Т.Н. Ознобишина

Декабрист Владимир Николаевич Лихарев

Биография В.Н. Лихарева мало изучена. Причиной этому является, отчасти, почти полная утрата эпистолярного наследия и научных трудов декабриста. Кроме официальных документов следствия сегодня известно очень небольшое количество писем и воспоминаний современников, которые помогают полнее раскрыть его личность. Особый интерес представляет здесь «Родовой листок» (1914-1918) - издание основателя коллекции, посвящённой истории рода Лихаревых. К счастью, в нём были опубликованы некоторые письма декабриста, впоследствии утраченные.

«Лихарев был одним из замечательнейших людей своего времени (...) Он отлично знал четыре языка и говорил и писал на них одинаково свободно (...) Доброта души его была несравненна. Он всегда готов был не только делиться, но, что (труднее), отдавать своё последнее. К сожалению, он страстно любил картёжную игру и вообще рассеянную жизнь...», - писал о нём декабрист Н.И. Лорер.

Владимир Николаевич Лихарев родился в 1802 г. Отец - Николай Андреевич Лихарев, ротмистр, дворянин Тульской губернии (умер в 1826). Мать - Пелагея Петровна (урождённая Быкова). В семье было девять детей. Детство будущего декабриста прошло в селе Коншинка Каширского уезда Тульской губернии. До 15 лет он воспитывался дома, а с 1817 г. определён в Московское учебное заведение для колонновожатых Н.Н. Муравьёва. Проявляя особый интерес к гуманитарным наукам, слушал «особенно лекции известных профессоров по различным предметам». В 1820 г. выпущен прапорщиком в свиту по квартирмейстерской части.

«Я вступил в свет с впечатлениями первоначального воспитания, которые, вместо того, чтобы укрепиться, скоро изгладились и уступили место мнениям, которые я почерпнул в душе, а не в рассказах моих наставников (...) Я положил твёрдое намерение посвятить жизнь мою Отечеству и употребить все усилия чем-либо оному сделаться полезным».

В июле 1821 г. он командирован в военные поселения на съёмку земель Бугской и 3-й Украинской уланских дивизий.

«Мою отправку из Могилёва в военные поселения почли за ссылку, и в этом предположении была некоторая доля истины. Я увидел себя сосланным в жалкий уголок земли, оторванным от родителей, друзей, окружённым подонками общества, здесь впервые ощутил я ужас существования. Я с головой погрузился в науку (...)

Между тем, довольно часто предпринимаемые мною разъезды по поселениям колонистов дали мне возможность непосредственного общения с крестьянами. Я увидел, что они угнетены и несчастны. Жалость охватила меня. Я принялся писать против этого учреждения с жаром и горячностью. Смелость моя простиралась до того, что я возымел мысль направить письмо покойному государю императору Александру I и рассказать, как обманывают его вероломные слуги, как ущемляются интересы его народа. Припоминаю, что минуты, когда я излагал на бумаге мои мысли, были самыми счастливыми в моей жизни».

В этот период он углубляется в изучение государственного хозяйства и законов, уделяет большое внимание чтению политических книг.

В апреле 1823 г. В.Н. Лихарев пожалован в подпоручики, бывает по службе в Каменке.

«Вскоре я составил знакомство с Василием Давыдовым. Ум, благородство характера, доброта сердца - всё меня влекло к этому человеку. Он бредил Родиной, я поклонялся ей, и мы стали друзьями». «Ум, твёрдые познания в науках, которым я был предан, а более всего благонамеренность, которая дышала в его словах и рассуждениях, любовь к Народу Русскому - вот что привлекло меня к нему и отчего я с жаром слушал его разговоры и сердечно разделял его мнения».

Вскоре, в 1824 г. Владимир Лихарев становится членом Каменской управы Южного общества декабристов.

Директория общества поручила В.Л. Давыдову развернуть работу в военных поселениях. Давыдов это поручение не только неоднократно обсуждал, но и распространял его на членов Управы: «Когда я объявил Пестелю, что Лихарев принят в общество, полковник Пестель поручил мне просить его написать что-нибудь о военных поселениях по сведениям, которые, служа в оных, он иметь должен».

П.И. Пестель показывал на следствии: «Лихарев сам предложил составить записку о всех замечательных происшествиях, случившихся в военных поселениях Харьковской и Херсонской губерний». Так появилась записка Лихарева «Взгляд на военные поселения». В ней говорилось «О святом союзе и о влиянии на оный России», об уродливом постановлении военных поселений, изобретённых графом Аракчеевым, которого он назвал «таинственным врагом Отечества».

«Угнетение и бедственное положение военных поселян, беззаботливость и ничтожность частных начальников и, как следствие, большая часть военных поселян от несчастного состояния, в котором они находятся, легко могут покуситься на какие-нибудь крайности».

В Южном обществе обсуждался вопрос о распространении влияния идей общества на военные поселения. «Записка» не сохранилась. Черновики её были уничтожены автором ещё до ареста. Предположение о написании Лихаревым ещё одной записки «О состоянии военных поселений в Херсонской и Екатеринославской губерниях» не подтверждается.

Ещё более сблизила Лихарева с семейством Давыдовых его женитьба 17 августа 1825 г. на Екатерине Андреевне Бороздиной - племяннице В.Л. Давыдова.

Тем временем над тайным обществом сгущаются тучи: генерал Витт поручил отставному чиновнику А.К. Бошняку проникнуть в тайны его. «В апреле (...) 1825 года приступлено было к самому делу (...) Я просил его (Витта) облегчить мне ход мой через обольщение особыми ласками известного, служащего в свите, офицера Лихарева», - сообщал агент-провокатор Бошняк. Он завоевал доверие молодого офицера, был представлен Давыдову и принят в тайное общество. 13 августа 1825 г. Витт на основе сведений, полученных Бошняком, составил донос и отправил его Александру I. Одним из первых в числе участников тайной организации был назван Лихарев. 29 декабря он был арестован в доме И.В. Поджио в Яновке.

31 декабря Лихарев был отправлен в Петербург. 8 января 1826 г. в одиннадцатом часу вечера после первого допроса в Зимнем дворце он был отправлен в Петропавловскую крепость с указанием «посадить по усмотрению, дав писать, что хочет» и был посажен в куртине Трубецкого бастиона в арестантском каземате № 13.

