву десятилетнего скитания по крепостям поэта-декабриста. Она позволит не только определить, когда и где были написаны Кюхельбекером стихи, письма, статьи, но и сделать подчас неожиданные выводы.

В 1967 г. издаётся двухтомник «Избранных произведений» В.К. Кюхельбекера в большой серии «Библиотеки поэта». Казалось бы, к этому времени условия вполне благоприятствовали к тому, чтобы многострадальный факт биографии поэта-декабриста был зафиксирован в таком серьёзном издании. Но автор вступительной статьи (т. е. биографии и характеристики литературной деятельности) Н.В. Королёва, отметив, что «творчество Кюхельбекера периода заключения (1825-1835) необыкновенно плодотворно», не стала конкретизировать этапы этого десятилетия.

Тем не менее обнаружилось, что автор знаком с фактом пребывания Кюхельбекера в Кексгольме. В примечаниях цитируется «Исповедь» В.К. Кюхельбекера, опубликованная Н.А. Котляревским в 1922 г.: «Я назвал Пущина... Едва я возвратился в свою комнату, как начали мучить меня угрызения, которые с той поры никогда меня совершенно не покидали». Именно в этой «Исповеди» поэт-декабрист однозначно сообщает о своём пребывании в Кексгольмской крепости.

Несколько лет спустя после выхода в свет «Избранных произведений» Кюхельбекера Н.В. Королёва и В.Д. Рак подготовили его эпистолярное и публицистическое наследие для издания в серии «Литературные памятники». В соавторстве ими был написан и биографический очерк поэта-декабриста, где упорно называются пять крепостей, в которых находился Кюхельбекер.

О его пребывании в Кексгольме нет даже гипотетического упоминания: «25 июля 1826 года он был вывезен из Петропавловской крепости в Шлиссельбург, а в октябре 1827 года переведён в Динабург, где содержался до 15 апреля 1831 года; затем с 19 апреля по 7 октября 1831 года он был заточён в Вышгородском замке г. Ревеля и, наконец, с 14 октября 1831 по 14 декабря 1835, т. е. по день освобождения, четыре года и два месяца провёл в тюрьме г. Свеаборга».

Непоследовательность авторов очерка и комментариев состоит в том, что при подготовке и этого издания они ещё раз обращались к «Исповеди» Кюхельбекера, несущей в себе информацию о целом этапе жизни поэта-декабриста, и оставили этот факт без внимания. В комментариях к дневнику узника они пишут: «Готовясь к исповеди и причастию по лютеранскому обряду, Кюхельбекер в эти дни вновь пережил угрызения совести по поводу своих показаний против И.И. Пущина, который 14 декабря 1825 г. якобы «побуждал» его стрелять в великого князя Михаила.

2 апреля 1832 г. узником написано по этому поводу пространное заявление [«Исповедь». - С.К.], переданное коменданту Свеаборгской крепости». Таким образом, ещё раз была упущена возможность утвердить в биографии В.К. Кюхельбекера факт его пребывания в Кекскольмской крепости.

С сожалением приходится отметить, что и в последнем издании Большой Советской Энциклопедии автор статьи о В.К. Кюхельбекере уже не называет Кексгольм местом заключения поэта-декабриста.

Не получив гражданства на страницах фундаментальных изданий и научных биографий В.К. Кюхельбекера, этот факт, словно затоптанный, но не уничтоженный росток, вновь тянется к свету и утверждается на страницах периодических изданий. В журнале «Русская литература» появилась заметка, автор которой вновь возвращается к вопросу о пребывании В.К. Кюхельбекера в Кексгольме. Появление такой публикации отрадно само по себе, только с сожалением приходится отметить, что автор, использовав для своей заметки не только опубликованные, но и архивные материалы, тем не менее не сумел уточнить хронологические рамки пребывания Кюхельбекера в Кексгольме.

Но наряду с публикациями, утверждающими истинный факт в биографии декабриста, по-прежнему появляются публикации, дезориентирующие читателей и свидетельствующие о чрезвычайной живучести схемы «пяти крепостей», появившейся в 1875 г. В Лениздате в 1986 г. вышла книга «Шлиссельбургская крепость», написанная сотрудниками Музея истории Ленинграда.

В главе «Шлиссельбургская крепость - политическая тюрьма» речь идёт о В.К. Кюхельбекере. В частности, авторы пишут: «Тяжёлая судьба выпала на долю В.К. Кюхельбекера. Почти десять лет он провёл в заключении в пяти царских крепостях. Арестованный 25 января 1826 года, он был доставлен в Петропавловскую крепость, из неё перевезён в Шлиссельбургскую, а оттуда - в Динабургскую».

Этот факт биографии В.К. Кюхельбекера не только разумеется сам собой, исходя из вышеизложенного, но и подтверждается новыми архивными материалами, более чётко определяющими хронологические рамки пребывания В.К. Кюхельбекера в Кексгольме.

Вскоре после суда и объявленного декабристам приговора комендант Петропавловской крепости получил подробнейшую высочайше утверждённую инструкцию о рассредоточении «преступников» по другим близлежащим крепостям впредь «до назначения им мест в Сибири». К инструкции прилагалась ведомость, указывающая, кого, куда и когда следовало отправлять. Вот краткая выдержка из этой ведомости: «Отправить в Кексгольм 27 июля 1826 года Кюхельбекера, Поджио, Вадковского».

О том, что этот документ не относился к Михаилу Кюхельбекеру, как утверждает «Алфавит декабристов», достаточно убедительно свидетельствует письмо И.И. Горбачевского, где перечислены спутники Вильгельма Карловича, и приведённый архивный документ, подтверждающий, что 13 августа 1826 г. Михаил Кюхельбекер находился в Петропавловской крепости. Итак, совершенно очевидно, что 27 июля 1826 г. из Петропавловской крепости в Кексгольмскую был отправлен В.К. Кюхельбекер.

А вот содержание других документов, позволяющих установить хронологические рамки пребывания Кюхельбекера и его товарищей в Кексгольмской крепости. 23 апреля 1827 г. комендант Кексгольмской крепости отправил начальнику Главного штаба рапорт, в котором сообщал: «21 апреля Горбачевский, Спиридов и Барятинский с фельдъегерем и тремя жандармами пополуночи в 11 часов отправлены в Шлиссельбург».

Несколько дней спустя тому же адресату был отправлен ещё один рапорт: «Содержащихся в башне Кексгольмского шлюса каторжных преступников Кюхельбекера, Поджио и Вадковского с нарочно присланным за ними фельдъегерем Новиковым и тремя жандармами 24-го числа пополуночи в 6 часов в Шлиссельбургскую крепость отправил. 30 апреля 1827. Кексгольм».

