№ 2.

Показание фельдфебеля Е. Григорьева 22 января 1826 г., данное полковой следственной комиссии1

1826 года генваря 22 дня лейб-гвардии Московского полка 5-й фузелерной роты фельдфебель Григорьев2 показывал.

14 декабря прошлого 1825 года ещё до рассвета получена записка из полковой канцелярии, чтобы ротам быть одетыми в караульной форме и по сбору выходить на полковой двор, но для чего, никому известно не было. В 9 часу того ж утра приходил в роту командир оной штабс-капитан Волков, который имел против обыкновенного большую перемену в лице, и как люди были собраны в одну комнату и стояли во фронте, то он сказал им: «Вот, ребята, у нас был государь Константин Павлович малое время, а теперь будем присягать Николаю Павловичу, потому что цесаревич отказывается от престола».

После сего распустил людей и ушёл, куда неизвестно. Ни прежде 14 декабря, ни в ночи на оное число никто не приходил в казармы и не возмущал людей. А того числа в 10 часу утра приходил в казарму 1-го отделения командир роты штабс-капитан Волков и с ним штабс-капитаны Бестужев, Лашкевич3 и адъютант, называвшийся братом Бестужева, сей последний говорил людям: «Ребята, знаете ли, что вас хотят заставить присягать Николаю Павловичу?»

Люди отвечали: «Знаем!» Тогда опять начал говорить: «Это обман, ребята, я сейчас только приехал из Варшавы от Константина Павловича, для того чтобы вам сказать, что Константин Павлович не отказывается от престола, шеф вашего полка его высочество за четыре станции до Нарвы остановлен, государь же Константин Павлович обещал вам 15-летнюю службу. При присяге с вами не будет никого, кроме одного бригадного командира, вы - русские и должны знать, что значит присяга. Государь ваш жив, и вас хотят принудить присягнуть другому!»

А как люди молчали, то штабс-капитан Бестужев закричал на них, что же вы молчите, пойдёмте в мою роту (3-ю фузелерную) и посмотрите, как все они умереть готовы за государя Константина Павловича. Потом, когда шли из покоя, то унтер-офицер Григорий Шмарев спрашивал у своего ротного командира Волкова, что нам делать и кому присягать? Волков, оборотясь к нему, сказал: «Константину», и сие произнёс довольно громко, что многие слышали бывшие при том люди. По настоянию Бестужева люди не ходили в 3-ю роту.

Чрез час почти времени после вышеупомянутого прибежал из  3-й роты унтер-офицер Пётр Фёдоров в покой 4 отделения и сказал, что ротный командир Волков прислал его к нему, Григорьеву, дабы сказать, чтоб он поскорее выводил роту на маленький дворик, говоря, что прочие роты уже вышли на оный, что все люди 4 отделения, бывшие при том, слышали, у коего он спрашивал, где Волков? То он отвечал, на дворике дожидается, и торопил выходить. Почему, когда он вышел на сказанный дворик, называемый чёрный, то адъютант Бестужев и Щепин-Ростовский ротам, стоявшим уже во фронте 2, 3 и 6, командовал: «Направо, ружьё на руку. Ура!» - и побежали с оными ротами на большой двор. После чего построил он, Григорьев, роту, которая находилась ещё в повиновении, повёл на большой двор, и когда вышли на оный и увидели под большими воротами к учебной зале большое смятение в толпе и волнение оной со знамёнами4, то все бывшие с ним туда же убежали, коих он никак остановить не мог.

После сего, когда он, Григорьев, увидел на дворе ротного своего командира и спрашивал, он ли присылал 3-й роты унтер-офицера Фёдорова с приказанием выводить роту на чёрный дворик, который говорил, что он такового не посылал. Г[оспода] субалтерн-офицеры состояли тогда в роте поручик Лигоди, подпоручик Ивановский и прапорщик Воропай, коих при роте до происшествия не было, и по каким причинам, ему, Григорьеву, неизвестно.

Первый вперил в людей мысль, влекущую к пагубному возмущению, адъютант Бестужев и все бывшие с ним, штабс-капитаны Бестужев, Лашкевич и ротный командир Волков, но особливо сей последний приказывал присягнуть Константину. Во всё время злых наставлений адъютанта он говорил с ним и с прочими по-французски с лицом, ясно доказывающим, что их слова признаёт справедливыми, и не подал ни малейшего людям вида такого, по которому бы можно было видеть, что он с ними не согласен.