«Долгом своим гражданским почитал я посвятить часть жизни своей счастью грядущих поколений (...) Все мои действия имели цель, которую я не боюсь высказать перед Богом и людьми - любовь к Отчизне», - пишет он из крепости генералу Левашову. Следуют допросы. В крепости его два раза (26 января и 6 февраля 1826 г.) посещает генерал Н.Н. Раевский, прибывший в Петербург для свидания с ним, М.Ф. Орловым и И.В. Поджио.

В середине марта 1826 г. в Петербург был доставлен Бошняк. Получив от него показания, Следственный комитет изменяет тон и характер вопросов к Лихареву. Формируется обвинение: «Знал об умысле на цареубийство, принадлежал к тайному обществу с знанием цели и знал о приготовлении к мятежу». Решением суда он приговорён по VII разряду со ссылкой в каторжные работы на 2 года с последующим поселением в Сибири.

Жена декабриста Екатерина навещала его в конце декабря 1826 г. в крепости. Из его писем видно, что вопрос об её отъезде обсуждался всерьёз. В письме к сестре Лихарев просит, чтобы «мать дала значительную сумму денег, капиталы при её отъезде, чтобы обеспечить наше физическое существование на несколько лет (...) Моя жена никогда не попросит, а я прошу в первый раз». Можно лишь предположить, что препятствовал отъезду Екатерины её отец. Это по проискам А.М. Бороздина второй его зять, И.В. Поджио, был заключён на 8 лет в Шлиссельбургскую крепость. Влиятельный сенатор предпринял всё возможное, чтобы отвернуть дочерей от осуждённых мужей-декабристов.

28 мая 1826 г. у Лихарева родился сын Николай.

Перед отправкой на каторгу он писал сестре из крепости: «Несчастие, которое другие оплакивают во мне, неспособно меня убить, я горжусь своими кандалами... Я смогу остаться с поднятым челом перед судом Божеским и людским».

7 февраля 1827 г. Лихарев отправлен из Петропавловской крепости и 4 апреля прибыл в Читу, где разделил со своими товарищами все тяготы каторжной жизни.

Спустя год, 1 апреля 1828 г., Лепарский докладывал Дибичу об отправке 11 человек, чей срок каторжных работ кончился, на поселение. В числе этих одиннадцати был и Лихарев. Перед отправкой Н.А. Бестужев написал его акварельный портрет.

Поселение было определено в с. Кондинское Тобольской губернии, куда Лихарев прибыл в июне 1828 г. Суровые климатические условия, оторванность от товарищей делали существование ещё более мучительным. В апреле 1829 г. мать и жена декабриста подают прошение о переводе его в действующую армию, «дабы он мог кровью смыть заблуждение своё». Однако соизволения на просьбу не последовало.

Старается помочь и Е.Ф. Муравьёва (мать декабристов А.М. и Н.М. Муравьёвых), она пишет фон Фоку: «Одна из несчастных (мне очень коротко знакомая) г-жа Лихарева, тому уже полтора месяца, как послала просьбу из Морсквы на Высочайшее имя о муже своём, но не знает, что на оное воспоследовало. То усерднейше Вас прошу, милостивый государь, ежели известно Вам, какой есть ответ на её просьбу, то меня об этом уведомить, чем меня чувствительно обяжете. А она, г-жа Лихарева, по большей части живёт в деревне и совершенно не имеет средств узнать о просьбе своей». Однако и это не приносит результата. Лишь в марте 1830 г., благодаря настойчивым хлопотам матери, получено разрешение о переводе в Курган, куда Лихарев попадает осенью 1830 г.

Наступил новый этап его скитаний. На протяжении 27 лет Курган был местом ссылки декабристов. Здесь, среди друзей-единомышленников Владимир Николаевич Лихарев провёл долгих 7 лет. В одно время с ним там находились: М.А. Назимов, А.Е. Розен, М.М. Нарышкин, Н.И. Лорер, И.Ф. Фохт и А.Ф. Бриген.

«Город построен на левом берегу Тобола, имеет три улицы продольные с пятью перекрёстными переулками; строения все деревянные, кроме двух каменных домов».

Находясь в Кургане, ссыльные декабристы поддерживали друг друга морально и материально. Их деятельность в Кургане в это время дала большой толчок к развитию культурной жизни Зауралья. Часто местные жители говорили: «За что такие славные люди сосланы в Сибирь? Ведь они святые, и таких мы ещё не видали».

О жизни Лихарева в это время вспоминает Розен: «В.Н. Лихарев, совершенная противоположность аккуратности Фохта, всегда умный и тонкий в беседах, никогда не думал о завтрашнем дне, жил в обществе чиновников, одевался щёголевато и всё должал; все верили ему, все любили его...»

Известно, что в мае 1832 г. Лихареву было разрешено поехать в Тобольск «для вынятия из тела пули», где он находился с июля 1832 по март 1833 г. При этом «материальные средства его, частью вследствие расходов на лечение, частью вследствие привычки не стеснять себя в расходах, пришли скоро в крайне запутанное положение». Он писал в то время: «Когда я расстался с семейством своим, оно пользовалось более чем безнуждным состоянием, которое по разным причинам расстроилось в продолжении моей ссылки. Между тем, я оставался о том в совершенной безвестности».

Тяжёлое материальное положение, в которое он попал, так и не удалось поправить. Не принесло облегчения и пособие в размере 200 рублей, которое по высочайшему повелению в 1835 г. было положено нуждающимся декабристам. Небольшим подспорьем было личное хозяйство, 15 десятин земли, пожалованных поселенцам в том же 1835 г.

О жизни декабристов в Кургане Елизавета Петровна Нарышкина писала так: «Когда мы здесь все собираемся, мы друг другу признаёмся, что с каждым годом та боль, которая возникает в нас по причине нашей разлуки с нашими семьями становится всё непереносимее. Сколько горячо любимых существ каждый из нас потерял (...) Нет, нет, мы никогда не свыкнемся с этой жестокой разлукой».

Владимир Николаевич Лихарев неизмеримо страдал от разлуки с женой и сыном. Вдруг появилась надежда: «Благодарю тебя за хорошее известие о В.Н. Л(ихареве). Прошу вас сказать ему, что я принимаю сердечное участие в сугубом его счастии, в скором свидании с супругою», - писал А.Ф. Бриген Н.И. Лореру из Пелыма 15 ноября 1833 г. Однако счастью этому не суждено было сбыться - надежда на встречу была разбита ловким обманом родственников. А в 1836 г. эта надежда погибла навсегда.