Комендант Шлиссельбургской крепости Фритберг написал военному министру графу Татищеву рапорт, который позволяет уточнить даты прибытия декабристов из Кексгольма в Шлиссельбург. Это уточнение необходимо, так как в исследовательской литературе датой убытия из Кексгольма и прибытия в Шлиссельбург считают 30 апреля. Исследователи полагаются на датированный этим числом рапорт дежурного генерала Главного штаба Потапова Бенкендорфу с сообщением о переводе названных выше декабристов в Шлиссельбург.

Свой рапорт Фритберг написал 25 апреля: «Вследствие высочайшего повеления ваше сиятельство сего апреля от 20 за № 105 мне предписать изволили назначенных в Шлиссельбургскую крепость государственных преступников 6-ть человек, в числе которых сего месяца 23 числа фельдъегерь Никулин 3-х человек доставил [т. е. Горбачевского, Спиридова, Барятинского, отправленных из Кексгольма 21 апреля. - С.К.]. Сего числа [т. е. 25 апреля. - С.К.] при отношении Кексгольмского плац-майора, подполковника Меева от 24 числа за № 137 фельдъегерь Новиков остальных 3-х человек, Кюхельбекера, Поджио и Вадковского, доставил».

Считаем необходимым обратить внимание ещё на одну, ставшую хрестоматийной ошибку. Исследователи, касавшиеся вопроса о встрече Кюхельбекера с Пушкиным на станции Залазы 14 октября 1827 г., пишут, что из Шлиссельбурга Кюхельбекер выехал 12 октября. Источник этой ошибки - широко известный в пушкинской литературе рапорт дежурному генералу Главного штаба Потапову фельдъегеря Подгорного, сопровождающего Кюхельбекера в Динабургскую крепость.

В названном рапорте фельдъегерь пишет: «Отправлен я был сего месяца 12 числа в гор. Динабург». Из рапорта не следует, что он уже 12 октября отправился из Шлиссельбурга, но именно 12 числа в Петербурге фельдъегерь получил указание сопровождать в Динабург узников Шлиссельбургской крепости.

В этот же день Подгорный направился в Шлиссельбург, т. е. в прямо противоположную Динабургу сторону. Лишь получив от Фритберга заключённых, фельдъегерь отправился с ними по назначению. Даже простой расчёт времени указывает на то, что всё это трудно было бы сделать в один день. Такое предположение подтверждается документами. В рапорте от 13 октября 1827 г. всё тому же генералу Потапову комендант Шлиссельбургской крепости пишет:

«Во исполнение предписания вашего превосходительства сего октября от 12, за № 196-м, изъявленной высочайшей государя императора воли, содержащихся в Шлиссельбургской крепости государственных пренступников Дивова, Норова и Вильгельма Кюхельбекера для доставления вместо каторжной работы в крепостные арестанты первых двух в Бобруйск, а последнего в Динабург, фельдъегерю Подгорному сего числа [т. е. 13 октября. - С.К.] сданы».

Таким образом, приведённые документы и материалы позволяют уточнить факт и определить хронологические рамки пребывания В.К. Кюхельбекера в Кексгольмской и Шлиссельбургской крепостях.

Письма В.К. Кюхельбекера к С.Д. Комовскому1

Село Закуп,

14 февраля 1823.

1

Твое милое письмо от 1 февраля меня очень обрадовало, хотя ты и больно журишь меня; хотя и называешь планы мои планами сумасбродной мечтательности. Ты их не знаешь, - итак не суди о том, чего не знаешь; самого меня ты помнишь только прежнего: я во многом, многом переменился. Но ссориться, любезный мой, за одно или два выражения слишком жестокие отнюдь не стану с тобой, потому что люблю тебя и вижу, что и ты принимаешь во мне нелицемерное участие.

Помни только, добрый Комовский: audiatur et altera pars2 -- особенно pars infelix3. Pour votre second reproche, que je suis l'ami de tout le monde, ma foi4, - как говаривал товарищ наш, Тырков, - ma foi! я никогда не полагал, чтобы я мог заслужить упрек сей. - Но еще раз: не хочу и не стану ссориться с тобою. Благодарю тебя от всей души за письмо твое и за дружеский совет служить в Москве при таком начальнике, каков К. Голицын. - Но comment faire?5 - Caput atro carbone notatum6, без связей, без всяких знакомств в Москве, без денег! Егор Антонович писал ко мне и предложил мне другое место, которое конечно также трудно получить, но не невозможно.

Впрочем и твое письмо для меня может быть полезным: если не удастся, о чем Энгельгардт для меня старается, поеду на удачу в Москву: авось судьба перестанет меня преследовать! Мысль же к тому будет подана мне тобою, и твоему доброму сердцу конечно будет приятно, если ты будешь первою отдаленною причиною перемены моего жребия!... Что говоришь ты мне о женитьбе, сильно, друг мой, на меня подействовало: верь, и мне наскучила бурная, дикая жизнь, которую вел доселе по необходимости. Тем более, что скажу тебе искренно - сердце мое не свободно и я любим - в первый раз - любим взаимно. Mais cela vous ne direz pas Ю mes parents, je ne veux pas, que cette nouvelle leur cause de nouvelles inquiИtudes7.

Твое письмо, милый мой Сергей Дмитриевич, я перешлю Энгельгарду: он взялся устроить мое счастие и после отеческого письма, которое он писал ко мне, не хочу для него никакой тайны. Пусть он судит о твоем проекте и решит между ним и собственным. Но надеюсь, что ты похлопочешь, чтоб он мне обратно переслал твое братское послание: оно для меня слишком дорого и не хочу потерять его.

Обнимаю и целую тебя. Верный друг и товарищ твой

Вильгельм.

NB. Получили ли вы в Петербурге мою трагедию8 и что об ней говорит Дельвиг? Напиши мне это! Сделай милость!

1 Биографические данные о В.К. Кюхельбекере (род. 10 июня 1797 г., умер 11 авг. 1846 г.) достаточно известны, см. между прочим очерк в кн. «Избранные стихотворения В.К. Кюхельбекера», Шо-де-фон: Ф.И. Бутурлин 1880, Веймар, тип. Ушмана, а потому помещать их здесь считаем излишним. См. ниже о К. в отделе «Лицей. поэзия». Эти два письма, как видно из надписи на 1-м Я. К. Г., переданы были ему самим Комовским на лицейском обеде 19 окт. 1875 г.

2 следует выслушать и другую сторону (лат.)

3 сторону несчастливую (лат.)

4 на ваш второй упрёк, что я друг всем на свете - ей-богу! (франц.)

5 как это сделать? (франц.)

6 Тяжела участь опозоренного (лат.)

7 Но не говорите этого моим родителям, я не хочу, чтобы эта новость причинила им новые беспокойства (франц.)

8 Предположение Я.К. Грота, что тут разумеется драмат. шутка «Шекспировы духи» (о которой речь идёт в письме Пушкина к К. в дек. 1825 г. и которую П. называет комедией) едва ли верно, так как во 1-х автор не назвал бы это произведение трагедией, а во 2-х оно появилось в печати только в 1825 г. Здесь очевидно К. разумеет другое.