Штабс-капитан Лашкевич также участвовал, разговаривая с ними, и когда адъютант обращался к нему с словами, требующими его подтверждения, то он утверждал, говоря «да». Знамёна находились в учебной зале со взводом гренадер роты его высочества, кто их имел, и как попали в руки бунтовщиков5, и что при том происходило, он, Григорьев, не видал, потому что был далеко на дворе от них, также когда ранили бригадного и полкового командиров и прочих, кто и как к тому допущены были, он сам не видал. Только известно ему, что командовали толпою Щепин-Ростовский и два Бестужевы. Из роты находилось в оной и ушли со двора 9 унтер-офицеров и 130 рядовых. Что удержало другую бунтующую толпу на дворе казарм с одним знаменем, ему неизвестно, потому что людей одной с ним6 роты в оной не было и он не подходил к сей толпе, а видел издали.

Когда командующий корпусом генерал Войнов, подъехавши, уговаривал их обратиться к повиновению, то бывшие в оной толпе люди вдруг закричали «Ура!» и взяли ружья, бывшие у них, на руку. Во время чего командующий корпусом отъехал от них прочь. В особенности действующих и возбуждающих более других к неповиновению он по отдаленности не заметил, и отчего не слушали увещания начальства и без его высочества шефа полка не хотели присягать, ему неизвестно.

Когда же приехал генерал-лейтенант Бистром, то уговорил их, кои пристроились к своим частям, стоявшим во фронте, а по прибытии его высочества приняли присягу на верноподданство его императорскому величеству государю Николаю Павловичу и отведены на Сенатскую площадь. Из казарм люди взяли боевые патроны самовольно, без позволения, а последовали в том примеру, с коего есть7 сообщение по случаю общего нужного места. Нет ныне и прежде не было между людьми никаких вредных толков и суждений, кроме одного раскаяния, что поддались в обман бунтовщикам и обесчестили полк.

Показание подписал собственноручно фельдфебель Егор Григорьев.

Допрашивал аудитор Дмитриев

При допросе присутствовал презус комиссии полковник барон Шлиппенбах.

Увещевал священник Назаров.

С подлинным верно: аудитор Гагарин.

1 Л. 5-6 об. Копия. Прислана при отношении исправляющего должность начальника штаба Гвардейского корпуса генерал-адъютанта С.П. Шипова дежурному генералу Главного штаба е.и.в. А.Н. Потапову от 25 июля 1826 г. (Л. 4; см. также приложенные при том же отношении документы № 3, 4, 5). Вверху листа карандашом поставлен косой крест. В тексте копии имеется незначительная правка, исправляющая ошибки переписчика, которая здесь не оговаривается.

2 Звание и фамилия подчёркнуты карандашом.

3 В тексте ошибочно написано «Лакшевич».

4 Три строчки от «на большой двор» до «со знамёнами» отчёркнуты на полях волнистой чертой и поставлено «NB».

5 Три строчки от «говоря “да”» до «бунтовщиков и что при том» отчёркнуты на полях волнистой чертой и поставлено «NB».

6 Две строчки от «удержало другую» до «людей одной с ним» отчёркнуты на полях волнистой чертой и поставлено «NB».

7 На полях напротив строк «без позволения... с коего есть» поставлено «NB».

№ 4.

Показание унтер-офицера А. Сергузеева 23 января 1826 г., данное полковой следственной комиссии1

1826 года генваря 23 дня лейб-гвардии Московского полка 2-й фузелерной роты правящий за фельдфебеля унтер-офицер Александр Сергузеев2 показал:

14 числа декабря в 9 часу утра услышал он от рядового 2-й роты Гаврилы Бондаренки, что люди 1-й роты одеваются к присяге. В скором после сего времени получена записка из полковой канцелярии, чтобы людям быть одетым и выходить по сбору на полковой двор, а для чего, сказано не было. Прежде 14 декабря в ночи и поутру оного ж числа он не видал и не слыхал, чтобы кто приходил в казарму и возмущал людей. Того утра часу в 10-м, когда уже все одеты были, приходил в роту поручик Броке (командовавший тогда ротою) и по окончании расчета сказал людям: «Знаете ли, ребята, для чего вы оделись?» Люди отвечали: «Не знаем», то продолжал: «Вот для чего: Константин Павлович отказывается от престола, и мы пойдем присягать Николаю Павловичу». Сказавши сие, ушёл из роты неизвестно куда.