Потрясённая неожиданным известием, Е.П. Нарышкина пишет: «В то время когда я последний раз писала Вам, я ещё не знала о тех горестных известиях, какие получил Лихарев - Екатерина вышла замуж (...) Если бы Екатерина была женщиной легкомысленной, я могла бы, в конце концов, объяснить себе её поведение, но, зная её такой, какой мы её знаем, какой знали её все, особенно после того, как мы прочли все те письма, какие она писала своему первому и настоящему мужу, по-моему, уже не знаешь, что и думать о ней.

В прошлом году ей делали предложение выйти замуж, и она отвергла это унизительное предложение, так как этого требовал её долг; вся её семья восстала тогда против неё, она была бедна, у неё на руках находилась калека-мать, она должна была воспитывать своего ребёнка, у неё был муж, для поддержки которого она шла на денежные жертвы с непринуждённостью любящей жены, но, видимо, десять лет такой героической борьбы с разного рода несчастиями в конце концов её толкнули на это второе замужество, которое будет давить её гнётом раскаяния весь остаток её жизни. Она уступила в минуту слабости, я в том уверена, уговорам людей её окружающих (...)

Как они насмеялись над её доверчивостью, все её родственники! В первый раз они вызвали её к себе, обещая помочь ей выехать в Сибирь к её мужу; а на этот раз они уверили её в том, что они желают помочь ей устроиться и найти хороших учителей для её сына и дать ему возможность учиться в Одессе, но они нашли для себя более удобным обмануть её и освободиться от забот по её содержанию, выдав замуж».

Сенатор А. Бороздин одержал ещё одну победу, теперь окончательную (несколькими годами раньше его первая дочь Мария, «забыв» надёжно спрятанного в Шлиссельбургскую крепость Поджио, вышла замуж вторично за князя А.И. Гагарина). «Это обстоятельство сокрушило Лихарева так, что при блестящих способностях, при большом запасе серьёзных познаний он не мог или не хотел употребить их с пользой», - свидетельствовал Розен.

Нарышкина пишет: «Лихарев поражён, на нём лица нет (...) Теперь его гнетёт забота о судьбе сына, о котором он больше не надеется получить вести». До конца дней в письмах его звучит эта боль: «Я не сумею никогда Вам выразить, как я люблю сына, и всю пытку, которую я испытываю, не видя его (...) Бедный ангел, неужели никогда не будет знать своего отца».

Но в письмам к родным есть и такие строки: «Не жалейте меня (...) Знайте же, сестра, что я могу быть несчастным, но никогда жалким, в какие бы обстоятельства не угодно Богу меня поставить. Могу ли я быть таким? Честь и сердце никогда не падали».

Тем временем, в 1837 г. великий князь Александр Николаевич отправляется в путешествие по Сибири. В начале июня он прибывает в Курган. После встречи в Кургане В.А. Жуковский, сопровождавший наследника, узнаёт, что тот ходатайствует перед императором об облегчении участи ссыльных декабристов. Со своей стороны Жуковский тоже обращается с письмом к Николаю I: «Никогда случай, подобный теперешнему, не представится Вам для облегчения действий Вашей благости (...) Всепрощение в сию минуту приобретает характер божественности (...) Какой новый блеск получите Вы в глазах всей России! Другой подобной минуты не будет».

И вот 21 июня 1837 г. был издан указ об определении группы декабристов на Кавказ в действующую армию: «Говорили, что государь выразился, что этим господам путь в Россию ведёт через Кавказ», - вспоминал Розен.

Это известие было воспринято ссыльными декабристами, по словам Бригена, с прискорбием: «Молодёжь и здоровых людей оно радовало бы, но людей в летах, ибо всем уже под 40 или за 40 лет, людей, проведших 12 лет в Сибири, испытавших столько несчастий и со здоровьем совершенно расстроенным, это известие никак не могло обрадовать».

Лорер вспоминал: «Городок Курган, узнав о нашем перемещении заметно поприуныл, и крестьяне из соседних деревень приходили прощаться с нами, а городничий даже объявил, что выпроводив нас, подаст в отставку и уедет в Россию».

21 августа 1837 г. Назимов, Лихарев, Лорер и Нарышкин выехали из Кургана. Позже за ними последовал и Розен. Путь на Кавказ лежал через Тобольск, Казань и Ростов-на-Дону. В Тобольске к курганским декабристам присоединились А.И. Одоевский и А.И. Черкасов. «Мы составили комплект новых солдатов и отправились (...) в новый неизведанный нам край из 40° мороза в 40° жары».

8 октября 1837 г. прибыли в Ставрополь. Здесь в это же время (с 3 или 4 до 22 октября) находился М.Ю. Лермонтов. Некоторые исследователи считают, что, учитывая большой интерес Лермонтова к ссыльным декабристам, а также нахождение там их общих знакомых Н.В. Майера и Н.М. Сатина, могла иметь место встреча поэта с декабристами в первой половине октября 1837 г.

Из Ставрополя Нарышкин назначен в Навагинский, Лорер - в Тенгинский, Назимов - в Кабардинский егерские полки. Лихарев же отправлен 19 октября в штаб Куринского пехотного полка в крепость Грозную.

Весной 1838 г. Лихарев назначен с Лорером, Нарышкиным, Черкасовым и Одоевским в отряд Н.Н. Раевского в состав Тенгинского пехотного полка. Друзья снова вместе.

Задачей Кавказских войск в то время было создание надёжной системы защиты Черноморской береговой линии. Полк отправлен к устьям рек Шахе и Шапсухо для строительства укреплений. 7-11 мая он участвует в высадке при Туапсе.

Тяжёлые условия жизни подрывают и без того слабое здоровье Лихарева. 10 августа 1838 г. он пишет из госпиталя в Тамани: «Я заболел гораздо серьёзнее, чем раньше (...) Генерал заставил меня покинуть отряд, где я, конечно, умер бы, ибо трудно представить себе, что такое лагерная жизнь на войне». Ещё тяжелее страдания душевные. Мы читаем в этом же письме: «Я не знаю более ужасного несчастья, чем не быть никем любимым». Встретивший его в госпитале М.Ф. Фёдоров вспоминал: «...он был худощав, болезненного вида, молчалив и постоянно или читал или раскладывал пасьянс ...вообще же, заметны были в нём глубокая тоска и душевные страдания».