Воспоминания А. Рыпинского о встречах с Кюхельбекером в Динабургской крепости

Публикация Д.Б. Кацнельсон

Ценным источником изучения жизни декабристов являются мемуары польских патриотов. Участники польского национально-освободительного движения тридцатых и сороковых годов, сосланные на каторгу и на поселение в Сибирь, встретились там с декабристами. Русские революционеры заботились о польских патриотах, оказывали им материальную и моральную поддержку. Между русскими и поляками, подвергнувшимися репрессиям со стороны царского правительства, завязалась братская дружба.

Многие из ссыльных поляков (Руфин Пиотровский, Юлиан Сабинский, Гаспар Маш ковский и др.) оставили мемуары, в которых вспоминают о декабристах с чувством любви и благодарности. Поляки рассказали читателям Польши, России, Западной Европы (некоторые мемуары появились за границей) о самоотверженной любви декабристов к родине, об их душевной красоте, о стремлении ссыльных русских революционеров облегчить жизнь местного населения, просветить его; подчеркивали, что простые люди, жители Сибири, преклонялись перед декабристами1.

Среди польских мемуаров, посвященных декабристам, особо выделяются воспоминания Александра Рыпинского о Кюхельбекере. Рыпинский - поэт и фольклорист, участник польского восстания 1830-1831 гг.; в Сибири он не был: после разгрома восстания Рыпинский эмигрировал во Францию. С Кюхельбекером он познакомился в конце двадцатых годов: Кюхельбекер был заключен в Динабургскую крепость, а Рыпинский учился в Динабурге в школе прапорщиков. О знакомстве с Кюхельбекером Рыпинский рассказывает в одном из примечаний к своей книжке «Белоруссия» («Biał oruś». Paryż, 1840, str. 22-25).

Это - первое появившееся в печати свидетельство очевидца о судьбе одного из участников восстания 14 декабря. Перед читателем предстал образ декабриста, патриота и героя, обреченного царем на медленную мучительную смерть. Рассказ поляка Александра Рыпинского о дружбе с Кюхельбекером представляет интерес и для истории русско-польских культурных связей.

Воспоминания Рыпинского рассказывают о дружеском общении с Кюхельбекером самого автора и двух его товарищей по школе прапорщиков - Александра Понговского и Тадеуша Скржидлевского. Они навещали декабриста, заключенного в крепости, читали с ним вместе2, помогали ему переписывать его литературные произведения. Рыпинский не принадлежал к демократическому крылу польского национального движения: в его общественно-политических взглядах были элементы шляхетского консерватизма и национализма.

Как известно, большинство тайных шляхетских обществ двадцатых годов считало основным пунктом своей программы восстановление Польши в границах 1772 г. Требование шляхты присоединить к Польше белорусские и украинские земли противоречило прогрессивному историческому развитию белорусского и украинского народов и было подвергнуто критике со стороны Рылеева и H.М. Муравьева.

Декабристы утверждали, что Польша должна быть восстановлена в своих этнографических границах. Крупнейшее тайное шляхетское общество «Towarzystwo patryotyczne narodowe» было консервативным по своей социальной программе. Переговоры представителей «Национального патриотического общества» с Пестелем, Бестужевым-Рюминым и Муравьевым обнаружили расхождение между польской организацией и декабристами во взглядах на общественно-политические и социальные вопросы. «Национальному патриотическому обществу» было чуждо выдвигавшееся Пестелем (в «Наказе Временному верховному правлению») требование демократического переустройства политического и социального строя Польши3.

Русские дворянские революционеры, как известно, выдвинули лозунг независимости Польши. Героическая борьба декабристов против самодержавия оказывала воздействие на развитие прогрессивного направления в польском национальном движении, пробуждала в поляках чувство братской солидарности, стремление связать свою борьбу за независимость родины с борьбой передовых русских людей.

Во время восстания 1830-1831 гг. большой популярностью пользовался среди прогрессивных патриотических кругов, в частности среди трудовых масс Варшавы, лозунг «За нашу и вашу свободу!». 25 января 1831 г. восставшая Варшава траурной манифестацией почтила память казненных декабристов. В манифестации вместе с обществом «Патриотический клуб» приняли участие народные массы4. Любовь к декабристам, преклонение перед их высоким подвигом, солидарность с теми, кто продолжал освободительную борьбу в России, - нашли яркое выражение во многих документах польской народной революционной организации «Люд польский» (1835-1846)5.

В книжке Рыпинского «Białorus» сказались противоречия, присущие идеологии автора, который, как сказано, хотя и был участником борьбы за независимость Польши, не принадлежал к числу борцов-демократов. С одной стороны, Рыпинский выражает в своей книге ненависть к царскому самодержавию, сочувствие декабристам, восторгается богатством и поэтичностью белорусского народного творчества, с другой - отрицает национальную самобытность белорусского народа и проповедует гармонию между классовыми интересами польской шляхты и белорусского крестьянства.

Книжка Рыпинского состоит из рефератов о белорусском фольклоре, прочитанных в 1839 г. на заседаниях польского «Литературного обществу» в Париже. Рыпинский хотел, по его собственным словам, поделиться с товарищами по изгнанию воспоминаниями о родных местах (родился он в Новогрудском повете), познакомить их, хотя бы по памяти, с поэтическими произведениями, созданными белорусским народом (записи, сделанные Рыпинским, пропали во время восстания 1830-1831 гг. ).

Особенно подробно описывает Рыпинский народные похоронные и свадебные обряды, игры и пляски и приводит сопутствующие им песни. В книжке «Białoruś» почти не представлены обличающие польских помещиков и ксендзов сатирические сказки, предания и песни, которыми богат белорусский фольклор. Автор не пользовался приемами научной записи, фольклорные материалы, приведенные в его книге, отрывочны и даны в ложном тенденциозном толковании, поэтому научного значения «Białoruś» почти не имеет.

Эта книжка известна в русской и белорусской фольклористической и этнографической литературе. Ее знал П.А. Бессонов, ошибочно именующий автора Кыпинским6; несколько страниц посвящает ей А.Н. Пыпин в «Истории русской этнографии». «Автор не замечает внутреннего противоречия всей своей книжки, - пишет Пыпин, - он с жаром говорит о необходимости изучения народности, в данном случае белорусской, ждет здесь открытия национальной святыни - и в то же время признает эту народность только как польскую и, собственно говоря, желает ей исчезнуть»7.

Отрицание национальной самобытности белорусского народа, которым проникнута книга Рыпинского, было справедливо осуждено передовыми представителями белорусской общественной мысли и фольклористики. Рыпинский не понимает исторического смысла русско-польских отношений начала XVII в., он с симпатией говорит о гетмане Жулкевском, осуществлявшем захватническую политику польских феодалов, - и это тоже характеризует шляхетско-националистические тенденции книги.