После сего получена записка, чтобы г[осподам] офицерам быть у выхода в шарфах и белых панталонах, почему он послал с оною дежурного по роте унтер-офицера Федота Максакова к поручику Броке, коего он нашёл в покое 6 роты вместе стоявшего с адъютантом Бестужевым и братом его штабс-капитаном Бестужевым, когда же (как ему говорил означенный Максаков) увидел его Броке, то ту же минуту взял у него записку, выбежал из комнаты в коридор, прочитал оную и Максакову велел идти, а сам опять воротился к вышеупомянутым в покой.

Чрез полчаса после сего Броке пришёл с двумя Бестужевыми и Щепиным в роту, при входе на лестницу дежурный унтер-офицер Максаков, увидя из них адъютанта Бестужева и полагая его за генерала, при Броке отрапортовал о благополучии роты, после чего все четверо вошли в покой 4 отделения и остановились посередине оного. Адъютант из них говорил: «Ребята, знаете ли, для чего вы одеты?» Люди отвечали: «К присяге». Потом продолжал: «Я приехал известить вас, что вас обманывают, я адъютант Константина Павловича, прислан от него вас предупредить. Вспомните, ребята, что 20 дней, не более, как присягали вы государю Константину Павловичу, целовали крест, вы христиане, знаете Бога и не должны присягать другому государю тогда как государь ваш жив. Вас обманывают, и сие знают, вот ваши офицеры и ротный ваш командир, бойтесь, ребята, Бога, вот сабля Константина Павловича, стойте за его крепко».

Люди кричали: «Рады стараться». Потом спросил: «Где, ребята, шеф ваш Михаил Павлович?» Люди отвечали: «В Варшаве», - он же продолжал: «Нет, ребята, он поспешал повестить вас о том же, о чем я вам сказывал, но его остановили за Нарвою». После сего бывшие с ним, Бестужевым, Щепин и Броке ушли наверх в 3-е отделение, а адъютант отстал, разговаривая с одним старым солдатом Савельем Пархоменкою, спрашивал, где он прежде служил, и потом пошёл за ними же в означенное отделение, за коим и он, Сергузеев, следовал, причём он приказал ему сказать людям, чтобы они взяли на всякий случай боевые патроны. Он же, будучи в смущении, без всякого намерения приказал о том дежурному по роте унтер-офицеру Максакову. При входе же в покой 3-го отделения видел он, что Щепин говорил тоже возмутительные речи со слезами, где были люди со всех отделений, кроме 4, кои без его, Сергузеева, были собраны, где адъютант, повторив прежде сказанные им слова, и все вместе ушли чрез маленький на большой двор, причём он,провожая их, слышал, что все они разговаривали между собою на иностранном языке.

Все бывшие в роте люди весьма уверены были в справедливости всего вышесказанного бунтовщиками, потому более, что командующий ротою Броке сам присутствовал при том, который не только не дал нужного при том совета, но даже во всё то время не подал противного тому вида, из которого люди, вероятно, могли бы тотчас заметить, что все сказанное бунтовщиками есть злая ложь. После сего в скором времени Броке прибежал в роту, собрал людей и всем подтвердил, чтобы люди никак не присягали до тех пор, покуда приедет генерал-лейтенант Бистром 1, и ему, Сергузееву, приказал то же самое ещё подтвердить людям и сам ушёл из роты, куда, ему неизвестно. Он же, видя, что ничего нет постоянного, приказал людям взять с собою артельные и у кого есть собственные деньги, говоря, чтоб и с нами не случилось того, что с Семёновским полком.

Потом он вышел на двор, желая узнать что-либо на счёт присяги от фельдфебеля 1-й роты, причём поручик Броке встретился с ним под воротами дворика и приказал сказать людям, чтоб ничего не делали, и убежал от него на большой двор, почему он воротился в роту. То в ту же самую минуту адъютант Бестужев с маленького дворика закричал: «Вон!», и люди, слыша то, стали выходить на дворик, причём адъютант Бестужев кричал: «Скорей!!» потом велел ему, Сергузееву, командовать от ноги, чего он еще произнесть не успел, а он уже скомандовал направо, закричал: «Ура!» и побежал со двора малого на большой, и как люди бежали за ним в беспорядке, то он, бежа за ними же, крича «Стой!», остановил всех на дворе и стал строить полувзводы.