Весною 1839 г. Лихарев назначен снова в экспедицию Раевского. После занятия места для форта в устье реки Шахе начато возведение укреплений. Вместе с Лихаревым в строительстве форта Головинский участвовали Лорер, А.И. Вегелин, Н.А. Загорецкий, К.Г. Игельстром, Нарышкин, Одоевский и Черкасов. Здесь его другом стал К. Данзас, недавно присланный из Петербурга за участие в дуэли А.С. Пушкина. В то же время с Лихаревым и его товарищами встретился на Кавказе Н.П. Огарёв. По впечатлению этой встречи он написал два стихотворения.

Измена жены, разлука с сыном, тяжёлое материальное положение, равнодушие родных терзают душу Лихарева неотступно. 11 января 1840 г. он пишет сестре: «2 года и несколько месяцев как я на Кавказе, и я получил 2 письма от матери и от Вас и ни одного от братьев и других сестёр (...) Моя жизнь уже 50 лет это борьба, беспрерывная, бессветная, скрытая, но ужасная (...) Возможно ли, чтобы самые близкие и самые дорогие тебе люди относились к тебе с более холодным равнодушием! И за что?..»

Но до конца верными остаются друзья. В письме к другу Николаю Лореру он признаётся: «Настоящее моё положение незавидное. Право, не на радость я живу, и жизнь тяготит меня.

Если по временам для меня проблескивают светлые дни, им обязан я вам, мои добрые дорогие друзья, Вашему доброму вниманию, родственному участию».

В 1840 г. в Тенгинский полк в отряд Галафеева, в котором в то время служил Лихарев, был определён Лермонтов. 6 июля отряд выступил из крепости Грозной по направлению к аулу Большой Чечень и 10 июля подошёл к селению Гехи. Впереди виднелась река...

Как месту этому названье?
Он отвечал мне: - Валерик,
А перевесть на ваш язык
Так будет речка смерти...

11 июля 1840 г. Лихарев погиб в деле при Валерике. Данные о его гибели содержатся в воспоминаниях Лорера. Он пишет, что получил от командира Куринского полка Фрейтага печальную весть о том, что Лихарев убит в последнем деле. «Он был в стрелках с Лермонтовым (...) Сражение приходило к концу, и оба приятеля шли рука об руку, споря о Канте и Гегеле, и часто, в жару спора, неосторожно останавливались (...) В одну из таких остановок вражеская пуля поразила Лихарева в спину навылет, и он упал навзничь. Ожесточённая толпа горцев изрубила труп так скоро, что солдаты не поспели на выручку останков товарища-солдата».

21 декабря 1840 г. М.А. Назимов писал А.Ф. Бригену, что «Лихарев убит, тело его погребено на месте боя. Беляевы и Вегелин были на его могиле прошедшей осенью». А. Беляев рассказывал: «Когда мы в последнюю экспедицию нашу проходили Валерик, то увидели, что могилы наших убитых были разрыты и тела павших обнажены, ограблены и изуродованы этими чеченскими варварами. Тут же их похоронили снова».

Лорер сообщал, что после гибели Лихарева «остались некоторые бумаги на разных языках и портрет красивой женщины превосходной работы (...) Я узнал портрет жены его, рисованный Изабе в Париже».

В 1840 г. за участие в экспедициях Лихарев был произведён в унтер-офицеры, но приказ этот не застал его в живых.

М.Н. Лихарев

Владимир Николаевич Лихарев

Лихарев Владимир (12 поколение 2-й ветви), родился в 1802 г., до 15-летнего возраста воспитывался дома, сперва под руководством некоего Делиля у разных учителей, а потом под руководством пастора Галлера. «Отлично знал четыре языка, говорил и писал на них одинаково свободно».

Зачисленный колонновожатым в Свиту Его Величества по квартирмейстерской части 7 декабря 1817 года, он закончил своё образование в известном Московском учебном заведении для колонновожатых Н.Н. Муравьёва, откуда по экзамену 12 марта 1820 г. был выпущен прапорщиком в Свиту Его Величества по квартирмейстерской части и служил на юге.

В 1825 году он женился на дочери сенатора Андрея Михайловича Бороздина - Екатерине Андреевне Бороздиной (двоюродной сестре А.М. Бороздиной-Раевской). Бракосочетание состоялось 17 августа 1825 г. в местечке Тенепине Киевской губернии. При венчании свидетелями были генерал Николай Петрович Высоцкий и генерал-майор, Александр Львович Давыдов.

Сестра Бороздиной Мария Андреевна, в то же время вышла замуж за Иосифа Викторовича Поджио, также члена тайного общества, вскоре пострадавшего. В доме Поджио Лихарев и был арестован в конце 1825 года и заточён в Петропавловскую крепость. Здесь 26 января 1826 г. навестил его, равно как Поджио, Н.Н. Раевский-старший, приехавший в Петербург для свидания со своим зятем, М.Ф. Орловым.

По окончании суда над декабристами В.Н. Лихарев был причислен к VII разряду государственных преступников за принадлежность к Южному тайному обществу «с знанием цели» и «приготовлении к мятежу» и «умысла на цареубийство».

Приговорённый к ссылке в каторжную работу на 4 года, а затем на поселение, В.Н. Лихарев был привезён в Читу, а затем, вследствие смягчения наказания в 1828 году переведён был на жительство в село Кондинское, Тобольской губернии, откуда в 1830 г. по просьбе матери, переведён был в Курган.

В 1832 г. Лихарев с Высочайшего разрешения, ездил в Тобольск, для вынутия из тела его пули и пробыл там с 15-го июля 1832 г. до 21 марта 1833 г., после чего вернулся в Курган, где, по словам барона А.Е. Розена, «получил печальное известие, что жена его вышла замуж. Это обстоятельство сокрушило Лихарева так, что при блестящих способностях, при большом запасе серьёзных познаний он не мог или не хотел употребить их с пользой».

В 1837 г., по ходатайству Наследника Александра Николаевича, посетившего в июне Курган, Лихареву, вместе с товарищами его М.М. Нарышкиным, М.А. Назимовым и Н.И. Лорером, было Высочайше разрешено 23-го июня вступить на военную службу рядовым в Отдельный Кавказский корпус.

Выехав из Кургана 21-го августа Лихарев, через Тобольск, Казань и Ростов на Дону, прибыл на Кавказ и был зачислен в Куринский пехотный полк, стоявший около  г. Моздока. В 1838 г. он был назначен с Лорером, Нарышкиным, А.И. Черкасовым и князем А.И. Одоевским (поэтом) в отряд Н.Н. Раевского, в состав Тенгинского пехотного полка и принимал 12 мая участие в высадке при Туапсе.