Однако популярность декабристов в Польше была так велика, что даже столь далекие от демократического лагеря участники национального движения, как Рыпинский, восхищались подвигом русских революционеров, преклонялись перед ним. Знакомство с Кюхельбекером усилило протест Рыпинского против реакционной политики царского правительства, пробудило чувство солидарности с декабристами, вдохновило на борьбу за независимость Польши. Рыпинский рассказывает о том, какой большой след в его жизни оставило знакомство с Кюхельбекером, утверждает, что образ героя-декабриста навсегда сохранился в его душе.

Воспоминания Рыпинского должны занять значительное место среди мемуарных рассказов о Кюхельбекере. В этих воспоминаниях нашла свое отражение беззаветная преданность Кюхельбекера родине, несгибаемая сила его духа, многогранная образованность. Перед читателем возникает благородный и трагический образ русского поэта-революционера. Воспоминания Рыпинского проникнуты благоговейной любовью к герою-декабристу, восхищением его патриотическим подвигом.

Примечания

1 См. R. Piotrowski. Pamiętniki z pobytu na Syberii<P. Пиотровский. Записки, созданные во время пребывания в Сибири>. Poznań, 1860, t. III, str. 7-8; M. Janik. Dzieje Polaków na Syberii <M. Яник. История поляков в Сибири>. Kraków, 1928, str. 108, 199-204 (здесь приведены воспоминания Машковского и Сабинского); «Opisanie Zabajkalskiej krainy w Syberii», przez Agatona Gillera (Описание Забайкальского края Сибири, сделанное Агатоном Гиллером). Lipsk, 1867, t. I, str. 285-286, а также другие мемуарные источники. Отрывки из воспоминаний ссыльных поляков о декабристах приведены в книге Леона Баумгартена «Декабристы и Польша» (Leon Baumgarten. Dekabryści a Polska). Warszawa, 1952.

2 В августе 1830 г. Тадеуш Скржидлевский писал Кюхельбекеру: «Посылаю кой- что новое Мицкевича Рыпинскому, пусть он с Вами их прочтёт» ( «Декабристы и их время», 1951, стр. 41) (см. ниже прим. 1 к тексту «Воспоминаний» Рыпинского).

3 См. статью: И.И. Беккер. Декабристы и польский вопрос. - «Вопросы истории», 1948, № 3, стр. 65-74.

4 См. описание манифестации в статье: Е. Данелевич. Powstanie listopadowe (Ноябрьское восстание). - «Wiadomości historyczne», 1952, № 3, а также в названном сочинении Л. Баумгартена (стр. 197-205) и др.

5 «Lud Polski w emigracji» (Польский народ в эмиграции). Jersey, 1854, str. 251 и др.

6 «Белорусские песни с подробными объяснениями их творчества и языка, очерками народного обряда, обычая и всего быта». Издал Пётр Бессонов. М., 1872, стр. ХXIII.

7 А.Н. Пыпин. История русской этнографии т. IV. Пб., 1892, стр. 44.

Литературная деятельность Кюхельбекера накануне 14 декабря

(По неизданным письмам А.Е. Измайлова)

Сообщение М.К. Константинова

В Рукописном отделе Института русской литературы хранятся письма А.Е. Измайлова к его двоюродному племяннику, Павлу Лукьяновичу Яковлеву1. П.Л. Яковлев (родной брат М.Л. Яковлева, лицейского товарища Пушкина и Кюхельбекера) - второстепенный литератор двадцатых-тридцатых годов. Письма Измайлова к Яковлеву - интересный памятник литературной жизни первой четверти XIX в. Исследователи уже не раз обращались к ним. Были опубликованы выдержки из писем, касающиеся восстания 14 декабря2, выдержки, содержащие упоминания о Пушкине3, и выдержки на разные литературные темы4.

В этих же письмах встречаются упоминания о Кюхельбекере, представляющие несомненный интерес: они освещают некоторые моменты биографии поэта-декабриста, в частности последние месяцы его жизни на свободе. Подлинной дружеской близости между Кюхельбекером и Измайловым, конечно, не было и не могло быть. Измайлов плохо представлял себе внутренний мир Кюхельбекера и не догадывался о том, что Кюхельбекер связан с революционной организацией; узнав об участии поэта в восстании 14 декабря, он был глубоко поражен. Измайлова и Кюхельбекера сближали литературные интересы - и только.

Знакомство Кюхельбекера с Измайловым состоялось вскоре после выхода. Кюхельбекера из Лицея. По всей вероятности, познакомил их М.Л. Яковлев. С 1818 г. Измайлов начал издавать журнал «Благонамеренный», и бывшие лицеисты на первых порах энергично поддерживали молодой литературный орган. В «Благонамеренном» сотрудничали Дельвиг, Илличевский, М. Яковлев, Кюхельбекер; поместил в журнале одно стихотворение и Пушкин5.

Стихотворение Кюхельбекера («Осень») появилось в первом же номере журнала. В 1818 г. Кюхельбекер напечатал у Измайлова восемь стихотворений; однако, по мере того, как литературная и общественная позиция «Благонамеренного» вырисовывалась все яснее, участие Кюхельбекера и его друзей в журнале сделалось менее активным - впрочем, оно никогда не прекращалось. После 1820 г. Кюхельбекер не напечатал в журнале Измайлова ни одного стихотворения, но нередко пользовался (как и другие литераторы его круга) страницами «Благонамеренного» для критических выступлений и журнальной полемики.

В 1822 г. он поместил в журнале обширный разбор поэмы С. Боброва «Херсонида»6. Эта статья имела большое принципиально-теоретическое значение: в ней впервые были обоснованы критические воззрения Кюхельбекера на проблему поэтического языка. А в 1824 г. Кюхельбекер выступил в том же журнале с полемической статьей против критики «Сына отечества» («Ответ г. С.... на его разбор 1-й части «Мнемозины», помещенный в 15 № «Сына отечества»)7. Следует добавить, что сотрудничество Кюхельбекера в «Благонамеренном» очень неполно отражено в литературе.

В «Библиографии» H.М. Ченцова из одиннадцати стихотворений Кюхельбекера, напечатанных в «Благонамеренном» за 1818-1820 гг., отмечено только одно; в наиболее полном издании стихотворений Кюхельбекера (под редакцией Ю.Н. Тынянова) не учтены стихи, помещенные в «Благонамеренном» в 1819 г. Между тем в 1819 г. там были опубликованы два очень примечательных стихотворения Кюхельбекера: «Мечта» ( «Один над озером вечернею порою»)8 и «Вакхическая песнь» («Что мне до стишков любезных»)9. Не включено в издание, вышедшее под редакцией Тынянова, и одно стихотворение 1818 г. - «К соловью» («Звуками сладости»)10.

