№ 9 (10)

Всемилостивейший государь!

Высокое благодеяние, коим удостоен я от вашего императорского высочества с самых первых дней моего младенчества, осмеливает меня ныне пасть к стопам священной особы вашей.

Случайно, по неосторожности моей, злодей открыл мне тайну, он требовал хранить её: «В противном случае, - сказал он мне, - яд или // (л. 29 об.) кинжал везде найдут тебя». Сим он приковал язык мой, отуманил рассудок. Совесть мучила меня, я страдал, но был слаб - молчал.

На днях открыл я государю, что четыре месяца томило душу мою, - сказал всё, что знал1.

Пятнадцать лет верной и беспорочной службы моей не отдалят от меня бездны, на краю которой стою от минутного заблуждения. // (л. 30)

Государь! Если я должен погибнуть - покоряюсь року, - но ежели угрызения совести, искреннее раскаяние, пятнадцать лет службы верной, совершенное бездействие и откровенное признание могут облегчить участь мою, я заслужу вину свою.

Великий государь! Позволь стать в ряды твои, позволь иметь неограниченное счастие умереть у ног твоих. // (л. 30 об.) Спасённый тобою, да присоединю и я благодарственные мольбы свои к тем бесчисленным страдальцам, коих ты не лишил щедрот своих.

Вашего императорского высочества всемилостивейшего государя

всеподданнейший слуга Павел Леман,

Пермского пехотного полка полковник2

Генваря 6 дня

1826 года // (л. 31)

1 Фраза «На днях открыл я... сказал всё, что знал» подчёркнута карандашом.

2 Письмо написано П.М. Леманом собственноручно.

№ 11 (12)

В первые дни моего младенчества я был столько счастлив, что удостоился быть принят из купели лично его императорским высочеством государем цесаревичем и великим князем Константином Павловичем, многократно благотворившим всему семейству нашему. И теперь, в несчастии моём, я решился прибегнуть к нему, как к ближайшей и любезной особе всемилостивейшего государя моего. Я не заслужил покровительства его императорского высочества, постигая в полной мере вину свою, но за всем тем сознаюсь - искал спасения, питая себя надеждою иметь счастие хотя стать в ряды его императорского величества, под начальством его находящиеся.

Письмо было написано мною в м[естечке] Немирове после первого показания моего в м[естечке] Тульчине начальнику Главного штаба 2-й армии и оттуда должно быть отправлено.

В прошлом 1825 году декабря 29 дня, поутру, в 6 часов, прибыл на квартиру мою полковой командир мой полковник Мартынов вместе с приехавшим из Главной квартиры 2-й армии генерал-вагенмейстером Макаровым. По опечатании ими бумаг моих с последним из них отправился я в м[естечко] Тульчин, не будучи арестован; почему и заключил, что меня требуют по повелению главнокомандующего по одному подозрению. Прибыв туда, я сказал генералу Киселёву, что покажу всё, что знаю. 30-го числа с меня взяли показание, а 31-го я был отпущен // обратно в (л. 32 об.) м[естечко] Немиров - штаб Пермского пехотного полка, где и квартиру имел с начала прибытия в оный.

Письмо к его императорскому высочеству и рапорт к начальнику штаба отдельного Литовского корпуса были написаны мною в м[естечке] Немирове, в квартире моей поутру 6-го числа генваря; и, так как в означенном местечке почтовой экспедиции не находится, притом не желая отправить конверт чрез полковую канцелярию, я располагал просить хозяина дома, у которого занимал квартиру, посессора Клеофаса, часто езжавшего в город Брацлав, ближайший к м[естечку] Немирову, отдать его там на почте; но, не застав его дома, просил жену его вручить ему оный.

Ввечеру 6-го же1 числа полковой командир полковник Мартынов вместе с подполковником Макаровым опять прибыли ко мне и объявили, что я арестован по высочайшей его императорского величества воле.

Истина слов моих может подтвердиться тем, что я после допроса, взятого от меня здесь, в Санкт-Петербурге, не имел никакой возможности ни видеться с кем-либо, ни писать, и тем, что хотя я тогда хозяина квартиры и не видел, но если позволено мне будет написать к нему - он должен будет уведомить, когда и откуда отправлен означенный конверт.

Полковник Леман2 // (л. 33)

1 Слово «же» вписано над строкой.

2 Ответ написан П.М. Леманом собственноручно.

№ 13 (14)

Когда я объявил начальнику Главного штаба 2-й армии, что покажу всё, что знаю, то он сказал мне: «Я дам вам вопросные пункты; поспешите на них отвечать; ответы ваши должны быть тотчас отправлены его императорскому величеству», - вот почему означенное в вопросах и сказано мною в письме к его императорскому высочеству.