В сентябре 1838 г. в Тамани, в госпитале, Лихарева встретил М.Ф. Фёдоров и рассказывал впоследствии об этой встрече: «На вид ему было не более 35 лет. Он был худощав, болезненного вида, молчалив и постоянно или читал, или раскладывал пасьянс. Мне говорили, что он очень любил играть в карты; вообще же заметны были в нём глубокая тоска и душевные страдания. Товарищи его рассказывали: что он незадолго до ссылки женился, и что жена его, по отправлении его в Сибирь, разрешилась сыном.

В 1826 г. 28 мая родился и крещён сын Николай в местечке Тенепине Киевской губернии. Восприемником был гвардии поручик Лев Бороздин (Сведения Чигиринского поветового Суда от 11/9 № 1828). Но, несмотря на это, она не последовала примеру Нарышкиной, Трубецкой и других аристократок, разделивших участь мужей своих, а осталась в России и вышла замуж». (Воспоминания М.Ф. Фёдорова. - Кавказский сборник. Т. III).

В том же 1838 году, но ещё весною, Лихарева и его товарищей декабристов видел на Кавказе Н.П. Огарёв, посвятивший им прекрасные стихотворения: «О если б мне пришлось прожить ещё года» и «Я видел вас, пришельцы дальних стран».

В 1839 году Лихарев был с князем Одоевским, Нарышкиным и Назимовым назначен снова в экспедицию Н.Н. Раевского и 21 июня 1839 г. находился в лагере, как видно из письма князя А.И. Одоевского к М.А. Назимову, а в 1840 г. жил в Прочном Окопе в 65 верстах от Ставрополя.

За участие в экспедициях Лихарев был произведён в унтер-офицеры, но приказ о производстве уже не застал его в живых: «пули черкесские положили конец его тревожной жизни в цепи застрельщиков в деле под Валериком», в том самом, которое Лермонтов, участник этого боя, - обессмертил своим стихотворением «Валерик».

Н.И. Лорер рассказывает, что по приезде в Пятигорск его однажды вызвал командир Куринского полка, полковник Фрейганг: «я поспешил исполнить его желание, и он объявил мне печальную вещь о том, что товарищ мой по Сибири, Лихарев убит в последнем деле. После него остались некоторые бумаги на разных языках, и портрет красивой женщины превосходной работы, который Фрейганг, зная мою дружбу с покойным, хотел мне передать. Я узнал портрет жены его, рисованный Изабе в Париже. Я посоветовал полковнику отправить все эти драгоценности к родным покойного и дал адрес.

В последнем деле, где он был убит, он был в стрелках с Лермонтовым, тогда высланным из гвардии. Сражение подходило к концу; оба приятеля шли рука об руку и часто в жару спора останавливались*. Но горская пуля метка и винтовка редко даёт промахи. В одну из таких остановок вражеская пуля поразила Лихарева в спину на вылет и он упал навзничь; ожесточённая толпа горцев изрубила труп так скоро, что солдаты не поспели на выручку останков товарища-солдата».

М.А. Назимов 21 декабря 1840 года писал А.Ф. фон-дер-Бригену из Прочного Окопа, что «Лихарев убит под Валериком, в Большой Чечне. Тело его погребено на месте боя. Жаль, что при кончине его не было никого из товарищей, чтобы передать родным и сыну его просьбы и желания. Беляевы и Вегелин были на его могиле прошедшей осенью».

А.П. Беляев рассказывает, что, проходя через Валерик он увидел, что «могилы убитых при Валерике разрыты, тела их обнажены, ограблены, изуродованы этими чеченскими варварами. Тут же их похоронили снова».

По словам Н.И. Лорера, доброта души Лихарева была «несравненная». Он «всегда был готов не только делиться, но отдавать своё последнее. К сожалению, он страстно любил карточную игру и вообще рассеянную жизнь».

______________________

*З.С. Лихарева, жена сына декабриста, в письме своём от 18 апреля 1914 г. сообщает, что муж и она слышали впоследствии подробности от очевидца его кончины и его друга, как он утверждал, покойного Николая Соломоновича Мартынова (убивший на дуэли Лермонтова).

Мартынов утверждал, что в день кончины Владимир Николаевич Лихарев ехал с ним, после боя при Валерике, когда, увидя вдруг какой-то небольшой неприятельский отряд, В.Н. поскакал стремительно туда, и мгновенно был убит.

М. был убеждён, что, это было своего рода самоубийством, вызванным будто-бы, только что полученным запоздалым известием о замужестве его жены. Это предположение опровергается рядом фактов.

О выходе Е.А. в 1836 году замуж за гвардии прапорщика Льва Шостака Владимиру Николаевичу было раньше известно.

Описание, как погиб В.Н. подтверждается выводами фон-Штейна (Исторический Вестник, октябрь 1914 г.), который полагает, что причиною смерти В.Н. в этот день был М.Ю. Лермонтов; последний любил бравировать и в этом случае он, затея спор, заставил отстать В.Н. от своего отряда, а горцы, следящие за каждым шагом русских, не упустили момента и одного из них оставили навсегда в своих горах.

______________________

Любопытно, между прочим, что сестра Лихарева - Варвара Николаевна, была второю женою (с 1833 г.) Петра Львовича Давыдова, брата Н.Н. Раевского-старшего, который приходился также родным дядей жене Лихарева - Екатерине Андреевне, рожд. Бороздиной: её мать была Софья Львовна, рожд. Давыдова; этим, хотя и довольно отдалённым родством и объясняется, вероятно, что Н.Н. Раевский-старший навещал в 1826 году заключённого в Петропавловской крепости В.Н. Лихарева.

У В.Н. Лихарева было ещё два брата, Николай и Александр, которые умирали бездетными и пять сестёр, из коих три, Елизавета, Екатерина и Мария, скончались девицами. Одна, Авдотья, бездетная и 5-я Варвара (р. 1803), была замужем за П.Л. Давыдовым и имела двух сыновей, от которых потомства не осталось.

Николай Петрович Лихарев, племянник декабриста, скончался в 1916 г., у которого от первого брака сын Михаил (р. 1888) и от второго брака дочь Мария. Второй племянник декабриста, Александр, был бездетный. Племянницы: Пелагея и Наталия, также бездетные, а племянница Мария, в замужестве первым браком за А.Н. Ознобишиным, родным братом мужа старшей сестры, имеет дочь Наталию, а во втором браке за Хрущёвым детей не имеют.