Критические же статьи Кюхельбекера, опубликованные в «Благонамеренном», в большей своей части не учтены и забыты. Кюхельбекер часто встречался с Измайловым в известном салоне С.Д. Пономаревой, постоянным посетителем которого был и П.Л. Яковлев11. По свидетельству В.И. Панаева (впрочем, не вполне достоверному), именно П.Л. Яковлев ввел в салон Пономаревой и своего дядю, Измайлова, и лицейских друзей своего брата: Дельвига и Кюхельбекера. В 1817-1820 гг. П.Л. Яковлев стоял очень близко к кругу друзей Пушкина. В мае 1820 г. он вместе с Дельвигом провожал отправлявшегося в изгнание Пушкина до Царского села.

В 1820 г. П.Л. Яковлев был назначен секретарем российской миссии в Бухаре и временно покинул Петербург. Тогда-то и началась его интенсивная переписка с Измайловым. Переписка сохранилась только в одной своей части: известны лишь письма Измайлова, ответные письма Яковлева утрачены. В письме от 13 сентября 1820 г. впервые встречается имя Кюхельбекера: «Виль<гельм> Кюх<ельбекер> уехал отсюда в чужие край с A.Л. Нарышкиным... » и т. д.12

В экспедиции Яковлев пробыл недолго, - уже в следующем году он возвратился в Петербург, почти одновременно с приехавшим из-за границы Кюхельбекером. К этой поре относится, вероятно, и их наибольшая близость. 21 августа 1821 г. Кюхельбекер написал в альбом Яковлева несколько строк о себе: «Кюхельбекер - странная задача для самого себя - глуп и умен, легковерен и подозрителен; во многих отношениях слишком молод, в других - слишком стар; ленив и прилежен.

Главный порок его - самолюбие: он чрезвычайно любит говорить, думать и писать о самом себе; вот почему все его пьесы довольно однообразны. Он искренно любит друзей своих, но огорчает их на каждом шагу. Он во многом переменился и переменится, но в некоторых вещах всегда останется одним и тем же. Его желание, чтобы друзья о нем сказали: он - чудак, но мы охотно бываем с ним; мы осуждаем его за многое, но не перестанем быть к нему привязанными»13. К этому же времени следует отнести карикатуры Яковлева на Кюхельбекера и на Дельвига.

В конце 1822 г. П.Л. Яковлев снова на год покинул Петербург; осенью 1824 г. он перешел на службу в Москву, а оттуда - в Вятку, где находился с 1825 по 1827 г. Сохранившиеся письма Измайлова относятся главным образом к тому времени, когда Яковлев жил в Вятке. Первое упоминание о Кюхельбекере встречается в письме от 20 ноября 1824 г. (адресованном еще в Москву), но в нем не содержится каких-либо фактических сведений о поэте, который тоже находился тогда в Москве. Измайлов называет имя Кюхельбекера лишь в связи с его полемической статьей в «Мнемозине», направленной против Булгарина («А славно отделали его <Булгарина> кн. Одоевский и Кюхельбекер. Вчера только выпросил я у Сленина «Мнемозину» и не успел еще всю прочесть»)14.

Чаще встречается имя Кюхельбекера в письмах 1825 г., когда после трехлетнего отсутствия он снова возвратился в Петербург, претерпев многочисленные неудачи: «Мнемозина» принесла лишь новые материальные затруднения; поездка в Шотландию, где Кюхельбекеру предлагали должность «профессора русского и славянского языков», не состоялась; попытки устроиться на какую-либо службу, соответствующую его интересам, оставались безрезультатными; вместе с тем рушились мечты о женитьбе на любимой девушке15. В поисках заработка, измученный нуждой, Кюхельбекер вынужден был в это время стать сотрудником «Сына отечества»; издатели этого журнала, Булгарин и Греч, в ту пору охотно предоставляли его страницы молодым литераторам прогрессивного лагеря.

Греч и Булгарин быстро оценили Кюхельбекера и попытались превратить его в своего журнального поденщика. Одно время Кюхельбекер даже жил на квартире у Греча. Греч выпустил отдельным изданием «драматическую шутку» Кюхельбекера «Шекспировы духи» и обещал издать том его стихов и прозы. Кюхельбекер, однако, плохо верил этим обещаниям; к тому же, вынужденная связь с беспринципными «литературными торгашами» все больше и больше тяготила его, и он усиленно искал путей для разрыва с ними. На этой почве и произошло его новое сближение с Измайловым.

Кюхельбекер вновь сделался сотрудником «Благонамеренного», помог Измайлову организовать издание альманаха «Календарь муз» и вел с ним переговоры о совместном издании журнала. Все это выясняется из писем Измайлова. Этот второй период сотрудничества Кюхельбекера в «Благонамеренном» совершенно не освещен в литературе. Нет никаких упоминаний о нем ни у H.М. Ченцова, ни у Ю.Н. Тынянова; не говорит о нем и Н.И. Мордовченко в своем очерке критической деятельности Кюхельбекера16.

Между тем Кюхельбекер поместил в 1825 г. в «Благонамеренном» за своей полной подписью большую рецензию на «Славянскую грамматику» Пенинского и «Древнюю историю» Арсеньева17. Рецензия эта чрезвычайно существенна для выяснения воззрений Кюхельбекера на историю русского языка и задачи изучения истории и должна быть отнесена к важнейшим памятникам литературного наследия Кюхельбекера.

В дальнейшем Кюхельбекер намеревался стать постоянным сотрудником журнала и занять в нем ведущее положение. Этот план, конечно, был совершенно нереален: союз с Измайловым - человеком, стоящим на иных литературных и политических позициях, неминуемо должен был распасться. Этот временный союз свидетельствует лишь о напряженных и страстных попытках Кюхельбекера найти для себя постоянную литературную трибуну18.

Первая встреча Измайлова с Кюхельбекером произошла вскоре после приезда Кюхельбекера в Петербург. 11 мая 1825 г. Измайлов сообщил Яковлеву несколько выписок из своего дневника. 27 апреля записано: «Обедал у больного Никитина19, секр<етар>я Общ<ества> соревущих и встретил там - кого? Кюхельбекера! - Дик, но мил! Право, я люблю его: он благородный малый! Булгарин подличал перед ним и клялся ему в дружбе...» Летом же состоялось, видимо, и соглашение о будущем постоянном сотрудничестве Кюхельбекера в журнале Измайлова.

16 августа Измайлов сообщал своему корреспонденту: «...Сей час ушел от меня будущий мой сотрудник по журналу... угадай кто? - Вил<ьгельм> Кюх<ельбекер>. Этот благородный малый не мог ужиться с двумя литературными торгашами, которые, как говорит он, имеют все достоинства, кроме честности. Он сам вызвался издавать со мною с будущего года журнал на тех самых условиях, какие сделали с ним Греч и Булг<арин>.