Всё, что показано мною в ответах моих 9-го числа сего месяца, совершенно справедливо. Никаким образом не мог я отсюда, из С[анкт]-Петербурга, отправить письма его императорскому высочеству, ибо привезён прямо во дворец, а оттуда, после показания моего генерал-адъютанту Левашову, тотчас отвезён в крепость. Письмо же и рапорт писаны на веленевой бумаге и конверты сделаны были из таковой же, притом запечатаны печатью, которая с прочими вещами моими была отобрана тотчас по прибытии моём сюда, в столицу, и где теперь находится, мне неизвестно.

Истина слов моих совершенно может подтвердиться, ежели высочайше учреждённому Комитету угодно будет // (л. 34 об.) отправить к посессору Клеофасу прилагаемое письмо; и тем более я о сём беру смелость просить, дабы, если его теперь нечаянно станут спрашивать, он, знавши, что меня взяли, не испугался и не отпёрся, хотя и не имеет совершенно никакого понятия о содержавшемся в конверте. По получении ответа  его ясно можно будет увидеть справедливость моего показания, ибо посессор Клеофас должен непременно уведомить, когда и где вышеозначенный конверт был им отдан на почту; там он, конечно, записан в книгу.

Сверх всего сего, здесь в С[анкт]-Петербурге, в почтамте известно, был ли когда от меня отправлен рапорт к начальнику штаба отдельного Литовского корпуса в Варшаву или письмо к посессору Клеофасу в м[естечко] Немиров.

Полковник Леман1 // (л. 35)

1 Ответ написан П.М. Леманом собственноручно.

№ 15 (16)1

Ваше превосходительство!

Милостивый государь!

Долг совести и чести повелевают мне возопить громогласно! Где говорят совесть и честь - там молчать нет сил.

Бог - мой свидетель и Бог - мой поручатель, единственная моя надежда и утешение2 в несчастии моём, что я не ищу обвинения ближнему своему; не могу в моих обстоятельствах: в узах, в темнице и после принятия св[ятых] тайн Христовых, искать зла и врагу своему.

Я ищу оправдания и не успокоюсь, пока не найду его.

Я в полной надежде, что оправдание моё примется благосклонно, говорю «оправдание», потому, что я должен казаться виновным в поступке - и каком же!

Ежели бы дело шло о случае обыкновенном, разговоре или происшествии каком, я готов бы разделить и на себя взять всякое подозрение. Но где дело идёт о совести, о чести, где подозрение в несправедливо показанном на ближнего своего единственно себя для спасения, там разделения в подозрении быть не может, там нет никакой возможности хоронить чувства свои, там должно быть: или «да», или «нет». // (л. 36 об.)

Прежде всего, да позволено мне будет представить за себя в поручительство всех, служивших со мною в продолжение пятнадцати лет службы моей, восемь лет здесь, в гвардии, и семь лет - в армии; пускай скажет хотя один из них, поступил ли я когда против долга, против совести, против чести? Пускай сам полковник Пестель скажет, способен ли я на подобное дело.

В ответах моих высочайше учреждённому Комитету известны показания мои; известно, что в них не показан мною никто несправедливо; известно, что не сказано ничего ложно ни на полковника Пестеля, ни на кого-либо из помещённых членов. Мог ли же я показать на полковника Пестеля, что он говорил мне то, чего не говорил; мог ли я, не собравшись с рассудком и не приведя себе на полную память, сказать, что полковник Пестель говорил мне: «нескромного яд и кинжал найдут везде», когда он не говорил сего, - нет, не мог! // (л. 37)

Полковник Пестель показал, что он при приёме других членов не употреблял угроз, я сего знать не могу, а полагал, что и все другие приняты были точно таким же образом, как и я. Пусть слова его были одни только угрозы, пусть они не могли быть никогда приведены в исполнение, пусть даже вырвались у него случайно, - но они были, - и мне сказаны.

Отчего не должен и не может отказаться Пестель.

В прошедший раз докладывал я вашему превосходительству, что, кажется мне, майор Лорер в это время уже находился в квартире у Пестеля. Теперь точно привёл я себе на память, что он действительно тогда уже был с нами. И вот слова, сказанные Пестелем, хотя тому уже восемь месяцев, но я их совершенно помню: «Вас будут знать все, но вы не будете знать никого», и потом упомянул вышеизложенное. // (л. 37 об.)

Я прошу позволить мне привести сие на память полковнику Пестелю в присутствии майора Лорера, который обязан подтвердить то же.

В несчастии, беде и горе позволено каждому искать спасения, когда человек тонет - за всё берётся, тем более за оплот верный.

Ваше превосходительство. Я не ищу ничего, ничего не желаю, хочу только оправдать себя.

Вашего превосходительства милостивого государя

с глубочайшим почтением имею честь быть

покорным слугою Павлом Леманом3

14 апреля

1826 года // (л. 14)

1 Вверху листа помета чернилами: «Читано 15 апреля».

2 Слово «утешение» вписано над строкой.

3 Письмо написано П.М. Леманом собственноручно.