Дети Наталии Ознобишиной, по мужу Белостоцкой - Надежда, замужем за Н.Н. Усовым, мать которого, Анна Павловна Лихарева 3-й ветви; Наталия, за троюродным братом Александром Сергеевичем Путиловым; их бабушки - родные сёстры, ур. Миллер - Софья Лихарева и Анна Янович. Дочь последней была за Сергеем Путиловым. Брат Александра Сергеевича Путилова, Алексей, женат на баронессе Екатерине Корф, правнучке Варвары Николаевны Лихаревой (р. 31.01.1800), по мужу Горсткиной.

*  *  *

Сын декабриста - Николай Владимирович Лихарев, родился 28 мая 1826 г. По окончании курса в частном учебном заведении, 5 января 1844 г. поступил унтер-офицером в Рязанский пехотный полк. 19 января 1845 г. - вышел в отставку, а 1 апреля 1846 г. снова поступил на службу рядовым, как не могший доказать своего дворянского происхождения, в драгунский Принца Вюртембергского полк, приняв участие в войне с горцами.

Н.В. Лихарев был во множестве мелких стычек, рекогносцировок и сражений на Кавказе в Чечне 1846, 1847 и 1848 гг. За отличие в делах, произведён 9 декабря 1847 г. в унтер-офицеры. Получил знак отличия Военного ордена 4-й степени (12 декабря 1847 г.), прикомандирован к драгунскому Наследника Цесаревича полку (1 декабря 1848 г.), произведён в прапорщики (29 июля 1849 г.) с переводом в этот Драгунский полк. 5 марта 1854 г. вышел в отставку.

С 1861 по 5 октября 1866 г. Н.В. Лихарев был мировым посредником в Раненбургском уезде Рязанской губернии; с 5 октября 1866 г. - утверждён мировым судьёю 5-го участка того же уезда и 8-го сентября 1869 г. был избран Земским Собранием в ту же должность и на следующее трёхлетие.

Он был женат на девице Зинаиде Сергеевне Щербачёвой, помещице села Нарышкина. З.С. после смерти мужа, последовавшей в конце 1869 г., переехала в г. Калиш и приняла должность начальницы гимназии, прослужив на таковой 20 лет. В годы войны (Первой мировой. - Н.К.), З.С. Лихарева, осталась в занятом Калише. По просьбе её племянницы г-жи Андреевой, ур. Щербачёвой (дочери брата), был возбуждён через МИД вопрос о возвращении З.С. в Россию, на что 25 октября 1915 г. последовал ответ, что предложение выехать в Россию З.С. Лихарева отклонила за преклонностью лет.

*  *  *

«1837 г. 16 августа утверждён раздел имущества Тульской Палатой Гражданского Суда по прошению вдовы ротмистра Пелагеи Петровны Лихаревой с детьми её: отставного гвардейского подпоручика и кавалера Александра, Гусарского Эрц-Герцога Фердинанда полка шт.-ротмистра Петра, того же полка отставного корнета Николая, девиц -Екатерины, Елизаветы, Марии, Авдотьи и Тайной Советницы Варвары, по мужу Давыдовой и с внуком Николаем Владимировичем Лихаревым.

В 1856 г. августа 28 дня утверждён раздельный акт после смерти Пелагеи Петровны Лихаревой между оставшимися в живых детьми её: полковником Петром, гвард. подпоручиком Александром, дочерью Авдотьей и внуком, прапорщиком Николаем Владимировичем Лихаревым».

Владимир Николаевич Лихарев

Владимир Николаевич Лихарев, подпоручик квартирмейстерской части, принадлежавший к Южному обществу, суждён был Верховным уголовным судом; признанный виновным в знании об умысле на цареубийство, в принадлежности к тайному обществу с знанием цели и в знании о приготовлении к мятежу, отнесён был указом правительствующего Сената от 13 июля 1826 года к седьмому разряду государственных преступников, с осуждением к временной ссылке в каторжные работы на 4 года, а потом на вечное поселение. По указу, объявленному правительствующему Сенату 22 августа 1826 г., оставлен в каторжных работах на один год, с обращением на вечное поселение в Сибири.

По отбытию годичного срока в каторжных работах, согласно последовавшей воле Его Императорского Величества, 2 июня 1828 года доставлен был из Иркутска в Тобольск для водворения его на поселение в селе Кондинске.

В Кондинске Лихарев пробыл два года. 22 марта 1830 года управлявший главным штабом Его Императорского Величества граф Чернышёв уведомил генерала-губернатора Западной Сибири И.А. Вельяминова, что Государь Император, снисходя к просьбе матери преступника, Высочайше повелеть соизволил - «перевесть Лихарева из Кондинска в другое место, более на юг, по усмотрению генерала-губернатора Западной Сибири, где бы климат, более умеренный, не столько вредил его здоровью».

По распоряжению генерала Вельяминова, Лихарев переведён был в Курган. В Кондинске и Кургане Лихарев проживал по разным квартирам, пособия от казны не получал, располагая достаточными материальными средствами, присылавшимися ему из России. В начале 1832 года, чувствуя себя нездоровым и найдя необходимость лечиться под наблюдением лучших врачей, Лихарев просил генерала Вельяминова разрешить ему приезд в г. Тобольск:

«Vous avez daigne m'encourager avec tant de bonte a vous adresser mes supplications que c'est avec une extreme confiance que je prends la liberie de vous importuner, penetre du souvenir des affectueuses bontes dont voire excellence avez comble mes compagnons d'infortune et parmi eux moi, des I'mstant ou nous avons eu le bonheur de vous approcher. II y a plusieurs annees que je porie une balle dans le corps et la moindre variation dans Fair suffit pour reuouveler la douleur qu'elle m'a laissee. Avec una sante aussi delabre'e que la mienne je redoute les conse'quences de ce mal continu et je sens un pressant besoin de consulter un medecin, bien re'solu de me soumettre aux chances d'une operation, s'il en est question».

Генералом Вельяминовым сделано было распоряжение об освидетельствовании состояния здоровья Лихарева через местного городового врача и по получении свидетельства, удостоверявшего необходимость оперативного лечения, сделано было сношение с графом Бенкендорфом о разрешении Лихареву поездки в г. Тобольск. 31 мая 1832 года граф Бенкендорф уведомил генерала Вельяминова, что он имел счастье представлять Его Императорскому Величеству отношение его с ходатайством о Лихареве, и Его Величество Всемилостивейше дозволил государственному преступнику Лихареву прибыть в Тобольск «для вынутия из тела его пули, с тем однакож, чтобы он остался там не долее, как сколько нужно будет для его выздоровления».