Я очень рад такому доброму товарищу. В случае, если получу вице-губернаторское место, передам ему совсем журнал, и он может иметь от него изрядный доход <...> Козлов (слепец) обещал давать для Благона<меренного> свои пьесы, если я соединюсь с Кюхельбекером20. Обещал также дать и для альманаха. Кюхельбекер хотел написать и к Пушкину»21.

Упоминание о вице-губернаторстве имело прямое основание. Измайлов усиленно хлопотал в это время об этой должности - и, несомненно, надежда на возможность в случае отъезда Измайлова сделаться полноправным хозяином журнала послужила основной причиной нового сближения Кюхельбекера с Измайловым. Интересны сообщения о Кюхельбекере в письме Измайлова от 16 ноября 1825 г.: «...Кюхельбекер едва ли будет моим сотрудником по журналу: он надеется получить при Черноморском флоте место... профессора словесности и будет читать лекции морским офицерам».

И вслед за этим: «Вечером в 9 часов. Знаешь ли где я теперь? В кабинете Я.К. Кайданова22. Сейчас списал для тебя стихи Кюхельбекера на смерть Чернова. Стишки не так-то хороши, но писаны от всей души». И далее: «...Злодей Бируков возвратил мне без скрепа твою смесь. Сколько наставил он NB против барской спеси и приказных справок. Не пропустил он еще одной полемической пьесы Кюхельбекера против Булгарина...»23. К письму приложен на особом листке и текст стихотворения; здесь оно озаглавлено: «Чернову».

Это письмо полностью не было опубликовано, но о том, что существовал измайловский список стихотворения «На смерть Чернова», известно давно. Впервые на письмо Измайлова указал Ю.Г. Оксман в комментариях к стихотворениям Рылеева в издании «Библиотека поэта»; в недавнее время это письмо стало исходным пунктом для предпринятого некоторыми исследователями пересмотра вопроса о том, действительно ли стихотворение «На смерть Чернова» принадлежит Рылееву.

Основываясь именно на письме Измайлова, Н.И. Мордовченко предложил вернуться к первоначальной традиции, по которой авторство стихотворения «На смерть Чернова» приписывалось не Рылееву, а Кюхельбекеру. Аргументацию Н.И. Мордовченко приняли Б.С. Мейлах и В.Н. Орлов. По мнению В.Н. Орлова, решающую роль в споре должно играть именно это письмо Измайлова, которое нужно рассматривать как «безоговорочное свидетельство вполне осведомленного современника»24.

Доводы сторонников «кюхельбекеровской версии» подробно изложены в напечатанной выше статье А.Г. Цейтлина, где цитируется также и настоящее письмо. Сам А.Г. Цейтлин - сторонник «рылеевской версии»; его аргументацию можно дополнить и усилить весьма существенными соображениями. Если бы Измайлов действительно был так хорошо «осведомлен», как предполагает В.Н. Орлов, то он, несомненно, знал бы и все подробности о дуэли и похоронах.

Между тем его письма к Яковлеву доказывают, что об этих событиях он знал очень мало. О самой дуэли он сообщал своему корреспонденту 11 сентября: «Вчера утром был у нас на Выборгской стороне поединок. Какой-то Чернов вызвал на дуэль флигель-адъютанта Новосильцова за то, что тот отказался жениться на его сестре. Чернов попал Новосильцову в голову <...>, а Новосильцов Чернову в брюхо <...> К вечеру оба умерли. Рылеев был у Чернова секундантом и, кажется, еще А. Бестыжев, или, попросту сказать, Алексашка-Завирашка»25.

Письмо это почему-то было отправлено не сразу, и на нем к словам «оба умерли» сделана сноска: «Не так. Чернов попал Новос<ильцову> в брюхо, а Нов<осильцов> Чернову в голову. Новосильцов жил после дуэли около недели, а Чернова похоронили 27 ч<исла>. Примеча<ние> 29 сентября». Из этого письма видно, как далек был Измайлов от тех кругов, которые принимали ближайшее участие и в самой дуэли и в организации похорон.

Он неправильно называет в числе секундантов А.А. Бестужева, не знает подробностей ранения и смерти дуэлянтов и совершенно не осведомлен об общественном характере похорон Чернова, организованных семеновскими офицерами. А между тем сведения о дуэли и похоронах были довольно широко распространены. Так, известный вестовщик-сплетник К.Я. Булгаков писал брату: «Третьего дня встретил я великолепные похороны Чернова. Его хоронили офицеры семеновские на свой счет»26.

Жадно ловивший всякие слухи и аккуратно сообщавший их своему корреспонденту, Измайлов, конечно, не преминул бы сообщить и эти подробности, но он не знал их. Не слышал он ничего, как явствует из данного письма, и о стихах «На смерть Чернова», и о предсмертной записке Чернова. О стихотворении «На смерть Чернова» Измайлов узнал впервые лишь 16 ноября, то есть более чем через полтора месяца после похорон. Известно, что похороны Чернова имели значение политической демонстрации, что организаторы их широко рассылали приглашения, адресуя их лицам с определенной общественной репутацией. Измайлова среди приглашенных не было. Наконец, следует обратить внимание и на источник знакомства Измайлова со стихотворением «На смерть Чернова».

Список стихотворения Измайлов получил не от самого Кюхельбекера, с которым в это время был близок, и не от кого-либо из лиц, принадлежащих к кругу будущих декабристов, - а от человека, чуждого передовым общественным кругам. Повторяем, все это не только не позволяет говорить о какой-то исключительной «осведомленности» Измайлова, но, наоборот, свидетельствует о том, что он совершенно не был в курсе событий: в частности, Измайлов ничего не знал о вызванном дуэлью общественном возбуждении.

То же письмо Измайлова (от 16 ноября 1825 г. ), из которого мы узнаем о списке стихотворения «На смерть Чернова», пополняет наши сведения о намерении Кюхельбекера поступить на службу во флот. Об этом же намерении пишет Измайлов и в письме от 25 ноября: «<...> Участь Кюхельбекера еще не решена. Не известно, наверное, побудет ли он в Севастополе или нет. Обещается и в Севастополе быть мне верным сотрудником».

Эти планы и соответственные переговоры были, видимо, оборваны наступившими событиями. Но за десять дней до восстания Кюхельбекер писал матери: «Я почти уверен, что получу очень выгодное место в Крыму: это место профессора литературы, которое адмирал Грейг учреждает для образования офицеров его ведомства. У меня сильная рекомендация адмирала Шишкова и Ивана Матвеевича Муравьева-Апостола»27.

Вот последнее упоминание имени Кюхельбекера, мелькнувшее в письмах Измайлова до 14 декабря: «...B пятницу иду с Кюхельбекером к слепому и безногому поэту Козлову - за стихами для Календаря муз» (письмо от 26 ноября). Это письмо позволяет установить активное участие Кюхельбекера в организации альманаха Измайлова «Календарь муз», что, в свою очередь, свидетельствует о том, что Кюхельбекер был деятельным сотрудником альманаха.