Причём поручик граф Ливен, подойдя к правому флангу роты3, говорил: «Стойте, ребята, не ходи», что увидя, адъютант Бестужев, прибежав к нему с пистолетом, пустил курок против него, но не выстрелил, почему граф Ливен отсторонился от роты, а люди с Бестужевым побежали к учебной зале, крича: «Ура!» Что он видя, остался от роты и стал подле фурштатских казарм, откуда видно ему было под воротами в толпе ужасное смятение, солдаты одни от других отнимали штыками знамена, потом толпа бросилась на двор, где, разделившись4 на две части, одна убежала со двора, а другая осталась на оном.

Рядовой Павел Васильев, бывший на вестях в дивизионном дежурстве, пришёл из оного (как он после узнал) в казарму, надел шинель и вышел на двор для присяги, не зная о происшествии, и идя около бунтовавшей толпы, оставшейся на дворе, вошел в оную, где увидя на земле от знамя кисти и крест, поднявши, взял к себе, и от неизвестного ему солдата отобрал часть изорванного знамя, спрятавши всё то в рукав шинели, ушёл опять в казарму5. А когда приехал его высочество шеф полка, то он объявил о том поручику Броке и полковнику Фридрексу, кои велели то хранить ему, покуда возвратится из площади полк.

Налицо 14 декабря состояли в роте поручик Броке, подпоручики князь Кудашев и князь Цыцианов и прапорщик Малиновский, коих во время выхода из казарм роты никого при оной не было, и ему неизвестно, по какой причине, при присяге же все оные находились во фронте, и потом уведены оба батальона на площадь его высочеством. Первые возмутители людей в роте вышеупомянутые два Бестужевы, Щепин и командовавший ротой Броке, а особливо сей последний ходил вместе с бунтовщиками во всё время возмущения и говорил с ними, что видя, люди всему сказанному верили, коих бы без ротного командира никто не мог возмутить. Знамёна находились в учебной зале с ротою его высочества, из коих одно держал той роты унтер-офицер Пацын, а другое 2-й гренадерской Яков Семёнов. Как же попали оные в руки6 бунтовщиков и что при том происходило, также кто ранил бригадного и полкового командиров и прочих и как до того допустили бывшие при том, он не видал.

Что заставило одну возмутившуюся толпу бежать со двора, ему неизвестно, в оной же находилось 2-й роты унтер-офицеров 8, горнист 1 и рядовых 124 человека. Кто удержал другую бунтующую тогда толпу на дворе казарм, также когда уговаривал командующий корпусом генерал Воинов, что при том происходило, он, Сергузеев, не видал, а только слышал крик «Ура!» Когда же приехал генерал-лейтенант Бистром, то уговорил их, построил к прочим частям рот, стоявшим тогда во фронте, а по прибытии его высочества шефа полка приняли все присягу. В означенной толпе 2-й роты находилось рядовых  12 человек. Ныне и прежде между людьми он не заметил никаких злых толков и суждений, кроме раскаяния, что вдались в обман бунтовщикам, кои возмутили их спокойствие и нанесли неизгладимый срам полку, что произошло единственно чрез командовавшего ротою поручика Броке.

Подлинный допрос подписал своеручно правящий  за фельдфебеля унтер-офицер Александр Сергузеев

Допрашивал аудитор Дмитриев

При отобрании допроса присутствовал презус комиссии полковник барон Шлиппенбах

Увещевал священник Назаров

С подлинным верно: аудитор Гагарин

1 Л. 9-12 об. Копия. Прислана при отношении исправляющего должность начальника штаба Гвардейского корпуса генерал-адъютанта С.П. Шипова дежурному генералу Главного штаба е.и.в. А.Н. Потапову от 25 июля 1826 г. (Л. 4; см. также приложенные при том же отношении документы № 2, 3, 5). Вверху листа карандашом поставлен косой крест. В тексте копии имеется незначительная правка, исправляющая ошибки переписчика, которая здесь не оговаривается.

2 Звание, имя и фамилия подчёркнуты карандашом.

3 Напротив слов «граф Ливен... говорил» на полях поставлена косая чёрточка.

4 Три строчки от «солдаты одни от других» до «где разделившись» отчёркнуты на полях и поставлен знак «NB».

5 Шесть строчек от «где увидя на земле» до «ушёл опять в казарму» отчёркнуты на полях чертой, поставлен знак «NB» и дополнительно три косые черты.

6 Пять строчек от «в учебной зале» до «в руки» отчёркнуты на полях и поставлен знак «NB».