15-го июля 1832 года Лихарев прибыл в Тобольск, где и оставался для лечения, благодаря принятому в нём участию и ходатайству со стороны управлявшего в то время Тобольскою губернией Александра Николаевича Муравьёва, до 21 марта 1833 года.

Материальные средства Лихарева, частью вследствие болезненного его состояния, требовавшего расходов по лечению, частью вследствие усвоенной им прежде привычки не стеснять себя в расходах, пришли в скором времени в крайне запутанное положение. Ещё будучи в Кондинске и получая от своей семьи по тысяче руб. ассигнациями в год, т. е. в наибольшем размере, определённом для содержания государственных преступников, несмотря на крайнюю дешевизну жизни, он был в долгах.

Надеясь поправить своё запутанное положение и уплатить сделанные им долги в Сибири, он, в начале 1834 года, просил графа Алексея Алексеевича Бобринского прислать ему 7 тысяч рублей, в которых имел крайнюю надобность; это обращение сделалось известным графу Бенкендорфу и по его настоянию от Лихарева потребованы были объяснения о том, на какой предмет просит он у графа Бобринского такую сумму, на которую, по существующему положению, ограничивающему права государственных преступников на получение значительных денежных сумм, он права не имел.

В объяснении Лихарев ссылался на значительные расходы, им понесённые при болезни, так как с 1828 года, со времени назначения в Кондинск, в продолжение двух лет, он постоянно был болен вследствие неблагоприятных климатических условий и в этот двухлетний период он никогда своевременно не получал денег от своих родных, а потому вынужден был распродать имевшуюся у него необходимую одежду и другие необходимые для жизни предметы.

Получив же разрешение на перевод в Курган он по болезни оставался в Тобольске, a по прибытии в Курган вновь должен был заводиться одеждою и припасами. При таких условиях он по необходимости задолжал многим лицам значительную сумму денег и видя себя не в состоянии уплатить из предназначенных ему на содержание 1000 руб. ассигнациями в год, решил обратиться к графу Бобринскому с просьбою дать ему сумму, необходимую для покрытия им сделанных долгов.

Одновременно с представлением требуемого объяснения, Лихарев обратился с письмом к генералу-губернатору Западной Сибири И.А. Вельяминову, объясняя своё расстроенное материальное положение:

«Когда я расстался с семейством своим, - писал Лихарев, - оно пользовалось более нежели безнуждным состоянием, которое по разным причинам расстроилось в продолжении моей ссылки. Между тем я оставался о том в совершенной безызвестности и был уверен не только в готовности и средствах моих родных доставить мне все нужное для моего содержания, но даже непрестанно был укрепляем в тех мыслях и надежде их письмами.

Когда же я обратился к семейству своему с настоятельною просьбою об уплате моих долгов, я узнал скрываемое от меня до той поры расстройство его состояния и решился писать о нуждах своих графу Бобринскому, без всяких объяснений, как к старому товарищу; этих объяснений теперь от меня требует правительство: я представляю их, с мучительною неизвестностию о будущих последствиях в предмете столь важном для моего спокойствия и совести».

Затем Лихарев просил генерала Вельяминова исходатайствовать разрешение на получение от родных его или от графа Бобринского просимой им суммы денег на уплату долгов. Копия с этого письма препровождена была генералом Вельяминовым графу Бенкендорфу с аттестацией Лихарева, свидетельствовавшею что этот государственный преступник вёл себя на поселении «отлично-хорошо».

Пока продолжалась переписка между разными учреждениями о долгах Лихарева и спрашивался отзыв графа Бобринского о согласии его на выдачу Лихареву просимой им суммы, тем временем стали поступать от разных Сибирских торговых фирм прошения, подаваемые как генералу-губернатору Западной Сибири, так и Тобольскому губернатору с просьбой о взыскании с Лихарева должных им денег за забранные в разное время товары. Всех таких взысканий предъявлено было на сумму 6300 руб., признанных Лихаревым, а затем ещё самим им указан был сделанный им заём у товарища своего по ссылке Лорера, в размере 500 руб.

Наконец граф Бенкендорф уведомил генерала-губернатора Западной Сибири Н.С. Сулиму, что граф Бобринский отказывается исполнить желание Лихарева, так как родственники Лихарева не берут на себя обязательства к уплате просимой им суммы. Управлявший Тобольскою губернией Копылов, получив уведомление об отзыве графа Бобринского и, видя невозможность удовлетворения кредиторов Лихарева, вошёл с представлением к генералу-губернатору Сулиме о необходимости принятия общих мер к ограждению кредита государственным преступникам, так как, по мнению его, «подобные займы, какие наделал Лихарев, не могут быть дозволяемы, ибо в противном случае, если допустить уплату оных, нарушена будет Высочайшая воля ограничивающая материальные средства государственных преступников», а потому он полагал бы опубликовать по Тобольской губернии, «чтобы никто больше, ни помянутому Лихареву, ни прочим государственным преступникам или польским мятежникам доверенности в кредит не делал».

Генерал-губернатор Сулима вполне одобрил предложения Копылова, предложив чрез распубликование «всем градским и земским полициям дать знать непременно чтобы государственным преступникам и польским мятежникам доверенности в кредит, ни денег, ни вещей, никто не делал, а если и за сим кто будет давать сим преступникам в одолжение деньги, то оные не будут им платить».

Об этом циркулярном распоряжении доведено было генералом Сулимою до сведения графа Бенкендорфа, разрешившего платить долги Лихарева из ежегодно получаемых им денег от родственников, в виду того что долги им сделаны были до распубликования по Тобольской губернии ограничительных правил для кредита государственным преступникам.

Как многие государственные преступники, из числа суждённых Верховным уголовным судом, не избегли доносов на них, так и общительная жизнь Лихарева, какую он вёл в Кургане, не осталась без осуждения. В конце 1839 года советник Тобольского губернского суда Яшин, посетив Курган, донёс управлявшему Тобольскою губернией Копылову, что «живущие в Кургане государственные преступники Фохт и Лихарев, показываются беспрепятственно в тамошних обществах и взаимно открытым образом посещаются курганскими чиновниками и гражданами, каковые соотношения упомянутых государственных преступников с Курганским обществом представляются вовсе, по мнению его, несообразными с настоящим их положением».

Это донесение послужило поводом Копылову дать наставление курганскому городничему подполковнику Бурдзинкевичу, с объяснением того положения какое должны занимать государственные преступники среди граждан: «...хотя в настоящее время я не нахожу еще достаточных поводов, по одним дошедшим до меня слухам о несообразном поведении государственных преступников, назначать формальное следствие, но считаю не лишним обнаружить касательно предмета сего истинный образ своих мыслей.