В «Библиографии» H.М. Ченцова о сотрудничестве Кюхельбекера в «Календаре муз» не упомянуто; Ю.Н. Тынянов называет только три стихотворения Кюхельбекера, помещенные в альманахе; между тем вклад поэта в этот альманах в действительности был гораздо значительнее: он поместил в «Календаре муз» восемь стихотворений. Имя Кюхельбекера в альманахе не названо, но под несколькими стихотворениями стоит подпись: «К. » и «К-ъ». В оглавлении все они сгруппированы вместе, как принадлежащие одному лицу, фамилия которого обозначена литерой К. Среди них имеются стихотворения, которые напечатаны без всякой подписи.

Установить, чье имя скрыто под буквой К., не составляет труда: из восьми стихотворений этого цикла - пять известны как стихи Кюхельбекера. Три из них: «Надовесская похоронная песнь», «Молитва воина» и «Охотничья песнь» включены в собрание стихотворений Кюхельбекера под редакцией Ю.Н. Тынянова со ссылкой на «Календарь муз»; два стихотворения: «Первое раскаяние» и «К ***» («Так! Легко мутит мгновение») включены в это издание без ссылки.

Стихотворение «К ***» было «как неизданное» опубликовано Ю.Н. Тыняновым (по автографу) на страницах «Литературного наследства»28 и отнесено (на основании «характерных особенностей стиха и языка») к периоду, наступившему непосредственно после окончания Лицея (1817-1818 гг. ). В автографе оно первоначально было озаглавлено: «К другу». Ю.Н. Тынянов полагал, что адресовано оно Пушкину или Дельвигу.

В последней строфе Кюхельбекер писал: Неразрывны наши узы! В роковой, священный час, Скорбь и радость, дружба, музы Души сочетали в нас! Эти строки Ю.Н. Тынянов считал решающими для датировки: «Роковой священный час» - по-видимому, разлука по окончании Лицея». Однако тот факт, что это стихотворение было опубликовано в «Календаре муз» накануне 14 декабря, позволяет поставить под сомнение и самый смысл стихов. Не содержат ли слова «роковой, священный час» намека на предстоящие события, - и в таком случае уместно поставить вопрос, не посвящено ли оно кому-либо из поэтов-декабристов, новых друзей Кюхельбекера: Одоевскому или Рылееву (вероятнее всего, Рылееву)?

Три стихотворения: «Надгробие» («Сажень земли, мое стяжанье»), «К радости» («Не порхай, летунья радость») и «К Филону» («Должно, Филон, и с тобою расстаться! Ты знал мое сердце») - не вошли ни в одно из собраний стихотворений Кюхельбекера и не указаны ни в одной из посвященных ему работ, но их принадлежность Кюхельбекеру следует считать бесспорной. Имя Филона заставляет вспомнить о неоконченной трагедии Кюхельбекера «Архилох». Первые наброски поэмы принято относить (на основании упоминания в дневнике и в черновых записях) к 1833-1834 гг.29

Не свидетельствует ли стихотворение «К Филону» о каких-то более ранних замыслах поэта, обновившихся позднее, в крепости, когда он читал главы о греческих поэтах в «Истории Греции» Гиллиса? Имя Кюхельбекера было устранено Измайловым из альманаха, очевидно, в последний момент. Цензурное разрешение помечено 15 октября 1825 г., но альманах задержался печатанием. Приведенные выше отрывки из писем Измайлова свидетельствуют о том, что еще в конце ноября Кюхельбекер просил для альманаха стихов у Козлова. Альманах вышел в свет не ранее конца января 1826 г.; во всяком случае, еще 5 января Измайлов пересылал П.Л. Яковлеву в Вятку корректурные листы30.

Альманах запоздал - и этой задержкой Измайлов воспользовался не только для изъятия имени Кюхельбекера, но и для некоторых дополнений. Ему удалось включить в «Календарь муз» два стихотворения, являющиеся непосредственными откликами на события 14 декабря: казенные вирши Бориса Федорова «На смерть Милорадовича» («Пал в славе от руки бесславной», - восклицал Федоров) и верноподданнические стихи некоего А. Севринова (сотрудника «Благонамеренного») «Подражание псалму XX», сопровожденные многозначительной датой «15 декабря 1825 г.».

Автор возносил хвалу «царю небесному» за чудесное спасение «царя земного» и выражал надежду, что «рука царя» найдет «преступных, злоумышляющих врагов», даже если они окажутся «в местах сокрытых, недоступных» (прямой намек на Кюхельбекера, о розыске которого уже были расклеены объявления); утверждал, что их «плод с лица земли сотрется», а сами они «смирятся» и «пожрутся пламенем» и т. д.

Таким образом, судьба и здесь «сыграла злую шутку» над «вечным неудачником», как именовали Кюхельбекера его друзья: альманах, в составлении которого он принимал столь деятельное и живое участие, альманах, где были помещены его собственные стихи, содержал и первое издевательство в стихах над ним самим, над его ближайшими друзьями и над их великим подвигом. Измайлов не только предоставил страницы своего альманаха для казенных виршей, в которых поносились декабристы, но и сам в письмах к Яковлеву издевался над Кюхельбекером, сообщая своему корреспонденту разные слухи и толки о 14 декабря.

Как ни малочисленны упоминания о Кюхельбекере в письмах Измайлова, в совокупности они представляют все же немалый интерес, сообщая весьма существенные, неизвестные ранее, детали, ценные для биографии поэта-декабриста. Они значительно расширяют и сведения о его литературной деятельности накануне декабрьских событий и позволяют уточнить вопрос о составе его литературного наследия.

Примечания

1 ИРЛИ. Шифр 14163/LXXVIII, б. 7.

2 М.К. Азадовский. 14 декабря в письмах А.Е. Измайлова. - «Памяти декабристов», т. I. Л., 1926, стр. 238-248.

3 «Лит. наследство», т. 58, 1952, стр. 35-36, 47-48, 50-52.

4 Пользовались выдержками из писем и комментаторы сочинений Рылеева (изд. «Библиотека поэта». Под ред. Ю.Г. Оксмана. Л., 1934, стр. 394), Дельвига («Библиотека поэта». Под ред. Б.В. Томашевского. Л., 1934, стр. 46, 61, 486), «Воспоминаний Бестужевых» (под ред. М.К. Азадовского. Л., 1951, стр. 69- 698); одно письмо (содержащее легенду о «рогатом попе») опубликовано М.К. Азадовским в комментариях к «Русским народным сказкам А.И. Афанасьева», т. II. Л.-М., 1938, стр. 629-630.

5 В «Благонамеренном» было опубликовано три стихотворения Пушкина: «Надпись к портрету В. А. Жуковского» (1818, № 7), «Молдавская песнь» (1821, № 10) и отрывок из «Кавказского пленника» (1822, № 36), но только первое стихотворение было передано в журнал непосредственно самим Пушкиным. «Молдавская песнь» появилась первоначально в «Сыне отечества» (1821, № 15), но с ошибками, вследствие чего Пушкин разрешил перепечатать его в «Благонамеренном»; отрывок же из «Кавказского пленника» был перепечатан из вышедшего в свет отдельного издания поэмы.