Сострадание к несчастным есть одно из благороднейших чувствований человека, внушаемое нам самою религиею, ибо она повелевает нам любить даже и заблудших наших братьев, но когда оно переходит черту указанную законом и увлекает нас к нарушениям правительственных распорядков, в таком случае становится уже преступлением. Уважать или ласкать открыто порок, значит публично оскорблять честь и добродетель.

Убеждаясь сими причинами, я рекомендую вам принять немедленно зависящие меры, чтобы жительствующие в Кургане государственные преступники ни под каким видом в отношение к тамошнему обществу не выходили из круга высшим правительством для них определённого, и чтобы доброхотство и сострадание к ним Курганских чиновников и граждан отнюдь, на будущее время, не преступали границ должного благоприличия и установленного законом порядка».

Донесение чиновника Яшина и данное управлявшим Тобольскою губернией Копыловым наставление городничему не имели влияния на изменение жизни государственных преступников в Кургане, граждане и чиновники не переставали искать знакомства с декабристами, сознавая их высшее по сравнению с ними развитие и благородство воспитания.

Также совершенно безрезультатны были сделанные распоряжения Копыловым, одобренные генерал-губернатором Западной Сибири Сулимою, о воспрещении частным лицам кредитовать государственных преступников. Большинство декабристов, из числа поселённых в Западной Сибири, было без средств, нуждавшееся даже часто в пропитании и в том ничтожном пособии которое давалось от казны, но всё это были люди, пользовавшиеся симпатиями сибирского населения, всегда оказывавшего им услуги.

Если сибирское население давало приют и материально помогало государственным преступникам из числа декабристов, то эти преступники никогда не злоупотребляли симпатиями населения.

По Высочайшему повелению, объявленному генералу-губернатору Западной Сибири кн. Горчакову графом Бенкендорфом в 1837 году, Лихарев, в числе прочих государственных преступников, определён был рядовым в отдельный Кавказский корпус и отправлен на почтовых в Тифлис.

А.И. Дмитриев-Мамонов. 1895 г.

Письма Владимира Николаевича Лихарева

Публикация Н. Кирсанова

I

Елизавете Николаевне Лихаревой

Декабрь 29 дня 1826.

Крепость.

Сестре Лизе.

Благодаря моему долгому пребыванию в тюрьме я приобрёл себе несколько друзей и их человеколюбию я обязан тем, что имею чернильницу и несколько листков бумаги и что я могу отдаться счастию писать Вам, моя дорогая сестра.

Вы, наверное, уже знаете, дорогая Лиза, о той строгости, которая к нам применялась, все мои письма к моим близким подвергались контролю и ни одно не дошло по своему адресу и я получил только один раз новости от моей жены, и до её прибытия сюда я всё время находился в неведении относительно всей моей семьи.

Смерть моего отца меня глубоко потрясла. Горе мне, если я влил горечь в его последние моменты. Я не могу думать без нежного чувства благодарности и о той отеческой доброте, которую он проявил по отношению ко мне последний раз, что я его видел и его память будет для меня всегда дорога и священна.

Ах! моя дорогая сестра, так значит правда, что я должен жить только воспоминаниями, что я навсегда разлучён с Вами. Передо мною пропасть и моё сердце сжимается при мысли, что я Вас больше никогда не увижу. У меня хватит душевных сил, чтобы с твёрдостью переносить тот удел, что мне предназначен, но у меня их никогда не будет достаточно, чтобы не оплакивать того, что я оставил позади себя. Буду ли я когда-нибудь в состоянии забыть мою мать и мою дорогую сестру.

Дорогая Лиза, я глубоко скорблю. Ты знаешь билось ли моё сердце для любви. Подумай о том, как я должен теперь страдать. Я горячо молю Бога о Вашем счастии и если я мог бы быть уверенным в нём, Он знал бы, насколько я чувствовал бы себя менее несчастным.

Мой отец поручил Вас именно моему братскому попечению когда его не станет и он передавал мне об этом со слезами, и вот я навсегда оторван от этих святых обязанностей, но сердце моё всё всегда будет с Вами, дорогая сестра.

Я всегда буду счастлив знать Вас счастливой, моя нежность к Вам никогда не изменится.

Я поручаю Тебе моего ребёнка именно Тебе, сестра, пока его мать не будет подле него.

Моя жизнь держится за это существо, а я может быть должен был бы упрекать себя за то, что он увидел свет. Какое будущее предстоит ему, если уведу его с собой! - А расстаться с ним я никогда не могу.

Ангельская доброта моей жены не может заставить меня забыть мою вину перед ней в глазах общества, т. к. иначе у меня нет никакой вины перед ней. Хотя доброта моей матери и не требует никакого влияния, я всё же поручаю мои последние желания Твоей нежности и дружбе, моя дорогая сестра.

Я хотел бы, чтобы моя мать дала значительную сумму денег. Капиталы при её отъезде, чтобы обеспечить наше физическое существование на несколько лет. Пятнадцать тысяч меня бы очень удовлетворили. Я никогда бы не говорил Тебе про деньги, сестра моя, и Ты знаешь насколько это против моих принципов и моего характера, но в настоящее время мне надо выполнить несколько трудных обязательств и ложное самолюбие было бы здесь преступным.

Моя жена никогда не попросит, а я прошу в первый раз, и ещё я делаю это косвенным образом - это значит, что Ты объяснишь моё письмо маме и Ты передашь ей о моих желаниях. Я уверен, что мама сделает это с радостью. Но мне претит входить в какие-нибудь соглашения с матерью, это значило бы подвергать сомнению её доброту, которая мне известна, и кроме этого я чувствую отвращение ко всякого рода материальным вопросам с моими родными.

Прощай, Лиза. Прощай, моя дорогая сестра. Целую тебя от всего сердца. Люби меня всегда; твоя дружба будет мне утешением в нашем заключении, и я унесу добрую память о ней через те громадные пространства, которые нас будут разделять. Пишу Тебе эти немногие слова второпях, не будучи уверен даже в том, что меня ожидает завтра, но если я ещё останусь здесь, я напишу Тебе несколько писем, которые Катя передаст Тебе своевременно.

Прощай, возлюбленная сестра. Я не хочу заканчивать в мрачных красках эти, плохо начертанные строки. Бог нам поможет. Обнимаю тебя.

(Без подписи).