6 «Благонамеренный», 1822, № 11, стр. 409-429 и № 12, стр. 453-465.

7 Там же, 1824, № 9, стр. 208 - 213.

8 «Благонамеренный», 1819, № 4, стр. 209; подпись: В. л. ч. л. м. («ч» - опечатка, вм. «г»).

9 Там же, № 7, стр. 11-12; подпись: Вильгельм К.

10 Там же, 1818, № 6, стр. 269; подпись: Вильгельм.

11 Сводка биографических сведений о П.Л. Яковлеве (1796-1835) сделана в статье И.Н. Медведевой «Павел Лукьянович Яковлев и его альбом». - «Звенья», VI, 1936, стр. 101-133; там же дана характеристика его литературной деятельности.

12 Эта выдержка приведена Б.В. Томашевским во вступительной статье к Полн. собр. стих. А.А. Дельвига («Библиотека поэта». Л., 1934, стр. 46), но с незначительной ошибкой: «удрал» вм. «уехал».

13 См. «Звенья», VI, стр. 128. - Альбом П.Л. Яковлева хранится в Рукописном отделении ИРЛИ (ф. № 244, оп. 1, № 32; цитированная запись Кюхельбекера находится на лл. 36 об.-37).

14 Измайлов имеет в виду «Разговор с Ф.В. Булгариным» Кюхельбекера и «Прибавление к предыдущему Разговору, или Замечания на статью, напечатанную в № 38 „Сына отечества” под заглавием: Журнальные статьи к. Од<ое>вск<ого>» («Мнемозина», ч. III, 1824, стр. 157-188).

15 См. Ю.Н. Тынянов. В. Кюхельбекер (По новым материалам). - «Лит. современник», 1938, № 10, стр. 192-193; Кюхельбекер, т. I, стр. XXXVIII-XXXIX.

16 Н.И. Мордовченко. В.К. Кюхельбекер как литературный критик. - «Ученые записки Ленинградского Гос. университета». Серия филолог. наук, вып. 13. 1948, стр. 60-100.

17 «Благонамеренный», 1825, № 37-38, стр. 335-350. Н.П. Колюпанов утверждал, что Кюхельбекер поместил в «Благонамеренном» разбор «Евгения Онегина» (Н.П. Колюпанов. Биография А.И. Кошелева, т. 1, кн. 1. М., 1889, стр. 539), но это ошибка: критический разбор первой песни «Евгения Онегина» был написан для «Благонамеренного» самим Измайловым.

18 Об отношении Кюхельбекера к Измайлову свидетельствует сохранившийся в рукописи набросок «Обозрения российской словесности 1824 года», написанный им, очевидно, еще до приезда в Петербург (опубликовано Б.В. Томашевским в сб.: «Литературные портфели», кн. 1. Время Пушкина. Пг., 1923, стр. 72-79). Точное заглавие статьи Кюхельбекера: «Минувшего 1824 года военные, ученые и политические достопримечательные события в области российской словесности» (часть «Обозрения» написана В.Ф. Одоевским). Кюхельбекер писал об Измайлове: «А. Измайлов - также классик, простодушен, дюж, забавен, откровенен, не лишен веселости» (стр. 73).

19 Андрей Афанасьевич Никитин (род. в конце XVIII в. - ум. 1855) - преподаватель риторики, логики, поэзии, мифологии и российского сочинения в Горном кадетском корпусе, впоследствии статс-секретарь Государственного совета; был организатором и бессменным секретарем Вольного общества любителей российской словесности (или иначе: Общества соревнователей просвещения и благотворения).

20 В дневнике И.И. Козлова за 1825 г. неоднократно отмечены посещения Кюхельбекера (К.Я. Грот. Дневник И.И. Козлова. СПб., 1906, стр. 12: записи от 12 мая и 12 июня); записи второй половины 1825 г. утрачены. Стихи Козлова в «Календаре муз» не появились.

21 Пушкин участия в «Календаре муз» не принимал; вряд ли Кюхельбекер и обращался к нему с просьбой о поддержке альманаха.

22 Яков Кузьмич Кайданов (1779-1855) - профессор Медико-хирургической академии и ее ученый секретарь; совладелец бумажной фабрики.

23 См. обзор М.К. Азадовского.

24 «Декабристы. Поэзия. Драматургия. Проза. Публицистика. Литературная критика». Составил Вл. Орлов. М.-Л., 1951, стр. 622.

25 Так Измайлов неизменно именует в своих письмах А.А. Бестужева (см. также: «Памяти декабристов», т. I, 1926, стр. 239-240, 242). Причиной озлобленного отношения к А. Бестужеву явился, возможно, пренебрежительный отзыв последнего о «Благонамеренном». В обзоре «Взгляд на русскую словесность в течение 1823 года» («Полярная звезда» на 1824 г.) Бестужев посвятил журналу Измайлова всего одну строку: «Благонамеренный» забавен для своего круга» (стр. 10). В следующем обзоре (1824 г.) «Благонамеренный» совсем не упомянут.

26 «Русский архив», 1903, № 6, стр. 209.

27 Кюхельбекер, т. I, стр. XL.

28 Ю.Н. Тынянов. Пушкин и Кюхельбекер. - «Лит. наследство», т. 16-18, 1934, стр. 341-342. В «Календаре муз» оно озаглавлено: «К N.».

29 Кюхельбекер, т. II, стр. 481.

30 В № 36 «Благонамеренного» (1825) было дано объявление, гласившее, что «Календарь муз» уже «одобрен цензурою и поступил в печать. Книжка сия отпечатается в последних числах следующего месяца». Вслед за этим Измайлов писал П.Л. Яковлеву (1 декабря): «Посылаю тебе 35 и 36 № да образчики шрифтов, которыми набран будет наш альманах. Стихи уже набираются, но корректуры еще не получал, а когда получу, то перешлю к тебе и впредь пересылать стану». 24 декабря (в том же письме, в котором он подробно сообщал о восстании 14 декабря) Измайлов пишет:

«Теперь занимаюсь одним только альманахом; раза по два и по три иногда в день бываю у Бирукова и Смирдина - держу по 4 и 5 корректур в сутки; три или четыре наборщика набирают наш «Календарь муз». Смирдин твердит беспрестанно: «оригинала, оригинала» - точно как сорока Якова. Авось альманах наш выйдет к новому году». Но альманах не вышел и к этому сроку. 5 января Измайлов писал: «Альманах почти готов <...> Итак, до следующей почты. Тогда пришлю и билеты, а теперь прилагаю несколько корректурных листиков». Объявление о продаже альманаха появилось лишь во 2 № «Благонамеренного» за 1826 г.